Мень А. История религии

Духовная жизнь Китая и Индии в середине первого тысячелетия до нашей эры

В поисках пути, истины и жизни

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава седьмая
ПРОВОЗВЕСТИЕ КРИШНЫ. БХАГАВАД-ГИТА
Индия около 600 г. до н.э.

Постоянный гнет обыденности давит сознание человека; большинство из нас
значительную часть своей жизни не могут вырваться из-под ее ига. Чувство
обыденности есть величайшая ложь, затмевающая наше сознание. Эта серая
отрава искажает подлинную картину мира, пропитанный ею человек утрачивает
чувство тайны, чувство чудесного, он перестает ощущать дыхание Вечности, он
забывает, что она где-то рядом. Мы так же легко погружаемся в суетный поток
обыденности, как забываем, что земля наша есть лишь планета, проносящаяся в
ледяной пустоте Вселенной. Кто знает, не явилось ли чувство обыденности как
бы защитной реакцией слабеющего духа перед могучим натиском высшей
реальности бытия? Быть может, мы уже неспособны постоянно выносить ее свет?
И вот наши духовные глаза закрылись, наша интуиция притупилась, исчезли лики
и живые духовные силы, серая пелена опустилась на все; воцарилась
обыденность... но время от времени дух, просыпаясь, делает отчаянные попытки
освободиться от лживой иллюзии обыденности, вернуть себе то утраченное
мироощущение, в котором вновь заговорят мертвые вещи, в котором все
зазвучит, затрепещет, обретет таинственный и многозначительный смысл. И как
вспышки молний эти возвраты духовного видения освещают наш унылый путь. Если
бы смерть застала нас в такую минуту, как ничтожна была бы она тогда, как
безболезненно было бы ее жало! В минуты духовного просветления мы ее не
боимся. Но кто может похвалиться, что это просветление сопутствует ему
всегда? Даже величайших святых оно не раз покидало...
И вот во мраке между двумя озарениями неземных светов мы стараемся
удержаться от падения, продолжать свой путь, призывая на помощь всю силу
разума и воли. Идя в кромешной тьме, мы размышляем о Свете, мы вспоминаем о
его блеске и этим воспоминанием поддерживаем себя на трудной дороге. Что
такое умозрение философов и богословские построения, как не эти воспоминания
об однажды озарившем душу сиянии? Да, они нужны, они необходимы, они
ориентируют наш ум и наше сердце в мутном хаосе обыденного. Пусть
несовершенны человеческие слова, пусть наши земные понятия неприложимы к
бесконечному, мы имеем право говорить о нем. Мы должны говорить.
Так создаются великие философские системы, так смертные решаются
говорить о Боге, рассуждать о его свойствах, доходить до последнего порога
мысли, до Абсолютного Сверхбытия. Они даже привыкают к этим словам и
оперируют ими как прочими словами! Высоко паря на крыльях абстракции, мысль
обращается в нечто почти неживое, призрачное. Теоретически мы поднялись на
вершину, с которой далеко все видно вокруг, но внезапно ощущаем острую
нехватку воздуха, чувствуем себя оторвавшимися от Реальности. Мы отвергли
обыденное, но не приобщились к реальности Вечного. А ощутить эту реальность,
жить ею так нужно человеку. Ведь он сам не фантом преходящего бытия и не
абстрактная схема, он личностная монада, душа живая, ему нужно прикоснуться
к ризам живого Бога, услышать голос Его, почувствовать Его в себе и во всем.

x x x

Ответом на этот вопль души, на это стремление к Богу явилось в Индии
новое религиозное течение, связанное с именем Кришны Васудевы. Время его
жизни относят обычно к VI в. до н. э./1/. Никаких записей от него не
осталось. Памятником учения Кришны является Бхагавад-Гита, т.е. "Песнь
Господня" - одно из величайших произведений религиозной поэзии всех времен и
народов. Прошел длинный ряд столетий, а эта книга продолжает захватывать и
волновать человеческие сердца. Однако если мы спросим, кто ее создатель,
когда и при каких обстоятельствах она появилась, то ответа мы, в сущности,
не получим. Возникновение Гиты окутано пеленой непроницаемого тумана, как,
впрочем, и вся до-буддийская история Индии. Датировка "Песни Господней"
колеблется в пределах более чем тысячи лет. Однако по большей части ее
возникновение относят ко времени между V и III веками до н.э./2/.
Некоторые исследователи полагают, что Гита является не цельным
произведением, а чем-то вроде сборника изречений, принадлежащих различным
мудрецам и поэтам. Действительно, есть некоторые основания считать так.
Расплывчатость композиции, повторения и известные внутренние противоречия
поражают читателя Гиты сразу. Однако весьма сомнительно, имеем ли мы право
предъявлять к поэтическому произведению такие требования, которые уместны
лишь в отношении к строго философскому трактату.
Что же касается внутренней противоречивости, то она, в сущности,
кажущаяся. Лишь поверхностный взгляд может не заметить, насколько
Бхагавад-Гита цельна и едина по духу.
И даже если в течение веков над ней поработали интерполяторы и
редакторы, то им не удалось нарушить основных контуров религии Кришны, какой
она отразилась в поэме.
Бхагавад-Гита есть своеобразное мистическое интермеццо в великом эпосе
Махабхара-те. Эпос в легендарной форме рассказывает о жестокой междоусобной
вражде в племени бхаратов и о кровавой битве на поле Куру между двумя родами
- пандавов и кауравов. Историки полагают, что сражение имело место в
действительности около 1100 года, в то время, когда произошло окончательное
водворение арьев в северной Индии/3/.
Но в Махабхарате поэтический вымысел и стремление придать битве
характер символа, очевидно, почти совершенно заслонили историческое событие.
По ходу действия Гиты выясняется, что враждующие раджи и воины - это боги,
духи или персонифицированные абстракции. История, легенда, миф, аллегории,
метафизика - все сплетено здесь в единое органическое целое, и распутать
этот клубок полностью, по-видимому, никто и никогда не сможет.

x x x

Гита начинается с того момента, когда борьба за власть среди
владетельных бхаратов достигла кульминационной точки и многолетнее
соперничество пандавов и кауравов вылилось в истребительную войну. На
равнине Куру встретились "братья и отцы", чтобы в жестокой схватке решить
вопрос о царском наследии.
Грозная и величественная картина предстает перед нами в первой песне
поэмы. Дико воют трубы-раковины, грохочут литавры, треск барабанов
прокатывается над равниной. Сотрясая землю, движутся слоны, покрытые
попонами. Ветер развевает знамена и штандарты, белые кони нетерпеливо роют
землю. Еще мгновение - и две лавины ринутся навстречу друг другу, смешаются
в одну кровавую массу, огласят воздух военными кличами, стонами умирающих и
ревом животных.
В это время на огромной боевой колеснице на середину поля выехал
пандавский князь Арджуна. Ему захотелось перед схваткой последний раз
окинуть взглядом враждебные армии.
Вид бойцов, готовых к атаке, привел Арджуну в уныние: ведь здесь,
обнажив мечи и натянув луки, сошлись дети одного предка, "товарищи, братья,
сыновья и внуки". Эта картина готовящегося братоубийства ставит перед
совестью князя вопрос: как поступить ему? Имеет ли он право проливать кровь
соплеменников? И Арджуна обращается за советом к своему возничему - Кришне.
Кто этот человек? В поэме он выступает уже не просто как учитель веры,
а как сам Бог, живущий на земле под видом воина-кшатрия.
Есть все основания считать, что имя "Кришна" действительно было именем
божества, хотя Упанишады говорят о Кришне, сыне Васудевы и Деваки, как о
мудреце/4/. В арийском пантеоне такого божества не было. В более поздних
индуистских легендах он фигурирует как типичный полубог-герой эпоса и
мифологии. Само его имя означает "черный", и в этом обычно видят
доказательство его туземного происхождения /5/. Как мы уже знаем, индо-арьи
научились чтить многих дравидских богов.
Но почитание Кришны и учение кшатрия, носившего это священное имя, не
было лишь данью старым суевериям. Здесь перед нами попытка найти к Богу иной
путь, нежели тот, который предлагали брахманы.
Учение о непостижимом Абсолюте многих пугало и отталкивало; люди хотели
не только стоять у врат божественного молчания, но и услышать голос Божий.
Устрашенные сверхчеловеческой мистикой Упанишад, они решили искать прибежища
у старых богов. Так в семье индийских небожителей появился Кришна - бог
темнокожих пастухов, существо, которое иногда путешествует по земле и готово
отвечать на вопрошания смертных. Этот Кришна совершенно заслонил
исторического Кришну Васудеву.
Значение этого нового для арьев образа в индийском сознании огромно; он
пережил и брахманизм, и буддизм. В его лице божество приблизилось к
человеку, стало его другом, спутником, наставником. Когда читаешь Гиту после
Упанишад - ощущаешь тепло и интимность живой встречи души с высшим. И хотя
философски Гита тесно связана с "тайным учением" брахманов, Бог для нее не
только абстрактное понятие или безличный Абсолют, для достижения которого
нужно утратить свое "я": он - личностный Бог, выступивший из глубины
священного Мрака навстречу людям. Поистине среди древних прообразов Христа
одним из первых может считаться Кришна.
В великой поэме Бхагавад-Гите, в которой Бог беседует с человеком как с
другом, мы видим как бы предчувствие того, что некогда это совершится в
действительности. Но это будет уже не миф, не поэзия, не аллегория, а
"Жизнь, которая есть свет человеков".

x x x

Гита называет равнину Куру "полем закона", полем Жизни. Этим самым она
хочет показать, что повествует не просто о битве пандавов и кауравов, а о
жизненной борьбе вообще. Не так ли, как Арджуна, скорбит каждый, кто
задумывается над житейской битвой? Не есть ли она тоже борьба братьев?
В тоске обращается человек к Богу. Он не спрашивает о вещах
отвлеченных, но прежде всего хочет знать: как ему жить, как правильно
поступить в сложных коллизиях, как уметь делать выбор, как обрести спасение
и счастье?
Заметим, однако, что Арджуну больше всего терзает сострадание к
соплеменникам. Он видит в междоусобице попрание священных устоев родовой
жизни.

Что за радость нам будет?
Мы согрешим, убивая грозящих оружьем.
Не надлежит убивать нам
Кровных сынов Дхритарашты.
Ведь погубив свой род,
Как можем счастливыми быть, Кришна?
Хоть и не видит греха,
Их ум, пораженный корыстью,
В уничтожении рода,
Вероломстве преступном,
Как не понять постигающим эло
Поражения рода,
Что нам от такого греха отрешиться надо?
С гибелью рода погибнут непреложные рода законы.
Если ж законы погибли - весь род предается нечестью/6/.

Арджуну пугает грозящее смешение каст, он опасается, что поколебленные
семейные и родовые законы отомстят за себя.
Следовательно, нужно помнить, что перед нами не просто человек,
скорбящий о зле мира, но и арий, на глазах которого совершаются события,
ломающие его привычные представления о жизни.
Ответ Кришны Арджуне и составляет содержание поэмы. Канва эпоса:
соперничество бхаратов и надвигающийся бой - становится лишь поводом для
того, чтобы открыть перед человеком тайну жизни. Но хотя князь задает Кришне
вопрос вполне конкретный: что он должен делать в настоящий момент, его
собеседник начинает издалека. Автор песни как бы уносит нас с поля боя в
сферу вечных вопросов. Он говорит Арджуне о смысле бытия, о Высшем Начале, о
мироздании и о том, какое место занимает человек во Вселенной.
Прежде всего Кришна призывает Арджуну перестать ужасаться перед
зрелищем взаимоистребления людей: пусть их постигнет самая горькая участь;
не следует слишком трагически относиться к этому. Нужно стать выше, уметь
взглянуть на жизненную борьбу с точки зрения вечности.

Познавшие не скорбят ни о живых, ни об ушедших,
Ибо я был всегда, также и ты, и эти владыки народов,
И впредь мы все прибудем вовеки.
Как в этом теле сменяется детство на юность,
Зрелость и старость,
Так воплощенный сменяет тела;
Мудрец не смущается этим/7/.

Нет в мире поистине ничего вечного, кроме Атмана, кроме высочайшего
духа. Это он воплощен в каждом человеке. Он составляет бессмертную сущность
смертного. Повторяя слова Упанишад, Кришна говорит, что нельзя убить или
быть убитым. Убить можно только тело, ветхое, разрушающееся, бренное тело.
Но не в нем сущность человека. Невозможно убить бессмертный дух. Поэтому
живые не должны поддаваться слабости и плакать над погибшими. В
действительности они не погибли и не могут погибнуть. Они лишь освободились
от бремени воплощения/8/.
Познав эту истину, человек должен бесстрашно смотреть в глаза смерти и
не смущаясь выполнять свой долг. Правда, нелегко дается это познание. Те,
кто привязан к земным утехам и наслаждениям, неспособны возвыситься до него.
Они лишь покорные рабы "трех гун", т.е. материального мира. Ибо материальный
мир сплетен из трех качеств (гун): гармонии, страсти и инерции (саттва,
раджас, тамас). В их борьбе и сочетании созидается Вселенная/9/. "Отрешись
от трех гун, Арджуна, - говорит Кришна,- от противоречий свободный, в
действительности стой неизменно. Откажись от владенья, будь Атману
предан"/10/.
В этом учении мы слышим мотивы, знакомые нам еще из Упанишад. Кришна
сам не отрицает, что откровение его - древнее, данное людям в далеком
прошлом, но потом утраченное ими. Оно дает смертным силу подниматься над
временным и устремлять свой взор в бессмертие.
Два пути, согласно Гите, ведут человека к истине: философское мышление
(санхья) и мистическое самоуглубление (йога), и оба они приводят к одному, к
адвайте, монизму, или отрицанию множественности/11/. Все бытие едино и
объемлется Брахманом. Он есть единственная Действительность в полном смысле
этого слова. Здесь Кришна вновь вторит Упанишадам. Он говорит:

Я тебе сообщу, что подлежит познанью.
Познавшие это достигают бессмертия.
Безначально запредельное. Брахман -
Ни как Сущее, ни как Не-Сущее Его не определяют.
У Него везде руки, ноги,
Везде глаза, головы, лица,
Все слыша, все объемля,
Оно пребывает в мире;
Качествами всех чувств сверкая,
Ото всех чувств свободно,
Бескачественное качествами наслаждается,
Все содержащее, лишенное связей,
Вне и внутри существо недвижное,
Все же в движении,
Оно по своей тонкости непостижимо,
Оно далеко и близко,
Нераспределенное в существах,
Оно пребывает как бы распределенным.
Подобает знать:
Оно носитель существ, пожиратель-производитель /12/.

Здесь учение Кришны пытается преодолеть трудность, возникшую в
Упанишадах. На вопрос: как мог Абсолют быть и Творцом, Ишварой, - кришнаизм
отвечает: мир есть результат творчества, результат действия, но действует не
сам по себе Брахман, а Его "частица". Она созидает миры и вливается в них
живительной силой, духовной энергией/13/. Но противоречие этим ответом не
снимается. С одной стороны, Гита провозглашает по - прежнему адвайту, а с
другой, говорит о какой-то "частице". Сверхличное Божественное Начало
превращается в личное, в творящего Бога. Но Гита идет еще дальше этого
предвосхищения идеи Логоса. По ее словам, Бог, спускаясь еще ниже, в саму
природу, становится Душой мира: Войдя в землю,

Я существа поддерживаю силой.
Я взращиваю все растения, став вкусоносящей Сомой,
Став огнем Вайшванарой, в тела живых входящим,
Я перевариваю четверовидную пищу.
Сияние от солнца исходит и весь мир озаряет,
Так же от луны, от огня. Знай, это мое сияние.
В сердце каждого Я пребываю /14/. Бог есть лоно, на котором покоится
мир. Он - его начало и конец. Выше меня нет ничего...
Все на мне нанизано, как жемчуг на нити.
Я - вкус воды... Я - блеск луны и солнца,
Я - во всех ведах живоносное слово,
Звук в эфире, человечность в людях,
Я - чистый запах в земле, в огне, сиянье,
Жизнь во всех существах.
Я - подвижников подвиг, я - вечное семя существ...
Ибо не я в них, а они во мне постигли это /15/.

В этих словах Бога как будто бы провозглашается пантеизм - всебожие. Но
пантеизм этот - своеобразный. "Не я в них, - говорит Кришна, - а все во
мне". Божественная сила - не только внутренняя, имманентная энергия природы,
она превышает природу и несоизмерима с ней.
Во всем, казалось, следуя брахманизму. Гита тем не менее делает в
сравнении с ним шаг вперед. Она перестает удовлетворяться лишь
"отрицательным богословием", а открывает личного Бога, Которому поклонялся
мир во дни своей юности. Этот Бог все проникает Своей силой, жизнь и мир
заключены в Нем.

x x x

Кришна утверждает, что во все периоды истории, когда человечество
оказывается в духовном кризисе, когда ослабевает закон и воцаряется
беззаконие. Бог "создает Себя Сам для спасения праведных и для гибели
злодеев"/16/. Так приходит он к людям "из века в век". Это учение возвышенно
и прекрасно. Здесь мы уже видим не равнодушное Не-Сущее, безмерно
превосходящее ничтожество человека, а поистине Бога Живого, Бога - Спасителя
и Отца людей. Но, с другой стороны, индийцы готовы были во всех божествах и
мифических героях видеть аватаров Бога, т. е. его воплощения. Отсюда
стремление к бесконечному умножению числа богов, поклонение которым в массах
немедленно принимало самые грубые формы.
Арджуна, по-видимому, сам чувствует эту опасность: нельзя же, в самом
деле, обожествить все! Человеку нужны очерченные грани, нужны прямые
указания, нужны символы и образы. Иначе Бог ускользнет от него как
обманчивый туман,
И витязь дерзает молить Кришну явить себя в своем подлинном облике,
какой только доступен восприятию смертного.
"Да будет! - восклицает Кришна. - Нет числа моим проявлениям".
И он разворачивает перед духовным взором человека все многообразие
Вселенной. Все это - Он! Атман и бог солнца Вишну, ветер и мудрец
Брихаспати, слон и поток Ганга, птица и бесконечное Время, правда и речь.

Все, что мощно, правдиво,
Крепко, прекрасно, постигни,
Из частицы Моего могущества возникло.
Но к чему тебе это множество знаний, Арджуна?
Утвердив весь этот мир преходящий,
Частицей себя Я пребываю /17/.

Но Арджуне этого мало. Он жаждет узреть божие величие и насладиться им.
"Яви мне себя, Непреходящий, владыка Йоги!".
И внезапно с Кришной происходит чудесная перемена. Перед Арджуной
вырастает чудовищная фигура исполина. Сверкая "ярче тысячи солнц", с
бесчисленными ликами, со множеством уст и очей, переливаясь в неземном
убранстве, высится Он перед подавленным человеком. В нем мелькают и
проносятся бесконечные миры. Это - грозный Хронос, поглощающий Вселенную, в
нем сталкиваются жизнь и смерть, движение и покой, мрак и свет, его огненные
глаза пылают, из чудовищных зевов торчат исполинские клыки Времени, на
которых повисли те, кому суждено погибнуть. Арджуна видит, как род
человеческий стремится к палящим устам Вечного...
Кошмарное видение подавляет человека, вызвавшего его; ему кажется, что
он будет немедленно испепелен божественным огнем. "Я не могу узнать сторон,
- вопит он в ужасе, - не нахожу спасения. Будь милостив, богов Владыка,
Обитель мира!"
Это одно из самых величественных и волнующих мест в Гите. Не случайно
именно оно пришло на ум Роберту Оппенгеймеру, "отцу атомной бомбы", когда
первое термоядерное чудовище потрясло небо и землю. Устрашающие слова гремят
над смертным:

Я, Время, продвигаясь, миры разрушаю,
Для их погибели здесь возрастая.
И без тебя погибнут все воины, стоящие друг против друга
В обеих ратях...
Рази не колеблясь!

Но Арджуна уже больше не может вынести этих слов и этого зрелища, как
Фауст, призвавший дух земли, но потом сам ужаснувшийся его виду. Он умоляет
Кришну принять прежний облик. И тысячерукий огненноглазый колосс исчезает, а
перед Арджуной - опять его друг и наставник Кришна...
Великолепная в художественном отношении сцена "преображения" тем не
менее наглядно показывает, насколько индийская мысль была бессильна
освободиться от демонолатрии, от мании чудовищных образов, навеянных
туземной культурой. Ничего, кроме страха, не испытывает Арджуна в момент
преображения. Древний голос язычеств звучит в одиннадцатой песне, страх
перед неумолимой Судьбой, отчаяние перед всепожирающим Временем. О, во
сколько раз более был прав Моисей, запретивший изображать божество, чем тот,
кто, попытавшись описать его сверхчеловеческую природу, измыслил фантом с
бесчисленными руками и ногами, бесформенный, с окровавленными пастями,
терзающими обреченные жертвы. Нет, это не Бог! Это - темная, разрушительная,
демоническая сила, вызванная заклятием из бездны. Но, к счастью, в Гите это
видение возникает лишь на миг, и вот снова - Бог является "в кротком своем
виде" и утешает человека.
Арджуна продолжает спрашивать, ибо главная цель его - практическая: он
хочет разрешить свои жизненные сомнения. "Достоверно скажи мне то, что я
достигну спасения", - просит он Кришну.
И Кришна вновь и вновь повторяет главный тезис брахманизма: познание
Высшего есть путь к спасению, оно и есть само спасение. Тот, кто обретает
Атмана, освобождается от уз морали. Даже совершив убийство, он к нему
непричастен. Он выше всего земного и всех временных целей. Он свободен и от
культа. Мудрость есть высший культ. Нет ничего, что привязывало бы его к
этому миру.
Арджуна должен идти в бой, но духовно парит высоко "над схваткой". Если
он будет взирать на поле боя глазами Непреходящего, его не смутит ничто.
Горе тем, кто в этой жизни погрязал в страстях и низостях. Они будут
ввергнуты неумолимой Кармой в новую жизнь. Но познавшего Атмана не захватит
больше тягостный поток сансары, он не будет перевоплощаться.
Высшего покоя достигает лишь саньясин, т. е. совершенный.
В чем же тогда отличие кришнаизма от брахманизма? Оно заключается в
том, что, согласно Кришне, не только мистическая отрешенность ведет к
совершенству, но и бхакти - любовь, благоговение, вера.
Всякий, кто с доверчивым сердцем прибегает к Богу, не погибнет, кем бы
он ни был.

Ищущие у Меня крова,
Хотя бы они были дурного лона:
Женщины, вайшьи, даже шудры,
Идут путем высочайшим.

Вот поистине голос Божий! Любовь человека не тщетна, молитва его не
бессмысленна, упование его не ложно. Бхакти подобна нежному растению,
которое тянется к солнцу, и с вышины ему навстречу несутся солнечные лучи.
Для Неба уже как бы не существует земных различий и условностей. Члены
разных каст, мужчины и женщины, все призываются в чертог высшей Любви. Здесь
не только предвосхищение слов Псалмопевца: "Сердце сокрушенно и смиренно Бог
не уничижит", но и предварение слов Христа о солнце, которое светит на
праведных и неправедных.
Кришна говорит:

Я - начало Вселенной, Все от Меня происходит;
Озаренные, это постигнув,
Меня почитают любовью.
Обо Мне размышляя,
Мне всю жизнь предоставив,
Они научают друг друга,
Радуются и ублажаются всегда,
Ведя обо Мне беседу.
Их, преклоняющихся в силу любви,
Постоянно преданных,
Я приобщаю мудрости,
Через нее они Меня постигают.
Из состраданья пребывая в их собственной сути,
Сияющим светильником мудрости
Я рассеиваю в них мрак, рожденный незнанием/18/.

Гита указывает, что к проникновению в духовные сферы ведет не
заносчивое умствование софиста, а сердце, полное благоговения. Человек может
заблуждаться в теориях, может чтить низших ложных богов, но даже и в этом
случае искренняя и глубокая вера никогда не бывает посрамлена. Мудрый
человек, который из трех свойств природы более всего проникся саттвой -
гармонией, чтит Бхагавана - Господа неба и земли. Люди, обуреваемые
страстями, более склонны к почитанию многих богов. Эти боги так же страстны
и охвачены раджасом, как и люди. И все же Господь не остается равнодушным к
этим заблудшим.

Какие бы образы с верой ни почитал поклонник,
Его нерушимую веру Я ему посылаю.
Он ищет образа милости, укрепясь этой верой,
От него получает желанные блага,
Хотя они Мной даются/19/.

Таково великое снисхождение Бога к человеческим невежеству и слабости.
Однако напрасно стали бы мы приписывать Гите то уравнение всех религий,
к которому склонялись многие мыслители Индии в позднейшее время. Эта слишком
большая широта и расплывчатость, не видящая различий в религиозных
верованиях, развивалась на двух основах, из двух источников. С одной
стороны, это был политеизм, не знающий границ и меры, готовый служить всем
богам. С другой же - поверхностный индифферентизм, занесенный в Индию из
Европы. Народная индийская религиозность плюс рационализм, толстовство,
оккультизм дали современную "панрелигию", которую проповедуют последователи
Рамакришны в наши дни/20/.
Подобная точка зрения чужда Гите. Хотя она и говорит о великой силе
веры и благочестия представителей любой религии, она старается провести
между ними грани, указывая, что существуют религии высшие и низшие,
порожденные той или иной степенью духовного развития человека. Высшей
религией она провозглашает веру в Единого Истинного, высшим мерилом этики -
бхакти, преданность Ему, упование на Него, служение Ему.
Но как понимает Гита это служение?
В то время как Упанишады считали всякое земное дело, в сущности,
ненужным и бесполезным. Гита призывает к действию. Человек должен быть
активным, ибо и Сам Бхагаван, Господь, Сам Ишвара, Творец, действует. "Не
совершай Я дел, эти миры исчезли бы"/21/, - говорит Кришна. У человека
всегда перед глазами его повседневные обязаннос-ти, порожденные жизнью. Он
должен понимать свой долг сообразно требованиям обста-новки и времени.
"Необходимое дело совершай, лучше бездействия дело"/22/.
Но, совершая свои дела, человек, как и Божество, должен стоять выше
страстной привязанности к ним. Подобно тому как Бог творит бескорыстно,
должен и он трудиться, не думая о последствиях своего труда. "Действия
совершать, привязанность к ним оставив"/23/. Это отрешение от
заинтересованности придает каждому акту человека характер богослужения. Не
всякий может идти по пути высших созерцаний, какой указывают Упанишады, не
каждый может следовать Санхье, т. е. философии, не всякий может активно
служить Богу, но если человек лишь просто освободит себя от корысти, он тем
самым уже предаст себя в лоно Непреходящего.
Какой же, согласно Гите, из всего этого следует вывод? Кришна не только
не одобряет скорби Арджуны по поводу убийства сородичей, а призывает его
смело идти в битву. Уродливая, непостижимая логика! Здесь, как и в сцене
"преображения" Кришны, вновь обнаруживается языческая непросветленность
сознания.
Возвышенно учение Гиты о вере спасающей, о личном любящем Боге,
благороден призыв ее к действию и бескорыстию, трогательной теплотой дышат
ее строки, когда она касается этих предметов, строки, иногда называемые
"индийским евангелием". Но все это не должно заслонить того факта, что это
лишь отдельные огоньки в мраке языческой ночи. И нигде эта тьма не предстает
с такой силой, как в самой Гите!
Можно было бы предположить, что религия Кришны сумеет одолеть марево
магизма и подняться к пониманию высшей духовной свободы. Но этого нет.
Напрасно Арджуна пытался бы противопоставить свою волю року! Он никуда
не убежит от когтей кармического закона причин и следствий.

Если ты, предаваясь своеволью, думаешь:
Не буду сражаться,
Тщетно твое решенье.
Ты повлечешься своей природой,
Связанный своей кармой,
Рожденной собственной природой.
Ты исполнишь помимо воли
То, что по своему заблужденью
Не хочешь делать/24/.

Явившаяся как реакция на брахманизм религия Гиты в конечном счете к
нему же и возвращается. Рядом с образом высшего благого Бога мы видим в ней
вновь Сверхсущее Начало, которое извечно вращает мир, как на гончарном
круге/25/. В бесцельной космической Игре, в круговороте. Вселенная то
рождается из Молчания, то вновь исчезает в нем. Непреходящий ввергает
излившийся из него мир в колесо Кармы, и горе тому, кто восстанет против
божественного кружения. И это прославление вечного колеса не оставляет камня
на камне от учения о деятельности. Ради чего и для чего совершается это
кружение? Нет конца, смысла и цели у бытия. Ничего изменить невозможно. Надо
всем тяготеет непреклонная десница Кармы. Свобода уничтожена. Иди, Арджуна,
и убивай братьев! Все равно нельзя убить вечность...
Гита не просто видит в человеке сына своей среды и эпохи, она требует,
чтобы он был таковым. Кшатрий должен сражаться, шудра должен оставаться
отверженным низшим существом. Долг человека - это не борьба со злом во имя
правды, а слепое повиновение традиционной этике. Лучше плохо исполнять свою
дхарму, чем хорошо чужую. Разделения людей извечны, они коренятся в самом
порядке вещей.
Что же дальше? Не вернуться ли к брахманийскому ритуализму, не
уверовать ли вновь в необходимость магических церемоний? Автор Бхагавад-Гиты
так и поступает. В последней ее песне Кришна говорит: "Жертвы, дары и
подвиги не следует оставлять, исполнять их должно"/26/. Старое еще раз
торжествует над новым.
Итак, учение Гиты не послужило началом духовному перевороту в Индии.
Пусть и сейчас мы восхищаемся многими ее строками, не следует переоценивать
ее положительной роли в религиозной истории. Люди немудрящей и
простосердечной веры не пришли через Кришну к единобожию. Кришна стал одним
из многих богов, к которым обращались в различных житейских нуждах. О его
похождениях рассказывали довольно игривые и наивные сказки. А мифология, как
и прежде, продолжала громоздить монстров и наполнять храмы безобразными
кумирами. Так постепенно складывался индуизм - эклектическая религия
современной Индии, в которой безнадежно перемешаны идеи великих мистиков и
поэтов с извращенным народным суеверием.

ПРИМЕЧАНИЯ
Глава седьмая.
ПРОВОЗВЕСТИЕ КРИШНЫ. БХАГАВАД-ГИТА

1. С. Радхакришнан считает, что "есть много свидетельств в пользу
историчности Кришны" (S. Radhakrishnan, The Bhagavad-gita, 1948, р. 28). При
этом он ссылается на Чхандогью, Махабхарату, Панини Сутры. П. Матаи
указывает на существование трех Кришн: один был мудрецом (кшатрием, сыном
Деваки и Васудевы), другой - героем мифов, третий - воплощением Божества в
Бхагавад-Гите. (См.: Р. S. Mathai. A Christian Approach to Bhagavad-gita,
Calcutta, 1956, p. 24). О времени жизни исторического Кришны см.: D. R.
Munkad. Chronological Distance between Rama and Krishna. - "Journal of the
Oriental Institute, University of Baroda", 1964, September.
2. См.: С. Радхакришнан. Индийская философия, т. I, с. 447. То, что
Гита возникла позднее первых Упанишад, доказывается обилием в ней цитат из
Упанишад. Ср., например: БГ, II, 20; VIII, 1 и Катха, II, 19; II, 15; с
другой стороны, учение Кришны, очевидно, еще не знает Санхьи и Йоги в их
классической форме. Ряд соображений позволяет относить ядро Гиты к
добуддийскому времени (см.: Б. Смирнов. Введение к переводу Бхагавад-Гиты.
Ашхабад, 1960, с. 46).
3. См.: Н. Синха и А. Барнерджи. История Индии. М., 1954, с. 45.
4. Чхандогья, III, 17, 6. О других свидетельствах см.: Р. S. Mathai,
Ук. соч., р. 11-12.
5. См.: Б. Смирнов. Ук. соч., с. 384 сл.
6. Бхагавад-Гита, I, 36 (пер. Б. Смирнова): далее БГ.
7. Б Г, II, 11.
8. БГ, II, 45.
9. Эта идея - одна из важнейших в натурфилософии Гиты. Она созвучна
концепциям греческих мыслителей о борьбе, протекающей в природе. См.:
Аиго-bindo Ghosh, Essays on the Gita, I, 1926, P. 57.
10. БГ, IV, 1-3. Ср. подобную же мысль в Аене-упанишаде, I, 3.
11. Еще раз напоминаем, что здесь имеются в виду не философские учения
Санхьи и Йоги, а лишь два пути познания. Правда, Гита упоминает имя Капилы,
легендарного основателя Санхьи, но невозможно доказать, что это именно тот
Капила, а не какое-то мифическое существо. В Шветашватаре (V, 2) Капила
фигурирует как сын Брахмана.
12. Б Г, XIII, 12-16.
13. Б Г, XV, 7.
14. Б Г, XV, 13-15.
15. Б Г, VIII, 7-12.
16. Б Г, IV, 8.
17. Б Г, X, 42.
18. Б Г, X, 8-11.
19. Б Г, VII, 21,
20. В настоящее время в Индии существует "Миссия Рамакришны", которая
ставит своей целью соединение всех религий. См.: S. Ranganathananda. The
Rama-krishna's Mission, Madras, 1956, p. 35. У этой миссии есть свой особый
"панрелигиозный" храм, который, кстати сказать, обычно пустует.
21. Б Г, III, 24.
22. Б Г, III, 8.
23. Б Г, XVIII, 6.
24. Б Г, XVIII, 59.
25. Б Г, III, 15; IX, 6-9; XVIII, 61.
26. Б Г, XVIII, 5.