Сепир Э. Избр. труды по языкознанию и культурологии

ОГЛАВЛЕНИЕ

Э. Сепир и современное языкознание

Имя Сепира известно, пожалуй, всякому современному филологу. Сепир вошел в первую десятку фигур, наиболее значимых для мировой лингвистики XX в. И вместе с тем, отдавая дань почтения этому хрестоматийному гиганту научной мысли, много ли знает со- временный отечественный филолог о нем и о его научной концепции?

В русском переводе наиболее известна книга Э .Сепира <Язык>, 1934, но она давно уже стала библиографической редкостью и отсутствует даже в лингвистических университетских библиотеках. Выдержки из двух статей общего плана (статья <Язык> из <Энциклопедии социальных наук> и <Положение лингвистики как науки>) приведены в <Истории языкознания XIX-XX веков в очерках и извлечениях>, часть II, М., 1965, составленной В.А.Звегинцевым. И наконец, в <Новом в зарубежной лингвистике>, вып. XVI, 1985 была опубликована статья <Градуирование>. Все эти работы входят, несомненно, в ядро сепировского научного наследия, но никоим образом его не исчерпывают. Достаточно сказать, что издательство Mouton de Gryuter некоторое время назад предприняло издание полного собрания сочинений Э . Сепира (Collected works of Edward Sapir). Оно будет состоять из 16 томов объемом от 450 до 800 страниц каждый.

Настоящее издание призвано предоставить возможность русско- язычному читателю ознакомиться с многообразным научным творчеством Э. Сепира, охватывающим вопросы лингвистической теории, этнологии и истории культуры.

Сепир родился 26 января 1884 г. в Германии в городе Лауэнбурге (Померания). Его отец, Яков Сепир, эмигрировал в Америку в 1889 г. Он исполнял обязанности раввина и кантора в нью-йоркских синагогах. Строгое религиозное воспитание с многочисленными запретами, казавшимися юному Сепиру ненужными и невыполнимыми, вызывали у него противодействие. Значительно больше его увлекали научные знания, музыка и литература. Победив в конкурсе, он получил пулитцеровскую стипендию для прохождения начального четырехлетне-го курса обучения в Колумбийском университете, который он завершил в двадцатилетнем возрасте в 1904 г. степенью бакалавра.

Решающее влияние на его дальнейшую судьбу оказало знакомство с крупнейшим современным ему лингвистом и антропологом Францем Боасом. Сепир вспоминал впоследствии, что Боас производил впечатление человека, постигшего все тайны языка. На каждое общее утверждение, казавшееся самоочевидной и окончательной истиной, Боас мог немедленно привести противоречащие примеры из известных ему индейских языков. Авторитет Боаса для Сепира в студенческие и последующие годы был безусловным, он формировал его представления о том, что лингвистические занятия должны основываться на конкретном знании разнообразных живых языков.

В 1905-1906 гг., еще будучи студентом Колумбийского университета, Сепир проводит полевые исследования по языку и обычаям одного из диалектов языка чинук-вишрам (штат Вашингтон), а также по языку такелма (штат Орегон). Уже эти первые самостоятельные опыты убедили его учителя Боаса, что перед ним серьезный, талантливый исследователь, способный к неординарному научному анализу и пониманию весьма необычных способов языкового выражения. Не имея постоянного места работы, в 1907-1908 гг. Сепир является временным сотрудником Колумбийского университета, где проводит полевую лингвистическую работу среди индейцев яна. Затем, в 1909-1910 гг. он отправляется в Пенсильванский университет, сперва как стипендиат, а затем как инструктор. Там он получает возможность для поездок в поле к индейцам юте и работает с информантом по языку пайуте. Это были годы становления научного мировоззрения и метода, невероятной энергии, финансовых трудностей и больших надежд.

Параллельно со своими занятиями различными индейскими языками Сепир пишет и защищает в Колумбийском университете в 1909 г. докторскую диссертацию, посвященную языку такелма.

В 1910 г. Сепир получает по рекомендации Боаса место заведующего только что созданного отделения антропологии в Геологической инспекции Национального музея в Оттаве и переезжает в Канаду.

Двадцатишестилетний Сепир обретает наконец постоянное место жительства и постоянную работу. Вскоре по приезде в Оттаву он женится, появляются дети - двое сыновей и дочь.

После бурной университетской жизни, разнообразных личностных контактов пребывание в Оттаве, вдали от друзей и учителей, похоже на почетную ссылку. Интеллектуальная изоляция в узком кругу музейных сотрудников, многочисленные административные заботы - надо формировать коллектив сотрудников, строить долгосрочную программу работы отделения, добиваться финансирования - все это немалая плата за научную независимость. Но молодой Сепир полон энергии и планов. Он совершает длительные полевые выезды на остров Ванкувер к индейцам нутка, собирает материалы по языкам сарси, тлингит, кутчин и ингалик. Сепира по праву можно считать одним из крупнейших мастеров полевой работы. На его счету 14 экспедиций, описание 17 индейских языков, принадлежащих различным языковым семьям, а также западноафриканский язык джабо (jabo). Любовь к полевой работе Сепир пронес через всю жизнь: за три года до своей смерти он планирует использовать свой профессорский отпуск для экспедиции в Китай, и этому воспрепятствовало лишь резкое ухудшение его здоровья.

Канадский период занимает особое место в биографии Сепира. Это время активной эмпирической исследовательской работы и глубоких теоретических раздумий, формирования своего метода и своей теории. К этому периоду, в частности, относится и его книга <Язык>, которую он писал с лета 1920 г. по апрель 1921 г. (существует легенда, опровергаемая некоторыми из его друзей, что он написал <Язык> за два месяца). Впрочем, неважно, сколько времени потребовалось Сепиру, чтобы изложить свои обобщения о языке на бумаге, важно, что эта книга сразу же привлекла к себе внимание мировой общественности и выдвинула его в ряд ведущих теоретиков.

Вместе с тем Сепир не оставлял надежды на возвращение в Соединенные Штаты, Одну из таких попыток еще в 1914 г. парировал Ф.Боас, писавший ему, что <любые шаги такого рода будут серьезной ошибкой в вашей жизни>'. Но к середине двадцатых годов желание Сепира изменить образ жизни резко усиливается. Благотворные следствия вынужденного одиночества исчерпаны, перспективы развития антропологических исследований в Канаде после мировой войны неблагоприятны, его научный вес неадекватен занимаемому им положению. Наступает кризис и в семейной жизни. Долго и тяжело болеет его жена Флоренс Делсон, которая умирает в 1924 г. Сепир обращается во многие ведущие американские университеты и в 1925 г. получает приглашение занять место ассоциированного профессора социологии и антропологии в Чикагском университете.

В Чикаго Сепир с головой окунается в университетскую жизнь. Он, так долго молчавший, получает восторженную и жаждущую его слушать аудиторию, благодарных учеников. Сепир проявляет себя как блестящий учитель и лектор. Будучи не только уникальным специалистом, но и талантливым популяризатором, Сепир может выступать перед любой аудиторией. Д.Дженнесс вспоминает^, как он однажды наблюдал Сепира среди группы возбужденных детей и молодежи от 6 до 20 лет, зачарованно слушавших его более часа. Сепир, держа в руках три клочка бумаги - белый, черный и желтый, - рассказывал простым и ясным языком, как это может лишь великий учитель, о природе человеческих рас.

• ' Saplr Edward. Appraisals of his life and work. Ed. by K.Koemer. Amsterdam / Philadelphia : John Benjamins Publishing Company, 1984, p. 175.
• ^ Op. clt., p. II.

Но Сепир умел владеть не только такой аудиторией. Один из его студентов Д.Мандельбаум (который впоследствии издал том избранных произведений Сепира^) так писал об учительском даре Сепира: <Студенты Сепира испытывали подчас такой благоговейный трепет от безмерности его знаний и проницательности его интеллекта, что они буквально цепенели в его присутствии. Но как только они преодолевали свою застенчивость, они обнаруживали в Сепире наставника, исполненного самого искреннего сочувствия, и добрейшего из людей. Если кто-либо из нас был способен в его присутствии предложить необычную идею или свежее и значимое свидетельство необходимости пересмотра какого-либо традиционного понятия, он всегда был готов, более того, полон страстного желания обсудить эту идею и развить ее далее... Многие из постулатов, которые он так наглядно формулировал в своих лекциях, он никогда не публиковал. Его проницательный ум подобно искусному скальпелю мог проникать сквозь запутанные хитросплетения внешней формы культуры и подбирать ключи к сути человеческого поведения. Он мог объяснять ход своей мысли так ясно, таким блистательным слогом, что мы сами чувствовали себя вместе с ним героями в мире идей>*.

В 1927 г. Сепир становится полным профессором антропологии и общей лингвистики. Он находится в расцвете своих сил, и судьба благоволит ему. В 1926 г. он вторично женился, и его жена (Джейн Мак-Кленаген) становится его верной и надежной спутницей до конца его дней. У них родится двое сыновей. Сепир становится знаменитостью, уже не он ищет места, а американские университеты ищут способы привлечь его к себе. И в 1927 г. Сепир получает крайне соблазнительное и перспективное предложение от Йельского университета, куда он переходит вместе с большинством своих учеников и аспирантов.

Сепир по-прежнему много и продуктивно работает, постоянно расширяя круг своих интересов. Он получает всеобщее официальное признание; он член многих научных обществ, Президент Лингвистического общества Америки в 1931 г., Президент Антропологического общества Америки в 1938 г., его избирают в Американскую Академию. Но нельзя сказать, что американская лингвистика в целом в полной мере усвоила уроки Сепира и пошла по предложенному им пути. Как известно, в 30-50-х гг. в американской лингвистике господствующим направлением была так называемая дескриптивная лингвистика, и появление книги Л.Блумфилда <Язык> в 1934 г. несомненно отодвинуло в тень одноименную книгу Сепира^. Хотя историографы умалчивают об отношениях между этими двумя лидерами американской лингвистики, несомненно, что этнологическая и антропологическая ориентация сепировского взгляда на язык не получала должной поддержки. Можно думать, что Сепир в конце своей жизни, находясь на вершинах внешнего официального внимания и почитания, не мог себя не чувствовать внутренне одиноким. Вместе с тем Сепир далеко еще не исчерпал свой научный потенциал, но болезнь сердца подточила его здоровье и силы. После нескольких сердечных приступов Сепир умер в возрасте 55 лет 4 февраля 1939 г. <Эдвард Сепир, - писала его вдова в 1967 г., - умирал с ощущением, что ему удалось достичь важного рубежа. В последние годы он стал, конечно, менее энергичным - задолго до того, как стало ясно, что первопричиной была его болезнь. Во всяком случае, он отказался даже от надежды преодолеть этот рубеж до того, как осознал факт, что он болен. Его работа с языками доставляла ему такое удовольствие, что он был способен сохранять таким образом состояние 'занятости', но он глубоко ощущал, что он умирает, не высказав до конца всего того, что он должен сказать^. Возможно, эти слова отражают печальную биографическую реальность, но гений Сепира состоит как раз в том, что ему удалось о многом сказать так и такое, что сказать человеку, владея доступными ему средствами, казалось бы, абсолютно невозможно.

• ^ Selected writings of Edward Sapir in language, culture and personality. Ed, by D. M a adelbau m. Univ of California Press. 1949.
• * Sapir Edward. Op. cit" p.25-26.
• - Кстати, Блумфилд в свое время написал пространную и уважительную рецензию (The classical weekly. Vol. 15, 1922: 142-143) на книгу Сепира, не лишенную, впрочем, выпадов против психологической и когнитивной ее направленности.

Большую часть своей академической карьеры Сепир занимал должности по отделению антропологии, и это наложило особый отпечаток на все его научное мировоззрение. Но главным делом его жизни был, несомненно, язык. Такая двойственность научной деятельности Сепира обернулась в конечном счете великим благом, потому что это позволило ему избежать распространенного соблазна профессионального изоляционизма, сохраняло в нем способность и готовность к интегральному взгляду на природу языка, который как объективная данность существует не сам для себя, а в сокровенной связи со всеми проявлениями человеческого духа. Открытый, незашоренный взгляд Сепира на язык естественно приводил его к размышлениям, сближавшим его концепцию с идеями, находящимися на стыке смежных наук о человеке - этнологии, психологии, социологии, психиатрии, фольклористики, теории религии. Сепир удивительным образом сохранил в XX в. гуманистический взгляд на мир. Широта его интересов простиралась и за пределы собственно научных сфер. Сепир превосходно музицировал и, более того, сочинял музыку. На протяжении многих лет он также писал стихи. (Если свои музыкальные опыты он не предавал широкой публичной огласке, то стихи он регулярно печатал в периодических журнальных изданиях.)

• ^ Ор. cit., р. 192.

Сепир написал более 200 работ, часть которых увидела свет лишь после его смерти, а некоторые - до сих пор ждут своей первой публикации в полном собрании сочинений. Настоящий том, естественно, представляет собой скупую выборку из научного наследия Сепира, но хочется надеяться, что он дает некоторое представление о чрезвычайном разнообразии его интересов.

Для удобства читателя публикуемые работы сгруппированы по тематическому принципу. Надо при этом иметь в виду, что предлагаемая группировка не является абсолютной, поскольку ряд работ одновременно относится к разным разделам.

Значительное место в томе занимает книга Сепира <Язык. Введение в изучение речи>. Как указывалось выше, эта книга уже издавалась на русском языке. Включение ее в данное издание обусловлено фундаментальностью работы, важностью ее для широкого читателя и для понимания научной теории Сепира и в то же время - практической недоступностью первой русской публикации.

Перед составителем вставала непростая проблема текста перевода. Первый перевод был осуществлен А.М.Сухотиным и в известной мере тоже стал классикой. Поэтому было решено от идеи нового перевода отказаться. Вместе с тем внимательное прочтение перевода А.М.Су- хотина потребовало внесения в него существенных изменений терминологического, стилистического, а иногда и текстологического характера. Таким образом, можно считать, что <Язык> в этом издании дается в дополненном и обновленном переводе А.М.Сухотина.

Для оценки <Языка> существенно понимать, кому эта книга адресована. Ее чтение не предполагает глубокой профессиональной подготовки читателя, и поэтому Сепир избегает строгой специальной терминологии, сложной транскрипции и все проблемы излагает <с нуля>, проходя вместе с читателем путь от наблюдения очевидных языковых фактов до широчайших теоретических обобщений. Но в то же время это никоим образом не учебник и не популяризация принятой в науке точки зрения. Это изложение глубоко авторской позиции по фундаментальным проблемам языкознания, новое слово о языке для современников Сепира, сочинение научное в высшем смысле этого слова. Более того, 70 лет, прошедшие со времени написания книги, практически не состарили ее. И сегодня она представляет собой увлекательное чтение как для неофита, так и для искушенного профессионала. Конечно, лингвистическая терминология за это время значительно обогатилась, некоторые разделы науки, в частности фонология, проделали длинный путь развития.

Несмотря на то что <Язык> - наиболее читаемое произведение Сепира в лингвистическом мире, нельзя сказать, что концепция Сепира в полной мере воспринята, усвоена и ассимилирована наукой. Сепир проявил в <Языке> редчайшее понимание нетленных лингвистических ценностей, которые не перестают быть таковыми в зависимости от той или иной научной моды.

Рассуждая о сути языка в первой главе книги, Сепир значительное внимание уделяет связи языка с мышлением. Для Сепира язык не есть набор формальных средств, автономных от мыслительного процесса, это лишь две грани одного и того же психического процесса. <Поток речи не только следует за внутренним содержанием сознания, но он параллелен ему в самых различных условиях, начиная с таких мыслительных состояний, которые вызваны вполне конкретными образами, и кончая такими состояниями, при которых в фокусе внимания находятся исключительно абстрактные значения и отношения между ними и которые обычно называются рассуждениями... Язык можно считать лишь внешней гранью мышления на наивысшем, наиболее обобщенном уровне символического выражения... Язык не есть ярлык, заключительно налагаемый на уже готовую мысль...> (с, 36), <Язык и шаблоны нашей мысли неразрывно между собой переплетены, они в некотором смысле составляют одно и то же> (с. 193).

Идея параллельности мыслительной и языковой деятельности имеет основополагающее значение для понимания природы языка, но она и до сих пор, по существу, игнорируется, и из нее не сделано соответствующих методологических и практических выводов. Эта идея заново постулируется в недрах современной когнитивной лингвистики.

Хотелось бы обратить также внимание на термин <грамматические процессы>, активно используемый в IV главе. Он применяется Сепиром в связи с обсуждением морфологической структуры слова, но интересно, что эта структура описывается не в ее статике, а динамически. Хотя Сепир не акцентирует внимание на динамике языка, но, по существу, он предвосхищает лингвистическую парадигму 60-70-х гг. Не менее знаменательно его предвосхищение ностратической теории. Говоря об историческом развитии языка и реконструкции праиндоевропейского языка, Сепир, между прочим, отмечает: <...нет никакой причины полагать, что этот начальный 'индоевропейский' (или 'арийский') праязык... не был в свою очередь лишь одним из 'диалектов' какой-то языковой группы, либо в значительной мере угасшей, либо представленной в настоящее время языками, до того разошедшимися с нашими, что мы, при наших ограниченных средствах, не можем установить их взаимное родство> (с. 142).

Сепировский взгляд на язык органично уравновешивает синхронную и диахронную стороны языка. Для него это не взаимоисключающие оси, а лишь два дополнительных угла рассмотрения одного и того же явления. Если быть более точным, то для Сепира существовала еще третья составляющая - типологическая. И каждая из них в отдельности неполноценна без двух других. Именно самоочевидность такого синтеза дала возможность Сепиру сформулировать понятие drift - языкового дрейфа, которое было отмечено как новаторское еще его современниками, но впоследствии, по существу, ни опровергнуто, ни развито. Анализируя феномен неизбежного исторического изменения языков, Сепир отделяет явления, легко поддающиеся этому процессу, от таких более медленно изменяющихся характеристик, <которые продолжают объединять диалекты еще длительное время после того, как те превратились в совершенно отдельные языковые образования> (с.157), Сепир констатирует: <Каждое слово, каждый грамматический элемент, каждое выражение, каждый звук и каждая интонация постепенно меняет свои очертания, подчиняясь незримому, но объективно существующему дрейфу, составляющему суть жизни языка. Все с очевидностью говорит за то, что этому дрейфу присуще некое постоянное направление> (с. 157). Этот дрейф как генетическая программа, заложенная в структуру языка, проявляет себя в независимом однонаправленном изменении родственных языков: <Движущая сила такого наиболее фундаментального, сформировавшегося еще в до-диалектальный период дрейфа часто столь велика, что языки, уже давно разобщившиеся, проходят через те же самые или поразительно схожие фазы развития> (с. 157-158). Сепир отрицает мистический характер этой скрытой в языке силы и выражает уверенность, что в будущем она будет познана.

Сепира не оставляет мысль, что языковые изменения происходят не хаотичным, случайным образом, а регулируются некоторым механизмом, тесно связанным с внутренней структурой языка. Понять природу этого механизма невозможно, не подобрав ключи к сути языковой структуры. В этих своих попытках Сепир выступает как один из основателей современной типологии. Новую типологию он строит, отталкиваясь от неудач своих предшественников. Типология XIX в. - это классификация языков в области морфологической техники. Сепира не удовлетворяет формальный и поверхностный характер этих классификаций: <Классификации эти не столько охватывают известные нам языки, учитывая их особенности, сколько втискивают их в свои узкие, негибкие рамки> (с. 118).

Стремясь <понять язык в его истинной сущности> (с. 120), Сепир не уравнивает элементы языковой структуры - он последовательно проводит мысль, что языковая структура устроена иерархически, в ней имеются более внешние, поверхностные и более глубинные элементы. Именно элементы второго типа в наибольшей мере ответственны за формирование типа языковой структуры, и именно эти элементы должны учитываться в типологических классификациях. И именно поэтому Сепира не удовлетворяет <деление языков на изолирующие, аффиксальные и символические> - <оно чересчур делает упор на внешнем, техническом выражении> (с.130). Кстати, показателен диахронический тест Сепира, помогающий отличить поверхностные характеристики языка от глубинных: <Языки находятся в беспрерывном процессе изменения, но было бы вполне разумным предположить, что они дольше сохраняют именно то, что является в их структуре наиболее фундаментальным> (с.136).

В основу своей классификации Сепир кладет семантический принцип. В главе V он выделяет четыре типа грамматических значений: конкретные, деривационные, конкретно-реляционные и чисто-реляционные, из которых два типа - полярные: конкретные (предметы, действия, качества) и абстрактные/чисто реляционные (устанавливают связи между конкретными значениями, придавая высказыванию законченную синтаксическую форму), а два занимают промежуточную позицию между этими полюсами: деривационные (модифицируют конкретные значения) и конкретно-реляционные (сохраняя большую конкретность, чем чисто-реляционные значения, они указывают на отношения, выходящие за пределы того слова, к которому они непосредственно относятся). Принципиально важен для Сепира универсалистский тезис, что конкретные и абстрактные значения выражаются в каждом языке, а свое исчисление типов языков он строит на наличии/отсутствии промежуточных видов грамматических значений. Сепир при этом отчетливо осознает, что выделенные им промежуточные типы довольно условны и не всегда конкретное языковое значение можно отнести к тому или иному типу, но он сохраняет дискретность своей типологической классификации (в этом ее некоторая слабость). Сепир обогащает свою четырехчленную классификацию независимыми параметрами поверхностной морфологической техники (изолирующая - агглютинативная - фузионная - символическая; аналитическая - синтетическая - полисинтетическая), благодаря чему она становится некоторым аналогом типологической шкалы, и на этой шкале он размещает свои языковые примеры.

Взгляд Сепира на задачи лингвистического метода ярко демонстрирует сделанное им попутное наблюдение, связанное с тем, что такие географически далекие языки, как греческий и такелма, оказались соседствующими на его типологической шкале. <Их сходство идет дальше обобщенных фактов, отмеченных в таблице. Может также показаться, что языковые характеристики, о которых легко думать вне всякой связи друг с другом, которые, казалось бы, с точки зрения теории никак между собой не связаны, обнаруживают между тем тенденцию сгруппировываться или двигаться вместе в кильватере некоего скрытого, но властно их контролирующего импульса к форме, который управляет их дрейфом. Поэтому, если мы только убедились в интуитивном сходстве двух данных языков, в присущем им обоим одинаковом внутреннем ощущении формы, нам не придется чересчур удивляться тому, что каждый из них ищет и избегает одних и тех же направлений языкового развития. Мы в настоящее время еще весьма далеки от того, чтобы уметь точно определить, в чем именно заключается это основополагающее чувство формы. Мы можем в лучшем случае только смутно его ощущать и должны по большей части довольствоваться одной лишь констатацией его симптомов... Наста-нет, быть может, день, когда мы будем в состоянии восстанавливать по этим симптомам стоящие за ними великие основополагающие схемы> (с. 135). Увы, самое большее, что мы можем сделать через 70 лет, - это солидаризироваться с надеждами Сепира.

Хотя Сепир, естественно, не употребляет ходового ныне термина ^универсалия>, но он является, по существу, приверженцем универсалистского подхода к языку. Он убежден, что эти всеобщие языковые характеристики коренятся в содержательной стороне языка и в прагматических условиях его существования: <Внутреннее содержание всех языков одно и то же - интуитивное знание опыта. Только внешняя их форма разнообразна до бесконечности, ибо эта форма... не что иное, как коллективное искусство мышления, искусство, свободное от несущественных особенностей индивидуального чувства> (с.193). Далее, Сепир понимает язык как взаимосвязанную систему уровней, в которой действуют глубокие импликативные отношения между фундаментальными и внешними ее характеристиками. Именно с этих позиций он рассматривает звуковую технику языка: <...раз звуки речи существуют лишь постольку, поскольку они являются символическими носителями существенных значений и пучков значений, почему бы мощному дрейфу в сфере значений, а также ее постоянным характеристикам не оказывать поощряющего или сдерживающего влияния на направление фонетического дрейфа? Я полагаю, что такого рода влияния могут быть вскрыты и что они заслуживают гораздо более внимательного изучения, чем это делалось до сих пор> (с. 167).

Примечательно наблюдение Сепира над когнитивно-прагматической значимостью префиксальной/суффиксальной альтернативы технического построения словоформы: <Мне представляется, что есть психологически довольно существенное отличие между языком, на- перед устанавливающим формальный статус корневого элемента, еще до того, как он назван... и таким языком, который начинает с конкретного ядра слова, а статус этого ядра определяет рядом последующих ограничений, каждое из коих урезывает в некоторой степени то общее, что предшествует> (с. 122).

Нет возможности отметить все те идеи данной книги, которые определяют сепировскую концепцию языка и которые имеют основополагающее значение не только для нынешнего этапа развития лингвистики, но и для ее будущего. Вообще надо отметить, что Сепиру присущ дар предвидения новых горизонтов лингвистики и формулирование гипотез, которые пока что не могут быть доказаны с помощью имеющихся у нее средств. Отмечу еще только одно предположение, связанное с реконструкцией исторического процесса формирования технических средств означивания мысли. В связи со своей классификацией значений, в которой <онкретные (корневые) значения противопоставляются реляционным значениям, Сепир высказывает мнение, что <все реальное содержание речи, заключающееся в потоке произносимых гласных и согласных звуков, первоначально ограничено было сферой конкретного; отношения не выражались первоначально посредством внешних форм, но подразумевались и устанавливались при помощи линейного порядка и ритма> (с. 112).

Хотя книга <Язык> посвящена в основном внутренней структуре языка, две последние главы затрагивают антропологическую проблематику - о взаимоотношении языков с расами и культурой, а также о языке как средстве литературы. В связи с проблемой переводимости литературных произведений Сепир предлагает различать <два различных вида или уровня искусства - обобщающее, внеязыковое искусство, доступное передаче без ущерба средствами чужого языка, и специфически языковое искусство, по существу не переводимое> (с. 196).

Раздел <Общие проблемы языка> включает ряд статей, непосредственно примыкающих к проблематике книги <Язык>. Все они написаны Сепиром в более поздние годы и, таким образом, представляют собой раз-витие идей, впервые систематически изложенных им в <Языке>.

Первые четыре работы - это статьи из <Энциклопедии социальных наук> (1933): <Символизм>, <Коммуникация>, <Диалект> и <Язык>.

В статьях <Символизм> и <Коммуникация> рассматривается семиотическая природа естественного языка в общем ряду других знаковых систем (всевозможные типы сигнализации, жесты, церемониальные акты, этикет, математическая нотация и т.п.). Сепир отличает референциальный (отсылочный) символизм от конденсационного (заместительного) символизма. Если первый тип связан с формальной работой сознания, то второй - со сферой бессознательного.

В статье <Диалект> дается авторское понимание этого термина, несколько отличающееся от нашей отечественной традиции. В основе его лежит идея близкого родства и восхождение к единому до-диалектальному языку. Именно в этом контексте русский и белорусский имеют для Сепира статус диалектов, а не языков.

Статья <Язык> фрагментарно была включена в <Хрестоматию> В.А.Звегинцева, здесь она воспроизводится полностью. В этой статье Сепир дает чрезвычайно емкое изложение своей целостной концепции языка как средостения всех поведенческих функций человека. Язык <настолько глубоко коренится во всем человеческом поведении, что остается очень немногое в функциональной стороне нашей сознательной деятельности, где язык не принимал бы участия> (с.231). Не поняв язык, нельзя понять человека ни в его психической, интеллектуальной и культурной и социальной сферах, ни в его истории.

Ряд мотивов книги <Язык> перелагается здесь Сепиром заново, в более афористичной и завершенной форме, заметна и определенная эволюция взглядов автора. Так, уделяя довольно значительное внимание функциям языка, Сепир призывает не преувеличивать значимость его коммуникативной функции. <Более правильным представляется утверждение, что изначально язык является звуковой реализацией тенденции рассматривать явления действительности символически, что именно это свойство сделало его удобным средством коммуникации и что в реальных обстоятельствах социального взаимодействия он приобрел те усложненные и утонченные формы, в которых он нам известен ныне> (с.231). Сепир упоминает также ряд производных функций языка - как фактора социализации (язык как символ социальной солидарности всех говорящих на данном языке), как фактора унификации и одновременно развития индивидуальности, как способа накопления и передачи культуры, как средства поддержания социального комфорта и т.д.

В статье <Грамматист и его. язык> (1924) Сепир упоминает о мыслительных процессах, связанных с той областью психики, которая называется интуицией, и отсутствие интереса у психологов к этой проблематике он связывает с тем обстоятельством, что инструментом проникновения в эту сферу является язык - далекий от них предмет. <Мы имеем все основания предполагать, - утверждает Сепир, - что языки являются по существу культурными хранилищами обширных и самодостаточных сетей психических процессов, которые нам еще предстоит точно определить> (с.255). Эта идея удивительным образом перекликается с современными попытками реконструкции когнитивных процессов по данным языковой деятельности. Скептицизм Сепира относительно психологов тоже, к сожалению, оправдывается - указанные попытки осуществлены в основном с лингвистического конца, хотя еще в 20-е гг. Сепир призывал объединить в этом направлении усилия лингвистов, психологов и философов (с.253). В данной статье, в связи с рассуждениями о несоизмеримости членения опыта в разных языках, высказывается также идея, которая позже вошла в историю языкознания как гипотеза относительности Сепира-У орфа, хотя идея лингвистической относительности формулируется самим Сепиром весьма осторожно (ее радикальный вариант принадлежит его ученику Уорфу). Статья <Статус лингвистики как науки> (1929) обращена к широкой научной общественности (в основу ее положен доклад, прочитанный на совместной междисциплинарной конференции лингвистов, антропологов и популяризаторов научных знаний в 1928 г.). В ней Сепир обосновывает тезис, что <языкознание одновременно одна из самых сложных и одна из самых фундаментальных наук> (с.263), - это как бы продолжение той концепции, которая была отражена в предыдущей статье. Но здесь основное внимание уделяется междисциплинарным связям лингвистики, поскольку <язык доказывает свою полезность как инструмент познания (разрядка моя. - А.К.) в науках о человеке и в свою очередь нуждается в этих науках, позволяющих пролить свет на его суть> (с.260), таких, как антропология, культурология, социология, психология, философия. Предвидит Сепир и установление связей лингвистики с естественными науками.

Соотношение теоретического и описательного языкознания обсуждается Сепиром в статье <Отношение американистики к общему языкознанию>, опубликованной посмертно (1947). В ней Сепир настаивает на необходимости для каждого профессионального лингвиста преодолевать эмпирическую ограниченность знакомства с какой-либо одной группой языков, ведущую к всевозможным типологическим предрассудкам и заблуждениям. Языки американских индейцев (и не только они) в этом отношении <являются бесценным опытным полем для серьезных лингвистических размышлений> (с.268). Сепир указывает также на необычайную плодотворность полевых исследований для начинающих лингвистов. <Попытки индуктивным путем определить состав фонетической системы или морфологии языка совершенно иной структуры> (с.269) наиболее эффективно воспитывают правильный метод лингвистических исследований, которые <требуют одновременно и тонкого восприятия каждой конкретной формы выражения, и готовности признать великое разнообразие возможных форм> (Грамматист, с.251). <Можно даже пойти далеко и утверждать, что только лингвист, прошедший через такой опыт, имеет реальные представления о том, что такое язык> (с.269). Это очень серьезный урок Сепира-педагога, который неплохо было бы усвоить всем.

Исследованию возможного влияния среды обитания на язык посвящена статья <Язык и среда> (1922), значительная часть которой имеет негативный характер. Сепир признает такого рода влияние только на содержательную сторону языка, в основном на лексику.

Последняя статья данного раздела <Речь как черта личности> (1927) перебрасывает мостик между двумя областями знания - лингвистикой в собственном смысле слова и антропологией. Цель проведенного Сепиром исследования - уяснить, в какой мере и в какой форме специфическая неповторимость личности выражается в языке. Содержание же данного, в какой-то мере уникального исследования - языковые средства в аспекте социальном и индивидуальном. Социальный аспект Сепир последовательно разделяет на два слоя - языковой (разделяемый всем сообществом говорящих на данном языке людей) и групповой (характеризующий некоторую однородную социальную группу). С позиций этой трехэлементной классификации Сепир проводит изысканный анализ вариативности таких элементов языковой формы, как голос, голосовая динамика (включающая интонацию, ритм, плавность речи, темп), произношение звуков, лексика и стиль. Здесь, как и во многих других областях, Сепир выступает первопроходцем, причем первопроходцем без последователей. Тут он оказывается впереди не только 20-х, но и 90-х гг.

По свидетельству современников, Сепир в своих исследованиях индейских языков проявил себя как блестящий фонетист, достигавший совершенного анализа самых необычных звуковых систем, отличавшийся скрупулезной точностью записи звучащей речи. Необходимость фиксации материала бесписьменных языков способствовала формированию фонологического подхода к анализу речи. Но у Сепира этот подход не ограничился стихийным фонологизмом, а привел его к формулированию основ фонологической теории и понятия фонемы. Образцом обоснования фонологической теории является его статья <Психологическая реальность фонем> (1933). В отличие от тех лингвистов, для которых фонема - это только абстрактная научная сущность, точка пересечения отношений в системе, для Сепира это в то же время психологическая реальность говорящего. <Многолетний опыт записи и анализа бесписьменных индейских и африканских языков привел меня к убеждению, что неискушенный носитель языка слышит не фонетические элементы, а фонемы> (с.300). Статья представляет собой увлекательный протокол процесса исследовательского анализа языковых данных с помощью привлечения интуиции информанта. Сепир убедительно показывает, что носитель языка использует не только фонологический инвентарь единиц, но и их морфонологическую значимость. Сейчас, конечно, никого уже не надо убеждать, что эти уровни анализа необходимы, но трудно привести какую-либо другую работу, в которой сама процедура открытия лингвистической истины описывалась бы так конкретно, просто и увлекательно.

В эпоху, когда психолингвистики как особой науки еще не существовало, Сепир провел интереснейший психолингвистический эксперимент по выявлению символических коннотаций между качеством гласных и смысловой оппозицией <маленький/большой>, установив, что гласные i - а соответствуют полюсам этой шкалы. Это заключение сделано на основе анализа статистически достоверных опытных данных по восприятию псевдослов - искусственных звуковых цепочек, произносимых как слова английского языка. Описание исследования содержится в статье <06 одном исследовании в области фонетического символизма> (1929).

Методика фонетической реконструкции исходной фонетической системы родственных языков излагается в статье <Понятие фонетического закона> (1931). Сепир использует данные проведенной Блумфилдом реконструкции консонантной системы алгонкинских языков и ведет читателя по лабиринтам лингвистического рассуждения, приводящего к открытию нетривиальной научной истины. Это эссе -блестящий пример педагогического сочинения.

Наконец, работа <Глоттализованные проходные в навахо, нутка и квакиутль (с замечанием об индоевропейском)> (1938) показывает Сепира как тончайшего исследователя конкретной материи языка, выдающегося практика лингвистического анализа. Статья при переводе несколько сокращена за счет технических деталей, но по ней видно, с какой любовью Сепир относился ко всякому языковому факту и как много он мог за ним увидеть. Эта работа в данном томе - чуточку приоткрытая верхушка того айсберга, каковым является научное творчество Сепира.

В наследии Сепира представлены также работы, касающиеся более высоких языковых уровней. В сборник включено по одной работе из области морфосинтаксиса и семантики. Как известно, термин <морфосинтаксис> появился недавно и Сепир им не пользовался, но его статья <Проблема именной инкорпорации в языках американских индейцев>, написанная, кстати, в типологическом ключе, посвящена одному из интереснейших явлений, находящихся на стыке морфологии и синтаксиса - инкорпорации. Отталкиваясь от узкого определения инкорпорации Крёбером как объединения в одном слове именного объекта и глагола, Сепир приводит богатый фактический материал, требующий расширенного толкования этого явления - как ^объединения именной основы с глагольной, независимо от того, какова в ее логическом смысле синтаксическая функция имени> (с.361). Данную статью вместе с предыдущей объединяет присущий Сепиру метод типологически значимых обобщений исходя из скрупулезного анализа собственноручно добытых и сопоставленных данных. Этот метод, конечно, чрезвычайно трудоемок, но зато он дает надежные результаты.

Интерес Сепира к семантике наблюдается еще в его книге <Язык>. Вспомним, что исходным пунктом его морфологической классификации языков была классификация грамматических значений. Там же он намечал программу будущих типологических исследований конкретных разновидностей грамматических значений - рода, падежа, числа, вида, времени, наклонения, способа получения информации и т.д. (с.107-108) (эта программа в наше время успешно претворяется в жизнь). Но особенно усиливается семантическая ориентация Сепира в последнее десятилетие его жизни (т.е. на фоне безраздельного господства дескриптивистской моды). В сборник включена его статья <Целостность> (1930), по духу близкая к его поздней работе <Градуирование> (как уже говорилось, публиковавшейся в русском переводе). Эта работа - провозвестник того на- правления в лингвистике, которое стало активно развиваться спустя три десятилетия. Сепир преодолевает целую пропасть, отделяющую лингвистику формы от лингвистики содержания. У него нет ни прецедента, ни терминологии, ни даже концептуальной поддержки - дух захватывает, как он мог взяться за такое. Чтобы правильно оценить эту работу, надо понимать, на каком пустыре Сепир ее создавал.

Обладая гениальным даром ощущения языковой формы и разумного пользования тем, что называют здравым смыслом, он достигает тончайшего анализа семантических противопоставлений в области значения 'объединение в целое', 'целостность' (totality). Неблагодарное занятие пересказывать эту работу, тем более что сейчас она требовала бы перевода на язык современной семантики, более строгих формулировок, тестирования адекватным языковым материалом и, видимо, определенных корректив. Но в этой работе в концентрированном виде проявился гений Сепира.

По объему, несомненно, американистика составляет львиную долю научного творчества Сепира. В настоящий сборник включены лишь некоторые из его работ, имеющие не только специальную, но и общелингвистическую значимость. Раздел <Американистика> открывается широко известной работой, в которой он подводит итоги своих многолетних размышлений о генетической классификации индейских языков (<Языки Центральной и Северной Америки> (1929)). Эта статья обосновывает его гипотезу, высказанную им на одной странице в 1921 г . (A bird's eye view of American languages north of Mexico. - <Science>, 1921, 54, p. 408). По этой гипотезе число языковых семей в Северной Америке сокращается с 55 (как было в предшествующей классификации) до 6. Несмотря на имевшиеся критические высказывания в адрес гипотезы Сепира, эта классификация остается до сих пор хрестоматийно известной. Сепир собирался распространить свою классификацию на Южную Америку, но скудость сведений о многих языках не позволила ему это сделать.

<Некоторые внутриязыковые свидетельства северного происхождения индейцев навахо> (1936) есть изящное приложение методики, изложенной Сепиром ранее в работе о временной перспективе (см. ниже). В качестве исходного объекта рассуждения берутся четыре слова. Их детальный лингвистический, культурологический, этимологический и сравнительно-исторический анализ доказывают, что в языке сохранились вещественные следы пребывания индейцев навахо на другой территории.

Статья <Аномальные речевые приемы в нутка> (1915) дает представление о раннем Сепире: языковой материал был собран им в 1910 г. Эта статья производит впечатление экзотичностью языкового материала. Сепир анализирует грамматические значения, связанные с указаниями на социальное положение, возраст, пол и многие другие характеристики (карлики, горбуны, левши, трусы) слушающего или лица, являющегося предметом речи. Параллельно он указывает на весьма специфические формальные приемы выражения этих значений (например, консонантные замены). Характерно, что даже в этой дескриптивной по существу статье Сепир стремится к объяснению необычных феноменов, выявлению их исторических истоков и первичной мотивации.

По экзотичности языкового материала к этой работе примыкает статья <Мужской и женский варианты речи в языке яна> (1929), в которой описываются многообразные различия между речью мужчин и женщин. В целом, обобщая конкретные фонетические альтернации, женская речь выступает как редуцированная форма мужской. Сепир высказывает допущение, что, <возможно, редуцированные женские формы являются условными символами менее центрального или менее ритуально значимого статуса женщин в обществе> (с.461).

Раздел завершается краткой заметкой <Два навахских каламбура> (1932), в которой дается тонкий анализ двусмысленных высказываний и связанных с ними конситуативных обстоятельств.

Раздел <Культура, социум и личность> открывает нам Сепира в совершенно новой ипостаси. Статья <Культура, подлинная и мнимая> (1924) написана в публицистическом духе скептицизма по отношению к высшим достижениям культуры, якобы воплощенным в американском образе жизни, но по содержанию она значительно шире. В ней рассматриваются различные трактовки термина <культура> и связанные с ними коннотации. Противопоставляя подлинную культуру мнимой, Сепир исходит из того, что <подлинная культура не является с необходимостью ни высокой, ни низкой; она всего лишь по природе своей гармонична, уравновешенна и самодостаточна, и в этом - ее неотъемлемые свойства> (с.473). Статья проникнута гуманизмом, пониманием непреходящих человеческих ценностей, верой в совершенствование духовного <я>.

Отдельное место в творчестве Сепира занимает монографическое исследование <Временная перспектива в культуре коренного населения Америки: опыт методологии> (1916). Это первое крупное научное произведение Сепира, получившее отклик в научном мире. В этом труде Сепир систематизировал всевозможные методики реконструкции ранних культурных состояний общества. Значительное место занимает анализ собственно лингвистической техники такой реконструкции.

Статьи <Обычай> и <Личность> были написаны для <Энциклопедии социальных наук> (1934). Проблема личности (personality) глубоко волновала Сепира, он многократно возвращается в своих работах к оппозиции <индивидуальное/социальное>. Эта оппозиция затрагивается им и в статьях <Нужна ли нам суперорганика> (1917) и <Бессознательные стереотипы поведения в обществе> (1927). Но в центре внимания последней статьи - бессознательное структурирование языкового поведения. Хотя все поведенческие стереотипы приобретаются каждым человеком в процессе его индивидуального опыта, они <в их окончательном виде разнятся от индивида к индивиду (а часто и от поколения к поколению) самым минимальным образом> (с.604).

Генезису первобытных обществ, их социального устройства и культурных систем посвящена статья <Антропология и социология> (1927).

Краткий обзор включенных в данный сборник статей показывает, сколь разнообразно научное творчество Сепира, сколь фундаментальны его результаты, сколь во многих областях он оказался первооткрывателем. Более того, для нас Сепир являет собой такой тип ученого, который сегодня, в эпоху торжества узкой специализации, уже почти немыслим. В Сепире поражает его способность охватить явление целиком, сохранив все существенные для него живые связи, не обеднив и не извратив его. И при этом не скользить по внешней поверхности явления, а проникать в самые сокровенные его глубины, десятикратно усиливая рациональное знание могучей интуицией. Нt быть рабом догмы, а следовать естественным путем, повторяющим структуру самого явления. Энциклопедизм Сепира проистекает не из желания количественных нагромождений, а из сути изучаемого им объекта - языка. Все, с чем связан язык, то есть все то, что пред- определяет его бытие, и все то, что предопределяет язык своим бытием, - все это интересно и важно Сепиру. Испив из освежающего родника многомерной сепировской мысли, лишний раз убеждаешься в порочности тех перегородок, усердным расставлением которых прославилась наука XX в., и укрепляешься в вере, что когда-то эти перего- родки падут.

Дитя ли Сепир своего времени? Если бы это было так, то следовало бы ожидать последовательного развития его идей, а, как мы видели, это далеко не так. Создается впечатление, что Сепир приходит к нам не столько из прошлого, сколько из будущего, и его общечеловеческий взгляд на язык - это намек на то, к какому рубежу лингвистике еще предстоит подойти^.

А.Е.Кибрик

^ Пользуясь случаем, хочу выразить признательность сыновьям Э. Сепира Филипу Сепиру и Дэвиду Сепиру, коллегам Регне Дарнелл, Майклу Сильверстейну, Джорджу Стокингу за внимание и интерес, проявленные к данному изданию. Приношу также благодарность М.Б.Бергельсон, А.А.Кибрику, С,А.Крылову, оз- накомившимся со вступительной статьей и сделавшими ряд полезных замечаний.

Воспроизведенные в книге фотографии Э. Сепира были любезно предоставлены издательству Ф.Сепиром. С особой благодарностью (от себя лично и от всех читателей) хочу отметить неоценимую инициативу профессора Корнельского университета Джона Бауэрса, оказавшего данному изданию - в критической для него экономической ситуации - существенную материальную поддержку. Благодарю Ф.С.Крылова и Н.Н. Попова за техническую помощь в осуществлении компьютерного набора.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел языкознание