Шабага И. Славься, император! Латинские панегирики от Диоклетиана до Феодосия

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава III КТО НАПИСАЛ ГАЛЛЬСКИЕ ПАНЕГИРИКИ?

При работе над источником необходимо твердо установить социшьное положение, религиозную и философскую позицию его издателей, т.е. то, что оказывает сильнейшее влияние на содержание источника.

1. Социальное положение панегиристов

Чтобы четко представить себе политическую направленность іалльских панегириков, попытаемся, опираясь на тексты произведений самих ораторов, свидетельства античных авторов и работы современных исследователей, определить социальное положение входящих в сборник XII Panegyrici Latini речей.
Итак, кто же создавал панегирики?
Автор самых ранних речей Мамертин (Pan.Lat. II-III) был жителем Галлии, вероятнее всего, Августы Треверов, на что многократно указывается в его речах (II 4.3; 5.1; 7.4,7; 9.1, 12; 14.3-4). Никакими сколько-нибудь надежными сведениями о его жизни мы не располагаем. Можно лишь сделать вывод о том, что он был ік і^опа grata для императора Максимиана, поскольку через сравнительно короткое время Мамертину было разрешено вторично произнести речь перед Максимианом ( III 1.1-2; 5.2). Более того, оратор был настолько уверен в императорской благосклонности, что говорит о своем твердом намерении выступить с речью и на праздновании Десятилетия власти Максимиана: “earn reverso, ut quinquennio exacto rursus decennalibus tuis dicam...” ( III 1.3).
Исходя из анализа речей Мамертина, ряд исследователей полагает, что в течение ряда лет он занимал важный пост в императорской канцелярии, исполняя функции magistri memoriae (начальника императорской канцелярии указов и прошений), и хотя твердых доказательств этому нет, предположение представляется вполне реальным.
Автор Pan. Lat. IV сообщает, что в течение долгого времени он был преподавателем риторики: “Cum in cotidiana ilia instituendae iuventutis exercitationes versarer... (“Все свое время я проводил в непрестанных каждодневных трудах по обучению молодежи”) (вероятно, в г. Августодуне2, а затем в продолжение ряда лет являлся секретарем в канцелярии императорского дворца: “...cum et me illo vetere curriculo aut inter adyta Palatii vestri alia quaedam arcani sermonis ratio demoverit... (“... после того как и меня от моей прежней деятельности отвлекла некая иная должность, связанная с ведением дел внутри вашего дворца...” (IV 1.4). Видимо, это назначение оратор получил после того, как Констанций, в то время префект претория императора Максимиана, дал ему возможность выступить с речью перед императором в 285 или в 286 г.

Нельзя с уверенностью сказать, какую должность панегирист занимал при дворе Максимиана в г. Августа Треверов. Вероятно, он был magister memoriae3 и находился на государственной службе, по крайней мере до 289/290 г. Во всяком случае, он определенно служил в императорской канцелярии в 287 г., сопровождая по долгу службы Максимиана во время похода против аламаннов (XV 2.1). В 297 г., когда был произнесен панегирик, оратор был уже пожилым человеком, давно оставившим преподавательскую деятельность и занятия риторикой (IV 1.1-5; 21.3).
Биография Евмения, автора Pan. Lat. V, вырисовывается из его речи довольно отчетливо. Упоминаемые панегиристом события из истории г. Августодуна в 269 г., которые, по его словам, произошли в годы его детства4, позволяют думать, что он родился несколько позже 260 г. Евмений с гордостью упоминает о своем деде, афинянине по происхождению, который преподавал сначала в Риме, а потом в Августодуне (V 17.3-4). Об отце оратор ничего не говорит, из чего Эд.Галлетье делает вполне логичный вывод о том, что тот не был ритором5.
Сам Евмений в течение долгих лет занимался литературной деятельностью и был преподавателем риторики в риторской школе Августодуна (V 1.1; 3.1; 6.2-3; 14.4; 15.4), а в 293-298 гг. по протекции цезаря Констанция являлся magister memoriae tricennarius при дворе Максимиана (V 6.2; 11.2; 16.4). В 298 г. Констанций побудил его вернуться к преподаванию риторики в восстановленной им риторской школе Августодуна, причем за Евмением было сохранено жалование, которое он получал, исполняя дворцовую должность (V 11.2).
Относительно автора Pan. Lat. VI трудно сказать что-либо опЈоделенное, поскольку текст панегирика не дает оснований ни для каких положительных утверждений. Можно предположить, что автор речи не служил в императорской канцелярии, поскольку он никогда не говорит о своей близости к императорскому дворцу> о чем никогда не забывают упомянуть ораторы, служившие в ней (ср.: III 5.1; IV 1.4; V 6.2; VII 23.1). В речи не содержится также ни одного упоминания о родине панегириста, из чего можно сделать вывод о том, что оратор не был жителем города, в котором произносил речь — иначе он в той или иной степени являлся бы его представителем, и это проявилось бы в его произведении.
В то же время встречающиеся в его речи юридические выражения (VI 2.3; 5.1-2; 12.6 etc.) свидетельствуют о знакомстве панегириста с судопроизводством. Никаких иных сведений о личности панегириста на основании его речи получить не удалось. Можно предположить, что он был странствующим софистом, одним ИЗ тех, кто переезжал из города в город, произнося перед слушателями речи “экспромтом и на заданные темы, демонстрируя свое искусство логического построения мифологических, исторических, этических и других сюжетов”6. Однако такое предположение надставляется сомнительным ввиду, по крайней мере, двух обстоіпсльств. Во-первых, отсутствие биографических сведений в самой 1>ечи мало что доказывает — вспомним хотя бы Назария, автора I’an.Lat. X, о котором совершенно ничего нельзя узнать из его речи, и то время как свидетельства других источников, и вполне надежных, творят о нем как об очень известном в Галлии риторе. Во-вторых, произнесенная автором Pan.Lat. VI речь была не просто очередным ныступлением, которым можно было блеснуть перед слушателями,
оратор произнес панегирик в честь и в присутствии двух импераюров. А это значит, что городские власти, поручившие ему произнесение столь ответственной речи, его хорошо знали и ему доверяли, и что он не мог быть поэтому заурядным странствующим софистом. И целом же приходится признать, что ничего определенного об этом панегиристе сказать невозможно.
Автор Pan.Lat. VII в момент произнесения речи был уже немолодым человеком, отцом многочисленной семьи (VII 1.1). В панегирике он рекомендует своего младшего сына на службу императору (VII 23.2). Первую половину своей жизни оратор, видимо, посвятил преподавательской деятельности в риторской школе Августодуна, поскольку он говорит о целом ряде своих учеников, уже занимающих ііажные государственные посты (VII 23.1-2). Одно место в панегирике, где оратор говорит об одном из своих детей (и, видимо, учеников), может быть понято таким образом, что панегирист

преподавал судебное красноречие:    “...занимающимся защитой
высших интересов фиска” (VII 23.1). Одновременно панегирист нес службу в императорском дворце (VII 23.1).
Жителем и, вероятно, уроженцем Августодуна, был и автор Pan.Lat. VIII, сведения о котором традиционно чрезвычайно скудны (VIII 1.2; 2.1-3; 4.2; 5.2; 14.5). Сам оратор сообщает о себе лишь то, что занимается изучением наук (VIII 1.2). Эд.Галлетье ввдит в этом намек на его литературную деятельность и на этом основании полагает, что панегирист был преподавателем красноречия . Это вполне согласуется с текстом речи, ибо слова приватно
изучающий науки” (“orator privati studii litterarum (VII . ) предполагают изучение гуманитарных наук и не исключают их преподавания. Однако нельзя согласиться с мнением Эд.Галлетье о том, что “панегирист, без сомнения, принадлежал к сенату города , ибо это не подтверждается текстом панегирика. Во-первых, в том месте речи, да которое ссылается исследователь, говорится не о том, что панегирист входил в состав городского сената, а о том, что он присутствовал при встрече императора с сенатом города: “Volui enim...cum in Шо adytu palatii tui stratum ante pedes tuos ordinem indulgentiae tuae voce divina... dextera sublevasti, numini tuo gratias agere” (VIII 1.3)9. Во-вторых, если бы оратор был сенатором, он скорее всего и отрекомендовался бы им, а не “оратором, приватно изучающим науки” и в силу необходимости “выражающим всеобщую благодарность” (“publicae gmtulationis orator” (VIII . ).
Столь же мало сведений мы имеем и об авторе Pan.Lat. IX. Он несомненно являлся жителем Галлии (IX 1.2-3) и принадлежал к риторской школе Августодуна или Августы Треверов. Наиболее вероятно, что панегирист являлся преподавателем красноречия в Августе Треверов — в то время резиденции императора Константина. Поскольку, упоминая о сражении под Вероной в 285 г., оратор называет себя человеком среднего возраста (media aetate nostra — IX 8.1), вадимо, 40-50-ти лет, в момент произнесения панегирика ему было около 70-ти. Кроме того, текст панегирика.
“is qui semper res a numine tuo gestas praedicare solitus essem... ( Я, кто всегда воспевал совершенные твоей божественностью подвиги”. IX 1.1) позволяет сделать вывод о том, что оратор неоднократно восхвалял Константина и ранее.
Об авторе Pan.Lat. X Назарии мы знаем лишь из других источников. По всей вероятности, именно о нем вдет речь в сообщениях Иеронима и Авзония10. Относящееся к 324 г., свидетельство Иеронима говорит о расцвете деятельности оратора, из чего можно заключить, что он родился около 280 г. и во время произнесения речи был человеком средних лет. Из слов же Авзо-
ния можно понять, что панегирист преподавал риторику в риторской школе Бурдигалы.
Надежные биографические сведения о Клавдии Мамертине, авторе следующей речи, имеются лишь с 361 г. Из его панегирика следует, что оратор получил хорошее образование, был человеком нысокой культуры, несомненно, обладавшим литературным талантом. Эти качества, скорее всего, и обратили на себя внимание императора Юлиана, стремившегося окружить себя философами, учеными и писателями Amm.Marc.XXl 1. 0.6).
Сходство имени Клавдия Мамертина с именем автора Pan. Lat.
ІІ-Ш побудило ряд исследователей предположить, что эти ораторы находились в каком-то родстве11, однако определенно утверждать этого нельзя из-за отсутствия доказательств данной гипотезы и тексте панегирика и других источников.
Клавдий Мамертин, видимо, пользовался особым почетом у Юлиана, поскольку последний в течение одного 361 года сделал его главою государственной казны, префектом претория Иллирика и Италии и консулом на 362 год12. При вступлении Клавдия Мамертина и его коллеги Невилы в консульскую должность император Юлиан оказан им невиданную честь, пешим проследоііав в сенат за их носилками (XI 28.2-3. Ср.: XII 7.1)13. Несколько ранее панегирист являлся участником Верховного трибунала в Халкидике, который вынес приговор враждебной Юлиану партии при дворе его двоюродного брата императора Констанция II, а в ібі г участвовал в восточном походе Юлиана и дошел с ним до Дуная (XI 3.1,6.3). Оратор, несомненно, сохранял свое влияние и после смерти Юлиана, так как во время правления Валентиниана и Валента был префектом претория Италии, Иллирика и Африки. Однако в 368 г. Клавдия Мамертина обвинили в подлоге и сместили с занимаемой должности (Атт.Магс. XXVI 5.5). О дальнейшей его судьбе ничего не известно.
Автор Pan. Lat. XII — Латин Пакат Дрепаний — был оратором и поэтом14. Он дружил с самыми выдающимися людьми Галлии своего времени — Авзонием и Симмахом15. Биографические данные о Пакате скудны. Несомненно, что он был галлом (XII 1.3; 2.1; 23.1; 24.4; 47.5) и видимо, происходил из области нитоброгов на Гарумне (Гаронне)16. Сам панегирист указывает, что жил на побережье (XII 2.1), вероятнее всего, в Бурдигале. Подтверждением этому может служить его тесная связь с Авзонием, преподававшим в риторской школе этого города. В 389 г. Пакат был послан » Рим, чтобы от имени галльских провинций поблагодарить императора Феодосия за избавление населения Галлии от тирании Магна Максима (XII 11.5). В благодарность за удачно произнесенный панегирик Пакат в 390 г. получил должность проконсула Африки, а в 393 г. был comes ierum privatarum (управляющий личным имуществом императора) при дворе Феодосия17.
Итак, исходя из характера сохранившихся о панегиристах сведений, можно условно отнести авторов панегириков к четырем различным категориям: во-первых, это ораторы, чьи панегирики содержат автобиографические данные и сведения о которых имеются в других источниках (таковы авторы Pan.Lat. XI и XII); во-вторых, ораторы, сведения о которых можно почерпнуть лишь из других источников (автор Pan.Lat.X); в-третьих, ораторы, о происхождении и социальном положении которых мы узнаем только из панегириков (авторы Pan.Lat. II—III, V, VII, VIII, IX);
и,  наконец, ораторы, сведений о которых вообще не сохранилось (автор Pan.Lat. VI).
Все это говорит о том, что данные о социальном положении авторов одиннадцати галльских панегириков неравноценны. Однако они все же позволяют сделать некоторые выводы.
Все панегиристы происходили из Галлии и были отнюдь не новичками в ораторском искусстве; все они, по всей вероятности, имели риторическое образование, а многие из них в то или иное время занимались преподаванием красноречия. С другой стороны, ораторы принадлежали к различным социальным слоям. Авторы Pan.Lat.II-III,rV,VII были чиновниками, служившими в императорской канцелярии. Некоторое время в ней трудился и автор Pan.Lat. V, но незадолго до произнесения речи по приказу императора вернулся к преподавательской деятельности. Преподаванием занимались также авторы Pan.Lat. VIII, IX, X и, по всей вероятности, автор Pan.Lat. XI. Автор Pan.Lat.VIне установлен. Всех панегиристов объединяет и то обстоятельство, что они были людьми среднего или пожилого возраста, прекрасно образованными и опытными в написании и произнесении похвальных речей.

2. Религиозные взгляды панегиристов

Одним из основных направлений в религиозной политике империи с конца III в. была разработка культа императора. Поэтому во всех галльских панегириках, довольно точно отражавших эту политику, упоминаются почти исключительно боги, покровители императоров. С 289 по 310 г. это Юпитер, Геркулес и Аполлон (III 14.2; IV 4.1; V 18.5; VI 8.7; VII21-22). Контекст, в котором они упоминаются, не оставляет сомнения в приверженности авторов первых панегириков греко-римской религии (И 1.3; III 14.2; IV 15.4; V 10.2; VI 12.6; VII 21. 3-5), что убедительно подтверждает мнение Р.Пишо о том, что “ранние панегиристы (т. е. авторы Pan.Lat. II-VII. — И.Ш.) — откровенные язычники”1 .
Поиски оптимального варианта религиозных представлений, наиболее соответствующих социальной и политической обстановке того времени, привели к пониманию того, что староримская религия не может являться основой духовного возрождения и политической консолидации Римской империи.
Константин пытался постепенно подвести империю к христианству. Посвященные ему панегирики представляют в этом отношении уникальный материал. Если в первой посвященной ему речи (Pan.Lat. VII) новым покровителем провозглашается Аполлон (VII21.3-5; 22.1-3),тов Pan.Lat. VIII об Аполлоне совершенно не упоминается, что само по себе является очень странным и не соответствующим духу времени. Ведь в каждом из первых семи панегириков речь непременно идет о покровителях императоров в самой явной форме. В Pan.Lat. VIII, напротив, делается упор на всех богов, причем ни один из них не назван по имени19.
В таком же духе написан и следующий Pan.Lat. IX. В нем содержатся неопределенные рассуждения о богах (IX 2.4-5) и лишь в одном месте говорится о “знаменитом боге, создателе и господине вселенной” (IX 13.2). В таких выражениях обычно говорится
о Юпитере, однако в панегирике он по имени не назван. Случайно ли это? В Pan.Lat. X речь также идет о верховном всепроникающем божестве (X 7.3-4), однако упоминание о нем является не единичным, как в Pan.Lat. IX, а рассыпано по всему тексту панегирика (X 2.6; 3.3; 15.3; 16.2; 18.4; 28.1). Ниже будет показано, что здесь имеется в виду христианский бог.           ^
Таким образом, содержащаяся в панегириках Константину схема перехода от староримской религии к христианству такова: от поклонения староримским богам во главе с Аполлоном (Pan. Lat. VII) к упоминанию о поклонении всем богам без исключения (Pan.Lat. ?ІІІ); затем намек на то, что существует все-таки верховный бог, не называемый по имени (Pan.Lat. IX), и, наконец, утверждение, что лот бог не только верховный, но и всепроникающий (Pan.Lat.X).
Все это заставляет предположить, что уже в 311-312 гг. Константин задумал ввести христианство в империи в качестве государственной религии. Может быть, это произошло несколько ранее, около 310 г.20, если считать выбор в качестве покровителя Аполлона первым шагом к запланированной смене религии. В этом случае упоминание Аполлона в Pan.Lat.VII можно в религиозном аспекте рассматривать как предмонотеистическую концепцию, которая в Pan. Lat. ?ІІІ-Х все более конкретизировалась21.
Итак, мы вкратце рассмотрели этапы и причины изменения религиозной концепции авторов Pan.Lat. ?ІІ-Х. Какой же религии придерживались сами ораторы?
Р. Пишо, А.Грегуар и Эд.Галлетье считают авторов Pan. Lat.VIIX язычниками22. Ж.Беранже рассматривает панегирики с совершенно различных углов зрения, а это приводит к тому, что, давая им характеристики, он использует определения, которые нельзя прямо сопоставить (кроме того, эти определения достаточно уклончивы). Насколько можно понять, Ж.Беранже все же считает авторов Pan.Lat. ?ІІ-ІХ язычниками, однако в отношении речи Назария (Pan.Lat.X) его мнение остается неясным, поскольку здесь он менее чем где-либо склонен отделять взгляды императора, тайного сторонника христианства, от взглядов панегириста23. ВЛибешющ полагает, что все панегирики, написанные после 312 г., когда произошло обращение Константина в христианство, т.е. Pan.Lat.IX-XII, выдержаны в терминах нейтрального монотеизма, приемлемого для христиан и язычников24.
Утверждение вышеупомянутых исследователей о том, что Pan.Lat. ?ІІ-ІХ написаны язычниками, бесспорно. В отношении же религиозных воззрений Назария, автора Pan.Lat. X, наши мнения расходятся. Скорее всего, Назарий был христианином. Подтверждение этому, правда, можно найти лишь в косвенных сведениях, поскольку сам панегирист выражается в религиозном отношении очень осторожно.
Иероним утверждает, что дочь Назария была христианкой, а Авзоний прославляет оратора как прекрасного воспитателя юношества25. Что понимал Авзоний под “прекрасным воспитанием”, можно предположить, исходя из результатов его воспитания будущего императора Грациана, которому Авзоний привил не только любовь к поэзии и риторике, но и твердые христианские убеждения. Кроме того, о христианстве автора Pan.Lat.X говорит то обстоятельство, что у Назария связь верховного божества с человеком постоянна, а не носит случайного характера, как у богов предыдущих панегириков. Например, автор Pan.Lat.VIутверждает, что боги в большинстве случаев заняты своими делами и оставляют без внимания человеческий род, а в это время на людей “обрушиваются ливни с градом, расступаются земли, поглощаются города. Видимо, — размышляет панегирист, — это надо пригасать не их (богов — И.Ш.) желанию, но или тому, что их взоры обращены в какую-то другую сторону, или тому, что нас мучает роковой ход событий” (VI 9.1).

Это коренным образом отличается от взглядов Назария на взаимоотношения людей с божеством. Он утверждает, что “с небес смотрит на нас бог, судья всего, и хотя мысли людей укрыты в тайниках человеческих душ, все же всюду проникает стремящееся узнать их божество; и не может быть того, чтобы божественная ноля, дающая нам дыхание, которое нас оживляет, и блага, которыми мы живем..., не руководила бы жизнью тех, о чьих нуждах она заботится”(Х 7.3).
Интересно и упоминание о божественной армии, якобы посланной на помощь Константину. Л.Б.Хольсэппл считает, что это свидетельствует о языческих представлениях панегириста, в то время как Эд.Галлетье высказывает мнение, что описанное в речи видение представляет собой эхо христианских легенд о помощи Константину в борьбе с Максенцием в языческой обработке26.
В целом можно согласиться с точкой зрения Эд.Галлетье, однако причины языческого оформления христианской легенды представляются иными. Скорее всего, в 321 г. Константин перед схваткой с Лицинием за власть над всей империей был заинтересован в поддержке как язычников, так и христиан, и потому поручил Назарию (прямо или через посредников) составить речь таким образом, чтобы ни те ни другие не были ею недовольны. С пой задачей оратор справился блестяще, и лишь тщательный анализ текста в сочетании с сохранившимися упоминаниями о Назарии дают основания предполагать, что автор Pan.Lat. X был христианином.

В отношении религиозной направленности Pan.Lat. XI исследователи практически хранят молчание. Эд.Галлетье, например, считает, что религиозные выражения Клавдия Мамертина “одинаково уместны в устах язычника и христианина’', а Ж.Беранже, считая автора Pan.Lat. XI язычником, сомневается лишь по поводу того, отделимо ли упоминаемое в речи божество от самого императора Юлиана27.
На мой взгляд, Pan.Lat. XI в основном выдержан в принципах неоплатонизма: под “священным божеством” (XI 7.2; 28.3), к которому обращается оратор, следует понимать Гелиоса — Аполлона, который олицетворял в религии Юлиана высшее трансцендентное единство. Выбор Гелиоса — Аполлона в качестве высшего божества, результатом эманации которого считалось все сущее, был, разумеется, не случаен. Согласно учению пифагорейцев и родоначальника неоплатонизма Плотина Аполлон являлся отрицанием множественности (A—pollon) и потому символизировал Единое28. Для большей предметности объекта поклонения культ бога света — Аполлона Юлиан соединил с культом солнечного
божества Гелиоса, что напоминает также Sol-Apollo Константина29. Наиболее показательным для определения религиозно-философской направленности Pan.Lat.XI является место, в котором оратор, переполняемый благодарностью за предоставленное ему императором консульство, показывает космологические истоки своей пылкой любви к Юлиану: “ Наша же любовь происходит из глубокого и искреннего размышления, она до основания пронизывает наш ум, она соединяется и сливается воедино с нашей душой и нашей жизнью, и даже после того как наши тела будут уничтожены смертью, она будет жить в нашей бессмертной душе” (XI 24.3).
Как видно из приведенного отрывка, Клавдий Мамертин доказывает истинность своей любви к императору не только употребляя основные категории неоплатонизма, но и показывая их взаимоотношения в неоплатоническом духе. Ведь согласно учению Плотина кроме Единого исходными понятиями философии являются Ум и Душа, причем Ум придает Душе форму, а души людей, “сумевших отказаться от всего чувственного, после смерти сливаются с божеством”30. Так что панегирист недаром пишет о том, что его любовь происходит из глубокого размышления и н< связана с чувственностью, плодом которой может быть лишь “показная любовь” (XI 24.2).
Итак, основной религиозно-философской концепцией Клавдия Мамертина следует считать неоплатонизм, причем в наиболее чистом виде. Оратор не упоминает в своей речи имен многочисленных богов, считавшихся проявлениями Единого, предпочитая обращаться непосредственно к этому Единому под именем “Священного божества” (XI 7.2; 28.3; 31.1).
Какой религии придерживался Пакат, автор последнего панегирика сборника, определить довольно сложно. Он выражается таким образом, чтобы император Феодосий мог счесть его обороты выдержанными в христианском духе (XII 3.2; 5.3; 6.4; 21.1;

1. 2), но сама их замаскированность свидетельствует, на наш взгляд, о том, что оратор не был христианином. Из исследователей панегириков эту точку зрения не разделяет АПиганьоль, а Эд.Галлетье, считающий Паката “умеренным христианином”, говорит о том, что панегиристу присущ “неопределенный монотеизм” (monotheisme vague). ВЛибешютц колеблется в определении религиозной принадлежности Паката, но все же склоняется к его христианству. Ж. Беранже с присущей ему уклончивостью, по-видимому, отказывает Пакату в христианстве31. Наибольших успехов в определении религиозной принадлежности Паката добился Р.Ханслик, который, подробно и по существу разбирая эту про(тему, убедительно доказывает, что панегирист не был христианином32. Основных доводов у Р.Ханслика два: во-первых, Пакат, перечисляя храмы, ставит языческие перед христианскими (XII Л .1) а, во-вторых, повествуя о конфликте на своей родине между ортодоксальными христианами и присциллианами, он выказывает полное непонимание их споров и противоречий, считая их единоверцами (XII 29.2-3). Добавим от себя, что, говоря о встрече Феодосия со священнослужителями у “благочестивой Гемоны” (XII 37.1), Пакат вообще не упоминает христиан, в то же время подробно описывая одеяния языческих жрецов-фламинов (XII 17.4). Кроме того, в панегирике нет ни одного места, свидетельствующего хотя бы о знакомстве оратора (который, несомненно, был образованным человеком) с христианской литературой.

В то же время Пакат хорошо знает греко-римскую мифологию (XII 4.5; 5.3; 10.1; 17.1; 26.4; 39.1, 5; 44.5). Панегирист делает вид, что сомневается в ее истинности, но не утверждает, что она недостоверна, хотя и выступает перед рьяным христианином Феодосием (XII 4.5).
Представляются интересными еще два момента в панегирике Паката. Они не несут основной смысловой нагрузки в контексте речи и потому должны более объективно выражать позицию автора и религиозном вопросе, нежели прямые рассуждения о христианстве и язычестве, которые могли быть опасны для оратора при неосторожном выражении. В первом из этих отрывков говорится о взаимодействии природных и небесных ( божественных) факто|ЮВ (XII 6.3), во втором — о том, что человек мог бы быть воскрешен лишь в том случае, если бы это позволила природа (XII 20. 5). Обе эти фразы говорят о пантеизме Паката. Кроме того, панегирик Паката как никакой другой пронизан идеей культа императора. Такое сочетание — пантеизм, греко-римская мифология, культ императора — свидетельствует о неоплатонизме Паката.

3. Философские взгляды панегиристов

В философском плане все панегирики в той или иной мере выдержаны в духе стоицизма. Влияние этой философской системы особенно сильно проявилось, как представляется, в двух аспектах: в космологическом — объяснении всего происходящего волей богов, и в этическом — восхвалении гражданских добродетелей.
Рассмотрим первый аспект. Помимо богов в переменах, происходящих в мире, участвуют, как считали панегиристы, Рок (Fatum) и Судьба (Fortuna). В принципе — это две стороны необходимости в понимании ораторов. Рок они, очевидно, воепринимали в цицероновском смысле “как порядок и последовательность причин, когда одна причина, связанная с другой причиной, порождает из себя явление”33. Судьбу же панегиристы воспринимали как определенное стечение обстоятельств, являющихся внешней необходимостью, с которыми можно бороться и, таким образом, изменять (XII 27.3), поскольку природа судьбы изменчива (VI 10.1; X 7.1). Замыслы Судьбы скрыты (XII 9Л)> н° это не значит, что они непостижимы. Узнать о них можно по предзнаменованиям (XI 32.1; XII 31.2) и приметам, ибо это — небесный разум, не следовать которому — значит жить вслепу10 наугад (XI 23.6). Естественно, что божественный разум открывается прежде всего божественным императорам (V 4.2; IX 2.4-5), поэтому они так прозорливы, предусмотрительны и проницательны (IX 6.4, 8.3-4; X 14.1; XI 21.3).
Сильное влияние стоического учения испытал, напримері автор Pan.Lat.IX. Это проявляется, в частности, в описании функций Юпитера, создателя и господина вселенной (IX 13.2), взаимоотношений человека с богом посредством разума (IX 4.2) и т.Д* Отзвуки пифагорейского учения о числах можно усмотреть в то111 месте Pan.Lat.IX (16.2), где речь идет о “священном и благочестивом числе “семь” или, например, в Pan. Lat.III (3.5), где говорится о вращении планет и солнца вокруг неподвижной земли. Поскольку никто из панегиристов, по-видимому, не знал греческого языка (за исключением, может быть, Евмения), это влияние было опосредованным.
В рамках данного исследования нет возможности и необходимости говорить о влиянии конкретных философских школ или их отдельных представителей на галльских панегиристов, тем более что к IV в, сложилось некое религиозно-философское койне. Поэтому мы ограничиваемся выяснением лишь общих философских взглядов панегиристов, что позволяет лучше ПОНЯТЬ ИХ позиции в целом ряде вопросов.
Рок панегиристы воспринимали как внутреннюю необходимость. Поэтому бороться с ним значительно тяжелее, чем С Судьбой. Рок неприятен панегиристам; от него они ждут только зло и приписывают ему все прошлое и настоящее зло. Так, например, беспорядки в государстве возникают, по мнению ораторов, от перемены Рока (IV 10.2). Однако из этой фразы можно заключить, что Рок изменчив и не является крайней необходимостью, как у последовательных стоиков, хотя победить его могут лишь императоры: “ Благодаря Константину от пасти Рока спасен Рим”, — утверждает Назарий (X 3.3). ^
Соотношение сил между богами, Судьбой и Роком по отношению к людям таково: “Люди грешат по велению Рока, совершают преступления под воздействием Судьбы, добродетели же — подарки богов” (VII 14-3). В панегириках Назария и Паката содержится указание еще на одну силу, управляющую поступками людей, — Случай (X 28Л; XII 15.3).
Панегиристы хотя и писали о различных приметах, которым нужно следовать, не отрицали познаваемости мира и на собственном опыте. Мамертин, например, писал, что “мудрость, которая, видимо, является госпожой всего, увеличивается от того, что постигает нравы людей и исследует результаты событий” (III 19.2). Автор Pan.Lat. IX (4.2) вообще больше полагается на внутреннее побуждение При принятии решений, так как считает, что для каждого его богом является его благоразумие (prudentia). Под “благоразумием” панегирист подразумевает способность людей понимать божественный разум (IX 2.5, 4.1). Поэтому оратор скептически относится к гаруспикам (IX 2.4).
В том что этические концепции панегиристов носят стоический характер, нет ничего удивительного. Когда бюрократический аппарат достигает колоссальных размеров, он способен самостоятельно влиять на жизнь государства. В частности, бюрократия поощряет пропаганду такой философской концепции, которая бы наилучшим образом защитила существующее положение вещей, утверждая, что все беды происходят не от недостатков государстнснной системы, воплощением которой она является, а от порочности человечества в целом, и предлагает в качестве лекарства пунктуальное выполнение обязанностей, налагаемых властью (что считается гражданской добродетелью), и моральное совершенствование под которым понимается осознанный отказ от материальных выгод.
Панегирики во многом написаны с позиций бюрократии. Они посвящены главе бюрократии — императору, олицетворявшему государство. Поэтому, восхваляя императора и пропагандируя его политику, ораторы вынуждены были делать упор на гражданские добродетели и проповедовать стремление к ним для остальных лиц. Так, Евмений утверждает, что наслаждение от награды истинно лишь тогда, когда человек в самом деле достоин ее (V 12.1). Хотя оратор выше всего ставит моральное вознаграждение, он с сожалением констатирует, что “чрезвычайно редки те умы, которые довольствуются одним сознанием своих заслуг” (V 12.1-2), Таким же образом рассуждает и Назарий (X 15.3-4); гражданские добродетели превозносят Клавдий Мамертин и другие панегиристы (XI 31.5-6; XII 15-16 etc.).

Итак, пять панегиристов принадлежали к бюрократической верхушке империи. Четыре оратора занимались преподавательской деятельностью. Одновременно они, по всей вероятности, поддерживали тесные контакты с провинциальными властями: только так можно объяснить предоставление им возможности выступить перед императором. Относительно автора Pan.Lat.VI можно предположить лишь то, что он был приглашен для произнесения речи кем-то из городских властей (а может, и из императорского окружения), кто объяснил ему, в каком ракурсе следует осветить событие, послужившее поводом для произнесения речи.
Выше бьио выяснено, что все ораторы, за исключением христианина Назария, были язычниками. Авторы последних речей сборника (Pan.Lat. XI и XII) — Клавдий Мамертин и Латин Пакат Дрепаний — придерживались неоплатонизма, остальные ораторы — греко-римской религии. На всех панегиристов сильнейшее влияние оказала философия стоицизма.

4. Можно ли доверять сведениям галльских панегиристов?

Одной из основных задач, встающих перед исследователем галльских панегириков, является решение вопроса об их достоверности. Это проблема довольно сложная.
В ряде случаев достоверность того или иного описываемого в речи события или факта оговаривается самим панегиристом, сообщающим, являлся ли он очевидцем или знает о нем понаслышке. Но это встречается нечасто и все равно требует сравнения со сведениями других источников. Объем работы не позволяет привести все сделанные сопоставления. Поэтому я попытаюсь дать представление о всех видах содержащейся в панегириках информации и их соотношении на основе наиболее характерных примеров.
Можно выделить три наиболее общих вида источников информации галльских панегиристов. К первому относятся собственные воспоминания ораторов. Второй составляют сведения понаслышке. В обоих случаях панегиристы всегда подчеркивают, что сообщаемая информация имеет к ним прямое отношение. К третьему виду относятся сообщения, носящие общеизвестный или официозный характер. Этот вид информации будет рассмотрен несколько позже, а пока вернемся к первым двум.  >

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история