Крадин H., Скрынникова Т. Империя Чингис-хана

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава седьмая.
От степной державы к мир-системе

1. Военная машина

Европейские путешественники оставили достаточно
подробное описание оснащения монгольских воинов. Джувейни
сообщает, что каждый монгольский воин должен иметь полный ком-
плекс снаряжения, включая защитное и наступательное вооружение,
транспортных животных и пр. Если при осмотре войска обнаружива-
ется недостача чего-нибудь, виновные жестоко наказываются [Juvaini
1997:31].
Изначально монгольская армия состояла в основном из легково-
оруженных всадников. По словам Плано Карпини, каждый должен
был иметь «два или три лука, или по меньшей мере один хороший,
и три больших колчана, полных стрелами, один топор и веревки, что-
бы тянуть орудия... Железные наконечники стрел весьма остры и ре-
жут с обеих сторон наподобие обоюдоострого меча; и они всегда но-
сят при колчане напильники для изощрения стрел. Вышеупомянутые
железные наконечники имеют острый хвост длиною в один палец, ко-
торый вставляется в дерево. Щит у них сделан из ивовых или других
прутьев, но мы не думаем, чтобы они носили его иначе, как в лагере
и для охраны императора и князей, да и то только ночью» [Плано Кар-
пини 1957: 50-51].
418
Количество тяжелых кавалеристов в составе монгольской армии
в процентном соотношении было невелико. Плано Карпини свиде-
тельствует, что лишь «у некоторых из них есть копья, и на шейке же-
леза копья они имеют крюк, которым, если могут, стаскивают челове-
ка с седла» [Плано Карпини 1957: 51]. «Богатые же имеют мечи, ост-
рые в конце, режущие только с одной стороны и несколько кривые;
у них есть также вооруженная лошадь, прикрытия для голеней, шлемы
и латы. Некоторые имеют латы, а также прикрытия для лошадей из
кожи... Шлем же сверху железный или медный, а то, что прикрывает
кругом шею и горло, — из кожи... У некоторых же все то, что мы вы-
ше назвали, составлено из железа следующим образом: они делают
одну тонкую полосу шириною в палец, а длиною в ладонь, и таким
образом они приготовляют много полос; в каждой полосе они делают
восемь маленьких отверстий и вставляют внутрь три ремня плотных
и крепких, кладут полосы одна на другую, как бы поднимаясь по
уступам, и привязывают вышеназванные полосы к ремням тонкими
ремешками, которые пропускают чрез отмеченные выше отверстия;
в верхней части они вшивают один ремешок, который удваивается
с той и другой стороны и сшивается с другим ремешком, чтобы выше-
названные полосы хорошо и крепко сходились вместе, и образуют из
полос как бы один ремень, а после связывают все по кускам так, как
сказано выше. И они делают это как для вооружения коней, так и лю-
дей. И они заставляют это так блестеть, что человек может видеть в
них свое лицо» [Плано Карпини 1957: 50-51]. По мнению Т.Оллсона,
монгольское слово begder, обозначающее панцирь, восходит к персид-
скому слову bagtar— кольчуга [Allsen 2002: 265]. Именно из Средней
Азии монголы вынесли многие виды защитного и наступательного
вооружения, значительное число плененных среднеазиатских масте-
ров трудились над изготовлением для монгольского войска брони,
шлемов и знаменитых своим закалом мечей и сабель [Горелик 2002].
Обязательная часть военного снаряжения монгольских воинов —
шелковая нательная рубаха. Обычно, когда стрела застревает в теле,
всегда очень болезненна процедура удаления наконечника, одновре-
менно это увеличивает поверхность ранения. Если стрела пробивала
доспехи, то наконечник проникал в тело, плотно облегаемый прочной
шелковой тканью. В такой ситуации стрелу было гораздо проще уда-
лить [Chambers 1988: 55-56]. Если бы монгольские воины соблюдали
личную гигиену и не носили одежду, не снимая [Мэн-да бэй-лу 1975:
75], раны оставались бы совершенно чистыми.
Монгольский лук был, по мнению многих исследователей, самым
мощным в эпоху средневековья. Натяжение знаменитого английского
лука, который остановил французских рыцарей при Кресси, было око-
14' 419
ло 35 кг, и он мог отправить стрелу на расстояние до 230 м. Монголь-
ский лук был сложносоставной, усиленный роговыми накладками,
и получал усиление в 40-70 кг. Монголы обладали особой техникой
стрельбы из лука, позволявшей увеличивать начальную скорость стре-
лы. Все это позволяло достичь дальности ее полета в 320 м [Черикбаев
1990: 15; Chambers 1988: 57; Хоанг 1997: 199; Вернадский 1997: 118].
Обычная тактика монголов сводилась к следующему. Монгольское
войско выстраивалось в несколько линий. Первые линии составляли
тяжеловооруженные всадники. Сзади находились конные лучники.
В начале битвы легкая кавалерия с флангов или через интервалы
между передовыми подразделениями выезжала вперед и начинала
засыпать противника стрелами. Одно из таких сражений описывает
Марко Поло: «Забил накар, и люди, не медля, бросились друг на друга.
Схватились за луки и стали пускать стрелы. Переполнился весь воздух
стрелами, словно дождем; много людей и коней было смертельно по-
ранено. За криками и воплями и грома нельзя бы было расслышать;
воистину, видно было, что сошлись враги смертельные. Метали стре-
лы, пока их хватало; и много было мертвых и насмерть раненных»
[Книга Марко Поло 1956: 213]. Когда с помощью массированного
обстрела в обороне противника создавались бреши либо в его ряды
вносилась дезорганизация, лучники охватывали противника с флангов
и в дело вступала тяжелая кавалерия, которая наносила прямой удар
по ослабевшему врагу.
Монголы превосходно стреляли на скаку, управляя своими ло-
шадьми только ногами и голосовыми командами. Каждый воин имел
в своем колчане 60 стрел (возможно, это сакральное число, обозна-
чающее законченный цикл, как в нашем календаре 100). «У них заве-
дено, чтобы каждый воин в сражении имел шестьдесят стрел, тридцать
маленьких — метать и тридцать больших с железными широкими на-
конечниками» [Книга Марко Поло 1956: 212]. Сплошная стена из
сыпящихся стрел была хорошим психологическим оружием (особенно
если часть стрел была снабжена специальными свистунками) и могла
принести вред плохо вооруженной пехоте. Однако эффективность та-
кой стрельбы была невысока для хорошо защищенного броней про-
тивника. Некоторые исследователи полагают, что предел точности по-
падания в цель у наиболее опытных стрелков из лука составляет
максимум 150 м, тогда как оптимальная точность у массы лучников не
превышает 60м [Черикбаев 1990: 15]. Основываясь на подобных
расчетах, Дж.М.Смит высчитал, что, если выпускать 3-4 стрелы на
скаку, всадник должен проскакать за это время до 120м и, следова-
тельно, только его последний выстрел на расстоянии около 30 м мог
быть результативным [Smith 1984: 316-317].
420
Коронной тактической уловкой монголов было ложное отступле-
ние, когда они высылали вперед несколько подразделений, которые
должны были имитировать столкновение с врагом, а потом сделать
вид, что отступают. После того как враг бросался в преследование
в надежде поживиться легкой добычей, монголы растягивали его
коммуникации. Затем в дело вступали лучники, которые засыпали про-
тивника стрелами. Завершала сражение тяжелая кавалерия, которая
сначала выдвигалась на легких рысях, а потом сминала уставшего
и потерявшего строй противника. Подобная тактическая хитрость
подробно описана Плано Карпини: «Всякий раз, как они завидят вра-
гов, они идут на них, и каждый бросает в своих противников три или
четыре стрелы; и если они видят, что не могут их победить, то отсту-
пают вспять к своим; и это они делают ради обмана, чтобы враги пре-
следовали их до тех мест, где они устроили засаду; и если их враги
преследуют их до вышеупомянутой засады, они окружают их и таким
образом ранят и убивают. Точно так же, если они видят, что против них
имеется большое войско, они иногда отходят от него на один или два
дня пути и тайно нападают на другую часть земли и разграбляют ее;
при этом они убивают людей и разрушают и опустошают землю. А ес-
ли они видят, что не могут сделать и этого, то отступают назад на де-
сять или на двенадцать дней пути. Иногда также они пребывают в без-
опасном месте, пока войско их врагов не разделится, и тогда они при-
ходят украдкой и опустошают асю землю» [Плано Карпини 1957: 52].
На такую уловку попались русские князья при битве на реке Калке.
Русских вкупе с кипчаками было больше, чем два потрепанные
в предыдущих сражениях тумена Субэдэя и Джебе. «Когда монголы
увидели их превосходство, они стали отступать. Кипчаки и урусы,
полагая, что они отступили в страхе, преследовали монголов на рас-
стоянии двенадцати дней пути. Внезапно монгольское войско обер-
нулось назад и ударило по ним и, прежде чем они собрались вместе,
успело перебить [множество] народу» [Рашид-ад-дин 19526: 229].
Однако монголы предпочитали тактику дистанционного боя до по-
лучения решающего преимущества над противником. «Если можно
обойтись иначе, они неохотно вступают в бой, но ранят и убивают
людей и лошадей стрелами, а когда люди и лошади ослаблены стрела-
ми, тогда они вступают с ними в бой» [Плано Карпини 1957: 53]. Воз-
можно, это было обусловлено тем, что основную часть монгольского
войска составляли простые кочевники — легковооруженные лучники.
Так было даже в конце XIV в., когда Монгольская империя уже разде-
лилась на несколько самостоятельных улусов [Книга Марко Поло
1956: 90]. Дж.М. Смит полагает, что не более десятой части монголь-
ских воинов имели металлическое защитное вооружение. Именно по-
421
этому они потерпели поражение при Айн-Джалуте (3 сентября 1260 г.).
Мамлюки были прекрасными стрелками, но у них было меньше лоша-
дей. Поэтому они предпочитали посылать более точно стрелу из не-
подвижного положения. Монголам удалось в сражении смять только
левое крыло, тогда как центр и правое крыло выстояли, а когда мон-
гольская конница устала, они на свежих конях перешли в контрнасту-
пление и смяли противника [Smith 1984].
Относительно превосходства монгольского войска над армиями
других средневековых государств существуют разные мнения. Широ-
ко распространена точка зрения, что кочевники являются «природны-
ми воинами». Еще в первой четверти XIX в. д'Оссон писал, что «образ
жизни этих кочевников делал их особенно приспособленными к воен-
ной службе» [д'Оссон 1937: 39]. Кочевники отличались выносливо-
стью и неприхотливостью, зоркостью, прекрасно ориентировались на
местности, с детства умели управлять лошадью и стрелять из лука. Их
кочевой образ жизни позволял им осуществлять крупномасштабное
маневрирование большими по численности подразделениями. «Когда
отправляются в долгий путь, на войну, сбруи с собой не берут, а возь-
мут два кожаных меха с молоком для питья, да глиняный горшок ва-
рить мясо. Везут также маленькую палатку, чтобы укрываться на слу-
чай дождя. Случится надобность, так скачут, скажу вам, дней десять
без пищи, не разводя огня, и питаются кровью своих коней: проткнет
жилу коня, да и пьет кровь. Есть у них еще сухое молоко, густое, как
тесто; возят его с собою; положат в воду и мешают до тех пор, пока не
распустится, тогда и пьют» [Книга Марко Поло 1956: 91].
С изложенным трудно не согласиться. Однако необходимо учиты-
вать два важных обстоятельства. В умении владения оружием ближне-
го боя обычные кочевники, как правило, уступали профессиональным
воинам оседло-земледельческих обществ (дружинники, специально
обученные воинские подразделения — мамлюки, янычары и др.). Кро-
ме того, умение ориентироваться на местности и передвигаться с боль-
шим количеством заводных лошадей составляло преимущество кочев-
ников только в степных зонах или в непосредственной близости от
них (как на Руси). Иное дело, если боевые действия велись в непри-
вычных условиях. Тогда номады теряли фактор «своего поля» и им
приходилось играть по правилам противника. Так было во время двух
походов Юаньской армады против Японии. Так было и на Ближнем
Востоке, где они потерпели поражение от мамлюков.
Гораздо большее право на существование имеет мнение Дж.М.Сми-
та [Smith 1984], который главное преимущество монголов на протяже-
нии многих кампаний видел в их количественном преобладании. Они
сравнительно просто могли послать на войну целый тумен— 10 тыс.
422
воинов с семьями, лошадьми и стадами домашних животных. Если
исходить из того, что мужчины составляли около пятой части, т.е. все-
го около 50 тыс. человек, то животных было 900 тыс. голов (в услов-
ных овцах— 1,8 млн. голов). Если тумен продвигался налегке, только
с заводным табуном, это составляло не менее 50-60 тыс. голов лоша-
дей. Далеко не везде можно найти достаточное количество пищевых
ресурсов, чтобы прокормить такое количество людей и животных.
«Всякий раз, когда [татары] выступают в поход, каждый человек име-
ет несколько лошадей. [Он] едет на них поочередно, [сменяя их] каж-
дый день. Поэтому лошади не изнуряются» [Мэн-да бэй-лу 1975: 69].
Для выпаса животных требовалось не более 4-5% общего числа людей
[Семенюк 1958: 66]. При этом часто скот пасли женщины и дети. Сле-
довательно, 80-100% мужчин могли принимать участие в военных
действиях. Несмотря на то что земледельцев было на порядок больше,
им трудно было быстро собрать равноценную по силе армию для от-
ражения врага.
С точки зрения У.Мак-Нила, монголы значительно превосходили
своих противников «мобильностью и координацией действий на очень
дальних расстояниях. Они могли перемещаться рассредоточенными
колоннами по любой местности, поддерживая постоянную связь, поэто-
му могли объединяться в боевые порядки в нужный момент и в нуж-
ном месте... европейские армии не достигли такого уровня координа-
ции до конца XIX в. У монголов были отличные гонцы, превосходная
глубокая и фланговая разведка. Играла свою роль и удивительная вы-
носливость как воинов, так и лошадей, взращенных в суровых услови-
ях» [Мак-Нил 2004: 645, примеч. 16]. Долгие тренировки в период об-
лавных охот обусловили высокую маневренность и координирован-
ность монгольских воинских подразделений, способность быстро пе-
рестраиваться и легко перемещаться на поле военных действий.
Монгольская армия была основана на так называемой десятичной
системе. Войска делились на подразделения численностью десять
(aravt), сто (zuuf), тысяча (myangari) и десять тысяч (turnen) воинов.
«Чингис-хан приказал, чтобы во главе десяти человек был поставлен
один (и он по-нашему называется десятником), а во главе десяти де-
сятников был поставлен один, который называется сотником, а во гла-
ве десяти сотников был поставлен один, который называется тысячни-
ком, а во главе десяти тысячников был поставлен один, и это число
называется у них тьма» [Плано Карпини 1957: 49]. «Каждый из эмиров
тумана, тысячи и сотни должен содержать в полном порядке и дер-
жать наготове свое войско с тем, чтобы выступить в поход в любое
время, когда прибудет фирман и приказ, безразлично, ночью или
днем!» [Рашид-ад-дин 1952: 264].
42J
Открытие принципа иерархии (в том числе десятичной системы)
в свое время сыграло в истории военного дела не менее важную роль,
чем, например, изобретение колеса для технического прогресса.
Иерархические системы в военном отношении оптимальнее, посколь-
ку они способны гораздо быстрее организоваться из составляющих
частей, нежели неиерархические, состоящие из того же количества
компонентов. Войско, имевшее более организованную структуру (при
прочих равных факторах), обладало значительным тактическим пре-
имуществом по сравнению с войском, не имевшим никакой или худ-
шую военную организацию [Крадин 1992: 142-143]. Военная история
демонстрирует бесчисленное множество примеров, когда малочислен-
ные армии побеждали превосходящего противника только из-за того,
что имели лучшую организацию. Возможно, сейчас сказанное может
показаться банальностью, но не стоит забывать, что речь идет о пле-
менном обществе, для которого базисные принципы социальной орга-
низации были совсем другими, чем в современном государстве.
Жесткая военная иерархия предполагает строгую дисциплину. Этот
принцип был чужд племенным вождям с их сепаратизмом. Плано
Карпини писал, что если во время сражения «из десяти человек бежит
один, или двое, или трое, или даже больше, то все они умерщвляются,
и если бегут все десять, а не бегут другие сто, то все умерщвляются; и,
говоря кратко, если они не отступают сообща, то все бегущие умерщ-
вляются; точно так же если один, или двое, или больше смело вступа-
ют в бой, а десять других не следуют, то их также умерщвляют, а если
из десяти попадают в плен один или больше, другие же товарищи не
освобождают их, то они также умерщвляются» [Плано Карпини 1957:
49-50].
Десятичная система и круговая порука не предполагают необходи-
мость специальных контролеров. «Смотр и учет войск ведется так, что
отсутствует нужда в записывании результатов проверки (daftar-i-arz)
и содержании специальных лиц и их помощников, — свидетельствует
Джувейни. — Так как все поделены на десятки и один человек назна-
чен командиром над другими девятью, из десяти начальников десят-
ков один получает звание „командира сотни", а вся сотня ему подчи-
нена. И так с каждой тысячей, и точно так же с десятью тысячами че-
ловек, над которыми назначен начальник, называемый „командующим
тумена". В соответствии с этим правилом, если возникнет необходи-
мость и понадобится человек или вещь, то дело передают темнику,
а тот соответственно — тысячнику, и так далее до десятников. В этом
есть истинная справедливость; каждый человек трудится как другой,
и между ними не делают разницы, не принимая во внимание ни богат-
ство, ни власть» [Juvaini 1997: 31; ср.: Книга Марко Поло 1956: 90-91].
424
Такая система была очень удобна для управления большими мас-
сами людей. Она была широко распространена у многих народов ми-
ра, а не только у кочевников. В истории Внутренней Азии она извест-
на, во всяком случае, начиная с Хуннской державы. При этом наибо-
лее удобная для счета десятеричная система (в пятеричной системе
цифры и числа громоздки, двадцатеричная предполагает большое ко-
личество числительных) сочеталась с психологическим принципом
оптимизации управления, согласно которому количество единиц ин-
формации без необходимости введения иерархии составляет 7±2 [Кра-
дин 1992: 140-143]. Это вполне соответствовало родоплеменной ие-
рархии кочевников Евразии. У многих номадов минимальная общин-
ная группа состояла из 5-10 семей [Krader 1963: 281, 283; Johnson
1983; Khazanov 1984: 132-138; Масанов 1995: 138, и др.], что соответ-
ствует «десятку».
На более высоких уровнях десятичная система далеко не всегда от-
ражала действительную численность воинов, а показывала военно-
иерархический статус подразделения. Это неоднократно было под-
тверждено расчетами по разным обществам кочевников Евразии [Мар-
ков 1976: 45, примеч. 18, 312; Barfield 1992: 38; Крадин 1992: 139-140,
и др.]. Несоответствие наименований воинских подразделений реаль-
ному числу воинов подтверждается и письменными источниками по
истории средневековых монголов [Бичурин 1829: 57, 65; Рашид-ад-
дин 1960: 173; Далай 1983: 56-57], что также приводит к выводу об
иррациональном значении данной терминологии. В связи с этим необ-
ходимо напомнить, что для доиндустриальных обществ было харак-
терно иное отношение к счету и любым измерениям. «В отношении ко
всему, что следовало выразить в количественных показателях — меры
веса, объема, численности людей, даты и т.п., царили большой произ-
вол и неопределенность. Здесь сказывается особое отношение к числу;
в нем склонны были видеть в первую очередь не меру счета, а прояв-
ление царящей в мире божественной гармонии» [Гуревич 1983: 69].
Неслучайно монгольское слово тумен одновременно обозначает и «де-
сять тысяч» и «бесчисленное множество».
Судя по «Сокровенному сказанию», Чингис-хан в 1206г. распола-
гал не менее ста тысячами всадников. В «Сокровенном сказании»
(§ 202) перечисляются 95 тысячников, которым он доверил свои воин-
ские подразделения. Кроме того, в источнике сказано, что здесь не
учтены так называемые лесные народы. На момент смерти основателя
державы левое крыло состояло из 38 тыс., правое — из 62 тыс. С уче-
том тысячи личных телохранителей, называемой гол, а также 40 тыс.,
которые были розданы ближайшим родственникам, общая числен-
ность войска составляла 141 тыс. всадников [Рашид-ад-дин 19526:
425
266-278]. При всей условности подобных расчетов видно, что общее
число номадов, привлеченных к активным военным действиям, не-
смотря на потери в предыдущих кампаниях, возросло примерно в пол-
тора раза. Данное обстоятельство может быть объяснимо только тем,
что по мере расширения степной державы увеличивались и ее людские
ресурсы. Погибшие в сражениях воины заменялись рекрутами из но-
вых владений, присоединенных к улусу.
Если исходить из того, что взрослые мужчины составляли пример-
но пятую часть населения, общая численность кочевого населения мон-
гольских степей в 20-е годы XIII в. должна была быть не менее 700 тыс.
человек. Подобный вывод согласуется с мнением других исследовате-
лей [Мункуев 1970: 12; Smith 1975: 272-274; Allsen 1987: 5; Вернадский
1997: 132, и др.]. Эти данные примерно сопоставимы с экологической
продуктивностью монгольских степей, способных прокормить без до-
полнительных источников существования максимально 800 тыс. чело-
век [Крадин 2002: 72-79]. В период расцвета империи численность но-
мадов возросла, хотя часть их ушла в Европу, Среднюю Азию и Иран.
По данным на 1290 г., собственно монголов в государстве Юань на-
считывалось около 1 млн. человек, примерно столько же было выход-
цев из Западной и Средней Азии (саму, сэмужэнъ) , 10 млн. человек
проживало на территории Северного Китая (ханьжэнь) и 60 млн.—
в Южном Китае (нанжэнъ) [Langlois 1981: 15].
Деление на десятичные воинские подразделения не было едино-
временным актом, да это было и невозможно. Любое воинское под-
разделение после участия в боевых действиях требует докомплектации
или переформирования. По всей видимости, провозглашение десятич-
ной системы в качестве основы структуры Ёке Монгол Улс в 1206 г.
явилось политической декларацией о намерениях. В реальности же так
называемые myangan по своей численности часто были больше одной
тысячи воинов. Достаточно обратиться к информации «Сборника ле-
тописей». Тысяча, которой управлял Мухали, состояла из 3 тыс. джа-
лаиров. Тысяча Бааритая-курчи-нойона составляла 10 тыс. бааринов,
а тысяча Ная-нойона— 3 тыс. бааринов. Тысячные подразделения
кунгаритов состояли из 5 тыс. человек, онгутов — из 4 тыс., джалаи-
ров под руководством Дайсана — из 2 тыс. Тысяча братьев Кэхтая
и Бучина также насчитывала 3 тыс. человек, а тысячи каракиданей
и чжурчжэней— соответственно из 10 тыс. каждая и т.д. [Рашид-ад-
дин 19526: 269-274].
Более того, известны случаи переформирования «подразделений-
племен», когда менялся их иерархический статус. «Тысяча, состоящая
из племен ойрат. Их было [собственно] четыре тысячи, однако в под-
робностях [они] не известны. Эмиром и повелителем [падишах] их
426
был Кутука-беки. Когда он подчинился Чингиз-хану, все ойратское
войско по [установившемуся] правилу утвердили за ним, а эмирами-
тысяцкими были те люди, которых он хотел. После него [этими тыся-
чами] ведали его сыновья» [Рашид-ад-дин 19526: 269]. Это текст опре-
деленно свидетельствует, что ойратский myangan состоял из большего
числа воинов, а потом на его основе было сформировано объединение
более высокого иерархического уровня. Схожая информация содер-
жится в том же источнике касательно войска Бааритая-курчи-нойона
[там же: 269].
Существовали два варианта мобилизации в монгольское войско.
В первом случае все мужчины тех или иных племенных и клановых
подразделений приравнивались к воинам и должны были участвовать
в военных походах. Видимо, этот способ комплектации войска ис-
пользовался на ранних этапах существования Монгольской империи.
Другой вариант предполагал, что в зависимости от необходимости
проводился набор рекрутов от каждого племени и вождества. Так,
в 1235 г. из каждого монгольского «десятка» один воин был призван
для участия в походе на западные страны и один — на Сун. В бывшей
чжурчжэньской империи рекрутировался один человек от 10 дворов
для похода на Сун и Коре [Бичурин 1829: 354]. В 1247 г., организуя
поход на Бату, Гуюк призвал по одному человеку от ста душ [Бичурин
1829: 300; Allsen 1987: 21]. Согласно «Юань ши» в период господства
монголов в Китае все мужское население от 15 до 70 лет было привле-
чено к воинской службе. Однако в действительности возраст призывни-
ка мог варьироваться в зависимости от потребностей между 15 и 20 го-
дами [Hsiao Ch'i-ch'ing I978: 17]. Мобилизация проводилась скрытно,
чтобы никто из посторонних не смог узнать об этом. Марко Поло сви-
детельствует, что, когда Хубилаю понадобилось собрать большую ар-
мию, это было сделано настолько быстро и тайно, что никто о проис-
ходящем даже не заподозрил [Книга Марко Поло 1956: 100].
Монголы широко применяли тактику тотальной войны, масштаб-
ное запугивание противника с целью подавления его боевого духа
и деморализации. «Когда городские стены проломлены, [татары] уби-
вают всех, не разбирая старых и малых, красивых и безобразных, бед-
ных и богатых, сопротивляющихся и покорных, как правило без вся-
кой пощады. Всякого, кто при приближении противника не подчиня-
ется приказу [о капитуляции], непременно казнят, пусть даже [он] ока-
зывается знатным» [Мэн-да бэй-лу 1975: 67]. Только с приходом
к власти хагана Мункэ практика тотального террора была отменена.
Хаган повелел, чтобы во время военных походов на Сун все разруше-
ния были сведены к минимуму и даже в случае сопротивления населе-
ние не подвергалось бессмысленному уничтожению. Грабеж населе-
427
ния также был ограничен [Allsen 1987: 83]. Единственным исключени-
ем стал Багдад, который был демонстративно разрушен с особенной
жестокостью.
Интересно, что обычно монголы брали пленных в том случае, если
города им сдавались без единого выстрела. Джувейни свидетельству-
ет, что так они поступили, в частности, при взятии Дженда [Juvaini
1997: 89-90]. Однако по предложению Елюя Чуцая ремесленникам,
монахам, лекарям и некоторым другим категориям населения сохра-
нялась жизнь: «Если перебить их, то не будет никакой прибыли, а это
означало бы, что [войска] потрудились напрасно!» [Мункуев 1965а:
66, 76]. Сколько человеческих жизней удалось спасти с помощью та-
кой циничной аргументации одному из самых просвещенных и гуман-
ных деятелей жестокого XIII века!
Для осадных работ использовалось местное население. Его застав-
ляли приводить в действие гигантские механизмы, собирать камни,
заготавливать бревна, строить осадные сооружения. При осаде Ход-
женда монголы собрали более 50 тыс. человек (хашар — букв, «тол-
па»), которые были подчинены двум туменам завоевателей. «Их всех
разделили на десятки и сотни. Во главу каждого десятка, состоящего
из тазиков, был поставлен монгол, они переносили пешими камни от
горы, которая находилась в трех фарсангах» [Рашид-ад-дин 19526:
207]. Это же подтверждают сведения из китайского источника: «Вся-
кий раз при наступлении на большие города [они] сперва нападают на
маленькие города, захватывают [в плен] население, угоняют [его]
и используют [на осадных работах]. Тогда [они] отдают приказ о том,
чтобы каждый конный воин непременно захватил десять человек. Ко-
гда людей [захвачено] достаточно, то каждый человек обязан [на-
брать] сколько-то травы или дров, земли или камней. [Татары] гонят
[их] день и ночь; если [люди] отстают, то их убивают» [Мэн-да бэй-лу
1975:67].
При штурме городов монголы также широко использовали систему
заградительных отрядов, посылая вперед взятое в плен местное насе-
ление. «Когда [люди] пригнаны, [они] заваливают крепостные рвы
[вокруг городских стен тем, что они принесли], и немедленно заравни-
вают [рвы]... [При этом татары] не щадят даже десятки тысяч человек.
Поэтому при штурме городов и крепостей [они] все без исключения
бывают взяты» [там же].
И все же в начале военных действий против чжурчжэней монголы
испытывали недостаток опыта и специальных средств для осады горо-
дов [Hsiao Ch'i-ch'ing 1978: 12]. В ходе первой кампании против тан-
гутов они так неудачно пытались затопить водой их столицу
г. Чжунсин, что вода прорвала построенную плотину и затопила мон-
428
гольский лагерь. Но монголы быстро осваивали военное дело. При
этом они использовали чжурчжэньских. китайских, а также мусуль-
манских инженеров и ремесленников. По свидетельству Плано Карпи-
ни, монголы при осаде городов применяли самые современные для
того времени технологии — осадные башни, в том числе с катапуль-
тами, а также различные метательные орудия, заряженные стрелами,
камнями и пороховыми снарядами. Перед штурмом велась крупно-
масштабная артподготовка, возводились плотины для затопления го-
рода, рылись подкопы под вражескими стенами и т.д. [Плано Карпини
1957:53-54].
По мнению Т.Оллсона, «главным архитектором» монгольской ар-
тиллерии был Амбугай (Анмухай) из клана баргутов. В цз. 122 «Юань
ши» сообщается: «Амбугай вместе со своим отцом Бохочу, слугой
Чингис-хана, ходил в походы и имел заслуги. [Однажды] император
спросил его: „Что входит сначала в осаждаемые города и вражескую
территорию — воины или орудия войны?" [Амбугай] ответил изрече-
нием: „В осаждаемых городах сначала используют катапульту, ме-
тающую ядра, потому что они ужасны, тяжелы и имеют большой ра-
диус действия". Император был доволен и после этого приказал соз-
дать подразделения катапульт. В год 1214, [когда] Великий наставник
и Вице-король Мухали [Мухуали] осуществлял кампанию на юге [про-
тив Цзинь], император изрек: „Амбугай говорит, что в осаждаемых
городах наиболее правильным использовать тактику катапульт; [если]
вы считаете целесообразным это, как города не будут разрушены?"
[Император] даровал золотую пайцзу [Амбугаю] и сделал его импе-
раторским доверенным лицом в управлении над мастерами катапульт
всех округов [suilu paoshou daluhuachi]. Амбугай выбрал около
500 мужчин и обучил их. Впоследствии он подчинил много государств,
полагаясь на свое мощное вооружение» [Allsen 2002: 276]. Представ-
ляется, что непосредственными строителями подобных машин и их
наводчиками были чжурчжэньские и китайские мастера.
Китайская технология использования осадных орудий выражалась
в том, что несколько десятков человек дергали за канаты, которые
служили рычагом для метания снарядов. Катапульты в зависимости от
размера и конструктивных особенностей, численности персонала (20-
100 человек) могли метать камни весом в несколько десятков кило-
граммов на расстояние 100-150 м. После взятия Самарканда армией
Чингис-хана инженеры смогли усовершенствовать катапульту, что
позволило увеличить дальность полета камней до 300 м [Chambers
1988: 64]. Монголы взяли на вооружение также баллисты, которые
могли посылать снаряды на расстояние более 200 м [Allsen 2002: 267-
268; Храпачевский 2005: 209-241, и др.].
429
С течением времени они заимствовали у чжурчжэней пороховые
снаряды, которые представляли собой кувшины, начиненные взрыв-
чаткой, — катапульты забрасывали их на сотни метров. Помимо этого
монголы использовали сосуды с нефтью (так называемый греческий
огонь) и негашеной известью. На вооружение были взяты и китайские
ракеты на бамбуковых палках, однако их эффективность была невысо-
кой. Монголы додумались до дымовой завесы для скрытия маневров
на поле боя. Дым и огонь служили также средством психологического
устрашения противника [Allsen 2002]. От монголов в 1240-1241 гг.
европейцы узнали о применении пороха. Первые пушки удивительно
напоминают китайские тыквообразные орудия [Мак-Нил 2004: 647-
648]. Кто бы мог тогда подумать, что это открытие кардинально пере-
вернет все военные технологии и станет одной из главных причин за-
ката военной мощи кочевых империй.

2. Города на колесах

Кочевники, как правило, не любили городскую
жизнь. Стационарность, замкнутое пространство пугали привыкшего к
вольнице номада. Не случайно у татар Восточной Европы существо-
вала поговорка: «Чтоб тебе, как христианину, оставаться всегда на
одном месте и нюхать собственную вонь» [Меховский 1936: 213, при-
меч. 46]. Обедневшие и перешедшие к земледелию кочевники рас-
сматривали свое состояние как вынужденное и при первой же воз-
можности возвращались к подвижному образу жизни скотоводов. По
этой же причине монгольские ханы предпочитали пышным дворцам,
окруженным неприступными стенами, юрту в широкой степи.
По-видимому, ставки большинства предводителей племенных сою-
зов и вождеств на территории Монголии XI-XI1 вв. представляли со-
бой скопление юрт, телег и прочей утвари, которые растягивались на
много километров по степи. «[При перекочевках] повозки передви-
гаются по пять в одном ряду. [При сборах для перекочевок они], как
вереницы муравьев, как нити при плетении веревки, тянутся [к од-
ному месту] справа и слева на [протяжении] пятнадцати ли. Когда
[колонна из съехавшихся повозок] выпрямляется и половина [их]
достигает воды, то [колонна] останавливается» [Пэн Дая, Сюй Тин
1960: 138].
В «Сокровенном сказании» несколько раз (§ 136, 198, 233, 253, 257)
сообщается о ставке Чингис-хана, которая в транскрипции С.А.Козина
называется Аурух, Ауруутах (a'uruq, a'uruq-tur, a'uru'ut-tur). Первое упо-
минание относится к рубежу XII и XIII вв.: «Старики и дети Чингис-
ханова куреня, так называемый Аурух, находились в ту пору при озере
430
Харилту-наур. Так вот, из этих людей, оставленных в Аурухе, Чжур-
кинцы донага обобрали пятьдесят человек, а десятерых при этом еще и
убили» [Козин 1941: 114]. Чингис был взбешен случившимся и жесто-
ко отомстил за убийство. Однако здесь более важно отметить другое.
Речь идет о лагере близ озера Харилту2, в котором находились семьи
(старики и дети) сподвижников Чингис-хана, а взрослые мужчины
в это время участвовали в военном походе. Ранее уже упоминалось,
что И. де Рахевилц совершенно справедливо считает Аурух собира-
тельным названием ставки Чингис-хана. Этимология этого слова про-
исходит от тюркского и обозначает нечто вроде «склада тяжелых ве-
щей» или «лагеря». Рахевилц так и переводит этот термин на англий-
ский язык — base camp (основной лагерь), ссылаясь при этом на пере-
воды П.Пельо и Л.Лигети, хотя и признает их некоторую неадекват-
ность (цит. по [Rachewiltz 2004: 499]). Схожего мнения придержива-
ются и многие другие исследователи (см., например, [Гонгор 1974: Π-
Ι 8]). Наша точка зрения на этот счет представлена в главе шестой.
В течение нескольких последних лет японские археологи пытаются
связать термин Аурух с названием монгольского местечка Аврага.
Слово оврага с монгольского языка переводится как гигантский, испо-
линский. В XX столетии этим словом называли борцов-чемпионов.
Названное местечко расположено у изгиба на левом берегу Кедулена,
примерно в 12 км к северо-гтааду от тори Тоожь-У^л v\ пршкфт
в 10 км к югу от населенного пункта Дэлгэрхаак, на правом берегу
небольшой одноименной речушки Аварга почти в месте слияния ее
с другим притоком Керулена, Баруун Сайр, на плато к югу от горы
Арашаан уха (109°09' в.д., 47°05' с.ш.).
В этом месте расположены еле выделяющиеся на поверхности ос-
татки насыпей, вытянутых с запада на восток примерно на 1200м.
Возможно, это следы фундаментов жилых усадеб, ремесленных мас-
терских и иных сооружений юртообразной конструкции. Примерно
в центре расположено прямоугольное сооружение— так называемая
«платформа № 1» (11,1 χ7,9 м). Платформа защищена двумя глиняными
валами, в центральной части на южной стороне каждого из них просле-
живается вход (как и вход в обычную монгольскую юрту). С севера по-
селение отгораживается еле видимым дугообразным валом. Едва ли
этот вал имел фортификационные функции, скорее, его задачей было
поставить заслон на пути домашних животных [Shiraishi 2005:66].
Японские археологи путем точечного тестирования вели исследо-
вания на месте «платформы № 1» с 2001 г. [Preliminary Report 2003;
Preliminary Report 2004; Shiraishi 2005]. На данном объекте они выде-
ляют пять культурных горизонтов. Самый нижний, первый горизонт,
по их мнению, связан с началом Х111 в. В то время здесь на квадратной
431
платформе со сторонами 17,6м был построен дворец Чингис-хана.
Горизонт 2а — это восстановленный Угэдэем в 1229 г. дворец, гори-
зонт 26 — восстановленное на том же месте примерно в середине
XIII в. здание, в котором хранился алтарь духа Чингис-хана. Гори-
зонт 3 относится к четвертой четверти XIII в., когда данная террито-
рия не использовалась и заросла травой. Последний, 4-й горизонт ис-
следователи относят к концу XIII столетия и связывают его с соору-
жением святилища в память'о монгольских хаганах.
Радиоуглеродные датировки шурфов и траншей внутри «платфор-
мы № 1» и рядом с ней показывают широкий разброс дат между сере-
диной XIII и XV столетием [Shiraishi 2005: 13]. Там обнаружено боль-
шое количество костей лошадей, овец, коз, керамика, обломки чугун-
ных котлов, втулки ступиц колеса, железные гвозди, пробои, костяные
накладки на лук, бронзовые монеты и украшения, осколки фарфоро-
вых изделий (некоторые фрагменты датируются серединой XV в.)
и т.д. [там же: 77-88].
Японские археологи при локализации Ауруха ссылаются на сооб-
щение Чан-Чуня, согласно которому ставка располагалась примерно
в пяти днях пути на юго-запад от оз. Далайнор [Shiraishi 2005: 11-13;
ср.: Rachewillz 2004: 940]. Это вполне допустимо, хотя источники со-
вершенно точно указывают, что Аурух не мог находиться в одном мес-
те. Достаточно обратиться к тексту «Сокровенного сказания» [Козин
1941: 173, 182]. Если согласиться с тем, что этот памятник связан с дея-
тельностью самого Чингис-хана, то необходимо сделать весьма сущест-
венную оговорку. Данное поселение не могло быть местом расположе-
ния постоянной ставки Чингис-хана при его образе жизни. Ставка пе-
рекочевывала вместе с ее предводителем в зависимости от природно-
климатических ритмов, политических и военных обстоятельств. В дан-
ном же месте могло быть сезонное место расположения Ауруха, к при-
меру зимняя стоянка. Не исключено также, что там более или менее
постоянно могла проживать какая-то группа представителей его урука
(например, обедневшие скотоводы и ремесленники). Стационарным
лагерем проживания какой-либо большой группы данное место могло
стать, по-видимому, уже после смерти Потрясателя Вселенной.
Большую часть своего времени проводил в сезонных перекочевках
и Угэдэй-каган. «Весенним его местопребыванием были окрестности
Каракорума, летним— луговья... осенним— [местность от] Куше-
нор по Усункул, в одном дне пути от Каракорума, а зимним -— Онг-
хин» [Рашид-ад-дин I960: 41]. В зимней его ставке был сооружен вал
из кольев и глины. В валу были сделаны проходы, куда загонялся
зверь во время облавных охот. «Войска, выстроившись кольцом, сто-
яли тесно плечо к плечу. Сначала [в загон] въезжал каан с толпой при-
ближенных и часок тешился и бил зверя, а когда прискучит, ехал на
432
возвышенность посреди оцепления. Въезжали по порядку царевичи
и эмиры, потом простые воины и били зверя. Потом часть отпускали
для разводки» [Рашид-ад-дин 1960: 42],
Н.Сираиси реконструирует этот сезонный маршрут хагана сле-
дующим образом. Весной он направлялся на север от Каракорума, где
в окрестностях Дойтын балгаса развлекался соколиной охотой. С на-
чалом лета он переезжал на юг от столицы под защиту прохлады Хан-
гайских гор. С наступлением зимних холодов Угэдэй перемещался
ближе к Гоби. Ранней весной он возвращался в Каракорум для реше-
ния государственных дел. Общая протяженность маршрута составляла
около 450 км [Shiraishi 2004: 113-115].
Нельзя не согласиться с мнением В.И.Ткачева, который полагает,
что всю долину Орхона, от горы Малахита до озера Угий-нур, можно
рассматривать как сезонные фрагменты будущей столицы Монголь-
ской империи [Ткачев 1983: 227-230]. На этой территории хватало
места для размещения и ханских ставок с многочисленной дворцовой
челядью и кешиктенами, и юрточных и палаточных городков сопро-
вождавших хана монгольских аристократов, посланников иноземных
государств, приезжих купцов и прочего люда. Н.Сираиси предлагает
для обозначения подобных явлений ввести понятие периурбанизм (ре-
riurbanism) [Shiraishi 2004: 114-116]. Несомненно, в этом есть резон.
Постоянные передвижения больших масс людей вызывали непод-
дельное изумление у жителей оседло-земледельческих обществ. Воз-
можно, самое красочное описание перекочевки средневековых монго-
лов оставил Г.Рубрук: «Они делают подобные жилища настолько боль-
шими, что те имеют иногда тридцать футов в ширину. Именно я вы-
мерил однажды ширину между следами колес одной повозки в 20 фу-
тов, а когда дом был на повозке, он выдавался за колеса по крайней
мере на пять футов с того и другого бока. Я насчитал у одной повозки
22 быка, тянущих дом, 11 в один ряд вдоль ширины повозки и еще
11 перед ними. Ось повозки была величиной с мачту корабля, и чело-
век стоял на повозке при входе в дом, погоняя быков. Кроме того, они
делают четырехугольные ящики из расколотых маленьких прутьев,
величиной с большой сундук, а после того, с одного краю до другого,
устраивают навес из подобных прутьев и на переднем краю делают
небольшой вход; после этого покрывают этот ящик, или домик, чер-
ным войлоком, пропитанным салом или овечьим молоком, чтобы
нельзя было проникнуть дождю, и такой ящик равным образом укра-
шают они пестроткаными или пуховыми материями. В такие сундуки
они кладут всю свою утварь и сокровища, а потом крепко привязыва-
ют их к высоким повозкам, которые тянут верблюды, чтобы можно
было таким образом перевозить эти ящики и через реки. Такие сунду-
433
ки никогда не снимаются с повозок. Когда они снимают свои дома для
остановки, они всегда поворачивают ворота к югу и последовательно
размещают повозки с сундуками с той и другой стороны вблизи дома,
на расстоянии половины полета камня, так что дом стоит между двумя
рядами повозок, как бы между двумя стенами. Женщины устраивают
себе очень красивые повозки, которые я не могу вам описать иначе как
живописью; мало того, я все нарисовал бы вам, если бы умел рисо-
вать. Один богатый Моал, или Татарин, имеет таких повозок с сунду-
ками непременно 100 или 200» [Рубрук 1957: 91-92].
/А
Перекочевка средневековых монголов
434
Несмотря на короткий срок своего правления, Гуюк, как и его отец,
придерживался кочевого образа жизни [Плано Карпини 1957: 25].
Этой традиции не изменил и Мункэ [Рубрук 1957: 153-154, 158], Ху-
билай примерно полгода — с сентября по февраль — жил в своей но-
вой столице Ханбалыке. Следующие три месяца хаган проводил на
охоте и с начала мая до конца августа жил в своем бамбуковом дворце
в Шанду [Книга Марко Поло 1956: 114, 116-118, 287-288]. «А палатка
у него вот какая: в той, где бывают собрания, поместится тысяча всад-
ников; а двери у нее на юг. Сюда сходятся князья и другие люди; ря-
дом, на запад, другая; там пребывает великий хан» [там же: 117].
Для стоянки обычно выбиралась местность с изрезанным ландшаф-
том, чтобы защищать от ветра юрты и животных. Расположение юрт
и палаток имело определенный порядок. «Шатер правителя располага-
ется один впереди всех, [входом] к югу, за ним— [шатры его] жен
и наложниц, а за ними — [шатры] незаконных [членов] свиты и тело-
хранителей, а также незаконных чиновников» [Пэн Дал, Сюй Тин
I960: 138]. Наблюдательный Рубрук дополняет эту картину следую-
щими важными деталями: «Первая жена ставит свой двор на западной
стороне, а затем размещаются другие по порядку, так что последняя
жена будет на восточной стороне, и расстояние между двором одной
госпожи и другой оудег равняться пожгу камня» (Рубрук 1957: 92].
При этом за каждой юртой ханской жены находятся юрты для при-
служниц и повозки с ее скарбом, общее число которых может дости-
гать двухсот.
Рашид-ад-дин сообщал, что шатер Угэдэя назывался Золотой став-
кой: «Скрепы его были золотые, его внутренность была обтянута тка-
нями». Он вмещал тысячу человек [Пэн Дая, Сюй Тин 1960: 41]. Сюй
Тин подробно описал внутреннее убранство шатра монгольского ха-
ана. «Его сделали из больших [кусков] войлока, которые |катают}
в степях. [Этот] шатер покрыт войлоком сверху донизу. Посередине
[купола сверху] в связанных ивовых прутьях, [на которых держится
войлок], оставлено отверстие для света. [Войлок на каркасе из ивы]
затягивается более чем тысячью веревок. [У шатра только] одна дверь.
Порог и стойки облицованы золотом, поэтому-то [шатер] и называется
[золотым]. Внутри [этого шатра] вмещается несколько сот человек.
Кресло, в котором восседает татарский правитель в [этом] шатре,—
как сиденье проповедника в буддийском монастыре и так же украшено
золотом. Жены императора восседают в порядке в зависимости от сте-
пеней, [ровно] как у барьера» [Пэн Дая, Сюй Тин 1960: 138].
Военные походы и создание империи требовали переноса ставки из
мест традиционного расселения борджигинов в новые. Местоположе-
ние столицы было обусловлено в первую очередь геополитическими
преимуществами. Из долины Орхона гораздо удобнее контролировать
и Китай, и торговые пути через Ганьсу, и совершать походы на Джун-
гарию и Восточный Туркестан. Возможно, что это было также связано
с особой сакральной привлекательностью этих мест, обусловленной
тем, что здесь располагался исторический центр более ранних степных
империй [Allsen 1996].
Важную роль в создании столицы сыграла необходимость концен-
трации в одном месте ремесленников из завоеванных стран. Монголы
очень скоро осознали нехватку кадров в различных областях деятель-
ности, не привычной для номадов, поняли, что квалифицированные
специалисты являются таким же важным ресурсом, как скот или мате-
риальные ценности. В первые десятилетия существования империи
они провели широкую мобилизацию человеческих ресурсов. После
взятия Самарканда в 1221 г. тысяча взятых в плен ремесленников была
распределена между представителями монгольской элиты [Рашид-ад-
дин 19526: 208]. После захвата Хорезма в Монголию было угнано, по
данным «Сборника сказаний» [Рашид-ад-дин 19526: 217], 100 тыс. ре-
месленников — цифра явно преувеличенная, но все равно фантастиче-
ская. Для обеспечения монгольской армии металлическим вооружени-
ем и транспортными средствами в Орхон сгонялись ремесленники из
многих завоеванных стран.
Вторая волна насильственной депортации ремесленников была свя-
зана с походами на государство Цзинь, в результате чего в Каракорум
было привезено много искусных ремесленников и мастерового люда,
которые занимались оформлением внутренних покоев дворца и произ-
водством утвари и различных украшений [Рашид-ад-дин 1960: 40].
Много ремесленников послали в Среднюю Азию. Третья широкомас-
штабная волна мобилизации людских ресурсов относится к 1255-
1259 гг., когда Хулагу присоединил к владениям империи территорию
Ирана. Иногда до 80% пленников бежали. Поэтому были введены
жестокие правила, согласно которым все, кто скрывал у себя беглецов,
подвергались казни. Люди боялись давать им приют, все дороги были
завалены трупами умерших от голода и холода пленников [Мункуев
1965: 77]. Суровость наказания сдерживала массовые побеги. С тече-
нием времени многие пленники обживались на месте. Если они обла-
дали трудолюбием и талантом, их статус постепенно повышался и они
могли сделать неплохую карьеру при дворе.
В столице Монгольской империи появилось очень много наделен-
ных недюжинными способностями мастеров. Чжурчжэни и китайцы,
жители Средней Азии, аланы, армяне, венгры, греки, грузины, немцы,
русские, французы — кого там только не было, по словам европейских
путешественников [Книга Марко Поло 1956: 156; Плано Карпини 1957:
436
41, 58, 77; Рубрук 1957: 137-139, 143-144, 161]. Население Каракору-
ма было объединено в несколько религиозных общин [Рашид-ад-дин
I960: 164], что подтверждают археологические материалы и музейные
коллекции. Можно проследить идентичность концевых дисков чере-
пицы на чжурчжэньских памятниках Приморья [Шавкунов 1989: 225]
и средневековых памятниках Монголии [Древнемонгольские города
1965: 93, 101, 320]. Типичные чжурчжэньские каны найдены на мно-
гих археологических объектах монгольского времени: в Каракоруме,
Хрихиринском городище в Забайкалье, городище Дён-терек в Туве
[Древнемонгольские города 1965: рис. 20-22, 29, 33, 41, 74-75, 103-
104; Артемьев 2005: 9]. На городище Дён-терек, в частности, обнару-
жены скульптурные украшения в форме головы дракона, птицы фе-
никс [Древнемонгольские города 1965: 94-95], почти не отличающие-
ся от находок из Приморья [Шавкунов 19S9'. 2,16}. Подробное описа-
ние фарфоровых и поливных изделий из Каракорума, сделанное
Л.А.Евтюховой, определенно указывает на их цзиньское и сунское
происхождение, особенно таких сортов, как цзюньяо, цычжоу [Древ-
немонтолъские города \965: 2\6-25У|. Некоторые орнаменты на сосу-
дах имеют сходство с клиновидным орнаментом древнерусской кера-
мики из Старой Рязани [Киселев 1957: 99-100].
При этом важно отметить, что использование людских ресурсов за-
воеванных народов было крайне нерациональным. Согласно «Юань
ши»: «В то время изделия ремесленников транжирились и восемь-
девять десятых казенных вещей присваивались частным образом»
[ЮШ 146: 76; Мункуев 1965а: 195].
Так или иначе, осуществляя посредством насильственного пересе-
ления массы людей или путем вовлечения в эти процессы авантюри-
стов, искателей наживы и приключений, монголы создали предпосыл-
ки для беспрецедентной интеграции и обмена между культурами, ре-
лигиями и цивилизациями [Biran 2004: 348-353]. Такой обмен стиму-
лировался интересами монгольской элиты, но большинство его испол-
нителей не относились к этническим монголам. Красноречивым при-
мером является появление мусульманских астрономов при китайском
дворе. Этот факт был вызван не стремлением китайских звездочетов
к научному обмену, а желанием монголов знать разные версии небес-
ных предсказаний [Allsen 2001: 211].
Место выбора столицы было обусловлено в первую очередь геопо-
литическими интересами. Долина Орхона находится в географическом
центре страны, и отсюда было гораздо удобнее, чем из исторических
святынь Монголии (Бурхан-Халдун), контролировать торговые ком-
муникации и начинать военные походы в Среднюю Азию и Ганьсу.
Теоретически нельзя исключать и того, что это было вызвано опреде-
437
ленными амбициозными претензиями Угэдэя на господство в степном
мире и именно поэтому выбор пал на место неподалеку от священных
руин империй далекого прошлого — каменных изваяний тюркских
каганов и развалин столицы уйгурского ханства [Allsen 1996]. Воз-
можно, местом первоначальной ставки была избрана территория горо-
дища Тахай-балгас у г. Малахитэ, где, по мнению ряда исследовате-
лей, располагалась ставка кереитов [Ткачев 1986: 225]. Достаточно
часто выбор имперских городов обусловливался подобными причина-
ми, поскольку основание столицы должно знаменовать наступление
новой эпохи и идеологически отграничить царствующего правителя от
предшественников и символически переструктурировать пространство
и внутренние границы империи [Sinopoli 1994: 170-171].
(2l <3 S
Ä Ä
Схема столицы Монгольской империи Каракорума
!, 3, 4, 5, б, 7, S, 10, 11, 12, 14— храмы; 2, 13 — мечети; 9— христианская церковь;
15 — субурган; 16-19 — ворота
Нередко датой основания Каракорума считают 1235 год. В «Юань
ши» сообщается о возведении в этом году городских стен и начале
438
строительства ханского дворца [Бичурин 1929: 250, 251]3. Эти данные
подтверждает Рашид-ад-дин, согласно которому дворец Угэдэя с «вы-
сокими основаниями и колоннами» был возведен привезенными для
этих целей из Китая ремесленниками и мастеровыми [Рашид-ад-дин
1960: 40]. Каждая сторона дворца равнялась расстоянию полета стре-
лы, т.е. примерно полтысячи шагов. Дворец получил название Ваньан-
гун (turnen amuyulang) — «Дворец мира на десять тысяч лет». За этим
последовал указ построить дворцы и дома для всех представителей
монгольской элиты. «Когде те здания были окончены и стали приле-
гать одно к другому, то [их] оказалось целое множество». Дворец Угэ-
дэя был возведен на месте, где ранее стояла буддийская кумирня
[Древнемонгольские города 1965: 133], что подтверждает точку зрения
о том, что территория заселялась не единожды.
Город имел форму, близкую к прямоугольнику (в южной части —
к равнобедренной трапеции). Длинные стороны (около 2,5 км) были
ориентированы по линии северо-восток-юго-запад. С северной сторо-
ны длина вала равнялась 1,6 км, с южной — около 1,3 км [Kalo 1997].
По расчетам С.В.Киселева, высота городских стен не превышала 2 м,
а глубина рва была не более 1,5 м при ширине до 7 м. Очевидно, что
такая стена не предназначалась для крупномасштабной обороны от
нападавшего врага [Древнемонгольские города 1965: 173].
До наших дней дошло описание столицы Монгольской империи,
сделанное Г.Рубруком: «О городе Каракаруме да будет вашему вели-
честву известно, что, за исключением дворца, он уступает даже (поп
ita bona) пригороду святого Дионисия, а монастырь святого Дионисия
стоит вдесятеро больше, чем этот дворец. Там имеются два квартала:
один Саррацинов, в котором бывает базар, и многие купцы стекаются
туда из-за двора, который постоянно находится вблизи него, и из-за
обилия послов; другой квартал Катайев, которые все ремесленники.
Вне этих кварталов находятся большие дворцы, принадлежащие при-
дворным секретарям. Там находятся двенадцать кумирен различных
народов, две мечети, в которых провозглашают закон Магомета, и од-
на христианская церковь на краю города. Город окружен глиняной
стеною и имеет 4 ворот. У восточных продается пшено и другое зерно,
которое, однако, редко ввозится; у западных продают баранов и коз;
у южных продают быков и повозки; у северных продают коней» [Руб-
рук 1957: 165].
Из этого описания следует, что город был разделен на несколько
участков. В одной зоне располагались усадьбы аристократии и хаган-
ский дворец, в другой были расселены чжурчжэньские и китайские
ремесленники, третья была занята мусульманскими купцами. В городе
существовало не менее четырех рынков, церкви и кумирни различных
439
конфессий. Изучение распределения монет на территории Каракорума
показывает, что северосунские монеты концентрируются в основном
около дороги и около восточных ворот. Напротив, около дворца коли-
чество типичных в обращении монет гораздо меньше [Miyake 2005:
20]. Современные исследователи полагают, что в Каракоруме прожи-
вало около 10-15 тыс. человек [Allsen 1996; Barkmann 2002: 14].
Необходимо иметь в виду, что Рубрук смотрит на столицу мон-
гольской империи глазами средневекового европейца. В его понима-
нии город — только пространство, огороженное стенами, а окрест-
ности территории, занятые юртами и палаточными лагерями, оказа-
лись вне восприятия им городского пространства. Именно поэтому,
с его точки зрения, размеры монгольской столицы не превышали
территорию аббатства Сен-Дени в парижском предместье [Ткачев
1983:223].
В юго-западном углу города находился комплекс, в середине кото-
рого располагалось дворцовое здание. Его подробное описание также
было сделано Рубруком: «Дворец этот напоминает церковь, имея в се-
редине корабль, а две боковые стороны его отделены двумя рядами
колонн; во дворце три двери, обращенные к югу... хан сидит на воз-
вышенном месте с северной стороны, так что все могут его видеть.
К его престолу ведут две лестницы (gradus): по одной подающий ему
чашу поднимается, а по другой спускается. Пространство, находяще-
еся в середине между деревом и лестницами, по которым поднимают-
ся к хану, остается пустым; именно там становится подающий ему
чашу, а также послы, подносящие дары; сам же хан сидит там ввер-
ху, как бы некий бог. С правого от него боку, то есть с западного,
помещаются мужчины, с левого — женщины . Дворец простирается
с севера на юг. К югу, рядом с колоннами, у правого бока, находятся
возвышенные сидения, наподобие балкона, на которых сидят сын
и братья хана. На левой стороне сделано так же; там сидят его жены
и дочери. Одна только жена садится там, наверху, рядом с ним, но все
же не так высоко, как он». Перед этим дворцом находилось знамени-
тое винное дерево, сделанное мастером Вильгельмом из Парижа [Руб-
рук 1957: 158-159]. Дворец был частично раскопан экспедицией под
руководством С.В.Киселева. В настоящее время здесь ведут исследо-
вания немецкие археологи [Erdenebat, Pohl 2002; Roth 2002]. Имеется
несколько вариантов реконструкции дворца [Ткачев 1984; Минерт
1985, и др.].
Еще один небольшой загородный дворец был построен в дневном
переходе от столицы. Здесь хан весной занимался соколиной охотой
[Рашид-ад-дин 1960: 41]. Возможно, это городище Тойт нуур, нахо-
дившееся примерно в 40-50 км от Каракорума. Городище почти квад-
440
ратной формы, обнесено валом. В центре находится большой холм
размером 40x40 м, видимо остатки дворцового здания. Видны камен-
ные фрагменты фундамента, на поверхности городища встречается
зеленая поливная черепица.
Каменная черепаха в окрестностях Каракорума
Вообще в окрестностях Каракорума имеется много различных ар-
хеологических объектов. Один из них, например городище Джарга-
ланд, расположенное в одной из боковых долин к западу от монастыря
Эрдени-дзуу, представляет собой прямоугольник размером пример-
но 100Х60 м. Высота вала более 5 м, ширина у основания достигает
12-14 м. Кроме того, имеется невысокий внешний вал. На территории
памятника встречаются жилые строения и другие объекты. Нередко
попадаются небольшие усадьбы, остатки которых в наши дни пред-
ставляют собой возвышения, окруженные валом квадратной формы
с выходом, как правило, на юг. Точная датировка подобных объектов
неизвестна. Археологические исследования здесь практически не ве-
лись. По подъемному материалу следует предположить, что они отно-
сятся ко времени Юаньской империи. Можно также допустить, что их
существование относится к тому периоду, когда жизнь в Центральной
Монголии не была настолько безопасной, как в первые полвека суще-
ствования державы, иначе зачем бы понадобилось возводить вокруг
жилых строений защитные стены.
Переселение на территорию Монгольской державы большого ко-
личества населения, которое не было привычно к типичной для степ-
няков диете (мясомолочные продукты), требовало создания поблизо-
сти от Каракорума специальных поселений хлебопашцев. «За послед-
нее время [татары] захватывают людей Срединного государства и пре-
441
вращают [их] в рабов, [которые] бывают сыты, только [если] едят
хлеб. Поэтому [татары] стали захватывать рис и пшеницу, и [теперь]
в лагерях также варят кашицу и едят» [Мэн-да бэй-лу 1975: 69]. Ар-
хеологические раскопки подтверждают сведения письменных источ-
ников. На этой территории обнаружены остатки сельскохозяйствен-
ных угодий и оросительных каналов, земледельческие орудия, плуги,
жернова [Наваан 1962: 64; Древнемонгольские города 1965: 135, 210-
211,213-214].
Правда, этот район считается не очень благоприятным для земле-
делия: там выпадает мало осадков и слишком холодные зимы. Вероят-
но, поэтому монгольские хаганы были вынуждены завозить дополни-
тельное продовольствие для жителей города. На маршруте от Карако-
рума в направлении Китая на расстоянии в пять фарсангов были рас-
ставлены ямские станции. На каждом перегоне располагались сторо-
жевые тысячи для охраны проезжающих [Рашид-ад-дин 1960: 41].
Ежедневно по указу Угэдэя в город прибывало 500 повозок, запря-
женных восьмью волами и нагруженных продуктами, напитками. Все
привезенное хранили в специальных амбарах и расходовали по мере
необходимости [там же]. Когда началась война между Хубилаем
и Ариг-Бугой, первый перекрыл подвоз продуктов в Каракорум, где
начался голод [Рашид-ад-дин 1960: 161]. Перенос центра империи на
юг привел к упадку Каракорума [Rossabi 1988: 113-114].
Несмотря на то что Каракорум просуществовал в качестве столицы
всего три десятилетия (как город 150-200 лет?), величина культурного
слоя в центральной части памятника достигала, по мнению С.В.Кисе-
лева, 5-6 м (согласно современным данным немецких археологов, тол-
щина слоя достигает 8 м). Это обусловлено активной жизнедеятельно-
стью на данной территории. Стратиграфически в центральной части
города прослеживаются следы двух пожаров, которые еще С.В.Кисе-
лев связывал соответственно с захватом города китайскими войсками
в 1380г. [Далай 1983: 136], разграблением во время усобиц при Ти-
мур-каане в 1295 г. [Рашид-ад-дин 1960: 210] или осадой при Хубилае
в 1261 г. [там же: 164].
Интересные данные дает анализ послойного распределения нахо-
док монет в Каракоруме [Древнемонгольские города 1965: 184]. Пре-
имущественное распределение денег в верхних (1-6) слоях так назы-
ваемого «дома на перекрестке» показывает, что на начальных этапах
существования города (слои 7-11) товарно-денежные отношения не
играли важной роли. Можно предположить, что изначально перерас-
пределение осуществлялось в основном в рамках редистрибутивных
и реципрокных связей. Лишь позднее эти отношения были дополнены
рыночными механизмами. Отсутствие большого количества иностран-
442
ных денежных единиц, по всей видимости, свидетельствует о том, что
основные торговые операции внутри города производились в китай-
ской валюте.

3. Налоговая система

Ничего не известно о существовании налогов и по-
датей с простых номадов в Империи Чингис-хана. Однако было бы
неправильно представлять монгольское общество того времени как
эгалитарное, лишенное каких-либо форм социальной дифференциации
и эксплуатации. Как известно, доминирование и неравенство являются
неотъемлемой характерной чертой любого общества [Крадин 2004].
Можно привести множество примеров, которые свидетельствуют о су-
ществовании как расслоения внутри монгольского общества в доим-
перский период, так и стратификации на средних и низших уровнях
социальной организации после образования Монгольской державы.
Еще Бодончар повторял; «§ 33. Добро человеку быть с головой, а шу-
бе— с воротником»; «§ 35... люди, что стоят на речке Тунгелик, жи-
вут — все равны: нет у них ни мужиков, ни господ; ни головы, ни копы-
та. Ничтожный народ. Давайте-ка мы их захватим!» [Козин 1941: 82].
Наблюдательный Рубрук заметил, что более обеспеченные монголы но-
сят шубы из волчьих и лисьих шкур, тогда как бедняки шьют верхнюю
одежду из собачьих и козьих шкур. «Богатые также подшивают себе
платье шелковыми охлопками, которые весьма мягки, легки и теплы.
Бедные подшивают платье полотном, хлопчатой бумагой и более неж-
ной шерстью, которую они могут извлечь из более грубой« [Рубрук
1957: 98-99]. Марко Поло фиксировал, что старейшины и просто бога-
тые скотовладельцы метят своим тавром скот. В случае пропажи или
смешения скота с другими животными метки являются основанием
для возврата животных владельцу [Книга Марко Поло 1956: 91],
Кроме того, старейшины и племенные вожди выполняли ряд важ-
ных общественных функций: перераспределение пастбищ и водных
ресурсов; координация перекочевок; охрана кочевий от диких зверей,
врагов и антиобщественных элементов; политические и торговые свя-
зи с иноэтничными группами и народами. Очевидно, что за выполне-
ние этих обязанностей локальные лидеры получали некоторые приви-
легии, подношения, могли использовать и перераспределять общест-
венные запасы (запретные пастбища, животных). Однако от этих форм
неравенства до развитых антагонизмов было очень далеко. Скотовод-
ство предпочитает индивидуализированный труд в рамках отдельных
домохозяйств или минимальной общины и сравнительно эпизодиче-
443
скую кооперацию усилий для организации водопоя скота, коллектив-
ной охоты и т.д. Поэтому кочевые вожди имели небольшой круг орга-
низационных функций и узкую сферу перераспределения по сравне-
нию с управленческо-редистрибутивными возможностями админист-
рации оседло-земледельческих предгосударственных и раннегосудар-
ственных обществ.
Наиболее ранняя информация о различных сборах с номадов связа-
на с термином копчур (монг. qubciri — сбор). Этот термин необходимо
отличать от термина албан (тюрк, qalan, перс, qalän/mat), который
имел несколько значений: традиционные налоги в земледельческом
обществе как противоположная копчуру форма податей, включающая
сельскохозяйственный, торговый, ремесленный налоги. В источниках
XIII в. термин копчур также встречается по крайней мере в трех раз-
ных значениях: налог вообще, отчуждение скота у кочевников и по-
душный налог с оседлого населения [Allsen 1987: 153-154]. Это связа-
но с тем, что контексты, где использовался термин, различались у раз-
личных народов, входивших в состав Монгольской империи. По этой
причине особенно важно проанализировать, в каком контексте он
встречается в собственно монгольских источниках.
Глагол qubci и производные от него встречаются в нескольких мес-
тах «Сокровенного сказания» (§ 151-152, 177, 199, 223, 224, 249, 279).
Наиболее важными представляются три первых случая, где рассказы-
вается о том, как Торил, потеряв всех своих соратников, пришел
к Чингис-хану просить помощи. Тот собрал для него копчур и стал
содержать за свой счет. Правда, в переводе на русский язык С.А.Козин
использовал для описания копчура такие термины, как «разверстка»,
«оброк». Но копчур не был налогом. Налог— это более или менее чет-
ко установленная величина, которая взимается с определенной регу-
лярностью. Нередко налоги считают одним из признаков государства,
поскольку управленческий аппарат существует за счет их изымания.
В «Сокровенном сказании» речь идет о разовой акции, которая
больше похожа на институт взаимопомощи и перераспределения, ти-
пичный для архаического общества. Это очень хорошо передано
в «Сборнике летописей»: «Раньше, когда существовали их, монголов,
обычаи и правила, со всего монгольского войска выделяли обеднев-
шим ордам и дружинам копчур лошадьми, овцами, волами, войлоком,
крутом и прочим» [Рашид-ад-дин 1946: 281]. Нельзя не согласиться
и с П.Рачневским, который полагает, что первоначально монголы не
облагались налогами, так как они использовались в военных походах,
а сильное давление на скотоводов могло привести к откочевкам [Ratchnevsky
1983: 157]. Важно также напомнить, что простые скотоводы
должны были периодически подносить своим вождям животных для
444
пропитания и, кроме того, «средства передвижения [улаг], продоволь-
ствие [шусун], веревки [аргамчи]» [Рашид-ад-дин 19526: 266], кобы-
лье молоко или кобылиц во временное пользование [Плано Карпини
1957: 46]. Получая дары и «подарки», ханы и вожди, в свою очередь,
устраивали массовые пиры и раздачу добычи. «Пиршества и угощения
очень высоко ценились массой почти вечно голодных кочевников, ко-
торые широко распространяли славу о таком щедром бае, бие, батыре
и султане далеко за пределами данного рода и племени. Каждый го-
лодный кочевник, который время от времени угощался досыта круп-
ным скотовладельцем, не мог не считать себя своеобразным его долж-
ником» [Толыбеков 1959: 95]. Однако реципрокация, осуществляемая
в виде престижного перераспределения, или даже закамуфлированная
под нее эксплуатация и налоги — явления разного порядка.
Принципиально в ином контексте термин копчур употребляется
только в «Сокровенном сказании». Там воспроизведены слова Угэ-
дэя, вероятно, сказанные им на хурилтае 1229 г., где он коснулся сис-
темы налогообложения кочевников-скотоводов: «§279... Введем
порядки, не обременительные для народа. Пусть взнос в государст-
венную продовольственную повинность — шулен — будет отныне
в размере одного двухгодовалого барана со стада. Равным образом
по одной овце от каждой сотни овец пусть взыскивают в налог
в пользу неимущих и бедных» [Козин 1941: 197]. Таким образом,
в тексте говорится о взимании с кочевников двух податей: одного
барана (sulegu) со стада на хаганский стол; одной овцы (jusaj) со ста
голов в пользу бедных.
В «Юань ши» приводится несколько иная информация. Там сказа-
но, что Угэдэй установил твердый налог в размере одной кобылицы
с табуна в 100 лошадей, одной коровы со 100 голов крупного рогатого
скота и одного барана со 100 голов овец [ЮШ 2: 16; Бичурин 1829:
149]. Н.Ц.Мункуев уже отмечал, что «Сокровенное сказание»
и «Юань ши» неоднократно демонстрируют несоответствие, когда
речь идет о количественных показателях [Мункуев 19656: 73]. Ис-
следователь полагает, что более правильным было бы опираться на
данные рациональных конфуцианских историографов. С ним трудно
не согласиться, поскольку для архаического человека цифра, число
имели сакральное значение. «В отношении ко всему, что следовало
выразить в количественных показателях, — меры веса, объема, чис-
ленности людей, даты и т.п., — пишет А.Я. Гуревич, — царили
большой произвол и неопределенность. Здесь сказывается особое от-
ношение к числу; в нем склонны были видеть в первую очередь не
меру счета, а проявление царящей в мире божественной гармонии»
[Гуревич 1983:69]5.
445
Однако есть еще несколько важных моментов, на которые стоит
обратить внимание. Среди перечисленных в «Юань ши» налогов на-
званы два, которые не упомянуты в «Сокровенном сказании», — налог
со 100 лошадей и налог со 100 голов крупного рогатого скота. Подоб-
ное количество животных могли иметь только очень богатые ското-
владельцы. Угэдэй-хаган говорит о налогах, «не обременительных для
народа», т.е. для простых скотоводов. Видимо, именно по этой причи-
не β «Сокровенном сказании» (§ 229) ничего не говорится о налогах
с лошадей и крупного рогатого скота. По аналогичной причине, воз-
можно, ничего не сказано в тексте «Юань ши» о копчуре в пользу
бедных.
В то же время представляется сомнительным, чтобы один баран
для ханского стола взимался с каждой семьи. Трудно представить, как
этих многочисленных животных с разных концов страны перегоняли
к ханскому двору. Под контролем Чингис-хана в конце жизни находи-
лось более 140 тыс. воинов [Рашид-ад-дин 19526: 266—278]. Если до-
пустить, что каждый мужчина был воином и имел семью, и разделить
общее количество реквизируемых животных на число дней в году, то
получится фантастическая цифра — почти 400 баранов (около тонны
мяса) съедалось в ставке ежедневно. Таким количеством мяса при
умеренном использовании [Тортика и др. 1994: 54] можно было еже-
дневно кормить 5,5-7,5 тыс. человек. Для выпаса такого количества
скота нужно было не менее 300 пастухов (примерно по 500 животных
на человека) и достаточно обширные пастбища.
Не известно также, создавались ли для уплаты налогов специаль-
ные стада мелкого рогатого скота, которые в этом случае должны бы-
ли существовать в каждом крупном военно-административном под-
разделении империи. Правда, есть сведения, что в юаньский период
существовали императорские табуны лошадей. Для присмотра за ними
выделялись специальные пастухи [Далай 1992: 91]. Но не понятно,
направляли ли таких животных представители местной власти на свои
или хаганские нужды либо скот использовался на представительские
расходы, содержание послов и торговых караванов, на поддержание
ямской службы. Возможно, для выяснения того, как это могло быть
в XIII—XIV вв., следует обратиться к данным более позднего, напри-
мер, цинского времени. Однако так или иначе, нет никаких оснований
говорить о существовании в Монгольской империи системы жесткой
редистрибуции главного богатства номадов — скота. Скорее уместно
привести идею Х.Дж.М.Классена о том, что большинство ранних го-
сударств не имели хорошо интегрированной экономической и полити-
ческой системы. Нередко административный и налоговый контроль
центральной власти был минимален. В силу этого высшая власть име-
446
ла не столько реальный экономический или политический характер,
сколько морально-идеологический [Ciaessen, van de Velde 1991].
Скорее всего, речь шла о том, чтобы ограничить поборы для хан-
ского стола с обычных скотоводов одной головой мелкого рогатого
скота, но, видимо, только в случае, если он кочевал в относительной
близости от места расположения ставки хагана. Возможно, отчасти
подтверждает наше мнение информация Рубрука о порядке снабже-
ния продуктами ставки Бату-хана: «Около своего становища, на рас-
стоянии дня пути, Бату имеет тридцать человек, из которых всякий во
всякий день служит ему таким молоком от ста кобылиц, то есть во
всякий день [он получает] молоко от трех тысяч кобылиц, за исключе-
нием другого белого молока, которое приносят другие. Ибо как в Си-
рии поселяне дают третью часть плодов, так Татарам надлежит прино-
сить ко дворам своих господ кобылье молоко каждого третьего дня»
[Рубрук 1957: 97]. Схожая информация о выделении кобылиц и уста-
новлении их надоя (айраг) содержится в одном из изречений Угэдэй-
хагана [Козин 1941: 197].
А.М.Хазанов совершенно справедливо считает, что копчур из ре-
ципрокации трансформировался сначала в редистрибуцию, а позднее в
налог [Khazanov 1984: 239-240]. С течением времени в Монгольской
империи сформировалась настоящая система налогообложения кочев-
ников. В «Да-юань ма-чжэнь цзи» («Записки о коневодстве при Вели-
кой Юань») упоминается указ 1233 г., согласно которому, «если у се-
мьи [число] лошадей, крупного рогатого скота и овец достигает ста, то
берется в казну одна кобылица, корова и овца; но если [у семьи коли-
чество] кобылиц, коров и овец достигает десяти, то все равно берется
в казну по одной кобылице, корове и овце; если же окажутся такие,
которые скроют [количество скота] и уклонятся [от уплаты налога], то
[у них] конфискуется весь скот полностью в пользу казны» (цит. по
[Мункуев 19656: 74-75]). В указанном отрывке уже определенно речь
идет о налоге, причем налоге достаточно существенном, поскольку
определяется его размер — одна лошадь и одна голова крупного рога-
того скота.
При Мункэ, согласно «Джамит ат-Таварих» [Рашид-ад-дин 1960:
142] и ярлыку, датированному 14 ноября 1253 г. [Allsen 1987: 169],
был подтвержден копчур в размере одной головы со 100 голов каждо-
го вида животных (лошадей, крупного рогатого скота, овец). В случае
если поголовье не достигало 100 голов, налог не взимался. Возможно,
что налог по указу от 1233 г. оказался очень тяжелым для многих про-
стых и бедных номадов, поэтому была сделана попытка его несколько
облегчить. Однако, судя по всему, эта поправка впоследствии не со-
блюдалась и налоги взимались с номадов, имевших меньшее количе-
447
ство скота. Только в 1304 г. Тэмур-хаган издал указ, согласно которо-
му для взимания податей был установлен лимит в 30 голов {Мункуев
19656:74-78; 1970: 17].
Кроме обложения налогами монголы привлекались к облавной охо-
те и общественным работам. В районе зимовки Угэдэй-хагана по его
приказу был построен вал из кольев и глины длиной в два дня пути.
После окончания облавы «бакаулы делили добычу справедливо между
всеми разрядами царевичей, эмиров и воинов и никого не обделяли.
Все общество выполняло обряд целования праха ιι подношения даров,
и после десятидневного празднества каждый род возвращался к своим
юртам и жилищам» [Рашид-ад-дин 1960: 41^}2]. Ряд территорий стра-
ны были объявлены запретными.
Более поздний источник, относящийся к 50-м годам X11I в., свиде-
тельствует, что в период войн повинности возлагались на членов се-
мьи скотоводов: «Так что если затеется работа, в которой должен был
нести повинность (bigqf) мужчина, а он будет отсутствовать, то его
жена пойдет лично и выполнит за него повинность» [Juvami 1997: 31].
В этот период Монгольская держава уже не являлась типичной степ-
ной империей. Она отличалась трансконтинентальностью, поскольку
в ее состав входило как кочевое население метрополии, так и много-
численные народы с оседло-городской экономикой. Одним из послед-
ствий трансформации ядра кочевой империи было развитие социаль-
ной дифференциации в среде завоевателей, усиление эксплуатации
простых номадов, развитие седентеризационных процессов среди ско-
товодов.
Для второй половины Х111 в. характерно ухудшение положения
простых монголов. По мнению Б.Я.Владимирцова, «за время Юань-
ской династии благосостояние Монголии и монголов сильно пошло на
убыль, в особенности по сравнению с веком Чингиса и его трех пре-
емников» [Владимирцов 1934: 127]. Это было обусловлено многими
причинами, в частности ослаблением общей идентичности номадного
общества, аккультурацией элиты кочевников к ценностям завоеванно-
го общества, постоянными лишениями простых скотоводов вследст-
вие участия в непрерывных войнах и гарнизонной службе, неблаго-
приятными климатическим)! условиями конца XIII — начала XIV в.
Ханская власть принимала меры, чтобы поддержать подданных, ибо
не была заинтересована в ухудшении положения простых скотоводов,
составлявших основу войска. Государство выкупало проданных от
нужды в рабство детей и жен кочевников, раздавало скот, ткани, день-
ги, обеспечивало хлебом [Мункуев 1977а: 413^134; Далай 1983: 66-67,
113, 117-118]. Существовало понимание, что большие притеснения
могут вызвать откочевки, которые становились классическим меха-
448
низмом разрешения конфликтных ситуаций в степном обществе, Как
свидетельствуют китайские источники, несмотря на суровые запреты
монгольских ханов , откочевки номадов и уклонение от участия в во-
енных походах продолжались. По их данным, только война между Ху-
билаем и Хайду заставила 700 тыс. семей перекочевать из Внешней
Монголии на юг [Далай 1983: 117]. Это чуть ли не большая половина
кочевников, живших на территории Монголии в то время. С нашей
точки зрения, здесь важно не столько точное количество откочевав-
ших номадов (кто бы мог их подсчитать?), сколько, несомненно, мас-
совый характер откочевки.
Вместе с тем необходимо отметить, что редистрибуция и налогооб-
ложение рядовых номадов не могли быть главными источниками пре-
стижного потребления кочевой аристократии. Концентрация богатства
в форме скота имеет жесткие экологические барьеры, игнорирование
которых оборачивается его потерей. К тому же необходимость внут-
ренней консолидации сдерживала развитие антагонизмов между ари-
стократией и простыми скотоводами. Если бы рядовые воины не были
заинтересованы в результатах войн, то все попытки втянуть их в воен-
ные походы были бы обречены на неудачу. Видимо, добыча, которая
им перепадала, была не так уж мала. Во время первой чжурчжэньской
кампании монгольские воины «так нагрузились шелками и вещами,
что даже вьюки перевязывали шелковыми кипами» [Козин 1941: (SOJ.
Китайские источники подтверждают эту информацию. «Раньше пря-
тались в шерсть и войлок вместо тканей. Теперь они носят полотно,
шелк и парчу... Нет никакого различия между знатными людьми н бо-
лее низкими в одежде или стиле« (циг. по [Jagcbid, Hyer 1979:49]).
Богатая добыча, полученная в ходе среднеазиатских кампаний, де-
лилась среди победителей, щедро раздаривалась, а также разворовы-
валась военачальниками и наместниками завоеванных территорий.
«Во всех случаях, когда [татары] разбивают оборону города и захва-
тывают добычу, то распределяют ее пропорционально. Каждый раз
все от высшего до низшего независимо от количества [добычи] остав-
ляют одну часть для преподнесения императору Чингису, а остальное
раздается повсюду [чиновникам] в зависимости от рангов. Получают
свою долю также министры и другие [лица], которые находятся в Се-
верной пустыне и [даже] не приезжают на войну» [Мэн-да бэй-лу
!975: 67—68]. Разорив чжурчжэньскпе города, монголы делили добычу
между воинами [Бичурин 1829: 50]. Долгое время военачальники мон-
гольской армии не получали за свою службу какого-либо довольствия.
Они обеспечивали себя за счет собственного скотоводческого хозяй-
ства и/или периодических подношений, а также военной добычи.
Только позднее, в ходе формирования государственного аппарата ди-
15 _ 3t,1» 449
настии Юань, когда они стали элементами бюрократической машины,
кормление было заменено регулярным жалованьем из казны. На необ-
ходимость введения денежного содержания для военачальников ука-
зал Тун Вэн-пин, который аргументировал это поголовным обнищани-
ем офицерского корпуса империи. У некоторых из командиров даже
не было достаточного количества лошадей. Реформа была проведена
Хубилаем в 1269г. При этом в отличие от гражданской администра-
ции монгольский офицерский корпус мог передавать свое содержание
по наследству [Hsiao Ch'i-ch'ing 1978: 25]. Для степняков это было так
же естественно, как и необходимость периодической сдачи экзаменов
на должность для китайских чиновников.
По этой причине в период правления Чингис-хана и при его преем-
нике Угэдэй-хагане казна и государственная финансовая система вос-
принимались как непонятный чужеродный для правителей кочевой
империи институт. Они не стремились накапливать богатства, чтобы
использовать их как дополнительный административный ресурс. На-
против, кочевники ожидали от своих вождей щедрости. Неслучайно
ханы раздавали свои богатства, чтобы привлечь на свою сторону пле-
мена номадов. Хорошим примером, подтверждающим подобную прак-
тику монгольских правителей, является исторический анекдот, приве-
денный в «Сокровенном сказании». Там сообщается, что как-то Гуюк
зашел в казнохранилище и увидел горы товаров. Хагану доложили,
что их перевозка во время перекочевок очень затруднительна, и тогда
он нашел воистину соломоново решение: приказал раздать все воинам
и населению [Рашид-ад-дин 1960: 121].
Вот почему Чингисиды нередко сталкивались с тем, что ханская
казна оказывалась пустой. Когда после возвращения из похода
в Среднюю Азию выяснилось, что на складах нет ни зерна, ни шелка,
сторонники провоенной партии предложили Угэдэю уничтожить все
население Северного Китая, а земледельческие поля превратить в па-
стбища. Только благодаря заступничеству Елюя Чуцая удалось пре-
дотвратить такой геноцид. Однако разногласия между двумя придвор-
ными группировками остались. Сторонники первой, которую возглав-
лял Елюй Чуцай, придерживались мнения, что налоги являются наи-
более действенным средством получения дани с завоеванных террито-
рий. Они полагали, что единицей налогообложения должен быть от-
дельный двор. Приверженцы второй группировки, лидером которой
являлся Шиги-Хутуху, высказывали другое мнение. В частности,
один из них заявил монгольскому хагану: «От ханьцев нет никакой
пользы государству. [Поэтому] можно уничтожить всех людей и пре-
вратить [их земли] в пастбища» [ЮШ 146: 4а; Мункуев 1965а: 44—45,
73, 190].
450
Елгою Чуцаю удалось доказать, что гораздо выгоднее обложить за-
воеванное население налогами: «Ваше величество собирается в поход
на Юг, и необходимо иметь средства на удовлетворение военных
нужд. Если в самом деле в Северном Китае справедливо установить
земельный налог, торговый налог и сборы на соль, вино, плавку желе-
за и [продукты] гор и озер, то ежегодно можно получать серебра
500 тыс. лян, шелка 80 тыс. кусков и зерна свыше 400 тыс. ши. [Их]
будет достаточно для снабжения [армии]» [там же]. Именно тогда
Елюй Чуцай обратился к монгольскому хагану со своими знамениты-
ми словами: „Хотя [Вы] получили Поднебесную, сидя на коне, но
нельзя уравлять [ею], сидя на коне"» (цит. по [Мункуев 1965а: 44-45,
73, 190]χ.
Одним из важнейших механизмов мобилизации ресурсов было
проведение переписи населения завоеванных стран. Стараниями Елюя
Чуцая за год до гибели чжурчжэньской династии было переписано
население Северного Китая. Перепись зафиксировала 730 тыс. дворов.
После завершения чжуэчжэньской кампании было принято решение
о проведении новой переписи. Согласно «Юань ши», это произошло
летом 1234 г. [ЮШ 2: 5а; Мункуев 1965а: 77]. Через два года перепись
была завершена, и Елюй Чуцай представил хагану итоговый доклад,
в котором сообщалось, что на завоеванной территории проживает
1830 тыс. семей [Мункуев 1965а; 46]. Примерно половлна доыохо-
зяйств (930 тыс. семей) была в распоряжении хаганского двора. Почти
столько же (900 тыс. дворов) было роздано в пользование имперской
аристократии [Schurmann 1956: 67; Мункуев 1965а: 48, 119-120].
Еще одним вопросом, который сразу стал поводом для разногла-
сий, было обеспечение доходами хаганского рода и других представи-
телей высшей элиты монгольской иерархии. Шиги-Хутуху настаивал,
чтобы каждый из них в соответствии с традиционными степными по-
рядками получил определенную долю территории с проживающим на
ней населением. Елюй Чуцай прекрасно понимал, что это не только
сократит налоговые поступления, но и станет основой для развития
в будущем сепаратизма. Он пытался образумить хана и предложил
заменить натуральные льготы чем-то вроде монетизации [ЮШ 146: 7а;
Мункуев 1965: 194]. Наиболее красочно воззвание Чуцая передано
в тексте его надгробной эпитафии: «Когда хвост велик, то трудно дви-
гать [им]. [При наличии уделов] легко возникнут раздоры. Лучше по-
больше давать [князьям и знати] золота и шелковых тканей. [Этого]
было бы достаточно для выражения [Вашей] любви к [Вашим] родст-
венникам» [Мункуев 1965а: 79].
После того как Угэдэй сообщил, что он уже дал обещание и не бу-
дет менять своего слова, Чуцаю удалось настоять лишь на том, чтобы
15* 451
взимание налогов в уделах производили специальные чиновники, ко-
торые не позволяли бы владельцам уделов взимать подати выше уста-
новленных двором. Исходя из этого, каждые два двора должны были
ежегодно платить кану один цзинь (596,8 г) шелковой пряжи, а пять
дворов — один цзинь своим магнатам. В зависимости от качества полей
с каждого му взималось от 2,5 до 5 шэнов (один шэн = 664 куб. мм). С
каждой торговой сделки взималась '/эо часть, а с 40 цзиней соли — один
лян (37,3 г) серебра [ЮШ 146: 7а-7б; Мункуев 1965а: 79, 194-195].
Начиная с 1231 г. общая сумма налогов с Северного Китая была
установлена в 10 тыс. дин серебра. После завоевания Хэнани налоги
были увеличены до 22 тыс. дин (1100 тыс. лян) серебра [Бичурин 1829:
250, 251, 282; Мункуев 1965: 84. 121]. С момента введения более или
менее фиксированных налогов в 1230 г. вплоть до налоговой реформы
1236 г. нет никаких данных о том, как эти налоги с населения собира-
лись [Мункуев 1965: 58]. Это свидетельствует о том, что тогда органы
государственной власти находились еще в стадии становления.
Похоже, что только с 1236 г. наметилась устойчивая система взи-
мания налогов [Бичурин 1829: 264]. Согласно новому порядку налого-
обложения, дворы, учтенные в первой переписи (грю ху — букв, «ста-
рые дворы»), были обложены наполовину большим налогом, чем но-
вые дворы (синь ху). «Каждый совершеннолетний мужчина облагался
налогом [в размере] 1 ши зерна, и совершеннолетний раб [был обло-
жен налогом размером] 5 шэн, а в новых семьях совершеннолетний
мужчина и совершеннолетний раб [были обложены податью] в поло-
вине каждый... Те, кто уплачивал малый поземельный налог, а подуш-
ный большой, облагались подушной податью. Ремесленники и мас-
теровые, буддийские и даосистские монахи [платили подать] в зави-
симости [от размера и качества] земли. Чиновники и торговцы [плати-
ли налоги] в зависимости от [числа] совершеннолетних [в семье]».
Подушный налог (дин-шуй) и поземельный налог (ди-шуй) взимались
в размере 2 ши (более 120 л) [Schurmann 1956: 75].
Поскольку специальных фискальных органов еще не существовало,
монголы широко применяли практику отдачи налогов на откуп. Это
всегда вызывало большое неудовольствие у Елюя Чуцая. Начиная
с 1238 г. разного рода авантюристы неоднократно предлагали Угэдэю
свои услуги по увеличению налоговых поступлений в казну. Речь шла
как о всех видах налогов, так и об отдельных видах податей — соля-
ном налоге, налоге на спиртные напитки, налогах на пользование зе-
мельными участками, оросительными сооружениями и др. На первых
порах Чуцаю удавалось отстоять свои позиции в этом вопросе. Однако
зимой 1239/40 г. мусульманский купец Абдр-ар-Рахман, креатура
Чинкая, предложил хагану передать ему налоги на откуп, пообещав
452
удвоить (довести до 44 тыс. дин) поступления в казну. Несмотря на
яростное противодействие Елгоя Чуцая, Угэдэй и его окружение со-
гласились. С этого времени Чуцай потерял монополию на взимание
налогов на чжурчжэньской территории [Мункуев 1965а: 58, 84, 121;
Allsen L987: 146-148].
Несомненно, рассмотренный механизм изъятия налогов был не-
приемлем в сложившемся цивилизованном обществе, имеющем разви-
тые бюрократические институты. Однако ханов не интересовали ню-
ансы процесса выколачивания налогов и то, какая часть их прилипала
к рукам предприимчивых авантюристов, — важен был результат. Пла-
но Карпини красочно описывает чудовищные злоупотребления и бес-
чинства, которые творили сборщики налогов: «Например, в бытность
нашу в Руссии был прислан туда один Саррацин, как говорили, из пар-
тии Куйюк-кана и Бату, и этот наместник у всякого человека, имевше-
го трех сыновей, брал одного, как нам говорили впоследствии; вместе
с тем он уводил всех мужчин, не имевших жен, и точно так же посту-
пал с женщинами, не имевшими законных мужей, а равным образом
выселял он и бедных, которые снискивали себе пропитание нищенст-
вом. Остальных же, согласно своему обычаю, пересчитал, приказывая,
чтобы каждый, как малый, так и большой, даже однодневный младе-
нец, или бедный, или богатый, платил такую дань, именно чтобы он
давал одну шкуру белого медведя, одного черного бобра, одного чер-
ного соболя, одну черную шкуру некоего животного, имеющего при-
станище в той земле, название которого мы не умеем передать по-
латыни, и по-немецки оно называется ильтис (iltis), поляки же и рус-
ские называют этого зверя до-хорь (dochori), и одну терную лисью
шкуру. И всякий, кто не даст этого, должен быть отведен к Татарам
и обращен в их раба» [Плано Карпини 1957: 55].
Только после прихода к власти хагана Мункэ эта система была из-
менена. Главная причина была обусловлена тем, что по мере сокра-
щения военных доходов правящая элита все больше и больше обра-
щалась к другому источнику пополнения казны: увеличивала нало-
ги на подданных. С течением времени это приводило к различным
формам протеста— от побегов до восстаний. «Различные налоги
(ikhräjät) и разнообразные поборы (iltimäsät) с народа были [чересчур]
многочисленны, что бегство последних объяснялось этой причиной и
что размер налогов должен был быть твердо фиксирован» [Juvaini
1997: 517]. По этой причине Мункэ был вынужден отменить многие
старые подати и установил новые твердые налоги. Был введен еди-
ный годовой налог пропорционально имущественному цензу (в со-
отношении между бедными и богатыми примерно 1:7). Мусульман-
ские, буддийские и христианские церковники, а также старики и инва-
453
лиды были освобождены от налогообложения [Рашид-ад-дин 1960:
141, 142].
В 1252 г. при Мункэ была проведена перепись всех завоеванных
владений. «Чтобы определить величину налогов и переписать имена
людей, он назначил правителей, шахнэ (т.е. даругучи или баскаков)
и писарей» [Juvaini 1997: 596; Рашид-ад-дин 1960: 141]. На территории
бывших китайских царств перепись дворов была поручена Махмуду
Ялавачу [Бичурин 1829: 316; Juvaini 1997: 597]. В Средней Азии ана-
логичными функциями обладал Аргун [Juvaini 1997: 519, 523]. На Русь
был направлен Бицик-Берке (т.е. бичикчи — писец). Однако по каким-
то причинам перепись, видимо, не состоялась [Кривошеев 2003: 170].
Она была проведена позднее [Spuler 1943: 31], зимой 1257/58 г., когда
«приехаша численници исщетоша всю землю Сужальскую и Рязань-
скую и Мюромьскую и ставиша десятники, и сотники, и тысящники,
и темники, и идоша в Ворду, толико не чтоша игуменовъ, черньцовъ,
поповъ, крилошанъ, кто зрит на святую Богородицю и на владыку»
[ПСРЛ 1: стб. 474-475]. Для удобства подсчета и круговой ответст-
венности на покоренных землях использовалась десятичная система.
С течением времени она была заменена на более привычную для руси-
чей схему: десяток был заменен селом, сотня— городом, а тысяча —
волостью [Dewey 1988].
По всей видимости, в ту зиму монгольские «численники» добра-
лись и до Новгорода, но горожанам удалось откупиться от них бога-
тыми дарами. «Той же зимы приехаша послы татарскыи съ Олексан-
дромъ... и почаша просити десятины, тамгы, и не яшася новгородци
по то, даша дары цесареви, и отпустиша я с миромъ» [НПЛ: 82, 310].
Однако через два года и вольнолюбивые северяне были вынуждены
смириться с проведением переписи. «Приехаша оканьнии Татарове
сыроядци Беркаи (возможно, это тот самый Бицик-Берке. — авт.)
и Касачик с женами своими, инех много; и бысть мятеж великъ в Но-
вегороде, и по волости много зла учиниша, беруче туску оканьнымъ
татаром» [там же].
Из приведенного текста следует, что причиной восстания послужи-
ло злоупотребление «туской» . Туска (тузку) представляла собой
«провиант и подарки для прибывающих владетелей или послов» [Ти-
зенгаузен 1941: 304]. Нечто подобное можно найти в источниках
в отношении Китая. Там сообщается, что толмач «вместе с татарами
ходит кругом [по дворам], запугивает людей, требует и получает са-
хуа, требует и получает продукты питания для еды» [Пэн Дая, Сюй
Тин 1960: 142]. Са-хуа (sauqa) в переводе с монгольского означает
«подарок»9. Иными словами, это была несбалансированная реципро-
кация, восходившая к традиционному гостеприимству. Но когда соби-
454
рается большое количество людей, например на хурилтай, это тяжелая
повинность. Славяне также всегда отличались радушием, но прокор-
мить такую ораву переписчиков, прибывших, как сообщает летописец,
с женами своими, ложилось непосильным бременем на местное насе-
ление. Это и привело к взрыву народного возмущения. В результате
переписчики были вынуждены просить защиты у Александра Невско-
го: «И нача оканьныи боятися смерти, рече Олександру: „дай намъ
сторожи, атъ не избьють нас". И повелел князь стеречи их сыну по-
садкичу и всем детем боярским по ночем» [НПЛ: 82, 310].

4. Аппарат управления

До 1206г. в монгольском обществе фактически не
было специального аппарата управления. В некоторой степени управ-
ленческие функции были возложены на дружину (kesik) Чингис-хана.
Кешик являлся не только военным учреждением, но и своеобразной
кузницей кадров для будущей имперской администрации. В известной
степени дружинников можно рассматривать как эмбрион офицерского
корпуса армии и аппарата управления [Владимирцов 1934: 91-92].
Неслучайно в списке удостоенных титула тысячника в 1206г. было
28 имен тех, кто являлся нукерами или кешиктенами после первой
инаугурации либо их родственниками [Hsiao Ch'i-ch'ing 1978: 35-36].
Нукеры (nököd, ед. ч. nökör), или друзья, — это воины, которые со-
провождают своего предводителя в военных походах. Этимология
слова неслучайна, достаточно вспомнить русское слово «дружинник».
Как правило, отношения между нукерами и их предводителями скла-
дывались на основе не традиционных кланово-племенных связей,
а групповой солидарности и личных контактов. У кочевников данная
система связей выражалась в особом кодексе поведения, обусловлен-
ном взаимными специфическими обязательствами нукера и хана. Хан
имеет определенные права, на него возлагается ряд обязанностей. Та-
ким образом формировалась своеобразная корпорация, складывалась
политическая структура степной политии со своими правилами пове-
дения, законами, этикой. Каждый политический шаг лидера степного
общества тщательно и щепетильно обосновывается [Дмитриев 2000].
После 1206 г. Чингис-хан издал указ о расширении состава своей
гвардии до тумена: «§ 226. „Прежний отряд турхаутов, вступивший в
службу вместе с чербием Оголе, пополнить до 1000 и передать под
команду чербия Оголе же, из родичей Боорчу. Один тысячного состава
полк торхаутов передать под команду Мухалиева родича — Буха; дру-
гую тысячу турхаутов передать под команду Алчидая, из родичей
455
Илугая; третью — чербию Додаю; четвертую — чербию Дохолху; пя-
тую — родичу Чжурчедая — Чанаю; шестую — Ахутаю, из родичей
Алчи. В седьмой полк, из отборных богатырей, поставить командиром
Архай-Хасара. Этому полку быть несменяемым, повседневным пол-
ком — гвардии турхаутов. В военное время быть ему передовым отря-
дом богатырей". Итак, командированные по избранию от тысяч гвар-
дейцы турхауты составили отряд в 8000. Ночной стражи — кебтеулов,
вместе со стрельцами-лучниками, также стало 2000. И всего — отряд
в 10 000 человек—тьма кешиктенов. Чингисхан повелеть соизволил:
„Наша личная охрана, усиленная до тьмы кешиктенов, будет в военное
время и Главным средним полком"» [Козин 1941: 169-170].
Скорее всего, проведение подобной реорганизации в мирное время
было обусловлено исключительно политическими целями. Пока кон-
федерация была относительно невелика, хану было достаточно дер-
жать при себе небольшой отряд дружинников. После того как границы
державы расширились, при правителе всегда должен был находиться
ударный отряд, который мог бы предотвратить сепаратистские уст-
ремления отдельных влиятельных родственников и вождей других
племен и конфедераций. В «Сокровенном сказании» (§ 232, 234) по-
дробно перечисляются обязанности, возлагаемые на дружинников:
охрана дворцовых юрт, попечение придворных и домочадцев; руково-
дство скотоводами, пасущими домашних животных (перечислены все
их виды); охрана повозок, юрт, сундуков, в которых хранится ханское
имущество; руководство перекочевками ставки; охрана предметов
вооружения (луки и колчаны, копья, панцири) и совершение ритуалов;
обеспечение ханского стола продовольствием и контроль за приготов-
лением пищи; хранение продовольствия и распределение его между
различными социальными группами (дружинниками, челядью и др.);
распределение алкогольных напитков на пирах; раздача ханских по-
дарков; контроль за приготовлением жертвенной пищи для тризн на
могильниках; участие в ханских облавных охотах; участие в разреше-
нии судебных дел вместе с Шиги-Хутуху [Козин 1941: 173-174]. Эти
же функции были подтверждены при инаугурации Угэдэя на хурилтае
в 1229г. [Козин 1941: 195-196].
Порядок установления личностных отношений у монголов сильно
отличался от китайского механизма формирования бюрократической
иерархии. Карьера гвардейца могла складываться по-разному, но в тен-
денции это был путь вверх. Нельзя не согласиться с тем, что служба
в элитных подразделениях являлась мандатом для политического про-
движения, что подтверждается специальным исследованием генеало-
гических таблиц монгольских фамилий [Hsiao Ch'i-ch'ing 1978: 42-
43]. Конечно, «иногда нукерские связи становились отчасти формали-
456
зованными вследствие присвоения титулов, порожденных китайскими
институтами, но эти титулы во многих случаях не представляют ниче-
го большего, чем пустое слово. Елюй Чуцай, например, в китайских
источниках фигурирует как формальное лицо, имевшее китайскую
должность, на самом деле он был больше нукером Чингис-хана (кото-
рый удостоил его прозвища urtu saqal— „длинная борода"), чем канц-
лером в китайском смысле» [Franke 1981: 97].
Кроме того, кешик являлся своеобразным институтом привилеги-
рованного заложничества, поскольку каждый из тысячников и сотни-
ков должен был прислать в личную тысячу Чингис-хана кого-то из
своих близких родственников. В его указе говорилось: «§ 224. При
составлении для нас корпуса кешиктенов надлежит пополнять таковой
сыновьями нойонов темников, тысячников и сотников, а также сы-
новьями людей свободного состояния, достойных при этом состоять
при нас как по своим способностям, так и по выдающейся физической
силе и крепости» [Козин 1941: 168-169]. Далее в тексте сообщается,
что каждый из призываемых на службу сыновей должен был привести
с собой определенное количество воинов в соответствии со статусом
своего родителя. Чуть ниже изложен другой вариант, согласно кото-
рому каждый должен был взять с собой трех человек. Элементарные
арифметические расчеты показывают, что здесь скрыта какая-то
ошибка— подобный способ набора больше похож на мобилизацию
для крупной военной кампании (в пределах 40-50 тыс. человек/1'.
Возможно, в данный параграф были механически включены хранив-
шиеся в свитках изречения Чингис-хана, сказанные по тому или
иному поводу.
Так или иначе, Чингис-хан с детства опасался сепаратизма и таким
образом, возможно, подстраховывал себя от нелояльности своих вче-
рашних нукеров, а также вождей племен и правителей владений, позд-
нее включенных в состав степной державы. Для него личная предан-
ность была более важным качеством, чем родство по крови. Трудно не
согласиться с точкой зрения Т.Барфилда, что «все предшествующие
правители степи имели лично преданных им сторонников, но только
Чингис-хан поставил многоплеменную элиту над своей собственной
семьей. Поэтому монгольская военная организация не была кульмина-
цией развития степной традиции, а стала отклонением от нее. Подобно
маньчжурским правителям, Чингис попытался создать институцио-
нальное государство, которое не было основано на конфедеративных
принципах. По этой причине оно (Барфилд считает улус Чингис-хана
государством. — авт.) оказалось более эффективным, чем любая
предшествующая степная империя и, кроме того, уникальным. После
падения монгольской державы номады возвратились к старой и менее
эффективной модели организации имперской конфедерации» [Barfield
1992: 197].
В годы правления Угэдэя и Мункэ основные функции дружины
оставались прежними. В годы войны подразделения нукеров функ-
ционировали как элитные воинские подразделения. В мирное время
они выполняли широкий круг обязанностей по содержанию ставки
правителя кочевой империи.
Позднее, после переселения монгольских хаганов в Китай, числен-
ность гвардии при различных императорах менялась. Согласно Марко
Поло, при дворе Хубилая состояло на службе 12 тыс. кешиктенов [Кни-
га Марко Поло 1956: 110-111, 285]. В цз. 33 и 36 «Юань ши» приво-
дятся совершенно разные данные о количестве гвардейцев — соответ-
ственно 10 и 15 тыс. человек [Hsiao Ch'i-ch'ing 1978: 40]. В этот пери-
од дружина частично утратила свое политическое значение вследствие
учреждения китайских бюрократических институтов, однако дуализм
в структуре органов власти сохранялся вплоть до гибели Юаньской
династии [Franke 1981: 108].
До создания империи монголы не имели письменности. «[У них]
совсем не было письменных документов. Во всех случаях, когда рас-
сылаются приказы, повсюду отправлялись послы, [при этом] выреза-
лись только метки», — сообщается в источнике [Мэн-да бэй-лу 1975:
52]. С 1204г. монголы познакомились с уйгурской письменностью.
В цз. 124 «Юань ши» излагается биография уйгура Тататунга (Та-та-
тун-а), состоявшего на службе у найманского хана Даяна. После раз-
грома найманов он попал в плен к монголам и там был взят на службу.
Ему было поручено обучить грамоте отпрысков Чингиса и некоторых
ханов. Со временем уйгурский алфавит стал использоваться в дипло-
матической переписке. «В документах, применяемых ими самими
[в сношениях] с другими государствами, до сих пор во всех случаях
употребляется уйгурская письменность. Она похожа на китайские
нотные знаки» [там же: 52]. «Они начинают писать сверху и ведут
строку вниз; таким же образом они читают и продолжают строки слева
направо», — свидетельствовал еще один источник [Рубрук 1957: 129].
В этот период в ставке Чингис-хана и позднее, при Угэдэе, начина-
ет формироваться еще одна группа лиц, которые не относились к дру-
жине, но также были связаны с процессом управления. Термин бтэчэ
(монг. bic'eci) первоначально обозначал людей, ведавших бумагами,
возглавлявших канцелярию. Среди них были и такие известные поли-
тические фигуры, как Елюй Чуцай, Чжэньхай и Няньхэ Чу-шань.
Позднее термин бичикчи [Рашид-ад-дин 1960: 141] стал использовать-
ся только для обозначения лиц, выполнявших обязанности писаря
и/или секретаря [Пэн Дая, Сюй Тин 1960: 140]. Впрочем, все первые
458
императоры отдавали только устные распоряжения, которые далеко не
всегда записывались на монгольском или на каком-либо другом языке.
Переводчики комплектовались в основном из выходцев из Западной
и Средней Азии — сэму [Franke 1950: 28-29]. Только позднее, в 20-х
годах XIII в., после бегства на сторону монголов большого числа цзинь-
ских чиновников и военачальников стала использоваться китайская
иероглифическая письменность [Мэн-да бэй-лу 1975: 52-53].
Формирование бюрократического аппарата в Монгольской державе
непосредственно связано с личностью Елюя Чуцая. Именно по его со-
вету, как уже говорилось, была создана система налогообложения за-
воеванных территорий Китая, заменившая институт кормления. Стела
на могиле этого выдающегося деятеля свидетельствует, что он «создал
налоговые управления (кэшуй со] во всех десяти лу [Северного Китая]
и учредил в них должности уполномоченных (ши) и их помощни-
ков (фу]. Во всех случаях ими были назначены конфуцианцы» (цит.
по [Мункуев 1965а: 73]). Привлечение чжурчжэньских чиновников
к службе монгольскому двору впоследствии неоднократно служило
основанием для жалоб и доносов. Однако при первых двух хаганах
гораздо чаще при назначении на должность имела значение практиче-
ская целесообразность.
Осенью 1231 г. Угэдэй прибыл в г. Юньчжун (совр. Датун), где Чу-
цай продемонстрировал ему хранящиеся в амбарах серебро и шелка,
а также предоставил подробный отчет о хлебных запасах. Увиденное
привело хагана в восторг, и после этого он назначил Елюя Чуцая пред-
седателем (лин) государственного секретариата (кит. чжун-шу шэн)
[Мункуев 1965а: 74-75]. Фактически киданин стал верховным канцле-
ром имперского правительства, ему подчинялись левый министр (цзо
чэнсян) чжурчжэнь Няньхэ Чу-шань и правый министр (ю чэнсян) ке-
реит или уйгур Чжэньхай, более высокий по статусу. В администра-
ции, возглавляемой Чуцаем, вырабатывались наиболее важные реше-
ния и готовились указы, выдавались пайцз, печати и другие атрибуты
имперской власти. Однако до воцарения Хубилая этот орган не имел
четкой организационной структуры.
Чуцай начал активно формировать государственный аппарат из
числа бывших конфуцианских бюрократов. Он аргументировал это
тем, что они обладали большими знаниями и административным опы-
том: «Если [хотят] сделать утварь, то непременно используют отлич-
ных мастеров, а когда [хотят] сохранить достигнутое, то обязательно
привлекают ученых чиновников. Профессия же ученого чиновника не
совершенствуется легко без накопления [знаний] в течение нескольких
десятков лет» [ЮШ 146: 76; Мункуев 1976: 195]. Чуцай настоял на
том, чтобы в 1237 г. более 4 тыс. человек были подвергнуты экзаме-
459
нам по трем предметам. Четверть из них до этого находилась в рабст-
ве, но были освобождены по приказу хагана. Сколько из них получили
должности, не известно, однако логично предположить, что все, кто
справился с заданием, были привлечены к государственной службе на
территории Китая.
По приказу Угэдэя в завоеванные страны были направлены долж-
ностные лица в сопровождении писцов [Juvaini 1997: 199]. «Башафов
(Baschathos), или наместников, своих они ставят в земле тех, кому по-
зволяют вернуться... — свидетельствует Плано Карпини. — Если лю-
ди какого-нибудь города или земли не делают того, что они хотят, то
эти башафы возражают им, что они неверны Татарам, и таким образом
разрушают их город и землю, а людей, которые в ней находятся, уби-
вают при помощи сильного отряда Татар, которые приходят без ведо-
ма жителей по приказу того правителя, которому повинуется упомя-
нутая земля, и внезапно бросаются на них, как недавно случилось, еще
в бытность нашу в земле Татар, с одним городом, который они сами
поставили над Русскими в земле Команов» [Плано Карпини 1957: 56].
Баскак (тюрк, has — давить) — тюркское слово, на монгольском
языке оно соответствует термину даругачи (daruyacf). Этот термин
обозначает человека, который ставит печать от имени хагана (монг.
daru—давить) [Vasari 1978: 201-206; Allsen 1987: 46]. В «Юань ши»
[ЮШ 2: 5а] аналогом термину даругачи является титул дуань-ши гуань
(букв.: чиновник для разрешения дел) [Ratchnevsky 1937: 52, note 1;
1983: 158; Мункуев 1965а: 44; Hsiao Ch'i-ch'mg 1978: 151, note 55].
Это были фактические наместники верховного хана в завоеванных
землях, которые обладали широким кругом административных, воен-
ных и судебных обязанностей. В «Сокровенном сказании» (§ 263) со-
общается, что после похода на Среднюю Азию уже Чингис-хан рас-
ставил даругачинов в качестве наместников по всем завоеванным го-
родам [Козин 1941: 189].
Судя по всему в функции даругачи входил достаточно широкий
круг полномочий, поскольку известно, что после переписи населения
захваченных северокитайских территорий в 1234 г. Угэдэй направил их
в качестве сборщиков налогов [ЮШ 2: ба]. Баскаки не только назнача-
лись в завоеванные земледельческие владения, но и направлялись для
контроля удельных ханов [Allsen 1987: 46]. Шиги-Хутуху, который был
уполномочен Чингис-ханом решать судебные тяжбы у монголов [Козин
1941: 159-160], возможно, также мог называться даругачи. Это вроде
бы подтверждается данными «Юань ши», где сказано, что он действи-
тельно был назначен чиновником для разрешения дел [ЮШ 2: 5а].
Однако, как это уже было показано в предыдущей главе, Шиги-
Хутуху имел достаточно широкий набор различных обязанностей.
460
Следует прояснить еще один важный вопрос: были ли созданы
и вверены в управление Шиги-Хутуху институты государственной
власти? По Козину, это выглядит именно так: «§203... Он возложил
на Шиги-Хутуху заведование Верховным общегосударственным су-
дом — Гурдерейн-Дзаргу, указав при этом: „Искореняй воровство,
уничтожай обман во всех пределах государства. Повинных смерти —
предавай смерти, повинных наказанию или штрафу — наказуй". И за-
тем повелел: „Пусть записывают в Синюю роспись «Коко Дефтер-
Бичик", связывая затем в книги, росписи по разверстанию на части
всеязычных подданных „гур-ирген", а равным образом и судебные
решения» [Козин 1941: 159-160]. Из данного фрагмента совершенно
определенно следует, что применительно к рассматриваемому перио-
ду можно говорить о государственных институтах — институтах су-
допроизводства, делопроизводства, крепостничества.
Однако еще Б.Н.Панкратов подверг этот перевод серьезной крити-
ке. Он писал, что в оригинальном тексте нет ни слова ни о разверста-
нии населения, ни о записывании судебных решений. Там, по его мне-
нию, сказано только о судьбе приговоренных: «Пусть записывают
в Синюю книгу участь, выпавшую на долю [подсудимых], — решения
судебных дел всего населения» [Панкратов 1998: 96]. Иными словами,
речь идет о письменной фиксации решения наиболее важных споров,
возможно таких, как измена правителю или конфликт между двумя
крупными вождями, но никак не разногласий на локальном уровне —
между скотоводами по поводу угнанного скота.
И. де Рахевилц более осторожен. Он полагает, что в этом тексте
глагол debterle может означать «собирать в регистр», «заносить в ре-
естр», а прилагательное коко (синий) должно напрямую относиться
к слову bicik (письмена). В этом он, следуя традиции П.Пельо, считал,
что порядок слов в сочетании коко debter bicik, возможно, был изме-
нен редактором или копировщиком [Rachewiltz 2004: 772-774]. В пе-
реводе И. де Рахевилца это фрагмент звучит так: «Далее он вверил
Шиги-Хутуху высшую судебную власть и сказал ему: „Обуздывай
воровство, искореняй неправду среди всех людей, казни тех, кто за-
служивает казни, наказывай тех, кто заслуживает наказания. Кроме
того, заноси в реестр, написанный синими буквами, все решения о рас-
пределениях и о судебных решениях населения, собирая [листы]
в книгу" (т.е. свитки. — aem.)» [Rachewiltz 2004: 135].
Вроде бы схоже с вариантом С.А.Козина, но акценты расставлены
несколько по-иному. Действительно, на Шиги-Хутуху возложены су-
дебные функции и ему поручено составлять письменный реестр реше-
ний. Однако ни слова не сказано ни о разверстании населения, ни
о верховном судебном органе, ни о крепостничестве и уж тем более
461
о развитом делопроизводстве. Вызывает сомнение и то, что вменен-
ные Шиги-Хутуху функции составляли четко очерченные обязанно-
сти, установленные для конкретной должности гур-дэрийн даругачи
(верховный судья?). В течение последующих лет он выполнял много
различных поручений, ряд которых не имел отношения к юридиче-
ской практике. И. де Рахевилц вообще переводит gür de 'ere-yun jarqu
tüsibe не как наименовение конкретной должности, а как определение
круга возложенных на Шиги-Хутуху обязанностей — «высшие судеб-
ные полномочия», или «высшая судебная власть» (power of judgement
overall) [Rachewiltz 1993: 99; 2004: 771].
Совершенно очевидно, что Чингис-хан намеревался заимствовать
ряд принципов управления у оседло-земледельческих государств.
В частности, он прекрасно понимал значение письменности и прило-
жил определенные усилия к ее распространению среди своих сопле-
менников. По всей видимости, многое из сказанного Чингис-ханом
после 1206г. фиксировалось писцами и хранилось в специальных
свитках [Ratchnevsky 1983: 164]. Не исключено, что некоторые его
непосредственные изречения вошли в текст «Сокровенного сказания»
(разделы VIII-X). Однако немалое число записанных изречений осно-
вателя монгольской державы не дошло до наших дней. Трудно пред-
ставить, как при постоянных перекочевках можно было бы сохранить
достаточно большой объем рукописных документов. Дожди, летняя
жара, зимние холода — все это не способствовало сохранению архива.
Поэтому, скорее всего, большая часть записей с течением времени
пришла в негодность и погибла.
Нечто подобное можно предположить в отношении записей юри-
дических норм, которые обычно называют ясой Чингис-хана. Подлин-
ник ясы неизвестен, сохранились только различные пересказы и упо-
минания Джувейни, Рашид-ад-дина, Макризи, Ибн-Батуты и других о
том, что этот документ существовал в действительности. «О письмен-
ных экземплярах Ясы говорят многие историки, между прочим уже
Джувейни, по словам которого законы были написаны на листах, хра-
нившихся в казне главных царевичей; при вступлении на престол но-
вого хана, при отправлении большого войска, при созыве собрания
царевичей для обсуждения государственных дел эти листы приноси-
лись, и на основании их вершились дела. Видел ли кто-нибудь из ис-
ториков такой экземпляр Ясы, неизвестно» [Бартольд 1963: 89].
По этой причине уже достаточно давно была высказана точка зре-
ния, что в письменном виде ясы никогда не существовало [Попов П.С.
1907: 151]. Иногда положение дел запутывается из-за неточного пере-
вода соответствующих терминов. Например, С.А.Козин перевел фразу
из «Сокровенного сказания»: «§ 252. Ты держишь в мыслях твоих Ве-
462
ликую Ясу— Еке-Йосу» [Козин 1941; 182]. Однако Б.Н.Панкратов
совершенно правильно отметил, что перевод выражения yeke yousv
setkijü'ü должен быть таким: «Ты мыслишь весьма справедливо» или
«Ты думаешь о справедливости» [Панкратов 1998: 96]. Более подроб-
но этот вопрос рассмотрен в шестой главе монографии. Подвергнуто
также убедительной источниковедческой критике и мнение египетско-
го писателя XV в. Макризи, который оставил наиболее подробные све-
дения о составе ясы [Ayalon 1971].
П.Рачневский считает, что при Чингис-хане яса представляла собой
совокупность записей различных изречений и распоряжений хана, вы-
сказанных по разным поводам в течение длительного периода. Эти
изречения нельзя считать юридическим документом систематического
характера [Ratchnevsky 1983: 164-165]. Согласно «Юань ши», только
в период инаугурации Угэдэя была сделана попытка придать им ха-
рактер монолитного документа, и текст был обнародован на хурилтае
в конце лета — начале осени 1229 г. [ЮШ 2: 16]. Интересно, что автор
«Сокровенного сказания» — современник событий — описывает про-
исходящее несколько иначе. В источнике сказано, что Угэдэй повелел:
«§ 278. Подтверждаем к неуклонному исполнению все опубликован-
ные ранее указы и распоряжения нашего родителя и государя Чингис-
хана» [Козин 1941: 195]. Далее подробно перечисляются обязанности
дружинников-кешиктенов и правила выставления караулов, а также
обнародован перечень приоритетных задач: установление фиксиро-
ванных налогов и повинностей, создание системы укрепленных горо-
дищ, введение ямской службы и т.д. [там же]. Все это больше напоми-
нает отдельные указы, но никак не свод официальных законов.
Джувейни подтверждает данное предположение. Яса — это не за-
кон, а зафиксированное на бумаге распоряжение [Juvaini 1997: 32].
Например, перед походом 1219 г. Чингис-хан провозгласил новую ясу
[Juvaini 1997: 81]. Или после инаугурации Угэдэй, как было сказано
выше, ясой подтвердил все распоряжения и указания Чингис-хана [Juvaini
1997: 189]. Персидский историк пишет, что Завоеватель Мира
повелел, «чтобы ясы и повеления были записаны в свитках» [Juvaini
1997: 25]. Эти свитки должны были использоваться при сборе войска
или в случае возникновения разногласий по поводу управления стра-
ной. В таком контексте речь идет не о письменно зафиксированном
своде законов, а о записанных и сакрализованных изречениях и указах
монгольских хаганов. «Сверх того, монголы заимствовали у китайцев
обычай, по которому записывались изречения ханов и после их смерти
издавались; разумеется, такие записи делались только тогда, когда хан
сам желал этого, стараясь в таких случаях облечь свои слова в стихо-
творную форму или по крайней мере в рифмованную прозу. Эти изре-
463
чения назывались тюркским словом бияик (знание); билики Чингиз-
хана были предметом преподавания; в Китае один раз вопрос о пре-
столонаследии был решен в пользу того претендента, который обна-
ружил более основательное знание этих биликов. Некоторые из били-
ков Чингиз-хана приведены Рашид-ад-дином в приложении к его кни-
ге» [Бартольд 1963: 89].
И. де Рахевилц полагает, что яса существовала как устный свод за-
претов и правил, в который было запрещено вносить изменения.
Вследствие этого яса могла стать основой юридического кодекса (body
of fundamental law— букв.: тело фундаментальных законов), так как
была защищена от возможных корректировок и дополнений и с этой
точки зрения функционально отличалась, например, от ярлыков, выда-
вавшихся для решения конкретных дел. В силу того, что, во-первых,
в ставке Чингис-хана были грамотные люди (бичикчи), во-вторых, Ши-
ги-Хутуху было поручено записывать судебные решения и, в-треть-
их, после смерти Чингис-хана яса неоднократно зачитывалась на ху-
рилтаях, есть серьезные основания полагать, что текст ясы был запи-
сан еще при жизни хагана. Но эта яса не представляла собой четко
разработанного юридического кодекса, скорее это был сборник раз-
личных установлений, правил и табу, предписанных Чингис-ханом
и несколько дополненных в правление Угэдэя. С течением времени
значение ясы упало вследствие разделения Монгольской империи на
несколько самостоятельных частей, в которых определяющее значе-
ние имели местные юридические традиции [Rachewiltz 1993: 102-104].
Самое удивительное заключается в том, что яса хранилась в бук-
вальном смысле под семью замками и не была доступна для широкого
использования. «Эти свитки называются Великой Книгой Ясы и лежат
в казне старших принцев, — свидетельствует Джувейни. — Когда хан
садится на трон, или будет собирать великое войско, или соберутся
принцы и [станут советоваться] о делах государства и управления, то
приносят те свитки и в соответствии с ними осуществляют все реше-
ния; и к построению войска или разрушению стран и городов, как там
предписано» [Juvaini 1997: 25].
Возникает резонный вопрос, что же это за свод законов, который
недоступен большинству населения, а его регламентация касается
только части сфер деятельности общества. Несомненно, в данном слу-
чае можно говорить о возникновении определенной юридической
практики. Однако это только первый шаг к созданию письменного
права. Ясу нельзя считать целостным сводом законов подобно различ-
ным раннесредневековым «Правдам» — Вестготской, Салической,
Русской и т.д. Следовательно, пока нет оснований говорить о сложив-
шейся системе письменного права в эпоху Чингис-хана. Но и в этом
464
случае монгольский вариант политогенеза/правогенеза, при одно-
временном существовании текстов сакрального и юридического зна-
чения и их ритуальном обнародовании на хурилтаях с целью поддер-
жания чувства групповой идентичности, отличался значительным
своеобразием.
Таким образом, начиная с правления Угэдэя стал формироваться
бюрократический аппарат на высшем уровне иерархии. Кроме того,
постепенно возникают органы управления в завоеванных государст-
вах. Создается впечатление, что в период 1229-1241 гг. складывался
государственный аппарат Монгольской империи. Данные тенденции
получили развитие при последующих хаганах. В период краткого цар-
ствования Гуюка канцелярия продолжала функционировать, а после
его смерти было выдано ярлыков и пайцз «без числа» [Рашид-ад-дин
1960: 141 ]. Мункэ-хаган был вынужден потратить много сил на упоря-
дочение создавшейся административной неразберихи и отменил мно-
гие из выданных ярлыков. Он назначил главой своей канцелярии Бул-
гаака (Булгай Ака), повелев ему «писать его указы и повеления и со-
ставлять копии» [Рашид-ад-дин I960: 143]. Булгааку подчинялись
писцы, владевшие уйгурским, персидским, китайским, тибетским, тан-
гутским письмом. К 1260г. в составе чжуншу чэн было уже около
100 переводчиков (бишэчи) разных национальностей [ЮШ 85: 6а-6б].
Мункэ-хаган полагал, что китайских бюрократов можно использо-
вать на службе в завоеванных районах Китая, однако он не видел ни-
какой потребности в них в центральном аппарате степной империи
[Alken 1987: 98-99]. Видимо, и в реальности потребность монгольской
ставки в китайских чиновниках была не очень велика. Фактически до
воцарения Хубилая на завоеванных китайских и чжурчжэньских терри-
ториях не были созданы специальные бюрократические институты
[Мункуев 1965а: 104]. В этот период в Монгольской империи не суще-
ствовало столь строго иерархизированного дворцового церемониала,
как это было принято в китайских царствах [Franke 1987: 108-109].
Таким же образом шло складывание аппарата управления в Золо-
той Орде, где аристократия четко разграничивалась на две группы:
военные предводители степных улусов и городские управленцы осед-
лыми народами [Федоров-Давыдов 1973: 90]. Нередко администра-
тивные обязанности функционеров в улусах дублировались. Т.Оллсон
полагает, что это было сознательной практикой Мункэ-хагана, кото-
рый таким образом пытался переложить контроль друг за другом на
своих соратников и подчиненных [Allsen 1987: 113].
При Хубилае закончилось формирование полноценного админист-
ративного аппарата. Красочное, хотя и не совсем точное его описание
донес до современников Марко Поло: «Выбрал великий хан двена-
465
дцать знатных князей и им поручил все дела в тридцати четырех об-
ластях.,, двенадцать князей живут в городе Канбалу [Ханбалыке]
в одном дворце. Дворец большой, прекрасный; много в нем покоев
и отдельных домов. Во всякой области есть свой судья и свои писцы;
живут они во дворце, каждый в своем доме, и ведают все дела той об-
ласти, куда приставлены; исполняют их по воле и приказу двенадцати
князей, а о них я уже говорил. А власть у двенадцати князей вот какая:
правителей областей они выбирают; выберут достойного и доложат об
этом великому хану; великий хан избранного утверждает и дарует ему
какую следует золотую дщицу. Куда войскам следует итти, об этом
также заботятся те же князья; куда покажется, что нужно, туда князья
и шлют войска, и сколько пожелают, столько и шлют, но всякий раз
с ведома великого хана. Также они распоряжаются и в других област-
ных делах. Зовут их scieng (чэнсян. — авт.), что значит великий суд,
выше их только великий хан» [Книга Марко Поло 1956: 120-121].
В реальности аппарат управления Юаньской династии выглядел
следующим образом. Его возглавляли два канцлера (левый— цзо-
чэнсян и правый — ю-чэнсян). Им подчинялся государственный совет
(чжун-шу шэн). Правый канцлер одновременно являлся главой прави-
тельства, в которое входили шесть бу (министерств, ведомств). Кроме
этого, в центральный аппарат входили главный военный совет (шу-
миюанъ) и главный цензорат (юйшитай). Империя Юань была разде-
лена на 11 провинций (шэн), которые были поделены на администра-
тивно-территориальные органы управления более низкого иерархиче-
ского уровня дороги (лу) и области (фу) и т.д. Параллельно существо-
вало 22 военных округа (дао).
Большую роль в управлении в Монгольской империи играли сэму.
Они не были связаны с местным китайским населением и не были
включены в клановую иерархию завоевателей. Они полностью были
зависимы от монголов и поэтому служили трансляторами политики,
проводимой ханами и их сподвижниками. При этом многие из них об-
ладали опытом управления [Кадырбаев 1993: 146, 161].
По некоторым подсчетам численность монголов и сэму в государ-
ственных учреждениях составляла не менее 30%, хотя в отличие от
киданьской и чэурчжэньской систем дуальной администрации китай-
цы были представлены во всех бюрократических институтах. Квоты
поддерживались искусственно, и даже когда была восстановлена сис-
тема экзаменов, для монголов и сэму были введены облегченные ис-
пытания. Некоторые китайцы в ответ овладевали языком завоевателей
и принимали монгольские имена [Dardess 1963: 35-36, 60, 68]. Из дру-
гих, более конкретных, данных известно, что в империи Юань среди
чиновников было 22 490 китайцев и 6791 сэму. Так как по монголь-
466
ским чиновникам данных нет, можно допустить, что их было не мень-
ше, чем сэму. Следовательно, бюрократия на службе Юаньской дина-
стии достигала 33-34 тыс. человек.
При этом прослеживается четкая тенденция увеличения численно-
сти монголов и сэму с повышением уровня бюрократической иерар-
хии. Так, из 2089 дворцовых чиновников (без учета монголов) ханьцев
было 1151 человек, а сэму— 938. Все важнейшие посты были под
контролем завоевателей. Согласно данным японского историка Янаи
Ватару за весь период Юаньской династии только один ханец, Ши
Тяньцзэ, стал канцлером (ю-чэнсянь), тогда как из сэму вышло пять
канцлеров [Боровкова 1971: 7-8].
Захватив большие территории Северного Китая, монголы не могли
не уделять внимание подготовке квалифицированных переводчиков.
В 1235-1236 гг. Сюй Тин, посетив эту территорию, отметил, что «в
яньцзинских городских школах в большинстве случаев преподают уй-
гурскую письменность, а также перевод с языка татар. Как только
[ученик] выучивается переводить с [этого] языка, [он] становится пе-
реводчиком» (цит. по [Мункуев 1965а: 136]). И только в годы правле-
ния Хубилая было создано так называемое квадратное письмо, кото-
рое в 1269 г. заменило уйгурский алфавит [Кадырбаев 1993: 123-130].
При этом монголы не поощряли изучение китайцами других языков
многонациональной империи [Зограф 1984: 9-10]. С течением времени
(в XIV в.) сами юаньские императоры овладели иероглификой и даже
занимались литературной деятельностью. Конечно, среди них не было
выдающихся поэтов и писателей. И даже восторженные оды совре-
менников не могут ввести в заблуждение современных исследователей
относительно качества подобных творений. «Успехи если не всех, то
по крайней мере некоторых императоров едва ли превосходили учени-
ческий уровень; и все-таки есть основания утверждать, что последний
наследник юаньского трона получил образование, которое в своей
основе было китайским» [Franke 1950: 28].
Собственно монгольская письменность была создана при Хубилай-
хагане тибетским ламой Суматидхважей (Паг-ба). В специальном им-
ператорском указе от 1269 г., касающемся этого события, подчеркива-
лось отсутствие развитой письменной традиции и делопроизводства
в период правления предшествующих хаганов: «Наше государство
было основано в Северных странах, когда нравы были просты, и по-
этому [оно] не успело создать своей письменности. Как только потре-
бовалась письменность, стали пользоваться китайскими письменами
и уйгурскими знаками» (цит. по [Зограф 1984: 11-12]).
Далее в документе сообщается о двух главных причинах, которые
побудили Хубилая пойти на такой шаг: «Принимая во внимание, что
467
династии Ляо и Цзинь, а также все государства отдаленных стран ка-
ждое имеет свою письменность, а также что хотя просвещение в на-
стоящее время постепенно и прогрессирует, но письменность, будучи
неприспособленной, имеет недостатки, повелели государственному
учителю Паг-ба составить новые монгольские письменные знаки для
перевода всякого рода письмен, чтобы таким образом, в соответствии
с речью, сообщать дела. С настоящего времени во всех Императорских
эдиктах следует параллельно писать новыми монгольскими знаками,
и по обычаю каждый прибавляет к нему письмо своего государства»
[Зограф 1984: 11-12]. К сожалению, «квадратное письмо» не имело
длительной истории, и по возвращении монголов в степь после паде-
ния Юаньской династии номады опять вернулись к уйгурскому пись-
му. Оно использовалось также в Золотой Орде, где монгольская элита
выдавала ярлыки, написанные на монгольском языке буквами уйгур-
ского алфавита. А.П.Григорьев совершенно справедливо связывает это
с обожествлением личности Чингис-хана и его установлений [Гри-
горьев А.П. 2004: 209]. С течением времени под воздействием объек-
тивных обстоятельств в среде золотоордынской элиты естественным
образом сложилось тюркомонгольское двуязычие, а с течением вре-
мени монгольский язык постепенно оказался забытым.
Еще один важный компонент любого государства, а особенно им-
перии — развитая инфраструктура [Классен 2002]. Образно говоря,
инфраструктура — это кровеносная система цивилизации. Чем более
развита инфраструктурная сеть, тем больший товарооборот обеспечи-
вается между центром и периферией, тем быстрее важная информация
достигает столицы, тем быстрее и проще переместить большие под-
разделения солдат для отражения вражеского нашествия или подавле-
ния очагов сепаратизма. По мере расширения территории улуса мон-
гольские ханы осознали необходимость создания специальных инсти-
тутов, которые могли бы быстро и беспрепятственно переносить ин-
формацию на очень большие расстояния. Для этих целей была создана
ямская служба.
Введение почтовой системы относится ко времени правления Угэ-
дэй-хагана [Рашид-ад-дин I960: 36]. Взойдя на престол, Угэдэй на ху-
рилтае поставил вопрос о введении специальной ямской службы, ар-
гументировав это тем, что гонцы движутся очень медленно, а населе-
ние страдает от продовольственной повинности (sauqä). От каждой
тысячи должны быть выделены смотрители почтовых станций — ям-
чины и верховные почтари— улаачины [Козин 1941: 197]. Гонцам
предписывалось не отклоняться от маршрутов. Ямские станции было
решено расположить по маршруту до ставки Бату-хана. После обсуж-
дения указ был обнародован в следующем виде: «§ 280. Учреждаются
468
должности унгучинов, балагачинов и амучинов. Начальствующими
лицами над учреждением ямов поставлены Арацян и Тохучар, кото-
рые, сообразно с местными условиями, установят станционные пунк-
ты и укомплектуют их ямчинами и улаачинами. При этом на каждой
яме должно быть по двадцати человек улаачинов. Отныне впредь нами
устанавливается для каждого яма определенное число улаачинов, ло-
шадей, баранов для продовольствия проезжающим, дойных кобыл,
упряжных волов и повозок. И если впредь у кого окажется в недочете
хоть коротенькая веревочка против установленного комплекта, тот
поплатится одной губой, а у кого недостанет хоть спицы колесной, тот
поплатится половиною носа» [Козин 1941: 198].
Известны среднестатистические нормы дневных пеших переходов
эпохи средневековья. В Европе обычный дневной переход составлял
от 20 до 60 км в день [Ле Гофф 1992: 29; Блок 2003: 67]. На Руси днев-
ной пеший маршрут равнялся 25-30 км [Кудряшов 1948: 50-51]. Если
сильно торопиться, то можно было пройти и 80 км. Всадник преодо-
левал расстояние от 50 до 74-85 км [там же: И 7]. По другим дан-
ным, на лошади можно было совершить однодневный переход про-
тяженностью 100-125 км [Классен 2002: 212]. По сведениям путеше-
ственников нового времени, в Монголии верховая лошадь проходила
до 70 верст в сутки, верховой верблюд — до 40 верст, а с вьюком при-
мерно на треть меньше [Пржевальский 1875, т. /: 45, 79', Черикбаев
1990: 14].
На этом фоне монгольская почтовая служба выглядит почти как
сверхзвуковой истребитель в сравнении с аэропланом начала XX в.
«От Канбалу, знайте по истине, много дорог в разные области, то есть
одна в одну область, другая в другую; и на всякой дороге написано,
куда она идет, и всем это известно, — свидетельствует Марко По-
ло. — По какой бы дороге ни выехал из Канбалу гонец великого хана,
через двадцать пять миль (около 40 км) он приезжает на станцию, по-
ихнему янб (так у Поло. — авт.), а по-нашему конная почта; на каж-
дой станции большой, прекрасный дом, где гонцы пристают. Богатые
постели с роскошными шелковыми одеялами в этих постоялых дво-
рах; все, что нужно гонцу, там есть; и царю пристать тут хорошо. На
каждой станции по четыреста лошадей, так великий хан приказал; ло-
шади всегда тут наготове для гонцов, когда великий хан куда-либо
посылает их. По всем главным областным дорогам через двадцать две
мили, а где через тридцать, есть станции; на каждой станции от трех-
сот до четырехсот лошадей всегда наготове для гонцов; тут же двор-
цы, где гонцы пристают. Вот так-то ездят по всем областям и царствам
великого хана. В местах пустынных, где нет ни жилья, ни постоялых
дворов, и там великий хан для гонцов приказал устроить станции,
469
дворцы и все нужное, как на других станциях, и коней, и сбрую; гонь-
ба только подальше; есть станции в тридцать пять миль, а в ином мес-
те более сорока. Вот так-то, как вы слышали, ездят гонцы великого
хана, и на всякой гоньбе есть им где пристать, и лошади готовы»
[Книга Марко Поло 1956: 121].
Помимо конных станций монголы ввели также службу пеших гон-
цов, которые передавали информацию эстафетой. «Между каждыми
двумя станциями, через каждые три мили, есть поселки домов в сорок;
живут тут пешие гонцы великого хана, и исполняют они службу вот
как: у них большие пояса с колокольчиками, для того чтобы издали
слышно было, как они бегут; бегут они вскачь, и не более трех миль;
а через три мили стоит смена; издали слышно, что гонец идет, и к не-
му уже готовятся; придет он, от него отбирается, что он принес, а от
писца лоскуток бумаги, и новый гонец пускается вскачь, бежит три
мили, а потом сменяется так же, как и первый гонец» [там же: 122]. По
словам великого путешественника, скорость передачи информации
таким образом гораздо выше, чем если бы она передавалась обычным
путем. За одни полные сутки пешие гонцы передавали информацию,
которая обычным путем доставлялась за 10 дней.
Самая неотложная информация поручалась конным гонцам, кото-
рые получали пайцзы с изображением сокола и мчались, что есть си-
лы. «Гонцы скачут по двести миль в день, а иной и по двести пятьде-
сят миль... мчатся до тех пор, пока не проедут двадцать пять миль на
станцию, тут им готовы другие лошади, свежие скакуны. Садятся они
на них, не мешкая, тотчас же, и как сядут, пускаются вскачь, сколько
у лошади есть мочи» [там же]. Согласно Джувейни, каждые два туме-
на должны были содержать один ям [Juvaini 1997: 33].
На завоеванных чжурчжэньских территориях уже в 1229г. были
созданы почтовые станции (чжанъ). Для этих целей с населения со-
браны повозки, лошади и крупный рогатый скот. Для обслуживания
станций были выделены специальные домохозяйства (чжанъ-ху), ко-
торые должны были поставлять на содержание проезжающих '/ю ши
риса. Во главе каждой станции были поставлены специальные сотни-
ки. Ежедневная норма питания путника составляла по одному цзиню
(около 0,6 кг) мяса и муки, один шэн (около литра) риса и одну бутыл-
ку вина [Мункуев 1965а: 58].
Однако в действительности это не соблюдалось. Сун Цзы-чжэнь
сообщает о злоупотреблениях на чжурчжэньской территории в период
правления Угэдэя. «Вначале все князья и императорские родственники
сами [по собственному усмотрению] могли брать станционных лоша-
дей, а послов (ши-чэнь) было великое множество. Когда кони падали
от усталости, то [они] силой отбирали лошадей у народа, чтобы ехать
470
на них [дальше]. В городах или посадах и на дорогах, куда бы [они] ни
прибывали, [всюду] тревожили [местное население]. А когда они при-
бывали в подворья (гуанъ), то требовали самых различных [услуг].
Если подача кушаний задерживалась хоть немного, то [обслуживаю-
щие лица] избивались кнутами« (цит. по [Мункуев 1965а: 59]).
Прийдя к власти, Мункэ всерьез взялся за ямскую службу и катего-
рически запретил членам ханской семьи и должностным лицам ис-
пользовать ее в личных целях. Это же коснулось некоторых привиле-
гированных торговых компаний (ortaqs), которые с легкой руки пре-
дыдущих хаганов пользовались услугами ямов. Командировочные рас-
ходы на гонцов также были сокращены [Рашид-ад-дин 1960: 141; Allsen
1987: 80]. Однако с течением времени все вернулось на круги своя.
Потрясающе правдивый рассказ на этот счет содержится в сочине-
нии Рашид-ад-дина: «Хотя государям бывает необходимо посылать
послов и гонцов в разные страны и края и дела государственные через
то могут быть укреплены и упорядочены, однако вошло в обычай [во-
обще] посылать их и для доставления известий о здоровье, ларов
и подношений... К настоящему времени постепенно дошло до того,
что все хатуны, царевичи, эмиры ставок и эмиры темники, тысячники
и сотники, воеводы областей, кушчии, барсчии, ахтачии, корчии, эю-
дэчии и прочие разряды [чинов], назначенные на разные должности,
помалу и помногу за всяким делом посылали гонцов по областям,
а также посылали их по разным надобностям в монгольские кочевья...
Кончилось тем, что по дорогам гонцов стало попадаться больше, чем
караванов и всех путешественников [вместе]. Если бы даже в каждом
яме держали пять тысяч лошадей, то улага для ник [гонцов] не хвати-
ло бы. Забирали монгольские табуны, которые держали на летних
и зимних стойбищах, и садились [на них]. Спешивали все караваны
и путешественников, которые прибывали из Хитая, Хиндустана и дру-
гих дальних и ближних стран... Гонцы не удовлетворялись только
улагом и путевым довольствием, а как только приезжали к кому-
нибудь, так сейчас же, под разного рода предлогами, поднимали ссо-
ру и, причинив разные неприятности, забирали добро. Коноводы же
их отнимали от людей одежду, головные уборы и все, что видели.
[Гонцы] преднамеренно получали больше улага, [чем нужно], и [его]
распродавали. Все, что они находили в деревнях, они силой тащи-
ли [с собой]. Если в один день они приезжали в десять деревень
и кочевий, то со всех этих мест они брали путевого довольствия во
много раз больше, чем [требовали] дорога и ясак« [Рашид-ад-дин
1960: 263-264].
47!

5. Мир-система XIII столетия

Период Х-ХШ вв. отличался масштабным эконо-
мическим подъемом китайской цивилизации. В сунское время произ-
водительность сельского хозяйства возросла в несколько раз за счет
высокоурожайных сортов риса, вытеснивших пшеницу. Численность
населения Китая (Сунские династии и Цзинь) перед началом монголь-
ских завоеваний была не менее 100 млн. человек. Ремесло, внутренняя
и внешняя торговля, финансы достигли такой степени развития, что
ряд исследователей не без основания делают вывод о сложении в этот
период «аграрного капитализма», сравнимого с уровнем экономиче-
ского развития Европы XV-XVI вв. или Могольской Индии XVIIXVIII
вв. [Elvin 1973; Abu-Lughod 1989; Chase-Dunn, Hall 1997]. При
этом ядро китайской экономики сместилось к югу и вызвало опреде-
ленные политические изменения в полупериферии [Tabak 1996].
Как уже говорилось в главе первой, согласно мир-системному под-
ходу, существуют четыре вида социальных сетей: массовых товаров,
престижных товаров, военно-политических союзов и информационно-
го обмена. В концепции И.Валлерстайна повышенное внимание уде-
лено материальному фактору — обмену массовыми товарами. Однако
в доиндустриальных обществах весьма значимую роль играл престиж-
ный обмен. Кроме того, имеет смысл говорить о двух формах торгов-
ли в китайском обществе. Официальный престижный обмен «подар-
ками» и/или данью представлял собой только вершину айсберга, кото-
рый скрывал гигантскую неофициальную торговлю, никак не отра-
женную в официальных династийных источниках [Abu-Lughod 1989:
317-318]. Можно только предполагать масштабы такого обмена.
Важнейшим компонентом мир-системы XIII в. были торговые пу-
ти. Ж.Абу-Луход пишет, что главный вклад монголов в мировую ис-
торию заключается в том, что они создали среду, благоприятную для
развития культурных и торговых обменов. В течение короткого вре-
мени это позволило сломать барьеры между странами и цивилизация-
ми, открыло путь мощным потокам товаров и идей [Abu-Lughod 1989:
154]. Первейшим условием развития международной торговли была
безопасность. Чтобы ее обеспечить, были созданы условия для бес-
препятственного передвижения торговых караванов, постепенно
сформировалась сеть караван-сараев и почтовых станций. Джувейни
сообщает, что после 1206 г. на территории Монголии установился мир
и порядок, дороги стали безопасными, торговая деятельность активи-
зировалась [Juvaini 1997: 77].
472
Другим важным катализатором развития торговли явились меры
в финансовой области, в частности формирование вексельной системы
и развитие кредитования, появление бумажных денег [Seaman 1991:
5-6]. Уже в 1236г. по представлению Елюя Чуцая были выпущены
бумажные деньги, обеспеченные 10 тыс. слитков серебра [Бичурин
1829:261].
При быстрой езде на почтовых лошадях дорога от Золотой Орды до
столицы империи Юань занимала более 200 дней [Кычанов 2002: 32].
При более спокойных темпах передвижения дорога от Черного моря
до Ханбалыка занимала не менее 300 дней [Abu-Lughod 1989: 183].
Братья Поло преодолели расстояние от Монголии до Средиземномо-
рья примерно за три с половиной года [Книга Марко Поло 1956: 48,
50]. Однако информация распространялась по степи гораздо быстрее.
Хотя монголы не имели телеграфа, великий хан узнал, что в его сто-
рону движутся братья Поло, и за 40 дней выслал сопровождающих
[там же: 50].
Несомненно, торговля стала намного более прибыльным делом,
чем ранее. Угэдэй давал купцам и перекупщикам за их товары вдвое
больше, чем они стоили. По свидетельству Джувейни, в этот период
многие заработали на этом большой капитал и достигли значительно-
го процветания [Juvaini 1997: 132]. Стремясь превзойти щедростью
своего отца, Гуюк покупал товары у купцов в несколько раз дороже,
чем предлагали сами торговцы [там же: 259-260]. Обычно торговая
пошлина была чуть более 3% [Книга Марко Поло 1956: 310], но на
товары из Индии и других стран она могла достигать 10% [там же:
163,310].
Даже Папа Римский, осознав все выгоды транзитной торговли че-
рез Золотую Орду, предоставил купцам полную свободу действий. На
черноморском побережье, как грибы, выросли генуэзские колонии:
Солдайа (Судак), Кафа (Феодосия), Тана (Азов) и др. В ХШ в. генуэз-
цы вовсю бороздили не только Черное море, но и Каспийское. Италь-
янцы вывозили из своих колоний меха, кожи, воск, ладан, зерно, соль,
вино, некоторые предметы роскоши, лошадей [Хеллер 2002: 119].
Монгольские ханы использовали купцов как своих посланников к Па-
пе [Abu-Lughod 1989: 169]. «Первенство степного— северного пути
по отношению к южному, идущему от Трапезунда через Зиганское
ущелье в Понтийских горах к Тебризу, утвердилось уже после падения
владений крестоносцев в Сирии (1291) и с изданием папского запрета
на торговлю с Египтом. Существенную роль для становления золото-
ордынского степного пути сыграло открытие Палеологами в 1261 г.
черноморских проливов и политическая интеграция северо-восточной
части понтийского побережья в состав Золотой Орды. Развитию мар-
шрутов „шелкового пути" в условиях централизованного государства
способствовала система мер, нашедшая выражение в создании двух
черноморских латино-ордынских буферных зон — крымской (под
контролем Солтаха) и приазовской (под контролем Азака). Ту же цель
преследовали низкие ставки таможенных сборов» [Крамаровский
2001: 15].
После смерти Мункэ на некоторое время дороги сделались небезо-
пасными, поскольку монгольский мир раскололся на две политические
фракции и легко можно было угодить в плен одной из сторон [Книга
Марко Поло 1956: 45, 65]. Однако после завершения смуты положение
стабилизировалось; даже несмотря на то что Хубилай перенес столицу
империи в Ханбалык, значение Каракорума как важного центра торго-
вых коммуникаций не упало до конца. Об этом, в частности, свиде-
тельствует раскопанный неподалеку от северного вала городища мо-
гильник с мусульманскими захоронениями этого времени, а также на-
ходки серебряных золотоордынских монет 40-х годов XIV в. [Войтов
1990: 133, 140, 146]. В знаменитом Каталонском атласе 1375г. около
Сарая изображен караван купцов, направляющийся на Восток. Рису-
нок снабжен надписью: «Этот караван вышел из Сарая, чтобы отпра-
виться в Китай». Опытные люди рекомендовали брать с собой только
муку, соленую рыбу и переводчика (по возможности женщину). Все
остальное, особенно мясо, в дороге можно было найти в достаточном
количестве [Гёкеньян 2002: 97, 98].
Развитие торговли стимулировало дальнейшее развитие товарно-
денежных отношений. Постепенно в различных центрах империи на-
чалась чеканка монет. При Мункэ была восстановлена чеканка в Буха-
ре, Отраре, Харате, Мосуле и других крупных центрах. В годы его
правления в обращение было выпущено гораздо больше монет, чем
в царствование его предшественников [Allsen 1987: 182-183]. Ста-
бильно функционировали монетные центры в столице Золотой Орды,
в Хорезме, на Кавказе [Пономарев 2002]. С течением времени была
проведена монетизация — натуральные подати были заменены денеж-
ным налогом [Allsen 1987: 171-186].
По мере расширения международной торговли возникла серьезная
проблема: как конвертировать одни виды валюты в другие, особенно
если в западной части Евразии чеканили монеты из драгоценных ме-
таллов, тогда как в Китае существовали медные и даже бумажные
деньги? Этот вопрос еще более обострялся в связи с тем, что купцам
приходилось возить с собой крупные суммы денег для проведения
торговых операций. Возникновение кредитной системы позволяло
торговцам на основании бумажных обязательств получать деньги для
ведения финансовых операций в любом городе и даже за границей,
474
а расплачиваться наличными по возвращении домой. Несомненно,
подобная система предполагала определенный риск, который стара-
лись минимизировать посредством создания сети семейно-родствен-
ных торговых предприятий, разного рода товариществ и корпораций.
При этом ответственность возлагалась не только на конкретное лицо,
но и на всю группу, в которую он входил. Это послужило еще одним
стимулом к развитию международной торговли XIII-XIV вв. [Abu-
Lughod 1989: 15-16].
В определенный момент остро встал вопрос об унификации денеж-
ного обращения. Т.Оллсон полагает, что роль универсальной валюты
выполнял слиток серебра (монг. süke, кит. тин, перс, balish, уйг. yastug)
[Allsen 1987: 180-182]. О том, что в Монгольской империи суще-
ствовала подобная практика, известно из записок Г.Рубрука, который
ошибочно назвал слиток яскот (iaskol от yastug) и сообщил, что он
оценивается в десять марок [Rockhill 1900: 156]. Джувейни сообщает,
что балыш составляет 50 золотых или серебряных мискаяей, или около
75 динаров Рукн ад-Дина [Juvaini 1997: 23]. С этой точки зрения, сли-
ток действительно мог использоваться как универсальная валюта, ко-
торая соотносилась со всеми денежными системами, использовавши-
мися в метрополии. Однако насколько велик был «серебряный запас»
кочевой империи — вопрос не из простых. На XIII в. приходится ко-
нец так называемого серебряного голода, вызванного истощением ме-
сторождений серебра, что привело к активизации выпуска золотых
монет [Пономарев 2002: 9]. Нельзя также забывать, что большая часть
запасов из дворцовых кладовых раздавалась в виде «подарков». По-
этому можно допустить, что так называемый слиток являлся не столь-
ко реальным средством обмена на местные валюты в международных
торговых операциях, сколько виртуальной мерой подсчета денет и фи-
нансовых расчетов.
Как свидетельствует Рубрук, в XIII в. к монгольским хаганам не-
скончаемым потоком текли престижные товары. «Из Катайи и других
восточных стран, а также из Персии и других южных стран им достав-
ляют шелковые и золотые материи, а также ткани из хлопчатой бума-
ги, в которые они одеваются летом. Из Руссии, из Мокселя (Maxel), из
великой Булгарии и Паскатира, то есть великой Венгрии, из Керкиса
(все эти страны лежат к северу и полны лесов) и из многих других
стран с северной стороны, которые им повинуются, им привозят доро-
гие меха разного рода, которых я никогда не видал в наших странах
и в которые они одеваются зимою» [Рубрук 1957: 98]. С течением вре-
мени развитие торговли и поступление в монгольские степи богатой
военной добычи привело к резкому падению цен на предметы роско-
ши и ткани [Juvaini 1997: 22].
475
Рост потребностей Монгольской империи стимулировал развитие
текстильного производства в Западной Азии. Т.Оллсон полагает, что
это было обусловлено давними традициями космологии, а также сим-
волами высокого статуса народов степи, которые предназначены для
маркировки высших и низших групп, отражения в культурно-ритуаль-
ной форме реальных политических связей и структур [Попов В.А.
1996; Бурдье 2005]. Существует много разнообразных символов вла-
сти [Крадин 2004: 141-148], однако у кочевников накопление матери-
альных богатств в значительной мере ограничено подвижным образом
жизни, что предполагает, с одной стороны, яркие, а с другой — доста-
точно легкие и транспортабельные маркеры высокого статуса. С дав-
них времен в культурном мире степняков таковыми выступали ло-
шадь, богато украшенный пояс, оружие, парчовый халат и головной
убор [Allsen 1997: 102-104; Доде 2005].
Шелковые ткани не только выполняли важную гигиеническую
функцию, но и символизировали положение их обладателя в общест-
ве. Отсюда понятно, почему расшитые золотом ткани так были попу-
лярны у монгольских ханов. Они представляли собой престижный то-
вар и были важным ресурсом политической власти в обществе нома-
дов. «§ 238. Не найдет ли и для меня хоть шнурика от золотого пояса,
хоть лоскутка от своей багряницы», — с такой просьбой обращается
уйгурский Идуут к Чингис-хану [Козин 1941: 174]. «Богатые одевают-
ся в золотые да в шелковые ткани, обшивают их перьями, мехами —
собольими, горностаем, чернобурой лисицей, лисьими. Упряжь у них
красивая, дорогая», — свидетельствует венецианский путешественник
[Книга Марко Поло 1956: 90].
Правители Монгольской империи требовали от зависимых владе-
ний различных способов демонстрации лояльности: личного прибытия
в ставку хагана; отправки ко двору сыновей или младших братьев
в качестве заложников; проведения переписи; мобилизации рекрутов;
сбора и отсылки налогов или дани; приема даругачи (баскаков); в не-
которых случаях создания и поддержания ямской службы [Allsen
1987: 114]. При этом в каждом из завоеванных улусов монголы вели
себя по-разному [Halperin 1983]. Неодинаково они воспринимались
и завоеванными народами. В Китае они вписались в классическую
схему смены династий вследствие нарушения предыдущим императо-
ром Мандата Неба, в результате чего Монгольский улус переродился
в династию Юань. Однако если кидани и чжурчжэни (особенно по-
следние) твердо шли по пути «китаизации», то монголы оставались
большими варварами, чем их предшественники. Императорская семья
заимствовала китайский церемониал, но этническое противостояние
между завоевателями, другими народами и китайцами сохранилось.
476
В общей сложности за 100 с лишним лет политического господства
они не растворились среди местного населения [Dardess 1963; Langlois
1981; Endicott-West 1989; Farquard 1990. etc.].
Ильханы пошли по пути прямой идентификации с местной струк-
турой власти. В Иране и Средней Азии с оазисами сельской и город-
ской жизни соседствовали пустыни и хорошие пастбища. Ислам
больше христианства и буддизма соответствовал воинственному обра-
зу жизни степняков [Fletcher 1986]. В результате монголы заняли ни-
шу предшествовавшей им тюркско-арабской господствующей элиты
и воспринимались исламской философией через призму циклической
парадигмы возникновения и гибели номадической государственности
(например, в концепции Ибн Хальдуна).
Совсем иначе обстояло дело на Руси. По соседству с русскими
княжествами имелись большие территории, пригодные для занятия
кочевым скотоводством. Это позволяло ханам Золотой Орды контро-
лировать внутреннюю ситуацию на Руси, не прибегая к размещению
больших гарнизонов в покоренной стране. Поскольку основные гео-
политические интересы джучидов были сосредоточены вокруг так на-
зываемого северного шелкового пути (Хорезм, Поволжье, Причерно-
морье), их устраивала политика косвенного управления русскими тер-
риториями через институт ярлыков. В православной концепции миро-
здания не нашлось места для обоснования подчинения славян «нехри-
стям» — монголам. Признавался факт военного поражения, но отри-
цалось завоевание и включение русских княжеств в состав Монголь-
ской империи [Halperin 1985: 65-74]. Косвенно отражение этого мо-
мента можно найти даже в современных школьных и вузовских учеб-
никах, где признается факт подчинения Руси Золотой Ордой, но на
картах русские княжества обозначены не как часть Орды, а как суве-
ренные владения. Отсюда столь нездоровый ажиотаж вокруг вопроса
о «татаро-монгольском иге».
Постепенно на карте средневековой мир-системы появляются но-
вые экономические центры, которые притягивают к себе потоки мас-
совых и престижных товаров, административных ресурсов, населения.
С течением времени подобно Каракоруму ставки Чингсидов превра-
щаются в настоящие города. Для обеспечения нужд знати рядом с мес-
тами проживания элиты сосредотачиваются ювелиры, мастера по вы-
делке тканей и изысканной одежды, строители дворцов и других пре-
стижных сооружений.
Ибн Батута описывает столицу Золотой Орды как многонаселен-
ный город с широкими улицами и дворцами, богатыми усадьбами,
ремесленными кварталами, шумными базарами и церквями разных
конфессий. Однажды он решил объехать город Сарай. Выехав рано
утром, он только к полудню добрался до другого его конца, Отобедав
и помолившись, он вернулся домой только к закату. «Город Сарай, —
констатирует он, — один из красивейших городов, достигший чрезвы-
чайной величины на ровной земле, переполненной людьми, с краси-
выми базарами и широкими улицами... все это сплошной ряд домов,
где нет ни пустопорожних мест, ни садов» [Тизенгаузен 1884: 306].
Можно себе представить, каковы были размеры этого средневекового
мегаполиса! Даже если допустить, что Ибн Батута двигался со скоро-
стью около трех километров в час в течение четырех часов (с восьми ча-
сов до полудня), диаметр города на колесах не мог быть менее 12 км.
В 1260 г. Хубилай перенес столицу из Каракорума в Кайпин (Шан-
ду), а в 1264 г. — в Яньцзин (Пекин). В 1271 г. появился новый город с
огромным дворцом. «Колонны и пол в нем целиком из мрамора, он
очень красив и наряден; вокруг него четыре двора, один от другого на
расстоянии полета стрелы. Внешний [двор] — для дворцовых слуг,
внутренний — для сидения эмиров, которые собираются здесь каждое
утро, третий — для стражи, и четвертый — для приближенных» [Ра-
шид-ад-дин 1960: 174]. Город получил название Ханбалык (Дай-ду,
Ханбалгасун, Йеке ниийслэл — Великая столица).
Восторженно описывает Ханбалык Марко Поло, не знавший по-
добной роскоши: «Домов и народу в этом городе, и внутри, и вне, пре-
великое множество... в предместьях жителей более, нежели в городе,
там пристают и живут и купцы, и все, кто приходит по делам; а при-
ходит многое множество ради великого хана... везут сюда драгоцен-
ные камни, жемчуг и всякие другие дорогие вещи. Все хорошие и до-
рогие вещи из Катая и других областей привозят сюда; и все это для
государей, что живут здесь, для их жен, для князей, для великого
множества военных людей и для тех, что приходят сюда, ко двору ве-
ликого хана... много здесь товаров продается и покупается. Каждый
день, знаете, приезжает сюда более тысячи телег с шелком; ткутся тут
сукна с золотом и шелковые материи» [Книга Марко Поло 1956: 119].
Столь же красочно веницианский путешественник описывает сто-
лицу Хулугу, город Тебриз. «Выделываются тут очень дорогие, золо-
тые и шелковые ткани. Торис на хорошем месте; сюда свозят товары
из Индии, из Бодака [Багдада], Мосула, Кремозора и из многих других
мест; сюда за чужеземными товарами сходятся латинские купцы. По-
купаются тут также драгоценные камни, и много их здесь. Вот где
большую прибыль наживают купцы, что приходят сюда... и много тут
всяких людей; есть и армяне, и несториане, и якобиты, грузины и пер-
сияне, и есть также такие, что Мухаммеду молятся» [там же: 60]. Все
это можно рассматривать как поощрение лояльности многочисленных
иностранцев, живших в столице империи, и помощь в сохранении ими
478
своей этнической идентичности. Возможно, это иногда создавало эф-
фект «снежного кома»: одна группа, которая уже освоилась в новом
месте, стимулировала приезд с родины новой группы мигрантов [Allsen
2001: 196].
Подобные описания наглядно показывают, как изменили средневе-
ковый мир походы монгольских ханов. Несомненно, главная роль
Монгольской империи в мировой истории состояла в том, что монго-
лы замкнули цепь путей международной торговли в единый сухопут-
ный и морской комплекс. Впервые все крупные региональные состав-
ляющие средневековой мир-системы (Европа, исламский мир, Индия,
Китай и Золотая Орда) оказались интегрированными в единое макро-
экономическое пространство [Abu-Lughod 1989; 1990]. Все это спо-
собствовало развитию глобального информационного, технологиче-
ского и культурного обмена между цивилизациями Старого Света. Си-
ла связей оказалась настолько велика, что даже после изгнания монго-
лов из Китая и разгрома Тимуром столицы Золотой Орды система ме-
ждународной торговли сократилась, но не исчезла целиком. Взять хо-
тя бы одну сделку, заключенную в Сарае в 1438г. среднеазиатским
купцом, который закупил товаров на 45 900 динаров. Среди перечис-
ленных в финансовых документах товаров шелк и атлас названы ки-
тайским, полотно — европейским, а сукно — русским. Прибыль от
сделки была, с нашей точки зрения, фантастической: продажа сукна
дала 66%, шелка и полотна— 300%, атласа— 433% [Крамаровский
2001: 15].
Оценивая роль Империи Чингис-хана и его преемников в мировой
истории, необходимо констатировать, что монгольские завоевания,
привели к уничтожению многих народов и цивилизаций. Смерти и на-
силию не может быть никаких оправданий. Великий Чан Чунь так
описал окружавшую его обстановку на протяжении всего его маршру-
та через территорию Китая к ставке Чингис-хана:
«По сторонам дороги разбросаны трупы,
Прохожие зажимают носы...
Десять лет на десять тысяч ли движутся военные орудия...
Некогда здесь рощи доходили до небес,
. А теперь селения виднеются кое-где.
Без числа погибло живых тварей от острия меча,
Сколько прекрасных жилищ обратилось в серый пепел!»
[Кафаров 1866:322,347].
В то же время было бы неправильно преувеличивать степень и ха-
рактер разрушений, совершенных монголами. Еще в первой половине
прошлого столетия в ходе археологических исследований было уста-
новлено, что разгром Тимуром в 1388 г. Ургенча имел более катастро-
479
фические последствия, чем взятие города Чингис-ханом в 1231 г.
[Якубовский 1930: 20]. Можно считать вполне объективным свиде-
тельство Джувейни о завоевании Чингис-ханом Средней Азии: «Вол-
ны несчастий вздымались от татарского войска, но он не успокоил еще
свое сердце местью (за резню купцов. — авт.) и не заставил течь реки
крови, как было написано пером Рока на свитке Судьбы. Когда же он
взял Бухару и Самарканд, он удовлетворился однократной резней
и грабежом и не дошел до крайности массового уничтожения. А что
до соседних территорий, которые подчинялись этим городам или гра-
ничили с ними, поскольку они большей частью повиновались, рука
погибели не коснулась их в полной степени. И впоследствии монголы
усмирили выживших и приступили к восстановительным работам,
так что в настоящее время, т.е. в 658/1259-60 г., процветание и богат-
ство этих земель в некоторых случаях достигло своего первоначально-
го уровня, а в других близкого к нему. По-иному обстоят дела в Хора-
сане и Иране, в странах, подверженных постоянной малярии и лихо-
радке: каждый город и каждое селение много раз там были разграбле-
ны и истреблены и долгие годы страдали от беспорядков» [Juvaini
1997: 96-97].
Что касается русских княжеств, то они были подвергнуты мас-
штабному разорению. Монголы разграбили и сожгли такие крупные
столичные центры, как Киев, Рязань, Владимир, не считая других
крупных по тем временам древнерусских городов, а также городков
в ближайшей сельской округе. Факты разорения подтверждаются ар-
хеологическими исследованиями, например, разграбление Десятинной
церкви в Киеве стало уже хрестоматийным примером. Значительная
часть оставшихся в живых горожан была уведена в плен, многие из
которых были квалифицированными ремесленниками. Это не могло
не сказаться на качестве товаров, что хорошо прослеживается на изде-
лиях первой необходимости, в частности на гончарных. Керамические
сосуды, произведенные после похода Бату на Северо-Восточную Русь,
нередко сделаны из плохо промешанной глины и отличаются некаче-
ственным обжигом. Часто можно зафиксировать значительные иска-
жения пропорций, что явно свидетельствует о потере сложившихся
навыков и приемов гончарства. Подобные изделия явно создавались
либо непрофессионалами, либо чудом уцелевшими после монгольско-
го нашествия неквалифицированными подмастерьями, учениками [Ка-
диева 2003].
Однако было бы неправильно все последствия кризиса Руси в XIII в.
списывать только на монгольское нашествие. Помимо внутриполити-
ческого кризиса, выразившегося в неспособности князей объединиться
и дать отпор захватчикам, можно говорить о широком комплексе раз-
480
ненаправленных изменений, вызванных различными объективными
и достаточно случайными обстоятельствами [Феннел 1989]. После
ухода Бату одни города сравнительно быстро восстановились, для
других восстановление затянулось. Возможно, наиболее сильно по-
страдали столичные города — Киев, Рязань и Владимир. Упадок иных
городов не был напрямую связан с нашествием. Так, утеря лидирую-
щих позиций крупнейшего городского центра домонгольского време-
ни на территории Северной Руси — Белоозера объясняется кризисом
промысловой экономики в регионе, обусловленным сокращением до-
бычи пушнины. Ростову удалось избежать полного погрома в 1238г.,
однако он неоднократно подвергался набегам со стороны как татар,
так и соперничающих русских князей в более позднее время, что впо-
следствии привело к угасанию города. Изучение динамики развития
сельских поселений Северо-Восточной Руси показывает, что разруше-
ние сложившейся системы расселения и складывание новой было об-
условлено различными палеоэкологическими и социально-экономиче-
скими факторами [Макаров 2003].
Более того, далеко не всегда археологические свидетельства умерш-
вления людей, пожарищ и разрушений следует связывать с Батыевым
нашествием. В том же Киеве часть разрушений могла быть вызвана
землетрясением 1230 г. или более поздними погромами 1416 и 1482 гг.
[Ивакин 2003]. Следует также не забывать, что потери монголов также
были велики, хотя это никоим образом не оправдывает их жестокость.
По некоторым предположениям, только за время первого похода на
Русь монголы из 70 тыс. воинов потеряли примерно 25 тыс. убитыми
и чуть меньше ранеными [Хрусталев 2004: 151]. Возможно, именно по
этой причине Бату был вынужден на несколько лет отложить следую-
щий поход на южную Русь и Европу.
В целом нельзя не признать со всей определенностью, что первона-
чальные завоевания характеризовались особой жестокостью, которая
должна была устрашить и парализовать возможное сопротивление.
Однако разрушения не носили тотальный характер ни по времени, ни
по масштабам [Biran 2004: 353]. Как только монголы осознали, что
налогообложение приносит большую выгоду, чем грабеж (в период
правления Мункэ), они кардинальным образом изменили всю полити-
ку на завоеванных территориях [Allsen 1987].
После монгольских завоеваний принципиальным образом измени-
лась геополитическая расстановка сил в Старом Свете. В восточной
части исламского мира центр сместился от Багдада к Тебризу, в Сред-
ней Азии— от Баласагуна к Алмалыку, в Восточной Европе— от
Киева к Сараю и затем к Москве, в Китае — от Кайфына к Пекину.
Монголы объединили разрозненный Китай в единое государство, при-
16 — 3699 481
нятое ими административное деление сохраняется до сих пор. Более
того, они заложили фундамент китайской государственности в со-
временных границах — включая Тибет, Синьцзян, Внутреннюю Мон-
голию и Маньчжурию. И сегодня китайская историография настой-
чиво подчеркивает многоэтничный фактор юаньского общества как
важнейший вклад в национальное строительство КНР [Biran 2004:
354-355].
Значительна роль монголов и в российской истории. На Руси при-
вилась традиция падения ниц перед правителем (челобитие) и наказа-
ния неплательщиков налогов палками по пяткам [Dewey 1988: 268].
Монголы заложили основу для возвышения Московского царства как
преемника Золотой Орды и последующего создания России, о чем
много писали сторонники евразийства (см., например, [Вернадский
1997]). Созданная монголами ямская служба сохранилась не только
в России, но и в Китае, Иране. Русские князья использовали принципы
военного строительства монголов, стратегию и тактику ведения боя
вплоть до использования огнестрельного оружия [Halperin 1983: 250;
1985:91].
Монгольские завоевания способствовали началу широкомасштаб-
ных миграционных процессов, новых культурных контактов, зарожде-
нию новых вкусов и моды, формированию идей космополитизма. Ев-
ропейцы заключали браки с татарами Золотой Орды, давали своим
детям имена, которые происходили от имен степняков: Алаоне (от
Хулагу), Кассано (от Газана), Абага (от Абака) и др. [Гёкеньян 2002:
96-97]. Влияние монгольского мира прослеживается даже в одежде.
К XIV в. в Европе вошло в моду так называемое татарское платье.
В 1331 г. перед рыцарским турниром через улицы Лондона проехала
процессия английских всадников, 16 из которых были одеты в татар-
ские одежды и маски. 250 подвязок из татарской ткани (темно-синего
цвета), инкрустированной золотой вышивкой, были сделаны для ры-
царей Ордена подвязки [Allsen 1997: 1]. С Ближнего Востока в Китай
и Италию попала лапша, которая стала там одним из основных нацио-
нальных блюд [Amitai-Press, Morgan 1999: 200-223]. Европейцы по-
знакомились с технологией перегонки спирта, не говоря уже о таких
принципиальных для Запада открытиях, как компас, порох и книгопе-
чатание. Элементы китайской живописи и декоративного искусства
вошли в среднеазиатское искусство так же, как среднеазиатская парча
попала на Дальний Восток [Allsen 2002a: 17].
Как пишет Т.Оллсон, едва ли правильно рассматривать движение
товаров и технологий в монгольскую эпоху как улицу с односторон-
ним движением. Китайские техники и инженеры сопровождали мон-
гольские армии, вторгавшиеся в исламские страны. Значительные
группы населения из империи Цзинь были переселены в Мерв и Теб-
риз для занятия ремеслом и сельским хозяйством. По приказанию Ху-
лагу были построены буддистские храмы на территории Хорасана,
в Армении и Азербайджане. Археологи исследовали остатки такого
храма неподалеку от Мерва. В его конструкции обнаружена эклектика
из местных и дальневосточных строительных традиций. В городах
нередко существовали китайские кварталы [Allsen 2002a: 14-15].
Подобные взаимозаимствования создавали условия для расшире-
ния связей, формирования новых вкусов. Однако, естественно, что
монголы вовсе не ставили своей целью создать сеть глобальных ин-
формационных коммуникаций. Они были одержимы идеей покорения
мира, и многие результаты их контактов с другими культурами и ци-
вилизациями оказались непреднамеренными. Транзит высоких техно-
логий в большей степени был следствием политической воли правите-
лей Монгольской империи, нежели следствием развития экономики
и торговли. Тем не менее обширные и постоянные культурные и тех-
нологические контакты между ремесленниками, инженерами, худож-
никами и другими представителями интеллектуального труда разных
народов и государств стали основой для плодотворного обмена, спо-
собствовали претворению в жизнь новых возможностей и уникальных
открытий, которым через несколько столетий было суждено потрясти
мир [Allsen 2002a: 27-28].
Монголы способствовали также распространению и взаимопро-
никновению различных религий. Правда, при этом в выигрышном по-
ложении в конечном счете оказался ислам: Ильханы в Иране, Чагатаи-
ды в Средней Азии, Джучиды в Дешт-и-Кыпчаке рано или поздно
приняли веру в Аллаха. Возможно, это было обусловлено определен-
ной предрасположенностью кочевников именно к этой религии воинов
и торговцев [Fletcher 1986].
Еще одним следствием масштабного культурного обмена стало ви-
зуальное расширение горизонтов Евразии и развитие картографии
[Allsen 2001: 103-114]. В определенной степени это подтолкнуло ев-
ропейцев к поискам новых морских путей в Индию и впоследствии
привело к Великим географическим открытиям.
Важный вклад внесли монголы в языкознание. Империя была мно-
гонациональной державой, и для управления завоеванными террито-
риями монголы использовали различные языки. Они создавали специ-
альные школы для подготовки переводчиков, стимулировали создание
многоязычных словарей, которые начинают появляться в X1II-XIV вв.
в разных странах, связанных с Великим шелковым путем от Кита« до
Европы [Biran 2004: 352, note 44]. Мы уже не говорим о многочислен-
ных заимствованиях монгольских слов различными языками и стиму-
16· 483
лированных монголами языковых взаимодействиях. Только в русский
язык органично вошли такие слова, как аргамак, базар, деньги, казна,
таможня, табун, тьма, ямщик.
Согласно математической модели П.Турчина, расцвет любой импе-
рии основывается на максимизации поступления прибавочного про-
дукта в метрополию извне. При незначительной внутренней эксплуа-
тации это приводит к увеличению благосостояния населения и про-
цветанию метрополии в целом. По мере сокращения внешних источ-
ников доходов власть вынуждена переносить бремя расходов внутрь,
на собственное население. А поскольку бюрократическая и военная
элита уже привыкла к роскошному образу жизни, это неизбежно при-
водит к усилению эксплуатации масс, экономическому кризису, поли-
тическим волнениям и восстаниям [Turchin 2003: 118-140]. Следует
отметить, что эта модель может быть применима к державе Чингис-
хана лишь частично, поскольку Монгольская империя разделилась
еще до исчерпания потенций своего максимального роста. Однако
в той или иной степени эта модель оказалась реализованной в кочевых
империях его преемников.
Другой важной причиной распада стало расширение территории
Монгольской империи выше оптимального предела. Известно, что по
мере расширения любая империя переходит порог своей информаци-
онной эффективности. Рано или поздно информация от центра к пе-
риферии и обратно идет так долго, что центр не успевает реагировать
на внешние возмущения, теряет контроль, и целостность империи ока-
зывается под угрозой. Уже во времена Угэдэя, чтобы проехать все
владения Чингисидов с Запада на Восток понадобился бы не один ме-
сяц. Когда умирал хаган, целостность империи оказывалась под угро-
зой: начинался длительный период регентства, когда власть оказыва-
лась в руках кого-либо из близких родственников. Регентство длилось
до тех пор, пока хурилтай не избирал нового правителя степной импе-
рии. Монгольская держава была настолько велика, что проходили дол-
гие месяцы и годы, прежде чем удавалось собрать кворум из родст-
венников, который стал бы легитимным для принятия подобных ре-
шений. Различные группировки выдвигали своих кандидатов, но часто
положение регентов давало им определенные преимущества. Но Мон-
гольская держава была настолько обширна, что правители дальних
уделов далеко не всегда проявляли интерес к занятию престола в Ка-
ракоруме.
И все же главной причиной, способствовавшей кризису и распаду
кочевой империи, была специфическая удельно-лествичная система
наследования власти, в соответствии с которой каждый представитель
правящего линиджа от главных жен в соответствии с очередью по воз-
4'84
расту имел право на повышение административного статуса, в том
числе права на престол. Действие этой системы логически можно
представить в виде модели, согласно которой воспроизводство элиты
в степных империях (в силу традиционной для кочевой аристократии
практики полигамии) осуществлялось в геометрической прогрессии.
Допустим, что некий правитель степного общества имел как минимум
пять сыновей от главных жен. В таком случае он должен был бы иметь
25 внуков и 125 правнуков! Если на детей в качестве наследства при-
ходилось примерно по 20% совокупных ресурсов политии, то на каж-
дого внука — всего по 0,8%.
Разумеется, модель не учитывает, что кто-то умирал в детстве, кто-
то погибал в военных походах. Более того, не все потомки имели пра-
во на наследование статуса своего родителя (как правило, преемником
мог быть старший сын от главной жены или его единокровные бра-
тья). Но иногда встречались попытки сделать исключение для других
сыновей, например для детей от любимых молодых жен. Помимо де-
тей от главной жены были и другие сыновья, жены, дочери и зятья,
а кроме них братья, племянники, дядья и пр., каждого из которых сле-
довало наделить определенным количеством людей и скота. Возмож-
ности обеспечить всех были резко ограничены экологическими преде-
лами. Как правило, уже во втором поколении начиналась сильная кон-
куренция между представителями элиты, а более трех-четырех поко-
лений кочевые империи не переживали. Начиналась гражданская вой-
на, которая заканчивалась либо полным крахом, либо новым объеди-
нением после уничтожения всех конкурентов. Поскольку эта особен-
ность функционирования степных политии впервые была отмечена
Ибн-Хальдуном (он, правда, писал об утрате асабиии), имеет смысл
называть ее «законом Ибн-Хальдуна».
Обратимся к конкретным фактам из монгольской истории. Извест-
но, что у Чингис-хана было около 500 жен и наложниц [Рашид-ад-дин
19526: 68]. Сын Бельгутая Джауту имел 100 сыновей, за что получил
шутливое прозвище «сотник» [Рашид-ад-дин 19526; 57, 59]. У Бату
было 26 жен [Рубрук 1957: 92], у Хубилая — 22 сына от четырех жен
и еще 25 сыновей от наложниц, у каждой жены имелось 300 прислуж-
ниц и до 10 тыс. слуг, евнухов и прочей челяди [Книга Марко Поло
1956: 104-105].
Предложенная модель — это скромная логическая задача по срав-
нению с реальной жизнью монгольской элиты. Уже во времена Джу-
вейни уруг Чингис-хана достигал 20 тыс. человек [Juvaini 1997: 594].
На хурилтае 1311 г. присутствовало 1400 Чингисидов, имевших хан-
ские титулы [Вернадский 1997: 139]. После изгнания монголов из Ки-
тая, пишет Б.Я.Владимирцов, «дело дошло до того, что давать в удел
485
было уже нечего. Чингисханидов стало так много, что всем уже не
хватало оттоков и аймаков в удел и владение. К концу XVII в. в раз-
ных местах монгольского мира появляются совсем мелкопоместные
нояны, а затем младшие члены феодальных семей не получают уже
в удел настоящих albatu, они должны удовлетворяться одними „до-
машними слугами", да обычным кочевым достоянием, скотом в пер-
вую очередь. Благодаря этому значительное число чингисханидов ока-
зывается в положении совершенно таком же, в каком были представи-
тели высшего класса albatu, т.е. табунаги, сайды и т.д.» [Владимирцов
1934: 175].
Империя Чингис-хана не прошла полный цикл Ибн-Хальдуна, по-
скольку ее размеры были настолько велики, что ресурсов хватило на
всех потомков основателя империи. После смерти хагана Мункэ дер-
жава благополучно разделилась на отдельные части. Однако государ-
ства Чингисидов не миновали этого закона, и все рано или поздно
потерпели крах. При этом из Китая монголы были изгнаны после
завершения одного цикла, а в Дешт-и-Кыпчаке и Иране династии
пережили по два цикла. Кажется, только Османская империя смогла
найти другое решение данной задачи. Она институализировала прин-
цип наследования таким образом, что круг естественных претенден-
тов на власть вследствие конкуренции сужался до одного кандидата.
Участью других был шелковый шнурок или другие менее гуманные
варианты снятия своей кандидатуры. Это несколько расширяло свет-
ские циклы существования империи до 200-300 лет [Turchin, Hall
2003: 54].
Все перечисленные факторы должны были привести и в конечном
счете привели к гибели Империи Чингис-хана и его преемников. Од-
нако непосредственной причиной, фактически погубившей глобаль-
ную мир-систему XIII-XIV вв., стало распространение пандемических
заболеваний. Воины, гонцы, торговцы, дипломаты перемещались с
одного конца территории на другой, связывая между собой Китай и
Каракорум, Среднюю Азию и Ирак, торговые фактории Причерномо-
рья и католическую Европу. С эпидемиологической точки зрения, по-
лагает он, это имело одно роковое последствие. В 1252г. монголы
столкнулись с чумой, источник которой находился, возможно, в Гима-
лаях. Через Бирму она попала в Южный Китай, но первоначально ис-
точник заражения удалось изолировать. Однако спустя столетие очаг
инфекции активизировался и болезнь стала стремительно распростра-
няться [McNeil 1976: 134, 140, 143, 145-157; Abu-Lughod 1989: 342].
Существовали два пути распространения болезни. Первый — пере-
дача инфекции через мелких степных грызунов. Они распространили
бубонную чуму в аридной зоне, возможно в 1331 г., через 15 лет бо-
486
лезнь достигла территории Дешт-н-Кыпчака и Причерноморья. Вто-
рой путь — распространение болезни морем. Из Южного Китая чума
достигла Ближнего Востока где-то между 1331 и 1356 гг. В 1347 г., во
время осады Кафы татары забрасывали с помощью метательных ору-
дий в город своих воинов, умерших от чумы. Это привело к вспышке
эпидемии. Из Кафы чума распространилась в Венецию, Геную, Кон-
стантинополь, другие портовые города Средиземноморья.
Нередко распространение бубонной чумы было обусловлено при-
родными катаклизмами (засухи, бури и др.), приводившими к сокра-
щению ресурсов питания для переносчиков болезней— мышей
и крыс. В поисках источников пищи они концентрировались в местах
обитания человека, что приводило к распространению эпидемии среди
людей. «Последствия первого порядка этой катастрофы были ужа-
сающими, причем связанные торговлей города, входившие в ядро, по-
теряли от трети до половины населения в течение нескольких лет".
Последствия второго порядка от массового сокращения населения,
возможно, имели еще большее значение. В результате процессов вос-
становления в Европе местные центры власти переместились на север
(из Италии в бывшие периферийные зоны, такие, как Англия). На
Среднем Востоке чума привела к периоду кризиса, который не уда-
лось смягчить даже после восстановления численности населения»
[Абу-Луход 2001: 453].
Подводя итоги сказанному, необходимо заметить, что пришло вре-
мя переформулировать ставшую аксиомой мысль, будто кочевники
являлись только пассивными пользователями достижений оседлого
мира. В действительности все было гораздо сложнее. Монголы не
только способствовали активизации контактов и обменов между раз-
личными народами и цивилизациями, но в меру своих потребностей
и интересов осуществляли активную селекцию необходимых для них
технологических и культурных компонентов оседло-городского образа
жизни. Однако эти процессы происходили не внутри степной культу-
ры, а затрагивали и втягивали в широкий культурный обмен целые
страны и континенты. «Империя великих монголов функционирова-
ла как организация распространения (clearing-house) культурной ин-
формации для Евразии накануне морской экспансии Европы, что со
временем создало полноценную глобальную сеть обмена» [Allsen
2002а: 28].
Монголы не только оказали большое влияние на культурное и по-
литическое развитие Старого Света, но и способствовали средневеко-
вой глобализации XIII в. — первой в истории человечества. Однако
эта глобализация в конечном счете стала причиной гибели средневе-
ковой мир-системы XIII-XIV вв. В наши дни, когда средства комму-
никации позволяют связываться с другим полушарием Земли в счи-
танные секунды, а путь между континентами измеряется в часах, этот
вопрос приобрел особенную актуальность. Достаточно представить,
какие катастрофические последствия может иметь в современном ми-
ре распространение СПИДа, атипичной пневмонии, птичьего гриппа
и других эпидемий. Обращаясь к той далекой эпохе, когда копыта ко-
ней монгольских воинов топтали просторы Евразии, мы всегда долж-
ны помнить главный урок, который следует извлечь из монгольской
истории: человеческий мир настолько хрупок, что легко может быть
разрушен собственными руками.

Примечания

1 Подробнее о термине сэму см. [Кадырбаев 1990; 1993].
Насчет локализации озера Харилту существуют два разных мнения. Согласно
первой точке зрения, оно могло находиться к югу от изгиба Керулена. Исходя из
второго мнения, оно было в гористой местности к югу от Хэнтэя [Rachewiltz 2004:
500].
'Указанная дата (1235 г.) давно поставлена под сомнение, поскольку в ряде
других источников говорится, что еще в 1220 г. Чингис-хан основал здесь ставку
[Попов П.С. 1895: 382-383; Бичурин 1829: 250-251; Pelliot 1925: 374]. Следует
также обратить внимание на другие данные, согласно которым Чингис-хан в это
время должен был находиться в военном походе [Рашид-ад-дин 19526: 197-198].
4 Типичное для кочевников деление помещения на женскую (левую) и муж-
скую (правую) половины [Жуковская 1988]. Подобный способ рассаживания лю-
дей в дворцовом здании был отмечен и другими европейскими путешественника-
ми [Книга Марко Поло 1956: 111; Плано Карпини 1957: 71].
s Об отношении монгольских кочевников к числу см. [Жуковская 1988: 34-35,
131-152; 2002: 164-190].
6 В период правления Есун-Тэмура (1323-1328) был обнародован его указ:
«Если арат уходит скитаться по своей воле, предавайте его смертной казни» [Да-
лай 1983: 119].
7 Хотя обычно это изречение приписывают Елюю Чуцаю, но на самом деле это
вольный пересказ фразы древнекитайского оратора Лу Цзя, обращенной к хань-
скому императору Гао-цзу [Мункуев 1965а: 19, 106, примеч. 97].
8 Следует упомянуть и аргументированное мнение Ю.В.Кривошеева, согласно
которому известный еще из Библии «грех переписи» является типичной формой
суеверия архаических народов, неминуемо приводящей к катастрофическим по-
следствиям [Кривошеее 2003: 193-197].
9 В «Сокровенном сказании» слово са-хуа встречается дважды— в §114
и 135, причем в сходном контексте. В первом случае сообщается о нахождении
в брошенном меркитском лагере мальчика, которого воины подарили Оэлун, а во
втором — об оставленном мальчике в татарском кочевье, который вырос и стал
одним из ближайших сподвижников Чингиса — Шиги-Хутуху.
488
10 О правильности подобного предположения, возможно, свидетельствует дру-
гой фрагмент из «Сокровенного сказания». После интронизации Упдзй провоз-
гласил поход на Цзинь. В источнике подробно воспроизводится хаганский указ,
в котором есть такие слова: «§ 270. Нойоны-темники, тысячники, сотники и де-
сятники, а также и люди всех состояний обязаны точно так же выслать на войну
старшего из своих сыновей. Равным образом старших сыновей отправят на войну
и царевны и зятья» [Козин 1941: 192].
'' По расчетам специалистов, население Европы сократилось на 1/4«, Китая —
почти на 1/3 [Бентли 2001: 195]..

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история