Библиотека Гумер - культурология

Д.В.Иванов. Виртуализация общества

далее>>

---------------------------------------------------------------
СПб.: "Петербургское Востоковедение", 2000. - 96 с.
ISBN 5-85803-154-4
Издательство "Петербургское Востоковедение" 191186, Санкт-Петербург,
Дворцовая наб" 18
OCR: Сергей Петров
---------------------------------------------------------------

Светлой памяти моей мамы
Октябрины Васильевны
посвящается

ПРЕДИСЛОВИЕ

В самом конце XX в., в его последние четыре- пять лет почти обыденным
стало использование выражений "виртуальный магазин", "виртуальная
конференция", "виртуальная экономика", "виртуальное сообщество" и т.п.
Броское словцо "виртуальность" осваивается разного рода аналитиками
современного общества - от философов и культурологов до политиков и
журналистов. С точки зрения социолога, это распространение новой
терминологии весьма симптоматично. Во-первых, оно отражает зримое
возрастание роли компьютерных технологий в повседневной жизни людей. Перенос
таких форм взаимодействия, как купля-продажа, научная дискуссия или
обсуждение сплетен из реального пространства магазина, офиса, кафе или кухни
в виртуальное пространство сети Internet является, безусловно, впечатляющим
фактом. Но не менее впечатляет тенденция расширительного, метафорического
использования понятия "виртуальная реальность". С его помощью в настоящее
время обозначаются многие новые экономические, политические, культурные
феномены, не связанные непосредственно с компьютеризацией, но обнаруживающие
сходство логики человеческой деятельности с логикой виртуальной реальности.
Сущностный принцип этой логики - замещение реальных вещей и поступков
образами - симуляциями. Такого рода замещение можно наблюдать практически во
всех сферах жизни современного человека, и это дает основание для целостного
описания социокультурных изменений рубежа XX-XXI вв. как процесса/процессов
виртуализации общества.
В представляемой работе модель виртуализации общества дается как
набросок, эскиз новой теории общественных изменений. Эта модель далека от
идеала теории в строгом, то есть в старом добром смысле. Она сформулирована
не на уровне однозначных и систематически связанных утверждений-пропозиций,
а на уровне эмпирических обобщений и метафорических концептуальных связок
между
[7]
ними. Но примерно таковы и модные сейчас теории модернизации,
постмодернизации, глобализации. Они отличаются от классических теорий
общественного развития О. Конта, Г. Спенсера, К. Маркса, Д. Белла и др.
именно тем, что не устанавливают закономерность универсальных процессов -
прогресса, эволюции, развития, а всего лишь выявляют логическое единство
изменений - тенденций, эмпирически фиксируемых здесь и сейчас. Можно
определять теории нового типа (или нового стиля) как менее строгие, но можно
определять их и как более точные. Всякая модель, а любая теория - это именно
модель - должна пройти между Сциллой и Харибдой: быть максимально простой
(строгой) и максимально адекватной (точной). В середине и конце XX в.
социологическое сообщество ценит адекватность эмпирическим тенденциям и
сомневается в ценности строгих законов истории. Поэтому различение теорий
развития и теорий изменений стало методологической базой представляемого
исследования. Эмпирическим материалом для построения предлагаемой модели
общественных изменений явились статистические данные и отдельные примеры
(cases) по наиболее развитым странам - США, Великобритании, Франции,
Германии, Японии, а также и по России.
Любая теория - это модель, и она имеет смысл постольку, поскольку
описывает факты. Факты и концепты, использованные при создании модели
виртуализации, принадлежат двадцатому веку. Но уже само название концепции
указывает на то, что ее притязания простираются из двадцатого века в век
двадцать первый. Речь идет не о фактах изменений, а скорее о тенденциях.
Распознать в хитросплетении нынешних тенденций те новые, что будут ключевыми
и завтра, сделать их понятными и тем самым помочь их использовать - научная
задача представляемой книги.
Эта книга - результат наблюдений и размышлений, накапливавшихся и
систематизировавшихся на протяжении пяти лет. Завершив работу, я спешу
поделиться ее плодами с читателями и высказать признательность моему отцу
Владиславу Николаевичу Иванову, поддерживавшему меня во всех моих
начинаниях, профессору Асалхану Ользоновичу Бороноеву, всегда поощрявшему
мои научные изыскания, и моим друзьям Борису Фирсову и Екатерине Сиротко,
оказавшим мне неоценимые услуги при сборе материалов и подготовке текста.

Д. Иванов Санкт-Петербург, июль 2000 г.
[8]

ВВЕДЕНИЕ

ИНФОРМАЦИОННОЕ ОБЩЕСТВО: ФАНТОМ ПОСТИНДУСТРИАЛЬНОЙ ЭРЫ

Компьютеризация всех сфер общественной деятельности и повседневной
жизни человека - самый впечатляющий феномен последней четверти XX в. В
наиболее развитых странах - США, Германии, Великобритании, Японии количество
компьютеров на тысячу жителей достигло к концу 1990-х гг. уровня 250-400
единиц. Этот уровень конечно уступает показателям таких "идолов" XX в., как
автомобиль (в среднем в 1,5 раза) и телевизор (в 2 раза), но темпы
распространения компьютеров гораздо выше. С момента появления персонального
компьютера на массовом рынке прошло примерно двадцать пять лет. Для
достижения того же уровня распространенности, какой к началу XXI в. имеет
компьютер, телевизору в свое время потребовалось около сорока лет, а
автомобилю порядка семидесяти. Помимо количественного роста, большое
впечатление на любого аналитика производит рост числа функций - способов
применения компьютерных технологий. Из просто вычислительной машины,
именуемой ныне полузабытой аббревиатурой ЭВМ, компьютер превратился в
универсальное устройство, которое с равным успехом может служить
профессиональным инструментом ученого, инженера, бизнесмена, юриста, врача,
а также средством обучения, повседневного общения, развлечения. Логично
ожидать, что компьютеризация привлечет повышенный интерес
социологов-теоретиков и будет интерпретирована в моделях трансформации
современного общества как ключевая тенденция. Однако, социологическое
сообщество в основном идет по пути "встраивания" новых тенденций в общий ряд
с прежними, по пути подгонки фактов под традиционные объяснительные модели.
Пожалуй, наиболее популярным является тезис, гласящий, что распространение
персональных компьютеров и компьютерных сетей (в особенности развитие сети
Internet) - это решающий шаг на пути к информационному обществу. Однако,
если разобраться в теоретическом смысле расхожего понятия "информационное
общество" и проанализировать то, что действительно происходит в обществе
рубежа веков, то можно прийти к парадоксальному выводу: внедрение в жизнь
человека так называемых "информационных технологий" скорее удаляет нас от
того
[9]
информационного общества, о котором писали Д. Белл, А. Турен, Э.
Тоффлер, П. Дракер, 3. Бжезински, Й. Масуда и др.(1)
Обобщая все написанное социологами и футурологами в 60-90-е гг. XX в.
по поводу информационного общества, можно следующим образом представить
базовые черты этого типа социальной организации:
1) Определяющим фактором общественной жизни в целом является научное
знание. Оно вытесняет труд (ручной и механизированный) в его роли фактора
стоимости товаров и услуг. Экономические и социальные функции капитала
переходят к информации. Как следствие, ядром социальной организации, главным
социальным институтом становится университет как центр производства,
переработки и накопления знания. Промышленная корпорация теряет
главенствующую роль;
2) Уровень знаний, а не собственность, становится определяющим фактором
социальной дифференциации. Деление на "имущих" и "неимущих" приобретает
принципиально новый характер: привилегированный слой образуют
информированные, в ту пору как неинформированные - это "новые бедные".
Соответственно, очаг социальных конфликтов перемещается из экономической
сферы в сферу культуры. Результатом борьбы и разрешения конфликтов является
развитие новых и упадок старых социальных институтов;
3) Инфраструктурой информационного общества является новая
"интеллектуальная", а не "механическая" техника. Социальная организация и
информационные технологии образуют "симбиоз". Общество вступает в
"технетронную эру"(2), когда социальные процессы становятся
программируемыми.
Такого рода информационное общество нигде не состоялось, хотя основные
технико-экономические атрибуты постиндустриальной эпохи налицо: преобладание
в ВВП доли услуг, снижение доли занятых во "вторичном" и рост доли
"третичного" сектора экономики(3), тотальная компьютеризация и т.п.
Университет не заменил промышленную корпорацию в качестве базового института
"нового общества", скорее академическое знание было инкорпорировано в
процесс капиталистического производства. Общество сейчас мало походит на
целостную программируемую систему институтов. Оно, по признанию того же Ту-
-------------------
(1) Bell D. The coming of post-industrial society. N. Y., 1973;
Touraine A. La societe postindustrielle. Paris, 1969; Brzezinski Z. Between
two ages: America's role in the technetronic era. N. Y., 1970; Toffler A.
The third wave. N. Y., 1980; Drucker P. Post-capitalist society. N. Y.,
1993; Masuda Y. Information society as post-industrial society. N. Y" 1982.
(2) В данной работе написание термина "технетронный" приведено в
соответствии с исходным английским неологизмом, введенным в социальные науки
3. Бжезинским (см. примеч. 1).
(3) В экономической теории принято именовать аграрный и сырьевой сектор
"первичным", производственный же (промышленный) - "вторичным", а сервисный -
"третичным".
[10]
рена, больше похоже на мозаичное поле дебатов и конфликтов по поводу
социального использования символических благ(1).
Прогнозы теоретиков информационного общества оказались несостоятельны в
первую очередь потому, что их авторы отождествляют информацию и знание.
Информации в современном обществе много, она играет колоссальную роль, но
отсюда вовсе не следует, что в современном обществе знание - сила.
Чтобы понять, что такое информация и почему она играет такую роль в
современную эпоху, нужно четко различать сообщение (или послание),
интерпретацию (или восприятие) и коммуникацию. Сообщение (message) - это
"вещь", то есть передаваемый продукт интеллектуальной деятельности человека;
интерпретация - это "мысль", то есть приобретаемое знание; коммуникация -
это лишь операция передачи, трансляции. Но в современном нам обществе,
именно эта операция трансляции - определяющее, доминирующее звено в триаде
сообщение-коммуникация-интерпретация.
Сегодня создается ничуть не больше интеллектуальной продукции или
знания, чем в Античности или Средневековье. Картина мира каждой эпохи
строится из конечного числа моделей, приводящих имеющиеся факты в удобную
систему объяснений. Геоцентрическая модель Птолемея позволяет рассчитывать
видимое положение планет ничуть не хуже, чем гелиоцентрические модели
Коперника и Галилея; доклады Римскому клубу(2) дают примерно такие же
прогнозы о будущем человечества, что и средневековые пророчества о Страшном
суде; классификации элементарных частиц в XX в. столь же многочисленны и
сложны и в той же степени связаны с опытными данными, что и классификации
ангелов и демонов в веке XV. В настоящее время больше физики и меньше
демонологии, тогда как пятьсот лет назад соотношение было обратным, но по
общему числу моделей эпохи принципиально не различаются. Принципиальная
разница заключается в ином - сейчас неизмеримо больше коммуникаций.
Тиражирование (не путать с созданием) интеллектуального продукта, передача
сведений о нем посредством печатных изданий, телеграфа, радио, телевидения,
лекций и семинаров в рамках системы всеобщего образования, а теперь еще и
сети Internet - вот что коренным образом отличает современное общество как
информационное. И за словом "информация" кроется именно коммуникация, а не
знание. Наблюдая современных политиков, биржевых брокеров, журналистов и их
аудиторию, нетрудно заметить: более информированный чело-
-----------------
(1) Touraine A. The waning sociological image of social life //
International journal of comparative sociology. 1984. Vol. 25. N 1.
(2) Римский клуб - международная неправительственная организация,
созданная в 1968 г. с целью изучения так называемых глобальных проблем:
угрозы ядерной войны, загрязнения окружающей среды, истощения природных
ресурсов. Результаты изысканий членов клуба представлены в прогностических
докладах "Пределы роста" (1972), "Человечество у поворотного пункта" (1974),
и др.
[11]
век - это не тот, кто больше знает, а тот, кто участвует в большем
числе коммуникаций.
Огромная техническая, экономическая, политическая, культурная роль
информации объясняется именно тем, что она не содержательна ("знание") и не
предметна ("продукт"). Информация операциональна. Информация служит
обоснованием/оправданием действий. Поэтому она столь необходима современному
человеку, ценна для него, воздействует на него. Поэтому в современном
обществе информация - это идол. В традиционном обществе, построенном на
религиозном оправдании деяния, и даже в обществе модернизирующемся,
построенном на идеологических оправданиях деятельности, информация никак не
могла претендовать на ту роль, что играет теперь. Только как коммуникация, а
не как знание или предмет, информация способна вызывать новые операции. Люди
действуют, используя информацию, а коммуникационные потоки не только не
поглощаются как ресурс деятельности, подобно сырьевым или энергетическим
ресурсам, а напротив умножаются и ускоряются. Это происходит потому, что
информация не столько ресурс, сколько стимул (мотив) деятельности.
Итак, информация - это коммуникация, операция трансляции символов,
побуждающая к действию. Если мы определим информацию подобным образом,
станет понятным, почему главным феноменом компьютерной революции стал
Internet, а не гигантские электронные банки данных или искусственный
интеллект. В глобальной сети Internet не создается никакого знания, но зато
многократно увеличиваются возможности осуществления коммуникаций. При этом
утверждения поклонников теории информационного общества о том, что в
современную эпоху информация играет более существенную роль, чем
материальные факторы, не становятся более убедительными. Даже если отдавать
себе отчет в том, что информация - это не знание, а операция трансляции, все
равно трудно всерьез воспринимать суждения о том, что реклама - это
"информационная поддержка" какого-либо товара, личности или акции, или же
что конкуренция средств массовой информации (далее - СМИ) - это
"информационная война". Не передача данных о свойствах товара/услуги, т. е.
рациональная денотация объекта, а создание его образа, мобилизующего
аффективные коннотации, приносит прибыль в современной экономике и
стимулирует развитие рекламного бизнеса. Не за монополию на передачу
сведений воюют владельцы СМИ, а за создание выгодного им или их заказчикам
образа событий. Создание образа - это всегда манипулирование знаками,
символами, а коммуникации - это потоки символов по определению. То, что
выглядит как информационный поток, является процессом создания образа. По
меткому определению, данному М. Маклюэном еще в 60-х гг., действительным
содержанием сообщения является сам сообщающий'. Такой подход
--------------------
(1) McLuhan М. The medium is the message. N. Y., 1967
[12]
дает ключ к пониманию как характера современных технологических и
социальных тенденций, так и неадекватности теорий информационного общества,
основанных на вере в непреходящую правоту Ф. Бэкона, провозгласившего:
"знание - сила".
Не в знании и не в его передаче, а в коммуникации, в создании
привлекательных образов сила современного бизнесмена, политика, ученого,
художника и т.д. Поэтому совершенно корректен Турен, когда избегая терминов
"знание" и "информация", пишет, что в постиндустриальную эру социальные
конфликты возникают по поводу "символических благ". И по той же причине
Турен и Бжезинский ошибались, пророча развитие в постиндустриальную эру
институтов технетронного социального контроля. В обществе, где в
деятельности людей, в их отношениях друг с другом образы важнее реальных
поступков и вещей, развитие так называемых информационных технологий не
могло пойти иначе, кроме как в направлении создания систем централизованного
управления и программирования социальных процессов, в направлении накопления
и обработки данных с целью исчерпывающего знания характеристик и будущего
поведения объекта.
Информационное общество, таким образом, оказывается фантомом
постиндустриальной эпохи. Технологические сдвиги, с которыми связывали
формирование такого рода социальной организации, налицо, а ожидаемые
перемены институциональной структуры не происходят. Урок марксизма не пошел
впрок. Еще один призрак обречен бродить по Европе, а заодно по Америке и
Японии, оставляя нам вопрос, являются ли изменения общественных отношений
функцией от изменений технологических, или же общественные изменения
представляют собой серию технологических, экономических, политических и иных
тенденций, корреляции между которыми вовсе не обязательно предполагают
существование однозначных причинно-следственных связей.

КОМПЬЮТЕРНЫЕ СИМУЛЯЦИИ: КИБЕРПРОТЕЗ ОБЩЕСТВА

Отказ от некритического восприятия модели информационного общества с
характерным для нее технологическим детерминизмом открывает перспективу
более адекватной интерпретации компьютерной революции как одной из тенденций
трансформации общества. В этой перспективе принципиально важным оказывается
тот факт, что приоритетным в последние годы XX в. стало развитие не
информационных, а симуляционных технологий - тех-
[13]
нологий виртуальной реальности. В результате наращивания оперативной
памяти и быстродействия компьютеров, а также создания нового программного
обеспечения возникают не только качественно новые формы передачи и обработки
данных, но в первую очередь достигается все большее сходство между работой
на компьютере и управлением реальными объектами, а также сходство
коммуникаций в режиме online с общением в реальном пространстве-времени.
Настигающие одна другую волны так называемых инноваций - процессоры 286-й,
386-й, 486-й, Pentium, Pentium II, Pentium III, или операционные системы
Windows 3.1, Windows 95, Windows 98, Windows 2000 - не вносят никаких
принципиальных изменений в функционирование персонального компьютера или
сети Internet. Но зато убийство монстра игроком в Doom или Quake и нажатие
кнопок на экране пользователем программы Word выглядит все более
реалистичным. Всякий раз прирост технического потенциала компьютера
расходуется в большей мере на совершенствование визуальных и звуковых
эффектов, чем на развитие функций. Эту тенденцию, технологически совершенно
парадоксальную, можно успешно интерпретировать социологически.
Компьютеризация повседневной жизни вводит в обиход виртуальную
реальность в качестве компьютерных симуляций реальных вещей и поступков.
Важно, например, не только то, что теперь можно совершать покупки с помощью
компьютера, подключенного к узлу сети Internet, но и то, что процесс покупки
все чаще организуется как посещение виртуального магазина. Если с помощью
изощренной компьютерной графики web-страница продавца симулирует
расположение товаров на витрине, их осмотр и обмен на плату в виде банкнот
или чека, то это следует трактовать не просто как перенос операции
купли-продажи из реального пространства в виртуальное, а как симуляцию
институциональной формы товарного обмена. Эта институциональная форма
превращает обмен из технической операции в род экономического
взаимодействия: в исполнение социальных ролей покупателя и продавца. Обмен
посредством сети Internet позволяет совершать обмен деньгами, товарами и
услугами без соблюдения этой институциональной формы. Взаимодействие есть,
но ему недостает привычной социальности, общества как среды взаимодействия.
Так общество в традиционном его понимании замещается киберпротезом -
виртуальным магазином. С помощью технологий виртуальной реальности
воссоздается видимость институциональности обмена. Обмен осуществляется как
симуляция - виртуальный аналог реального социального взаимодействия.
Киберпротезирование институциональных форм является характерной
особенностью и иных видов виртуального взаимодействия - виртуальных
сообществ (или, если угодно, тусовок), виртуальных корпораций, виртуальных
развлечений, виртуальных преступлений и виртуального же отпущения грехов.
Сегодня с помощью компьютера, оснащенного модемом, можно обсуждать
политиков, поп-звезд,
[14]
погоду или вести досужие беседы с виртуальными друзьями или соседями -
участниками chat'a, то есть открытой дискуссии в сети Internet. Можно
заработать деньги, принимая заказы на размещение рекламы на виртуальных
щитах - banner'ax, выиграть деньги в виртуальных казино или украсть те же
деньги, взломав виртуальные замки электронной системы учета какого-нибудь
банка. Обличить пороки и покаяться в содеянном можно в виртуальных
проповедях и исповедях в chat'ax на web-страницах, открываемых священниками
в качестве виртуальных приходов(1).
Все перечисленные, а равно и не перечисленные взаимодействия
осуществляются как виртуальные аналоги реальных социальных взаимодействий.
При этом происходит замещение реального исполнения социальных ролей
симуляцией, создается образ реальных атрибутов институциональности.
Виртуальные сообщества/тусовки симулируют непосредственность присутствия в
общении и социальную близость общающихся людей. Виртуальные корпорации
симулируют процедуры заключения контракта и существование организации как
субъекта хозяйственной деятельности. Виртуальное казино симулирует
соревнование партнеров по игре. Виртуальный взлом симулирует нарушение прав
собственности вкладчиков банка. Виртуальный приход симулирует воспитание
пастырем смиренной паствы.
Столь интенсивное в последние годы использование технологий виртуальной
реальности имеет социальный смысл - замещение социальной реальности ее
компьютерными симуляциями. Этот социальный аспект развития компьютерных
технологий явно превалирует над техническим аспектом. Именно поэтому
наращивание быстродействия процессора и объема оперативной памяти
практически без остатка конвертируется в совершенствование графики и
звучания компьютерных симуляций и не сопровождается ощутимыми
функциональными изменениями. Обнаружение социального смысла развития
технологий виртуальной реальности с необходимостью приводит социологов к
идее использовать понятие виртуальности для объяснения общественных
изменений.

ПОНЯТИЕ ВИРТУАЛИЗАЦИИ: КЛЮЧ К ПОНИМАНИЮ СОВРЕМЕННОСТИ

Первые попытки создания социологических моделей современности на базе
понятия виртуальности были практически одновременно предприняты в Германии
Ахимом Бюлем и Миха-
(1) The Virtual Bishop // The New Yorker. 1996. March 18.
[15]
элем Паэтау, в Канаде Артуром Крокером и Майклом Вэйнстейном и в России
автором этих строк(1).
Модели А. Бюля, А. Крокера и М. Вэйнстейна восходят к традиции
исторического материализма К. Маркса. Согласно его теории, рост
производительных сил или, говоря современным языком, развитие новых
технологий вызывает изменения в системе общественных отношений: появляются
новые отношения собственности, на их базе - новые социальные классы, новые
формы политической власти, идеологии и искусства и т.д. Приложение этой
схемы к современности приводит Бюля, Крокера и Вэйнстейна к тезису о
переходе к новой фазе капитализма, когда классические структуры
индустриального общества устраняются по мере внедрения компьютерных
технологий.
По мысли автора теории "виртуального общества" А. Бюля, с развитием
технологий виртуальной реальности компьютеры из вычислительных машин
превратились в универсальные машины по производству "зеркальных" миров. В
каждой подсистеме общества образуются "параллельные" миры, в которых
функционируют виртуальные аналоги реальных механизмов воспроизводства
общества: экономические интеракции и политические акции в сети Internet,
общение с персонажами компьютерных игр и тому подобное. Процесс замещения с
помощью компьютеров реального пространства - как места воспроизводства
общества - пространством виртуальным Бюль называет виртуализацией.
Если А. Бюль разрабатывает структурно-аналитический аспект марксовой
схемы, констатируя как факт, что гиперпространство "параллельных" миров -
это новая сфера экспансии капитализма, то авторы теории "виртуального
класса" А. Крокер и М. Вэйнстейн делают акцент на критике - разоблачении
киберкапитализма как системы, порождающей новый тип неравенства и
эксплуатации. Владельцы компаний, производящих программное обеспечение и
предоставляющих доступ в Internet, рассматриваются как ядро нового
господствующего класса, движимого волей к виртуальности и превращающего
виртуальную реальность в капитал. Виртуализацией Крокер и Вэйнстейн называют
новый тип отчуждения: отчуждение человека от собственной плоти в процессе
пользования компьютерами и превращение ее в потоки электронной информации,
подпитывающие виртуальный капитал. Канадские авторы очевидно перефразируют
метафору Маркса, именовавшего капитал вампиром, питающимся живым трудом(2).
Вообще говоря, модель Крокера и Вэйнстей-
--------------
(1) Buhl A. Die virtuelle Gesellschaft. ukonomie, Politik und Kultur im
Zeichen des Cyberspace. Opladen, 1997; Becker В., Paetau М. (Hrsg.).
Virtualisierung des Sozialen. Die Informationsgesellschaft zwischen
Fragmentierung und Globalisierung. Frankfurt a. M" 1997; Kroker A.,
Weinstein М. Data trash. The theory of the virtual class. Montreal, 1994;
Иванов Д. В. Виртуализация общества // Социология и социальная антропология.
СПб., 1997.
(2) "Капитал - это мертвый труд, который, как вампир, оживает лишь
тогда, когда всасывает живой труд и живет тем полнее, чем больше живого
труда он поглощает" (Маркс К., Ф. Энгельс. Сочинения, 2-е изд. Т. 23. С.
244).
[16]
на - это скорее результат постмодернистской стилизации марксистской
риторики, нежели итог собственно социологического анализа.
Модель "виртуализации социального" М. Паэтау базируется на теории Н.
Лумана, в которой общество определяется как система коммуникаций. Паэтау
интерпретирует возникновение гиперпространства сети Internet как результат
"использования" обществом новых форм коммуникации для самовоспроизводства -
аутопойесиса (по терминологии Лумана). Наряду с традиционными формами,
"реальными" интеракцией и организацией, коммуникация посредством компьютера
вносит вклад в производство социальности. Изменение общества рассматривается
как структурная дифференциация системы вследствие появления в ней новых
элементов - виртуальных аналогов реальных коммуникаций. Представление о
перманентной структурной дифференциации играет в системной теории столь же
фундаментальную роль, что и тезис о перманентном росте производительных сил
в историческом материализме. Поэтому виртуализация социального
рассматривается как очередной системный эффект.
Подходы германских и канадских теоретиков до некоторой степени
эвристичны. Они позволяют концептуализировать многочисленные эмпирические
тенденции, увязать их в целостной и вместе с тем простой теоретической
модели трансформации общества. Но эта простота модели достигается не как
результат обобщения характерных черт исследуемых тенденций, скорее она
заимствуется у классиков как готовая универсальная схема. Некритическое
использование моделей, созданных применительно к иным социально-историческим
условиям затушевывает специфичность наблюдаемых тенденций, то принципиально
новое, чем они собственно и интересны. В результате стремление
исследователей показать трансформацию общества оборачивается полной
противоположностью: они по сути стараются показать, что новые процессы - это
лишь вариации тех, что уже описаны классиками. В сдвиге от реальной
социальной организации к виртуальной усматривается и подчеркивается только
то, что в нем похоже на прошлое: на переход от феодализма к капитализму (от
доиндустриального к индустриальному обществу) или на функциональную
дифференциацию экономической, политической, правовой и других систем
общества.
Заимствуя объяснительные схемы у К. Маркса или Н. Лумана, теоретики
невольно оказываются последователями того технологического детерминизма, за
который они критикуют создателей теорий информационного общества.
Использование детерминистской схемы "новые производительные силы - новые
общественные отношения" или функционалистской "новые элементы - новая
структура" a priori сводит исследуемую трансформацию общества к совокупности
социальных эффектов компьютеризации. Виртуализация рассматривается либо как
технологический процесс, имеющий социальные последствия, либо как процесс
социальный, но опосредованный компьютерами и
[17]
без компьютеров невозможный. В результате происходит теоретическая
фетишизация технологии виртуальной реальности, описание которых вытесняет
собственно социологический анализ. Например, у А. Бюля, чья работа
теоретически и эмпирически основательнее других, виртуализация - это
технический процесс создания виртуального общества как "параллельно"
существующего с реальным обществом. В рамках теории "виртуального общества"
в реальном "сегменте" общества изменений нет, там вообще ничего не
происходит. Но ведь именно там возникли те самые технологии виртуальной
реальности, на описании которых Бюль строит свою теорию общественных
изменений. Дать ответ на вопрос "откуда взялись изменения?" можно только,
рассматривая виртуализацию как процесс социальный, как процесс изменения
общества в целом, а не как создание "параллельного" виртуального общества.
Предлагаемая здесь концепция виртуализации общества уже в ее
первоначальной формулировке(1) основывалась на критическом подходе, то есть
на рефлексии социально-исторической обусловленности, а значит и
ограниченности классических моделей трансформации общества, и на целостном
описании эмпирически фиксируемых тенденций, которые невозможно свести лишь к
компьютеризации нашей жизни или ее прямым следствиям. Объяснение новых
тенденций строится, исходя из анализа стремлений-ценностей, из представления
об обществе не как о системе институтов, но как о процессе реализации
ценностей, процессе - историческими моментами которого являются формирование
и упадок социальных институтов как реальности sui generis. Только при таком
рассмотрении использование понятия виртуальности как теоретической метафоры
становится вполне корректным и эффективным.
Существует два основных смысла понятия "виртуальное". Первый восходит к
традиционному естествознанию, в котором смысл термина "виртуальное"
раскрывается через противопоставление эфемерности бесконечно малых
перемещений объектов или бесконечно малых периодов существования частиц и
стабильной в своих пространственно-временных характеристиках реальности.
Второй смысл порожден практикой создания и использования компьютерных
симуляций и раскрывается через противопоставление иллюзорности объектов,
создаваемых средствами компьютерной графики, и реальности материальных
объектов. В понятии "виртуальная реальность" оба смысла парадоксальным
образом соединяются. Поведение изображаемого объекта воспроизводит
пространственно-временные характеристики поведения объекта вещественного.
В качестве универсальных свойств виртуальной реальности можно выделить
три характеристики:
----------------
(1) Иванов Д. В. К пониманию современности: критический вызов //
Проблемы теоретической социологии. Вып. 2. СПб., 1996.
[18]
- нематериальность воздействия (изображаемое производит эффекты,
характерные для вещественного);
- условность параметров (объекты искусственны и изменяемы);
- эфемерность (свобода входа/выхода обеспечивает возможность прерывания
и возобновления существования).
О виртуализации применительно к обществу можно говорить постольку,
поскольку общество становится похожим на виртуальную реальность, то есть
может описываться с помощью тех же характеристик. Виртуализация в таком
случае - это любое замещение реальности ее симуляцией/образом - не
обязательно с помощью компьютерной техники, но обязательно с применением
логики виртуальной реальности. Эту логику можно наблюдать и там, где
компьютеры непосредственно не используются. Например, виртуальной экономикой
можно назвать и ту, в которой хозяйственные операции ведутся преимущественно
через Internet, и ту, в которой спекуляции на фондовой бирже преобладают над
материальным производством. Виртуальной политикой можно назвать борьбу за
власть и посредством агитации с помощью web-страниц или пресс-конференций в
Internet, и посредством рекламных акций в телестудии или на концертной
площадке.
Определение социальных феноменов с помощью понятия виртуальности
уместно тогда, когда конкуренция образов замещает конкуренцию
институционально определенных действий - экономических, политических или
иных. Социальное содержание виртуализации - симуляция институционального
строя общества первична по отношению к содержанию техническому. Общее
представление о феномене замещения реальности образами позволяет
разрабатывать собственно социологический подход: не компьютеризация жизни
виртуализирует общество, а виртуализация общества компьютеризирует жизнь.
Именно поэтому распространение технологий виртуальной реальности происходит
как киберпротезирование. Оно вызывается стремлением компенсировать с помощью
компьютерных симуляций отсутствие социальной реальности.
В постиндустриальную, постмодернистскую эпоху трансформация общества
приобретает совсем иной характер, чем предполагали теоретики информационного
общества. Их модели, как и модели виртуализации М. Паэтау, А. Бюля, А.
Крокера и М. Вэйнстейна, основываются на стереотипном представлении об
обществе как системе институтов. Институциональный строй и представляет
собой то устойчивое и объективное по отношению к индивидам, что можно
назвать реальностью. Но институциональный строй, как показали К. Маркс, М.
Вебер, П. Бергер и Т. Лукманн, есть социально-историческая реальность, есть
результат самоотчуждения человека. Превращение в последние десятилетия этой
реальности в эфемерную, нестабильную, описываемую постмодернистским
принципом anything goes, как раз и объясняется ее историчностью. В эпоху
Постмодерн сущность чело-
[19]
века отчуждается уже не в социальную, а в виртуальную реальность. Речь
в данном случае идет отнюдь не только о так называемых киберпанках - людях,
для которых смыслом жизни стало погружение в миры компьютерных симуляции и
"бродяжничество" по сети Internet, хотя именно киберпространство - базовая
для предлагаемой концепции метафора. В любого рода виртуальной реальности
человек имеет дело не с вещью (располагаемым), а с симуляцией
(изображаемым). Человек эпохи Модерн, застающий себя в социальной
реальности, воспринимает ее всерьез, как естественную данность, в которой
приходится жить. Человек эпохи Постмодерн, погруженный в виртуальную
реальность, увлеченно "живет" в ней, сознавая ее условность, управляемость
ее параметров и возможность выхода из нее. Перспектива того, что отношения
между людьми примут форму отношений между образами, и есть перспектива
виртуализации общества. В этой перспективе появляется возможность трактовать
общественные изменения, различая старый и новый типы социальной организации
с помощью дихотомии "реальное/виртуальное".
Разработка концепции виртуализации как теоретической модели
трансформации общества предполагает решение трех задач. Во-первых, для того
чтобы иметь основание использовать дихотомию "реальное/виртуальное",
необходимо проследить генезис социальной реальности. Поэтому предлагаемая
концепция виртуализации общества открывается анализом возникновения феномена
социальной реальности в ходе модернизации общества и парадоксальной
трансформации социальной реальности в условиях социокультурного сдвига от
Модерна к Постмодерну (часть I). Во-вторых, для того чтобы построить модель
общественных изменений как сдвига от "реального" к "виртуальному",
необходимо обобщение разнообразных эмпирических тенденций. Решением этой
задачи является социологическое ядро предлагаемой концепции, которое
представляет собой ряд описаний процессов, наблюдаемых в различных
институциональных сферах общества рубежа XX-XXI вв. и обнаруживающих
виртуализацию как единый принцип - образец общественных изменений (часть
II). В-третьих, для того чтобы определить теоретический статус концепции
виртуализации, необходимо сопоставить ее с используемыми в современной
социологии моделями трансформации общества. Эта задача решается в ходе
анализа методологических оснований и логической структуры двух типов теорий
- классических теорий общественного развития и современных теорий
общественных изменений. Альтернативной моделью второго типа, к которому
принадлежат популярные ныне модели модернизации и глобализации, может стать
модель, представляющая виртуализацию в качестве парадигмы новейших изменений
(часть III).
[20]

* ЧАСТЬ 1 *
МОДЕРН - ПОСТМОДЕРН: РАЗВЕЩЕСТВЛЕНИЕ ОБЩЕСТВА

МОДЕРНИЗАЦИЯ: ОВЕЩЕСТВЛЕНИЕ ОБЩЕСТВА

В социологии 70-90-х гг. XX в. интерпретация смысла современных
технических, экономических, политических, культурных феноменов представлена
двумя фундаментальными и конкурирующими позициями - модернизмом и
постмодернизмом. Сторонники той и другой ведут споры о том, можно ли
квалифицировать современность как качественно новую стадию в развитии
общества - Постмодерн или как продолжение еще не завершенного
социокультурного проекта Модерн, и следует ли говорить о новейших изменениях
как о постмодернизации или как о поздней модернизации(1). Решение данной
терминологической проблемы не так принципиально, как выяснение существа того
социокультурного сдвига, который произошел; симптомы этого сдвига и породили
дискуссию между "мо" и "по". Анализ современного социокультурного сдвига
предполагает наличие четкого представления о том, что такое модернизация
общества. Как это ни парадоксально, но базовые для дискуссии между "мо" и
"по" представления об обществе современного типа (Modem society) и
модернизации как процессе/процессах, в результате которых данный тип
общества сформировался, остаются весьма неопределенными и плохо согласуются
друг с другом.
Анализ существующих концепций современного общества приводит к выводу,
что общепринятой моделью модернизированного социального порядка служит
модель массового общества. За многочисленными определениями современного
общества как "индустриального", "изобильного", "демократического",
"открытого" и т.п.(2),
-------------
(1) Для сравнения позиции симптоматичны: Лиотар Ж.-Ф. Состояние
Постмодерна. СПб., 1998; Хабермас Ю. Модерн - незавершенный проект //
Вопросы философии. 1992. No 4; Beck U., Giddens A., Lash S. Reflexive
Modernisierung. Frankfurt a. M., 1996; Crook S., Pakulski J., Waters M.
Postmodernization. Change in advanced society. London, 1992.
(2) См., например: Aron R. La development de la societe industrielle et
la stratification sociale. Paris, 1956; Galbraith J. The affluent society.
Harmondsworth (Mx), 1968; Popper K. The open society and its enemies.
London, 1942.
[21]
угадывается один и тот же набор атрибутов. В качестве таковых выступают
экономика массового производства и потребления, государство массовой
демократии и массовых партий, массовая культура - наука и искусство,
развиваемые для масс и силами масс. Еще одним атрибутом общества
современного типа является социальная стратификация как специфическая форма
дифференциации статусов, упорядочения отношений между людьми. Через
институты всеобщей занятости, всеобщего избирательного права, всеобщего
образования, всеобщей воинской повинности, всеобщего медицинского и
пенсионного страхования и т.п. большинство людей вовлекается в сферу
социального обеспечения-контроля, где стираются, становятся несущественными
сословные и классовые различия и формируется однородная в отношении прав и
обязанностей масса. Масса дифференцируется на слои, в зависимости от уровня
дохода, потребления, образования, квалификации, и др. Социальный статус
индивида определяется не принадлежностью его к общности - клану, классу или
сословию (предписываемый статус), а является результатом индивидуальной
оценки его качеств и деятельности по универсальным критериям (достигаемый
статус).
Хронология возникновения названных атрибутов современного,
модернизированного общества позволяет четко определить исторический рубеж
начала модернизации.
Массовое производство в его отличии от характерного для традиционного
общества кустарного и штучного производства начинается с созданием фабрик и
внедрением поточных технологий. Первые фабрики появились в Англии в 1770-х
гг., а первое поточное производство - конвейерная сборка автомобилей на
заводе Г. Форда - в США в 1910-х гг. Массовое потребление, порожденное
массовым производством, вызывает к жизни организацию торговли на принципах
индустрии. Первой формой такой организации стали в 1820-х гг. парижские
пассажи - предтечи нынешних супер- и гипермаркетов.
Массовая демократия в ее отличии от характерной для традиционного
общества монархической и олигархической организации власти формируется по
мере распространения избирательных прав на большинство населения. Первой
стадией этого процесса стало предоставление права голоса всем взрослым
мужчинам. В США это произошло в 1821 г.(1); в Англии в ходе ряда реформ с
1832 по 1884 г.; во Франции - в 1848-1875 гг.; в Германии - в 1848-1871 гг.
На женщин право голоса распространили после Первой мировой войны, на
молодежь в возрасте 18-20 лет - после Второй мировой войны. Первые массовые
политические партии возникают вслед за распространением избирательных прав:
демократическая партия США была организована в 1828 г., республиканская
партия - в 1854 г., в Великобритании либеральная и консервативная партии
были преобра-
--------------
(1) Неграм в южных штатах право голоса, хотя бы формально, было
предоставлено в 1866 г.
[22]
зованы из политических клубов в массовые организации в середине 1860-х
гг., лейбористская партия была организована в 1900 г., в Германии
прогрессистская партия сформировалась в начале 1860-х,
социал-демократическая партия была основана в 1869 г.
Массовая культура в ее отличии от присущего традиционному обществу
изоляции культуры как привилегии высших сословий от быта/обычаев
простолюдинов развивается как индустрия развлечений и индустрия знаний,
ориентированная на потребности большинства. Первой формой предприятий такого
рода индустрии стали промышленные выставки (национальная в Париже в 1798 г.,
всемирные в Лондоне в 1851 г. и в Париже в 1855 г.)., соединившие в массовом
зрелище эстетику, информацию и коммерцию. Экспонирование стало главным
способом существования культурных феноменов, совершенствование которого
происходило по мере появления печатных (типографских) машин (1810-е гг.),
фотографии (1840-е гг.), кино (1890-е гг.), радио (1910-е гг.)(1),
телевидения (1930-е гг.). Развитие индустрии знаний начинается с введением
всеобщего школьного образования и с созданием научно-исследовательских
институтов. Первый национальный закон о всеобщем образовании был принят в
Дании в 1814 г., аналогичные системы были введены в североамериканских
штатах на протяжении 1852-1900 гг., в Японии в 1872 г., в Великобритании в
1880 г., во Франции в 1882 г. Хотя понятие "институт" к научному учреждению
впервые было применено еще"в 1795 г. (Институт Франции), первые
научно-исследовательские институты в современном их понимании начали
функционировать в Великобритании в 1871 г. (Кавендишская лаборатория), во
Франции в 1888 г. (Пастеровский институт), в Германии в 1911 г. (институты
Общества кайзера Вильгельма).
Стратификация как форма социальной дифференциации, отличная от
характерных для традиционного общества форм, формируется по мере
исчезновения сословных, клановых и классовых привилегий и барьеров для
социальной мобильности. Самыми первыми, пусть и формальными актами
ликвидации таких барьеров стали Конституция США в 1787 г. и набор поправок к
ней в 1790 г. (так называемый "Билль о правах"), а также Декларация прав
человека и гражданина во Франции в 1789 г.
Возникновение первых атрибутов современного общества, таким образом,
приходится, самое раннее, на конец XVIII-начало XIX в.(2) В тот же период,
когда возникают атрибуты социального порядка современного типа, происходят
симптоматичные перемены в мировоззрении. Идеи Просвещения XVIII в. об
абсолютности и универсальности ценностей свободы и прогресса из сферы
философских дебатов
---------------
(1) Имеется в виду не "беспроволочный телеграф" Маркони и Попова, а
звуковое вещание - передача и прием человеческой речи, музыки и т.п.
(2) Таким образом, концепции, относящие начало модернизации к
семнадцатому веку и ранее, не вполне корректно соотносят используемую в них
модель общества современного типа с историческими фактами.
[23]
проникли в политическую, экономическую, эстетическую, юридическую
практику, превратившись из критики существующего социального порядка в его
идеологию, то есть аффирмативный дискурс. Апелляцией к Свободе и Прогрессу
стали обосновываться в конечном итоге любые действия в публичной сфере.
Священность традиции и авторитета, еще недавно способная интегрировать и
мобилизовать общество или по крайней мере значительную его часть и
послужившая достаточным основанием для практики контрреволюции во Франции в
1789-1795 гг. и реставрации в Европе в 1815-1820 гг., перестала быть
ценностной базой политического и культурного истеблишмента. Мотивом для
легитимации теперь являются реализация естественных прав и свобод, улучшение
нравов и условий жизни, развитие наук, торговли и ремесел, рост научного
знания и образованности. Монархи и их министры, превращая демагогию и
реформы в основные инструменты государственной власти, начинают
"конкурировать" с революционерами и заговорщиками в деле достижения Свободы
и Прогресса, как, например, королева Виктория и Гладстон, Наполеон III (Луи
Бонапарт), Вильгельм I и Бисмарк.
Возникновение новых, ныне называемых модернистскими артефактов и
социальных технологий одновременно со сдвигом в политической идеологии можно
рассматривать как неслучайный параллелизм. Это симптомы общей трансформации
культуры, если рассматривать культуру вслед за П. Сорокиным как
развивающуюся целостность.
"Всякая великая культура есть не просто конгломерат разнообразных
явлений, сосуществующих, но никак друг с другом не связанных, а есть
единство, или индивидуальность, все составные части которого пронизаны одним
основополагающим принципом и выражают одну, и главную ценность" (1).
Под культурой вообще при этом понимаются общепринятые в определенной
социальной общности (группе, страте, обществе) проблемная картина мира и
совокупность способов решения проблем. Вещи, слова, поступки становятся
культурными феноменами лишь постольку, поскольку сообщают о проблеме и
воплощают способ ее решения. В любом феномене культуры - орудии труда,
религиозном обряде, произведении искусства, социальном институте -
воплощаются постановка и решение главных для людей проблем. Все проблемы -
экономические, политические, эстетические, этические и иные прочие -
формулируются посредством соотнесения (явного или подспудного) с базовыми
ценностями. Базовые ценности, таким образом, представляют собой проблемную
картину мира.
Все социокультурные феномены середины XIX-конца XX в. в Европе и
Северной Америке редуцируются к двум базовым ценностям: идеям Свободы и
Прогресса. Эти ценности в культуре Модерн - конечные цели и, следовательно,
задают способ формулиров-
-------------
(1) Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С. 429.
[24]
ки и решения всех проблем. Свобода и Прогресс устанавливают ценностные
ориентиры характеристики не только общественного устройства, но и научного и
художественного творчества, технических и экономических достижений,
моральных качеств, условий жизни человека и даже окружающих его вещей. В
дискурсе эпохи Модерн опорными становятся такие концепты, как
"научно-технический прогресс" и "экономический рост"; "свободный мир" и
"прогрессивное человечество"; "свобода творчества", "рост мастерства",
"свободное владение техникой" и "прогрессивные методы"; "свобода слова" и
"прогрессивные взгляды"; "свободное время" и "рост уровня жизни"; "свободный
стиль" и "улучшенный дизайн", и др.
Прогресс и Свобода - референты в одинаковой степени и для истеблишмента
и для оппозиции в любой сфере культуры и в любой момент. Это идолы, служению
которым посвящены все усилия и достижением которых оправдываются любые
действия в современной истории. Свобода и Прогресс вне дискуссий даже для
критиков модернистской культуры. Первый в их ряду - Ницше - противопоставлял
современной культуре образ сверхчеловека, то есть решением базовых проблем
для него по сути являлся прогресс человеческой природы, переход ее на более
высокую ступень развития. Одни из последних - теоретики Франкфуртской школы
- сетовали на недостаток свободы и уповали на становление нерепрессивной
цивилизации. Практическое опровержение существующей культуры,
провозглашенное большевиками и нацистами, также велось под лозунгами
освобождения (класса, нации, человечества) и во имя прогресса (технического,
экономического, социального).
Эту единую логику практически одинаково концептуализировали самые
выдающиеся мыслители эпохи модернизации: К. Маркс в концепции овеществления,
М. Хайдеггер в концепции превращения мира в картину, П. Сорокин в концепции
динамики чувственной культуры(1). Действительное основание современной
культуры определяется как отчуждение человеческой сущности в вещи, как
стремление располагать сущим как благом, или как наделение существованием и
смыслом лишь чувственной реальности. Сходство концепций мыслителей столь
разных мировоззрений не случайно. Если применить эти определения к анализу
социокультурных феноменов эпохи Модерн, то можно заметить, что именно
располагание сущим как обладание вещами этого мира угадывается в тех
основаниях и критериях современности, которые предлагаются как теоретиками,
так и практиками модернизации. Реализация ценностей Свободы и Прогресса,
субъективно или объективно ориентированная, ведет к беспрецедентному в
истории человечества росту материального производства, к превра-
--------------------
(1) Маркс К. Экономическо-философские рукописи // Маркс К., Энгельс Ф.
Сочинения. 2-е издание. Т. 42; Хайдеггер М. Время картины мира // Время и
бытие. М., 1993; Сорокин П. Кризис нашего времени // Человек. Цивилизация.
Общество. М., 1992.
[25]
щению природы в источник ресурсов, к упорядочению, рационализации и
технизации общества. В силу того, что действительным содержанием идеи
Свободы и Прогресса является располагание сущим, модернизация по существу
оказывается процессом овеществления общества.
Овеществление общества отнюдь не сводится к умножению артефактов,
"обрастанию" человеческого сообщества вещами. Термин "овеществление" со
времен К. Маркса используется для обозначения того, что отношения между
людьми принимают форму отношении между вещами. Речь, таким образом, идет о
роли вещей в бытии человека, а не об их количестве. Вещь - это всегда нечто,
чем можно располагать, нечто управляемое и отчуждаемое. Человек на всем
протяжении истории, воплощая в результатах своей деятельности собственную
энергию, фантазию, силу, знания, неизменно отчуждал себя в вещи. Но в эпоху
модернизации люди, ориентированные господствующими ценностями на то, что
именно в вещах сосредоточена сущность человеческой деятельности, стремятся
произвести, приобрести и удержать как можно больше вещей. Отчуждение
приобретает тотальный характер. Посвящение себя вещам ведет к превращению
отношений между людьми в отношения между вещами. Люди строят свои отношения
с себе подобными в зависимости от того, чем они располагают. При этом в один
ряд с материальными объектами становятся неотъемлемые свойства человека -
красота, искусность, ум... Они становятся вещами, то есть чем-то
располагаемым. Однако еще Э. Фромм показал(1), что располагать красотой,
искусностью, умом, располагать собой - это совсем не то же самое, что быть
красивым, искусным, умным, быть собой.
Овеществление межиндивидуальных отношений трансформирует отношения
индивида и общества. Общество воспринимается человеком не как процесс
взаимодействия/общения с окружающими людьми, а как сложная система реально
существующих "инстанций" социального целого - государства, корпорации, школы
и т.д., - с которыми нужно поддерживать отношения. Согласно знаменитой
теореме американского социолога У. Томаса, принимаемое за реальное реально
по своим последствиям. Государство, корпорация, школа становятся
"персонализированными" субъектами, а каждый отдельный индивид - обезличенным
объектом их деятельности и социальной функцией, поддерживающей целое -
общество. Социальные институты становятся автономной реальностью. В этой
своей реальности они предстают вещами и в качестве таковых могут оказаться
"присвоенными" частными лицами, распоряжающимися ими от имени общества.
Развитие общественных институтов, расширение и дифференциация сферы их
компетенции, унификация индивидов в отношении институтов суть тенденции,
наиболее интенсивно проявившиеся с нача-
----------------
(1) Фромм Э. Иметь или быть? М" 1990
[26]
лом модернизации. Неудивительно, что именно в это время впервые и сразу
многие исследователи (Маркс, Дюркгейм, Зиммель, Теннис) открыли замещение
традиционного социального порядка современным, происходящее как переход от
общины - узкого круга личностно определенных взаимодействий, создаваемого
разнообразными клановыми, конфессиональными, сословными ограничениями, к
обществу - абстрактной машинерии институтов.

ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЙ СТРОЙ: РЕАЛЬНОСТЬ ОБЩЕСТВА

Беспрецедентное овеществление общества именно в эпоху Модерн происходит
потому, что к формированию социальных институтов - комплексов универсальных
и абстрактных норм, регулирующих взаимодействие людей и превращающих это
взаимодействие в систему социальных ролей, приводит ориентация деятельности
на ценности Свободы и Прогресса.
Рынок, денежное обращение, предприятие (фирма) стали социальными
институтами в силу стремления к росту производства и потребления, к
освобождению хозяйственной деятельности от религиозной, цеховой и
сениориальной регламентации. Это стремление превратило хозяйственные
практики из специфичных, эксклюзивных занятий отдельных кланов или сословных
групп в системы универсальных обезличенных ролей "продавец - покупатель",
"кредитор - заемщик", "руководитель/начальник - исполнитель/работник" и т.д.
Экономические институты образуют комплекс норм, определяющих в
представлении людей эпохи Модерн способы постановки и решения проблем
создания, распределения и использования богатства. Базовыми элементами этого
нормативного комплекса, инвариантными по отношению к специфике национальных
экономик и различных периодов эпохи Модерн, являются: товар - вещь, чьи
объективные свойства есть благо; инновация - разработка и внедрение новых
товаров; труд- продуктивная деятельность, организованная в определенное
время в определенном месте; платежеспособность - обладание универсальным
вещественным заместителем товаров - деньгами. В институциональных нормах,
реализующих идеи Свободы и Прогресса применительно к хозяйственной
деятельности, отчетливо проступает отношение к ней как к эффективному
обращению с вещами, как к практике сугубо материальной, а не сакральной.
Решения проблем создания и использования богатства оказываются частными
решениями фундаментальной проблемы располагания сущим.
[27]
Институты предстают по отношению к целям индивидов реальностью, с
которой необходимо считаться. Хозяйственные практики как целесообразная
деятельность по накоплению и распоряжению богатством становятся
следованием/подчинением институциональным нормам, превращающим эту
деятельность в производство стоимости. Тот, кто следует институциональным
нормам, расценивается как участник экономической деятельности, и то, что он
делает, наделяется стоимостью. Стоимость - наделение того, что делается, а
стало быть и того, кто делает, социокультурным статусом - проявляется в
отношениях между людьми как объективная характеристика продукта. Это
означает, что институты не просто автономны по отношению к деятельности, они
реальнее, чем она. Экономическое отличается от неэкономического по
институциональной принадлежности, а не в силу специфики вещи или действия.
Проведение границы между экономическим и неэкономическим становится
возможным и даже жизненно важным потому, что в эпоху Модерн возникает
экономика как обособленная сфера общества. Экономическую сферу образуют все
те артефакты и социальные технологии, которые для людей эпохи Модерн
воплощают возможные решения фундаментальной проблемы располагания сущим,
представляемой в форме проблемы производства стоимости.
Тенденция к овеществлению политики в полной мере проявилась с
превращением власти из наследственной привилегии в делегируемые народом
полномочия. Отношение к власти как к практике материальной, а не сакральной,
как к эффективному управлению ресурсами (сторонниками, средствами
информации, деньгами и т.д.) сформировало стремление к вовлечению в практику
борьбы за власть все большего количества ресурсов. Это стремление было
артикулировано в идеях расширения и совершенствования демократии,
освобождения от религиозных, сословных, клановых ограничений на доступ к
власти. С распространением избирательного права на большинство народа и
превращением выборов в систему универсальных ролей "избиратель-кандидат"
государство стало общественным институтом, который можно/нужно захватить,
удержать, использовать, изменить, но который не возникает и не существует по
воле человека. Государственное управление превратилось из фамильного ремесла
сюзерена или вдохновенного искусства узурпатора в бюрократический аппарат.
Того типа государства, суть которого блестяще сформулировал Людовик XIV,
больше нет(1). Государство деперсонифицировалось и стало ролевой системой
"гражданин-чиновник". Борьба за власть и ее применение превратились из
искусства клановых и кабинетных интриг в политическое предприятие.
Политическое дело - это организация агитации и мобилизации масс через
профессиональ-
-------------------
(1) По преданию, Людовик XIV заявил членам Парижского парламента -
высшей судебной палаты, регистрировавшей указы короля: "Вы думаете, господа,
что государство - это вы? Вы ошибаетесь, государство - это я!".
[28]
ные партийные комитеты и заключение внутри- и межпартийных
союзов-политических сделок. Политические партии перестали быть
группировками, возникающими на основе родственных, дружеских связей или
каких-либо иных личностно ориентированных отношений и также оформились в
институт, в систему ролей "лидер-сторонник".
Политические институты сформировались в эпоху Модерн как комплекс норм,
определяющих способы постановки и решения проблем обладания властью. Базовые
элементы этого нормативного комплекса: политический курс - программа
(идеология) действий и их результаты; реформа - выработка и реализация
нового курса; организация - постоянное объединение людей для выработки и
реализации курса; поддержка общественности - наличие активных сторонников
курса и позитивного общественного мнения. В базовых институциональных
нормах, призванных реализовывать идеи Свободы и Прогресса при распределении
и использовании власти, легко угадывается все та же фундаментальная
ориентация на располагание сущим. Эта ориентация обнаруживает себя в
артикуляции описанных институциональных норм в политическом дискурсе
современности, перенасыщенном "материальными" и "хозяйственными" метафорами:
"административный ресурс", "партийное строительство", "партийная работа",
"политический капитал" и т.п.
Только деятельность, следующая определенным выше институциональным
нормам, расценивается как политическая. Как и в случае экономики,
политическое отличается от неполитического не в силу свойств слов и вещей,
мыслей и поступков, а в силу оценки их институциональной принадлежности.
Политика оформляется как автономная сфера общества. Политическая сфера - это
все те артефакты и социальные технологии, которые для людей эпохи Модерн
являются воплощениями решения проблемы располагания сущим как проблемы
обладания властью.
Наука возникла как автономная сфера общества в результате реализации
идей Просвещения о науке как инструменте приращения и распространения знания
на благо всех людей. Стремление избавить процесс познания от религиозных
предрассудков и сословных ограничений, умножить число полезных открытий и
научить человечество извлекать эту пользу превратило поиски истины и
передачу знаний в научное предприятие. С одной стороны, сформировался корпус
стандартизованных процедур сбора и обработки данных - технологий обращения с
материалом: экспериментальными установками, препаратами, подопытными
животными и людьми. Наука из интуитивных поисков, внезапных открытий и
гениальных озарений превратилась в регулярное научное производство. С другой
стороны, сформировалась система статусов, регулирующая отношения между
научными работниками. В эпоху Модерн университет и исследовательская
лаборатория - это универсальные ролевые системы "преподаватель-студент" и
"научный руководитель-научный работник".
[29]
Наука из занятия одиночек превратилась в функционирование "научного
сообщества".
Научные институты сформировались как комплекс норм, которые
обеспечивают в представлении людей эпохи Модерн решения проблем открытия
истины и повышения квалификации. Базовые элементы этого нормативного
комплекса: факт - положение вещей, фиксируемое органами чувств; открытие -
обнаружение нового положения вещей; исследование - процедура сбора и
систематизации фактов; компетентность - обладание "запасом" фактов.
Институциональные нормы очевидно ориентируют человека на обладание знанием,
которое предстает как реализация в плане науки универсального стремления
располагать сущим. Исследовательские и учебные практики, не следующие этим
институциональным нормам, квалифицируются как ненаучные, независимо от их
содержания и полезности. Тем самым наука конституируется как автономная
сфера общества и обособляется от ремесла, коммерции, идеологии, а заодно от
паранауки. С окончанием охоты на ведьм в XVII-начале XVIII в. и вплоть до
начала эпохи легитимации научной деятельности апелляциями к идеям Свободы и
Прогресса занятия алхимией, астрологией, спиритизмом и т.п. никак не
отделялись от занятий, ныне квалифицируемых как наука в собственном смысле
слова. С превращением же науки в сегмент социальной реальности алхимия,
астрология и тому подобные практики оказались не просто антинаучными, но и
антиобщественными. Институционализация определила грань между реальностью
квантов и нереальностью духов как грань между реальностью социальной
структуры и нереальностью, эфемерностью и незначительностью субъективных
стремлений индивида.
Основанием процесса овеществления искусства стало превращение
произведения как предмета эстетического переживания в художественную
ценность. Стремление сделать искусство инструментом просвещения народа и
освободить творчество от зависимости от церкви и аристократии - главных
заказчиков и высокомерных покровителей художников, поэтов, музыкантов
привело к превращению экспонируемости в основной эстетический принцип. В
результате, со времени первых выставок импрессионистов произведение
перестает быть атрибутом салонного культа красоты, разыгрываемого
представителями привилегированных слоев общества, и все более становится
виртуозно сработанной вещью, созданной для показа широкой публике. Ценность
произведения определяется его культурной, то есть общественной значимостью.
Процессы создания и восприятия произведения рационализируются и
стандартизируются, превращаясь в процедуры кодировки/декодирования
"художественной информации" о ценностях, обозначаемых как "новаторский
стиль" или "рост изобразительного мастерства", "свобода самовыражения" или
"свободное владение техникой". Превращение произведения в ценность открыло
путь к тиражированию его в индустрии массовой
[30]
культуры, которая начала воспроизводить кодированную "художественную
информацию", помещая ее на дешевые носители - альбомы фотографий и
репродукций, открытки, кинопленку, бумажные и пластиковые пакеты(1).
Тиражирование предоставляет практически каждому возможность располагать
искусством наряду с другими предметами обихода.
По мере либерализации, демократизации и индустриализации
художественного творчества искусство все более институционализируется. В
эпоху Модерн художественная презентация (выставка, спектакль, концерт и
т.п.) и художественная школа (направление) становятся социальными
институтами - универсальными системами ролей "художник-публика" и
"мастер-ученик/последователь". Стандартизация, унификация художественных
практик посредством институциональных норм стимулирует превращение искусства
из таинства общения с музами в художественное предприятие. Эпоха Модерн
знаменуется развитием художественной организации. Театр, галерея, филармония
- это воплощения системы ролей "художественный руководитель-художественный
работник".
Институты в сфере искусства образуют комплекс норм, определяющих
способы постановки и решения проблем создания и сохранения художественной
ценности. Базовые элементы этого нормативного комплекса: произведение -
вещь, созерцание которой есть благо; творчество - создание оригинального
произведения; вкус - обладание способностью к творчеству/созерцанию.
Деятельность и ее результаты, соответствующие этим нормативным
требованиям, расцениваются как принадлежащие сфере искусства. И именно
следование институциональным нормам, а не "объективные" свойства вещей и
поступков, определяет в конечном итоге, что же есть искусство. Даже полное
отсутствие звуков, но в ситуации, когда в филармоническом зале
соприсутствуют, с одной стороны - оркестранты на сцене, а с другой стороны -
публика, может квалифицироваться как музыкальное произведение (опусы Джона
Кейджа "4 минуты 33 секунды" и "0 минут 0 секунд"). Даже полное отсутствие
изображения, но на холсте, вывешенном для обозрения публики в галерее, может
расцениваться как произведение живописи ("Черный квадрат" Казимира Малевича
или "Белый свет" Джексона Поллака). Таким образом, искусство - это все те
артефакты и социальные технологии, которые воплощают для людей эпохи Модерн
решения проблемы доставления эстетического переживания. Располагание сущим,
переведенное в план искусства, предстает как обладание художественной
ценностью.
Семья как часть институционального строя современного общества
сформировалась в результате реализации идей освобождения тела и психики
индивида из-под религиозного и кланового контроля
--------------
(1) Об изменении характера искусства в эпоху Модерн см.: Беньямин В.
Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости, М., 1996.
[31]
за его сексуальным поведением. Импульс эмансипации субъекта желаний и
удовольствии, заданный идеями Просвещения (от Руссо до маркиза де Сада),
парадоксальным образом привел к тому, что личная жизнь, превратившись в
ценность, стала частью жизни общественной, так и не успев стать вполне
интимной. Как показал М. Фуко, человек в качестве субъекта сексуальности
формируется в XVIII- XIX вв. дискурсивными практиками, продуцируемыми
инстанциями власти(1). Дискурс философии, медицины, педагогики, демографии,
криминалистики, проникнув в повседневность, "навязал" человеку обладание
сексуальностью как материальным атрибутом - психофизической структурой
побуждений личности, изначально биологической, но социокультурно
формируемой, познаваемой, поддающейся контролю.
В процесс институционально регулируемого воспроизводства и контроля
народонаселения в современном обществе (Modern society) человек включается
именно как субъект сексуальности - чуткий (прислушивающийся к себе) и
ответственный ее носитель. Эра сексуальной свободы наступает в
модернизированном обществе в той мере, в какой сексуальность превратилась в
своего рода собственность личности. Э. Гидденс артикулировал эту тенденцию,
констатировав, что сексуальность стала более управляемой, открытой для
разнообразных способов ее формирования, стала потенциальным "достоянием"
индивида(2). Современная культура "отпускает" человека в сферу интимного
только как уже сформировавшегося субъекта, располагающего собой, своими
удовольствиями, своей сексуальной ориентацией, но и проблематизирующего
постоянно личную жизнь как использование или наращивание этого
потенциального достояния.
С процессом овеществления сексуальности коррелирует вытеснение на
протяжении XIX-середины XX в. так называемой большой семьи, объединявшей в
единую общность несколько поколений и ветвей родственников, семьей
нуклеарной, ядро (нуклеус) которой составляют супружеская пара и их дети.
Предназначение нуклеарной, малодетной семьи - социально санкционированный
союз разнополых эго, нацеленный на материальную и эмоциональную взаимопомощь
и "воспроизводство" потомства. Нуклеарная семья - это институциональная
форма воспроизводства сексуальности. В этом ее принципиальное отличие от
большой семьи, которая предстает не как ряд специализированных институтов,
регулирующих деятельность индивидов наряду с экономическими, политическими и
т.д., а как многофункциональный сегмент традиционного общества3. Образующие
феномен нуклеарной семьи социальные институты сущест-
-----------------
(1) Foucault М. Histoire de la sexualite. Т. I: Volonte de savoir.
Paris, 1976.
(2) Giddens A. The transformation of intimacy. Cambridge, 1993.
(3) Различие между институциональным типом структуры современного
общества и сегментарным типом, характерным для общества традиционного
отчетливо провел еще Э. Дюркгейм в трактате "О разделении общественного
труда".
[32]
венным образом отличаются от традиционных отношений, обозначаемых теми
же терминами. Институт брака служит легитимации различных проявлений
сексуальности, превращая взаимоотношения индивидов в систему универсальных
ролей "женатый/замужняя-холостяк/незамужняя". Иные аспекты традиционного
брака в модернизированном обществе редуцируются. Так брак все более теряет
качества межкланового отношения, в которое вовлечены многочисленные
родственники и в котором реализуются мотивы вековой дружбы или вражды семей.
Одновременно брак утрачивает большинство традиционно присущих ему свойств
хозяйственного акта, которым перераспределялись трудовые функции в большой
семье, приобретались дополнительные активы и рабочая сила. Изменяются в
нуклеарной семье и отношения родства. Интеграция семьи теперь осуществляется
на основе гармонии сексуальностей и эмоциональной привязанности. Родство,
утратив качества отношений, складывающихся между индивидами под действием
традиционной иерархии кровных связей, оформилось в систему универсальных
ролей "член семьи-родственник", причем родственники, в противоположность
отношениям в большой семье, членами семьи не являются. Члены семьи - это те,
чьи отношения формируются в процессе репродукции сексуальности: сексуальные
партнеры и их дети. Семейное воспитание также сводится к репродукции
сексуальности. В модернизированном обществе, где социализация во все большей
мере осуществляется в рамках образовательных и хозяйственных институтов,
семейное воспитание превращается в исполнение стандартных ролей в ролевой
системе "родители-дети", которая обеспечивает главным образом усвоение
стандартов гендерного поведения.
Семейные институты сформировались как комплекс норм, которые воплощают
для людей эпохи Модерн решения проблемы обладания личной жизнью,
удовлетворения психо-физиологических потребностей. Базовые элементы этого
комплекса: личность- тело, чьи физические и психические атрибуты суть
проявления сексуальности; любовь - реализация сексуальности в брачном
поведении; семья - постоянный брак и домохозяйство; зрелость - обладание
физической, эмоциональной способностью к заботе о близких. Практики,
соответствующие этим нормативным требованиям, и расцениваются как "личная
жизнь" в противовес жизни общественной, несмотря на то, что сфера семьи или
сфера интимности - это часть институционального строя, однопорядковая
экономике, политике, науке, искусству.
Во всех рассмотренных сферах - экономике, политике, науке, искусстве,
семье, прослеживается одна и та же тенденция: стремление к освобождению от
произвола, к равноправию, к определенности и управляемости отношений
приводит к подчинению взаимодействий универсальным безличным нормам.
Следствием институционализации практик явились деперсонификация индивидов и
возникновение
[33]
общества как исторического феномена. В ходе модернизации складывается
общество как система институтов. Эмансипация индивида оборачивается
институционализацией практик и утратой спонтанности. Реальность общества как
системы доминирует над социальной реальностью индивида. Общество - это
социальная реальность per se. Таким оно стало в ходе социокультурной
трансформации, суть которой охарактеризовали, каждый по своему и все
одинаково верно, Маркс, Хайдеггер, Сорокин: воля к господству над миром
вещей приводит к овеществлению социального бытия. Таким образом, процесс
реализации базовых для культуры Модерн ценностей Свободы и Прогресса,
подлинное содержание которых - располагание сущим в любых его ипостасях,
выливается в процесс реификации, овеществления общества.

ПОСТМОДЕРНИЗМ: СИМПТОМЫ РАЗВЕЩЕСТВЛЕНИЯ ОБЩЕСТВА

Восприятие общества как реальности на протяжении XIX-первой половины XX
в. было не просто теоретической точкой зрения, которую можно было
критиковать, как это делал, например, М. Вебер. Представление об
объективности социальной реальности было обыденным автоматизмом мышления и
поведения. Немногочисленные рефлектирующие социологи вроде М. Вебера могли
лишь корректировать это представление, предостерегать от его абсолютизации.
Ситуация принципиальным образом изменилась во второй половине XX в. Теперь
гораздо убедительнее выглядят и все чаще абсолютизируются разного рода
номиналистские и феноменологические концепции социальной реальности. Но
наиболее радикален и потому симптоматичен постмодернизм, констатирующий
дестабилизацию и даже исчезновение этого рода реальности.
Становление постмодернизма как эстетического и идейного течения
приходится на I960-70-е гг. Начало использованию термина "постмодернизм"
было положено в 1960-х гг., когда поборники нового направления в архитектуре
отказались следовать принципу рационализации конструкций зданий, и на смену
стилевому единообразию в духе функционализма пришла "игровая" архитектура
намеренно вычурных и запросто совмещаемых стилизаций. К концу 1970-х гг.
эклектичность уже предстала как общая характеристика, а коллаж как
универсальная эстетическая форма новой культурной эпохи - Постмодерна.
Отвечая на вопрос, что такое постмодернизм, французский философ Ж.-Ф. Лиотар
констатировал:
"Эклектизм есть отправная точка современной культуры в целом: человек
слушает реггей, смотрит вестерн, ест пищу от McDonald's за
[34]
ланчем и блюда местной кухни за ужином, пользуется парижской
парфюмерией в Токио и носит одежду в стиле "ретро" в Гонконге; знание - это
материал для телевизионных игр"(1).
Хотя Лиотар и определяет новую культурную ситуацию посредством сугубо
эстетической категории, сама эта категория в контексте противопоставления
Постмодерна и Модерна имеет явно общесоциологический смысл. Антиподом
постмодернистской эклектичности является модернистская упорядоченность
(связность, однозначность), то есть та определенность, которая задается
институциональным строем любому роду деятельности - художественному
творчеству, выбору пищи и одежды, занятию бизнесом или политикой. Те
тенденции, которые уже традиционно квалифицируются как проявления
постмодернизма в различных сферах общества, объединяет именно
обнаруживающаяся в них эклектичность - превращение системы (связной
последовательности и единообразия деятельности) в конгломерат
(парадоксальное соединение разнородных и фрагментарных актов).
В экономике главный симптом перехода к Постмодерну - это консьюмеризм,
ставший в развитых странах на протяжении 1950-х- 1960-х гг. образом жизни и
стратегией поведения на рынке как для масс потребителей, так и для
корпораций. На перенасыщенном рынке масса однотипных товаров
дифференцируется посредством незначительных различий в дизайне и
аксессуарах. Потребление индивидуализированных товаров и услуг становится
средством индивидуализации стиля жизни. Нарастает сегментация рынка,
сегменты пересекаются, и нарушается устоявшаяся стратификация внутренне
однородных стилей потребления. Возникает эклектизм, описанный Лиотаром и
наглядно демонстрирующий нарушение задаваемой институциональными нормами
однозначности связи между экономическим статусом и стилем потребления.
В политике в 1960-х-1970-х гг. распространились сформулированные еще в
конце 1950-х гг. доктрины "конца идеологии" и конвергенции(2), отрицавшие
цели и принципы политической борьбы, устоявшиеся за полтора столетия
модернизации. Альтернативой модернистским политическим доктринам и партийным
организациям стали в последней трети XX в. антивоенное, правозащитное и
экологическое движения, движения "народной дипломатии", движения,
отстаивающие интересы этнических, культурных, сексуальных меньшинств,
локальных общин и т.д. Происходит миноритизация(3) политики. Электорат как
однородная масса, распределяющаяся на большинство и меньшинство вдоль
единственной оси "правые - левые", замещается конгломератом меньшинств, для
которых главной ставкой в по-
---------------------
(1) Lyotard J.-F. The Postmodern Condition. Manchester, 1984. P. 76.
(2) См., например: Bell D. The end of ideology. New York, 1960; Sorokin
P. Mutual convergence of the United States and the USSR to the mixed
sociocultural type //International journal of the contemporary sociology.
1960. N 1.
(3) От англ. minority - меньшинство.
[35]
литической борьбе является право на альтернативный образ жизни. В такой
ситуации стратегия сбора голосов не может базироваться на однозначной,
унифицированной доктрине-идеологии. Мультикультурализм становится не столько
идейной, сколько прагматической основой политической деятельности.
В науке конца XX в. возобладала тенденция теоретического плюрализма,
закрепившая радикальный лозунг методологического анархизма "можно все"
(anything goes)(1) в форме мультипарадигмальности. Принцип кумулятивизма
научного знания замещается принципом пролиферации - безграничного умножения
теорий, нередуцируемых одна к другой. Представление о принципиальной
несоизмеримости теорий релятивизирует научную истину, абсолютизированную в
культуре эпохи Модерн. До-, пара-, ненаучные представления реабилитируются в
общественном сознании, воспринявшем критику сциентизма и последствий
научно-технического прогресса.
В сфере искусства формируется и закрепляется практика (и
соответствующие доктрины) соединения элементов разных стилей и
художественных техник в коллажах, которые расцениваются не с точки зрения
свободы видения и самовыражения субъекта творчества и не с точки зрения
совершенства техники изображения объекта, но с точки зрения возможности
интерпретации связи произведения с различными художественными традициями.
Концептуализм в изобразительном искусстве и литературе, кино-ремейки,
поп-музыка 1960-х-1970-х гг. отмечены этой тенденцией к синтезу стилей,
жанров, техник, присущих различным художественным направлениям и культурам.
Полистилизм - это ныне не столько характеристика сосуществования/конкуренции
художественных направлений и школ, сколько основа и характер художественной
деятельности вообще.
В результате сексуальной революции и нового подъема феминизма во второй
половине XX в. происходит плюрализация сексуальной морали и форм сексуальной
жизни. Общественное мнение примиряется с тем, что сексуальная ориентация
индивидов одного пола не только может быть различной, но даже непостоянной и
неопределенной. Получают распространение альтернативные формы семьи:
неполная, пробная, дислокальная, гомосексуальная.
Отмеченные тенденции фрагментации в рамках модернистской картины мира
предстают как дестабилизация социального порядка. Поэтому противники
постмодернизма по-своему правы, когда квалифицируют моду на критику
гуманизма и науки, на скепсис в отношении эстетических и
общественно-политических идеалов как угрожающий симптом "цинизма и
нигилизма"(2). Промодернистски ориентирован-
---------------
(1) Feyerabend P. Against method. Outline of an anarchistic theory of
knowledge. London, 1975
(2) См., например: Harvey D. The condition of postmodernity. Oxford,
1989; Vattimo G. The end of modernity. Nihilism and hermeneutics in
post-modem culture. Cambridge, 1988.
[36]
ные авторы понимают или, по крайней мере, чувствуют, что суть
постмодернизма в развенчании "идолов" Свободы и Прогресса. Основание
постмодернизма - недоверие к "великим преданиям" эпохи Модерн(1), сомнение в
том, что научный и технический прогресс, подчинение природных и управление
социальными силами есть безусловное благо, что все это освобождает человека
от нужды, угнетения и предрассудков; сомнение в том, что "новое"
обесценивает, делает ненужным "старое". Постмодернизм означает уравнение в
правах "объективного" и "субъективного", "рационального" и
"иррационального", "научного" и "ненаучного", "архаичного" и "современного".
Постмодернизм как некое "после", то есть сменяющее модернизм, ориентирован
на движение дальше Прогресса и избавление от Свободы. Абстрагируясь от
пристрастности обличителей постмодернизма, следует признать, что ими точно
схвачена характерная тенденция Постмодерна - беззастенчивое использование
плодов Модерна в антимодернистском отрицании его. Поэтому понятие цинизма
здесь вполне уместно. Нужно лишь социологически его интерпретировать.
Цинизм здесь - это усилие освободиться от модернистских ценностей,
овеществленных в социальных институтах, посредством модернистских же
социальных технологий. Такого рода цинизм и демонстрируют постмодернистские
практики с их ироничным эклектизмом. Эклектизм нарушает институционально
устанавливаемые эстетические, этические, политические и иные иерархии и
границы. Но постмодернисты не столько отрицают, сколько симулируют
социальную активность в модернистском, нормативном ее толковании.
Постмодернизм не вводит новые ценности и потому сводится к демонстрации
нарочито "свободного" и "прогрессивного" отношения к ценностным приоритетам,
иерархиям характерным для эпохи Модерн.
Постмодернизм и как теория, и как практика возможен потому, что Свобода
и Прогресс перестают быть проблемой. Рационализация общества и эмансипация
индивида все-таки состоялись, хотя результаты этих процессов неожиданны и
болезненны для сознания, поглощенного модернистской идеологией: процесс
реализации ценностей оказался процессом овеществления. В отрегулированном,
автоматизированном обществе массового потребления и массовой демократии
можно быть скептиком и нигилистом в отношении Свободы и Прогресса, нет нужды
быть деятельным и целеустремленным, потому что из идеологии, ориентирующей
мышление на осознанный выбор целей и способов действий. Свобода и Прогресс
превратились в элементы коллективного бессознательного, в интеллектуальные
привычки и поведенческие автоматизмы. Из сферы общественного устройства
Свобода и Прогресс перекочевали в сферу повседневности, обустройства быта.
Мотивы Свободы и Прогресса больше не определяют выбор политического и
экономического курса, но зато, если
---------
(1) Lyotard J.-F. The Postmodern Condition.
[37]
судить по вездесущей рекламе, определяют выбор одежды, еды или
косметики.
Постмодерн как культурно-историческая эпоха/ситуация (вторая половина
XX-начало XXI в.) характеризуется реализованностью/ исчерпанностью ценностей
Свободы и Прогресса и наличием системы социальных институтов, сложившихся в
качестве форм реализации этих ценностей. Следствием неактуальности
модернистских ценностей становится упадок мобилизующей и организующей силы
общества как системы институтов. Симптомами упадка институтов можно считать
снижение доверия к корпорациям и государству, снижение членства в партиях и
профсоюзах, активизацию так называемых новых социальных движений на фоне
инертности масс, и в целом - описанную выше фрагментацию социального
порядка. Упадок институционального строя отрефлектирован в социологической
теории конца XX в. Наиболее ярко эта рефлексия представлена в концепции
Ж.-Ф. Лиотара, констатировавшего "атомизацию" социального в эпоху
"расслабленности"(1), и в концепции Ж. Бодрийяра, провозгласившего "конец
социального" в эпоху "инертности" и "меланхоличности"(2). По мысли Лиотара,
при переходе от Модерна к Постмодерну происходит дезинтеграция социальных
агрегатов, их распадение на массы индивидуальных "атомов". "Атомизация"
социального - это образование множества "гибких сетей языковых игр".
Согласно Бодрийяру, социальность, под которой он по всей видимости понимает
интеграцию индивидов в общество посредством целесообразных взаимодействий,
ориентированных на ценности, на исходе XX в. исчезает, поглощаемая "черными
дырами" безразличных масс (потребителей, избирателей, телезрителей). Массы -
это экстатический конец социального. Лиотар и Бодрийяр - постмодернисты и их
нарочито метафоричные концепции могут рассматриваться как своего рода
идеология нового интеллектуального и эстетического течения. Однако и
представитель вполне респектабельной социологии А. Турен фиксирует ту же
тенденцию "исчезновения" социального, когда пишет, что общество ныне
предстает не как "институционально регулируемое целое", а как "арена
конфликтов из-за использования символических благ"(3).
Концепции Ж.-Ф. Лиотара, Ж. Бодрийяра, А. Турена весьма симптоматичны.
Взятые вместе, они позволяют сделать вывод, что общество переопределяется. С
переходом в новую эпоху, в которой ценности реализованы и потому не
актуальны, то, что считается социальной структурой, социальной реальностью
per se утрачивает устойчивость и определенность, и тогда социологи начинают
говорить об эфемерности, нестабильности, неопределенности, парадоксальности,
(1) Lyotard J.-F. The Postmodern Condition.
(2) Baudrillard J. In the shadow of the silent majorities or The end of
the social and other essays. New York: Seabury, 1983.
(3) Touraine A. The waning sociological image of social life //
International journal of comparative sociology. 1984.N 1.
[38]
иррациональности или вовсе об исчезновении социального бытия в ситуации
Постмодерна. Общество не исчезает, хотя перестает быть реальным. Поскольку
существо современного общества (Modern society) в реализации ценностей как
того, о чем, по выражению Хайдеггера, "во всем постоянно идет дело"(1), то
образующие социальную реальность так называемые основные подсистемы
"общества вообще" - политика, экономика, наука, культура - суть лишь
ценностные ориентации эпохи Модерн. Структурная дифференциация общества
обусловлена не детерминацией (К. Маркс), не функциональностью (Т. Парсонс)
или аутопойесисом (Н. Луман), а простым подведением артефактов и социальных
технологий под рубрики располагания сущим. Ведь отнесение к экономике, к
политике или искусству определяется вовсе не свойствами вещей, слов или
поступков, а отношением к ним как жизненно важным или несущественным.
Концепции иерархии, равноправности и, наконец, самодостаточности "подсистем"
общества (экономики, политики, науки и т.п.) артикулируют формы такого
отношения, формы ценностной рубрикации.
В силу того, что структура общества есть лишь ценностная рубрикация, с
деактуализацией ценностей общество развеществляется: оно становится
эфемерным, абсурдным, ирреальным, но продолжает существовать.
Институциональная структура перестает быть собственно социальной структурой,
но она отнюдь не исчезает. Этот парадокс объясняется с помощью понятия
симуляции, введенного в 1970-х гг. Ж. Бодрийяром.
Написав об "утрате" реальности в эпоху Постмодерн, Бодрийяр на свой
манер констатировал ситуацию завершения процесса овеществления общества(2).
Дефицит реальности у Бодрийяра - это вовсе не дефицит вещей и поступков.
Напротив, он пишет о нарастающем "перепроизводстве" их в качестве знаков
реального. Стало быть, под реальностью понимается некое "реальное"
содержание, то есть ценностное наполнение вещей и поступков. Утрата
реальности в концепции Бодрийяра - это утрата различения знака-образа и
референта-реальности. Бодрийяр различает четыре последовательные фазы
отношения между знаками и реальностью: образ является отражением подлинной
реальности; он маскирует и извращает подлинную реальность; он маскирует
отсутствие подлинной реальности; он не имеет никакой связи с какой бы то ни
было реальностью. Постмодерн - время перехода к отношению третьего и
четвертого порядков. "Знаки" не обмениваются больше на "означаемое", они
замкнуты сами на себя. Они симулируют наличие связи "знак-референт", и эти
симулякры(3) функционируют как самореферентные знаки.
----------------
(1) "Если ценность есть то, о чем во всем постоянно идет дело, то
одновременно она оказывается тем, в чем имеет свое основание всякое "дело",
в нем пребывая и из него черпая свою устойчивость" (Хайдеггер М. Время и
бытие. М., 1993. С. 71).
(2) Baudrillard J. Simulacres et simulation. Paris, 1981
(3) Введенный Бодрийяром термин "симулякр" обозначает продукт/продукты
процесса симуляции.
[39]
В свете концепции кардинального изменения в "способе означивания"
самоподдержание социальной системы предстает как симуляция, скрывающая
отсутствие "подлинной реальности", под которой Бодрийяр явно подразумевает
реальность, задаваемую проблемной картиной мира Модерна. Когда процесс
овеществления приходит к своему логическому завершению, Свобода и Прогресс
перестают быть аутентичной реальностью, тем "референтом", по отношению к
которому артефакты и социальные технологии суть "знаки". Однако Бодрийяр
упустил из виду, что сами "знаки" - артефакты и социальные технологии - в
процессе овеществления становятся "новой реальностью". Теперь знаки
реального более действенны, чем сама реальность. Ценности в роли "референта"
необходимы лишь как алиби существующего порядка вещей. Дефицит
действительной референции вещей и поступков к Свободе и Прогрессу
компенсируется интенсивной знаковой манипуляцией. Отсюда -
"перепроизводство" символов Свободы и Прогресса в масс-медиа, в рекламе и на
упаковке товаров и т.п. Налицо симуляция не реальности вообще (знать бы еще,
что это такое), а реальности социальных институтов Модерна, и эта симуляция
- симптом и фактор развеществления общества.
Развеществление- это сугубо негативная характеристика. Она указывает на
отрицание старого и характеризует новое лишь как отсутствие старого. Но
общество, развеществляясь, не исчезает. Ироничная симуляция
институциональных образцов в постмодернистских практиках- это новый модус
"бесплотного" существования общества. Концепция симуляции раскрывает
социокультурный смысл постмодернизма как продолжение Модерна после его
окончания. По словам склонного к эпатирующим метафорам Бодрийяра социальное
по сути мертво, но продолжается в отвратительной форме, подобно росту ногтей
и волос у трупа'. Но возможна и менее эмоционально окрашенная и лучше
поддающаяся социологической операционализации метафора развеществления
общества. Это - виртуальная реальность.
(1) Baudrillard J. L'Illusion de la fin ou la greve des evenements.
Paris, 1992
[40]

* ЧАСТЬ II *
ВЕЩИ - ОБРАЗЫ: ВИРТУАЛИЗАЦИЯ ОБЩЕСТВА

ВИРТУАЛИЗАЦИЯ: ЗАМЕЩЕНИЕ РЕАЛЬНОСТИ ОБРАЗАМИ

Превращение в последние десятилетия XX в. социальной реальности в
эфемерную, нестабильную, описываемую постмодернистским принципом anything
goes, явно коррелирует с возрастанием в жизни людей роли различного рода
симулякров - образов реальности, замещающих саму реальность. Упадок
реальности, описанный Бодрийяром и Лиотаром, отнюдь не апокалиптичен. Просто
"старая" реальность сменяется "новой" реальностью. В результате
развеществления общество приобретает черты, описание которых приводит нас к
использованию понятия виртуальной реальности.
Виртуальная реальность предполагает взаимодействие человека не с
вещами, а с симуляциями. Реальность общества эпохи Модерн - это
овеществленная институциональная структура, делающая практики независимыми
от устремлений индивидов. Индивид, находясь в социальной реальности
институтов, воспринимает ее как естественную данность, в которой приходится
жить. В эпоху Постмодерн индивид погружается в виртуальную реальность
симуляций и во все большей степени воспринимает мир как игровую среду,
сознавая ее условность, управляемость ее параметров и возможность выхода из
нее. Различение старого и нового типов социальной организации с помощью
дихотомии "реальное/виртуальное" позволяет ввести понятие виртуализации как
процесса замещения институционализированных практик симуляциями. Таким
образом, термин "виртуализация" не только оказывается адекватным феноменам,
описываемым как постмодернизм и развеществление, но даже предстает как более
эвристичное, чем два последних концепта, поскольку открывает перспективу
концептуализации не "конца" или "исчезновения" прежнего общества, а процесса
формирования нового.
Применительно к обществу в целом, виртуализация предстает не как единый
процесс, а скорее - как серия разнородных, но направленных сходным образом
тенденций в различных сферах жизнедея-
[41]
тельности. Это можно продемонстрировать, описывая симуляцию
модернистских институционализированных практик в избранных для анализа
институциональных сферах: экономике, политике, науке, искусстве, семье.

ЭКОНОМИКА: ВИРТУАЛИЗАЦИЯ СТОИМОСТИ

Экономические институты современного общества (Modern society) образуют
комплекс норм, определяющих способы постановки и решения проблем создания,
распределения и использования богатства(1). Хозяйственные практики жестко
ориентированы на следование этим нормам. Рынок, предпринимательство,
корпорация, финансы - все это системы норм, задающих путь к созданию
стоимости. В новой, постмодернистской экономике именно эти элементы
виртуализируются.
Производство любой вещи после двух столетий технологической революции
не является больше реальной экономической проблемой. Массовое производство
обеспечивает заполнение рынка огромным количеством практически однородных по
своим качествам вещей. Проблемой номер один для развитой экономики
становится потребление, а точнее - превращение произведенных вещей в предмет
потребления. Для потребителя эта проблема оборачивается проблемой выбора из
многообразия марок - товарных знаков, призванных запечатлеть на вещах их
особенность. В условиях массового производства и массового потребления в
качестве товара выступает прежде всего знак. Социальный статус товарного
знака определяет, каких денег стоит вещь, не указывая на ее реальные
свойства и на затраты труда по ее производству. Механизм ценообразования,
дифференцирующий вещи "от кутюр" и продукцию менее именитых фирм, адекватно
описывается не А. Смитом, К. Марксом или Дж. М. Кейнсом, а скорее Фомой
Аквинским. "Справедливая цена", согласно средневековым представлениям,
всегда зависит от "происхождения" предложения. Стоимость товара определяется
социальным статусом производителя, а не статус - стоимостью, как в эру
классического капитализма (XVIII-XIX вв.).
"Происхождение" предложения ныне обеспечивается рекламой. Реклама
создает образ товара или фирмы. Именно эти образы, а не реальные вещи
обращаются на постмодернистском рынке. Физический объект рекламы перестает
быть означаемым и становится "означающим" по отношению к рекламируемому
образу. Поэтому собственно экономический процесс, то есть производство
стоимости, покидает пашню, конструкторское бюро и сборочный конвейер и
-----------------
(1) О базовых элементах экономики см. стр. 27.
[42]
перемещается в офис маркетолога и консультанта, в рекламное агентство и
студию. Производится не вещь (шампунь, костюм, автомобиль), а образ
(привлекательности, уверенности, стильности, уникальности,
респектабельности). Не случайно в последние десятилетия XX в. на фоне общего
роста ВВП не только сельское хозяйство, но и добывающая и обрабатывающая
промышленность становятся малорентабельными, дотируемыми отраслями.
Прибыльными, обеспечивающими фиксируемый статистикой экономический рост,
являются отрасли, в которых создаются образы.
Перемещение процесса создания стоимости в отрасли, ранее
расценивавшиеся как непроизводительные, подтверждается и изменением
структуры занятости. Доля занятых непосредственно в сфере "реального"
производства (в так называемых первичном и вторичном секторах экономики)
снижается, а доля занятых в сфере услуг, куда входят в числе прочего
маркетинг, консалтинг и рекламный бизнес, растет (табл. 1).
Таблица 1. Динамика занятости в наиболее развитых странах, %

Страна
1973
1987
1990

I
II
III
I
II
III
I
II
III
США
4.1
32.3
63.6
3.0
27.1
69.9
2.8
25.0
72.2
Великобритания
2.9
41.7
55.4
2.4
29.8
67.8
2.1
28.8
69.1
ФРГ
7.1
46.6
46.3
5.2
40.5
54.3
3.7
40.0
56.3
Япония
13.4
37.2
49.4
8.3
33.8
57.9
7.2
34.1
58.7

Составлено по: Crafts N., N. Woodward (eds.). The British economy since
1945. Oxford, 1991; Мельянцев В. А. Восток и Запад во втором тысячелетии:
экономика, история и современность. М., 1996.

Возрастание экономической роли рекламы хорошо иллюстрируется данными об
опережающих темпах роста занятости в этой отрасли по сравнению с
"производством" и с сервисом (табл. 2).

Таблица 2. Динамика занятости по отраслям в странах ЕС в 1980-х гг.

Отрасль экономики
Среднегодовые темпы изменения занятости, %
Реклама
3.0
Банковское дело
2.0
Страхование
1.13
Черная металлургия
-6.1
Автомобилестроение
-1.0
Сельское хозяйство
-1.4
Пищевая промышленность
-1.3

Составлено по: The world in 1990 // The Economist. 1990. December 8-14.
[43]
Помимо числа занятых в рекламном бизнесе, растет и доля затрат на
рекламу в бюджете товаропроизводителей. На протяжении 1990-х гг. расходы на
рекламу в США, Великобритании, Германии, Японии росли в среднем на 2,5-3 % в
год, тогда как ВВП - на 1,5-2 %. Важным показателем является также отношение
затрат на рекламу к объему продаж. В американских компаниях, например,
затраты на рекламу в середине 1990-х гг. составили в среднем 7% от объема
продаж. Если принять во внимание, что расходы на исследования и разработку
новой продукции составили менее 5%, можно сделать вывод: экономически
симуляция вещи в рекламном послании начинает превалировать над собственно
вещью и ее реальными потребительскими качествами. В этом контексте
минимальными следует считать рекламные усилия корпорации Ford Motor,
потратившей в 1995 г. на рекламу "всего лишь" 925 млн. долларов (при объеме
продаж около 92,3 млрд. долл.), а выдающимися можно считать рекламные усилия
корпорации Colgate-Palmolive, израсходовавшей на рекламу 500 млн. долл. (при
объеме продаж около 7 млрд. долл.).
Теперь к трем традиционным концепциям цены можно добавить четвертую,
которая еще недостаточно четко определена теоретически, но уже присутствует
в реальной экономической практике:
1) марксизм: цена - функция "объективной" стоимости (императив
"реального" производства);
2) маржинализм: цена - функция "субъективной" стоимости (императив
потребления);
3) монетаризм: цена - функция меновой стоимости (императив рынка);
4) "виртуализм": цена - функция образа стоимости (императив
"виртуального" производства).
Практическое формирование этой новой концепции зафиксировал японский
исследователь Кениши Омае, который охарактеризовал этот процесс как "главный
парадигмальный сдвиг последнего десятилетия"(1). Наблюдая, как в Японии
маркированные сельхозпродукты продаются по ценам в несколько раз превышающим
цены на того же рода и качества продукты без марки, т. е. без искусно
смоделированного образа, К. Омае пришел к выводу, что в данном случае
добавленная стоимость возникла в результате умелых и четко направленных
усилий по созданию марки и что эта добавленная стоимость того же рода, что и
стоимость добавляемая такими модными домами, как Ив Сен Лоран или Дживанши
к, скажем, галстукам, которые сделаны из того же материала и с тем же
качеством, что и другие галстуки, но стоят в 5-6 раз дороже(2).
Поскольку на рынке обращаются изображения ценностей потребителя, то
возможной становится симуляция инноваций. Модификации, не затрагивающие
функциональных свойств вещи и не требующие реальных трудозатрат, в
виртуальной реальности рекламных
-----------------
(1) Ohmae К. The borderless world, power and strategy in the
interlinked economy. London,1990. P.177.
(2) Ibid. P. 175-176.
[44]
образов выглядят, как "революционный переворот", "новое слово" и тому
подобное. В стратегии ведущих фирм центральным звеном становится создание
модельного ряда - серии изделий, функционально одинаковых, но различающихся
аксессуарами, главное назначение которых - быть информационным поводом, то
есть давать возможность создания рекламного имиджа, который вызвал бы
заданные ассоциации с ценностями Свободы и Прогресса, культивируемыми в
сознании современных потребителей. Модельный ряд - это искусная симуляция
технологического прогресса, позволяющая получать "справедливую цену" за
серию "новых возможностей" и "улучшенных характеристик". Преобладание такого
рода стратегии в деятельности товаропроизводителей объясняет, почему в ВВП
развитых стран доля расходов на рекламу выше доли НИОКР. В США в 1996 г.
соотношение этих долей было 3,5% против 1,9%.
Симуляция модернистских практик создания товара и инноваций приводит к
виртуализации институтов рынка и предпринимательства. Исполнение ролей
агентов рынка - конкурирующих производителей, отвечающих предложением на
спрос, становится виртуальным. Виртуальным становится и исполнение ролей
предпринимателей - экономических агентов, основным содержанием деятельности
которых и основой благополучия должна быть инновация(1).
Виртуализация еще одного ключевого института - фирмы (корпорации)
связана с симуляцией труда. Поскольку стоимость создается не на конвейере и
не в конструкторском бюро, то зачастую нет больше нужды во многих атрибутах
производственной организации: офисов, в которых рабочие места организуются и
заполняются работниками по образцу конвейерной технологической цепочки;
процедур контроля трудозатрат; сложной иерархии должностных полномочий и
т.д. Виртуализация продукта предполагает новую организацию труда, тем более,
что новые информационные/коммуникационные технологии делают возможной
организацию рабочего места (для подавляющего большинства работников)
практически везде: дома, у клиента, в отеле, автомобиле, самолете.
Организация труда в форме "рабочего времени" как распорядка присутствия в
офисе или расписания выполнения технологических операций утрачивает
экономическое содержание, но сохраняет социальное значение и потому она не
исчезает, а становится симулякром. Посредством этой организации симулируется
структурная определенность и роль экономической сферы, ее обособленность от
"неэкономической", поддерживается практика калькуляции себестоимости на
основе трудовой теории или теории факторов стоимости. С другой стороны,
образ фирмы обеспечивает успех образу товара/услуги. Поэтому
"неэкономические", социальные и социально-психологические аспекты
организации труда и функционирования предприятия - офисный дизайн,
поддержание атрибутов образа работника и работающей организации,
культивирование public relations (PR) приобретают непосредственно
------------------
(1) Шумпетер Й. Теория экономического развития. М., 1992.
[45]
экономический смысл. Они становятся важными компонентами создания
образа фирмы, который предопределяет стоимость предлагаемых ею
товаров/услуг. Именно поэтому эти компоненты стали в последние годы
полноценными отраслями экономики. Офисный дизайн, корпоративный имидж,
PR-акции - весьма ходкий товар для корпоративных клиентов.
Образ фирмы не только является фактором стоимости ее продукции, этот
образ обладает собственной и даже самодовлеющей стоимостью. В качестве
специфического товара он выбрасывается на фондовый рынок. Соотношение
стоимости акций и доходов ведущих компаний в области создания
hardware&software в 1996 г. наглядно демонстрирует, что на рынке акций
обращаются именно образы (табл. 3).

Таблица 3. Степень капитализации ведущих компьютерных корпораций

Компания
Соотношение стоимость акций / доход
Microsoft
38
Intel
17
Compaq
13
IBM
12

Составлено по: Business Week. 1996. December 30.

Активнее других рекламируемые Microsoft и Intel - это очевидные
виртуальные гиганты, поскольку, например, доходы IBM от продажи software в
1995 г. были выше, чем доходы Microsoft. Но в том и дело, что на бирже
теперь обращаются даже не ожидания (как полагал Кейнс), а имиджи. Рекордно
высокие котировки акций в большей степени обеспечиваются агрессивной
рекламой торговых марок, нежели собственно производственными и коммерческими
усилиями компаний. Успехи на рынке акций компаний, работающих в области
компьютерных технологий, можно было бы объяснять спекуляцией на завышенных
ожиданиях рентабельности фирм - лидеров технического прогресса. Но фондовая
лихорадка - это общая тенденция современной экономики (табл. 4).

Таблица 4. Объем фондового рынка, % от ВВП

Страна \ Год
1985
1995
2000*
США
50
85
185
Великобритания
70
120
195
Германия
25
25
70
Япония
60
80
100
* данные на апрель.
Составлено по: The Economist. 1996. September, 14-20; 2000. May 27-June
2.
[46]
Спекуляции на бирже - торговля имиджем, которая превратилась в
самодовлеющую отрасль гигантских, дотоле не виданных масштабов. Динамика
индекса Dow Jones - средней невзвешенной цены акций пятисот крупнейших
компаний США - демонстрирует, что современный уровень спекулятивных операций
не сопоставим даже с бумом накануне биржевого краха 1929 г. (рис.1).

Рис. 1. Динамика индекса Dow Jones в 1920-1999 гг.
Составлено по: The Economist. 1996. May 25-31; 1999. March 20-26; 1999.
July 3-9.
Рассчитано по: The Economist и Макконелл К., Брю С. Экономикс.
Принципы, проблемы и политика. М., 1992. Т. 1-2.
[47]
Еще один показатель беспрецедентного развития фондового рынка в
последние годы - рост объема IPO(1), то есть совокупной стоимости акции,
впервые выбрасываемых на рынок (рис. 2). Это значит, что в условиях новой
экономики компаниям выгодно даже простое присутствие их акций на рынке. В
результате все больше компаний вовлекается в рыночный оборот корпоративных
имиджей.

Рис. 2. Динамика объема IPO на фондовом рынке США, млрд. долл.
Составлено по: Business Week. 1995. December 18.

В перспективе симуляции труда как продуктивной деятельности,
организованной в определенное время в определенном месте, весьма
симптоматичным представляется появление той организационной формы, которая
получила название "виртуальная корпорация" (далее - ВК). ВК - это временный
альянс независимых компаний или даже индивидуальных агентов для решения
стратегической, но единичной задачи. Альянс, по мысли адептов концепции ВК,
должен существовать как коммуникационная сеть на базе компьютерных
технологий, посредством которой компании координируют свои усилия. ВК лишена
вертикальной интеграции, центрального офиса, иерархии и прочих атрибутов
"реальной" корпорации. После решения поставленной задачи сеть легко может
изменить конфигурацию или вовсе распасться(2).
-----------
(1) Аббревиатура от англоязычного выражения "первичное публичное
предложение" (initial public offering).
(2) Davidow W., Malone M. The virtual corporation: structuring and
revitalizing the corporation for the 21st century. N. Y., 1992; Byrne J.,
Brandt R. The virtual corporation // Business Week. 1993. February 8.
[48]
Традиционная компания стремится к контролю - собственности и
непосредственному управлению ресурсами на всех этапах создания продукта.
Создание же ВК требует отречения от этого "идола", к чему, собственно, и
призывают поборники ВК капитанов индустрии. Но преуспели здесь, что
характерно, прежде всего небольшие и зачастую недавно созданные компании,
специализирующиеся в сфере информационных технологий. Эти "циники" создают
альянсы, которые позволяют им "перепоручить" производство аппаратного
обеспечения (hardware) "традиционалистским" компаниям и тем самым продвинуть
от своего имени продукт, являющийся результатом усилий многих реальных
компаний. Альянсы, симулирующие крупную корпорацию, позволяют их инициаторам
добиться локального преимущества в конкурентной борьбе с "динозаврами" типа
IBM и Microsoft, а после этого распустить альянс и легко переключиться на
использование другой возможности, открывающейся на рынке. Успехи
разработчиков программных продуктов Linux - яркий пример такого рода
рыночной стратегии. Операционная система Linux разработана и постоянно
совершенствуется неформальным сообществом программистов-добровольцев,
предоставляющих продукт своих усилий через Internet как программное
обеспечение для пользователей и как сырье для других программистов, желающих
включиться в "семью" Linux. Программисты мотивируются не деньгами, поскольку
Linux предоставляется бесплатно, а репутацией. Соотношение долей рынка
операционных систем для серверов (табл.5) демонстрирует, что такая
виртуальная корпорация создает эффективное программное обеспечение и
функционирует ничуть не хуже компаний, имеющих офисы, постоянный штат и
систему управления и контроля.

Таблица 5. Динамика долей рынка серверных операционных систем

Серверная oneрационная система \ Годы
1997
1998
1999
Linux
7
17
25
Windows NT
35
37
38
Netware
28
24
20
Unix
20
17
14
Другие
10
5
3

Составлено по: The Economist. 1999. February 20-26; 2000. April 15-21.

В середине 90-х годов вкус к созданию ВК почувствовали и "динозавры".
Крупные промышленные корпорации и банки создают "одноразовые" альянсы для
создания и продвижения какого-либо продукта и открывают виртуальные офисы в
сети Internet. Таким образом, из маргинальной экономической формы ВК обещает
превратиться в рутинную общепринятую практику.
[49]
Замещение вещественных атрибутов и практик традиционной организации
труда их образами означает симуляцию социальных ролей руководителя,
работника, клиента и т.д. Корпорация как социальный институт
виртуализируется в той мере, в какой следование нормам, превращавшим
организацию производства в социальный институт, становится виртуальным.
Процесс виртуализации экономики захватил и деньги. Они ныне не столько
вещественный заместитель товаров, сколько права заимствования. Если деньги -
вещественный заместитель товаров, то только их наличие обеспечивает человека
необходимым, независимо от того, кто он. Если деньги - права заимствования,
то человек должен предъявить не столько металл, бумагу или пластик, сколько
образ платежеспособности. Система кредита, которая парадоксальным образом
меняет местами процессы производства и потребления (для отдельно взятого
индивида), делает важным "происхождение" спроса. "Хорошее происхождение"
гарантируется образом "имеющего право на займ". В эпоху Постмодерн точно так
же, как концепция "справедливой цены", "возвращается" средневековая практика
поддержания строгого соответствия объема денежных расходов статусу их
обладателя. Происходит дифференциации спроса, возможно равного по реальному
объему, но разного по "происхождению". Например, кредитными и страховыми
учреждениями дифференцируется платежеспособность клиентов, возможно
обладающих одинаковыми объемами реальных денег, но разной финансовой и
страховой репутацией.
Деньги персонифицируются, они утрачивают свойства безразличной по
отношению к индивиду объективной реальности. Электронная подпись,
возможность аннулировать потерянную кредитную карточку превращают
платежеспособность в функцию знания индивидуального пароля, а не обладания
анонимными денежными знаками. Этот образ могут симулировать и частные лица,
и функционеры финансовых организаций. Фиктивная часть тотального денежного
агрегата Мз не может единомоментно конвертироваться в наличность по той
простой причине, что эта часть - продукт мультипликации. Отдельно взятый
делец может обратить толику Мз в банкноты, но лишь при условии, что
подавляющее большинство остальных этого не делает. Единомоментное
востребование всех вкладов в банках и всех выплат по страховкам физически
невозможно, хотя юридически правомочно. Банк, даже при выполнении нормы
резерва - симулянт платежеспособности. У него нет в наличии денег -
вещественных заместителей товаров, львиная доля его активов - разнообразные
права заимствования. Тот факт, что на современные хозяйственные процессы
оказывает определяющее влияние такой символический и даже фиктивный с
традиционной точки зрения фактор, как денежный агрегат Мз, свидетельствует о
том, что деньги ныне не "кровь" (как полагал Т. Гоббс), а "язык жестов"
экономики. Разве-
[50]
ществление денег, превращение их в симулякр приводит к тому, что
исполнение ролей кредитора и заемщика становится виртуальным. Стало быть,
симуляция обладания деньгами вызывает виртуализацию финансов как социального
института.
Виртуальный продукт, виртуальное производство, виртуальная корпорация,
виртуальные деньги допускают и провоцируют превращение компьютерных сетей не
только в главное средство, но и в среду экономической деятельности.
Виртуализация экономики вызывает коммерциализацию киберпространства, где
теперь зачастую осуществляется полный цикл сделки и где функционируют
виртуальные супермаркеты и виртуальные банки, оперирующие собственной
виртуальной валютой. Торговые операции в сети Internet принесли в 1995 г.
доход в 350 млн. долл., а в 1997 г. был преодолен рубеж в 1 млрд. Эти
показатели будут перекрыты в сотни и даже тысячи раз с созданием в сети
Internet оптовых рынков сырья и комплектующих, о чем договорились в 2000 г.
крупнейшие автомобилестроительные и аэрокосмические корпорации.
Операции, совершаемые у виртуальных витрин при помощи виртуального же
кошелька, наглядно демонстрируют, что развивается не так называемая
информационная, а совсем иная экономика. Не информация как таковая, не
передача данных о свойствах товара/услуги, то есть рациональная денотация, а
создание образа, мобилизующего аффективные коннотации, приносит прибыль.
Мы живем в эпоху экономики образов и образов экономики. В новой
экономике симулируются базовые компоненты экономических практик Модерна -
производство товара, инновация, организация труда, обладание деньгами, и,
как следствие, виртуализируются институты - рынок, предпринимательство,
фирма (корпорация), финансы.

далее>>