Шапиро М. 100 великих евреев

ОГЛАВЛЕНИЕ

ПРИЛОЖЕНИЕ (С.В. Истомин)

ОСИП МАНДЕЛЬШТАМ

(1891–1938)

Осип Эмильевич Мандельштам — один из самых крупных поэтов России XX века — родился 3(15) января 1891 г. в Варшаве, в еврейской семье коммерсанта, впоследствии купца первой гильдии, промышлявшего обработкой кожи, Эмилия Вениаминовича Мандельштама. Отец, в свое время учившийся в Высшей талмудической школе в Берлине, хорошо знал и чтил еврейские традиции. Мать — Флора Осиповна — была музыкантшей, родственницей известного историка русской литературы С.А. Венгерова.

Детство и юность Осипа прошли в Петербурге, куда семья переехала в 1897 г. Поэт Георгий Иванов пишет о среде, формировавшей будущего поэта: «Отец — не в духе. Он всегда не в духе, отец Мандельштама. Он — неудачник-коммерсант, чахоточный, затравленный, вечно фантазирующий… Мрачная петербургская квартира зимой, унылая дача летом… Тяжелая тишина… Из соседней комнаты хриплый шепоток бабушки, сгорбленной над Библией: страшные, непонятные, древнееврейские слова…»

Мандельштам был европейским, германоориентированным евреем первой трети XX в. со всеми сложностями и изгибами духовной, религиозной, культурной жизни этого важнейшего отрезка европейской культуры. В «Краткой еврейской энциклопедии» мы читаем о поэте: «Хотя Мандельштам в отличие от ряда русских писателей-евреев не пытался скрывать свою принадлежность к еврейскому народу, его отношение к еврейству было сложным и противоречивым. С болезненной откровенностью в автобиографическом "Шуме времени" Мандельштам вспоминает о постоянном стыде ребенка из ассимилированной еврейской семьи за свое еврейство, за назойливое лицемерие в выполнении еврейского ритуала, за гипертрофию национальной памяти, за "хаос иудейский" ("…не родина, не дом, не очаг, а именно хаос"), от которого он всегда бежал».

Однако если мы внимательно перечтем автобиографическую повесть Мандельштама, то увидим, что этот «хаос иудейский» (у Мандельштама выражение это, кстати, не несет отрицательных смыслов) относится далеко не ко всему иудейству. «Хаосом иудейским» назван не иудаизм в целом, а конкретная сцена, следующая за описанием синагоги, из которой 9–10-летний Осип вернулся в некотором «чаду».

В 1899–1907 гг. Мандельштам учился в Тенишевском коммерческом училище, одном из лучших учебных заведений Петербург того времени, увлекался эсеровским движением. 1907–1910 гг. он провел в Европе: в Париже посещал лекции на словесном факультете Сорбонны, два семестра проучился в Гейдельбергском университете, жил в Швейцарии, совершил поездку в Италию.

Вернувшись в Петербург, в 1911 г. Мандельштам поступил на отделение романских языков историко-филологического факультета Петербургского университета, но не окончил его.

В России Мандельштам интересуется религией (особенно напряженно в 1910 г.), посещает заседания Религиозно-философского общества. Но в стихах его религиозные мотивы целомудренно-сдержанны («Неумолимые слова…» о Христе, который не назван). Из стихов этих лет Мандельштам включил в свои книги менее трети. Но в 1911 г. он все же принимает крещение по методистскому обряду у протестантского пастора, что было «уступкой обстоятельствам, связанным с невозможностью из-за процентной нормы поступить в университет».

Первые его поэтические опыты — два стихотворения в традициях народнической лирики — были опубликованы в студенческом журнале Тенишевского училища «Пробужденная мысль» в 1907 г. Но подлинный его литературный дебют состоялся в августе 1910-го, в девятом номере журнала «Аполлон», где была напечатана подборка из пяти его стихотворений.

Поначалу Мандельштам примыкал к поэтическому течению «символизм», посещал В.И. Иванова, посылал ему свои стихи. Но 1911 г. Мандельштам сблизился с Н.С. Гумилевым и А.А. Ахматовой, и в 1913 г. его стихи «Notre dame», «Айя-София» печатаются в программной подборке акмеистов.

Акмеизм для Мандельштама гораздо ближе символизма — это конкретность, «посюсторонность», «сообщничество сущих в заговоре против пустоты и небытия», преодоление хрупкости человека и косности мироздания через творчество («из тяжести недоброй и я когда-нибудь прекрасное создам»). Поэт уподобляет себя зодчему, почему первую свою книгу Мандельштам и называет «Камень» (1913, 2-е издание, значительно переработанное, 1916).

К Мандельштаму приходит известность в литературных кружках, он свой человек в петербургской богеме, задорный, веселый до ребячливости и самозабвенно-торжественный над стихами.

Раннее творчество Мандельштама неразрывно связано с акмеизмом, деятельностью «Цеха поэтов» и литературной полемикой между акмеистами и символистами. Ему принадлежит один из манифестов акмеизма — «Утро акмеизма» (написанный в 1913 г., но опубликованный только в 1919-м), провозгласивший ценность «слова, как такового» — в единстве всех его элементов — в противовес футуристическому отказу от смысла слова во имя звука, Так и символистскому стремлению увидеть за конкретным образом его подлинную скрытую сущность.

К октябрьской революции 1917 г. Мандельштам относился как к катастрофе (стихи «Кассандре», «Когда октябрьский нам готовил временщик…»), однако вскоре у него возникает робкая надежда на то, что новое «жестоковыйное» государство может быть гуманизовано хранителями старой культуры, которые вдохнут в его нищету домашнее, «эллинское» (но не римское) тепло человеческого слова. Об этом его лирические статьи 1921–1922 гг.: «Слово и культура», «О природе слова», «Гуманизм и современность», «Пшеница человеческая» и другие.

В первые годы после революции 1917 г. Мандельштам работает в Наркомпросе. В 1919–1920 гг. (и позднее, в 1921–1922 гг.) он уезжает из голодного Петербурга на юг — Украину, Крым, Кавказ, — но от эмиграции отказывается.

В 1922 г. Мандельштам поселяется в Москве вместе с молодой женой Надеждой Хазиной (Н.Я. Мандельштам), с которой он познакомился 1 мая 1919 г. Она станет его опорой на всю жизнь, а после гибели поэта сохранит его литературное наследие.

Мандельштам обожал жену, называя ее своим вторым «я». А. Ахматова вспоминает: «Осип любил Надю невероятно, неправдоподобно. Когда ей резали аппендикс в Киеве, он не выходил из больницы и все время жил в каморке у больничного швейцара. Он не отпускал Надю от себя ни на шаг, не позволял ей работать, бешено ревновал, просил ее советов в каждом слове в стихах. Вообще я ничего подобного в своей жизни не видела».

К 1923 г. надежды поэта на быструю гуманизацию нового общества иссякают. Мандельштам чувствует себя отзвуком старого вен в пустоте нового («Нашедший подкову», «1 января 1924»), и после 1925 г. на пять лет он вообще перестает писать стихи. Только в 1928-м выходят итоговый его сборник «Стихотворения» и прозаическая повесть «Египетская марка» (о судьбе маленького человека в провале двух эпох).

С 1924 г. Мандельштам живет в Ленинграде, а с 1928-го в Москве, он и жена практически бездомные, с вечно неустроенным бытом.

Начиная с середины 1924 г. Мандельштам, зарабатывая на жизнь, занимается переводами; пишет автобиографическую прозу «Шум времени» (1925), «Четвертая проза» (издана посмертно в 1966 году); выпускает сборник статей «О поэзии» (1928). И самого себя в те годы он так характеризует: «Чувствую себя должником революции, но приношу ей дары, в которых она не нуждается».

Всего при жизни Мандельштама вышло шесть его поэтических книг: три издания «Камня» (1913, 1916 и 1923); «Tristia» (1922 г., переводе с греческого это слово означает «печаль, скорбное песнопение»); «Вторая книга» (сборник был издан в 1923 году в Берлине и был назван так М.А. Кузьминым) и «Стихотворения» (1928)». В 1931–1932 гг. Мандельштам заключил договоры на сборники «Избранное» и «Новые стихи», а также на двухтомное собрание сочинений, но эти издания не состоялись.

После гибели поэта имя Мандельштама оставалось в СССР под запретом около 20 лет. Первое в СССР посмертное издание стихов Мандельштама было анонсировано в 1958 г., но вышло только 1973-м — Мандельштам О. «Стихотворения», в большой серии «Библиотека поэта». (Впервые же собрание сочинений поэта было издано в США в 1964 г.).

В начале 1930-х гг. Мандельштам уже вполне принимает идеалы революции, но категорически отвергает власть, которая их фальсифицирует. В 1930-м он пишет свою «Четвертую прозу» — жесточайшее обличение нового режима, а в 1933-м — стихотворную «эпиграмму» на Сталина «Мы живем, под собою не чуя страны…» Внутренний разрыв с рабством официальной идеологии дает Мандельштаму силу вернуться к подлинному творчеству, которое у него шло, за редким исключением, «в стол», не предназначаясь для сиюминутной печати.

14 мая 1934 г. за «эпиграмму» «Мы живем, под собою не чуя страны…» и другие стихи Мандельштам был арестован в своей квартире.

Мы живем, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца,

Там припомнят кремлевского горца.

Его толстые пальцы, как черви, жирны,

И слова, как пудовые гири, верны.

Тараканьи смеются глазища

И сияют его голенища.

А вокруг его сброд тонкошеих вождей,

Он играет услугами полулюдей.

Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,

Он один лишь бабачит и тычет.

Как подкову, кует за указом указ —

Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.

Что ни казнь у него — то малина,

И широкая грудь осетина.

А. Ахматова вспоминает: «Обыск продолжался всю ночь. Искали стихи… Осипа Эмильевича увели в 7 часов утра, было совсем светло… Через некоторое время опять стук, опять обыск. Пастернак, у которого я была в тот же день, пошел просить за Мандельштама в "Известия", я — к Енукидзе, в Кремль…»

Возможно, это заступничество известных поэтов и Николая Бухарина сыграло свою роль. Известен факт звонка Сталина Пастернаку, в котором предметом разговора был Мандельштам.

Резолюция Сталина была: «Изолировать, но сохранить». И вместо расстрела или лагерей — неожиданно мягкий приговор — ссылка вместе с женой, Надеждой Мандельштам, в город Чердынь-на-Каме Пермской области.

В Чердыни у Мандельштама были приступ душевной болезни и попытка самоубийства. Он выбросился из окна больницы и сломал себе руку.

Вскоре место ссылки было заменено на Воронеж, где Мандельштам пробыл до 1937 г. Стихи, написанные в этот период, по словам А. Ахматовой — «…вещи неизреченной красоты и мощи», составили «Воронежские тетради», опубликованные посмертно в 1966 г.

В Воронеже Мандельштам живет нищенски, сперва на мелкие заработки, потом на скудную помощь друзей и постоянно продолжает ждать расстрела.

Странная и неожиданная мягкость приговора вызвала в Мандельштаме подлинное душевное смятение, вылившееся в ряд стихов с открытым приятием советской действительности и с готовностью на жертвенную смерть: «Стансы» (1935 и 1937), так называемая «Ода» Сталину (1937) и другие. Но многие исследователи творчества Мандельштама видят в них только самопринуждение или «эзопов язык». Мандельштам временами надеялся, что «Ода» Сталину спасет его, но позже он говорил, что «это была болезнь», и хотел ее уничтожить.

После Воронежа Мандельштам почти год живет в окрестностях Москвы, по словам А. Ахматовой, «как в страшном сне». Этот сон оборвался в 1938-м.

После ссылки разрешения жить в столице Мандельштам не получил. Работы не было. И вдруг секретарь Союза писателей СССР Ставский, к которому безуспешно пытался попасть Мандельштам, но который так и не принял поэта, — именно он предлагает Мандельштаму и его жене путевку в Дом отдыха «Саматиха», причем на целых два месяца. А. Фадеев, узнав об этом, почему-то очень расстроился, но Мандельштам был несказанно рад.

30 апреля 1938 г. был подписан ордер на новый арест поэта. Мандельштама арестовали в том Доме отдыха, путевку в который ему любезно предоставил человек, перед этим написавший… донос на поэта. Донос и стал причиной ареста. Судить же Мандельштама могли уже за одну его анкету: «Родился в Варшаве. Еврей. Сын купца. Беспартийный. Судим». 1 мая 1938 г. Мандельштама арестовали второй раз.

«Ося, родной, далекий друг! — пишет мужу Надежда Мандельштам. — Милый мой, нет слов для этого письма, которое ты, может, никогда не прочтешь. Я пишу его в пространство. Может, ты вернешься, а меня уже не будет. Тогда это будет последняя память… (…)

Каждая мысль о тебе. Каждая слеза и каждая улыбка — тебе. Я благословляю каждый день и каждый час нашей горькой жизни, мой друг, мой спутник, слепой поводырь… (…)

Жизнь долга. Как долго и трудно погибать одному — одной. Для нас ли — неразлучных — эта участь? Мы ли — щенята, дети, ты ли — ангел — ее заслужил? (…)

Не знаю, жив ли ты… Не знаю, где ты. Услышишь ли ты меня. Знаешь ли, как люблю. Я не успела тебе сказать, как я тебя люблю. Я не умею сказать и сейчас. Я только говорю: тебе, тебе…

Ты всегда со мной, я — дикая и злая, которая никогда не умела просто заплакать, — я плачу, плачу, плачу.

Это я — Надя. Где ты? Прощай».

Это письмо Надежда Мандельштам написала мужу 28 октября 1938 г., оно уцелело случайно. В июне 1940 г. жене поэта вручили свидетельство о смерти Осипа Мандельштама. Согласно официальному свидетельству, Мандельштам умер в пересыльном лагере под Владивостоком «Вторая речка» 27 декабря 1938 г. от паралича сердца.

Помимо данной версии существовало еще и множество других. Кто-то рассказывал, что видел Мандельштама весной 1940 г. в партии заключенных, отправляющейся на Колыму. На вид ему было лет 70, и производил он впечатление сумасшедшего. По этой версии он умер на судне по дороге на Колыму, и тело его было брошено в океан. По другой версии — Мандельштам в лагере читал Петрарку и был убит уголовниками. Но это все легенды.

Мандельштама уничтожили физически, но не сломили нравственно. В нем до конца «росли и переливались волны внутренней правоты». Железный дух Мандельштама невозможно было согнуть, и он прекрасно все понимал про себя и свое Божье дело: «Раз за поэзию убивают, значит, ей воздают должный почет и уважение, значит, она власть».

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел иудаизм