Травин Д., Маргания О. Европейская модернизация

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 8. ПОЛЬША: ЧУДО, КОТОРОГО НЕ ЖДАЛИ

НЭП, КОТОРЫЙ НЕ ДОДАВИЛИ

События 1989-1990 гг. в Польше несколько мистифицируют нас. Кажется, что приход к власти некоммунистического правительства Тадеуша Мазовецкого и начало реформ Ле-

325
шека Больцеровича означали такой же решительный перелом в жизни страны, как тот, который произошел в России в 1991 - 1992гг.с приходом к власти Бориса Ельцина и началом реформ Егора Гайдара. Думается, что применительно к Польше вывод о решительном переломе во всех секторах экономики был бы несколько односторонним.
В нашей стране действительно явно прослеживается существование двух эпох. Первая характеризовалась властью коммунистов при полном господстве административной системы в экономике, вторая - рыночным хозяйствованием. В Польше, напротив, власть коммунистов (ПОРП - Польской объединенной рабочей партии) в определенной степени сочеталась с частнособственническими и рыночными началами (правда, в иной форме, нежели в Венгрии и Югославии). Политический тоталитаризм, декларации о построении социализма, практическое участие в работе СЭВ и организации Варшавского договора довольно сильно маскировали реальное положение вещей, которое не было столь однозначным, как хотелось бы советским лидерам. Поэтому истоки польских проблем 80-х и успехов 90-х гг. надо искать в более раннем периоде истории страны.
В первый период развития послевоенной Польши события в целом развивались по советскому сценарию. В 1946 г. был принят закон о национализации предприятий. В сельском хозяйстве, где национализация не проводилось, после того как была осуществлена очередная аграрная реформа и крестьяне получили дополнительные земельные наделы, государство взяло курс на коллективизацию.

Первоначально польское правительство включало в себя представителей не только коммунистов и социалистов, но также наследников старого государства во главе с С. Миколайчиком - бывшим главой эмигрантского правительства в Лондоне.
Левые силы имели поддержку меньшей части общества, однако в ходе проведения аграрной реформы и национализации
промышленности их социальная база в известной степени должна была расшириться [228- c- 455]. Это само по себе уже подрывало. Позиции правых и центристов, а кроме того, после выборов января 1947 г., которые готовились в условиях жестоких

326

репрессий, а итоги их вероятно были сфальсифицированы левые партии (позднее объединившиеся в ПОРП) оказались хозяевами положения.
Однако с самого начала процесс распространения социалистических форм хозяйствования потребовал достижения определенных компромиссов. В Польше возникла смешанная экономика, основанная на сочетании различных форм собственности и в известной мере напоминающая наш НЭП
.
Причина этого состояла в том, что местные коммунисты опиравшиеся в немалой степени на советские штыки, не могли считаться такими же безусловными победителями в войне с фашизмом, какими являлись после гражданской войны коммунисты в России или даже коммунисты в Венгрии. В Польше имелось сильное некоммунистическое освободительное движение, заставившее относиться к себе с уважением еще до прихода Советской армии. И после установления просоветского режима в стране фактически продолжалась гражданская война.

Все это определило характер экономической системы. В наибольшей степени социалистические перемены в экономике коснулись крупных и средних предприятий (с числом работающих более 50 человек в одну смену), которые подлежали национализации. Однако на мелкие фирмы это условие не распространялось. Более того, всякий гражданин получал право создавать новое промышленное или торговое предприятие, поскольку сохранение частной собственности гарантировалось законом. Некоторые предприятия передавались кооперативам [103, с. 371].

Частный сектор постепенно правдами и неправдами вытеснялся из экономики. Например, с 1946 по 1949 г. число частных магазинов и ремесленников сократилось почти вдвое. Тем не менее их роль в хозяйственной жизни оставалась достаточно заметной. Ликвидации "нэпманов" как класса так и не произошло. На фоне всех многочисленных негативных перемен уцелел сектор экономики, сохранивший на протяжении последующих десятилетий рыночную культуру и традиции довоенной буржуазной Польши.
Позиции крестьянства в конце 40-х гг. даже окрепли благодаря аграрной реформе. Было создано 814 тыс. новых крес-

327
тьянских хозяйств, а 254,4 тыс. увеличили свои наделы [103, 397]. Крестьянство имело свою политическую партию, к мнению которой коммунисты не могли не прислушиваться из-за той большой роли, что еще недавно играл целый ряд ее представителей в национально-освободительном движении.
С 1950г. был взят курс на кооперирование крестьянства, методы которого явно позаимствовали у восточного соседа. Кулаков могли откровенно репрессировать, что же касается основной массы крестьянства, то с 1951 г. были введены обязательные поставки зерна государству (они составляли 85% товарной продукции индивидуальных хозяйств), а с 1952 г.- поставки мяса, молока и картофеля [103, с. 397]. Закупочные цены были ниже себестоимости, что приводило к разорению производителей.
Тем не менее быстро "дожать" крестьян оказалось невозможно. Процесс коллективизации шел в Польше значительно хуже, чем в свое время в СССР, и хуже, чем в большинстве стран Центральной и Восточной Европы. Кооперировать удалось лишь около 6% крестьянских хозяйств. Три четверти сельскохозяйственных земель оставалось в собственности частных владельцев. С учетом того факта, что аграрный сектор в Польше играл существенную роль, эта страна, наверное, не могла быть в полной мере отнесена к числу государств с административной экономикой. Но переоценивать качество аграрного частного сектора в Польше все же не стоит. Мелкое хозяйство, задавленное к тому же действиями чиновников, оставалось во многом менее эффективным, чем, скажем, коллективное хозяйство Венгрии, что создало серьезные проблемы Для Польши в 90-х гг.

Таким образом, к середине 50-х гг. ситуация в польской экономике была весьма противоречивой. Крупная и средняя промышленность стала социалистической, но сельское хозяйство, торговля, малые предприятия в промышленности и строиельстве продолжали функционировать на рыночной основе.
Возможно, постепенно польский частный сектор удалось бы "дожать", но тут подоспели события 1956 г.: с одной стороны антисталинские разоблачения в СССР, с другой - введение советских войск в Венгрию и подавление начавшихся там преобразований.

328
Неразбериха, царившая в недавно столь еще стабильном и грозном руководстве восточного соседа, а также кончина генерального секретаря ЦК ПОРП Болеслава Берута привели к возникновению в партийной элите группировки, настаивавшей на изменении подходов к управлению страной. Н. Хрущев осознал, что лишний международный конфликт ему совершенно ни к чему, а значит, с Польшей, где политическое противостояние не приняло столь острых, как в Венгрии форм, лучше мирно договориться.
Новый первый секретарь ЦК ПОРП Владислав Гомулка переживший недавние репрессии и стремившийся избежать возможных обострений внутриполитической обстановки, а также опереться на большую часть столь нестабильного польского общества, резко смягчил курс на вытеснение частного сектора из экономики, констатировав неэффективность работы многих кооперативов. Репрессии прекратились, обязательные поставки продовольствия были сокращены, а закупочные цены - повышены.

Льготы, предоставлявшиеся кооперативам, консервативного польского крестьянина не соблазняли. Крестьян попытались заманить в кооперацию через сельскохозяйственные кружки, члены которых сочетали индивидуальное хозяйство с совместной обработкой государственных земель, но безуспешно. Таким образом, либерализация аграрной политики решила судьбу сельского хозяйства в пользу частной собственности(1).

(1). Надо заметить, что сохранение частной собственности в сельском хозяйстве имело и обратную сторону. В польской деревне образовалась значительная скрытая безработица, которая не исчезла даже после того, как в 70-е гг. в городах начали реализовываться крупные индустриальные проекты, привлекавшие рабочую силу из сельской местности. Даже в 1988 г., накануне радикальных реформ, в польском сельском хозяйстве было сосредоточено 27,8% рабочей силы страны, что в четыре-пять раз превышало уровень, характерный для развитых европейских государств [414, с. 676]. Такое положение дел создало значительные трудности для развития экономики в 90-е гг. и усилило масштабы безработицы.

329

Впрочем на этом либеральные преобразования фактически завершились, поскольку венгерский образец (а точнее, то, к чему он привел в 1956 г.) никого в польском руководстве соблазнить не мог.
Имевшая место в 1958 г. попытка ввести рабочее самоуправление

на промышленных предприятиях (которая могла бы
приблизить польскую экономику к другому популярному в то время образцу - югославскому) провалилась(1). Концепция экономической реформы, предложенная созданным в 1956 г. Экономическим советом во главе с Оскаром Ланге и предусматривающая расширение самостоятельности предприятий при сохранении централизованного планирования, была отвергнута [228, с. 462].
В итоге, поскольку принудительное давление в пользу создания социалистических форм хозяйствования исчезло, ситуация сосуществования двух секторов экономики оказалась, по сути, замороженой на десятилетия. Польский НЭП прикрыть не удалось, но и серьезного развития частные формы хозяйствования в соседстве с доминирующими государственными получить не смогли.

Топтание на месте между рынком и административной системой сохранялось примерно четверть века, и это резко контрастировало с теми изменениями, которые осуществлялись в венгерской и югославской экономиках, проходивших через ряд реформ. Впрочем, "застойная" польская ситуация не слишком напоминала наш брежневский застой. За относительным внешним спокойствием кипела бурная жизнь. Общество менялось и пыталось понять, куда оно должно теперь двигаться.

С одной стороны, власть уже тогда реально пыталась осуществлять некоторые преобразования в области расширения

(1).В 1956 г., в трудный для страны момент, рабочие советы поддержали Гомулку, и тогда он вынужден был примириться с их существованием. Но впоследствии Гомулка принципиальным образом изменил свое отношение к ним. Рабочие советы были фактически лишены всех недолгое время
имевшихся у них прав и выстроены в единую, подчиненную Властям организацию [414, с. 672].

330
самостоятельности государственных предприятии, которые в СССР были свернуты в конце 60-х и возобновлены лишь в конце 80-х гг.

В частности, в Польше наиболее серьезная попытка осуществления реформы была предпринята в начале 70-х гг., после того как Гомулку во главе ПОРП сменил Эдвард Терек, выдвинувший известный лозунг, впервые использованный еще Ф. Гизо во времена Июльской монархии: "Обогащайтесь!" Как известно, ранее этот лозунг был уже взят на вооружение Николаем Бухариным в СССР. Но Бухарин в конечном счете был расстрелян, тогда как Герек сравнительно успешно возглавлял свою страну до постигшего ее в начале 80-х гг. очередного кризиса.
Герек являлся лидером польских технократов, прагматиков, занимавших промежуточное положение между группировкой Р. Замборовского и С. Сташевского, желавшей значительной либерализации общества, и группировкой М. Мочара чья идеология имела националистический и антисемитский оттенок. Герек считал, что личный автомобиль и отдельная квартира должны стать благом, доступным для большинства

331

польских семей. При нем в магазины вернулись кофе, какао, цитрусовые, бананы,
которые В. Гомулка считал излишней роскошью. Советское руководство постоянно внушало Тереку мысль о необходимости прекращения экономических вольностей, но тот улыбался в ответ, обе
щал подумать, поставить вопрос на очередном пленуме, а в конечном счете так реально и не подчинялся диктату Москвы [229,с. 438-439,442,444].
Одним из характерных примеров герековской ограниченной хозяйственной либерализации явилось создание в 1973 г. фондов, позволяющих изобретателям получать личную выгоду от своих инноваций. Институты приобретали право на использование в течение первых трех лет с момента осуществления инновации части той суммы денег, которые они сэкономили за счет внедрения новых технологий [466, с. 21].
С другой же стороны, сравнительная слабость позиций польских коммунистов, необходимость идти на постоянные уступки требующему все больших благ населению уже тогда снижали жесткость бюджетных ограничений и приводили к насыщению экономики деньгами, не. обеспеченными товарной массой.
Например, в 1973 г. в промышленности появились так называемые социалистические концерны, обладавшие некоторой самостоятельностью в вопросах ценообразования. Но самостоятельность привела к инфляции, а потому сохранялась до 1976 г., когда пришло время "финансовой стабилизации"[229,с.446].

Экономико-политическую жизнь в Польше скучной назвать было нельзя. Рост самостоятельности предприятий и усиление давления на власть приводили к росту денежных

332
доходов населения. В результате при системе административно регулируемых цен обострялась проблема дефицита. Это вызывало потребность повышения цен для обеспечения сбалансированности экономики.
Инфляция, с одной стороны, приводила к забастовкам крупных предприятиях и к акциям неповиновения, а с другой - к усилению макроэкономических диспропорций, поскольку продукция, на которую цены не были повышены, оказывалась нерентабельной. Это заставляло власти в очередной раз смягчать бюджетные ограничения и предоставлять предприятиям все больше возможностей для повышения цен. Инфляция ускорялась, недовольство росло и т.д.

Но движение в сторону расширения самостоятельности предприятий не было последовательным. Оно прерывалось попытками ужать денежную массу. Так, например, именно после наиболее серьезной попытки реформы начала 70-х гг. власти попытались в 1974 г. отобрать у предприятий "лишние" средства из фонда оплаты труда. С 1975 г. такая практика стала постоянной [31, с. 140].
Действия правительства Николая Рыжкова в СССР в конце 80-х гг. очень напоминали польский опыт пятнадцатилетней давности: сначала предоставление самостоятельности, а затем попытка изъять (с помощью абалкинского налога) средства, полученные благодаря использованию предоставленных предприятиям возможностей.
Таким образом, развитие польской экономики шло по некой средней линии между двумя прямо противоположными тенденциями - к усилению самостоятельности, чреватой инфляцией, и к укреплению сбалансированности, обеспечиваемой чисто административными методами. Такое противоречивое движение сильно раскачивало и без того не слишком крепкий режим.
Но еще сильнее подорвала положение режима активно проводимая Тереком в 70-е гг. политика привлечения крупных внешних займов на Западе.
Польский лидер сумел воспользоваться тем, что новый немецкий канцлер Вилли Брандт испытывал чувство вины перед пострадавшими в годы минувшей войны поляками. Дого-

333
вор о нормализации отношений с Германией был подписан в декабре 1970 г., как раз на заре эры Терека. Да и разрядка в советско-американских отношениях сыграла Тереку на руку. Возможность для привлечения займов, созданная новой международной обстановкой, дополнялась необходимостью "подкормить" собственное население, которое активно бастовало и демонстрировало властям недовольство своим материальным положением. В результате сочетания этих двух моментов (возможности и необходимости) в конце 1971 - начале 1972 г. польским руководством было принято решение о резком увеличении инвестиционного потенциала страны за счет массированного импорта машин и оборудования 1360, с. 196-197].
Возможно, подобный подход представлялся приемлемой в польских условиях альтернативой венгерским реформам. Стратегия привлечения займов, по оценке Л. Бальцеровича, исходила из следующей посылки: "Инвестиции до такой степени увеличат экспортный потенциал Польши, что страна будет в состоянии обслуживать внешнюю задолженность и одновременно поддерживать высокий уровень производства и потребления. Так не произошло. Иностранные кредиты оказались чрезмерно большими, а связанные с ними капиталовложения неудачными и неэффективными, поскольку все это происходило в рамках принципиально не изменившейся, централизованной системы. После периода быстрого роста национального дохода и потребления в 1971-1978 гг. Польша вступила в фазу затяжного экономического кризиса, углубляемого огромной и постоянно растущей внешней задолженностью" [10, с. 317].
Самый яркий пример основанной на внешних займах инвестиционной политики времен Терека - создание польской автомобильной промышленности. В начале 70-х гг. была приобретена лицензия на производство польского "фиата", в расширение производственных мощностей вложили огромные деньги, и к 1980 г. страна, недавно еще не имевшая вообще никакого автомобилестроения, выпускала легковых автомобилей столько же, сколько высокоразвитые в промышленном плане Чехословакия и ГДР вместе взятые. Однако в ходе последовавшего затем экономического и политического кризиса

334
объемы производства резко сократились. Подобным же образом развивались в Польше 70-х гг. химическая и фармацевтическая отрасли промышленности, 90% оборудования для которых было закуплено на Западе [466, с. 68, 70, 75,76].
Своеобразным побочным результатом взятой на вооружение при Тереке политики ускоренного роста промышленности стало падение производства в сельском хозяйстве, наметившееся уже в 70-е гг., т.е. еще до начала острого политического кризиса. Связано это было с тем, что многие влачившие нищенское существование на крохотных участках земли крестьяне активно переселялись в город, привлекаемые высокими заработками на "стройках герековской индустриализации". По оценке польского экономиста С. Гомулки, вызванное этим переселением сокращение аграрного производства в 1976-1980 гг. составило от 5 до 15% (360, с. 235-236].
С. Гомулка высказывал мнение о том, что Герек хотел сделать из Польши Японию Восточной Европы [360, с. 231]. Однако реальные причины столь привлекательного для всех японского взлета никто всерьез не анализировал. В результате вместо японского "экономического чуда" получился польский финансовый кризис.
"Ключ к пониманию событий 70-х гг.- нарастание внешней и внутренней несбалансированности" [360, с. 232]. Внутренняя несбалансированность нарастала из-за того, что покупательная способность "щедро подкармливаемых" правительством поляков росла быстрее, чем предложение товаров. Внешняя - из-за быстрого увеличения размеров государственного долга.
Кредиты стали для поляков своеобразным наркотиком, от которого уже трудно было отказаться, даже несмотря на провал нового экономического курса. Сначала брали кредиты для закупок оборудования в ходе герековской реформы, затем, когда реформа захлебнулась,- для того чтобы хоть как-то поддержать жизненный уровень населения и политическую стабильность. В итоге на протяжении 70-х гг. долг возрос примерно в 20 раз - до объема, который практически невозможно уже было обслуживать.

Чисто внешне этот основной итог неудачных преобразований напоминал то, что получилось в те же годы в Венгрии.

335
Однако суть происходивших в двух странах процессов была все же принципиально различной.
В отличие от венгерского варианта развития, основанного на внедрении ограниченных рыночных начал, польский вариант предполагал не столько использование рынка, сколько упор на развитие административных принципов. Чисто внешне в Польше появились признаки новой жизни. Те, кому Герек разрешил обогатиться, действительно обогатились, построили виллы, стали ездить за рубеж. Но под этой "оболочкой" не сформировалось новых производственных отношений.

Даже тогда, когда рынок действительно вводился, это делалось с массой ограничений. Например, использование иностранных инвестиций было в Польше разрешено в 1976 г. (на четыре года позже, чем в Венгрии), но только в отраслях сервиса, только с местным польским менеджментом и с ограниченными возможностями для перевода прибылей за рубеж [466, с. 148]. Понятно, что на подобных условиях иностранный инвестор не слишком стремился вкладывать свои средства в польскую экономику.
Возможно, по-другому Польша и не смогла бы в это время развиваться, поскольку венгерского компромисса между народом и властью в этой стране достичь не удалось. Рабочие стремились выбивать у властей материальные блага, а интеллигенция не оставляла мысли о том, что ПОРП должна поделиться с ней властью. В этой неспокойной ситуации правительству приходилось не столько предоставлять народ своей собственной судьбе, как это было в Венгрии, сколько ублажать его, дабы предотвратить очередной политический кризис. Естественно, подобным способом предотвратить этот кризис все же не удалось.
Помимо нарастания макроэкономической несбалансированности важным дестабилизирующим фактором стал в 70-е гг. Фактор идеологический, а точнее, постепенное исчезновение идеологии как фактора, поддерживающего режим.
Некоторые исследователи полагают, что польская элита в
эту эпоху была уже практически готова к реформам. Последняя консервативная волна в коммунистическом руководстве страны прошла в 60-е гг., когда режим Гомулки постепенно

336
превратился из антисталинистского, каким он был на волне разоблачений 1956 г., в националистический, антилиберальный, антисемитский и направленный в целом против польских интеллектуалов, стремящихся к широким преобразованиям (см. напр.: [544, с. 804]).
Такого рода эволюция была, по всей видимости, естественной попыткой спасти существующую систему в условиях, когда старые коммунистические ценности уже переставали вызывать уважение, что наглядно продемонстрировали события бурного 1956 г. (нечто в этом же роде осуществил позднее в Югославии Слободан Милошевич, когда социалистические ценности перестали внушать уважение и югославам). Однако стратегия Гомулки оказалась не вполне успешной. Польские рабочие хотели скорее повышения жизненного уровня и усиления рабочего самоуправления на своих предприятиях, нежели национализма. К началу 70-х гг. Гомулка утратил популярность, волна забастовок смела его, а вместе с падением партийного лидера пала и его идеология.
Герек, стремившийся обеспечить большой экономический скачок, приближающий Польшу к цивилизованному Западу, практически вычистил всех консерваторов из партийного руководства уже в начале 70-х гг. Осталась лишь маленькая группка марксистов-интеллектуалов, растворившаяся в большой группе осторожных и идеологически индифферентных партийцев [544, с. 805].

Теперь все хотели двигаться вперед. Проблема состояла лишь в том, как двигаться. Перед страной стояло два рода проблем.

Во-первых, сама государственная элита скорее просто хо
тела изменений, чем понимала, какими они должны быть на практике. Метания времен Герека наглядно это демонстрировали. По всей видимости, принципы социализма предполагалось все же сохранять: ведь на этих принципах данная элита сформировалась. Даже интеллектуалы, оппозиционные режиму, не слишком-то готовы были отходить от левых идей, благо эти идеи в то время были еще очень популярны, в том числе
среди западных интеллектуалов, строящих у себя госуда
рство всеобщего благосостояния.

337
Во-вторых, эгалитарно настроенные широкие слои общества в отличие от элиты не были готовы к серьезным реформам. Народ приходилось ублажать, но делалось это уже как бы нехотя, без энтузиазма, без той веры в возможности экономики советского типа, которая имелась раньше в Польше и особенно в СССР.
Получалось, что хозяйственная система в основном еще сохраняется, но старая идеология исчезает. "В 70-х гг. партия попыталась создать некоего монстра - коммунистическое государство без идеологии",- заметил крупный польский мыслитель Лешек Колаковский [407, с. 16]. Естественно, такого рода система не могла оказаться прочной. Оставалась лишь ждать очередного кризиса, который ее разрушит.

"У НИХ НЕТ УЖЕ И ПУЛЬ"

Окончательный сдвиг к дестабилизации в экономической и политической жизни произошел уже в 80-е гг. К этому времени польский рабочий класс благодаря экономической политике 70-х гг. стал достаточно многочисленным. Он обрел уверенность в успехе забастовочного движения благодаря стачкам 1970 и 1976 г. Некоторый рост образования сделал горожан более восприимчивым к оппозиционной агитации. На все эти моменты наложились на экономические трудности, связанные с исчерпанием возможности развития по старому сценарию [360, с. 242].
Основанная на внешних заимствованиях политика Герека
все больше увеличивала ожидания рабочих. Доходы росли, но по мере истощения имеющихся в распоряжении государства
ресурсов росли и цены. Заметное ускорение темпов инфляции наметилось летом 1980 г. Оно было вызвано как увеличением зарплаты, так и общим углублением экономического кризиса.

Все более массовые забастовки и выход на политическую сцену оппозиционного профсоюзного движения "Солидарность" стоили Гереку его поста.

338
Руководство ПОРП, опасавшееся советского вторжения по образцу Будапешта 1956 г. и Праги 1968 г., начало маневрировать. Осенью 1980 г. во главе партии ненадолго встал Станислав Каня. В народе шутили: "Лучше пусть Станислав Каня, чем на танке русский Ваня". Однако в очередной раз обеспечить стабилизацию путем политического маневра, связанного с обновлением руководства, не удалось.
Уже на протяжении 70-х гг. государство постепенно теряло свойственную административному хозяйству способность контролировать соотношение потребительских цен и доходов населения. Окончательно утеряна эта способность была в промежутке между летом 1980 г. и 13 декабря 1981 г. [360 с. 241]. Связано это было с небывалым обострением политической ситуации. "Солидарность" напирала на власть, и ублажать население традиционными сравнительно умеренными методами было уже невозможно.

Число членов "Солидарности" увеличивалось быстрыми темпами. Важно отметить, что несмотря на свою внешнюю оппозиционность, профсоюзное движение не несло в себе угрозу существующему строю. Оно лишь требовало его модификации, требовало привлечения к руководству страной всех влиятельных общественных сил, а это вполне устраивало большую часть населения.
Взгляды лидеров "Солидарности" были левыми, в значительной степени даже антирыночными. Среди требований, выдвинутых в ходе забастовки 22 августа 1980 г., присутствовали: увеличение зарплаты, ограничение экспорта продовольствия только излишками (что такое "излишки"? - Авт.), рационирование распределения всех мясопродуктов вплоть до стабилизации положения, подавление свободных цен и устранение системы валютных магазинов, сокращение сроков ожидания предоставляемых государством квартир т.п. Рыночных же положений в требованиях не содержало [531, с. 131-133].

Идеалом "Солидарности" начала 80-х гг. была своеобразная корпоративистская система, основывающаяся на трех китах": коммунистическое руководство страны, сама "Соли-

339
дарность" и Костел. Неудивительно, что при таком подходе к делу ПОРП и "Солидарность" стали постепенно пересекаться не только во взглядах, но и на персональном уровне. Было несколько членов ЦК ПОРП и даже один член Политбюро, являвшихся одновременно и членами "Солидарности". О пересечениях такого рода на уровне рядовых партийцев и говорить не приходится [544, с. 807].
В экономической области даже у оппозиционных интеллектуалов доминировали тогда в основном левые воззрения. В начале 80-х гг. группой интеллектуалов, имеющих сильное влияние на рабочее движение (Михник, Куронь, Модзалевский Литинский), была предпринята попытка заменить Леха Валенсу в качестве лидера "Солидарности" на инженера Анд-жея Гвязду - социалиста-радикала и сторонника рабочего самоуправления [544, с. 802]. В принципе, с этого момента можно было уже говорить о том, что между коммунистами-реформаторами и оппозиционерами-реформаторами нет особых различий. Двигаясь к идее о необходимости осуществления преобразований общества с разных сторон, они в итоге пришли примерно к одному и тому же. В дальнейшем и у тех, и у других происходил постепенный сдвиг во взглядах слева направо, но качественных различий в подходах к тому, как надо реформировать Польшу, между ними уже не было.

В этом состоит принципиальное отличие польской ситуации от той, которая сложилась в период перестройки в СССР, где основная часть руководства коммунистической партии осталась на консервативных позициях, так и не сумев интеллектуально продвинуться до того уровня, на котором стояли ведущие оппозиционеры-интеллектуалы. Этот же факт объясняет и специфику дальнейшего развития польских реформ, когда и правые, и левые, поочередно находясь у власти, осуществляли примерно одинаковые реформаторские начинания (в отличие от России, Болгарии, Белоруссии и других стран, где приливы и отливы реформ сильно зависели от политических метаморфоз).

Нельзя исключить того, что уже в начале 80-х гг. осуществилась интеграция правительственных и оппозиционных

340

интеллектуалов-реформаторов положившая конец делению общества на ПОРП и "Солидарность"(1), но тут задачу спасения старой системы взяла на себя армия.
Примерно к октябрю 1981 г всем стало ясно, что пропаганда, направленная против "Солидарности" не дала никаких результатов. Руководители промышленности и местные органы власти стали просто выжидать, кто же победит во всей этой заварушке [360, с. 248]. Экономика практически не работала. Снабжение населения стали осуществлять по карточкам, на прилавках магазинов остался один лишь уксус. Развал нарастал, и в декабре 1981 г. генерал Войцех Ярузельский, занявший одновременно посты партийного лидера, премьер-министра и министра обороны, ввел в стране военное положение, сохранявшееся до июля 1983 г.
"Солидарность" запретили, целый ряд влиятельных оппозиционеров был интернирован. О масштабах репрессий говорит тот факт, что впоследствии, летом 1984 г., из тюрем была выпущена в общей сложности 31 тыс. человек [451, с. 20].
Партию жестко вычистили военные. Реформаторское крыло, желавшее политических перемен, оказалось деморализовано. На местном уровне всякая деятельность заглохла. Военное руководство постаралось разработать новую идеологию - своеобразный "политический реализм". Сохранение власти недемократическими средствами оправдывалось соображениями национальной безопасности. Общество уверяли в том, что быстрая демократизация приведет к иностранной интервенции по типу той, что имела место в Чехословаки
и в

(1).Примерно подобным образом объединились технократы-социалисты и интеллектуалы-демократы в Венгрии к выборам 1994 г.

341
1968г. Получалось, в интересах самих же поляков было не стремиться к политическим переменам [467, с. 86](1).
Экономические реформы, напротив, при военном режиме ускорились

но они остались монополией военно-коммунистической элиты. В результате формальное разделение в рядах реформаторов укрепилось, хотя существенных различий в их взглядах уже не было. Оказавшиеся по разные стороны баррикад реформаторы с тех пор не слишком любят друг друга, но при этом нормально сотрудничают между собой, когда это требуется для решения важных политических и экономических вопросов.
Введение военного положения стало для Польши в какой-то степени аналогом того кризиса, который произошел в Венгрии в 1956 г. Это был шок. Поляки увидели, что их стремление к изменению общества, к демократизации, к повышению материального благосостояния не привело к успеху. Коллективные действия, массовое противостояние с властями обернулись контрвыпадом с их стороны. Конечно, трагизм событий, происшедших в свое время в Будапеште, был несопоставим с проблемами польского общества, пораженного введением военного положения, но избежавшего интервенции. И тем не менее в экономическом плане поляки должны были переориентироваться примерно таким же образом, как переориентировались за четверть века до этого венгры.
Введение военного положения, подавляющего сопротивление, стало окончательным признанием того, что власти не могут ублажить общество материально теми методами, которые использовались при Гереке. Ресурсов для этого нет и не будет. Но привычка потреблять много и ориентироваться на существующие в западных странах стандарты уже сформировалась. Поэтому после введения военного положения польское общество попыталось посредством индивидуальных действий достигнуть хотя бы того уровня жизни, который еще недавно имелся в стране.

(1).Имеющиеся на сегодня сведения говорят о том, что СССР не
планировал вторжения [229, с. 450]. Возможно, Ярузельский не знал этого, а возможно, сознательно стремился преувеличить фактор внешней угрозы для того, чтобы консолидировать общество и облегчить проведение реформ.

342
Люди готовы были работать и хотели, чтобы у них имелись возможности для получения высоких заработков. Однако, поскольку в старой экономической системе такого рода возможностей у них не было, поляки перестали ждать милостей от государства и начали стремиться к выходу за пределы сложившейся системы. Они стали стремиться к тому чтобы зарабатывать торговлей, индивидуальным бизнесом.
По оценке К. Мижеи, теневая экономика начала актив развиваться в Польше еще во второй половине 70-х гг., при Г ° реке. В основном она была связана с полулегальными действиями в области внешней торговли и валютных операций. Режии в какой-то степени поощрял привлечение в страну "теневой" валюты, поскольку она была нужна для обслуживания растущего внешнего долга. Деньги непонятного происхождения можно было класть в банки, а также использовать в сети специальных валютных магазинов. Можно было брать в аренду ресторанчики и лавочки, хотя легальный бизнес, как правило, все же содержал в себе существенный элемент нелегальщины, связанной с импортом-экспортом [452, с. 285-286]. Примерно в те годы в Европе становилась все более привычной фигура поляка, занимающегося разного рода мелкой торговлей(1).
Естественно, в 80-е гг. данная тенденция была подхвачена. Польский частный бизнес, происходящий, с одной стороны, из неколлективизированного сельского хозяйства, а с другой - из нелегальной активности 70-х гг., был самым мощным в Восточной Европе превосходил по значению даже венгерский (в Венгрии рыночная активность направлялась с 1968 г. в легальное русло). Но оказалось, что никакой индивидуальной альтернативы экономике советского типа не существует, даже несмотря на то что в Польше сохранялась значительная доля частной собственности. Переждать кризис за

(1).Один из авторов этой книги, в конце 70-х гг. оказавшись на улице захолустного болгарского городка, был вдруг встречен местными жителями с неописуемым энтузиазмом. Его приняли за поляка, приехавшего торговать. Узнав что гость - всего-навсего любопытствующий советский турист, не имеющий ни денег, ни товаров, горожане были сильно разочарованы.

343
счет приложения одних личных усилии невозможно. Ты двигаешься вперед , но система "бежит вслед за тобой", не отпускает тебя. Даже тогда, когда удается путем напряжения всех сил что -либо заработать, инфляция съедает имеющиеся у тебя сбережения, а дефицит съедает то время, которое приходится тратить на покупки вместо того, чтобы потратить его на работу или нормальный отдых.
Если еще в 1978 г. люди в основном считали, что плохое состояние дел в стране есть следствие распространения отдельных человеческих пороков - лености, пьянства, расточительности, а вовсе не сложившейся социальной системы, то в первой половине 80-х гг. стало постепенно вызревать
принципиально иное понимание проблем, стоящих перед польским обществом [440, с. 165-167].
Произошел ментальный сдвиг огромной важности. Именно в это время страна в основном стала готова к осуществлению радикальных хозяйственных преобразований. Противостояние в стремлении вырвать у власти дополнительный кусок общественного пирога сменилось готовностью к созиданию. Польша подошла примерно к тому же, к чему за период с 1956 по 1968 г. подошла Венгрия.

Исследования польских социологов показывают, что качественные изменения в экономическом сознании поляков произошли именно между 1980 и 1984 г. Если за ограничение высоких заработков в 1980 г. выступали 89,7% опрошенных, то в 1984 - только 56,1%. Гарантии полной занятости хотели в 1980 г. 77,8%, а в 1984 - только 53,4%. Разрешить дифференциацию доходов в соответствии с квалификацией работника намеревались 53,9% в 1980 г. против 80,9% в 1984 г.
Любопытно, что между 1984 и 1990 г. уже нет особой разницы по этим важнейшим параметрам. Пожалуй, лишь сторонников развития частного сектора экономики стало заметно больше во второй половине 80-х гг. (59,5% в 1984 г. против 74,5% в 1990г.).

"Крупнейшие изменения в польском общественном мнении относительно этатистских и рыночных принципов в экономической жизни,- делают вывод социологи,- произошли в начале 90~х гг. в результате "психологической революции", принесенной "Солидарностью". С тех пор изменения были

344
минимальными и постепенными, несмотря на введение свободного рынка в 1990 г." [349, с. 708, 725]. Примерно такие же выводы относительно изменения характера обществ держатся и в некоторых других исследованиях польских социологов, проведенных в 80-егг. [161, с. 271].
Новая власть вынуждена была двинуться дальше в сторону хозяйственной либерализации(1), что, в свою очередь по вело к дальнейшему росту цен. Качественно новый уровень инфляции был достигнут к 1982 г.- более 100%, после чего рост цен снизился до примерно 15% к 1985 г. [385, с. 72] Однако вскоре макроэкономические проблемы возникли вновь.
Для нас сегодня важны не детали противостояния правительства и народа, а общий итог вызванных этими постоянными битвами модификаций в экономике. Они оказались чрезвычайно существенными.
В 1982 г. страна начала осуществлять комплекс экономических реформ, основными элементами которых стали:
• усиление самостоятельности государственных предприятий посредством развития рабочего самоуправления и ликвидации ряда административных органов;

• отказ от системы централизованного планирования и

сохранение ведущей роли государства в распределении лишь ограниченной части продукции;
• частичная либерализация внутренних цен;

• частичная демонополизация внешней торговли и предоставление предприятиям возможности получать доходы от своего экспорта;

(1).Некоторые исследователи полагают, что на этом этапе развития польских реформ их авторы вдохновлялись примером чрезвычайно успешных технократических преобразований, осуществленных ранее авторитарными режимами в странах Юго-Восточной Азии (как раз к концу 70-х гг. эти успехи были у всех на слуху). Казалось, что при сохранении доминирующей роли государства и введении ограниченных элементов рыночного хозяйства можно совершить экономическое чудо [544, с. 804].
Другие исследователи прослеживают теоретические истоки реформ в глубинах национальной польской экономической мысли, отмечая влияния на. реформаторов начала 80-х от идей Оскара Ланге и Влодзимежа Бруса [ 360, с. 196,197].

345

- открытие страны для ограниченных иностранных инвестиций;
- либерализация системы оплаты труда [342, с. 5].
Уже к апрелю 1983 г. на 6,5 тыс. предприятий страны созданы рабочие советы, однако им были переданы по большей части консультативные функции. Вопрос назначения кадров остался, за экономическим центром [360, с. 275].
С либерализацией цен дело пошло несколько лучше. К 1987 г. в результате осуществления реформ 55% товаров и услуг для населения уже реализовывалось по договорным ценам. В том числе по двум процентам товаров и услуг предприятия должны были соблюдать обязательные правила расчета цен; по 11 % устанавливались пределы возможного повышения; по 30% повышение разрешалось при условии предварительного информирования соответствующего государственного органа, которому было дано право отсрочки повышения до трех месяцев. Полностью свободное договорное ценообразование, не ограниченное какими бы то ни было условиями, применялось по отношению к 18% товаров и услуг для населения. Это были в основном некоторые продовольственные товары, а также продукция частного и кооперативного секторов экономики [177, с. 474].
Но основой установления договорных цен стали определяемые правительством "обоснованные издержки", а вовсе не реальные затраты предприятий. Кроме того, многие цены могли на длительный период времени замораживаться. "В результате,- делал вывод Л. Бальцерович,- договорные цены устанавливались на уровне, не обеспечивающем рыночного равновесия" [10, с. 306].
Традиционную систему осуществления платежей в бюджет, при которой разные предприятия платили по-разному, заменили единой налоговой системой. Но на практике оказалось,

(1).Ланге считается первым теоретиком концепции рыночного социализма, разработавшим ее еще в 30-х гг. на основе полемики с Людвигом фон Мизесом. Брус же издал в 1961 г. труд, ставший настольной книгой всех реформаторов той эпохи [228; 118-119].
Впрочем, возможно большую роль в осуществлении польских реформ сыграли не ориентация на азиатскую практику и польскую теорию, а изучение близкого как во временном , так и в географическом плане венгерского примера.

346

что налоговые льготы предоставляются столь широко ,что система опять стала сильно индивидуализированной . Например, получаемые разными предприятиями совокупные льготы по налогу на прибыль в 1987 г. достигали уже трети всей собираемой массы этого налога. Примерно такую же долю от общей суммы государственных расходов составляли всевозможные дотации предприятиям [10, с. 307]. И это неудивительно. Ведь как только то или иное предприятие оказывалось в трудном положении, государство начинало его спасать.
Итак, к тому моменту, когда Польша быстро двинулась в сторону рыночной экономики, она представляла собой весьма своеобразную картину.
С одной стороны, 18% ВВП в стране производилось частным сектором (с учетом кооперативов - 28%), причем не таким, какой возник в СССР в период перестройки, а значительно более устойчивым, существовавшим уже много лет и имевшим реальный опыт работы пусть в искаженных, но все же рыночных условиях. Можно сказать, что почти четвертая часть экономики готова была сразу (без раскачки, оханий и жалоб на тяготы реформ) включиться в созидательный процесс. Более того, по оценке Я. Ростовского, в 80-е гг. примерно 35-45% всех личных доходов поляков уже составляли доходы, полученные от частной экономической деятельности. Иначе говоря, влияние частного сектора на текущую жизнь граждан, на их опыт приспособления к труду в условиях, когда все зависит от тебя самого, а не от государства, было даже больше, чем это представлялось официальной статистикой [169, с. 416, 425]. В этом плане поляки имели явное преимущество по сравнению с нами.
С другой стороны, примерно три четверти экономики все же относилось к государственному сектору. Внешне данный сектор тоже подвергся значительным переменам, и это определяло преимущества польских хозяйственников в сравнении с их российскими коллегами на момент старта радикально реформы. Директора предприятий пользовались самостоятельностью, хотя и были ограничены рядом спускаемых центра предписаний, причем в значительно большей степе нежели предполагалось концепцией реформы. Немалую роль играли советы трудовых коллективов на всех предприятиях

347
кроме "имеющих существенное значение для народного хозяйства" [10, с. 303].
В отношениях между директорами и советами трудовых коллективов явно доминировали первые (это уже раньше показал опыт Югославии). Советы зачастую вели себя пассивно. По оценкам польских социологов того времени, почти
70% всех решений на предприятиях принималось по предлога директора. Рабочие советы утверждали то, что им предлагалось, практически без всяких поправок и без консультаций с кем-либо на стороне. На многих предприятиях компромисс между интересами директоров, коллективов и партийных органов достигался посредством образования неформальных управленческих четверок в составе руководителя предприятия, секретаря парторганизации, председателя профкома и председателя рабочего совета [158, с. 147, 152].
Таким образом, можно сказать, что менеджеры практически вышли как из-под контроля вышестоящих органов власти, так и из-под контроля трудовых коллективов. На практике они вели себя почти как собственники своих предприятий.
Получился почти что рынок. Однако не следует забывать о том, что опыт договорного ценообразования в условиях, когда ограничителями цен являются не объективные рыночные моменты (уровень платежеспособного спроса, сила конкурентов, валютный курс), а субъективные бюрократические (воля чиновника), развивает в хозяйственниках не столько предпринимательские функции, сколько лоббистские. В настоящих рыночных условиях лоббизм нужен гораздо меньше, и, самое главное, он не дает полезного эффекта для экономики в целом, не делает реформу более приемлемой для населения.
В конечном счете вышло так, что, несмотря на существенную либерализацию экономики, правительство сохранило возможность навязывать предприятиям выпуск товаров "национального значения" [360, с. 276]. Вследствие этого 80% реализуемых товаров производственного назначения распределялось все же не рынком, а государством. Главной формой такого распределения стало так называемое "обязательное посредничество", в рамках которого централизованно назначенные организации оптовой торговли оказались исключительными

348
продавцами определенных товаров, зависящими от приоритетов спускаемого сверху плана [10, с. 305].
Сохранилась в основном и старая инвестиционная политика. Только 15% проектов, принятых в 70-х гг., отменили из-за нехватки средств в 1982-1983 гг. Правительство основывалось на том, что бюджетную экономию надо вводить лишь постепенно, поскольку в противном случае существует опасность роста безработицы [360, с. 277, 288].

Более того, следует учитывать, что никакие либеральные послабления не преобразовывали саму структуру государственного сектора экономики, ориентированного с 50-х гг. на оборонные цели и на развитие тяжелой промышленности (уголь, черная металлургия). Поляки сами называли эту ситуацию "сталинизмом угля и стали". Переход к рынку для предприятий этих отраслей никак не мог сделаться более легким от того, что в частном секторе экономики работа велась на гораздо более эффективных принципах. Возможности же бюджета по социальной поддержке населения резко ограничивались огромным внешним долгом, который в течение 80-х гг. возрос еще примерно в два раза, превысив в общей сложности $41 млрд. И это если не считать долг в 5,6 млрд. переводных рублей перед СССР [385, с. 79].

Наконец, надо отметить, что во внешнеэкономической сфере предприятия получили возможность выхода на международный рынок. Но бюрократические ограничения и отсутствие собственных навыков работы с потенциальным покупателем у предприятий, желающих экспортировать продукцию, существенным образом ограничивали развитие торговых связей. Кроме того, валютный курс был нерыночным, экспорт не окупался и требовал дополнительных субсидии [10, с. 310].
Таким образом, состояние польской экономики в преддверии радикальной реформы было противоречивым. Оно создавало возможность для более быстрого вхождения значительной части предприятий в новые условия, но отнюдь не делало трансформационный шок более легким для миллионов работников проблемных предприятий - кстати, именно тех работ-

349
ников, которые своими активными действиями в "Солидарности" способствовали началу этой реформы.
Недовольство общества трудными условиями жизни и половинчатыми преобразованиями постепенно нарастало, и правящие круги страны стали приходить к мнению о необходимости углубления экономических реформ, а возможно, даже о проведении реформ политических. Рабочий класс напирал а это означало, что властью надо делиться.
Весьма характерным в этом плане является выступление Войцеха Ярузельского на одном из партийных пленумов. "Кто хочет иметь все,- сказал он, обращаясь к товарищам по партии в результате может не иметь ничего или почти ни чего, в чем мы с горечью убеждались не раз в прошлом" (цит.по: [158, с. 128]).

Менялись постепенно и представления о том, как должна развиваться экономика, у государственной элиты и менеджеров предприятий. Привлекавший внимание еще недавно идеал сильного авторитарного государства восточного типа теперь померк. И номенклатура, и менеджеры почувствовали новые возможности, предоставляемые рынком, и стали ориентироваться на соблазнительные европейские образцы. Теперь все представители польской элиты стремились к тому, чтобы поскорее ввести капитализм, в котором они сами станут капиталистами.
В этом же направлении изменялись постепенно и взгляды лидеров польской оппозиции, хотя экономисты, стоявшие за "Солидарностью", были в тот момент, пожалуй, все же менее радикальны, чем экономисты, стоявшие за правящей элитой.
Последние резко отвергали коммунистическую экономику в любой ее форме. После очевидного краха югославской модели рабочего самоуправления никто из квалифицированных специалистов уже не выступал против частной собственности.
"Массы в известной мере еще жили идеями производственной демократии. "Солидарность" должна была это учитывать даже при том, что такого рода подход противоречил здравому смыслу [544, с. 814-815]. Возможно, это было одной из причин того, почему в Венгрии 90-х гг. приватизация с привлечением стратегических инвесторов шла лучше, чем в Польше.

350

Тем не менее на переговоpax в Магдаленке, состоявщихся осенью 1988 г., руководители вышедшей из подполья "Солидарности" (а точнее, интеллектуалы, тесно сотрудничающие с профсоюзом) поддержали идею номенклатурной приватизации, ставшей доминирующей в последнем коммунистическом правительстве Мечислава Раковского, находившегося у власти с октября. Власти готовы были продать
собственность номенклатуре по низким ценам и полностью

перейти к капитализму, хотя, возможно, в политической сфере у Раковского тогда еще сохранялось стремление поддерживать авторитарный режим типа южнокорейского или мексиканского [544, с. 802, 812].
Правительство Раковского действительно разрешило в конце 1988 г. широкомасштабную "корпоративизацию" государственных предприятий. Участники этого процесса получили разного рода льготы, и в результате буквально за год (до начала посткоммунистического этапа реформ) число имеющихся в стране акционерных компаний резко выросло [452, с. 288; 468, с. 643-644]. В дальнейшем новый частный сектор сыграл важную роль в ускорении экономического развития страны.
Что же касается политических иллюзий коммунистической элиты, то они скоро должны были уступить место реалистическому взгляду на вещи. Коммунисты не имели сил для того, чтобы спасти экономику от развала, и это делало их политически нежизнеспособными. Расставаться с властью был тяжело, у целого ряда руководителей (за исключением наиболее продвинутых) сохранялся еще соблазн посидеть на штыках, но когда в феврале 1989 г. трое генералов демонстратив-

351
но покинули заседание ЦК ПОРП, стало ясно, что обойтись без перемены системы уже не удастся [161, с. 23](1).
Тем не менее важно отметить, что к тому времени, когда коммунистам пришлось расстаться с властью, они представляли собой такую же реформаторскую структуру, как и оппозиция , но просто в отличие от нее не имели народной поддержки.
Положение, создавшееся в Польше к концу 80-х гг., М Домбровский назвал "синдромом неплановой и нерыночной экономики". Этот синдром, повторявшийся в различных странах в переходный период, характеризуется тем, что на микроэкономическом уровне у предприятий нет достаточной мотивации к труду (старые административные стимулы уже не действуют, а новые рыночные - еще не включились), тогда как на макроэкономическом уровне отсутствует возможность достичь даже элементарного равновесия (правительство не имеет средств, чтобы профинансировать все те расходы, которые оно вынуждено на себя брать).
Более того, в этой ситуации слабое правительство, которое уже потеряло власть, основанную на политической диктатуре и терроре, а потому не имеет легитимности, оказывается готово ради своего выживания покупать временный социальный мир в обмен на расширение выпуска денег. Такого рода положение, создавшееся в Польше в 1987-1989 гг., впоследствии повторилось в Румынии после коллапса диктатуры Николае Чаушеску, в Болгарии и Албании, а также в бывшем СССР в 1989-1991 гг. [325, с. 262].

(1). Постепенно возможность смены системы была осознана и народом, о чем свидетельствует польский анекдот. Старик вознамерился купить мясо. Но стоит громадная очередь. Торговлю все не начинают. Старик клянет вождя, партию - всю систему. Какой-то человек говорит ему: "Если бы ты пикнул также в недавние времена, то сделали бы пиф-паф, и проблемы бы не существовало". Старик возвращается домой обескураженный. Жена спрашивает: "Что, у них уже и мяса нет." - "Много хуже,- отвечает старик,- у них нет уже и пуль"(цит. по: [161, с. 24]).)