Травин Д., Маргания О. Европейская модернизация

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 8. ПОЛЬША: ЧУДО, КОТОРОГО НЕ ЖДАЛИ

"Его неправильно называют банкротом: на самом деле он полоумный того типа, который я именую польскими романтиками... Ведь этот человек ни разу в жизни не действовал разумно... Приказчиком он мечтал об изобретениях и университете; поступив в университет, начал баловаться политикой. Потом вместо того, чтобы сколачивать деньгу, стал ученым и вернулся сюда гол как сокол... Наконец, принялся сколачивать состояние, но опять-таки не как купец, а как воздыхатель барышни, которая с давних пор славилась своим кокетством. Но и этого мало: получив и барышню, и состояние, он бросает то и другое..."
Болеслав Прус

Польская экономическая реформа 90-х гг., возможно, является одним из наиболее удивительных явлений в мировой истории XX века, или уж, во всяком случае, в истории западного общества. Германское "экономическое чудо", поразившее мир в 50-е гг., покоилось на многовековой хозяйственной культуре немцев. Успешные экономические реформы в ряде латиноамериканских стран произошли после десятилетий ошибочных действий, в результате которых все же был накоплен определенный опыт преобразований. В других странах (например, в Чили) к моменту реформ хотя и не было за спиной этих мучительных десятилетий, зато имелись твердая рука, обеспечивающая порядок, и общественный консенсус, сложившийся на почве отрицания марксистского эксперимента, неожиданно свалившегося на голову народа. В Польше

(1).Первоначальный вариант данной главы был опубликован в журнале "Звезда" [195].

298
сложилась, казалось бы, совсем иная ситуация, сильно напоминающая то, что нам знакомо по советскому прошлому.
Долгое время Польша не имела у себя ни развитого бизнеса, ни глубокой предпринимательской культуры, ни даже нормальной, эффективно работающей государственной администрации. Вместо этого за плечами польского общества были лишь многие десятилетия борьбы за независимость и национальную целостность. А это ведь не слишком располагает к экономическому процветанию. Практически ни разу с момента восстановления независимости и вплоть до середины 90-х гг Польша не вызвала в мире хоть сколько-нибудь серьезного интереса своими экономическими деяниями.
И вот Польша смогла сделать три на первый взгляд удивительные вещи.
Во-первых, она быстро перешла от социализма к капитализму, в частности добилась политической, финансовой и законодательной стабильности, не растягивая приобретаемое от перехода "удовольствие" на десятилетия. И это при том, что венгерский и югославский опыт основывались на постепенных преобразованиях.
Во-вторых, она не просто создала рыночную экономику, но создала экономику настолько эффективную, что темпы роста ВВП вскоре после осуществления комплекса реформ стали одними из наиболее высоких в Европе. И это при том, что Польша никогда не была на "хорошем экономическом счету" даже по восточноевропейским меркам.
В-третьих, она добилась этих результатов без диктаторского режима, без кровавого подавления недовольных из числа тех, кто понес с переходом к рынку существенные материальные и моральные потери. И это в стране, хорошо известной своими многочисленными восстаниями. Более того, даже приход на смену правому правительству левой администрации не внес существенных перемен в экономическое развитие страны.

Конечно, польский пример не является уникальным для Восточной Европы. И Чехия, и Венгрия, и Словакия, и Словения, и Хорватия прошли, в целом, тем же путем. Но польский пример, наверное, остается все же самым ярким. Польша

299

была первой страной, взявшей старт в забеге к рынку, строящемуся без всяких ограничений типа рыночного социализма. Польша первой добилась того, что трансформационный спад полностью преодолен и докризисный ВВП существенным образом превышен. Наконец, именно из Польши пришел к нам термин "шокотерапия", породивший такие страсти в политической и идеологической сферах.
Нельзя сказать, что польский пример является образцом во всех отношениях. Напротив, практически каждая восточноевропейская страна внесла свой вклад в развитие реформаторского процесса. Полякам не удалось обеспечить такую финансовую стабильность, какая имелась в Словении, не удалось добиться такой политической стабильности, какая в середине 90-х гг. отличала Хорватию, не удалось быстро провести столь же масштабную приватизацию, как в Чехословакии, не удалось стать столь же привлекательным объектом для иностранных инвестиций, каким является Венгрия. И все же именно по успехам Польши в первую очередь стали судить об успехах реформ в Центральной и Восточной Европе. Эта страна представляет собой сегодня знаковое явление.

ПИРРОВА ПОБЕДА

Специфика модернизации польской экономики состоит в том, что ее первоначальный (причем довольно длительный) этап проходил в тот период, когда Польша не имела своей государственности. Страна была разделена между тремя соседними державами - Россией, Австро-Венгрией и Пруссией впоследствии Германией).
Каждая из них шла к построению современной экономики своим особым путем, а потому к концу Первой мировой войны, т.е. к тому моменту, когда Польша стала вновь целостной и независимой, она включала в себя весьма различные по характеру и уровню развития территории. Причем различие это было связано не только с тем, что одни регионы имели, скажем,

300
лучшие природные условия для использования в промышленных и торговых целях (такое существует всегда, в любой стране), но в основном с тем, что на западе, на востоке и на юге сложились существенным образом отличающиеся друг от друга производственные традиции.
Западные земли входили ранее в состав Пруссии (Германии) - государства, осуществившего земельную реформу еще в начале XIX века (на населенных поляками землях герцогства Познаньского она была проведена несколько позднее) и наиболее динамично развивавшегося перед Первой мировой войной. Земельная реформа создала крупные, эффективно работающие хозяйства. Таким образом, на западных землях к моменту восстановления независимого польского государства уже около столетия существовала нормальная сравнительно модернизированная экономика, ориентированная на развитой германский рынок.
Правда, около полумиллиона немцев эмигрировало в Германию после того, как возникло польское государство. И это в значительной степени подорвало ту хозяйственную культуру, которая сложилась на западе страны. Однако большая часть - порядка миллиона немцев - осталась в тех местах, где они проживали на протяжении многих лет: в Познани, Верхней Силезии и Померании (а также в находящейся восточнее Лодзи). Поэтому преемственность между старыми и новыми временами сохранилась, и хозяйственная культура немецких земель легла в основу экономической модернизации независимой Польши [295, с. 57]. Как германская модернизация ранее в значительной степени определялась культурным заимствованием из Англии, Франции, Бельгии, так и польская модернизация теперь покоилась на фундаменте немецких успехов XIX столетия.
В тех же землях, которые не находились под непосредственным германским культурным воздействием, хозяйственная ситуация была более сложной.
Противоречивым оказалось положение на востоке, входившем ранее в состав Российской империи в качестве Царства Польского. Земельный вопрос там был решен даже позже, чем в Австро-Венгрии (в 60-е гг. XIX века). Дифференциа-

301
ция крестьянства проходила медленно, и соответственно медленно развивался рынок.
Правда, существовали отдельные промышленные регионы, выделявшиеся на общем, не слишком ярком, российском фоне. Объем промышленного производства на душу населения в Польше был в два раза выше, чем в среднем по России. Польша добывала 40% угля и выплавляла 23% стали империи к концу XIX столетия [277, с. 18]. Но эти отдельные прорывы качественным образом не меняли ситуацию. Кроме того восточные территории были в основном ориентированы на российский рынок, исчезающий из-за проведения большевиками автаркической хозяйственной политики. Они были оторваны от европейской хозяйственной культуры, а потому имели наихудшие условия для развития. Модернизация на востоке Польши к моменту восстановления национального государства фактически еще только делала свои первые шаги.
Южные земли входили ранее в состав Австро-Венгрии. Там земельная реформа была осуществлена только в середине XIX века, но ее результатом стало появление множества мелких крестьянских хозяйств (земельной площадью в среднем по 5 га), не ориентированных на рынок и не имеющих серьезного потенциала для развития. Галицийское крестьянство было одним из беднейших в Европе. Кроме того, дальнейшее развитие экономики (в первую очередь, промышленности) в значительной степени тормозилось неурегулированностью финансовых, политических и этнических проблем дуалистической монархии. Впрочем, поскольку в состав этих земель входили некоторые исторически более развитые регионы, юг страны имел определенные перспективы для развития.
Перед Первой мировой войной вывоз продукции из германской части будущей Польши составлял 3,886 млн. злотых, из российской части - 3,169 млн. злотых (это при том, что в данной части проживало почти 60% населения будущего независимого государства), из Галиции - всего лишь 294 млн. злотых. Производительность труда в аграрном секторе экономики также четко демонстрировала качественные различия. Германская часть почти в три раза превосходила по этому показателю Российскую и в пять раз - австрийскую часть.

302
Обеспеченность скотом на западе была в два раза выше чем на востоке и в три раза выше, чем на юге. Неудивительно, что после стабилизации финансового и политического положения в Польше во второй половине 20-х гг. доля западных земель в экспорте зерна составила 70%, а в экспорте овощной и животноводческой продукции она была даже больше [329, с. 20,23,29](1).
О том, насколько различными были условия жизни на западе, с одной стороны, и на юге и востоке, с другой, свидетельствуют также и данные о народном образовании. Еще в середине XIX века в Пруссии около 90% польских детей имели начальное образование, в Царстве Польском и Галиции соответственно 28 и 20%. Похожая ситуация сложилась и с культурой быта: в 1914 г. в прусской части Польши в кирпичных домах жил уже 71 % крестьян, но в других землях их доля была все еще невелика - от 1,4% в Галиции до 11% в Царстве Польском [73, с. 572, 578].
Особо следует выделить вопрос о предпринимательской культуре. По оценке И. Беренда, "большая часть польской буржуазии имела иностранное происхождение" [277, с. 34]. Только применительно к бывшей германской части Польши можно было говорить о формировании национальной буржуазии, о появлении предпринимателей, способных развивать самостоятельный бизнес. Да и там эффективно работающими предпринимателями в основном были немцы. В других же частях страны "класс польских коммерсантов практически отсутствовал, а торговля полностью находилась в руках евреев" [334, с. 242]. Помимо проблем экономических такое положение дел создавало еще и проблемы национально-политические. Причем дело здесь было не только в евреях.

Неравномерность и даже противоречивость развития страны, связанная с использованием различных подходов к

(1).При этом производительность труда в производстве таких основных для данного региона культур, как рожь и картофель, даже на наиболее передовых польских землях уступала производительности труда в германском сельском хозяйстве на 25% и во французском сельском хозяйстве на 13% [295, с. 58].

303
модернизации, дополнялись неравномерностью и противоречивостью, связанными с весьма пестрым национальным составом нового польского государства. При переделе земель, происшедшем после Первой мировой войны, Польша, ставшая вдруг не только независимой, но еще и сравнительно большой по территории и численности населения, явно одержала пиррову победу.
Формально возникло государство, которое чуть ли не на равных могло держать себя с ведущими европейскими державами. На фоне резко ослабевших и скукожившихся Австрии и Венгрии, а также скромно державшей себя Чехословакии, Польша казалась лидером восточноевропейского региона. Однако в плане возможностей для нормального политического и экономического развития она явно проигрывала своим южным соседям. Именно Польша (наряду с Югославией) в наибольшей степени унаследовала национальные проблемы своих "родительниц" - Австро-Венгрии и России. Те проблемы, которые поглощали лучшие силы империй, и отвлекали от решения задач модернизации.

Более 30% населения Польши составляли национальные меньшинства - украинское (14,3%), еврейское (7,8%), немецкое (4,7%) и белорусское (3,9%), причем унитарное построение государства, в котором меньшинства не имели территориальной и культурной автономии [74, с. 98], было даже более консервативным, чем построение дуалистической Австро-Венгрии после 1867 г.
Нельзя сказать, что другие наследники дуалистической монархии были дальновиднее и стремились не повторить ошибок "покойницы". Но Австрия и Венгрия оказались обкромсанными в силу собственной слабости, а также того, что Франция и Великобритания сознательно шли на унижение своих основных противников в минувшей войне. Чехословакия с ее сравнительно высокоразвитым в культурном отношении

населением, несмотря на сохранение многонациональности, сумела поддержать высокую степень управляемости внутренними процессами. Что же касается Польши, то она в полной мере испытала на себе все "прелести" пребывания в качестве своеобразной миниимперии.

304

В первые годы существования независимого польского государства правительство стремилось просто не замечать многочисленных национальных проблем. Доминировала тенденция к тому, чтобы при помощи мер законодательного и административного воздействия ассимилировать национальные меньшинства и добиться формирования некой однородной -массы польского населения. Даже в Югославии признавалось на первом этапе существования государства наличие сербов хорватов и словенцев. В Польше ничего такого не было. Иначе говоря, уроки Австро-Венгрии ничему не научили польскую политическую элиту. Она осуществляла политику которая в империи Габсбургов доказала свою абсолютную неэффективность еще в первой половине XIX столетия.

Естественно, применение подходов столетней давности создавало одну проблему за другой, и после переворота, осуществленного в 1926 г., новая власть попыталась пересмотреть свои взгляды на национальную политику. Важнейшей задачей государства стало примирение различных народов, достигаемое за счет уступок в социальной и культурной сферах [334, с. 156]. Однако в целом данное изменение политики качественным образом не повлияло на положение дел в стране, а потому на протяжении всего межвоенного периода в Польше сохранялся вялотекущий межнациональный конфликт.
Наконец, еще одним фактором, существенно осложнившим ход модернизации экономики, стала раздробленность политических сил страны, оказавшихся совершенно не готовыми к консолидации во имя национальных интересов. Если Чехословакия консолидировалась демократическим путем, Венгрия - авторитарным, а Австрия балансировала между этими двумя вариантами со сравнительно небольшими для экономики потерями, то Польша, традиционно сильная своими раздорами, попеременно оказывалась жертвой то чересчур слабого авторитаризма, то чересчур сильного соперничества "демократов". Причем в отличие от Югославии, которая являлась монархией и обладала, таким образом, хотя бы относительно консолидирующей общество фигурой короля, Польша как республика не имела даже подобного фактора стабильности.

305

Тем не менее начало развития независимой польской экономики было вроде бы не таким уж сложным. Главной финансовой проблемой в конце 1918 г. являлась валютная неразбериха. Как и в Югославии, на территории Польши к моменту завершения Первой мировой войны существовало несколько денежных единиц. Кроме австрийской кроны, немецкой марки и русского рубля, функционировавших соответственно в южной, западной и восточной частях страны, использовались в обращении также военные рубль и марка, эмитированные оккупационными властями [535, с. 41]. Однако заменить все это разнообразие денег на единую польскую марку не составило значительного труда.
В остальном же исходное положение Польши нельзя было назвать кризисным. У страны не было ни столь серьезных структурных проблем, какие испытывала Австрия с ее гипертрофированно раздутой столицей, ни столь тяжелого бремени репараций, какое лежало на германской экономике, ни столь серьезных социально-политических проблем, с какими столкнулась Венгрия, попавшая в "плен" к советам. Польше советская власть, декларировавшая необходимость национализации и ограничения свободы хозяйственной деятельности частных предпринимателей, возникала в отдельных местах, но не смогла консолидироваться и в итоге уступила власть авторитарному лидеру Юзефу Пилсудскому, который возглавлял государство вплоть до принятия конституции.
Пилсудский тут же ввязался во внешнеполитическую авантюру на Украине, завершившуюся серьезной войной с

306

советской Россией(1). В подобной ситуации около половин государственного бюджета страны стали поглощать военные расходы [103, с. 255]. Попытки каким-то образом сбалансировать бюджет оказывались непопулярными. Как заметил американский наблюдатель того времени, в определенных кругах общества доминировала идея о том, что в Польше в принципиально невозможно добиться никакой финансовой стабильности поскольку новое государство обладает слишком малым запасом золота [267, с. 49]. Очевидно, руководствуясь этим соображением, правительство не слишком налегало на налоговый пресс. А идея сокращения государственных расходов вообще никак не привлекала элиту общества.
В 1919 г. министр финансов попытался, правда, осуществить первую попытку стабилизации польской марки, создав долларовый фонд для проведения валютных интервенций, но весной 1920 г. все собранные деньги ушли на войну с большевиками [267, с. 59]. Старая австро-венгерская практика, в соответствии с которой война не давала осуществить финансовую стабилизацию, сразу прижилась на польской почве.
Не только бюджет, но и вся национальная экономика оказались построены по мобилизационному принципу, который

(1). Данная война не была, конечно, следствием одного лишь авантюризма польского руководства. Во многом она определялась вынашиваемыми в Москве планами мировой революции, желанием прорваться с войсками в революционную Германию. Но и Пилсудский, со своей стороны, руководствовался идеями превращения собственной страны в маленькую империю (своеобразную копию бывшей Австро-Венгрии), включающую Польшу, Литву, Украину, Белоруссию. Глава правительства Польши Игнатий Падеревский даже послал американскому президенту Вудро Вильсону меморандум о необходимости создания Соединенных Штатов Польши [277, с. 148]. Реализация такого рода планов, как уже показал к тому времени опыт развития межнациональных конфликтов в Австро-Венгрии, могла только затормозить дальнейший ход модернизации в польском государстве.

307
сформировался в Европе еще во время Первой мировой войны , а теперь был перенят новым государством для решения своего спора с соседом. В течение всего 1919 г. и на протяжении большей части 1920 г. в Польше широко практиковались субсидирование экономики, контроль за ценами и за валютными операциями, за распределением товаров. Импорт и экспорт осуществлялись только посредством получения государственных лицензий [267, с. 34].

Лишь в октябре 1920 г. был заключен мир, но и после этого на протяжении нескольких лет не удавалось обеспечить финансовую стабилизацию по причине бесконечной правительственной чехарды и значительного бремени военных расходов. Дополнительным фактором нестабильности стало отсутствие эффективно работающего бюрократического аппарата. Ведь Польша была новым государством. Если Австрия, к примеру, страдала от избытка чиновников, то здесь не имелось даже необходимого числа людей, способных организовать нормальное функционирование государственной машины.
В конце 1921 г. была осуществлена первая робкая попытка добиться финансовой стабилизации. Министр финансов проф. Михальский разработал программу радикального сокращения расходов и увеличения налогов. Сейм принял ее, но внес многочисленные исправления [334, с. 105]. В результате реализация программы не увенчалась успехом, дав некоторый результат лишь на короткое время. Затем нестабильность опять стала нарастать, и к лету 1923 г. произошло значительное падение польской марки, что было связано, по всей видимости, с падением немецкой марки, так как Польша и Германия были крепко связаны в области торговли [267, с. 65].

С внешней торговлей дела вообще обстояли из рук вон плохо. Российский рынок, на который ранее была ориентирована значительная часть восточнопольской экономики, практически перестал для нее существовать. Оставался, правда, Запад , но в этот период времени страна сильно пострадала от падения мировых цен на традиционные товары польского экспорта [259,с. 135, 140].
Вследствие накопления всех этих проблем государство прибегло к неумеренной денежной эмиссии, пытаясь свести

308

концы с концами в бюджете. Возникла инфляция, которая достигла своего пика в 1923 г. и оказалась значительно более масштабной чем в Австрии и Венгрии [115 с. 33], хотя перед Польшей в отличие от этих стран даже не стоял вопрос о том, чтобы платить репарации странам-победительницам. Только германская и российская инфляции были по своим размерам масштабнее польской.
Лишь формирование внепарламентского правительства во главе с Владиславом Грабским (одновременно являвшимся и министром финансов) в самом конце 1923 г. позволило осуществить комплекс стабилизационных мероприятий. Осознание того факта, что противоречия между исполнительной и законодательной властью препятствуют проведению жестких мер, вынудило Сейм передать правительству часть своих полномочий в финансовой сфере. Грабский сумел неплохо воспользоваться новыми возможностями. Были существенно сокращены правительственные расходы (в том числе военные). Улучшился сбор налогов - в частности потому, что их стали рассчитывать не в постоянно обесценивающейся валюте, что ранее приводило к колоссальным потерям бюджета, а на основе золота. Существенно повысились акцизы на алкоголь, сахар, спички. Дополнительно был введен налог на имущество. Бюджет 1924 г. удалось свести без дефицита, благодаря этому перестали осуществлять денежную эмиссию для затыкания прорех в государственном хозяйстве. Временно существовавший ранее правительственны эмиссионный орган был преобразован Грабским в независимый от исполнительной власти Национальный банк Польши [334, с. 107-108; 103, с. 269].
Правительство Грабского продержалось у власти примерно два года и успело за это время провести денежную реФор-

309
му, результатом которой стало появление с 1 мая 1924 г. новой национальной валюты - злотого. Поначалу злотый был жестко привязан к доллару, причем курс польской валюты, видимо для придания ему солидности был точно равен курсу швейцарского франка [362,с.44].
Впрочем, финансовая стабилизация была не слишком удачной. Польское правительство не обладало той степенью автономности, какая была у австрийского и венгерского правительств под контролем Лиги Наций. Парламентский режим казался слишком слабым и не способным принять необходимые меры по поддержанию финансовой стабильности. Политические партии оказывали непрерывное давление на правительство ради поддержания высоких государственных расходов. В бюджете снова возник дефицит, и инфляция после некоторого затишья стала давать о себе знать [259, с. 140].
Финансирование бюджетного дефицита на этот раз осуществлялось более аккуратно, чем в период гиперинфляции. Правительство выпустило ценные бумаги, которые находились в обращении наряду с банкнотами Банка Польши. Однако уже к концу 1925 г. объем правительственных обязательств превысил объем денежной массы, что, естественно, подорвало финансовую стабильность [295, с. 64].
Сказались, по всей видимости, и ошибки, допущенные самим Грабским.
Во-первых, злотый после фиксации оказался завышен, что нанесло удар по конкурентоспособности польских товаров на мировом рынке. Связанное с этим неблагоприятное состояние платежного баланса подорвало стабильность национальной валюты.
Во-вторых, в отличие от руководителей Австрии (Зейпеля)и Венгрии (Бетлена), прибегавших в это время к помощи
Лиги Наций для получения крупного международного займа, способного обеспечить стабильность новой национальной валюты (шиллинга и пенге соответственно), Грабский отверг
идею зарубежной помощи, так как не хотел ставить свою страну под контроль эмиссаров Лиги.
Польский премьер надеялся на то, что зарубежные кредиты сами придут в страну (да еще на более выгодных условиях),

310
как только национальная валюта стабилизируется. Но этого так и не произошло, поскольку доверие мировых финансовых рынков к новому польскому государству было пока не слишком высоким.
В то время как Австрия и Венгрия уже успешно осуществляли финансовую стабилизацию на основе взаимовыгодного и равноправного сотрудничества с Лигой Наций, Польше пришлось прибегать к авральным мерам для мобилизации иностранной валюты(1). На невыгодных для страны условиях была продана часть национального имущества; шведскому концерну предоставили монопольное право на производство и продажу спичек. Но все эти меры так и не помогли. Финансовый рынок вынес свой жестокий вердикт непоследовательной реформе Грабского [334, с. 109].
Злотый упал примерно наполовину, Грабский же должен был освободить место для других реформаторов. Постепенно становилось ясно, что нужны какие-то серьезные политические изменения, а не только перетасовка премьер-министров, каждый из которых по объективным обстоятельствам вступал в противоречия с парламентом.
Проблемы нарастали практически повсюду, а не только в государственном хозяйстве. Особой головной болью для властей становилась система социального страхования, сформированная уже в 1920 г. Помимо того что она налагала дополнительное бремя на бизнес, взносы, платившиеся как работниками, так и работодателями, поступали не в государственный бюджет, а в особый фонд, оказавшийся практически под полным контролем социалистической партии. В итоге эти средства стали активно привлекаться для проведения разного рода политических кампаний [334, с. 235]. Экономика страда-

(1).Возможно, на таком своеобразном решении Грабского сказалась трагическая история польского народа, который много лет находился в составе иностранных государств, а потому слишком болезненно относился ко в всякому проявлению зависимости как политической, так и экономической.

311
ла, а появление дополнительных финансовых возможностей у левых политических сил способствовало росту политической нестабильности.
13 ноября 1925 г. рухнул кабинет Грабского. Сразу после этого на повестку дня встал вопрос об установлении в стране режима твердой власти, позволяющего осуществить так называемую санацию. Политический кризис, назревавший в течение
семи лет существования независимой Польши, дошел до своего апогея. Уже 14 ноября Пилсудский выразил президенту свое беспокойство происходящими в стране событиями, а затем начал готовиться к тому, чтобы поставить их ход под свой контроль [138, с. 140-151]. "К 1926 году,- отмечал в свое время Р. Дыбоский,- страна так устала от неэффективного и нестабильного парламентского правления, что была готова к принятию диктаторского режима твердой руки" [334, с. 113-114].

ТВЕРДАЯ РУКА В СТРАНЕ РАЗДОРОВ

В мае 1926 г. Пилсудский, который по своему "политическому происхождению" был социалистом, осуществил государственный переворот, поддержанный значительным числом трудящихся, устроивших всеобщую стачку. Таким образом, авторитарный режим пришел в Польшу (в отличие от Венгрии) скорее слева, чем справа, что, возможно, сказалось в дальнейшем на "качестве его работы".
С середины 1926 г. в стране начал функционировать так называемый режим санации. Пилсудский, отказавшийся от поста президента, но полностью контролировавший армию,стал де-факто авторитарным лидером страны (и на первых порах - главой правительства). Власть законодательных органов была существенно урезана в пользу президента и правительства, что в целом должно было способствовать преодолению столь сильных до 1926 г. популистских тенденций.
И действительно, при режиме санации бюджет уже в третьем квартале 1926 г. был приведен в порядок, налоговые

312
поступления резко возросли и монетарная политика Банка Польши оказалась поставлена под более жесткий чем ранее контроль, что в сочетании с американским внешним займом , предоставленным под эгидой наконец-то приглашенной к ' трудничеству Лиги Наций, позволило Польше добиться некоторой финансовой стабильности [259, с. 141].
Как это уже было в случае с Австрией и Венгрией, в Польшу теперь прибыла группа экспертов для наблюдения за ходом стабилизации. Возглавил эту группу американский профессор Е. Кеммерер[277, с. 157].
Злотый, начавший свое падение в середине 1925 г., осенью 1926 г. стабилизировался (этому способствовал, в частности, значительный рост экспорта польского угля, связанный с крупной забастовкой английских горняков), а к октябрю 1927 г. снова был зафиксирован, хотя и на уровне примерно в полтора раза более низком, нежели уровень первой фиксации 1924 г. Вплоть до 1933 г. злотый свободно разменивался на золото и на иностранную валюту. Долгое время сохранявшаяся финансовая нестабильность оставила по себе неприятные воспоминания, и Польша стала в итоге одним из самых верных сторонников сохранения золотого обеспечения национальной валюты даже в тех условиях, когда соседи постепенно отказывались от использования этой практики.
Некоторый порядок удалось навести не только в государственных финансах, но и в системе социального страхования. К 1931 г. большое число контор, управлявших средствами этой предельно коррумпированной системы, было ликвидировано, а бюрократический аппарат подвергся заметному сокращению [334, с. 235].
Постепенно стал налаживаться и процесс образования банковских сбережений населения. Впервые поляки стали откладывать деньги лишь после начала финансовой стабилизации 1924 г., однако тогда данный процесс был быстро прерван в связи с возвращением нестабильности. Уже в 1925 г. наметился значительный отток капитала. Только при режиме санации сбережения стали стабильно расти. К 1930 г. их объем увеличился в шесть раз [362, с. 45, 72-74]. С 1928 г. прирост

313

депозитов в польских банках был одним из самых больших в Европе [535 с.45]
Тем не менее последствия так до конца полностью и не преодоленной финансовой нестабильности еще долго давали о себе знать . Польша не могла в одночасье превратиться в
страну , которой все готовы доверять свои деньги. Многие поляки даже во второй половине 20-х гг. хранили сбережения в иностранной валюте. Значительная часть капитала местных предпринимателей уходила за рубеж [334, с. 257].
Однако движение капитала уже не было однонаправленным. Стабилизация способствовала росту доверия со стороны иностранных инвесторов. Отсутствие серьезных внутренних накоплений понемногу компенсировалось притоком капиталов из-за рубежа. В среднем, примерно треть всех инвестиций в промышленности осуществлялась за счет иностранного капитала [334, с. 263]. В некоторых, наиболее привлекательных, отраслях его доля была даже значительно большей. Так, например, к началу 30-х гг. доля иностранного капитала составляла 66,8% в лесозаготовках, 73,1% - в нефтепереработке, 80,4% - в горнодобывающей промышленности, 90,9% - в металлургии [329, с. 52].
Экономика уже с первого квартала 1926 г. начала успешно развиваться, чему способствовала помимо политической стабилизации и приостановки инфляции также благоприятная конъюнктура мирового рынка, в частности расширившийся спрос на польский уголь в Великобритании и странах Скандинавии (Германия, правда, отказалась дать доступ на свой рынок углю из еще недавно принадлежавшей ей Верхней Силезии)
Высокоразвитый промышленный район, находящийся в Силезии и обладающий большими залежами угля, давал Польше потенциальную возможность ускорения экономического развития. Тем не менее добиться значительных результатов не удалось даже в этот благоприятный период, что хорошо видно при сравнении с германскими показателями.
Так, например доля Германии в европейском производстве угля возросла
в 1924-1929 гг. с 22,2 до 27%. За тот же период времени Польша смогла увеличить свою долю лишь с 6,1 до

314
7,6%, причем в основном за счет внутреннего потребления. Доля угля, отправляемого на экспорт, даже сократилась - с 35,6 до29,7% 1329, с. 75].
С одной стороны, были объективные причины, осложнившие польский экспорт. В отличие от английских районов угледобычи польский бассейн находился за 600 км от моря, и продукцию приходилось сначала везти по железной дороге прежде чем отправить морем на экспорт. Но с другой стороны, само по себе не слишком благоприятное географическое положение не могло бы затормозить развитие внешнеторговых связей (особенно на фоне высоких издержек, характерных для английских шахт), если бы Польша не включилась в протекционистскую гонку.

В частности, уже в 1925 г. началась торговая война с Германией, продолжавшаяся восемь лет. Объем торговли между странами сократился с $300 млн. в 1924 г. до 43 млн. в 1933 г. Иначе говоря, Польша вообще не смогла воспользоваться плодами стабилизации для развития отношений со своим основным соседом.
Конечно, в эскалации конфликта велика была вина Германии, защищавшей своих производителей. Но при этом, как отмечали аналитики того времени, "пытаясь стать одной из ведущих мировых держав, Польша намеревалась обеспечить свою экономическую независимость при отсутствии хозяйственной кооперации" [329, с. 130]. Уровень польских таможенных тарифов оказался одним из самых высоких даже на фоне протекционистской Восточной Европы, не говоря уж о Германии. Такой подход, конечно, нельзя было считать реалистичным. Лишь в 1934 г. ситуация стала меняться в лучшую сторону.
Еще одним фактором, который, по всей видимости, притормозил экономическое развитие Польши, стал завышенный курс злотого. Страна второй раз наступила на те же грабли. В 1926 г. польский экспорт быстро увеличивался. В частности, резко возрос вывоз угля (в дальнейшем он уже ни разу вплоть до 1934 г. не достигал такого уровня). Но уже в 1927г. импорт превысил экспорт, сальдо торгового баланса стало отрицательным и оставалось таковым на протяжении целых трех лет [362, с. 85, 97]. Нетрудно заметить, что изменение

315
ситуации во внешней торговли практически совпало со вторичной фиксацией злотого.

Объяснялось такое быстрое ухудшение торгового баланса о сохранявшийся даже после санации 1926 г. рост внутренних цен в сочетании со стабильностью валютного курса и конкурентоспособность польской экономики. Иначе говоря, имел место реальный рост злотого. В итоге экспорт стал слишком дорогим для зарубежных потребителей, а импорт, наоборот, слишком привлекательным для поляков. В целом же Польша, которая еще недавно была одной из стран с наиболее низкими в Европе ценами, внезапно стала чрезвычайно дорогой [295, с. 65].
Дороговизна жизни сочеталась с сохраняющейся в стране высокой безработицей, которую никак не мог ликвидировать умеренный и не слишком продолжительный подъем польской экономики. Поздний выход из кризиса, протекционизм и завышенный злотый в совокупности обусловили то, что к 1929 г. Польша, единственная из стран Центральной и Восточной Европы, так и не сумела восстановить свой довоенный уровень промышленного производства [276, с. 240]. В социальном плане тяжелое положение широких слоев населения создавало серьезные проблемы, поскольку в 20-30-е гг. в отличие от довоенного периода поляки уже не могли свободно эмигрировать в США и в Германию. Социальное напряжение должно было выплескиваться внутри страны, что обеспечивало перманентную политическую нестабильность даже после того, как Пилсудский сумел взять ход основных политических процессов под свой контроль.
Твердая власть установилась в Польше значительно позже чем в других восточноевропейских государствах. Но расшатываться она стала значительно раньше.
Попытка создать перед выборами 1928 г. партию власти под названием "беспартийный блок" полностью провалилась. Этот блок получил в Сейме лишь немногим более четверти мест. На фоне явных успехов как хортистской партии власти в Венгрии, так и демократического лавирования по Масарику в Чехословакии польская политическая элита наглядно продемонстрировала свою неспособность к консолидации.

316
Очередной политический кризис стал личным кризисом для Пилсудского. Он крайне тяжело переживал царившие в Польше раздоры. Уже в ходе майских событий 1926 г. , когда пришлось разрушать с таким трудом созданную польскую демократию, Пилсудский перенес сильный нервный стресс. А через полтора месяца после провала "беспартийного блока" с еще не старым 61-летним маршалом случился инсульт, от последствий которого он так до конца своей жизни и не оправился [138, с. 150, 171].

В итоге исполнительная власть оказалась в состоянии постоянного конфликта с парламентским большинством а потому правительства опять стали сменяться с калейдоскопической быстротой. Только после того, как перед выборами 1930 г. были осуществлены некоторые репрессии в отношении оппозиции, партия власти смогла захватить значительное число парламентских мандатов (да и то в целом меньше половины).
В это время польская экономика уже пребывала в кризисе, куда она попала после очень непродолжительного подъема. Падение производства свело на нет весь тот рост, который имел место с 1926 по 1929 г. Важнейшей составной частью этого падения стало сокращение объема экспорта - самое значительное в Центральной и Восточной Европе. Усиленный протекционизм ударил по самой же Польше. В 1931 г. вследствие вызванного кризисом сокращения налоговых поступлений опять возник бюджетный дефицит.

Кризис тянулся чрезвычайно долго - вплоть до второй половины 30-х гг. По-прежнему слишком большую долю бюджетных средств поглощало военное финансирование: чуть меньше трети всего объема расходов в самый трудный момент кризиса на рубеже 30-х гг. и несколько более трети в середине 30-х. Правда, правительством были предприняты серьезные меры по ликвидации бюджетного дефицита посредством сокращения разных статей расходов, преимущественно не связанных с обороной страны. В 1931-1933 гг. они уменьшились примерно на треть. Однако в полной мере решить поставленные задачи так и не удалось, бюджет все равно оставался дефицитным, и государство вынуждено было прибега
ть

317

к заимствованиям, что создавало ему дополнительные экономические проблемы [362, с. 109; 313, с. 14-15; 312, с. 27].
Страна не относилась к числу заемщиков, пользовавшихся наибольшим доверием зарубежных кредиторов. Еще более серьезной проблемой было отсутствие крупных отечественных сбережений, которые можно было бы мобилизовать для покрытия дефицита бюджета. В результате сочетания этих неблагоприятных факторов доходность государственных бумаг в Польше на протяжении всего периода 1929-1936 гг. превышала 10%, что было больше, чем у основных западных стран [535, с. 43].
Бремя обслуживания долга накладывало дополнительные обязательства на бюджет. Польское правительство стремилось постепенно реструктурировать свою задолженность с тем, чтобы как можно больше денег заимствовать не на внешнем, а на внутреннем рынке. Примерно к 1933 г. удалось остановить увеличение абсолютного размера внешнего долга и добиться того, чтобы более трети обязательств приходилось на внутренних кредиторов [535, с. 78]. Однако это создавало уже проблему другого рода. Отечественный капитал, который должен был способствовать выводу страны из кризиса, отвлекался на удовлетворение государственных нужд. Начинал действовать так называемый эффект вытеснения: правительство само забирало те финансовые ресурсы, в которых так нуждалась польская экономика.
От золотого стандарта Польша, напуганная недавней гиперинфляцией, отказываться не хотела. Даже контроль за валютными операциями эта страна, единственная в Восточной Европе, в 1931 г. не ввела. Но зато этот весьма условный либерализм был с лихвой компенсирован этатизмом в иных сферах.

В качестве антикризисных мер польское правительство стало использовать методы государственного регулирования внешней торговли. Для выравнивания платежного баланса необходимо было сократить импорт и увеличить экспорт. Поскольку завышенный курс злотого не позволял добиться такого выравнивания чисто рыночным путем, оказались вновь повышены импортные таможенные пошлины, а экспортерам

318
предоставили специальные субсидии. В дополнение к этому был создан специальный фонд, с помощью которого гарантировалось до половины кредитов, предоставляемых предприятиям, производящим товары на экспорт, и внешнеторговым компаниям.
Предпринимаемые меры позволили резко снизить объём импорта, а также остановить падение экспорта, но зато создали другие проблемы. Возникла дополнительная нагрузка на бюджет, который и так находился в тяжелом положении из-за падения доходов. Еще один негативный момент состоял в том, что внутренние цены на польские товары оказались выше экспортных [362, с. 97, 110; 313, с. 9; 312, с. 14]. В конечном счете государственное регулирование исказило естественным образом складывающиеся в экономике пропорции, что осложнило осуществление структурной перестройки, столь необходимой молодой польской экономике.

Кроме того, быстрому экономическому развитию препятствовала аграрная реформа. Ее проведение определялось широким распространением мелкого землевладения. Более трети хозяйств имели площадь менее 2 га, еще 30% - от 2 до 5 га [103, с. 263].
Проект реформы был разработан еще в 1920 г. Он устанавливал максимально допустимый размер землевладения, приходящегося на одного человека (от 60 до 400 га). На территории бывшего Царства Польского этот размер был более высоким, на территории, принадлежавшей ранее Австрии и Германии, его свели к минимуму. Все, что превышало установленный максимум, подлежало обязательной продаже. Для польских земель, значительная часть которых принадлежала крупным лендлордам, такого рода преобразования были очень чувствительны. Особенно серьезный удар по аграрным хозяйствам мог быть нанесен в бывших германских землях, где со времен прусской реформы развивалось высокопроизводительное земледелие.

Реально реформа стала осуществляться в основном с сер дины 20-х гг., после того как были преодолены кризисные явления в экономике. В 1925 и 1927 гг. ее первоначальные условия оказались несколько смягчены (в частности, принудительное

319

изъятие земель осуществлялось лишь в том случае, если рыночное предложение было недостаточным), но все же реформа наделила землей множество бедных крестьян. Более 5,5 млн. акров , принадлежавших ранее крупным землевладельцам, должно быть выкуплено крестьянами которым государство для этого предоставляло кредит. Около 10 млн. акров оставалось у крупных собственников.
После 1928 г. ход земельной реформы был существенно замедлен из-за экономического кризиса, с одной стороны, вызывавшего сворачивание государственного кредита, предоставляемого крестьянам, а с другой - приведшего к существенному падению цен на сельскохозяйственную продукцию, что снизило интерес самих крестьян к увеличению своих земельных наделов [334, с. 102, 194-195].

В конечном счете на долю сравнительно крупных хозяйств осталось в Польше порядка 20% земель [276, с. 190], Это было больше, чем, скажем, в Югославии, поэтому результаты польской аграрной реформы можно считать по восточноевропейским меркам, наверное, еще не самыми плохими.
Тем не менее наличие большого числа крохотных хозяйств размером два-три гектара в стране, где полностью доминировал аграрный сектор, затормозило развитие внутреннего рынка, а тем самым воспрепятствовало появлению стимулов к быстрому промышленному развитию. Кроме того, получалось, что эффективность работы самого сельского хозяйства была очень низкой. Нищие крестьяне не могли, в частности, повышать техническую оснащенность своих наделов, да к тому же механизация и не имела на этих клочках никакого смысла. Поэтому поляки в основном продолжали пахать на лошадках. Например, если в Англии один трактор приходился на 130 га, в Венгрии - на 829 га, в Югославии - на 3400 га, то в Польше - лишь на 8400 га [276, с. 295].
Государство, несмотря на сокращение своих возможностей,

постоянно осуществляло разного рода дополнительные меры по поддержке крестьянства являвшегося в значительной степени опорой существовавшего в стране режима. Так, например, в годы кризиса правительство предприняло целый комплекс мероприятий, направленных на решение крестьянских проблем.

320

Прежде всего оно прибегло к регулированию цен на аграрную продукцию для того, чтобы предотвратить их быстрое падение (характерно, что в промышленности такого рода мер принято не было). В дополнение к этому правительство приняло меры для облегчения лежащего на крестьянах долгового бремени. Была снижена и процентная ставка по кредитам , направляемым в аграрный сектор экономики [362, с. 111-113].
В отношении тех крестьянских хозяйств, которые, несмотря на все принимаемые государством спасительные меры всё же разорялись, правительство также использовало меры гoсударственного регулирования. Цены на имущество разорявшихся в массовом порядке крестьян падали, и в 1932 г. продажа части хозяйств с просроченными закладными была приостановлена. Для другой части хозяйств установили некую минимальную цену, по которой имущество банкрота могло быть реализовано с торгов.
Естественно, кто-то должен был отвечать деньгами за доброту, проявленную по отношению к селу. Отвечать, как это обычно бывает, пришлось исправным налогоплательщикам. В 1934 г. государственный бюджет вынужден был покрыть часть убытков, которые понесла кредитная система из-за разорения крестьян [313, с. 4].
Таким образом, притормаживая естественный процесс дифференциации мелких крестьянских хозяйств, правительство сделало вполне определенный выбор в пользу поддержания политической стабильности (столь сильно зависящей от настроения крестьянства), пожертвовав структурной перестройкой экономики, расширением рынка для нарождающейся промышленности и увеличением предложения рабочей силы, столь важного для укрепления конкурентоспособности национальной польской экономики.
В определенном смысле можно сказать, что Польша перешла с германского и австрийского путей развития сельского хозяйства на французский, предполагающий длительное сохранение неэффективно работающих ферм, чьи размеры весьма далеки от оптимальных. Если в соседней Германии власти на протяжении многих лет слишком трепетно относились к промышленникам, то в Польше объектом особой любви стали

321
крестьяне и это, пожалуй, было даже худшей, нежели немецкая, формой государственного регулирования(1). Любое государственное регулирование искажает естественным образом складывающиеся пропорции в экономике, но польский вариант, помимо всего прочего, еще и затормозил индустриализацию в целом.
Что же касается самого сельского хозяйства, то заботливая государства не смогла ему хоть как-то помочь в плане полдержания падающей эффективности. Аграрная экономика деградировала. Например, урожайность пшеницы в 1935-1938 гг. была в среднем на 40% ниже, чем в 1910-1913 гг. [277, с. 257].
В 1935 г. скончался Пилсудский, и этот момент стал рубежом в дальнейшем развитии страны. Власть сосредоточилась в руках группы военных (полковников, составлявших ближайшее окружение покойного лидера). Этим людям пришлось всерьез задуматься о том, как дальше управлять экономикой страны. Медленное экономическое развитие начало всерьез беспокоить польское руководство. Но возможности внесения коренных изменений в хозяйственную политику виделись тогда отнюдь не на пути либерализма, а на пути дальнейшего усиления государственного вмешательства в экономику. Поляки начали искать разного рода чудодейственные лекарства от бедности.
В середине 30-х гг., когда польская экономика все еще не могла выбраться из тисков Великой депрессии, один из членов военного руководства страны пригласил к себе экономиста Михала Калецкого и попросил разъяснить суть теории английского ученого Кейнса, которая была тогда у всех на слуху. "Видите ли, полковник,- сказал Калецкий,- теория слишком сложна, чтобы изложить ее в двух словах, поэтому я лучше расскажу вам одну историю.

(1).Естественно, это не означало, что в промышленности не использовались, к примеру, германские методы частномонополистического регулирования. Так, если в 1919 г. в Польше насчитывалось всего 11 картелей (это было ничтожно мало по германским, австрийским и даже венгерским меркам), то в 1936 г. их уже было 266 [276, с. 312].

322

Однажды некий житель Нью-Йорка отправился в путешествие на
дикий Запад. В первом же городке он зашел в бар и, оглядев окружившие его подозрительные физиономии , понял, что затеял слишком опасное предприятие. Тогда он подошел к хозяину заведения, достал из кармана 500 долларов и попросил сохранить эти сбережения до его возвращения.
Хозяин принял деньги, но не стал держать их в сейфе а вложил в дело. Сначала он покрасил помещение, а затем сделал пристройку к нему, чтобы расширить бизнес. Люди, получившие работу на стройке и в баре, стали на свою зарплату покупать пищу и одежду. В городке появились новые магазины, увеличился приток товаров. Эти изменения, в свою очередь, потребовали строительства новых помещений, и дома стали вырастать один за другим. Вместе с ними возникали и новые рабочие места. Когда путешественник вернулся с дикого Запада, на месте былой убогой дыры возник процветающий крупный город с широко разветвленным бизнесом.

Изрядно разбогатевший владелец бара с радостью вернул 500 долларов, но каково же было его изумление, когда путешественник взял спичку и поджег полученные банкноты. "Это были фальшивые деньги,- объяснил он,- я специально дал их вам у всех на виду, дабы бандиты поняли, что меня нет смысла грабить".
Тем не менее эти деньги полностью изменили жизнь городка. "Вот вам суть теории Кейнса, полковник",- завершил свой рассказ Калецкий" [277, с. 270-271 ].
Руководству страны очень хотелось волшебным образом преобразовать Польшу по сценарию, столь красочно описанному Калецким. В 1936 г. появился валютный контроль (уже отмененный, к примеру, австрийцами). К концу 30-х гг. государство фактически стало доминировать в промышленности. Было национализировано около сотни предприятий. В госсекторе оказались вся оборонная промышленность, 80% химии, 40 % металлургии, более 90% транспорта, а также значительна доля банковского сектора [276, с. 261]. Таким образом, Польша, как и Югославия, уже в этот период вплотную подошла к тому полному огосударствлению всей экономики (кроме аграрной), которое впоследствии расцвело при коммунистах.

323

Начали разрабатываться планы резкого усиления государственного вмешательства. Так , например , составлялись проекты индустриализации крупнейших городов - Варшавы, Кракова, Львова осуществляемые посредством специальной программы государственных инвестиций [277, с. 271]. Однако всерьез поэкспериментировать в области государственного регулирования Польша уже не успела.
К тому времени, когда польская экономика хоть как-то стала подниматься на ноги после длительного кризиса, подоспела гитлеровская оккупация, предотвратить которую не смогли даже долгое время осуществлявшиеся крупные военные расходы. В итоге польская промышленность за два десятилетия независимого развития страны так и не смогла обеспечить темпы роста экономики, которые позволили бы ей наверстать то отставание, что имелось к 1913 г.

По имеющимся оценкам в межвоенный период Польша и Югославия, отличающиеся высокой рождаемостью, имели в расчете на душу населения самые низкие темпы роста в Европе, если не считать Австрию, где в целом по итогам этого периода был отмечен спад. По уровню национального дохода на душу населения Польша немного обгоняла Югославию ($100), но отставала от всех остальных стран - героев этой книги [276, с. 285, 309]. Таким образом, межвоенный период не слишком сильно продвинул Польшу по пути экономической модернизации.
По сравнению со своими соседями Польша оставалась аграрной страной, в которой 61% населения (данные за 1931 г.) Работал в сельском хозяйстве. Для сравнения: в Чехословакии Доля аграрного населения составляла 34,5%, в Австрии - 27%, в Германии - 21% [535, с. 26]. По структуре национального дохода в Польше в 1938 г. на долю сельского хозяйства приходилось 39%. Большая доля среди анализируемых нами стран приходилась на аграрный сектор только в Югославии [276,сЗО7].
"Анализ состояния польского государства,- отмечал П. Дуглас показывает, что ее экономическая независимость не может быть достигнута посредством изоляции от других промышленных стран и посредством развития промышленности, в которой

324
внутренние издержки превышают стоимость импортируемых товаров" [329, с. 130].
Как из-за провала модернизации в межвоенный период и по причине длительного существования коммунистического правления в Польше после Второй мировой войны доминирующую роль в польской модернизации сыграли последние два десятилетия XX века. Впрочем, надо отметить, что даже некоторые негативные составляющие польской межвоенной модернизации сыграли впоследствии значительную роль в осуществлении экономических реформ. Прежде всего, следует выделить три фактора. Один из них является фактором экономическим другой - социальным, третий - культурным.
Во-первых, значительную роль играл большой польский частный сектор. Мелкая крестьянская собственность, препятствующая быстрому экономическому развитию, при коммунистическом господстве оказалась более устойчивой, нежели легко поддающаяся национализации крупная.
Во-вторых, с частным сектором сочеталось сильное рабочее движение. Массовые забастовки, в межвоенный период серьезно препятствовавшие работе частного сектора экономики, в годы коммунистического господства стали оружием в руках оппозиции. Как это ни парадоксально, рабочее движение в Польше на протяжении длительного времени объективно оказалось союзником либералов.
В-третьих, огромное значение в польском слабо модернизированном обществе имела католическая церковь. Быстрая экономическая модернизация часто сочетается с ростом атеизма. В Польше же вышло так, что Костел сохранил свое влияние и стал наряду с частным сектором и рабочим движением одной из опор позднейших реформ.