Крадин H., Скрынникова Т. Империя Чингис-хана

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава шестая.
Традиционные механизмы регулирования в Монгольском улусе

Характер власти в Монгольском улусе и механизм
ее наследования, несмотря на продолжительный интерес к истории
этого образования и личности Чингис-хана, до сих пор остаются дис-
куссионными. Американский ученый Т.Холл, выделяя личные спо-
собности лидера и его военные успехи в достижении властного стату-
са, выражает наиболее распространенный взгляд на этот вопрос: «За-
конная преемственность власти представляла собой политическую
проблему. Личные способности, из которых немаловажным считается
умение создавать союзы и воевать, лежат в основе могущества лидера.
Так, война была жизненно важной частью восхождения к власти.
Принципы горизонтального и линейного наследования внутри мон-
гольского общества являлись источником внутреннего соперничества
и конфликта. Поэтому вооруженный захват власти был неизбежен из-
за отсутствия ясных приоритетов в системе наследования» [Холл
2004: 155]. В примечании к этому тексту автор пишет: «Боковое (гори-
зонтальное) наследование предполагало передачу власти от старших
341
к младшим сыновьям, в то время как прямой принцип наследования
предполагал переход статуса от отца к сыну. Прямое происхождение
может осуществляться посредством майората или минората. Практика
полигамии осложняет все эти формы происхождения» [там же: 166].
Как видим, Т.Холл отмечает два принципа передачи власти (от
старшего брата к младшему и от отца к сыну), не объясняя действия
этого механизма. Уникально ли это для Монгольской империи или
можно выделить общие для кочевников принципы передачи верхов-
ной власти? Чтобы ответить на этот вопрос, следует обратить внима-
ние на надписи в честь Билые-хагана и Кюль-тегина, составленные от
имени Бильге-хагана, хотя в них отмечается, что авторство принадле-
жит другому лицу. «Над сынами человеческими воссели мои предки!..
Они были мудрые каганы... После них стали каганами их младшие
братья, а потом стали каганами их сыновья» [Кляшторный, Савинов
1994: 79]. Практически так было и в действительности. После смерти
Ильтереса, восстановившего Восточнотюркский каганат, на престол
второго Восточнотюркского каганата сел его брат Капаган-каган. «Ка-
пагану должен был наследовать старший сын Ильтереса, известный
с 698 г. под титулом „шад тардушей", а тому— его младший брат
Кюль-тегин» [там же: 27]. Позволяет ли обширный монгольский мате-
риал реконструировать механизм передачи верховной власти в Мон-
гольской империи, где правящая элита постоянно умножалась?
Т.Холл справедливо отмечает неоднородность властной элиты:
«Чингис поднялся из маргинального состояния и часто сталкивался с
оппозицией в лице собственных сородичей. Поэтому он не полагался
на родство для организации своих последователей, но опирался на
преданность и автократический контроль. Он создал разноплеменную
элиту из своих друзей и приближенных» [Холл 2004: 152]. Здесь хоте-
лось бы отметить, что при этом сохраняется актуальность генеалоги-
ческого принципа распределения власти в Монгольской империи: пре-
имущественный доступ к ней закрепляется за кият-борджигинами,
тогда как представители властвующей элиты, принадлежавшие к дру-
гим кланам, обозначаются как богол или харачу, о чем уже говорилось
выше.
Рубеж между XII и XIII вв. стал периодом перестройки потестарно-
го организма монгольской общности, которая была вызвана политиче-
ской активностью элит и укрупнением политий. Потребность вести
более крупные военные действия соединенными силами вызвала к жиз-
ни необходимость выдвижения военного вождя, способного объеди-
нить эти усилия. Такая новая для расширявшейся монгольской общно-
сти форма лидерства получила и новое обозначение, уже имевшее
традицию в регионе,— хан: Хабул-хан, Амбагай-хан, Хутула-хан,
342
Чингис-хан, Чжамуха-гурхап. Принадлежа к коническому клану, не
все они занимали в нем лидирующее положение, но выделялись в рим-
ках харизматического типа отношений «господство-подчинение»
и внесли коррективы в действовавшие родовые институты, не унич-
тожая их, а приспосабливая к изменившейся ситуации.

1. Статусы старшего, младшего и хагана
в системе властных отношений

Характер власти позволял представить общество
как определенную целостность: власть воплощала нормы мировою
порядка и обеспечивала их соблюдение. В общсстие, рассматриваемом
как единый организм, носитель верховной власти воспринимался как
символ единства, его личная харизма была харизмой рода, племени,
этносоциального организма любого уровня; он осуществлял контакты
с Небом. В обществах, подобных монгольскому, «власть в потестар-
ном смысле, как правило, органически сочетается,., с властью риту-
альной, которая, в свою очередь, образует одну из важнейших черт
соционормативной культуры. По существу, мы сталкиваемся снова
с неоднократно уже упоминавшейся нерасчлененностыо культуры
доклассового общества, в частности, такой ее сферы, как руководство
функционированием социального организма... Единство власти потес-
тарной и ритуальной весьма хорошо можно наблюдать в момент пере-
хода от доклассового общества к классовому, особенно в обществе
предклассовом, когда преобладающей формой потестарной надстрой-
ки становится вождество. Возрастание роли ритуального момента на
этом этапе развития отношений власти и властвования нашло отраже-
ние в достаточно частом обладании в руках правителя власти собст-
венно потестарной (более точно было бы, вероятно, говорить о позд-
непотестарной или даже „предполитической" власти) и религиозной
власти, то есть в одновременном его функционировании в качестве
первосвященника, или сакрального, или даже обожествленного прави-
теля» [Куббель 1988: 54-55].
Если раньше родоплеменная структура была основой хозяйствен-
ной деятельности общества, то и сейчас, раздавая уделы своим спо-
движникам, хан ориентируется не на территориальный принцип учета
своих владений, а на раздачу людей по родоллеменным единицам.
Изменение состояло в том, что последние теперь не всегда и необяза-
тельно управляются их родовым главой, часто уже убитым во время
завоевания. Закрепленная за лидером собственность становилась на-
следственной, передавалась его потомкам, клан которых, в свою оче-
редь, разрастался, и властные отношения опять приобретали форму
традиционных, фиксированных в генеалогии. То есть один из трех
признаков государственности — принцип территориального деле-
ния — еще не имел места в монгольской средневековой потестарно-
политической культуре. Указание территории, на которой могли рас-
полагаться выделенные в удел люди, было приблизительным и носило
больше ориентационный характер. Например, Чингис-хан повелел:
«§ 207. Пусть Хорчи ведает не только тремя тысячами Бааринцев, но
также и пополненными до тьмы Адаркинцами, Чиносцами, Тоолесами
и Теленгутами, совместно, однако, с (тысячниками) Тахаем и Ашихом.
Пусть он невозбранно кочует по всем кочевьям вплоть до при-
Эрдышских Лесных народов» [Козин 1941: 161], т.е. опять указывает-
ся не географический, а этнопотестарный признак как результат ре-
формы 1206 г.
То же самое можно сказать и о другом признаке государственно-
сти — установлении постоянных податей и создании специального
аппарата для их сбора. И так же, как когда-то Чингис-хан готов был
сам служить Сэчэ-бэхи, с реорганизацией его улуса на принципах во-
енной иерархии его сподвижники обещали: «§ 123. На врагов передо-
вым отрядом мчаться, / Для тебя всегда стараться, / Жен и дев пре-
красных добывать, / Юрт, вещей вельмож высоких, / Дев и жен пре-
краснощеких, / Меринов статями знаменитых брать / И тебе их тотчас
доставлять. / От охоты на зверей в горах / Половину для тебя мы ста-
нем выделять» [там же: 108]. Это обещание отдавать хану военную
добычу и часть облавной охоты мало чем отличается от дани прежних
времен (например, соболья доха, поднесенная Темучжином Ван-хану в
рамках отношений «отец—сын»). Ничего принципиально нового в дан-
нические отношения не привнесла и вторая интронизация Чингис-хана
в 1206г.
Для изучения потестарно-политической культуры монголов важно
отметить эволюцию понимания генеалогического принципа власти как
структурообразующего, который сохранял свое значение, несмотря на
то что традиционные механизмы наследования власти могли изме-
няться харизматическими лидерами, что наблюдается в случае с Чин-
гис-ханом. Генеалогическая непрерывность являлась абсолютным
условием существования единства монгольского общества вплоть до
XX в. В X1I-XIII вв. генеалогия была одной из форм моделирования
своего социально-политического пространства складывавшегося Мон-
гольского улуса на основе кровнородственных связей. При этом было
344
неважно, являлись ли эти связи реальными или фиктивными. Патри-
линейная генеалогия, исчисляемая за много поколений до Чингис-ха-
на, позволяла очертить границы общности и легитимизировать цент-
рализацию власти в руках Чингис-хана: его предок Бодончар, впервые
установивший властные отношения среди монголов благодаря небес-
ному происхождению, отмечался как родоначальник. Небесное проис-
хождение предка, к которому апеллируют его потомки, есть попытка
примирить оба типа (традиционный и харизматический), которые
в чистом виде не встречаются. С одной стороны, власть традиционно
передается старшему сыну, справедливость этой передачи блюдет ге-
неалогия, ссылка на которую подтверждает древность традиции. С дру-
гой стороны, чтобы стать ханом, необходимо было обладать сакраль-
ным качеством. Следует сказать, что связь власти с религиозными
представлениями была теснейшей, напомним хотя бы то, что «власть
в ее конкретно-исторической реальности делает возможным представ-
ление о том или ином социальном организме как об определенной це-
лостности, воплощающей нормы мирового порядка и обеспечивающей
их соблюдение. Более того, в глазах членов общества она и олицетво-
ряет эти качества» [Куббель 1988: 40].
Обычно считается, что в традиционных обществах механизмом ре-
гуляции властных отношений была генеалогия, закреплявшая власть
за старшей ветвью клана. Это убеждение происходит из утверждений
нативных источников, которых множество. Попробуем рассмотреть
все возможные варианты, относящиеся не только к монголам, но
и к их кочевым соседям, чтобы иметь возможность сделать в<зшзж.«ы.е
типологические сравнения.

2. Место старшего
в клановой иерархии

Старшинство в коническом клане давало право на
власть в сообществе, моделируемом лицами, зафиксированными в ге-
неалогии и возглавлявшими определенные группы. Например, о най-
манском Даян-.чане открыто говорится: «Однако родовой престол
имел Таян-хан, так как он был старшим сыном» [Рашид-ад-дин 1952а:
139]. Существовали даже символические знаки верховной власти:
«Так как путь правой руки выше, то я дал им лук, который [равен]
степени падишаха; а стрелы, которые [стоят] на степени посланника,
я дал тем, кто с левого крыла)) [Рашид-ад-дин 1952а: 86].
Приоритетность старшего находит подтверждение и в имплицит-
ных данных источников. В них редко говорится, что тот или иной пре-
345
тендент на власть имеет на нее законное право, как, например, в слу-
чае с Бату, который был сыном Чжучи — главы правого крыла време-
ни Чингис-хана. О нем говорилось: «Бату был стар и уважаем и был
старше всех царевичей, ему наступил черед царствовать» [Рашид-ад-
дин 1960: 113]. Чаще примогенитурный принцип восстанавливается из
косзенных данных. В «Сборнике летописей» передаются слова мудро-
го и проницательного старца из племени баяут: «Сэчэ-беки из племени
кият-юркин стремится к царствованию» [Рашид-ад-дин 19526: 119].
Возможно, так оно и было, ведь Сэчэ-бэхи мог претендовать на власть,
реализуя свое право старшего в коническом клане Хабул-хана (он был
его правнуком), куда входил и Чингис-хан. Участвовал ли он реально
в избрании Темучжина ханом, сказать трудно, но апологетика требует
его присутствия на хурилтае — лидеры основных родов должны были
выразить свое согласие на его избрание. Но в реальности это было вре-
мя борьбы за власть между традиционными лидерами, пытающимися
сохранить свое влияние в рамках генеалогии, и харизматическими.
Племя юркин, как известно, возглавлялось Сэчэ-бэхи, который
продолжал старшую линию патрилинейного родства потомков перво-
го монгольского хана. Его участие в первом избрании Темучжина ха-
ном можно даже рассматривать как знак легитимности власти послед-
него, военное лидерство которого в борьбе с тайджиутами за власть
в регионе было поддержано традиционным представителем старшей
ветви конического клана Хабул-хана. «§ 130. На радостях, что к нему
добровольно перешло столько народа, Чингисхан, вместе с Оэлун-
учжин, Хасаром, Чжуркинскими Сача-беки и Тайчу и со всеми прочи-
ми, решил устроить пир в Ононской дубраве» [Козин 1941: 112].
С усилением Чингис-хана росло сопротивление Сэчэ-бэхи укреплению
его власти в монгольской среде. Подтверждением этого служит избие-
ние чжуркинцами на пиру кравчего Шикиура, ранение в плечо стар-
шего брата Чингис-хана — Бельгутая, их отказ от совместного похода
монголов против татар. Последним актом сопротивления чжуркинцев
Чингис-хану стало их нападение на его курень, пока он воевал с тата-
рами. В ответ Чингис-хан «выступил в поход против Чжуркинцев
и совершенно разгромил их при Келуренском Долон-болдаут... тут же
с ними и покончил» [Козин 1941: 114].
С большой долей уверенности можно предположить, что до усиле-
ния Чингис-хана статус Сэчэ-бэхи играл определяющую роль в моде-
лировании социально-политического пространства монгольской общ-
ности. Элемент подчинения Чингис-хана старшему конического клана
был политической реальностью, если учесть такое замечание Рашид-
ад-дина: «Когда у Чингис-хана случилась победа над татарами и его
войско и подчиненные обогатились добычей, он захотел снискать рас-
346
положение племени юркин, подарив им что-нибудь из того, что он
награбил; и принял решение пойти к ним» [Рашид-ад-дин 19526: 93-
94]. Если в этом случае можно говорить о взаимоотношениях Сэчэ-бэ-
хи и Чингис-хана как регламентируемых статусами старшего и млад-
шего, то пир в Ононской дубраве призван подчеркнуть перекодировку
этих отношений: «На пиру первую чару наливали, по порядку, Чин-
гис-хану, Оэлун-учжине, Хасару, Сача-беки с его родными» [Козин
1941: 112]. Порядок раздачи чаши фиксирует иную иерархию стату-
сов: старшинство Чингис-хана и подчиненность Сэчэ-бэки. Пример
взаимоотношений Сэчэ-бэки и Чингис-хана демонстрирует изменение
структуры политии через отношения лидеров: смещение центра при
переходе власти от традиционного лидера к харизматическому и из-
менение характера этнополитического пространства.
При этом границы общности, конструируемой генеалогией, расши-
ряются: к новому центру (харизматическому Чингис-хану) примыкают
не только лидеры, включенные в генеалогическое древо властвующей
элиты Великой Монголии, созданной Хабул-ханом, но и другие ветви
потомков Бодончара, причем, что необходимо подчеркнуть, присоеди-
нившиеся добровольно. Из них особого внимания заслуживают
двое— Чжамуха и Хорчи (старец Усун). В данном случае интерес
представляет то, что оба эти лидера в генеалогической иерархии по-
томков Бодончара занимают более высокий статус, чем Чингис-хан,
хотя у предка Чжамухи, Чжадарадая, статус необычный. С одной сто-
роны, он «считался сыном чужого племени» [Козин 1941: 82], по-
скольку родился у жены Бодончара по имени Аданхан-Урянхачжина
вскоре после вхождения ее в его дом: когда он взял ее в плен, она была
«в половину беременности» [там же]. С другой стороны, он включен
в генеалогическое древо Бодончара, хотя и под именем Чжадаран (чу-
жой). А в «Сборнике летописей» его потомок и современник Чингис-
хана Чжамуха характеризуется как тот, «который принадлежал к ветви
нирун и был предводителем и эмиром племени джаджират» [Рашид-
ад-дин 19526: 85]. Приписывание Чжамухе принадлежности к нирун,
как и включение его клана в генеалогию (неважно, реальное это род-
ство по материнской линии или фиктивное), безусловно, свидетельст-
вует о значении данного моделирования границ общности для реаль-
ной политической практики — выстраивания отношений «господство-
подчинение». Именно принадлежность к старшей линии потомков Бо-
дончара могла быть фактором, легитимизирующим претензии Чжаму-
хи на господство в политии и его стремление возглавить тайджиутов
в борьбе за власть с монголами. Как известно, он проиграл.
Иначе выстраивались отношения с Хорчи, который был главой
племени баарин, ветви старшего сына Бодорчара, Бааридая [Козин
347
1041: 107]. Был выработан иной механизм взаимодействия коническо-
го клана и харизматического лидера, основанием которого являлось
добровольное подчинение старшего Чингис-хану и верная служба ему.
Он упоминается четвертым (после Мунлика-эчигэ, Боорчу и Мухали)
в списке 95 нойонов-тысячников, назначенных Чингис-ханом в 1206 г.
И тогда же он присваивает ему титул бэхи, подтверждающий его ис-
ключительный статус: «§ 216. По Монгольской Правде существует
у нас обычай возведения в нойонский сан — беки. В таковой возво-
дятся потомки старшего сына Бодончара, Баарина. Сан беки идет у нас
от самого старшего в роде. Пусть же примет сан беки — старец Усун.
По возведении его в сан беки, пусть облачат его в белую шубу, поса-
дят на белого коня и возведут затем на трон. Итак, пусть назначает
и освящает нам годы и месяцы!» [Козин 1941: 166]. Таким образом
закреплялась сопряженность харизматического и традиционного ли-
дера и моделировалось новое социально-политическое пространство
монгольской общности. Как лидеру-военачальнику и своему сподвиж-
нику-нукеру Чингис-хан выделил Хорчи подданных (воинов) и соот-
ветствующую их проживанию территорию. Как за старшим в клане
священного предка Бодончара, место которого было зафиксировано
в генеалогии, за старцем закреплялась сакральная функция — прове-
дение общественно значимых социальных обрядов общности: «Пусть
назначает и освящает нам годы и месяцы!». Возможно, последнее бы-
ло лишь формальным актом признания старшинства (нам неизвест-
ны факты проведения старцем Усуном обрядов после этого акта), но
в данном случае это не важно. Знаменателен сам факт подобного при-
знания.
Для традиционного общества кочевников механизм передачи вла-
сти старшему сыну, т.е. правому крылу, был характерным явлением.
Именно этот механизм регулировал отношения «господство—подчине-
ние» в стабильный период.
С переходом власти от традиционного к харизматическому лидеру
при сохранении представлений традиционной политической культуры
возникала необходимость урегулирования их статусов и взаимоотно-
шений, что и демонстрирует эпоха Чингис-хана. С закреплением вла-
сти в Монгольском улусе за его родом традиционные механизмы ре-
гуляции властных отношений восстановились: старший сын — глава
правого крыла считался старшим, после его смерти, в свою очередь, —
его старший сын: «Первый сын Джучи-хана, Орда, появился на свет от
его старшей жены по имени Сартак из рода кунгират... Хотя замести-
телем Джучи был [его] второй сын, Бату, но Менгу-каан в ярлыках,
которые он писал на их имя по поводу решений и постановлений, имя
Орды ставил впереди» [Рашид-ад-дин 1960: 66]. Точнее было бы ска-
3*8
зать, что именно старшинство группы сохранялось за правым крылом,
поскольку механизм структурирования властных отношений был не-
сколько усложнен делением на крылья. Выше уже говорилось о том,
что разделение на крылья в каждом поколении приводило к перепро-
изводству элиты. Но это вело также к тому, что механизм регулирова-
ния отношений, в качестве которого и выступала система крыльев,
усложнялся настолько, что переставал выполнять функцию регулято-
ра, поскольку рвались информационные связи этой системы. Наруше-
ние связей было обусловлено тем, что после смерти Чингис-хана соз-
данный им Монгольский улус раскололся на уделы его сыновей, в гра-
ницах каждого из которых, в свою очередь, происходило свое деление
на крылья. Именно в этом контексте надо рассматривать улус Джучи,
в котором старшим был Орда, но верховная власть закрепилась за Ба-
ту. По поводу наследования им власти после смерти Джучи в источ-
нике есть своя легенда: «Орда был согласен на воцарение Бату, и на
престол на место отца [именно] он его возвел. Из войск Джучи-хана
одной половиной ведал он, а другой половиной — Бату. С [этим] вой-
ском и четырьмя (так в тексте. — авт.) братьями — Удуром, Тука-Ти-
муром, Шингкумом — он составил левое крыло [монгольского] вой-
ска... С самого начала не бывало случая, чтобы кто-либо из рода Ор-
ды, занимавший его место, поехал к ханам рода Бату, так как они от-
далены друг от друга, а также являются независимыми государями
своего улуса... Баян, сын Куинджи, сейчас — государь улуса Орды»
[Рашид-ад-дин 1960: 66]. На наш взгляд, тот факт, что практически
никогда источник не сообщает истинную причину того или иного рас-
пределения властных отношений среди потомков умершего хана/хага-
на, представляет интерес. Кажется, генеалогическое древо является
тем единственным механизмом, который в состоянии фиксировать
усложнявшуюся структуру властвующей элиты в результате дробле-
ния империи на уделы. «Второй сын Джучи-хана— Бату. Бату по-
явился на свет от Уки-фудж-хатун, дочери Ильчи-нойона из рода кун-
гират. Его называли Сайн-хан. Он был очень влиятелен и всемогущ
и ведал улусом и войском вместо Джучи-хана и прожил целый век.
Когда всех четырех сыновей Чингиз-хана не стало, то старшим над
всеми его внуками оказался он и был у них в великой чести и в почете.
На курилтаях никто не противился его словам; напротив, все царевичи
повиновались и подчинялись ему» [Рашид-ад-дин 1960: 71].
Конечно, Орду и не мог не отказаться в пользу Бату, поскольку по-
следний был старшим в левом крыле, с которым связывается коренной
юрт и престол, хотя в предыдущей цитате не подчеркивается, что Бату
наследовал коренной юрт отца и, следовательно, трон. Из «Сборника
летописей» мы узнаем: «Из войск Джучи-хана одной половиной ведал
349
он (Орда.— авт.), а другой половиной— Бату,.. он составил левое
крыло [монгольского] войска; и их до сих пор называют царевичами
левого крыла» [Рашид-ад-дин 1960: 66]. Этот же принцип отмечается
и в распределении верховной власти в Монгольской империи, когда
хаганом после смерти Чингис-хана становится Угэдэй — старший
в левом крыле. Благодаря обладанию верховной властью в улусе Джу-
чи, Бату становится и старшим в коническом клане Чингис-хана, тем
самым подчеркивается власть старшего в Монгольской империи.
Согласно всем источникам, именно Бату возглавлял интронизацию
Гукжа, который был старшим сыном умершего хагана Угэдэя, отстаи-
вая примогенитурный принцип наследования: «[Июль 1241 г. н.э.],
когда скончался Угедей-каан, Бату, вследствие преклонного возраста,
почувствовал упадок сил, и когда его потребовали на курилтай, то он
под [предлогом] болезни уклонился от участия [в нем]. Так как он был
старший из всех [родичей], то из-за его отсутствия около трех лет не
выяснялось дело о [звании] каана. Правила старшая жена Угедея-
каана, Туракина-хатун. В это время разруха проникла на окраины
и в центральные части государства. Каан сделал наследником престо-
ла своего внука Ширамуна, но Туракина-хатун и некоторые эмиры не
согласились и сказали: „Гукж-хан старше" — и для возведения его на
престол опять попросили Бату. Хотя он и был обижен на них и опа-
сался печальных событий из-за прежних отношений, но все же тро-
нулся в путь и двигался медленно. [Еще] до его прибытия и появления
родичей они собственной властью утвердили каанство за Гукж-ха-
ном... [Гуюк-хан], когда прибыл в пределы Самарканда, в местность,
от которой до Биш-Балыка одна неделя пути, скончался в 640 г.х.
[1 июля 1241 — 20 июля 1243 г. н.э.] от болезни... Соркуктани-беги,
когда распространилась молва о болезни Бату, отправила к нему сво-
его сына Менгу-каана под предлогом навестить больного. Бату обра-
довался его прибытию и, поскольку он воочию увидел в нем признаки
блеска и разума и будучи [кроме того] обижен на детей Угедей-каана,
сказал: „Менгу-каан — старший сын Тулуй-хана, который был стар-
шим сыном Чингиз-хана; коренной юрт и место [Чингиз-хана] при-
надлежат ему. Этот царевич сам по себе очень умен и даровит и под-
готовлен к царствованию... Тем более, что дети Угедей-каана посту-
пили вопреки словам отца и не отдали власти Ширамуну"... Он сам
возвел (доел, „поднял". — прим. пер.) Менгу-каана на каанство и за-
ставил всех своих братьев, родственников и эмиров подчиниться
и покориться ему. Он послал вместе с ним своего брата Берке и своего
сына Сартака, который был наследником престола, с тремя туманами
войска, дабы они в местности Онон и Келурен, которая была корен-
ным юртом Чингиз-хана, посадили его на престол каанства и трон ми-
350
родержавия... И еще при жизни Бату Менгу-каан назначил своего
третьего брата, Хулагу-хана, с многочисленным войском в Иранскую
землю и определил [выделить] из войск каждого царевича по два че-
ловека с десятка, дабы они отправились вместе с Хулагу-ханом и ста-
ли его помощниками... А Бату скончался в 650 г.х. [14 марта 1252 —
2 марта 1253 г. н.э.] в местности... на берегу реки Итиль. Жития его
было сорок восемь лет. Менгу-каан встретил прибытие его сына Сар-
така с почетом, утвердил за ним престол и государство и дал [ему]
разрешение на отъезд. В пути его [Сартака] также не стало. Мэнгу-
каан послал гонцов... и пожаловал Улагчи [сыну Бату] престол и цар-
ство отца и отличил всех разными милостями и ласками» [Рашид-ад-
дин 1960:80-81].
Своим участием в следующем избрании хагана Бату вернул пре-
стол потомкам Тулуя, которому и принадлежала территория коренно-
го юрта согласно традиции. «Бату в то время, когда Гуюк-хан умер,
страдал болезнью ног и как старший брат разослал во все стороны
гонцов одного за другим с приглашением соплеменников и родичей,
дабы все царевичи прибыли сюда и образовав курилтай, „кого-нибудь
одного, способного, которого признаем за благо, посадили на трон".
Потомки Угедей-каана, Гуюк-каана и Чагатая отклонили [приглаше-
ние]: „Коренной-де юрт и столица Чингиз-хана— Онон и Келурен,
и для нас не обязательно идти в Кипчакскую степь", и Ходжу, Нагу,
Кункур-Тогая и Тимур-нойона, который был эмиром Каракорума, они
послали своими заместителями, с тем чтобы те письменно подтверди-
ли то, о чем царевичи согласятся, потому что Бату всем царевичам
старшой и приказание его для всех обязательно и что „одобренного им
мы никоим образом не преступим". [Узнав] это, Соркуктани-беги ска-
зала Менгу-каану: „Так как царевичи ослушались старшего брата
и к нему не пошли, пойди ты с братьями и навести его, больного".
Менгу-каан по указанию матери направился к высочайшей особе Бату.
Когда он туда прибыл и принялся выполнять требования службы, Бату
воочию убедился в способности и зрелости его и сказал: „Из [всех]
царевичей один Менгу-каан обладает дарованием и способностями,
необходимыми для хана, так как он видел добро и зло в этом мире...
его значение и почет в глазах Угедей-каана, прочих царевичей, эмиров
и воинов были и являются самыми полными... В настоящее время
подходящим и достойным царствования является Менгу-каан...
[Один] только Менгу-каан, сын моего милого дяди Тулуй-хана, млад-
шего сына Чингиз-хана, владевшего его великим юртом. А известно,
что, согласно ясе и обычаю монголов, место отца достается меньшому
сыну"... Когда Бату окончил эту речь, он разослал гонцов... [сказать]:
„Из царевичей [только один] Менгу-каан видел [своими] глазами
351
и слышал [своими] ушами ясу и ярлык Чингиз-хана; благо улуса, вой-
ска и нас, царевичей, [заключается] в том, чтобы посадить его на каан-
ство". И он приказал, чтобы братья его — Орда, Шейбан, Берки —
и весь род Джучи, а из царевичей правого крыла Кара-Хулагу из по-
томков Чагатая, — [все] собрались и несколько дней пировали; и по-
сле этого они заключили соглашение о том, чтобы посадить Менгу-
каана на престол. Менгу-каан отказывался, не давая согласия на обле-
чение [себя] той огромной властью, и не принимал на себя того вели-
кого дела. Когда [перед ним] настаивали, а он все больше отказывался,
брат его Мука-огул (девятый сын Тулуя. — прим. пер.) поднялся
и сказал: „На этом собрании все мы заключили условие и дали под-
писку, что не выйдем из повиновения Сайн-хану Бату; как же Менгу-
каан ищет пути уклониться от того, что им признано за благо?" Бату
понравилась речь Мука, и он ее одобрил; и Менгу-каан был обязан
[согласиться]. Бату, как обычно принято среди монголов, поднялся,
а все царевичи и нойоны в согласии распустили пояса и, сняв шапки,
стали на колени. Бату взял чашу и установил ханское достоинство
в своем месте; все присутствующие присягнули [на подданство],
и было решено в новом году устроить великий курилтай. С этим наме-
рением каждый отправился в свой юрт и стан, и молва об этой благой
вести распространилась по окрестным областям. Затем Вату приказал
своим братьям Берке и Бука-Тимуру отправиться с многочисленным
войском вместе с Менгу-Кааном в Керулен, столицу Чингиз-хана,
и в присутствии всех царевичей, устроив курилтай, посадить его на
царский трон» [Рашид-ад-дин 1960: 129-130]. Таким образом в источ-
нике позиционируется статус Бату как старшего в Монгольском улусе:
с одной стороны, постоянно подтверждается его авторитет старшего
в коническом клане, с другой — подчеркивается, что верховная власть
и соответственно решение важных дел в улусах находятся в руках
хагана.
Хотя в источниках часто говорится, что наследник престола назна-
чается по воле и слову предшественника, нам представляется, что
именно примогенитурный принцип служит основанием легитимности
власти. Например, по данным «Сборника летописей» Огуз говорил:
«Престол государя и право быть моим заместителем принадлежит
племени бозук; если после меня будет в живых [мой] старший сын
Кун, то все это перейдет к нему; в противном случае [достанется] вто-
рому сыну, Айю» [Рашид-ад-дин 1952а: 86]. В результате «по смерти
Огуза, согласно с его завещанием, Кун-хан воссел на престол и царст-
вовал семьдесят лет» [там же].
Известно, что Хутула был избран ханом по слову Амбагая, хотя,
вероятнее, последний пришел к власти ценой собственных уси-
352
лий/завоеваний. Традиционно считается, что н Угэдзй ствл ханом по-
сле Чингиса согласно его слову, хотя, как неоднократно укачыпалось,
его власть в Монгольской империи была вполне легитимна·. Упдэй
получил власть в коренном юрте, где он был старшим. В сиячн с этим
надо обратить внимание на то, что в следующем пассаже «Сборника
летописей» при обсуждении престолонаследия речь идет только о ле-
вом крыле (коренные монгольские земли), ни о Джучи, ни о Чагатае не
упоминается как о возможных претендентах на монгольский престол.
«Так как Чингиз-хан испытал сыновей в делах н wtui, на что пригоден
каждый из них, то он колебался относительно [передачи] престола
и ханства: временами он помышлял об Угедей-каане, а иногда поду-
мывал о младшем сыне Тулуй-хане, потому что у монголов издревле
обычай и правило таковы, чтобы коренным юртом и домом отца ведал
младший сын. Потом он сказал: „Дело престола и царства— дело
трудное, пусть [им] ведает Угедей, а всем, что составляет юрт, дом,
имущество, казну и войско, которые я собрал, — пусть ведает Ту-
луй"... В конце концов, когда в области Тангутон внечашю заболел...
он устроил тайное совещание и, сделав его [Угедея] наследником,
утвердил за ним престол и каанство. Он обратил также каждого из сы-
новей на определенную стезю и сказал: „У кого есть заветное жела-
ние... пусть присоединиться к Джучи, а кто хочет хорошо знать ясу,
правила, закон и билики, пусть идет к Чагатаю; у кого есть склонность
к великодушию и щедрости и кто желает благ и богатства, [тот] пусть
ищет близости с Угедеем, кто же будет стремиться к доблести и славе,
к военным подвигам, завоеванию царств и покорению мира, [тот]
пусть состоит на службе у Тулуй-хана» [Рашид-ад-дин 1952а: 8).
Вероятно, слово предшественника становилось дополнительным
символом легитимности нового правителя, поскольку достаточно рас-
пространенной практикой была такая инвеститура власти. «[Уге-
дей]каан еще при жизни выбрал в качестве наследника престола и за-
местителя третьего своего сына Кучука, появившегося на свет от Ту-
ракина-хатун. [Но] он скончался еще при жизни казна. А так как казн
его любил больше всех, то его старшего сына Ширамуна, который
был очень одарен и умен, воспитывал в своей ставке и сказал, что он
будет наследником престола и [его] заместителем» [Рашид-ад-дин
1960: 118].
Источники подтверждают, что закрепление наследования за стар-
шими сыновьями — достаточно установившаяся практика в кочевом
обществе, и не только в Монгольской империи. У кайманского Инанч-
Билгэ Буку-хана было два сына: Таян-хан и Буюрук-хан, но «родовой
престол имел Таян-хан, так как он был старшим сыном» [Рашид-ад-
дин 1952а: 139].
12 — 3699 353
Еще одним дополнением, которое усиливает легитимность нового
правителя, являлось избрание на хурилтае, сценарий которого тради-
ционен: уговаривание—- отказ— согласие. «Относительно ханского
достоинства царевичи и эмиры [так] говорили: „Так как Кудэн, кото-
рого Чингиз-хан соизволил предназначить в казны, скончался, а Ши-
рамун, [наследник] по завещанию казна, не достиг зрелого возраста,
то самое лучшее — назначим Гуюк-хана, который является старшим
сыном казна". [Гуюк-хан] прославился военными победами и завоева-
ниями, и Туракина-хатун склонилась на его сторону, большинство
эмиров было с ней согласно. После словопренья [все] согласились на
возведение его [на престол], а он, как это обычно бывает, отказывался,
перепоручая [это] каждому царевичу, и ссылался на болезнь и сла-
бость здоровья. После убедительных просьб эмиров он сказал: „Я со-
глашусь на том условии, что после меня [каанство] будет утверждено
за моим родом". Все единодушно дали письменную присягу: „Пока от
твоего рода не останется всего лишь кусок мяса, завернутого в жир
и траву, который не будут есть собака и бык, мы никому другому не
отдадим ханского достоинства". Тогда, исполнив обряд шаманства
(камлание. — прим. пер.), все царевичи сняли шапки, развязали куша-
ки и посадили его на царский престол... [24 сентября— 23 октября
1245 г.]» [Рашид-ад-дин 1960: 119].
Власть старшего и его право на жизнь и имущество подданных
признается сообществом: «Во время [своего] царствования Угедей-ка-
ан после смерти Тулуй-хана по собственному желанию, без совета
с родичами, отдал своему сыну Кудэну две тысячи [из племени] сул-
дусов из всего того войска, которое принадлежало Тулуй-хану и его
сыновьям. Когда [об этом] узнали эмиры—темники и тысячники, кото-
рые были причислены к Эке-нойону... то они в присутствии Соркук-
тани-беги, Менгу-каана и их родичей единодушно доложили: „Эти обе
тысячи войска сулдусов согласно ярлыку Чингиз-хана принадлежат
нам, а каан отдает [их] Кудэну, как [это] мы допустим и изменим по-
веление Чингиз-хана? Мы доложим [об этом] его величеству каану!".
Соркуктани-беги изволила ответить: „Речь ваша справедлива, но у нас
нет нехватки в достоянии наследственном и благоприобретенном, ни
в чем нет нужды; войско и мы также все каановы, он знает, что он
изволит делать, приказ его и мы послушны и покорны"» [Рашид-ад-
дин 1960: 112]. В отношениях Кутана (второй сын Угэдэя) и его по-
томков с хаганами отмечается доброжелательность, поскольку он не
участвовал в смуте против Менгу-каана: «Менгу-каан не обидел их...
утвердил за ними те войска, которые они имели. Так как их юрт был
в области Таигут, то Кубилай-каан и его сын Тимур-казн оставили там
род Кутана; а они по старому обычаю друзья и приверженцы каана
354
и подчиняются его приказу. Дела их под сенью милости казна блестя-
щи и в полном порядке» [Рашид-ад-дин 1952а: 11].
Старший — это не только почетный статус, но и обязанности. Ток-
тай, сын Менгу-Тимура, послал Нокаю (тесть?), который был полко-
водцем Бату и Берке, сообщение: «Двоюродные братья покушаются на
мою жизнь, ты же старший, я прибегаю к защите того, кто является
старшим, дабы он поддержал меня и прекратил покушение родствен-
ников на меня. Пока я жив, я буду подчинен старшему и не нарушу его
благоволения» [Рашид-ад-дин I960: 83]. В обязанности старшего, как
мы видели на примере Бату, входили обязательства перед сообщест-
вом не только в профанной сфере, но и в легитимации власти хагана
в качестве носителя харизмы рода, в данном случае — Чингис-хана.
Но не менее значимое место во властвующей элите Монгольской им-
перии занимали младшие потомки.

3. Значение младшего
в ритуальном и профанном поле культуры

Источники, задачей которых было возвеличивание
Чингис-хана и его потомков, а также обоснование их права на высшую
власть в Монгольской империи, констатируя события, не могли не
отразить, хотя бы имплицитно, общие тенденции традиционной поли-
тической культуры. Первым представителем клана, о котором сохра-
нились некоторые сведения и к которому принадлежал Чингис-хан,
был Бодончар. Он, как известно, был младшим сыном Алан-Гоа, ро-
дившимся у нее после смерти мужа Добун-Мэргэна от желтолицего
человека, проникавшего к ней по ночам в виде луча через верхнее от-
верстие юрты. Предполагается, что его имя состоит из двух частей;
первая часть — Бодон означает «дикий кабан» [Rachewiltz 2004: 260],
значение же второй части — чар остается пока без интерпретаций.
Уже говорилось о том, что мужская линия предков Чингис-хана,
ведущая начало от Бортэ-Чино и зафиксированная в источниках, пред-
ставляет собой генеалогическое древо тайджиутов, вероятнее всего
тюркоязычных. Можно предполагать, что тюркоязычные народы, пред-
ставлявшие политии разного уровня, заселяли широкое пространство
(татарскую степь), ведь расцвет второго Восточнотюркского каганата
с конца VII в. характеризуется заметным расширением территории:
«В 707-708 гг., подчинив племя байырку, тюрки заняли земли от вер-
ховьев Керулена до Байкала. В 709-710 гг. тюркское войско заняло
Туву и, перевалив Саяны, нанесло тяжелое поражение енисейским
и· 355
кыргызам» [Кляшторный, Савинов 1994: 26]. В десятом поколении от
легендарных предков Бортэ-Чино и Гоа-Марал отмечаются брачные
пары — Борджигидай-Мэргэн/Монголджин-Гоа и Хорилартай-Мэр-
гэн/Баргуджин-Гоа, в которых мужские эпонимы выступают как мар-
керы тюркоязычных общностей (борджигт и хори), а женские имена
указывают на монгольское происхождение (монгол и баргу), что по-
зволяет говорить о двухчастное™ ядра общности, разросшейся впо-
следствии до размеров Монгольской империи. Об одновременном
партнерстве-соперничестве этих двух групп говорилось выше.
На архетипичность феномена указывают более ранние аналогии
в формировании тюркских каганатов, отмеченные С.Г.Кляшторным
и Д.Г.Савиновым. Кляшторный писал о том, что «упоминание в ор-
хонских памятниках сочетания кёк тюрк, интерпретируемого как „кё-
ки и тюрки" (а не „голубые /синие/ тюрки", как считалось прежде. —
авт.), „ашина (хотано-сакская этимология слова со значением
"синий".— авт.) и тюрки", позволяет констатировать присутствие
в древнетюркских памятниках имени царского рода тюрков и возмож-
ное осознание ими, во всяком случае для почти легендарного времени
первых каганов, двухсоставного характера тюркского племенного
союза» [Кляшторный, Савинов 1994: 14]. Двумя частями ядра Мон-
гольской империи были тайджиуты и монголы, причем представлен-
ная в «Сокровенном сказании» генеалогия фиксирует наследование
власти по мужской линии, т.е. в первой группе. Если до Бодончара
генеалогия выстраивалась по принципу от отца к старшему сыну, то
предковость Чингис-хана выстраивалась с него, младшего сына Алан-
Гоа, что, на наш взгляд, отмечает выделение его личности и, возмож-
но, территории.
Хотелось бы обратить внимание на вторую часть имени — чар, ко-
торая мне представляется значимой. Ниже будет идти речь о тех,
в чьих именах отмечается эта форма. Можно предположить, что она
представляет собой иное написание известного в Тюркском каганате
титула/звания — чор. С.Г.Кляшторный пишет о разделении кочевого
населения, состоящего из «десяти стрел» (он ок будун), на два крыла
со ссылкой на Шаванна: «Восточная сторона называлась пять племен
дулу, во главе которых были поставлены пять великих чоров... Запад-
ная сторона называлась пять племен нушиби. Во главе их стояло пять
великих иркинов» [Кляшторный, Савинов 1994: 19]. Из дальнейшего
текста С.Г.Кляшторного о реформах Ышбара Хилаш-хана 634 г. сле-
дует, что иркины и чоры являлись племенными вождями («Новые ре-
формы превращали племенных вождей (иркинов и чоров) в назначен-
ных или утвержденных каганом „управляющих", зависимых лично от
него. Для того, чтобы сделать эту зависимость более реальной, в каж-
356
дую „стрелу" был направлен член каганского рода— шад, никак не
связанный с племенной знатью и руководствовавшийся интересами
центральной власти» [Кляшторный, Савинов 1994: 23]).
Лидер с титулом чор неоднократно встречается в истории древних
тюрков. Так, полководцем Сулука (тюргеш-хагана), который прежде
носил имя Чабыш-чур [там же: 29], был «вождь сары-тгоргешей Кули-
Чор» [там же: 30, 35], после Сулука каганом стал его сын Тухварсен
Кут-Чор [там же]; известна правящая династия Кара-Чоров [там же:
36]. Особого внимания достойна надпись из Ихэ Хушоту (территория
Монголии), «где рассказана судьба сразу трех поколений Кули-чоров,
наследственных вождей и „бегов народа" тардушей» [там же: 71]. Все
это позволяет предположить, что Бодончар (Бодон-Чор), младший сын
Алан-Гоа, являлся вождем одного из племен (групп) тюркоязычной
политии тайджиутов — борджигинов. Если вспомнить, что титул свя-
зывался с восточным, т.е. левым, крылом, принадлежавшим младше-
му, то можно предположить, что Бодончар наследовал коренной
юрт— сакральный центр общности. Но, несомненно, на его воинские
обязанности указывает факт из раннего периода его жизни, когда по
его предложению все пять братьев решили захватить народ, у которо-
го не было вождя. Когда они выступили в поход, «передовым-
наводчиком пустили самого же Бодончара» [Козин 1941: 82] (They had
Bodoncar himself ride ahead as a scout [Rachewiltz 2004: 7]).
Подтверждением нашего предположения о том, что морфема чар
может быть монгольским вариантом чор, служат материалы источни-
ков, в которых встречаются имена, отмеченные этой формой. Причем,
как правило, люди, их носившие, принадлежали к восточному крылу,
так как были младшими в линидже. Традиция присоединения к имени
формы чар отмечается в источниках и после Бодончара. Так, хорошо
известен младший брат Чжамухи — Тайчар, из-за действий которого
(угнал лошадей у подданного Чингис-хана) разгорелась вражда между
Чжамухой и Чингис-ханом. Неоднократно в связи с конфликтом Ху-
билая и Ариг-Буги упоминается Тогачар (варианты написания этого
имени: Тукучар [Рашид-ад-дин 19526: 52]; Такучар/Тогочар), который
был царевичем левого крыла, когда Менгу в 1255 г. отправился завое-
вывать Китай. Согласно «Сборнику летописей» он был младшим сы-
ном Отачи-нойона (Тэмугэ-отчи) [Рашид-ад-дин 19526: 52], а по
«Юань-ши», «Тачар, внук Тэмугэ Отчигина, младшего брата Чингиза»
[Рашид-ад-дин 1960: 145]. Единственным сыном Удура, двенадцатого
сына (из четырнадцати) Джучи, был Карачар [Рашид-ад-дин 1960: 77].
Хотя форма чар использовалась в именах не только для определения
статуса младшего сына, все-таки данные источников позволяют пред-
положить, что подобную тенденцию можно отметить. Монгольские
357
материалы позволяют реконструировать место младшего в системе
властвующей элиты. Это лучше всего прослеживается в период жиз-
недеятельности Чингнс-хана и его ближайших потомков.
Известно, что младшие сыновья являлись наследниками коренного
юрта и некоторые из них носили титул отчигин, которым подчеркива-
ется сакральная функция младшего сына как хранителя родового оча-
га. Отчигин переводят как князь огня, господин огня, младший сын,
(тюрк, тесин— царевич) [Рашид-ад-дин 19526: 37]. Впервые термин
отчигин применяется по отношению к девятому сыну Тумбиная, Ха-
татаю. «его называли также Джочи-Наку, от рода которого происходит
племя бесут. Он был отчигин; значение [слова] отчигин — младший
сын» [Рашид-ад-дин 19526: 30]. В тексте «Сокровенного сказания»
первым носителем титула отчигин был младший сын Хабул-хагана
(первого монгольского хана) — Тодоен-отчигин [Козин 1941: 84]. Вы-
деляется отчигин и во времена третьего монгольского хана — Хутула-
хана, им был его сын Алтан-отчигин [там же: 108].
Наиболее известным был неоднократно упоминаемый Даридай-
отчигин, младший сын Бартан-багатура [там же: 84; Рашид-ад-дин
19526: 47-49, 87, 121, 123, 132, 251], т.е. младший брат Есугэй-
багатура, отца Чингис-хана. Когда Чингис-хан в 1206 г. хотел лишить
Даридая его части за связь с кереитами, Боорчу, Мухали и Шиги-
Хутуху стали говорить ему: «§ 242. Это ли не значило бы угашать
свой собственный очаг или разрушать свой собственный дом! Ведь он
единственный дядя твой и заветная память твоего блаженного родите-
ля» [Козин 1941: 176]'. Этот титул носил и младший брат Чингис-
хана, Тэмугэ-отчигин [там же: 86, 96; Рашид-ад-дин 19526: 55-56, 59],
который в источниках часто называется также отчи-нойоном [там же:
91; Козин 1941: 177-178, 198, 199] или просто отчигином [там же:
176-178, )99], поскольку именно он был в течение долгого времени —
от Чингис-хана до Хубилая — главой предкового, или наследственно-
го, домена.
Изучение родословных показывает, что отчигин был связан с ро-
дом и был в роду один (в нашем случае — во властвующем Золотом
роду Чингис-хана). Так, до интронизации Чингис-хана в 1206 г. этот
титул носил младший брат Есугэя, Даридай. Поскольку Даридай-от-
чигин неоднократно выступал против Чингис-хана (последний раз
в союзе с кереитами), сопротивляясь его возвышению, он был вместе
со своими подданными переведен в категорию богол. После завоева-
ния лесных народов, в частности хори-туматов, в 1207 г. Чингис-хан
выделил уделы матери, сыновьям и братьям, что являлось актом моде-
лирования нового, своего социально-политического пространства,
в котором не было места дяде. Чингис-хан благодаря уговорам Боорчу,
358
Мухали и Шиги-Хутуху, как повествует «Сокровенное сказание»
(«пусть вьется дымок над детским кочевьем твоего блаженного роди-
теля!» [Козин 1941: 176]), сохранил Даридай-отчигину жизнь.
Вернее всего, отчигин являлся хранителем не домашнего, а родово-
го очага — сакрального центра общности. При распределении доли
между членами рода Чингис-хан говорит: «Старший из моих сыно-
вей — Джучи, младший из моих младших братьев — Отчигин, и, вы-
делив матери и Отчигину [на двоих одну] часть, дал тумэн
(т.е. 10000. — авт.)» [Рахевилц 1972: 138] (перевод Т.Д.Скрыннико-
вой). Обратим внимание на то, как моделируются границы своей общ-
ности: отмечается главный в правом крыле— старший сын Джучи,
а в левом крыле выделяется Тэмугэ-отчигин с матерью. Причем отчи-
гин с матерью получают и большую долю: «Чжочию выделил 9000 юрт,
Чаадаю — 8000, Огодаю — 5000, Толую — 5000, Хасару — 4000, Ал-
чидаю— 2000 и Бельгутаю— 1500 юрт» [Козин 1941: 176]. Этим
списком, во-первых, подчеркивается круг лиц, причастных к верхов-
ной власти, во-вторых, место в списке, как и число выделенных под-
данных определяет место в иерархии. В этом контексте интерес вызы-
вает следующий факт, связанный с отчигином: «§257...в год Зайца
(1219) Чингис-хан через Арайский перевал пошел войною на Сарта-
ульский народ... а управление Великим Аурухом возложил на млад-
шего брата Отчигин-нойона» [Козин 1941: 187] (mong. De'ii-ner-ece
otcigin-noyan-ni yeke a'uruq-tur tüsijü morilaba [Rachewiltz 1972: 153]).
Возникает вопрос: что было оставлено в управление Тэмугэ-отчи-
гину? Если С.А.Козин сохранил монгольское написание слова a'uruq
(аурух), то Е.И.Кычанов считает, что слово аурух (арух) означает став-
ка [Кычанов 1997: 189]. Аналогичной точки зрения придерживается
и Рахивилц («having entrusted Otcigin Noyan from among his younger
brothers with the main base camp» [Rachewiltz 2004: 189]), переводя
слово a'uruq как лагерь. Но для обозначения лагеря в монгольском
языке существует другое слово — güre'e (курень): «Значение [терми-
на] курень— кольцо. В давние времена, когда какое-либо племя
останавливалось в какой-нибудь местности, оно [располагалось] напо-
добие кольца, а его старейшина находился в середине [этого] круга,
подобно центральной точке; это и назвали курень» [Рашид-ад-дин
19526: 86]. Термин güre'e использовался также для обозначения соци-
альной единицы, центром которой была ставка ее главы. Показатель-
ным является называние групп, составлявших войска двух соперни-
ков: «Чжадаранцы, во главе с Чжамухою, объединили вокруг себя
тринадцать племен и составили три тьмы войска... с Чингис-ханом
было тоже тринадцать куреней, и он также составил три тьмы войска
и пошел навстречу Чжамухе» [Козин 1941: 112] (Jamuqa, at the head of
359
the Jadaran, and his allies making thirteen tribes and forming altogather
three units often thousand... Cinggis Qa'an with his thirteen camps formed
also three units often thousand) [Rachewiltz 2004: 54], т.е. и аурук, и ку-
рень переводятся одним словом camp. В оригинале это звучит сле-
дующим образом: «jamuqa teri'üten jadaran harban qurban qarin nököcejü
qurban turnet bolju... cinggis-qahan harban qurban güre'et büle'ei qurbangü
turnet bolju» [Rachewiltz 1972: 54]. В монгольском тексте нет обо-
значения статуса (племени) тех тринадцати, которые собрались под
эгидой Чжамухи, отмечается только, что какие-то тринадцать групп
(общностей?) стали его дружиной (nököcejü), составившей три тумена.
Аналогичные группы у Чингис-хана обозначаются как курени, что
позволяет предполагать этническое различение этих групп, возглав-
ляемых вождями, в войсках обоих соперников.
В «Сокровенном сказании» отмечается собирание Темучжином
войска перед началом войны с тайджиутами и перечисляются пере-
шедшие на его сторону: «§ 122. Один курень Генигесцев — Хунан
и прочие, одним же куренем — Даритай-отчигин, один курень Ун-
чжин-Сахаитов. В ту пору, когда, отделившись и уйдя от Чжамухи,
стояли в Аил-харагана, на речке Кимурха, отделились также от Чжа-
мухи и пришли на соединение с нами еще и следующие: одним куре-
нем — Сача-беки и Тайчу, сыновья Чжуркинского Соорхату-Чжурки;
одним куренем — Хучар-беки, сын Некун-тайчжия; одним куренем —
Алтан-отчигин, сын Хутала-хана. Оттуда передвинулись кочевьем
в глубь Гурельгу и расположились близ Коко-наура, по речке Сангур
и Хара-чжуркену» [Козин 1941: 107-108]. Этот текст позволяет пред-
положить, что курень представлял собой военную родовую единицу,
возглавляемую вождем — главой рода. Это подтверждает и «Сборник
летописей»: «В начальную пору молодости Чингиз-хана, когда у него
началась война с племенем тайджиут и он собирал войско, большин-
ство племен баяут было с ним союзниками. Из тринадцати куреней его
войска один курень составляли они, он повелел тому племени имено-
ваться утеку (в некоторых рукописях добавлено слово гурган, что озна-
чает зять. — авт.). Они имели установленное обычаем право на то,
чтобы им дали девушку из рода [Чингис-хана]» [Рашид-ад-дин 1952а:
176]. В тексте совершенно определенно говорится, что эта этническая
группа называется оток— род. На связь куреня с родовой организа-
цией указывают и следующие слова Чингис-хана, сказанные им Онгу-
ру, когда он давал ему титул черби: «Ты ведь был со мною одним ку-
ренем. Ты, Онгур, сын Мунгэту-Кияна, со своими Чаншиутами и Бая-
утами» [Козин 1941: 164]. Как известно, Мунгэту-Киян был старшим
братом Есугэй-багатура, оба они принадлежали к киятам, о чем свиде-
тельствует вторая часть их имени.
360
Нельзя не вспомнить еще об одном термине, обозначавшем ставку
верховного правителя, руководившего военными действиями (об этом
говорилось в главе «Социально-политическая практика Монгольской
империи»). Термин yeke qol маркировал центр, причем отмечается его
связь с властной функцией, а именно с лицами, принадлежавшими
к властвовавшему линиджу. Кроме того, центр был связан не просто
с лидером, стоящим во главе войска, но и с его ставкой, с одной сто-
роны. С другой стороны, этим же термином обозначалась ставка, ко-
торая не была стационарной, которая кочевала вместе с войском, что,
на наш взгляд, и отличает курень от аурука.
Вероятно, о территории левого крыла, упоминаемой в связи с Те-
мугэ-отчигином, речь идет в сюжете о возвращении из военного похо-
да в Китай Хасара, который «перешел в верховьях реку Таоур и со-
единился на стоянке с Великим Аурухом», чтобы «присоединиться
к главным силам, в Великом Аурухе» [Козин 1941: 182]. Можно пред-
положить, исходя из локализации реки Таоур2, что территория Вели-
кого Ауруха связана с владениями Темуге-отчигина — коренного юр-
та Чингис-хана. Когда Угэдэй, в свою очередь, отправился в поход на
Китай, он также оставил управление Аурухом Олдахар-хорчи. В мон-
гольском тексте указывается, что Олдахар-хорчи будет «управлять
Аурухом... управлять Великими юртоми-дворцоьпсл (a'uruq-tur tüsijü...
yekes ordos-rur ...tüsijü [Rachewiltz 1972: 1631), что указывает, на наш
взгляд, на ставку.
Узнать, что представляет собой Аурух, позволяет та часть «Сокро-
венного сказания», где расписываются обязанности разных социаль-
ных групп. После интронизации, когда Чингис-хан определял обязан-
ности для своих сподвижников и дружины, он в числе прочих упомя-
нул кебтеулов, которые «пекутся о нашей златой жизни» [Козин 1941:
173] и обязаны всегда быть при его особе. Именно они ответственны
за юрты на телегах при перекочевках (ger tergen yeke a 'uruq newüküitür
[Rachewiltz 1972: 134]), что и составляет ядро Великой ставки. Но
кебтеулы контролировали не только обслуживание чад и домочадцев,
сопровождавших Чингис-хана, т.е. обустраивали ставку, когда было
выбрано место, обеспечивали снабжение пищей, наблюдали за пасту-
хами верблюдов, коров, отвечали за выполнение придворными своих
обязанностей и следили за всеми входящими в главную юрту. В Вели-
кой ставке хранились знамена, барабаны и священные копья — риту-
альные атрибуты верховной власти, и это также находилось в ведении
кебтеулов. Они же «имеют наблюдение за тем жертвенным мясом
и пищей, которые предназначаются для тризн на могильниках» [Козин
1941: 173], а также «двое из кебтеулов стоят при Великой вннницс»
[там же], которая, как уже говорилось, была связана с троном и во
времена Чингис-хана, т.е. с его младшим сыном, с Тулуем. Представ-
ляется, что назначением Тэмуге-отчигина подчеркивается именно
функция хранителя сакрального центра (коренного юрта), т.е. очага
рода, в качестве которого выступает властвующий род (uruq) Чингис-
хана.
Уже приведенная информация о функциях кебтеулов позволяет
предположить, что после 1206 г. Великий Аурух был больше, чем
ставка. Билики Чингис-хана подтверждают, что термин a 'uruq означа-
ет: «тех, кого он нашел проворными и ловкими, поручив им стан [уг-
рук], сделал заведующими табунами» [Рашид-ад-дин 19526: 259]. Из
этого отрывка следует, что стан имел достаточно большую террито-
рию, на которой могли выпасаться табуны. «Джочи ушел в свое стано-
вище [угрук] и улус» [Рашид-ад-дин 19526: 257]. Это подтверждается
и сведениями о более раннем времени. «§ 136. Старики и дети Чин-
гисханова куреня, так называемый Аурух, находились в ту пору при
озере Харилту-наур. Так вот, из этих людей, оставленных в Аурухе,
Чжуркинцы донага обобрали пятьдесят человек, а десятерых при этом
еще и убили. Чингисхану доложили о том, как Чжуркинцы поступили
с нашими людьми, оставленными в Аурухе» (mong. cinggis-qahan-nu
a'uruq harütu-na'ur-a büle'ei a'uru'ut-tur qocoruqsan-i jürkin tabin haran-u
qu[b]can tonoju'ui harban haran-i alaju'ui jürkin-e teyin kikdeba ke'en
bidan-u a'uru'ut-tur qocoruqsat [Rachewiltz 1972: 58]). Но, как свиде-
тельствует текст, Аурух еще не называется «Великим». Из этого от-
рывка можно понять, что речь идет об определенной территории, на
которой живет достаточно много людей, причем, как и в упомянутом
выше случае, Аурух не следует за военным предводителем, что явля-
ется имплицитным подтверждением его стационарности. В этом слу-
чае И. де Рахевилц переводит слово a'uruq также как базовый ла-
герь/ставка (the base camp of Cinggis Qa'an [Rachewiltz 2004: 58]).
В «Сборнике летописей» этот термин встечается и в связи с други-
ми народами, например, когда речь идет о кереитах и нападении на
них Кокэсу-Сапрака, который «разграбил все достояние братьев Он-
хана: Илка-Селенгун и Джакамбу, [а также] часть заповедников [уг-
рукха] Он-хана» [Рашид-ад-дин 1952а: 131]. Следует заметить, что
вставка «[а также]» — результат понимания и соответственно интер-
претации смысла текста переводчиком. Но можно предположить, что
разграбленное достояние, в том числе территория, братьев — это часть
заповедников [угрукха] Он-хана, что согласуется и с высказанным
выше предположением о сакральной функции данной территории —
коренного юрта, закрепленного за младшим в линидже. Кстати, Ра-
шид-ад-дин подчеркивает, что «Джакамбу был всегда за одно со своим
братом Он-ханом» [там же]. Поскольку Илка-Селенгун и Джакамбу
362
были младшими братьями, то они были связаны с левым крылом —
коренным юртом.
О младшем сыне Чингис-хана говорится, что после смерти послед-
него «Тулуй-хан... стал во главе дома и ставок... водворился в корен-
ном юрте, который состоял из престольного города и великих станов
Чингиз-хана, и воссел всевластный [на царский престол]» [Рашид-ад-
дин 1960: 109]. Общий контекст позволяет предположить, что «дом
и ставки... престольный город и ставки», которые возглавил Тулуй,
когда верховная власть принадлежала Угэдэю, также составляли Ве-
ликий Аурух. Подтверждают это предположение и сведения из «Сбор-
ника летописей» о Тулуе, сына которого Мэнгу «в местности Онон
и Келурен, которая была коренным юртом Чингиз-хана, посадили его
на престол каанства и трон миродержавия» [Рашид-ад-дин 1960: 80-
81]. Этой территорией, унаследованной Мэнгу-хаганом, владел Тулуй,
и называлась она Великим юртом [там же: 130], что, безусловно,
включает не только ставку. Аурухом называется территория правите-
ля, которая может управляться специально назначенным чепоаекан,
причем чаще это были младшие братья. Но это может быть и не при-
надлежавший к властвующему линиджу человек, как, например, Ол-
дахар-хорчи, которого Угэдэй оставил в Аурухе, когда сам отправился
в поход на Китай.
Представляется необходимым напомнить о связи отчитана с ле-
вым, т.е. восточным, крылом Монгольской империи, что соотносится
с территорией Великого Ауруха времени прибытия туда Хасара и что
следует из следующего сообщения «Сборника летописей» о Тэмугэ-
отчигине: «Его область и юрт находились на северо-востоке в отда-
ленной части Монголии [Мугулистан], так что по ту сторону их не
было больше ни одного монгольского племени3. На совещаниях во
[время] хурилтая и при [обсуждении] важных дел он постоянно нахо-
дился при Кубилай-каане и пользовался большим почетом и уважени-
ем. В то время, когда Ариг-Бука восстал против Кубилай-каана, Куби-
лай-каан поставил его во главе войска и послал на войну [с Ариг-
Бука]. [Отчи-нойон] разбил войско Ариг-Буки. Впоследствии он не-
прерывно выступал в походы по велению ярлыка Кубилай-каана»
[Рашид-ад-дин 19526:56].
Интересно, что даже средневековые хронисты замечали конфликт-
ность ситуации, заложенную в одновременном действии двух принци-
пов наследования власти. И как во времена Чингис-хана его дядя Да-
ридай-отчигин постоянно выступал против своего племянника, пре-
тендуя на власть, так и Тэмугэ-отчигин боролся с потомками своего
старшего брата: «Так как арена состязания еще была свободна и Гуюк-
каан еще не успел прибыть, то брат Чингиз-хана — Отмигин-нойон —
363
захотел военной силой и смелостью захватить престол. С этой целью
он направился с большой ратью к ставкам казна» [Рашид-ад-дин I960:
116]. На хурилтае по поводу избрания ханом Гуюка в 1245 г. после
принятия присяги, недельного пира и раздачи подарков судили тех,
кто проявил неподчинение Гуюку, в частности Отчигина: «...приня-
лись за расследование случая с Отчигином и подробно допрашивали,
а расследование этого [дела] нужно было вести со всей тонкостью,
и не всякому [это] было возможно по обстоятельствам близости род-
ства. Мэнгу-каан и Орда вели расследование и никому другому не да-
вали вмешиваться. После окончания суда несколько эмиров предали
[Отчигина] казни» [Рашид-ад-дин 1960: 119]4.
Следовательно, Тэмугэ-отчигин жил довольно долго, поэтому Ту-
луй, младший сын Чингис-хана, который получил в пользование ко-
ренной юрт отца, не являлся отчигином, он нигде не упоминается
с этим титулом. В «Сборнике летописей» он называется Тулуй-ханом,
Екэ-нойоном или Улуг-нойоном. Хотя это опровергает утверждение
Рашид-ад-дина, что «обычай монголов таков: младшего сына называ-
ют отчигин по той причине, что он пребывает в доме, а огонь является
центром домашней жизни» [Рашид-ад-дин 1952а: 193], лидерство Тулуя
во властвующем клане манифестируется через другие маркеры — хан,
каковым он не называется в «Сокровенном сказании», или великий.
Поскольку, как уже отмечалось, в каждом поколении происходило
деление на крылья, значение статуса Тулуя сохранялось для следую-
щих поколений — детей Чингис-хана и его внуков, что подчеркивает-
ся в источниках: «Тулуй-хан большей частью находился постоянно
при отце. Чингиз-хан всегда с ним советовался обо всех делах: о важ-
ных и о незначительных. Он называл его нукером. Юрт, ставки, [иму-
щество], казна, [семья], эмиры, нукеры, гвардия и личное войско Чин-
гиз-хана были в его подчинении (здесь и ниже выделено нами. — авт.),
так как издревле у монголов и тюрков был такой обычай, что еще при
жизни выделяют своих старших сыновей и дают им [добро], [скот],
[стадо овец], а то, что остается, принадлежит младшему сыну, и его
называют „одчигин", то есть сын, который имеет отношение к огню
и домашнему очагу, указывая этим, что он является основой дома,
семьи. Этот термин по происхождению тюркский — „от" [„од"] зна-
чит „огонь", а „тегин" — „эмир". Этим указывается, что [он является]
„эмиром и владыкой огня". А так как „тегин" на языке монголов пра-
вильно не выходит, то они говорят „одчигин", а некоторые [говорят]
„одчи", но по происхождению и по прямому значению [это выраже-
ние] означает то, что было изложено. Чингиз-хан имел в мыслях пере-
дать ему также каанство и царский престол и сделать его наследни-
ком престола, но [потом] он сказал: „Эта должность, в которой ты
364
будешь ведать моими юртом, ставкой, войском и казной, для тебя
лучше, и ты будешь спокойнее душой, — так как у тебя будет много
войска, то твои сыновья будут самостоятельнее и сильнее других ца-
ревичей"... сам (Чингис-хан. — авт.) с Тулуй-ханом отправился со
средней ратью, которую называют [кул] (гол?— авт.)... Агар-тумар
города... который является одним из больших городов Хитая и кото-
рый монголы называют Чаган Балгасун, принадлежал Тулуй-хану...
И в то же лето вместе с братьями Чагатаем и Угэдэй-кааном они с от-
цом преследовали султана Джелал-ад-дина вплоть до берега реки Синд.
Они разбили войско султана... Оттуда они вернулись обратно и при-
шли в старинный юрт и [свои] станы... Вскоре после того как Тулуй-
хан, согласно указанию отца, возвратился из пределов Тангута вместе
со своим братом Угедей-кааном, который был по завещанию Чингиз-
хана наследником престола, и стал во главе дома и ставок, Чингиз-хан
скончался. После того, как его гроб поставили в ставку и в точности
исполнили обряды оплакивания, другие братья и царевичи [все] уехали
каждый в свой юрт, а Тулуй-хан водворился в коренном юрте, который
состоял из престольного города и великих станов Чингиз-хана, и вос-
сел всевластный [на царский престол]» [Рашид-ад-дин I960: 107-109].
О том, что ультимогенитурный принцип может подразумевать
и распространение власти младшего сына на весь улус, свидетельству-
ет следующий текст: «Все остальные войска, кроме этих войск, кото-
рые Чингиз-хан соизволил определить [за каждым], он отдал вместе
с личными ордами и юртами младшему сыну Тулук-хану, по прозва-
нию Екэ-нойон; тот ведал всем (здесь и ниже выделено нами. —
авт.). Все уважаемы эмиры, которые принадлежали [к войскам] пра-
вой руки, левой и центру и имена которых написаны, и другие эмиры,
имена которых не выяснены, состояли при нем. А после его смерти,
согласно [установленному] обычаю, они состояли при его старшей
супруге, Соркуктани-беги, и при его сыновьях Менгу-каане, Кубилай-
каане, Хулагу-хане и Ариг-Буке» [Рашид-ад-дин 19526: 275-276]. Вы-
деленное курсивом слово «хан» (хотя Тулуй никогда не носил этого
титула, который всем ведал и при котором все состояли) позициони-
рует лидирующий статус Тулуя, определяемый его местом во власт-
вующем линидже: именно с левым крылом был связан престол и соот-
ветственно верховная власть в политии.
В изложении ситуации после смерти Чингис-хана, его наследни-
ка— Угэдэй-хагана как будто выбирают, следуя слову Чингис-хана.
При этом нельзя не обратить внимание на два факта: во-первых, в ле-
вом крыле находился престол, а во-вторых, Угэдэй был старшим в ле-
вом крыле, что само по себе подразумевает его право на верховную
власть. В результате изложение в источниках церемонии избрания
365
Угэдэя хаганом представляет собой описание определенного протоко-
ла. После смерти Чингис-хана его потомки «опасались, что если слу-
чится большое дело и не будет назначен вождь и государь, то в основы
государства проникнут слабость и расстройство. Самое лучшее — это
поспешить скорее с возведением на каанство. И по этому важному,
тонкому делу посылали со всех сторон друг к другу гонцов и занялись
подготовкой великого курилтая. Когда ослабли сила и ярость холода и
наступили первые дни весны, все царевичи и эмиры направились со
[всех] сторон и краев к старинному юрту и великой ставке (по „Сокро-
венному сказанию", курилтай собрался в год Мыши, т.е. в 1228 г.
„Юань-ши" датирует возведение Угедея на престол восьмым месяцем
1229 г. — прим. пер.). Из Кипчака— сыновья Джучи-хана: Урадэ, Ва-
ту, Шейбан, Берке, Беркечар, Бука-Тимур; из Каялыка — Чагатай со
всеми сыновьями и внуками; из Имиля и Кунака — Угедей-каан с сы-
новьями и своим родом; с востока— их дяди; Отчигин, Билгутай-ной-
он и их двоюродный брат Илджидай-нойон, сын Качиуна, — со всех
сторон в местность Келурен явились эмиры и сановники войска. Ту-
луй-хан, почетные прозвища которого Еке-нойон и Улуг-нойон, —
глава дома и коренного юрта своего— был уже там. Все упомянутое
общество трое суток было занято удовольствиями, собраниями и раз-
влечениями. Затем вели разговоры о делах государства и царствова-
нии. Согласно завещанию Чингиз-хана, достоинство казна утвердили
за Угедей-кааном. Сначала сыновья и царевичи единодушно сказали
Угедей-каану: „В силу указа Чингис-хана тебе нужно с божьей помо-
щью душой отдаться царствованию"... Угедей-каан сказал: „Хотя
приказ Чингиз-хана действует в этом смысле, но есть старшие братья
и дяди, в особенности старший брат Тулуй-хан достойнее меня,
[чтобы] быть облеченным властью и взять на себя это дело; так как
по правилу и обычаю монголов младший сын бывает старшим в доме,
чамещает отца и ведает его юртом и домом, а Улуг-нойон — млад'
ший сын великой ставки (выделено нами. — авт.). Он день и ночь,
в урочный и неурочный час находился при отце, слышал и познал по-
рядки и ясу» [Рашид-ад-дин 1960: 18-19]. С одной стороны, Угэдэй
как старший (фактически) в левом крыле, т.е. в монгольских землях,
согласно примогенитурному принципу, должен был возглавить пра-
вящий дом, что и подтвердил Чингис-хан назначением его своим на-
следником. С другой стороны, учитывая то, что сакральный центр
территории (очаг) наследует младший, устами Угэдэя старшим
(в ритуальном смысле) называется Тулуй. В этом отрывке отразилось
столкновение не просто интересов претендентов, но и двух тен-
денций — как примо- и ультимогенитурной, так и властной и риту-
альной.
366
Таким образом, разыгрывается действо, роли в котором строго
определены: «§ 269. Старший его брат Чаадай, возведя своего младше-
го брата Огодая на ханский престол, вместе с Толуем, передал во
власть его телохранителей государя и отца своего — кабтеулов,
стрельцов и 8000 турхаутов: „Состоявшую при особе моего родителя
и государя тьму собственных его кешиктенов". Точно таким же обра-
зом он передал во власть Огодая и Голун улус (удел центра)... § 270.
Будучи, в качестве младшего брата, возведен на престол и поставлен
государем над тьмою императорской гвардии кешиктенов и Цент-
ральной частью государства, Огодай...» [Козин 1941: 191].
Ультимогенитурный принцип как законное основание передачи
младшему сыну коренного юрта отца в большинстве случаев, кажется,
в Монголии сохранялся, какие бы объяснения не давали источники.
«В общем, передача каанства дому Тулуй-хана и утверждение [ими]
прав за собой произошли благодаря способностям и проницательности
Соркуктани-беги и помощи и содействию Бату, вследствие дружбы
с ним. После этого до конца его жизни, а после его смерти во времена
Сартака и Улагчи, и большую часть времени Берке между домами Ту-
луй-хана и Бату был проторен путь единения и дружбы» [Рашид-ад-
дин I960: 81]. Тем самым подтверждается сосуществование двух
принципов наследования власти— примо- и ультимогенитурного, что
усугублялось отсутствием государственного механизма, способного
выполнять функцию регуляции и контроля. Поэтому после смерти
верховного лидера постоянно возникала проблема: как будет наследо-
ваться власть, связанная с престолом, находившимся в коренном юр-
те? Ведь, во-первых, был старший сын в генеалогии по мужской ли-
нии (Джучи), во-вторых, старшим назывался младший сын как са-
кральный лидер и хранитель родового очага (Тулуй) и, в-третьих,
в левом крыле, т.е. коренном юрте, также был старший (Угэдэй). При
всей сложности выявления принципа наследования власти сыновьями
Чингис-хана можно сказать, что в данном случае предлагается меха-
низм в относительно чистом виде. Дальнейшее дробление каждого
крыла на новые в последующих поколениях приводит к усложнению
структуры властных связей и зависимостей и в конечном счете — к ее
распаду.
Повторяющиеся выступления отчигинов (младших сыновей), как
правило, связанные со сменой власти после смерти предыдущего пра-
вителя, имели легитимные традиционные основания. Это ярко про-
явилось в борьбе Ариг-Буги против Хубилая, что, на наш взгляд, усу-
гублялось еще и переносом центра (престола) из коренного юрта на
другую территорию. После смерти Гукжа, старшего сына Угэдэя,
власть перешла к дому Тулуя, когда последовательно титул хагана
367
получали его сыновья от старшей жены Соркуктани-беги: Мэнгу, за-
тем Хубилай. Ее последним, т.е. младшим, сыном был Ариг-Буга.
В восстании Ариг-Буги против Хубилая и выразился протест против
нарушения ультимогенитурного принципа. К тому же Ариг-Буга уже
управлял коренным юртом. На шестой год после восшествия на пре-
стол Мэнгу-хагана, т.е. после возращения верховной власти к старше-
му сыну Тулуя — владетелю коренного юрта, «во главе войск и орд
монголов, которые оставались, он поставил своего младшего брата
Ариг-Бугу, препоручая ему улус, и оставил у него своего сына Урун-
таша» [Рашид-ад-дин 1960: 145]. Это, безусловно, соответствовало
традиции, согласно которой великий юрт отца (а в данном случае, да-
же Золотой род Чингис-хана) получал младший со всеми вытекающи-
ми отсюда последствиями. Вспомним, например, что говорилось о Ту-
луе: «юрт, ставки, [имущество], казна, [семья], эмиры, нукеры, гвар-
дия и личное войско Чингиз-хана были в его подчинении»; «Чингиз-
хан имел в мыслях передать ему также каанство и царский престол
и сделать его наследником престола»; «все уважаемые эмиры, которые
принадлежали [к войскам] правой руки, левой и центру... состояли
при нем»; для Угэдэя он «старший брат... так как по правилу и обы-
чаю монголов младший сын бывает старшим в доме, замещает отца
и ведает его юртом и домом, а Улуг-нойон — младший сын великой
ставки». Безусловно, Ариг-Буга претендовал на аналогичные функции
во властных отношениях своего поколения, получив подтверждение
своего статуса от Менгу-хагана.
В интронизации Хубилая принимали участие «Тогачар, Иисункэ
(сын Джучи-Касара. — авт.), Еке-Кадан, Нарин-Кадан, Чинг-Тимур
(сын Калака.— авт.), Чавту и другие царевичи и эмиры— сыновья
Мукули-Куянка, Курмиши, Начин-гургэн и Дарки-гургэн — и эмиры
левого крыла: сын Судун-нойона Бурче и сын Турчи-нойона Иджиль,
и оба тархана, и все эмиры правого крыла— все вместе собрались
и решили на совете: „Хулагу-хан ушел в область таджиков, род Чага-
тая далеко, род Джучи тоже очень далеко, а люди, которые находятся
[в союзе] с Ариг-Бугой, совершили глупость. Еще до прибытия Хулагу
и Берке, по вызову эмиров, к Ариг-Буге прибыла со стороны Чинитая
Ургана-Пири; если мы теперь кого-нибудь не поставим кааном, то как
мы сможем существовать?"» [Рашид-ад-дин 1960: 160].
Всем известно, историю пишут победители, в данном случае по-
томки Хубилая, присвоившие право верховной власти в Монгольской
империи. Но и в этом случае круг участников хурилтая, избравшего
хаганом Ариг-Бугу, выглядит более представительным: «Ургана-пири,
жена Кара-Хулагу (внука Чагатая. — авт.), Асутай и Уренгташ — сы-
новья Менгу-каана, Алгу — племянник Чагатая, Наймадай — сын Та-
368
гачара, Есу — младший брат Чинг-Тимура, сыновья Кадаана — Кур-
миши и Начин, сын Орды — Карачар и один сын Бэлькутай-нойона
(брата Чингис-хана)» [там же: 159-160]. В союзе с Ариг-Бугой был
и Джумкур, старший сын Хулагу-хана [там же: 161]. Как видим, здесь
присутствовали и представители населения западной части Монголь-
ской империи. Законность младшего на власть в коренном юрте под-
держивалась рядом сторонников, например Кайду: «Этого Кайду (сын
Каши, пятого и последнего сына Угэдэя от старшей жены. — авт.)
вырастили в ставке Чингиз-хана (его отец рано умер. — авт.). После
Угедей-каана он находился на службе у Менгу-каана, а после того был
с Арик-Бутой и старался возвести его на ханский престол. Когда Ариг-
Буга отправился к Кубилай-каану и покорился его приказу, Кайду был
осведомлен об опасности, грозящей от Кубилай-каана, и поскольку
было не в обычае, чтобы кто-либо переиначивал решение и указ каана,
а тот, кто бы это совершил, являлся бы преступником, то он, Кайду,
преступив ясу, учинил противодействие и стал мятежником» [Рашид-
ад-дин 1960: 12].
Конфликт углубился, когда Хубилай, в свою очередь, после избра-
ния Ариг-Буги был посажен на престол и послал в Монголию для
управления территорией коренного юрта своего сына; это вызвало
возмущение Ариг-Буги, который кругом своих родственников был
еще раньше избран хаганом. Более того, как известно из источника,
именно Ариг-Буга получил яшмовую печать — символ верховной вла-
сти. После победы сторонников Хубилая над Ариг-Бугой Урунгташ,
сын Мэнгу-хагана, «послал гонца к Ариг-Буке и потребовал от него
большую яшмовую печать [своего] отца, которая была у |Арнг-Ьуки],
и тот отослал ее к нему, [затем] он вместе с эмирами-тысячниками и с
войском отправился к казну» [Рашид-ад-дин I960: 165].
Трудно сказать, что победило в данном случае: военная сила и та-
лант Хубилая или правило перехода власти к старшему в левом крыле,
каковым и был Хубилай. Но именно он и его потомки признавались
населением всех частей Монгольской империи, включая ханов, вер-
ховными правителями — хаганами.
Те же тенденции отмечались и позже, например после смерти Ху-
билая. Там уже коренным юртом линиджа Хубилая, если так можно
выразиться, был Китай со столицей в Пекине, где и сосредоточилась
вся власть. Поэтому представляет интерес анализ экспликации пере-
хода власти к Тимур-хану, третьему и младшему сыну Джим-Кима,
второго сына Хубилая: «Тимур-казн, который и настоящее время яв-
ляется кааном эпохи, его называют также Улчжейту-кааном» [Рашид-
ад-дин 1960: 154]. В интерпретации источника победа Тимур-хана над
Камалой обусловлена его риторическими способностями. И надо за-
метить, что в контексте традиционной культуры вполне легитимное
основание для передачи престола знатоку биликов, обладавшему кра-
сивой речью, соответствует понятию «совершенный человек», что
и требуется от претендента на престол. Но рассмотрим этот текст под-
робнее.
После смерти Хубилай-хагана, пока не был избран Тимур-хаган,
«Кокчин-хатун (его старшая жена, мать Тимура. — авт.) вершила все
важные дела государства... Между Тимур-кааном и его братом Кама-
лой, который был годами старше его, начались споры и пререкания
относительно престола и царствования. Кокчин-хатун, которая была
крайне умна и способна, сказала им: Мудрый казн, то есть Кубилай-
каан, приказал, чтобы на престол воссел тот, кто лучше знает билики
Чингиз-хана, теперь пусть каждый из вас скажет его билики, чтобы
присутствующие вельможи увидели, кто лучше знает. Так как Тимур-
каан весьма красноречив и хороший рассказчик, то он красивым голо-
сом хорошо изложил билики, а Камапа, из-за того что он немного
заикается и не владеет в совершенстве речью, оказался бессилен
в словопрении с ним. Все единогласно провозгласили, что Тимур-казн
лучше знает и красивее излагает билики и что венца и престола заслу-
живает он... Своему старшему брату Камале он выдал полную долю
из унаследованного от отца имущества, послал его в Каракорум,
в пределах которого находятся юрты и станы Чингиз-хана, и подчинил
ему войска той страны. Областями Каракорум... Онон, Келурен, Кем-
Кемджиют, Селенга, Баялык, до границ киргизов и великого заповед-
ника Чингиз-хана, называемого Бурхан-Халдун, всеми он ведает, и он
охраняет великие станы Чингиз-хана, которые по-прежнему находятся
там. Их там всего девять: четыре больших стана и еще пять. И никому
туда нет пути, так как вблизи находится заповедник. Он сделал их по-
койных предков изображения, там жгут постоянно фимиам и благово-
ния. Камала тоже построил там для себя капище» [Рашид-ад-дин 1960:
206-207].
Обращает на себя внимание механизм перекодировки властных
статусов и соответствующих им отношений. После получения Хуби-
лаем титула хаган последовало и закрепление верховной власти
в Монгольской империи за его линиджем, его территория стала левым
крылом империи — коренным юртом, куда переносится и престол.
Вследствие этого территория левого крыла линиджа Чингис-хана и его
младшего сына Тулуя теряет свой наивысший сакральный статус для
монгольской общности, что пытался сохранить Ариг-Буга, проиграв-
ший в борьбе со старшим братом. Этот же тип конфликта двух ветвей
власти — старшего и младшего — отмечается и в вышеприведенном
тексте из «Сборника летописей», когда на трон претендуют оба сына
370
Хубилая. Побеждает традиция сохранения власти в левом крыле и со-
ответственно над всей общностью: и престол и власть закрепляются за
его младшим сыном вполне легитимно. Как видим, все вполне соот-
ветствует традиционной практике в Монгольском улусе: старшему
достаются дальние земли правого крыла, т.е. территория собственно
Монголии со всеми ее святынями, тогда как младший остается в ко-
ренном юрте отца, т.е. получает территорию левого крыла Юань-Ки-
тай, престол и прилагаемую к нему власть.
Вместе с тем следует заметить, что борьба между старшим и млад-
шим (отчигином), который тоже претендовал на власть как сакраль-
ный центр родовой территории (в монгольской традиции в нее еще
включались и носители титула каган) — обычное явление у кочевни-
ков, где не сложились органы управления и власти, поскольку не был
отрегулирован сам принцип наследования. Можно выделить доста-
точно подробное описание прихода к власти кереитского Он-хана.
Так, в «Сокровенном сказании» сообщается: «§ 150. Ван-хан убил
младших братьев отца своего Хурчахус-Буируха. Из-за этого он всту-
пил в борьбу со своим дядей Гур-ханом...» [Козин 1941: 121]. Соглас-
но «Сборнику летописей», Тогорил Он-хана «послали на границы
страны, поручивши ему [там] управление. Другие сыновья — Тай-
Тимур-тайши и Бука-Тимур (старшие из младших братьев. — авт.) —
заняли место отца. Он-хан пришел и, убив тех братьев, снова занял
престол отца» [Рашид-ад-дик 1952а: 13 Ц. Самые младшие его бра-
тья — Илка-Селенгун и Джакамбу (его дочь — Соркуктани-беги была
старшей женой Тулуя) владели территорией, которая называлась запо-
ведником (угрукха) Он-хана, т.е. являлась сакральным центром — ко-
ренным юртом кереитов. Соперником Он-хана в борьбе за власть над
всеми кереитами выступал также Гур-хан — младший брат его отца
Курджакуз-Буюрука. Сведения источников о кереитах являются до-
полнительным подтверждением действия в кочевых обществах меха-
низма трансляции верховной власти по ультимогенитурному принци-
пу, что являлось причиной конфликтов в борьбе за власть в разветв-
лявшихся в поколениях линиджах и соответственно умножавшейся
элиты.

4. Старший-младший: отношения власти

Итак, в традиционной политической культуре от-
мечаются права как старшего, так и младшего; очень часто эти права
налагаются одно на другое, что инспирирует постоянную борьбу за
371
власть. Если старший наследовал светскую власть (управление и во-
енное руководство), а вместе с нею и ритуальную функцию по испол-
нению родового культа, то «младшему сыну доставалось основное
имущество отца: он получал в наследство юрту отца и его жен, если
их было несколько, с их стойбищами, кочевым аилом, младших сыно-
вей поэтому его величали ejen, то есть „хозяин, владыка". И так как
они являлись хранителями домашнего очага, то их называли еще
odcigin или odjigin, то есть „князь огня"» [Владимирцов 1934: 55].
Вероятно, старший и младший имели равный статус, что можно
предположить исходя из равенства их ритуальных функций, а именно
аналогичных действий при интронизации. Так, при избрании хаганом
Мэнгу «Бату взял чашу и установил ханское достоинство» [Рашид-ад-
дин I960: 130], а при интронизации Угэдэя «Тулуй-хан поднес чащу, и
все присутствующие внутри и вокруг царского шатра девять раз пре-
клонили колена и нарекли его кааном» [там же: 18]. Ритуальные функ-
ции младшего обеспечивают его высокое положение в иерархии. Так,
Чингис-хан самого младшего из всех братьев, родившихся от Оэлун,
Тэмугэ-отчигина, «сажал выше всех старших братьев» [Рашид-ад-дин
19526: 55]. При этом хотелось бы указать на сопряженность взаимоот-
ношений старшего и младшего братьев как основного условия сохра-
нения общности, созданной их предком. Это подчеркивается в источ-
нике, когда Бектер говорит Темучжину, задумавшему его убить: «Не
разоряйте же моего очага, не губите Бельгутая!» [Козин 1941: 90].
Бектер и Бельгутай — сыновья Есугэя от первой жены, т.е. старшие
братья Темучжина, которые забирали у него его добычу — рыбку, жа-
воронка [там же]. Теоретически именно они наследовали власть в улу-
се Есугэя: Бектер — престол, а Бельгутай — очаг, сакральный центр
территории.
Написанная победителями — Чингис-ханом и его потомками —
история не сохранила указаний их собственного реального места в тех
событиях, можно лишь обнаружить имплицитные данные. Нам же
досталось эксплицитное позиционирование приоритета Чингис-хана:
его мать Оэлун называется старшей женой [Рашид-ад-дин 19526: 51],
а хранителем родового очага с титулом отчигин считается ее младший
сын Тэмугэ, а не Бельгутай. Вероятно, равенство старшего и младшего
в ритуальном поле культуры было легитимным основанием их конку-
ренции в борьбе за светскую власть.
О том, что и старший, и младший конкурировали за право наследо-
вания высшей власти, связанной с престолом, свидетельствуют слова
Чингис-хана, избавившегося от обоих претендентов: «Для тебя (Ван-
хана. — авт.) я убил своего старшего брата и погубил младшего. Если
[меня] спросят, кто они, они — Сэчэ-бэхи, который был моим стар-
372
шим братом, и Тайчу-Кури, который был моим младшим братом»
[Рашид-ад-дин 19526: 128]. Сэчэ-беки, или старец Усун, — последний
носитель высшего аристократического родового титула бэхи, который
после него теряет свою актуальность и, например, в «Эрдэнийн тобчи»
(XVII в.) помянут только однажды, когда речь идет о периоде Чингис-
хана [Рахевилц 1990: 71]. Сэчэ-бэхи был старшим в коническом клане
потомков Хабул-хана и, как отмечалось выше, получал свою долю
уважения от Чингис-хана. Но, войдя в силу, Чингис-хан элиминировал
его статус.
Насколько неопределенным был механизм наследования, может
свидетельствовать текст из «Сборника летописей» об улусе Джучи
после его смерти. Его старшим сыном был Орда, старшим сыном ко-
торого был Сартактай. Старший сын последнего, Куинджи, «был дол-
гое время правителем улуса Орды» [Рашид-ад-дин 1960: 67]. Его
старшим сыном был Баян: «В настоящее время Баян сидит на месте
своего отца Куинджи и по-прежнему ведает улусом отца» [там же].
В данном изложении воспроизводится примогенитурный принцип на-
следования власти старшим сыном Джучи. Но ниже читаем: «Четвер-
тый сын Орды — Кунг-Кыран. После Орды он ведал улусом, сыновей
не имел» [Рашид-ад-дин 1960: 70], что явно указывает на ультимоге-
нитурный принцип наследования власти и входит в противоречие
с предыдущим текстом. Но в то же время это подтверждает одновре-
менность действия примо- и ультимогеиитурного принципов с опре-
деленным разграничением функций в условно чистой модели. Такая
модель хорошо просматривается в следующем примере о наследова-
нии власти в улусе Джочи-Хасара, следующего после Темучжина сына
Есугэя: «Когда Джочи-Касар скончался, его место занял его старший
сын Еку. Когда скончался Еку, его местом стал ведать его сын Харка-
сун. После него [на его место] сел его дядя Есунгу (младший сын
Джочи-Хасара. — авт.)» [Рашид-ад-дин 19526: 52].
Отношения старшего и младшего, предъявлявшие дополнительные
претензии на выборную власть хагана, составляли сложную и кон-
фликтную ситуацию в Монгольской империи. Полтора века назад Бе-
резин писал о механизме трансляции власти: «При хане находился
совет из первых сановников, впрочем не ограничивавший власти хана,
а помогавший ему в управлении. Единственным ограничением хан-
ской власти служила яса... законы о престолонаследии весьма часто
были нарушаемы, являлось разом несколько претендентов на престол,
и власть доставалась в неискусные руки. Из истории Золотой Орды
известно, что уже с ранних пор ханы стали восходить на трон по трупу
предшественника, а впоследствии этим троном стали располагать
сильные князья, предпочитавшие действительную власть в своих ру-
373
ках номинальной власти хана... Весьма важный вопрос о престоло-
наследии разрешали в империи Чингиз-хана таким образом: старшая
жена покойного хана становилась временно регентшею, а между тем
все принцы крови и именитейшие сановники съезжались на сейм (ку-
рилтай) и выбирали достойнейшего из Чингизидов, на которого ука-
зывала иногда и последняя воля умершего хана. По-видимому, изби-
рательное начало, заключенное в такие узкие пределы, должно было
держаться крепко: но патриархальные отношения, пригодные в семей-
ном кругу, не выдерживают приложения к государственному поряд-
ку... избирательное начало в империи Чингиз-хана соблюдалось не-
долго и не совсем строго» [Березин 1863: 40—41].

5. Взаимоотношения с хаганом

Сейчас, когда существуют многочисленные пере-
воды монгольских источников, можно на основании анализа их дан-
ных более точно реконструировать механизм трансляции верховной
власти в Монгольской империи и характер взаимоотношений глав от-
дельных частей империи с хаганом. Прежде всего предстоит ответить
на вопрос, кто наследует титул хагана и верховную власть. Если
вспомнить изложенный выше материал, то совершенно отчетливо вы-
рисовывается следующий механизм: сначала титул хагана и власть
переходят к старшему левого крыла (Угэдэю), после его смерти —
к его сыну Гуюку. Поскольку, как уже не раз упоминалось, в каждом
поколении происходит последующее деление на крылья и соответст-
венно все большее удаление от коренного юрта Чингис-хана, то после
смерти Гуюка титул и власть возвращаются в коренной юрт — к сы-
новьям Толуя. Причем источник, называя хагана членом дома Толуя,
специально отмечает именно эту связь — потомок Толуя, хранителя
родового очага Чингис-хана.
Можно с большой долей уверенности говорить об универсальности
этого механизма, если проанализировать ситуацию в правом крыле —
у потомков Джучи, когда сам Орда (старший сын Джучи) возвел на
престол Бату. После смерти Бату «Мэнгу-каан встретил прибытие его
сына Сартака с почетом, утвердил за ним престол и государство и дал
[ему] разрешение на отъезд. В пути его [Сартака] также не стало. Мэн-
гу-каан послал гонцов, склоняя и располагая [к себе] его жен, сыновей
и братьев, и также пожаловал Улагчи [сыну Бату] престол и царство
отца и отличил всех разными милостями и ласками... Когда Бату
скончался и его сыновья Сартак и Улагчи, которые были назначены
3.74
ему преемниками, скончались один за другим и [когда] его младший
брат Берке в 652 г.х. [21 февраля 1254 — 9 февраля 1255 г. н.э.] воссел
на его место, то его повеления стали неукоснительно исполняться
в его улусе, и он по обычаю поддерживал с домом Тулуи-хана искрен-
нюю дружбу, идя по пути преданности, благорасположения и едине-
ния» [Рашид-ад-дин 1960: 81]. Здесь принят тот же принцип трансляции
верховной власти в правом крыле: хан (Джучи) — старший сын левого
крыла (Бату) — его сыновья — младший сын хана Джучи, глава корен-
ного юрта (Бэркэ). Одновременно подчеркивается верховенство и авто-
ритет носителя титула хаган: «путь преданности, благорасполажения и
единения с домом Тулуй-ханал, когда Мэнгу-хаган выступает прежде
всего как член дома Тулуя, главы коренного юрта, не бывшего хаганом.
Интересны проявления взаимоотношений верховной власти и вла-
сти в улусах сыновей Чингис-хана в конкретных случаях, которые де-
монстрируют соотношение власти и авторитета. После смерти Чин-
Тимура (управлял Хорасаном, находящимся в улусе Чагатая [Рашид-
да-дин 1960: 48]) в 1240 г. хаган назначил Куркуза управлять этой об-
ластью. Онгу-Тимур, старший сын Чин-Тимура, со своими сторонни-
ками попытался вернуть власть, что привело к смуте, рассмотрение«.!
которой занялся хаган: «В конце концов казн сам учинил допрос. Он
обвинил в преступлении Онгу-Тимура и его подчиненнья и сказал:
„Так как ты находишься в зависимости от Бату, то я пошлю туда твое
показание, Бату знает, как лучше с тобой поступить". Везир Чинкай ска-
зан: „Судьей Бату является каан, а это — что за собака, что для его
дела нужно совещание государей? Пусть этим ведает казн". Каан про-
стил его, устроил между ними примирение» [Рашид-ад-дин 1960:47].
Теоретически сохраняется главенство в правом крыле старшего —
Бату, его власть распространяется даже на улус Чагатая. о чем свиде-
тельствует приведенный выше текст из «Сборника летописей». Опять
проявляются две тенденции: с одной стороны, наследование власти от
отца к старшему сыну, что объясняет претензии Онгу-Тимура; а с дру-
гой — хаган, как верховная власть в Монгольской империи, может
назначать на управление улусом своих сторонников, даже если зга
территория находится в другом крыле.
Об этом писал Плано Карпини: «Император же этих татар имеет
изумительную власть над всеми. Никто не смеет пребывать в какой-
нибудь стране, если где император не укажет ему. Сам же он указыва-
ет, где пребывать вождям, вожди же указывают места тысячникам,
тысячники — сотникам, сотники же десятникам. Сверх того, во всем
том, что он предписывает во всякое время, во всяком месте, по отно-
шению ли к войне, или к смерти, или к жизни, они повинуются без
всякого противоречия» [Плано Карпини 1997: 49}.
375
Соотношение власти и авторитета в Монгольской империи после
смерти Чингис-хана было достаточно нестабильным, но все-таки мож-
но предположить, что все верховные функции сосредоточивались
в руках хагана. «Так как Угедей был кааном, то он по собственному
желанию, без совета с царевичами и эмирами, отдал своему сыну Ку-
тану из тех войск, которые были подведомствены детям Екэ-нойона,
эмира Далатай-стольника, бывшего братом Илукай-нойона, и эмира из
племени суннит с одной тысячью суннитского войска и двумя тыся-
чами из племени сулдус. Старшие эмиры Чингиз-хана, состоявшие
при Соркуктани-беги и царевичах, а именно: Шики-Кутуку из племени
татар, которого Чингиз-хан называл пятым сыном, Судун-нойон из
племени сулдус, Джэдай-нойон из племени мангут, Мункасар-курчи
из племени джалир, Бутачин-курчи из племени йисут, Кубилай-курчи
из племени баяут, Есур-курчи из племени конкотан и другие эмиры-
тысяцкие — совместно доложили Соркуктани-беги, Менгу-каану и его
братьям [следующее]: „Это войско сулдусов и суннитов принадлежит
нам, ныне же Угедей-каан отдает [его] своему сыну Кутану. Раз Чин-
гиз-хан дал нашей орде долю, то почему мы [ее] оставим [другому]
и поступим противно его приказанию? Мы хотим доложить об этом в
присутствии Угедей-каана с тем, чтобы [услышать], что он повелит!".
Соркуктани-беги соизволила ответить: „Слова ваши справедливы!
Но чего не хватает нам среди всевозможных накопленных богатств,
чтобы мы чинили [государю] такие помехи? Мы тоже [ведь] принад-
лежим кану. Он — властитель; все, что признает правильным, то
и приказывает"» [Рашид-ад-дин 19526: 275-276]. В этом тексте под-
черкивается значение верховной власти хагана, несмотря на то что
улусы как будто были отданы во владение другим сыновьям, в данном
случае Тулую, что подразумевало полную власть его и его потомков
на этой территории и над этими людьми.
В приведенном выше тексте продемонстрирована готовность по-
томков Тулуя подчиниться воле хагана, что действительно подтвер-
ждает его всевластие в Монгольском улусе: «Все те войска, которые
принадлежали Екэ-нойону, за это время пребывали на службе Куби-
лай-каана, который был его сыном и кааном своего времени. Ныне они
все находятся в рабском служении у Тимур-каана; также и войска, от-
данные Чингиз-ханом своим братьям и племянникам, пятому сыну
Кулкану и своей матери Оэлун-экэ, все теперь находятся в рабском
услужении у казна. Если некоторые отдельные воины в пору междо-
усобиц по вынужденным причинам и остались в пределах Туркестана
и Мавераннахра, то основная масса их тысяч неизменно находится при
каане; до сей поры те, что были в первое время, удвоились числом при
размножении и рождении» [Рашид-ад-дин 19526: 279].
376
Из сопоставления двух приведенных текстов видно, что они пока-
зывают амбивалентность соотношения власти и собственности: с од-
ной стороны, все права сохраняются за владельцем улуса и передают-
ся его потомкам, а с другой — его власть перекрывается властью хага-
на, который являлся всесильным монархом. На наш взгляд, реконст-
рукция механизма трансляции власти и отношений верховного прави-
теля с главами улусов, безусловно, может расцениваться как идеаль-
ная, но политическая практика, определяемая дробностью властвую-
щей элиты и огромными расстояниями, не всегда соответствовала
идеальной модели. Вероятно, распределение властных функций было
ситуативным и использование высшего авторитета определялось или
характером разбираемого инцидента, или личностью хагана и ханов,
их личными взаимоотношениями. Выше уже приводился конфликт
с Кургузом в Чагатайском улусе, который разрешив хагаи. Аналогич-
ная ситуация возникла в правом крыле, когда необходимо было раз-
решить проблему с борьбой за власть. «В 654 г.х. [30 января — 20 де-
кабря 1265 г. н.э.] Балакан, который был в этом государстве (в Ира-
не. — прим. пер.), задумал измену и предательство и прибегнул к кол-
довству. Случайно [это] вышло наружу. Учинили о том допрос, он
тоже признался. Для того чтобы не зародилась обида, Хулагу-хан ото-
слал [Балакана] с эмиром Сунджаком к Берке. Когда они туда прибы-
ли, была установлена с несомненностю его вина. Берке отослал его
[обратно] к Хулагу-хану: „Он виновен, ты ведаешь этим"» [Рашид-ад-
дин 1960: 81]. Берке, глава правого крыла, не стал вмешиваться, а пе-
редал решение проблемы Хулагу-хану, возглавлявшему улус, в кото-
ром произошел инцидент. Это было в эпоху их мирных отношений.
Потом между Берке и Хулагу-ханом возникла распря, которая про-
должалась в течение всей их жизни (Берке умер в 1265/6 г., а Хула-
гу — в 1264/5.) [Рашид-ад-дин I960: 82].
Поддержка законного претендента на престол в источниках требует
дополнительных обоснований легитимности его власти и объяснений,
как, например, в случае с Угэдэем. «Так как из братьев Чагатай был в
тесной дружбе только с Угедеем и Тулуем, он приложил много стара-
ний [в хлопотах] о восшествии Угедея на каанский престол и проявил
рвение, чтобы согласно приказанию отца посадить его на престол.
Вместе с братом Тулуем и другими родственниками он девять раз
земно бил челом и совершил „тикшимиши". Несмотря на то что он
был старшим братом, он оказывал Угедей-каану полный почет и весь-
ма соблюдал [все] мелочи чинопочитания» [Рашид-ад-дин 1960: 95].
Это могут быть даже легендарные нарративы. В одном из них расска-
зывается, что однажды Чагатай поспорил с Угэдэем, что его конь бы-
стрее, и обогнал его. Назавтра он с толпой нойонов пришел к Угэдэю
377
и сказал: «Разве нам пристало биться с кааном об заклад? Поэтому
я виноват и приехал сознаться в своей вине, чтобы подвергнуться на-
казанию. Убьет ли, даст ли палок— он судья» [Рашид-ад-дин I960:
96]. На это Угэдэй сказал: «„Он мой старший брат, стоит ли [обра-
щать] внимание на такие мелочи?". В конце концов он согласился на
то, что каан дарует ему жизнь, а он верноподданнически подносит де-
вять лошадей» [Рашид-ад-дин 1960: 96].
Когда отношения хагана и хана достаточно мирные и они между
собой сотрудничают, то источники рисуют совершенно идиллическую
картину. «Те страны, которые во времена Чингиз-хана [еще] не были
покорены, в эпоху Угедей-каана все покорились, и царствование дома
Чингиз-хана и положение его войск укрепилось. Поскольку Чагатай
так жил с кааном, то каан назначил состоять при нем одного из своих
сыновей, Гуюк-хана, и поставил его на должность „кезика", и [Гуюк-
хан] ему служил. Величие Чагатая достигло такой степени, что он
правил улусом и войском, которые ему дал Чингиз-хан, и был в Биш-
балыке полновластным на царском престоле своего государства. Каан
посылал гонцов и совещался с Чагатаем о всех значительных делах
и не начинал их без его совета и одобрения. А тот тоже во всех отно-
шениях шел путем согласия и содействия и рассказывал обо всем, что
у него происходило, о каждом событии, и всегда, когда случалось ка-
кое-нибудь важное, большое дело, являлся на курилтай к казну» [Ра-
шид-ад-дин 1960: 96].
Собственно говоря, каждый хан, приходивший к власти и полу-
чавший трон и власть, становился своего рода демиургом — он созда-
вал (пересоздавал) мир. Ритуал интронизации, проводимый на хурил-
тае, выполнял космогонические функции на сакральном уровне, но
источники непременно подчеркивали изменения и в профанном поле
культуры. «Когда августейшее внимание Менгу-каана освободилось
от неотложных дел и взволнованное государство успокоилось, а цар-
ская власть с согласия всех царевичей была ему вручена, царевичи
и эмиры усиленно просили позволения удалиться в свои юрты. Облас-
кав каждого разными почестями и всякими милостями, он приказал
разъехаться и отправиться по своим становищам. Так как дальность
расстояния и время разлуки с Бату у Берке и Тука-Тимура были боль-
ше [и дольше, чем у других], он [Менгу-каан] отпустил их раньше
[других] и пожаловал их бесчисленными наградами, а вместе с ними
отправил Бату дары и подношения, достойные такого государя. А сы-
новьям Кутана, Кадан-Огула и Мелик-Огула, каждому пожаловал по
орде [вместе] с женщинами из орд и домов казна (Угэдэй-каана, улус
которого был разгромлен Менгу-кааном. — прим. пер.). Затем он от-
пустил с полным почетом и уважением Кара-Хулагу и подарил ему
378
становища его деда, которые захватил дядя его Йису-Менгу, так что
он возвращался с [тем, чего] желало его сердце. Но когда он дошел до
местности Алтая, его настигла смерть, и он не достиг желанной цели.
И других царевичей, нойонов и эмиров отпустил, одарив каждого [по
его] чину и степени» [Рашид-ад-дин 1960: 139-140].
Ситуация в улусе Чагатая также заслуживает внимания, поскольку
довольно отчетливо демонстрирует возникновение конфликта из-за
одновременного функционирования примо- и ультимогенитурного
принципов трансляции власти. У нас нет сведений о том, как Чагатай
разделил свои владения на уделы и передал их своим сыновьям. Мож-
но только предполагать, что правое крыло было выделено старшим
сыновьям, а левое — младшим. Ийсу-Менгу был старшим в левом
крыле, что являлось легитимным обоснованием его претензий на
власть в улусе Чагатая. Но уже «Чагатай этого Кара-Хулагу сделал
наследником престола вместо его отца Мунулуна» [Рашид-ад-дин
1960: 93], поскольку самый старший сын, Мутугэн, был убит еще при
жизни Чагатая. И хотя источник называет Кара-Хулагу самым стар-
шим из детей старшего сына [Рашид-ад-дин 1960: 96], в действитель-
ности он был самым младшим, т.е. главой коренного юрта, и тоже об-
ладал определенными правами на верховную власть в улусе. Кон-
фликт углублялся политикой хаганов: если Гуюк «для противодейст-
вия, которое он оказывал Менгу-каану, послал на царство Чагатаева
улуса Йису-Менгу, сына Чагатая», то, «когда Менгу-каан стал кааном,
он дал Кара-Хулагу ярлык убить Йису-Менгу и как наследнику пре-
стола стать государем того улуса» [Рашид-ад-дин I960: 96-97].
Возможно, механизм передачи власти был таким: сначала она пе-
реходит к старшему левого крыла (Угэдэй), затем должна была вер-
нуться в коренной юрт, поскольку происходит дробление уделов на
крылья в каждом поколении. Необходимо, чтобы верховная власть
постоянно оставалась у престола, поэтому после смерти Угэдэя и его
сына Гуюка, в связи с дроблением улуса на крылья, власть вернулась
в коренной юрт, на территорию младшего сына Чингис-хана — храни-
теля очага рода. Это как раз то, что поддерживает, скрепляет единство
Монгольской империи, — сохранение престола и верховной власти
в коренном юрте. Вот почему, когда Хубилай перенес центр империи
в Пекин, Ариг-Буга, самый младший сын Тулуя, претендовал не толь-
ко на власть в коренном юрте, но и на престол, Но данные свидетель-
ствуют, что никогда младшие не возглавляли политии, хотя, по словам
Угэдэя, Тулуй был старшим [Рашид-ад-дин 1960: 19, 21; 1952а: 141,
173], но в данном случае речь идет о старшинстве сакральном.
Отсутствие реальной государственной структуры внутри монголь-
ского общества привело к тому, что со смертью основателя монголь-
379
ской кочевой империи она перестала существовать как единое целое.
Да и при его жизни отдельные ее части не были ни экономически, ни
политически едины. Но, несмотря на относительную самостоятель-
ность улусов, нельзя не отметить сохранение представлений об их вла-
ствующей элите как о целостной структуре, организованной по иерар-
хическому принципу, вершиной которой был хаган. Общность опре-
делялась принадлежностью глав политий к одному роду, точнее к ко-
ническому клану, механизм трансляции власти в котором не опреде-
лялся лишь примогенитурным принципом. С одной стороны, сохра-
нялся авторитет старшего среди родовичей: «Бату всем царевичам
старшой, и приказания его для всех обязательны... одобренного им мы
никоим образом не преступим» [Рашид-ад-дин 1960: 129]. С другой
стороны, избрание хаганом поднимало авторитет лидера и отдавало
ему в руки все прерогативы по руководству и управлению социумом
и его отдельными членами, что устанавливает другой уровень отно-
шений: «Везир Чинкай сказал: „Судьей Бату является каан"» [там же:
47]. Легитимность верховного правителя утверждал хурилтай, интро-
низация проходила на собрании родовичей и военачальников. В хагане
воплощалась идея единства социума, объединяемого правлением Чин-
гисидов. Рашид-ад-дин, летописец Газан-хана, писал: «Ныне государь
всей земли— Кубилай-каан» [там же: 166]. После смерти Хубилая
титул хагана как показатель верховной власти закрепился за его по-
томками, последним из которых был Лигдан — последний хаган по-
следнего периода военной экспансии монголов (XVI-XVII вв.) и по-
пытки воссоздания кочевой империи.
Хурилтай сородичей сохранял огромное значение как механизм
интеграции [Рашид-ад-дин 1960: 13] при постоянных центробежных
процессах (выступления Кайду [Рашид-ад-дин 1960: 12-13], Ариг-
Буги [Рашид-ад-дин 1960: 12, 135-137, 158-166, 168, 169, 193; 1952а:
183]). Перечнем собравшихся на хурилтай определяются границы
общности и определяются статусы: старшие располагаются справа,
младшие — слева, хаган — в центре.

6. Значение хурилтая в управлении Монгольским улусом

Моделирование пространства всегда начиналось
с хурилтая, на котором собирались лидеры тех общностей, которые
в данный момент готовы были признать нового верховного главу. Так,
первым верховным правителем монголов называется Хабул-хан («все-
380
ми монголами ведал Хабул-хаган» [Козин 1941: 84]), которому насле-
довал Амбагай-хаган, тайджиут, ведавший также всеми монголами
(§ 52). Можно предположить, что в этих коротких сообщениях импли-
цитно позиционируется иная структура: полития представляла собой
союз двух групп — монголов и тайджиутов при лидерстве последних.
После смерти Амбагай-хагана тайджиутов возглавил его старший сын
Кадан: «Всем известно, что мой отец Хамбакай-каан поставил меня во
главе вас и сделал [меня вашим] правителем [хаким]» [Рашид-ад-дин
19526: 40]. Выборы же хана— правителя двухчастной политии затя-
нулись. Интронизация третьего верховного правителя, Хутула-хагана,
как уже говорилось, обозначила изменение структуры общности: речь
уже идет о монгол-тайджиутах, т.е. о возвращении верховной власти
монголам в двойной политии. Напомним, что это было самое первое
описание в «Сокровенном сказании» интронизации с совершением
соответствующих ритуальных действий (§ 57). Первая и вторая интро-
низации Чингис-хана, как было показано выше, также проходили при
участии круга. Можно предположить, что упоминание истоков Онона
во второй интронизации указывает на известный Хорхонах-чжубур
и, как считает И.Рахевилц, на Бурхан-Халдун, который играл сущест-
венную роль в жизни Чингис-хана и где впоследствии он был захоро-
нен [Rachewiltz 2004: 758]. Дополнительным маркером центра стало
знамя (бунчук), являвшееся аналогом дерева.
Аналогично описание хурилтая в «Сборнике летописей»: «В начале
весенней поры (1206 г. — авт.) Чингизхан приказал водрузить белый
девятиножный бунчук и устроил с [присутствием] полного собрания
[полного] величия великий курилтай. На этом курилтае за ним утвер-
дили великое звание „Чингиз-хан", и он счастливо воссел на престол»
[Рашид-ад-дин 19526: 150]; «до этого же времени имя ему было Те-
муджин... В монгольских же летописях как начало его царствования
приводят тот же год, в котором по убиении им Таян-хана, государя
найманов, ему присвоили Чингизхановское прозвание» [там же: 252].
Как видим, во времена Чингис-хана проведение хурилтая инспири-
ровалось его военными успехами и соответственно необходимостью
через участие подчинившихся ему лидеров подтверждения границ
сформированной общности и утверждения статусов, что особенно на-
глядно демонстрируют данные интронизации 1206 г. На этом хурилтае
место в списке 95 нойонов-тысячников, утвержденном Чингис-ханом,
определяло степень их значимости («§ 220 ...я поручил тьму Правого
корпуса ведению Боорчу, а тьму Левого корпуса — Мухалию, коему
присвоил звание го-ван» [Козин 1941: 158]), а перечисление передан-
ных под их управление этнических групп имплицитно очерчивало
и геополитическое пространство новой политии. Закрепление военной
381
структуры дублировалось утверждением за определенными личностя-
ми светских и ритуальных функций. Например, как уже упоминалось,
Тулуй считался светским главой левого крыла и в этом качестве гла-
вой сакрального центра общности. Важнейшим достижением этого
хурилтая было закрепление верховной власти за членами клана Чин-
гис-хана и выделение им уделов.
Уже отмечалось, что термин хурттай в «Сокровенном сказании»
упоминается лишь однажды — в последнем параграфе сочинения,
а Рашид-ад-дин называет собрание лидеров в 1206 г. хурилтаем [Rachewiltz
2004: 758]. Более того, и до Чингис-хана собрания старейшин
или вождей по данным «Сборника летописей» назывались курилтай:
например, совещание родичей и военачальников, которое Кадаан-
тайши устраивает в срязи с войной против Тохтоа-беки, вождя мерки-
тов [Рашид-ад-дин 19526: 38-40]. Причем говорится, что в них не
только участвуют, но и обладают правом голоса юноши-стольники,
чашники [касадаран] [Рашид-ад-дин 19526: 40] и даже харачу. После
смерти Амбагай-хана собрался хурилтай для избрания хана. «На этом
собрании [маджлис] сан их государя ни за кем не был утвержден»
[Рашид-ад-дин 19526: 45], хотя в нем участвовали как члены правяще-
го рода, так и иноплеменники (харачу), которые находились на служ-
бе. После смерти Амбагай-хана гайджиутьг вновь собрались для из-
брания правителя. Матукун-сэчэн сказал: «Я низкий [бад] карачу, ка-
кое право я имею говорить? Вы, государи, изрекайте добрые речи [ва-
шей] мудрости, чтобы мы, карачу, подобно жеребенку, который сосет
двух маток и бывает сыт и упитан, вели привольную жизнь» [там же].
Чингис-хан собрал хурилтай в урочище Тулкул-чэут в Тэмээн-кээр для
обсуждения вопроса о войне с найманским Даян-ханом [Рашид-ад-дин
19526: 146]. В «Юань ши» собрание лидеров по избранию Угэдэя так-
же называется великим хурилтаем.
После смерти Чингис-хана акт интронизации хана остается практи-
чески без изменений: созыв хурилтая, обсуждение кандидатуры, из-
брание претендента. Новым в собрании, пожалуй, можно назвать
только то, что в круг лиц, участвующих в избрании, включаются пре-
жде всего члены рода Чингис-хана, в отличие от предыдущих случаев,
когда в избрании ханом Чингиса перечислялись лидеры разных этни-
ческих групп: «§ 269. В год Мыши (1228) в Келуренском Кодеу-арал'е
собрались все полностью: Чаадай, Бату и прочие царевичи Правой ру-
ки; Отчигин-нойон, Есунге и прочие царевичи Левой руки; Толуй
и прочие царевичи Центра; царевны, зятья, нойоны темники и тысяч-
ники. Они подняли на ханство Огодай-хана» [Козин 1941: 191].
В «Юань-ши» называется другая дата: «Осенью, в восьмой месяц
(1229 г. — авт.) собрались принцы и чиновники на великом хурилтае
382
на Келурене в Хедее Арал и там же возвели Угедея на трон» [Abramovsky
1976: 124]. Более подробное описание церемонии избрания
Угэдэя ханом после того, как около двух лет престол пустовал, дает
Рашид-ад-дин: «Когда ослабли сила и ярость холода и наступили пер-
вые дни весны, все царевичи и эмиры направились со [всех] сторон
и краев к старинному юрту и великой ставке, Из Кипчака — сыновья
Джучи-хана: Урадэ (Орда, — авт.), Бату, Шейбан, Берке, Беркечар,
Бука-Тимур; из Каялыка— Чагатай со всеми сыновьями и внуками;
с востока— их дяди; Отчигин, Бильгутай-нойон и их двоюродный
брат Илджидай-нойон, сын Качиуна, — со всех сторон в местность
Келурен явились эмиры и сановники войска. Тулуй-хан, почетные
прозвища которого Еке-нойон и Улуг-нойон, — глава дома и коренно-
го юрта своего— был уже там. Все упомянутое общество трое суток
было занято удовольствиями, собраниями и развлечениями. Затем ве-
ли разговоры о делах государства и царствования. Согласно завеща-
нию Чингиз-хана достоинство казна утвердили за Угедей-кааном.
Сначала сыновья и царевичи единодушно сказали Угедей-каану:
„В силу указа Чингиз-хана тебе нужно с божьей помощью душой от-
даться царствованию, дабы дальние и ближние, тюрки и тазики [все]
подчинились и покорились [твоему] приказу". Угедей-каан сказал:
„Хотя приказ Чингиз-хана действует в этом смысле, но есть старшие
братья и дяди, в особенности старший брат Тулуй-хан"... После убеди-
тельных просьб и многих увещеваний Угедей-каан счел необходимым
последовать повелению отца и принять указания братьев и дядей и дал
согласие. Все сняли с головы шапки и перекинули пояса через плечо.
ß хукар-ил, то есть в год Быка, соответствующий месяцам 6)6 г.х.
[19 марта 1219 — 7 марта 1220 г, н.э.], Чагатай-хан взял Угедей-каана
за правую руку, Тулуй-хан за левую руку, а дядя его Отчигин за чрес-
ла и посадили его на каанский престол. Тулуй-хан поднес чашу, и все
присутствующие внутри и вокруг царского шатра девять раз прекло-
нили колена и нарекли его кааном. Казн приказал представить богат-
ства сокровищниц и оделил каждого из родных и чужих, соплеменни-
ков и воинов соразмерно своему великодушию. И когда он кончил
пировать и дарить, то приказал, согласно их обычаю и правилу, после-
дующие три дня раздавать пищу ради души Чингис-хана. Выбрали
сорок красивых девушек из родов и семей находившихся при нем
эмиров и в дорогих одеждах, украшенных золотом и драгоценными
камнями, вместе с отборными конями принесли в жертву его духу»
[Рашид-ад-дин I960·. 19].
Аналогичный обряд был совершен при избрании Гуюка. Избранию
предшествовал хурилтай, который после смерти Угэдэя собрала в Да-
лан-дава (Далан Балжут) Турахина, чтобы посадить на трон Гуюка
383
[Abramovsky 1976: 151]. «Осенью, в седьмой месяц Гуюк взошел
на трон в местности на реке Онгин южнее Каракорума» [там же].
В третьей части «Юань-ши» местом коронования Гуюка названа мест-
ность Ормэгэлту — летняя резиденция Угэдэя (у Рубрука — Шира Ор-
до) [Abramovsky 1979: 43]. «Тогда, исполнив обряд шаманства (в пер-
сидском тексте— камлание, суть которого неясна. — авт.), все царе-
вичи сняли шапки, развязали кушаки и посадили его на царский пре-
стол. [Это произошло] в морин-ил... [24 сентября — 23 октября 1245 г.]»
[Рашид-ад-дин 1960: 119].
Существуют описания европейцев, присутствовавших при провоз-
глашении ханом Гуюка. Плано Карпини разделяет процесс на две час-
ти, происходившие в разных местах. Сначала четыре недели они про-
вели у Туракины, где был воздвигнут шатер, вмещавший более двух
тысяч человек, который был окружен деревянной расписной оградой
с двумя воротами: через одни проходил только император, через дру-
гие все, кто был допущен к участию в собрании, а именно вожди. Все
другие не могли приближаться даже к коновязи, которая находилась
на расстоянии двух полетов стрелы. «И мы полагаем, — пишет Плано
Карпини, — что там справляли избрание, но там его не обнародовали.
И об этом можно было догадываться главным образом потому, что
всякий раз, как Куйюк выходил там из шатра, то, пока он пребывал
вне ограды, пред ним всегда пели, а также наклоняли какие-то краси-
вые прутья, имевшие вверху багряную шерсть (туг! — авт.). Этого не
делали ни перед каким другим вождем. А ставка эта, или двор, имену-
ется ими Сыра-Орда... Отправившись отсюда, мы все вместе поехали
на другое место, за три или четыре дневки. Там на одной прекрасной
равнине, возле некоего ручья между горами (урочище Анги-сум-толи,
названное в „Юань-ши" Онгин. — авт.), был приготовлен другой ша-
тер, называемый у них Золотой Ордой. Там Куйюк должен был вос-
сесть на престол в день Успения нашей Владычицы, но из-за выпав-
шего града... это было отложено. Шатер же этот был поставлен на
столбах, покрытых золотыми листами и прибитых к дереву золотыми
гвоздями, и сверху и внутри стен он был крыт балдакином, а снаружи
были другие ткани. Там пробыли мы до праздника блаженного Вар-
фоломея (24 августа 1246г.— авт.), в который собралась большая
толпа и стояла с лицами, обращенными к югу. Были некоторые, кото-
рые находились от других на расстоянии полета камня, и продвига-
лись все дальше и дальше, творя молитвы и преклоняя колена к югу...
Это они делали долго, после чего вернулись к шатру и посадили Куй-
юка на императорском престоле, и вожди преклонили пред ним коле-
на. После этого то же сделал весь народ, за исключением нас, которые
не были им подчинены» [Плано Карпини 1957: 75-76]. И еще: «Уда-
384,
лившись оттуда, мы прибыли к другому месту, где был раскинут изу-
мительный шатер... Был также воздвигнут высокий помост из досок,
где был поставлен трон императора. Трон же был из слоновой кости,
изумительно вырезанный; было там также золото, дорогие камни, если
мы хорошо помним, и перлы; и на трон, который сзади был круглым,
взбирались по ступеням» [там же: 77].
Совершенно другие детали интронизации Гуюка отмечаются в рас-
сказе Симона Сен-Кентина, который сам не присутствовал на этой
церемонии, но слышал о ней, вероятно, от спутника Плано Карпини
Бенедикта: «Все бароны собрались, они поставили золоченое сидение
в середину и посадили этого Гога (т.е. хана) на него и положили меч
перед ним и сказали: „Мы желаем, мы просим, мы приказываем, что-
бы ты владычествовал над всеми нами". И он сказал им: „Если вы хо-
тите, чтобы я царствовал над вами, то готовы ли все до одного делать
то, что я прикажу, приходить, когда бы я ни позвал, итти туда, куда
я пошлю вас, предать смерти всякого, кого я прикажу?" Они отвечали,
что они будут. Тогда он сказал им: „Мой яриказ будет мой меч".
С этим они все согласились. Тогда они положили кусок войлока и по-
садили его на него, говоря: „Смотри вверх и познай бога, и смотри
вниз и увидишь войлок, на котором сидишь. Если ты будешь хорошо
управлять своим королевством, будешь щедр и будешь поступать
справедливо и почитать каждого из князей соответственно его рангу,
то будешь царствовать во славу, весь мир преклонится перед твоим
правлением и господь пошлет тебе все, что ты пожелаешь в сердце
твоем. Но если ты будешь делать противное, то будешь несчастен, от-
вержен и беден так, что этот войлок, на котором ты сидишь, не будет
оставлен тебе". После того как это сказали, бароны посадили жену
Гога на войлок, и вместе с ними обоими, сидящими там, они подняли
их вверх от земли и провозгласили их громогласными криками: „Им-
ператор и императрица всех татар"» [там же: 219].
После смерти Гуюка проблема легитимности занятия престола вла-
сти в Монгольской империи встала особенно остро, поскольку часть
потомков Чингис-хана была за сохранение верховной власти за потом-
ками Угэдэя: «Часть царевичей из дома казна (Угэдэя. — авт.) и Гу-
юк-хана, Йису-Менгу (сын Чагатая. — авт.) и Бури (сын Мутугэна,
внук Чагатая. — авт.), потомки Чагатая, по этому поводу (избрание
хаганом Мунке. — авт.) чинили отказ и в том деле создавали отлага-
тельство под тем предлогом, что ханское достоинство должно [при-
надлежать] дому казна и Гуюк-хана» [Рашид-ад-дин 1960: 130]. Но
Бату, старший в клане, требовал назначения хаганом Мэнгу, сына Ту-
луя. Правда, источник объясняет это тем, что Мэнгу своим умом
и способностями произвел впечатление на Бату, когда приехал к нему
13 — 3699 385
в Кипчакскую степь. Эксплицитно же причина избрания Мэнгу ханом
выражена словами Бату: «„В настоящее время подходящим и достой-
ным царствования является Менгу-каан. Какой другой есть еще из ро-
да Чингиз-хана царевич, который смог бы при помощи правильного
суждения и ярких мыслей владеть государством и войском? [Один]
только Менгу-каан. сын моего милого дяди Тулуй-хана, младшего сы-
на Чингиз-хана, владевшего великим юртом. А известно, что согласно
ясе и обычаю монголов место отца достается меньшему сыну, поэтому
[все] предпосылки для вступления на царство у Менгу-каана". Когда
Бату окончил эту речь, он разослал гонцов к женам Чингиз-хана, к же-
нам и сыновьям Угедей-каана, к жене Екэ-нойона Соркуктани-беги
и к другим царевичам и эмирам правого и левого крыла [сказать]: „Из
царевичей [только один] Менгу-каан видел [своими] глазами и слы-
шал [своими] ушами ясу и ярлык Чингиз-хана; благо улуса, войска
и нас, царевичей, [заключается] в том, чтобы посадить его на каанст-
во". И он приказал, чтобы братья его — Орда, Шейбан, Берке — и весь
род Джучи, а из царевичей правого крыла Кара-Хулагу из потомков
Чагатая — все они собрались и несколько дней пировали» [Рашид-ад-
дин 1960: 130]. Мэнгу, как это было принято, отказывался, а после
ссылки на авторитет Сайн-хана как старшего согласился. После чего
«Бату, как обычно принято среди монголов, поднялся, а все царевичи
и нойоны в согласии распустили пояса и, сняв шапки, стали на колени.
Бату взял чашу и установил ханское достоинство на своем месте; все
присутствующие присягнули [на подданство], и было решено в новом
году устроить великий хурилтай. С этим намерением каждый отпра-
вился в свой юрт и стан, и молва об этой благой вести распространи-
лась по окрестным областям. Затем Бату приказал своим братьям Бер-
ке и Бука-Тимуру отправиться с многочисленным войском вместе
с Менгу-кааном в Келурен, столицу Чингиз-хана, и в присутствии всех
царевичей, устроив курилтай, посадить его на царский трон» [там же].
И именно Бату приказал Берке, своему представителю, присутство-
вавшему в коренном юрте по поводу избрания хагана, ускорить про-
ведение хурилтая по интронизации Мэнгу: «Ты его посади на трон,
всякий, кто отвратится от ясы, лишится головы» [Рашид-ад-дин I960:
131]. И это несмотря на то, что не хотели в нем участвовать сторонни-
ки дома Угэдэя, воображая, что без них дело хурилтая не двинется
вперед. Дополнительным доводом легитимности Мэнгу в качестве
хагана было, как говорилось выше, его знание ясы.
И Мэнгу все-таки был избран ханом. «Одним из доказательств его
[Менгу-каана] увеличивающегося ежедневно счастья было следую-
щее: в течение тех нескольких дней небо в тех местах было закрыто
покровом туч, шли непрерывные дожди и никто не видел лика солнца.
386
Случайно в тот самый час, который звездочеты избрали и [в который]
хотели сделать астрономические наблюдения, — солнце, мир осве-
щавшее, появилось вдруг из-за туч и небо открылось в пространстве,
равном телу солнца, так что звездочеты с легкостью определили высо-
ту [планеты] над горизонтом. Все присутствующие— упомянутые
царевичи, старшие достопочтенные эмиры, главы родов и бесчислен-
ные войска, которые находились в тех пределах, — все сняли с головы
шапки и повесили пояса [себе] на плечи. В год кака-ил, который явля-
ется годом Свиньи, павший на месяц за-ль-када 648 г. х. [25 января —
23 февраля 1251 г. н.э.], в Каракоруме, что был столицей Чингис-хана,
Мэнгу-каана посадили на престол верховной власти и трон царствова-
ния. Эмиры и войска, [стоявшие] вне ставки, также вместе с цареви-
чами девять раз преклонили колени» [Рашид-ад-дин 1960: 132]. Со-
гласно «Юань-ши», князья, собравшиеся в Хедее Арале в шестом ме-
сяце 1251 г., объявили его императором, тогда как возведение Мункэ
на трон произошло на реке Окон [Abramovsky 1979: 17].
О том, что хурилтай по поводу интронизации был символическим
актом моделирования границ общности, свидетельствует тот факт, что
от каждого члена дома Чингис-хана требовалось его присутствие, что
проявилось в преддверии возведения на престол Мэнгу: «Когда тот
год пришел к концу, разослали во все стороны гонцов, чтобы близкие
и родичи собрались в местности Келурен...: „Большинство [цареви-
чей] дома Чингис-хана собралось, а дело [созыва] курилтая до сего
времени стоит из-за вас, уклоняться [от этого] и отказываться невоз-
можно; если вы помышляете о единодушии и единении, то [вам] сле-
дует прибыть на курилтай, дабы с [общего] согласия было устроено
дело государства1'» [Рашид-ад-дин 1960: 131]. То, что именно предста-
вители дома Чингис-хана — царевичи должны были принимать уча-
стие в интронизации, подчеркивается в каждом случае.
Важным условием интронизации являлось и место, где состоялся
хурилтай, ведь оно маркировало центр манифестируемой общности.
Неслучайно этот мотив звучал в отказе части Чингисидов явиться к Би-
ту на интронизацию Мэнгу: «Бату в то время, когда Гукж-хан умер,
страдал болезнью ног и как старший брат разослал во все стороны гон-
цов одного за другим с приглашением соплеменников и родичей, дабы
все царевичи прибыли сюда и, образовав курилтай. „кого-нибудь од-
ного, способного, которого признаем за благо, посадили на трон". По-
томки Угедей-каана, Гуюк-хана и Чагатая отклонили [приглашение]:
„Коренной-де юрт и столица Чингиз-хана — Онон и Келурен, и для нас
необязательно идти в Кипчакскую степь"» [Рашид-ад-дин 1960: 129].
Действительно, интронизацией 1206 г. Чингис-хан перекодировал
социокультурное и геополитическое пространство региона, перенеся
13· 387
сакральный центр своей политии на Орхон-Керулен с северо-востока,
что можно предположить, исходя из данных «Сборника летописей«
о территории расселения братьев Чингис-хана: «Юрт и стойбище
Есунгу и рода Джочи-Касара5 (следующий после Темучжина сын
Оэлун, — авт.) находятся внутри Монголии на северо-востоке, в пре-
делах Эргунэ и Кулэ-наура (современное озеро Далай-нор/Хулун-нор
вблизи ж.-д. станции Маньчжурия. — прим. пер.) и Килара (возможно,
река Хайлар. — прим. пер.), поблизости от места юрта Джибу, сына
Отчи-нойона и его внука Тукучара» [Рашид-ад-дин 19526: 52]. Их тер-
ритория маркировалась выше.
И, как свидетельствуют источники, локализация престола станови-
лась значимым символом принадлежности власти к определенной вет-
ви потомков Чингис-хана. Так, если Угэдэй еще короновался на Керу-
лене, что символизировало его приверженность дому Чингис-хана, то
интронизация Гуюка в Шира Ордо (летней резиденции Угэдэя южнее
Каракорума) переводила сакральный центр общности в дом Угэдэя.
Именно поэтому настаивал Бату на возвращении престола Мэнгу —
потомку младшего сына Чингис-хана Тулуя, на территории которого
был родовой очаг и престол.
В свою очередь, Мэнгу, уходя в поход на Китай, выделил террито-
рию коренного юрта самому младшему сыну Тулуя — Ариг-Буге: «Во
главе войск и орд монголов, которые оставались, он поставил [своего]
младшего брата Арик-Буку, препоручил ему улус и оставил у него
своего сына Урунташа» [Рашид-ад-дин 1960: 145]. Это стало основа-
нием претензий Ариг-Буги на власть и его конфликта с Хубилаем:
«Так как Кубилай-каан находился в области Нянгас, а Хулагу-хан —
на западе в областях тазиков и от них до столицы расстояние было
большое, то Ариг-Бука, когда услышал известие о смерти брата, поза-
рился на трон и царство. Эмиры и приближенные побуждали его к то-
му, пока он не восстал против Кубилай-каана» [Рашид-ад-дин 1960:
148]. Состоялось два хурилтая по избранию хагана: один— в Яйлаг-
Алтае — посадил на трон Ариг-Бугу, другой состоялся на территории
Китая (в городе Каймин-фу), где престол был передан Хубилаю.
С этого времени интронизация верховного правителя Монгольской
империи не была связана с коренными монгольскими территориями,
она проходила в Китае, тогда как Монголия становилась правым кры-
лом вновь образованного правящего дома. Так, Тимур-хаган также
был посажен на трон «в городе Каймин-фу» [Рашид-ад-дин 1960: 206].
Последним общим для всех интронизационных ритуалов фактом
было время года, когда они проходили. Согласно «Юань-ши», Угэдэй
был возведен на престол в восьмом месяце 1229 г. [Abramovsky 1976:
126], Гукж — в седьмом месяце [там же: 151]. Рашид-ад-дин указыва-
ет дату коронования Гуюка: 24 сентября — 23 октября 1245 г. [Рашид-
ад-дин 1960: 119], а Плано Карпини — 24 августа 1246 г. [Плано Кар-
пини 1957: 76]. Интронизация Мэнгу-хагана, согласно «Сборнику ле-
тописей», проходила 25 января — 23 февраля 1251 г. Но там же сооб-
щается, что перед обрядом шли непрерывные дожди [Рашид-ад-дин
1960: 132], что вряд ли возможно в январе. Более вероятной может
быть дата, указанная в «Юань-ши»,— шестой месяц 1251 г. [Abramovsky
1979: 17]. Есть упоминание времени года и хурилтаев, соби-
раемых окказионально: «осенью упомянутого года (Курицы, 4 сентяб-
ря 1236 — 23 августа 1237 г. н.э. — авт.) все упомянутые там цареви-
чи (сыновья Джучи — Бату, Орда и Берке, сын Угедей-каана — Кадан,
внук Чагатая — Бури и сын Чингиз-хана — Кулкан. — авт.) сообща
устроили курилтай и, по общему соглашению, пошли войною на рус-
ских»; «весной прибыл на курилтай к Токтаю» [Рашид-ад-дин 1960:
38,68].
С одной стороны, причиной проведения хурилтаев в конце лета или
осенью мог быть климат: зимой передвигаться на верховых лошадях
довольно сложно. Поэтому сбор назначался с наступлением тепла:
«Когда ослабли сила и ярость холода и наступили первые дни весны,
все царевичи и эмиры направились со [всех] сторон и краев к старин-
ному юрту и великой ставке» [Рашид-ад-дин 1960: 18-19] нахурилтай
по интронизации Угэдэя. Но, с другой стороны, конец лета— осень
мог быть и ритуальным временем — временем начала года. Подтвер-
ждением этого может служить то, что осень (конец августа— сен-
тябрь) в тексте персидского автора об избрании Гуюка называется
весной (в этом контексте, как начало года): «Когда наступила весна
года Лошади, случившаяся... [26 августа— 23 сентября 1245 г. н.э.],
царевичи и эмиры правого и левого крыла прибыли каждый со своими
подчиненными и приверженцами» [Рашид-ад-дин 1960: 118]. Это объ-
ясняет и весенний хурилтай, с которым был связан Токтай.
Ритуальный аспект хурилтая подтверждают данные из «Сборника
летописей» о собрании Кадан-тайши, старшего сына Амбагай-хана, по
поводу предстоящей войны с Тохтоа-беки, главой меркитов. Когда
прибыли послы последнего, «Кадан-тайши собрал всех своих эмиров
и поставил много кумыса... Кадан сказал: „Я отделил свой молодняк
и, полностью выдоив их маток, поднес вам"» [Рашид-ад-дин 19526: 38].
Безусловно, кроме практических функций — подтверждения гра-
ниц общности, когда все участники, правитель и подданные, берут на
себя определенные обязательства, — хурилтай выполнял и функции
символические. Согласно традиционным представлениям, в данном
ритуале многократно воспроизводится центр, который рассматривает-
ся как место соприкосновения Неба и Земли, как «пуп Земли». Прежде
389
всего это касается мест проведения ритуалов, происходящих, как пра-
вило, у горы, у реки, под дереном. Кроме того, позже в ритуал вводят-
ся артефакты, ныражающие идею центра: копье, бунчук, трон и т.д.
И сам пранител!, является обладателем харизмы (суяы))), растущей из
Земли до Неба. Нажпымм для стабильного функционирования мон-
гольского социума были коллсктинные периодические обряды, в кото-
рых путем повторения архетипического космогонического акта воз-
рождался порядок через утверждение центра. Неслучайно в хурилтае
по избранию верховного правителя участвуют прежде всего старшие:
старейшины, вожди и поенные предводители, т.е. люди избранные.
Непременной составляющей ритуала являются действия, указываю-
щие на его связь с культом Неба, сыном которого был верховный пра-
витель, — снятие шапок и развязывание поясов. В этом обряде отра-
зились представления монголов о связи харизмы с головным убором,
когда шапка выступает не как часть обыденной одежды, а как атрибут
правителя. Можно вспомнить о шапке, которую Чингис-хан снял при
обряде девятикратного поклонения восходящему солнцу. В «Сокро-
венном сказании» (§ 255) сообщается, что необходимым условием на-
следования власти Угэдэем являлось получение наставлений о Вели-
кой шайке Чингис-хана.
Действия перечисленных лиц в контексте представлений о прису-
щей избранным сакральной субстанции умножают ее эффективность,
а жертвоприношение сорока девушек активизирует харизму в момент
установления контакта нового правителя с космосом, т.е. в момент,
аналогичный акту первотворсния.
Представляется, что следующие действия: возведение бунчуков
или их аналогов, поднятие на войлоке, посажение на трон, развязыва-
ние поясов и снятие шапок — прежде всего имели целью связь между
мирским и сакральным в контактных зонах. Как развязывание пояса
снимало ограничение действия харизмы пределами своего тела (пояс
был границей, защищавшей тело от проникновения в него «чужого»,
вредоносного), так и снятие шапки открывало темя, что давало воз-
можность харизме обеспечивать контакте космосом. Другой стороной
этого действия, ради чего и совершался обряд, являлось получение
блага в пазуху и подмышки (ср. «как у Христа за пазухой») и в шапку.
Царевичи как представители рода Чингис-хана являлись обладателями
харизмы, что и определяло идентичность их действий действиям Чин-
гис-хана в обряде поклонения солнцу. Приход к власти нового хана
символизировал установление нового порядка, поскольку хан с момента
избрания становился сакральной субстанцией, обеспечивавшей гармо-
нию, причем участие в обряде перечисленных выше лиц усиливало его
харизму, что способствовало большей стабильности в социуме.
390
Ритуальная функция хурилтая проявлялась и в другом типе ини-
циационных обрядов — новогодних. Достаточно сложно восстановить
новогодний ритуал поэтапно, но можно отметить его важнейшие мо-
менты. Н.Я.Бичурин сообщает: «...Ежегодно в новый год князья соби-
раются в ханскую орду во храм предков» [Бичурин 1828: 188]. Оче-
видно, именно об этом сообщается и в «Сокровенном сказании»:
«§ 70. В ту весну обе супруги Амбагай-хагана, Орбай и Сохатай, езди-
ли на кладбище, в „Землю Предков". Оэлун-учжин тоже поехала, но
приехала поздно, опоздав при этом не по своей вине. Тогда Оэлун-
учжин, обращаясь к Орбай и Сохатай, сказала: „Почему вы заставили
меня пропустить и жертвоприношение предкам, и тризну с мясом
и вином?"» [Козин 1941: 88]. Как и в ритуале избрания Хутулы ханом
под развесистым деревом в Хорхонах-джубур, здесь также среди уча-
стников обряда упоминаются тайчжиуты и монголы вместе, т.е. можно
говорить о них как об общности, совершавшей обряд, аналогичный
тайлгану, где в заключение между участниками обряда производится
раздел мяса жертвенного животного и вина. «Новый год — время пе-
рехода, борьбы жизни со смертью, блага со злом, победы жизни, воз-
рождения времени и космоса, а также всяких основ человеческого су-
ществования. Это также период прорицаний и приемов по обеспече-
нию благополучия на весь год» [Кабзиньска-Ставаж 1983: 295].
У нас нет полного описания новогоднего ритуала средневековых
монголов, но, безусловно, ведущим в нем был обряд жертвоприноше-
ния Небу, поскольку именно благодаря ему происходит возрождение
жизни. В «Юань-щи» имеются следующие указания на поездки Мункэ
в Ормэгэлту, местность, связанную в представлениях монголов с са-
кральностью. «Осенью 1253 г. Мункэ прибыл в Гур-нор (= Куку-нор)
южнее Ормэгэлту» [Abramovsky 1979: 22]. «В этом году (1254) при-
звал [император] принцев на хурилтай западнее Кукунора. Там он
провел на горе Jih-ybe-shan жертвоприношение Небу» [там же: 23].
«Летом [1255г.] отправился император в Ормэгэлту» [там же: 24].
«Осенью 1257г. Мункэ приехал в Гур-нор и провел жертвоприноше-
ние Небу кумысом» [там же: 26]. Можно предположить, что, даже ко-
гда в тексте не указана цель поездки, ею являлось совершение обряда.
Описание одного такого обряда дает Марко Поло: «Двадцать ось-
мого августа, всегда в этот день, великий хан уезжает из того города
и из того дворца, и вот почему: есть у него порода белых коней и бе-
лых кобыл, белых как снег, без всяких пятен, и многое их множество,
более десяти тысяч кобыл. Молоко этих кобыл никто не смеет пить,
только те, кто императорского роду, то есть роду великого хана...
А когда белые кони проходят, кланяются [им] как бы большому гос-
подину, дороги им не пересекают, а ждут, чтобы они прошли, или за-
391
бегают вперед. Сказали великому хану звездочеты и идолопоклонни-
ки, что должен он каждый год 28 августа разливать то молоко по зем-
ле и по воздуху — духам пить, и духи станут охранять его добро,
мужчин и женщин, зверей и птиц, хлеб и все другое» [Книга Марко
Поло 1955: 96]. Темучжин смог бежать из плена тайчжиутов, когда
«§ 81. ... 16-го числа Первого летнего месяца, по случаю праздничного
дня полнолуния, Тайчжиуты праздновали веселым пиршеством на
крутом берегу Онона и расходились, когда уже заходило солнце» [Ко-
зин 1941: 92].
Заметим, что монголы проводили подобные обряды не только
в момент восшествия на престол нового хана и на новый год, но
и в случае каких-либо несчастий. «В начале года [1256] на севере был
сильный шторм, летели песок и камни, светлый день потемнел. Импе-
ратор собрал на хурилтай принцев и чиновников в Ормэгэлту, где
в течение шестидесяти дней угощал их и одаривал золотом и тканями
за их службу» [Abramovsky 1979: 25]. Отдельные детали описания об-
ряда (место проведения, одаривание подданных, которое всегда про-
изводится после завершения ритуала) позволяют предположить, что
оно частично воспроизводит ритуал, который проводится, когда воз-
никает опасность хаоса и возрождение возможно через воссоздание
жизни заново.
Для кочевников было актуальным общественно значимые события
проводить в коренном юрте, который был связан с местом захороне-
ния предков. Например, это было во времена Огуз-хана, который, за-
вершив завоевание, возвратился в Ортак и Кортак, «которые были его
коренным юртом. Когда Огуз прибыл туда, он созвал великое собра-
ние, разбил золотой и чрезвычайно высокий шатер и устроил большое
пиршество, такое, что, как рассказывают, на этом пиру убили девять-
сот кобылиц и девяносто тысяч голов баранов» [Рашид-ад-дин 1952а:
86]. Место расположения ставки, как правило, обладало наивысшей
сакрапьностью, поэтому, когда хотели подчеркнуть нелегитимность
правителя, могли вербально десакрализовать его личную территорию.
Так, Кутула-хан сказал Есугэю по поводу Он-хана: «...не попавши
стрелою в горного быка, сделал своею ставкою ослиную могилу» [Ра-
шид-ад-дин 1952а: 86].
С усилением власти Чингис-хана, а впоследствии его потомков ху-
рилтай приобретает характер семейного совета с участием ближайше-
го окружения, состоящего из военных сподвижников, который соби-
рался для интронизации очередного претендента или для определения
направления очередного военного похода. Хурилтаем назывались
и ежегодные собрания представителей правящего рода для проведения
необходимых новогодних обрядов. Собрание властной элиты Мон-
392
гольской империи было тем механизмом, благодаря которому хаган
выполнял функцию медиатора между социумом и космосом. Интерес-
но, что китайцам подобный коллективный способ обсуждения и при-
нятия решений был чужд. Для их политической культуры была харак-
терна индивидуальная ответственность, которая возлагалась на стар-
шего в иерархии бюрократа. Китайцы даже создали особый термин
юаньцзо (букв, «сидеть в круге») для обозначения подобных совеща-
ний. Это, по мнению Г.Франке, явилось причиной определенного ад-
министративного беспорядка и дестабилизации системы принятия ре-
шений [Franke 1981: 105-106, 112].
Но кроме выполнения важнейших для традиционного общества
функций — ритуальных, о которых говорилось выше, хурилтай имел
и практическое значение: в дополнение к решению окказиональных
проблем наследования власти в круг его непременных обязанностей
входило судопроизводство. Перед восшествием на престол Гуюка Ку-
дэн говорил: «В скором времени будет курилтай, я их приведу туда
вместе с собой, и их вина будет расследована в присутствии родичей
[наших] и эмиров, и они получат за нее достойное наказание и кару»
[Рашид-ад-дин 1960: 116]. Специально могли собирать хурилтай для
слушания ясы. После того как в год Лошади каан возвратился после
завоевания областей Хитая, «в местности Талан-даба, устроив собра-
ние, сделал курилтай. В этом году, году Барана (1235 г.— авт.), он
захотел собрать еще раз всех сыновей, родственников и эмиров и за-
ставить их вновь выслушать ясу и постановления. Все явились соглас-
но приказу. Всех он отличил разного рода пожалованиями и милостя-
ми. Целый месяц беспрерывно родственники в согласии пировали
с раннего утра до звезды, и по принятому обычаю, все богатство, ко-
торое было собрано в казнохранилищах, он, каан, раздарил собрав-
шимся. Когда закончили пиры и развлечения, он обратился к устрое-
нию важных дел государства и войска. Так как некоторые окраины
государства еще не были полностью покорены, а в других областях
действовали шайки бунтовщиков, он занялся исправлением этих дел.
Каждого из родственников он назначил в какую-нибудь страну, а сам
лично намеревался направиться в Кипчакскую степь» [Рашид-ад-дин
1960: 35]. Ниже будет показано, что присутствие светских правителей
и военачальников было обязательным на ежегодных хурилтаях, где
повторение постановлений и законов становилось непременной ча-
стью этих собраний.
393

7. Формы права и судопроизводство

На вопрос о принципах регулирования монгольско-
го общества в Империи Чингис-хана, о характере предписаний, кото-
рыми они определялись, следует обратить особое внимание. Уже не-
однократно упоминалось, что важнейшим механизмом, способство-
вавшим стабилизации Монгольской империи, были правила и законы,
установленные Чингис-ханом. Правовое поле империи регулировалось
не только ясой, как это обычно представляется исследователями, ко-
торые, как правило, подчеркивали законодательную инициативу Чин-
гис-хана. И в данном контексте яса интерпретируется как свод законов
гражданского характера, выходящий за рамки обычного права, а Чин-
гис-хан выступает в роли творца гражданского кодекса.
В исторической реальности круг текстов, которые могли служить
монголам руководством в их деятельности в качестве правовых норм,
значительно шире: бипш (bilig), засак (jasay = яса), зарлик (jarliy), йо-
сун (yosun), тору (törü), уг (üge)6. Значение некоторых терминов не
вызывает сомнений. Так, слово уг является одной из фольклорных
форм, содержащих наставления или поучения, которая, как вытекает
из текста «Сборника летописей», довольно часто используется в пени-
цитарной практике. Зарлик всеми учеными понимается как приказ,
указ, распоряжение [Рахевилц 1993: 97; Ratchnevsky 1983: 166]. В до-
полнение приведем наблюдение И. де Рахевилца, который отмечает,
что именно это слово часто встречается в известных ему надписях
квадратным письмом, тогда как засак не встречается вовсе. Точно так
же в надписи уйгурским письмом 1362 г. зарлик (императорский указ)
упоминается неоднократно, а засак — только один раз [Рахевилц
1993: 97].
Достаточно ясно и значение слова билик. Б.Я.Владимирцов сказал,
что билики представляют собой собрания (сборник) высказанных Чин-
гис-ханом по разному поводу мыслей, поучений и т.п., «которые были
составлены постепенно, причем записывалось, конечно, только то, что
было угодно самому хагану» [Владимирцов 1992: 49].
Рашид-ад-дин подчеркивает важность биликов в социально-поли-
тической практике Монгольской империи, прежде всего важность их
знания старшим — хаганом. «Монголы заимствовали у китайцев обы-
чай, по которому записывались изречения ханов и после их смерти
издавались; разумеется, такие записи делались только тогда, когда хан
сам желал этого, стараясь в таких случаях облечь свои слова в рифмо-
ванную прозу. Эти изречения назывались тюркским словом „билик"
(знание); билики Чингис-хана были предметом преподавания; в Китае
394
один раз вопрос о престолонаследии был решен в пользу того претен-
дента, который обнаружил более основательное знание этих биликов»
[Рашид-ад-дин 1960: 7]. В качестве примера он приводит конкретный
случай, когда после смерти Хубилай-хагана борьба за престол развер-
нулась между Тимур-хаганом и Камалой, его старшим братом. Осно-
ванием для победы первого стали слова Хубилай-хагана: «„Мудрый
каан, т.е. Кубилай-каан, приказал, чтобы на престол воссел тот, кто
лучше знает билики Чингис-хана"».
Билики, как и яса, содержали в себе нормы поведения, знакомство
с которыми, особенно для военной и властвующей элиты, было необ-
ходимым. Чингис-хану приписываются следующие слова: «Только те
эмиры туманов, тысяч и сотен, которые в начале и конце года прихо-
дят и внимают биликам Чингис-хана и возвращаются назад, могут
стоять во главе войск. Те же, которые сидят в своем юрте и не внима-
ют биликам, уподобляются камню, упавшему в глубокую воду, либо
стреле, выпущенной в заросли тростника, [и] тот и другая бесследно
исчезают. Такие люди не годятся в качестве начальников» [Рашид-ад-
дин 19526:260].
В «Сборнике летописей» сохранились названия глав, содержания
которых в тексте нет. Они посвящены законодательной деятельности
потомков Чингис-хана. Упоминается Джучи-хан, которому приписы-
вается текст «о прекрасных притчах, назиданиях, приговорах, которые
он изрекал» [Рашид-ад-дин 1960: 87], Чагатай говорил «о притчах
и биликах, кои он изрекал» [там же: 102], Тулуй-хан— «о притчах
и биликах, кои он изрекал, о хороших приговорах и указах, которые он
издавал» [там же: 113], Гуюк-хан — «о биликах, кои он изрекал; о хо-
роших приговорах и указах, которые он издавал» [там же: 122]. Даже
когда речь идет о Чингис-хане, часть текста, посвященная его поуче-
ниям, называется «Повествования о Чингиз-хане относительно его
похвальных свойств, душевных качеств, его избранных [отмененных]
обычаях, о прекрасных притчах, словах и биликах, которые он сказал
по каждому определенному случаю и повелел [принять к исполне-
нию]...» [Рашид-ад-дин 19526: 259]. И начинается этот текст словами:
«Чингиз-хан сказал: „Народ, у которого сыновья не следовали били-
кам отцов, а их млодшие братья [ини] не обращали внимания на слова
старших братьев [ака]... пренебрегали обычаем [йусун] и законом [йа-
са]...". Вот такие неупорядоченные и безрассудные народы, как толь-
ко взошло счастье Чингиз-хана, подчинились ему, и его чрезвычайно
строгая яса водворила у них порядок» [Рашид-ад-дин 19526: 259].
Эта часть текста «Сборника летописей» позволяет предположить,
что понятие билики имело более широкий смысл, чем другие, обозна-
чавшие правовые нормы монголов. Значение термина амбивалентно.
395
С одной стороны, билики могут быть одним из жанров фольклора —
максимы, нравоучительные четырехстишия с характерным для них
параллелизмом, например «Оюун тулхуур» («Ключ разума»). Тогда
билики не носили характера закона или указа (т.е. неисполнение их
было ненаказуемым) и имели лишь морально-нормативный аспект.
Авторитет морально-этическим нормам придавала ссылка на Чингис-
хана, который в рамках традиционной культуры выступал как куль-
турный герой — создатель этих предписаний. С другой стороны, это
понятие могло включать и другие смыслы. Например, Рашид-ад-дин
пишет, что Чингис-хан «привел от себя эти билики» и надеется, что
«потомки... будут также хранить обычай [йосун] и закон [засак] Чин-
гиз-хана» [Рашид-ад-дин 19526: 260]. Издание биликов и установле-
ние важных обычаев [йосун] являлось функцией правителя. В послед-
нем случае следует обратить внимание на то, что и для биликов, и для
йосуна в персидском тексте употребляется один глагол — издавать
(глагол устанавливать введен переводчиком), что, несомненно, сви-
детельствует о том, что слово йосун в этом контексте означает закон.
Указание на то, что слушание биликов для военачальников в начале
и конце года, т.е. на ежегодном хурилтае [там же], совершенно необ-
ходимо, позволяет предположить их синонимичность ясе, которая
также упоминается в сходном контексте. Чингис-хану приписываются
слова: «Если кто-нибудь из нашего уруга единожды нарушит ясу, ко-
торая утверждена, пусть наставят его словом. Если он два раза [eel
нарушит, пусть его накажут согласно билику» [Рашид-ад-дин 19526:
260]. Отсюда можно предположить, что уг и билик как традиционные
правовые нормы обычного права шире, чем яса.
Благодаря тщательно проделанной И. де Рахевилцем работе по уче-
ту известных на сегодня данных о ясе7 мы имеем достаточно полную
картину, хотя большая часть вопросов о ее характере по-прежнему
остаются нерешенными. Указания на принятие свода/текста ясы
в «Сокровенном сказании» нет, но есть упоминание этого термина
в разных контекстах:
1-2) «§ 153...Чингис-хан с общего согласия установил такое пра-
вило: „Если мы потесним неприятеля, не задерживаться у добычи...
Голову с плеч долой тому, кто не вернется в строй и не займет своего
первоначального места!.." В нарушение указа задержались, оказывает-
ся, у добычи трое: Алтай, Хучар и Даритай. За несоблюдение приказа
у них отобрано, через посланных для этого Чжебе и Хубилая (воена-
чальники; т.е. не были выделены специальные группы людей для вы-
полнения даже императорских приказов, нет исполнительной вла-
сти. — авт.), отобрано все, что они успели захватить...» [Козин 1941:
123];
396
3) «§ 189. Прозорливо правит наша государыня Гурбесу» [там же:
142] (т.е. правление (jasaq) Гурбесу— строгое.— авт.). Как видим,
засак (или яса) связана не только с Чингисидами, а означает любое
правление;
4) «§ 193. Чингис-хан одобрил это предложение (jar\\q bolurun —
зажечь костры, чтобы обмануть противника. — авт.) и тотчас отдал
по войску приказ зажигать костры» (cer'füt-te jasaq tungqaba) [там же:
145]. Здесь, как видим, зарлик и засак— синонимы. И. де Рахевилц
отмечает, что вписанные между строк китайские иероглифы в обоих
случаях одни и те же — фа-ту (закон) [Рахевилц 1993: 97];
5) Чингис-хан велел: «§ 197...Подвергнуть его самому строгому
допросу и предать суду! (jasaq bolqaya)» [Козин 1941: 150]. Здесь, не-
сомненно, новое значение термина;
6) «§ 199. Чингис-хан отдал приказ (jarliq bolurun)... Если ж такой
распорядок уставишь (eyin jasaqlaju bö'et), то виноватых (jasaq
dabaqsad-i) нещадно ты бей. Тех же, кто наши указы нарушит, там же,
на месте ты казнью казни» (jarliq dabaqsad-i) [там же: 152-153]. В этом
отрывке зарлик и засак синонимичны, виновными считаются престу-
пившие указ, распоряжение (jasaq/jarUq dabaqsad);
7) «§ 227. Чингис-хан... установил следующий порядок (jarliq bolju)
дежурств: в первую очередь вступает со своими кешиктенами и ко-
мандует ими (kesikten-i jasaju)... назначен следующий распорядок не-
сения дежурной службы» (kesik omqui jarliq tungqarun) (cp. jasaq
tungqasai § 193. — авт.) [Козин 1941: 170];
8) «§ 257. Чингис-хан совсем уж было приговорил (jasaq bolqan)
к смертной казни» [там же: 187];
9) «§ 278. Старейшины дежурств, невзирая на свое высокое поло-
жение, не имеют права чинить каких-либо самоуправств (т.е. нару-
шать правило — jasaq könte'esü. — авт.)» [там же: 197]. В этом пара-
графе, содержащем описание устройства гвардии после смерти Чин-
гис-хана, употребляются различные монгольские термины наряду
с упомянутым засак: «издал указ» (jarliq bolurun), «по правилам преж-
него указа» (uridu yosu'ar... jarliq), «по прежним обычаям/правилам»
(urida yosu'ar). Заметим, что здесь глагол употребляется в том же зна-
чении, как и в § 227 (kesik turqa'ud-i jasaju orotuqai).
Приведенные выше примеры употребления термина засак позво-
ляют определить поле его значений: распоряжаться, управлять (веро-
ятно, сюда включается и судебная сфера, так как для этого периода
характерна неразделимость законодательной и исполнительной вла-
стей); руководить, управлять; распоряжаться, приказывать. Последнее,
безусловно, идентично употреблению термина зар.чик, что подтверж-
дается в § 199, где «нарушение указа» обозначается как одним, так
J97
и другим термином (ср. § 193 и 227 — доводить до сведения указ/при-
каз, где последний передается как термином засак, так и термином
зарлик). Кажется, дело не в том, что в период Чингис-хана зародился
новый вид законодательства — засак (яса), а в употреблении в одном
значении слов из двух разных языков: тюркского зарлик и тунгусо-
маньчжурского засак, что наблюдалось и в случае с терминами улус
и иргэн.
По-прежнему открытым остается вопрос, решение которого не
входит в нашу задачу: было ли все то, что реформировал Чингис-хан,
записано в свод законов при его жизни или появлению Великой ясы
мы обязаны его ближневосточным потомкам, поскольку в Китае ее
текст не был известен. На то, что текст был записан, указывают не-
однократные ссылки на «Сборник летописей», где говорится о необ-
ходимости зачитывать текст ясы во время ежегодных хурилтаев.
С другой стороны, можно предположить и существование устной тра-
диции трансляции ее содержания исходя из слов, сказанных Угэдэем
о Тулуе: «Он день и ночь, в урочный и неурочный час находился при
отце, слышал и познал порядки и ясу» [Рашид-ад-дин 1960: 19].
Материалы по ясе, которые нам удалось обнаружить в источниках
и литературе, позволяют достаточно адекватно определить ее харак-
тер. Практически все сведения о фиксации указов Чингис-хана обна-
руживаются в ближневосточных источниках, в которых отмечается,
что для этого монгольских мальчиков специально обучали уйгурскому
письму. «Что яса была редактирована еще при жизни Чингис-хана, это
можно заключить и из его ссылок на нее в своих изречениях. Мирха-
венд пишет, что по приказанию Чингиз-хана несколько монгольских
мальчиков учились у уйгуров (славившихся своей образованностью),
чтоб написать на свертках уставы ясы» [Березин 1863: 26].
Сведения Джувейни согласуются с предыдущим: «В соответствии
и согласии со своим собственным суждением он (Чингис-хан. — авт.)
ввел правило для каждого дела и закон для каждого обстоятельства
и для каждой вины установил кару. А так как у племен татарских не
было письма, повелел он, чтобы монгольские дети обучались письму
уйгуров; и чтобы ясы и приказы были записаны на свитках. Эти свит-
ки называются Великой Книгой Ясы, и лежат они в казне старших ца-
ревичей. И когда станет хан садиться на трон, или будет набирать ве-
ликое войско, или соберутся царевичи и [станут советоваться] о делах
государства и управления, то приносят те свитки и с ними сообразуют
свои дела» [Джувейни 2004: 19]. И, как уже упоминалось в связи с ин-
тронизацией Угэдэя, и согласно Мирхавенду, «ясу Чингиз Ханову вы-
носили из архивов и читали всякий раз при восшествии на престол
398
нового хана или при необыкновенных случаях, требовавших разреше-
ния, которое и находили в ясе» [Березин 1863: 24].
Арабский историк ал-Макризи указывает даже время, когда был
составлен этот свод законов: «Когда Чингис-хан, основатель могуще-
ства татар в странах Востока, победил государя Ван-хана и получил
верховную власть, он установил некоторые основные правила и неко-
торые наказания и все передал письменно в книге, которой он дал на-
именование Ясы (иные называют ясак, но в сущности это имя есть
Яса). Когда редакция книги была окончена, он велел вырезать эти за-
коны на стальных досках и сделал их кодексом для своей нации, кото-
рая сообразовалась с ними после него, до тех пор, пока Господь не
истребил ее. Чингис-хан не исповедывал ни одной из религий, призна-
ваемых обитателями земли, как вы должны это знать, если вы читали
его историю. Яса была для его потомков нерушимым законом, от
предписаний которого они ни в чем не отступали. Один верный раб,
весьма ревностно преданный Аллаху, — да помилует его Господь! —
Абу-Гашем Ахмед-бен Борган-Эддин рассказывал мне, что он видел
экземпляр ясы в хранилище медресы Мостансериэ, в Багдаде» [Бере-
зин 1863-.25}.
Возможно, ал-Макризи позаимствовал сведения о времени состав-
ления ясы в «Сборнике летописей», где также сообщается, что Чин-
гис-хан, победив кереитского Ван-хана, устроил великое собрание
«в благодарность за это великое благодеяние, установив хорошие
и твердые уставы [йасакха], он счастливо воссел на ханский престол»
[Рашид-ад-дин 19526: 134]. Обращает на себя внимание тот факт, что
Макризи сравнивает ясу со священным текстом: «По кончине его
(Чингиз-Хана), его преемники и их подданные повиновались уставам
ясы так же, как первые мусульмане повиновались уставам Алкорана;
предписания ее были как бы религией, и не знают никого из них, по-
ступавшего вопреки ей» [Березин 1863: 31]. Возможно, и чтение тек-
ста на ежегодных хурилтаях начала года имело не только практиче-
ское значение — напомнить царевичам и военачальникам установле-
ния Чингис-хана, но и сакральный смысл — приписывание текста са-
крализованному предку позволяло использовать его в качестве инст-
румента космологизации пространства империи.
Следует обратить внимание и на другое обстоятельство. Еще в на-
чале 70-х годов XX в. Д.Айалон убедительно доказал, что никакой ре-
альной информацией о ясе ал-Макризи не обладал. Его целью было
опорочить мамелюков, для чего он сфабриковал сведения об исполь-
зовании ими монгольских законов [Ayalon 1971]. Эта мысль перекли-
кается с выводами Д.Эгль, которая также считает, что повествование
ал-Макризи можно рассматривать как текст антимонгольской направ-
399
ленности. Чтобы показать антиисламский характер ясы, арабский ис-
торик сознательно искажает сведения, заимствованные им у ал-Умари,
в описании которого монгольские обычаи превращаются в свод зако-
нов. Для чего ал-Макризи идет на подобную фальсификацию? Пред-
ставляя ясу как свод законов, он противопоставляет ее шариату. Тем
самым он дискредитирует «не только обычаи, но и форму правления
монголов» [Эгль 2004: 500-501].
Возвращаясь к терминологическому обозначению законов, необхо-
димо отметить, что есть и другое написание: «Чингис-хан соизволил
сказать: „Кутуку знает великий обычай йусун!"— и вдвойне оказал
ему [свое] благоволение» [Рашид-ад-дин 19526: 95]. «Сокровенное
сказание» подтверждает, что великие установления Чингис-хана обо-
значаются двумя терминами. Первый из них — йасак/засак [Козин
1941: 152], когда одновременно отмечается синонимичность jasaq
n jarliq: «нарушившие засаг/зарлиг». Второй термин, йосун, как
и у Рашид-ад-дина, связывается с Шиги-Хутуху, которому Чингис-хан
сказал: «Ты держишь в мыслях твоих Великую Ясу— Еке-Йосу. Не
ты ли, Шиги-Хутуху, — око смотрения моего, ухо слышания моего»
[Козин 1941: 182].
Можно с большой долей уверенности предполагать, что подобные
правовые нормы были характерны и для других народов региона. Во
всяком случае, некие правила, обозначаемые термином яса, за испол-
нением которых следили, отмечаются. Так, в «Сборнике летописей»
у алчи-татар, воевавших с кереитским Сарык-ханом, упоминаются
«установления караула и ясаула» [Рашид-ад-дин 1952а: 112], послед-
нее интерпретируется как правила внутреннего распорядка. Позже,
безусловно, потомки Чингис-хана продолжили традицию, «поскольку
в то время был такой обычай, чтобы каждое слово, которое скажут
государи, изо дня в день записывали, — все они говорили большую
часть речей складно и со скрытым смыслом, — то каждый государь
назначал одного из приближенных записывать его слова. Слова Чага-
тая записывал упомянутый Везир. А у казна (Мэнгу-хаган. — авт.)
был наиб из уйгуров, по имени Чингкай» [Рашид-ад-дин 1960: 101].
Именно поэтому в «Сборнике летописей» упоминается яса не только
Чингис-хана, но и Угэдэй-хана, и Мэнгу-хана [там же: 149]. Гуюк под-
твердил все законы отца [там же: 120].
Приписываемые Чингис-хану нормы абсолютизировались, им при-
давалось качество неизменности. Согласно Рашид-ад-дину, на тайном
совещании, посвященном назначению Угэдэя наследником власти,
Чингис-хан сказал сыновьям перед смертью: «Я не хочу, чтобы моя
кончина случилась дома, и я ухожу за именем и славой. Отныне вы не
должны переиначивать моего веления [йасак]. Чагатая здесь нет; не
400
дай бог, чтобы после моей смерти он, переиначив мои слова, учинил
раздор в государстве» [Рашид-ад-дин 19526: 232]. И позже, «когда ка-
ан (Угэдэй. — авт.) утвердился на престоле государства, он сперва
издал такой закон: „Все приказы, которые до этого издал Чингис-хан,
остаются по-прежнему действительными и охраняются от изменений
и переиначиваний... Отныне, если кто-либо дерзнет и совершит дея-
ние, не соответствующее законам и порядкам старым и новым, то его
за это постигнет наказание и достойная вины расплата"» [Рашид-ад-
дин I960: 20]. Неизменность текста, соблюдение установлений Чин-
гис-хана стали условием сохранения созданной им империи. Еще Чин-
гис-хан сказал: «Если великие люди [государства], бахадуры и эмиры,
которые будут при многих детях государей, что появятся на свет после
сего, не будут крепко держаться закона, то дело государства потрясет-
ся и прервется» [Рашид-ад-дин 19526: 260]. Правда, в этом дискурсе
сакральное™ и соответственно неизменности текста имплицитно от-
мечается и его профанный, практический смысл: возможность изме-
нений установлений священного предка в соответствии с обстоятель-
ствами. Так, в «Сборнике летописей» сообщается, что Чингис-кан
предполагал такую возможность: «Первое то, что повелел Чингис-хан:
„Если кто-нибудь из моего рода изменит ясу, то пусть не посягают на
его жизнь, не посоветовавшись предварительно об этом вместе со все-
ми старшими и младшими братьями"» [Рашид-ад-дин ) 952а: 95J. Тре-
бовалось следовать указаниям Чингис-хана даже после его смерти
и в конкретных случаях, например при планировании военных похо-
дов. После смерти Чингис-хана Угэдэй «на основании ранее изданного
Чингис-ханом неукоснительного указа Джучи-хану о покорении се-
верных областей» [Рашид-ад-дин I960: 79] поручил старшему брату
его исполнение. Неисполнение было наказуемым, о чем уже говори-
лось выше, или словом, или согласно билику, или высылкой: «на тре-
тий раз пусть его сошлют в дальнюю местность Балджин-Кулджур»
[Рашид-ад-дин 19526: 264].
Соблюдение Великой ясы Чингис-хана являлось непременным
условием нормального функционирования общественного организма
Монгольской империи, что нашло отражение в источнике: «У кого
может хватить на то смелости, чтобы преступить Великую ясу?» [Ра-
шид-ад-дин 1960: 50]; «Кто отвратится от ясы, лишится головы» [там
же: 131]. Одновременно отмечают тех, кто не нарушал закона, напри-
мер «Соркуктани-беги и ее сыновей, которые всегда [шли] стезей за-
кона и на волос не преступили великого закона» [там же: 116].
Выше рассматривалась проблема соотношения власти старшего,
хагана и младшего. Заметный интерес в этом контексте представляет
связь этих фигур с трансляцией традиции — норм поведения и наказа-
401
ния. Можно предположить, что старший в коническом клане являлся
хранителем знаний, касающихся норм поведения. Джувейни, перечис-
ляя определенные Чингис-ханом обязанности сыновей, писал: «Чага-
таю, следовавшему за ним (Джучи. — авт.) по старшинству, доста-
лось следить за соблюдением ясы и закона, насаждая их и взыскивая и
наказывая за их нарушение» [Джувейни 2004: 29]. Отметим, что в этой
цитате яса обособлена от закона, что позиционируется и в следующих
местах из «Сборника летописей». Так, Чингис-хан сказал перед смер-
тью: «...А кто хочет хорошо знать ясу, правила, закон и билики, пусть
идет к Чагатаю» [Рашид-ад-дин 1952а: 8]. Рашид-ад-дин еще раз на-
помнил о приоритете Чагатая в знании ясы: «Чагатай был государем
умным, способным, внушающим к себе уважение. Его отец Чингис-
хан сказал эмирам: „Всякий, кто имеет сильное желание познать ясу,
билики и правила, как блюсти царство, пусть последует за Чагата-
ем..."» [Рашид-ад-дин 1960: 93]. Аналогичную информацию находим
у ал-Макризи: «Он предписал наблюдать за исполнением ясы сыну
своему Джагатаю-бен-Чингиз-хану» [Березин 1863: 31].
Можно предположить, что приведенные утверждения — результат
того, что источики были составлены на территории, где правили по-
томки Чагатая. Но вероятнее всего, что знание ясы и контроль за
ее исполнением отдается в руки Чагатая, вероятно, как младшему
в старшем линидже (уруке) потомков Чингис-хана, что предполагает
наличие неразрывной связи ясы, с одной стороны, со старшей ветвью
линиджа Чингис-хана, а с другой— ее левым крылом, наделенным
особой сакральностью. В этом контексте проясняется смысл слов Угэ-
дэя о Тулуе: «По правилу и обычаю монголов младший сын бывает
старшим в доме, замещает отца и ведает его юртом и домом, а Улуг-
нойон — младший сын великой ставки. Он день и ночь, в урочный
и неурочный час находился при отце, слышал и познал порядки и ясу»
[Рашид-ад-дин 1960: 19], что является имплицитным подтверждением
роли младшего в сохранении и трансляции знания ясы. Поскольку
именно с этой территорией связан и другой важнейший символ общ-
ности — престол, то становится понятной непременная часть ежегод-
ного хурилтая в начале года— чтение ясы. В монгольской политиче-
ской культуре заметно отсутствие жесткого механизма трансляции
власти от умершего хагана к одному из его потомков, и в упоминаниях
о властных отношениях в связи с ясой в масштабе всей Монгольской
империи верховные полномочия приписываются как младшему в пра-
вом крыле — Чагатаю, так и младшему в левом — Тулую.
Правовое пространство Монгольской империи не было однород-
ным, оно моделировалось одновременно несколькими типами тради-
ционных текстов, а не только ясой, как принято считать. Выше уже
402
говорилось, что по-прежнему значимыми оставались фольклорные,
вероятнее всего устные, тексты морально-нравственной или этической
направленности — уг (слово) и бшиг (максимы мудрости, изречения),
ведь характер наказания за нарушение ясы определяется согласно
именно этим сборникам. К фольклорной традиции относились также
правила и законы обычного права (йосун), необходимость знания ко-
торых требовалась от всякого правителя.
Со временем термины уг, билиг и йосун начинают обозначать по-
становления и указы правителя, которые могли закрепляться уже
в письменной форме. Необходимость фиксации новых практик, свя-
занных с эскалацией завоевательной политики, и норм социальных
отношений внутри общности вызвала к жизни появление законов, их
отражающих, — засак (яса) и зарлиг (указ, приказ). Это еще не было
жестко определенным сводом законов, выработанным профессиона-
лами на основе сложившейся практики. К тому же обозначение некое-
го свода норм поведения термином яса было присуще не только мон-
голам. Право проистекало из собственной воли правителя, что отмечал
еще П.Рачневски [Ratchnevsky 1983: 166]. В таком случае можно гово-
рить об архетипе традиционного сознания: Чингис-хан как культурный
герой является создателем всего и законов в частности. Все сохранив-
шиеся отрывки из ясы касаются частных вопросов (разбой, убийство,
военная дисциплина, дела семейные, имущественные, вплоть до веде-
ния хозяйства женщинами в отсутствие мужчины-воина, религиозные
табу) и имеют окказионачьный характер, поскольку были записаны
как произнесенные Чингис-ханом по определенному поводу [Ratchnevsky
1983: 166-170], зачастую как напоминание обычного права.
В сущности, в этих отрывках не содержится законов, определяющих
основные принципы жизнедеятельности общества.
На наш взгляд, нельзя говорить и о фиксированной судебной прак-
тике в лице Шиги-Хутуху, как считает П.Рачневски [там же]. В.В.Тре-
павлов также признает, что Шиги-Хутуху стал верховным судьей
(гурдэрийн дзаргучи) и ведал раздачей уделов нойонам [Трепавлов
1993: 27]. И. де Рахевилц, изучавший этот вопрос, присоединяется
к мнению тех ученых, которые предполагают, что он не участвовал
в гражданской администрации, и выражают сомнение в значении
упомянутого термина, обозначавшего его должность [Рахевилц 1993:
99]. Исследователям еще предстоит решить, что может означать
должность дзаргу дзаргулугсан, которая была определена Чингис-
ханом для Шиги-Хутуху, тем более что он появляется во главе воен-
ного отряда [Козин 1941: 187], а судебные дела в это время решает
сам хан (например, Угэдэй принимает решение о казни Дохолху) [там
же: 174].
403
Нам представляется важной сакрализующая функция ясы как тек-
ста, созданного сакрализованным после смерти основателем Монголь-
ской империи Чингис-ханом. В этом контексте стоит напомнить, что
сообщения об обязательном чтении ясы на ежегодных хурилтаях
в начале года или при интронизации появились в «Сборнике летопи-
сей» и отсутствуют в «Сокровенном сказании», несмотря на безуслов-
ную важность данного акта.
В связи с темой сакральности большой интерес представляет такое
выражение сакрального права, как törü (тору) в контексте традицион-
ной монгольской культуры, и прежде всего в «Сокровенном сказа-
нии». Сначала приведем мнение В.В.Трепавлова, который изучал про-
блему преемственности монголами политических традиций тюркского
периода. Перечисляя разные точки зрения, он склоняется к определе-
нию термина törü как свода норм обычного права, регламентирующего
отношения внутри и вне социума, как «сферу компетенции монарха»
[Трепавлов 1993: 39], определяющую его светские функции. Причем
Трепавлов не противопоставляет ясу и törü, но считает, что они регу-
лируют разные стороны жизни: «Судя по изложению ее (ясы. — авт.}
предписаний в мусульманских, китайских и армянских источниках,
она в основном налагала бытовые ограничения и предусматривала на-
казания за преступления. Управлению посвящено лишь несколько
пунктов, которые предусматривают: повиновение посланцам каана
любого провинившегося, какой бы пост он ни занимал; обязанность
удельных правителей для решения спорных вопросов обращаться
только к верховному хану; устройство ямской службы; разделение
армии по десятичному принципу; налогообложение и тарханные им-
мунитеты; наследование домена младшим сыном. Значит, все осталь-
ные аспекты административного „законодательства" оставались вне
ясы и могут быть отнесены к сфере törü, к которой они принадлежали
еще за сотни лет до складывания Монгольской империи. Повторим
эти аспекты: а) система крыльев; б) порядок выдвижения и провоз-
глашения кандидатов на высшие управленческие и командные долж-
ности (включая хана); в) соправительство; г) завоевание и покорение
окрестных народов („четырех углов"); д) распределение доходов и тро-
феев» [там же: 40-41].
Но приведенная Трепавловым тюркская пословица XI в.: «Исчезает
государство, [но] сохраняется lörü» [там же: 41]— заставляет усом-
ниться в выводах автора и задуматься над истинным смыслом поня-
тия, выраженного данным термином. Для выявления его значения про-
делаем ту же работу, что и с термином засак, по материалам «Сокро-
венного сказания», выписав все случаи его употребления.
404
1) «§ 121. „Что за счастье стать нойоном-темником для меня, кото-
рый теперь предрек тебе столь высокий сан!» [Козин, 1941, с. 107] (ele
edü törö-yi ji'aqsan gü'ün-ni nimayi [Рахевилц 1972: 51]) (наш перевод:
«для меня, человека, который указал [тебе] Высший Закон»).
2) «§ 178. Сына ли только забыл я? Правды закон я забыл» [Козин
1941: 136] (kö'im-ece'en qaqacaqu-ju törö-dece qaqacaba [Рахевилц 1972:
90]). Речь, безусловно, идет о том, что Ван-хан отошел от Высшего
Закона.
3)«§208...я памятую о великом долге благодарности» [Козин
1941: 162] (yeke tore setkijü [Рахевилц 1972: 119]) (наш перевод:
«Я думаю о Великом Законе») «qaqacaqsan ulus qamtutqaqsan-u
butaraqsan ulus bügütgeldüksen tusas-u inu törö setkijü... minu uruq bidanu
oro sa'uju ene metii tusa kiksen törö setkijü» [там же: 119-120] (наш
перевод: «[Задумываясь о] помощи в объединении разъединенного
улуса, раздробленного улуса, я думаю о Законе... То, что наш урук си-
дит на нашем троне, — я думаю о Законе, принесшем эту помощь»),
В этом отрывке явно прослеживается связь törii именно с линиджем
Чингис-хана.
4) «§ 216. По Монгольской Правде существует у нас обычай возве-
дения в нойонский сан— беки» [Козин 1941: 166] (mongqol-un törö
noyan mör beki bolqui yosun aju'ui) [Рахевилц 1972: 125] (наш перевод:
«Монгольский Закон состоит в том, что путь нойона— стать бэхи»).
В данном случае йосун и тцря — синонимы.
5) «§ 220. Но раз вы уверяете, что не посмели причинить зла своему
хану, то это значит, что вы памятовали о Законе, о Великой Правде,
Еке-Торе» [Козин 1941: 168] (tende tus qan-iyan tebcin yadaqsan yosu
yeke törö-yi setkijü'üi [Рахевилц 1972: 127]). В этом параграфе йосу
и тцря образуют парное слово, как это наблюдалось в случае с улус
иргэн.
6) «§ 263. Ялавачи и Масхут беседовали с Чингисханом о город-
ских законах [Козин 1941: 189].
7) «§ 281. Угэдэй говорит: „Признаю вину свою в том, что по нера-
зумной мести погубил человека, который... опережал всех в ревност-
ном исполнении Правды-Tope"» [Козин 1941: 199] (dörö kiciyegü [Ра-
хевилц 1972: 174]).
Обобщая данные монгольского источника, можно сказать, что то-
ру — это то, что можно знать, ощущать, воспринимать, иметь в се-
бе, — sedkikü; его можно проявлять для других, т.е. проявлять Выс-
ший Закон (Волю) — jiqaqu и стараться в исполнении Высшего Зако-
на — kiciyegü. Но можно в своей деятельности и отойти от закона —
qaqacaqu, т.е. тору — это то, чему человек может следовать в своей
деятельности, но что существует вне воли человека, не им создается,
405
а дается ему свыше, им же только осознается. Даже хан не творит
торе, а лишь следует ему, что позволяет обозначить этот феномен как
Высший Закон, что, на наш взгляд, и разъясняет выражение «исчезает
государство, [но] сохраняется тору», позволяя предположить, что
в период Чингис-хана этим термином обозначался закон, установлен-
ный Небом.
В связи с этим нельзя не вспомнить, что в древнетюркский период
термин тору использовался для перевода понятия «дхарма» на древне-
тюркский язык [ДТС: 581]. Кажется, что именно это еще недесакрали-
зированное значение Закона (принцип универсальной равнозначности
в микро- и макрокосмосе, который обеспечивает соблюдение установ-
лений порядка, закона и правил, норм, следование которым обеспечи-
вает гармонию в Космосе, Природе и Обществе [Фрейданк 1978: 110])
и характерно для традиционного монгольского общества. Исполните-
лем воли Неба на Земле являлся хан, проводник Закона.
И последнее, что следует отметить, это синонимичность в употреб-
лении терминов на двух языках: тюрк. — тору и тунгусо-маньчжур-
ского йосун, на что обращается внимание в источниках. Словари, учи-
тывающие проявление понятий в контексте, отражают как различия в
значении этих терминов, так и их совпадение: törü: l) порядок, прави-
ло, закон, 2) обычай, обряд... 4) религиозная дхарма [ДТС: 581];
joco— вера, маньчж.: 1) обычай, закон, 2) обряд, церемония; солон.:
обычай, образ; эвенк.: вера, верование, доверие [ССТМЯ: 348]. Анало-
гичные значения отмечаются и для других терминов: jarliy — повеле-
ние, предписание, приказ [ДТС: 242]. ZacaK (ист.) маньчж.: 1) прави-
тель, управитель, князь; чжурчж.: 1) размещать, 2) управлять, упоря-
дочивать, регулировать [ССТМЯ: 253].
Экспликация материала и его анализ показывают неопределенность
правового поля Монгольской империи, что объясняется полисеман-
тичностью знаков политической культуры, когда один термин имеет
несколько значений и одновременно один смысл выражается несколь-
кими терминами. Практически невозможно реконструировать иерар-
хию правил, норм, указов, законов, упоминаемых в источниках. Более
того, зачастую невозможно определить даже границы действия одного
типа из упоминаемых в исследовании норм или права. Безусловно, это
не способствовало координации конкретных судебных практик.
Одной из важнейших проблем регулирования процессов в Мон-
гольской империи является проблема организации судопроизводства.
В «Сокровенном сказании» можно прочесть, что совершивший дурное
дело: «§ 197. ...подвергался строгому допросу и предавался суду» [Ко-
зин 1941: 150] (mong. jasaq bolqaya). Каким образом проходил суд, ка-
кими правилами руководствовались при ведении суда? Кто определял
406
степень виновности и назначал наказание, т.е. кто осуществлял судо-
производство?
На наш взгляд, выделяются три формы «судейства», практиковав-
шиеся в Монгольской империи. Согласно наиболее распространенной,
судопроизводство начинается с назначения Чингис-ханом Шиги-
Хутухи на должность судьи, о чем неоднократно указывается в источ-
никах. Чингис-хан «возложил на Шиги-Хутуху заведывание Верхов-
ным общегосударственным судом — Гурдерейн-дзаргу, указав при
этом: „Искореняй воровство, уничтожай обман в пределах государст-
ва. Повинных смерти — предавай смерти, повинных наказанию или
штрафу— наказуй". И затем повелел: „Пусть записывают в Синюю
роспись "Коко Дефтер-Бичик", связывая затем в книги, росписи по
разверстанию на части всеязычных подданных "гур-ирген", а равным
образом и судебные решения. И на вечные времена да не подлежит
никакому изменению то, что узаконено мною по представлению Ши-
ги-Хутуху и заключено в связанные (прошнурованные) книги с Синим
письмом по белой бумаге. Всякий виновный в изменении таковых
подлежит ответственности"» [Козин 1941: 159-160].
Это назначение подтверждается в ситуации отказа Шиги-Хутуху от
взятки при покорении Джун-ду [Козин 1941: 182], о чем уже говори-
лось выше. В «Сборнике летописей» дается общая оценка его деятель-
ности на судебном поприще: «[Кутуку-нойону] было восемьдесят два
года; он решал тяжбы по справедливости и много оказал помощи
и благодеяний преступникам; он неоднократно повторял: „Не нужно,
чтобы признавались из-за страха и испуга". Он говорил виновным:
„Не бойся и говори правду!" Из прений судей известно, что с той эпо-
хи [вплоть] до настоящего времени как в Могулистане, так и в тех
пределах, [кои зависят от нее], в основу судебных решений кладут
правила его манер и способов [решать дела]» [Рашид-ад-дин 1952а:
95]. Но эти же источники отмечают, что прежде всего Шиги-Хутуху
был воином — главой тысячи, который зачастую обозначался Рашид-
ад-дином титулом нойон*. Но неразделенность функций, характерная
для традиционного общества, нашла отражение в поручениях, давае-
мых Чингис-ханом Шиги-Хутуху. Так, в «Сокровенном сказании»,
когда после интронизации 1206 г. Чингис-хан распределяет обязанно-
сти кебтеулов, наряду с уже упоминаемыми выше функциями им по-
ручалось следующее: «§ 234. Кебтеулы принимают участие в разре-
шении судебных дел в Зарго, совместно с Шиги-Хутуху» [Козин 1941:
173], поскольку в § 203 отмечается, что Шиги-Хутуху был назначен на
должность заргучи (jarquci).
Назначение кого-либо судьей можно назвать первой формой судо-
производства, выделенной в Монгольской империи. Причем этот ти-
407
тул, используемый для обозначения судебной функции некоторых
глав воинских подразделений (нойон, эмир), в «Сборнике летописей«
не применяется в отношении Шиги-Хутуху. При Тулуе, а после его
смерти — при его жене Соркуктани-беги и сыновьях состоял «Шики-
Кутуку из племени татар, которого Чингис-хан называл пятым сы-
ном... Мункасар-курчи из племени джалаир» [Рашид-ад-дин 19526:
278], которых Рашид-ад-дин называет старшими эмирами Чингис-
хана. (Вообще формула «называл его пятым сыном» достаточно рас-
пространена: «Из племени тангут было множество эмиров. Из их чис-
ла Чингиз-хан привел Учаган-нойона; когда ему было пятнадцать лет,
Чингиз-хан воспитал его в качестве сына, так что называл его пятым
сыном. Он начальствовал главною тысячей Чингиз-хана» [Рашид-ад-
дин 1952а: 144].) Упомянутый Мункасар в правление Мэнгу-хагана
также был военачальником и участвовал в уничтожении смуты Шире-
муна: «Мункасар-нойон, глава эмиров его высочайшей особы, высту-
пит первым и выяснит то обстоятельство. Согласно приказанию [каз-
на] [Мункасар-нойон] выступил с двумя-тремя тысячами всадников»
[Рашид-ад-дин 1960: 134].
Как и в случае с Шиги-Хутуху, Мункасар, являясь главой воинско-
го подразделения (в должности курчи/хурчи), выполнял судебные
функции, когда они на него возлагались. Так, во время смуты, про-
изошедшей при интронизации Мэнгу-хагана, последний «судье эмиру
Мункасару приказал сесть и вместе с некоторыми другими эмирами
начать розыск и допрос» [Рашид-ад-дин 1960: 136]. И тот же Мэнгу-
хаган вызвал на суд вдову Гуюк-хагана Огул-Каймиш-хатун, которую
привезли, «зашив обе руки в сыромятную кожу. Когда она прибыла, ее
отправили вместе с матерью Ширамуна Кадакач-хатун в ставку Сор-
куктани-беги, и Мункасар-яркучи (яркучи/яргучи — судья, который
ведет следствие и судит по обычному праву. — прим. ред.), обнажив
ее, потащил на суд и допрашивал... Спросив о ее вине, ее завернули
в кошму и бросили в воду» [Рашид-ад-дин 1960: 138]. В другом месте
отмечается, что уже в начале своего правления Мэнгу-хаган «прика-
зал, чтобы за расследование того важного дела, которое относится
к числу общественных, усердно принялся эмир Мункасар-нойон вкупе
с опытными эмирами и укрепил бы основы справедливости» [Рашид-
ад-дин 1960: 143].
Еще одного судью при дворе Мэнгу-хагана упоминает Рубрук:
«На следующий день нас... позвал Булгай, главный секретарь и судья;
пред лицо Булгая нас позвали поодиночке, сперва монаха, а после нас;
они начали тщательно расспрашивать, откуда мы, зачем прибыли
и в чем состоит наше служение. Этот допрос делался потому, что
408
Мангу-хану доложено, будто четыреста человекоубийц прибыли в раз-
личных платьях, чтобы убить его» [Рубрук 1997: 161].
Рашид-ад-дин называет Булгая, который выступал на стороне
Ариг-Буги, Булга-ака или Булга-битикчи (если слово ака обозначает
почтенное к нему отношение, то битикчи указывает на его профес-
сию — писарь), причем отмечается, что «Булга-битикчи слышал слова
Угедей-каана и Менгу-каана» [Рашид-ад-дин 1960: 167], т.е. он явля-
ется знатоком законов, поскольку слышал их из уст их создателей, за
что ему хотели сохранить жизнь. Тогда же, когда Мэнгу-хаган назна-
чил Мункасара «укреплять основы справедливости... Булга-ака, отли-
ченному прежними заслугами, приказал быть главным секретарем,
писать его указы и повеления и составлять копии» [Рашид-ад-дин
1960: 143]. Уже на следующий день после интронизации, когда сам
Мэнгу-хаган сидел на троне, справа от него сидели царевичи, а сле-
ва — жены, [далее] были «нойоны и эмиры, а впереди них Мункасар-
нойон покорно стоял между телохранителями, далее — битикчи, вези-
ры, хаджибы и наибы, а впереди них— Булга-ака» [Рашид-ад-дин
I960: 133].
Еще одно упоминание о судействе связано с расследованием смуты
1251 г. и наказанием тех, кого не смогли доставить в ставку по причи-
не удаленности от нее: «Менгу-каан послал Бала яркучи с отрядом
нукеров в войска тису, дабы он произвел расследование о тех людях
и всякого, кто участвовал в заговоре, казнил. И еще одного эмира по
такому же делу назначил в область Хитая», причем Бала в числе дру-
гих называется эмиром ставки Гуюк-хана [Рашид-ад-дин I960: 138-
139], т.е. также главой воинского подразделения.
Итак, можно сказать, что все упоминаемые в источниках лица, на
которые были возложены судейские обязанности, не были только
судьями — они сохраняли за собой функции военачальников, выпол-
няя судейские функции окказионально, ориентируясь на те нормы,
которые устанавливали правящие хаганы. Выделим еще одну харак-
терную черту, присущую людям, назначаемым для исполнения судеб-
ной функции: они либо слышали/слушали ясы хаганов, либо их запи-
сывали. Отсутствие профессиональной группы, ведущей судопроиз-
водство, в 1254 г. отмечал Плано Карпини, посетивший Мэнгу-хагана:
«А вышеупомянутый император, как имеет управляющего, первых
секретарей и писцов, так имеет в делах, как общественных, так и част-
ных, всяких чиновников, за исключением стряпчих, ибо все делается
без шума судебных разбирательств по воле императора. И другие кня-
зья татар поступают так же в том, что к ним относится» [Плано Кар-
пини 1997:81].
409
Следует обратить внимание на то, что большая часть случаев упо-
минания «судейства» связана с проведением хурилтаев, на которые
собирались по возможности все представители Золотого рода и воена-
чальники. Здесь выделяются две другие формы судебных действий:
суд, осуществляемый членами/участниками хурилтая, и суд самого
хагана. Например, осенью 1245 г. (сентябрь-октябрь), когда все со-
брались для избрания Гукжа хаганом, после акта интронизации
и праздничного пира «приступили к приведению в порядок важных
и ко благу направленных дел государства. Во-первых, судили Фатиму-
хатун, во-вторых, принялись за расследование случая с Отчигином
n подробно допрашивали, а расследование этого [дела] нужно было
вести со всей тонкостью, и не всякому это было возможно по обстоя-
тельствам близости родства. Менгу-каан и Орда вели расследование
и никому другому не давали вмешиваться. После окончания суда не-
сколько эмиров предали [Отчигина] казни» [Рашид-ад-дин 1960: 119].
В другом месте говорится, что Фатиму судили за колдовство после
вступления на престол Гуюк-хана, «и после того как она под палками
и под пыткой созналась, зашили верхние и нижние отверстия ее [тела]
и, завернув ее в кошму, бросили в воду» [Рашид-ад-дин 1960: 117].
Неоднократное упоминание хурилтая как места и времени суда над
провинившимися объясняется тем, что практически все случаи были
связаны с распрями при выборах верховного хагана и наказанием про-
тивников победившего. Здесь и расследование, и наказание осуществ-
ляют не специальные люди, а властные лидеры — члены Золотого ро-
да. Давалось поручение — судить и расследовать что-либо и соответ-
ственно звание яргучи, возможно только на время выполнения данно-
го задания.
Но чаще всего в качестве судьи упоминается верховный прави-
тель — хаган, что повелось еще со времен Чингис-хана. Так, Тохучара,
втянувшего в войну Хан-Мелика, «§ 257. Чингис-хан совсем уж было
приговорил к смертной казни, но потом, сделав ему строжайший вы-
говор, отставил от командных должностей и тем ограничил его нака-
зание» [Козин 1941: 150].
Чингис-хан при распределении улуса между сыновьями обратился
к ним со следующими словами, касаясь старших военачальников: «Ес-
ли когда-либо кто-нибудь из них совершит проступок, не берите на
себя роли судьи, ибо вы молоды, они же — заслуженные люди. Сове-
туйтесь со мной. Меня не станет— советуйтесь между собой и только
после этого поступайте по закону. Но при этом преступление должно
быть доказано и подтверждено сознанием подсудимого. Подвергаясь
наказанию, он должен сознавать, что с ним поступлено по закону, а не
под влиянием вспышки гнева или других причин, повлиявших на его
410
осуждение» [Грум-Гржимайло 1926: 44(М41]. При этом автор ссыла-
ется на д'Оссона, который, в свою очередь, цитирует Джувейни.
Именно поэтому примечателен ответ Асутая, убившего Абишку (оба
принадлежали к Золотому роду), при разборе смуты Ариг-Буги:
«Я убил [его] по приказу государя, [которым] тогда [был] Ариг-Бука;
кроме того, я не хотел, чтобы член нашего дома пал от руки карачу»
[Рашид-ад-дин 1960: 166]. И расследование, и приговор, и исполнение
находились в руках представителей Золотого рода— как хана удела,
так и верховного хагана.
Некоторое представление о судебной системе можно получить из
сообщения о деле Куркуза (эмир), управлявшего Хорасаном и Мазан-
дераном: «В конце концов каан сам учинил допрос. Он обвинил в пре-
ступлении Онгу-Тимура и его подчиненных и сказал: „Так как ты на-
ходишься в зависимости от Бату, то я пошлю туда твое показание, Ба-
ту знает, как лучше с тобой поступить". Везир Чинкай сказал: „Судьей
Бату является каан, а это что за собака, что для его дела нужно сове-
щание государей? Пусть этим ведает каан"» [Рашид-ад-дин 1960: 47].
При этом содержится ссылка на «Великую ясу Чингис-хана», согласно
которой доносчика, оболгавшего Куркуза, убивают.
Отмечается исполнение судебной функции и Угэдэем. Так, Рашид-
ад-дин в названии главы, где перечисляются функции и достоинства
Угэдэя, в числе прочего упоминает «о хороших приговорах, которые
он давал» [Рашид-ад-дин 1960: 7]. «Когда каан утвердился на престоле
государства, он сперва издал такой закон: „Все приказы, которые до
этого издал Чингис-хан, остаются по-прежнему действительными
и охраняются от изменений и переиначиваний... Отныне если кто-
либо дерзнет и совершит деяние, не соответствующее законам и по-
рядкам старым и новым, то его за это постигнет наказание и достойная
вины расплата"» [Рашид-ад-дин I960: 20].
В 1251 г. (январь-февраль) на трон был возведен Мэнгу-каан, с чем
не были согласны некоторые представители рода Чингис-хана. Их
козни были раскрыты, «Менгу-каан прибыл в ставку Чингис-хана,
воссел на скамью и самолично судил царевичей и Ширамуна и допра-
шивал [их]... Несколько дней чинили суд по тому делу; допрашивали
очень тонко, пока в конце концов в словах тех людей не появилось
противоречие и не исчезло всякое сомнение в их непокорности. Они
все единодушно сознались и повинились в своем преступлении: „Та-
кой сговор мы составили и замыслили измену". Менгу-каан хотел по
своему прославленному обычаю пожаловать им прощение и помило-
вание, [но] царевичи, нойоны и эмиры сказали, что промедление и от-
каз воспользоваться таким удобным случаем для устранения против-
ника является далеким от правильного пути... он понял, что тех людей
4П
следует уничтожить, а вместо них держать других людей. Он приказал
предать мечу наказания тех заключенных эмиров, замышлявших из-
мену и побуждавших царевичей к ослушанию и [тем] бросивших их
в пучину таких преступлении. [Таких] оказалось семьдесят семь чело-
век. Всех их казнили, в том числе двух сыновей Илджидая, умертвили
вбиванием в рот камней... Бури вместе с послами отправили к Бату,
который после подтверждения его вины предал его смерти... Тога-
шай-хатун судил Кара-Хулагу, который приказал растоптать ее ногами
в присутствии Йисун-Буки Сее муж. — авт.) и [этим] исцелил [свою]
грудь от давней злобы» [Рашид-ад-дин I960: 135-137].
Как видим, большую часть судебных дел, связанных со смутой,
решали представители дома Чингис-хана, в частности сам Мэнгу-ха-
ган, хотя в начале своего правления он и назначил Мункасара судьей,
причем суд правили как участники хурилтая, так и хаган. Всегда отме-
чается, что судопроизводство ведется в соответствии с ясой.
В «Сборнике летописей» неоднократно упоминаются судьи. На-
пример, у джалаирского Кадана был сын по имени Илукэ, который
подарил своего младшего брата Элджидая Угэдэй-хагану. «Угедей-
каан сделал этого Элджидая вместе с Шики-Кутуку постоянно со-
стоящим при своей особе, чтобы Элджидай носил его седалище
и с Шики-Кутуку ходил в ханской ставке; Элджидай изучил правила
хорошего тона, [придворные] обычаи и искусства и постепенно пре-
вратился в уважаемого эмира» [Рашид-ад-дин 1952а: 95].
Другие примеры: «В эпоху Менгу-каана Мункасар-нойон, из рода
джат, был великим эмиром и старейшим из судей (в тексте йаргучш-
ан — судьи, от монг. ожаргу— суд. — прим. nep.J. Причина его воз-
вышения, степени и величия была такова. В то время как Менгу-каан
со своим отцом Тулуй-ханом и с войском возглавили поход на страну
кипчаков, дабы он увел их вперед и доставил в ставку [великого хана].
В отношении [этого] он много постарался. [Кроме того], в то время
как потомки Гуюк-хана задумали измену против Менгу-каана, [Мун-
касар-нойон] был верховным судьей и, невзирая на лица и [не подчи-
няясь влечению] сердца, не смягчался, а подверг виновных наказанию.
Когда Менгу-каан выступил войною против нянгасов, он также был
с ним и там умер» [Рашид-ад-дин 1952а: 96].
<'Шикуки-нойон, который в эпоху Хулагу-хана был судьей йаргучи
и вместе с Гараки отправился в Хорасан, был из племени курлаут»
[Рашид-ад-дин 1952а: 118]. Перед прибытием в Иран Хулагу, Угэдэй-
хаган отправил туда для «начальства над войсками и административ-
ного управления с титулом эмир-и ляшкара, т.е. командующий вой-
сками» Бенсил-нойона кости тумаут племени кереит. Вместе с ним
в качестве нукеров туда прибыли уйгур Куркуэ как битикчи и найман-
412
ский Кул-Пулад. сын которого Есур был судьей (йаргучи) [Рашид-ад-
дин 1952а: 141-142]. Когда Куркуз оскорбил вдову Чагатая, «гонцы
той жены Чагатая привезли сыну Кул-Пулада ярлык, чтобы он схватил
Куркуза и выдал им. Куркуз бежал в крепость Туса. После трехднев-
ного сражения его вывели и, волоча в цепях, выдали им» [Рашид-ад-
дин 1960: 48]. Вот почему, вероятно, судья —· это и военачальник.
Также в Иране в качестве судьи отмечается потомок конкотанского
Мунлика Тудаджу-йаргучи [Рашид-ад-дин 1952а: 168]. Племя сулдус:
«Из сыновей Судун-нойона, которые пришли вместе с Хулагу-ханом в
Иранскую землю, был Сунджак-нойон, бывший в качестве судьи [йар-
гучи] эмира правого крыла и эмира кезика» [Рашид-ад-дин 1952а: 175].
Несколько человек— потомков Соркана (род джадай из племени
баяут), названого отца Чингис-хана, — также носили звание судьи.
Сыновья его сына Кукуджу; Нокай-судья, «Джулчи-стольник и Мус-
тафа-секретарь-нойон, при жизни казна были судьями [йаргучи]» [Ра-
шид-ад-дин 1952а: 177]. Их родичем был Тудай-судья [там же].
«Когда в году цзя-у (31 января 1234 — 20 января 1235 г.) [при дво-
ре] обсуждался [вопрос о] переписи населения Северного Китая и са-
новник Ху-ду-ху (Quduqu) и другие предлагали считать [каждого] тяг-
лого за [отдельный] двор... После неоднократных споров [они] нако-
нец были установлены подворно» [Мункуев 1965: 193], как предлагал
Елюй Чу-цай. «...Осенью, в 7-ю луну (4 августа— 1 сентября 1236 г.)
Худуху прибыл в императорскую ставку со списками населения Се-
верного Китая...» [Мункуев 1965: 194].
Свидетельства современников, в частности Плано Карпини, содер-
жат сведения об отношениях монгольского правителя и его поддан-
ных: «Император же этих татар имеет изумительную власть над всеми.
Никто не смеет пребывать в какой-нибудь стране, если где император
не укажет ему. Сам же он указывает, где пребывать вождям, вожди же
указывают места тысячникам, тысячники сотникам, сотники же десят-
никам. Сверх того, во всем том, что он предписывает во всякое время,
во всяком месте, по отношению ли к войне, или к смерти, или же
к жизни, они повинуются без всякого противоречия... именно люди,
то есть татары и другие, распределяются между вождями... и говоря
кратко, император и вожди берут из их имущества все, что захотят.
Также и личностью их они располагают во всем, как им будет благо-
угодно» [Плано Карпини 1997: 49-50]. Путешественник упоминает
также о немедленном, без суда, наказании за разглашение важных за-
мыслов, за оскорбление старших младшими, за прелюбодеяние, во-
ровство или грабеж [Плано Карпини 1997: 42].
Можно согласиться с В.А.Рязановским в определении характера
судопроизводства: «Чингис-хан не создал определенной судебной ор-
413
ганизации в своем государстве, но он учредил должность главного
судьи, с которой мы встречаемся и при его преемниках. Вместе с тем
при его ближайших преемниках мы видим, что жалобы приносятся ко
двору хана, где их кто-то разбирает. Первоначально, вероятно, сам
хан, а затем главный судья или еще вероятнее — какой-либо чинов-
ник. Но эта организация носила характер не столько суда, сколько ад-
министративной расправы» [Рязановский 1931: 304]. Безусловно, че-
ловек на должность назначался, но, к сожалению, нет конкретных сви-
детельств о его деятельности, кроме случаев рассмотрения дел, свя-
занных с оппозицией верховному хагану. Остается неясным и харак-
тер взаимоотношений «верховного судьи», назначенного хаганом,
и других судей, также выделяемых для исполнения судейских функ-
ций верховным правителем.
Еще раз подтверждаются слова В.А.Рязановского: «Свидетельства
современников и другие исторические данные доказывают, что в эпо-
ху Чингис-хана и его преемников правильной организации отправле-
ния правосудия не было... Нет постоянной судебной организации, по-
стоянных судебных учреждений, нет и сознания необходимости выно-
сить приговор по расследовании дела судом и пр. Организация судеб-
ной функции находится лишь в зародыше. Мы видим здесь назначение
главных судей, но наряду с исполнением других функций... По особо
важным делам судил главный судья или же назначались судьи ad hoc
и производилось разбирательство дела, причем не стеснялись тем, что
обвинитель являлся и судьей. В менее значительных обыкновенных
случаях ограничивались административной расправой (при дворе ха-
на) или даже самосудом на основании своих обычаев, нередко жесто-
ких и суеверных. Для обвинения монголы признавали необходимым
сознание обвиняемого и для этого употребляли пытки и истязания...
Так обстояло дело суда в центре государства» [Рязановский 1931: 32].
Таким образом, в эпоху Монгольской империи выделяются три
формы судейства: суд хурилтая, суд хагана и суд специально назна-
ченных лиц — судей (последние — для завоеванных западных земле-
дельческих территорий), причем эта пеницитарная система носила не
столько характер выстроенного судебного расследования, сколько, как
писал В.А.Рязановский, административной расправы.
Монгольский улус XII-X1II вв., как вытекает из изложенного, ха-
рактеризуется отсутствием формализованных институтов власти вне
родоплеменных традиций. Высшая власть и авторитет сосредоточены
в руках верховного правителя (хагана) и членов его династии (пред-
ставителей конического клана— Золотого рода), объединенных уча-
стием в хурилтае. Последний играл ведущую роль наряду с хаганом
в управлении монгольским обществом. Уже в XII в. он представлял
414
собой собрание глав ЭСО на надплеменном уровне и созывался преж-
де всего для избрания верховного лидера, роль которого особенно воз-
растала с активизацией завоевательной деятельности. Как уже отмеча-
лось, с усилением власти Чингис-хана, а впоследствии и его потомков
хурилтай приобрел характер семейного совета.
Фактическое отсутствие государственной структуры внутри мон-
гольского общества, а также выработанного механизма трансляции
власти, когда одновременно сохраняются два принципа (примо- и уль-
тимогенитурный), привело к тому, что со смертью основателя мон-
гольской кочевой империи она стала распадаться и вскоре перестала
существовать, поскольку и при его жизни отдельные ее части не пред-
ставляли собой ни экономически, ни политически единого организма,
а социально-политическая общность обусловливалась принадлежно-
стью глав политий к одному коническому клану, в моделировании
границ которого использовались как реальные, так и фиктивные ге-
неалогии.

Примечания

1 Исследователи семантически объединяют слова отчигт
и ото«. Б.Я.Владимирцов считал, что последнее слово согдийского происхожде-
ния, означающее «территория, страна, место для кочевания» [Владимирцов 1934:
132-134, 136, 137]. О.А.Константинова на основе анализа терминов выстраивает
семантический ряд: очаг-жилише-народ. Связь между этими двумя терминами
отмечает и акад. Ш.Нацагдорж, поскольку, считает он, оток означает то, что пе-
реходит в наследство младшему сыну, т.е. отчигину, и первоначально означал
очаг, юрта. Со временем под отоком стали понимать все, чем владел предыдущий
хозяин, а именно юрту, скот, жен и домочадцев.
2 И. де Рахевилц предполагает, что Хасар пересек территорию Ляодуна и от-
правился на север через верховья Сунгари, Нонни и Таоура (правого притока
Нонни), следуя в верховья последней, и достиг Великого Аурука Чингис-хана
[Rachewiltz 2004: 922].
3 По сообщению даосского патриарха Чан-Чуня, который посетил лагерь Тэ-
мугэ-отчигина 24 апреля 1221 г., он располагался в 4-5 днях пути на юго-восток
от места впадения Керулена в озеро Хулун-нур [Rachewiltz 2004: 940].
4 Вставленное переводчиком в квадратные скобки имя, по всей вероятности, не
соответствует истине. Возможно, речь шла о казни Фатимы и Шира [Рашид-ад-
дин 1960: 117]. Выше приводилось сообщение этого же автора о деятельности
Отчигина и в период правления Хубилая. Как известно, после обращения к нему
Туракины-хатун «Отчигин раскаялся в своем замысле, ухватившись и уцепившись
за предлог устройства поминок [в связи] с происшедшей [чьей-то] смертью, рас-
простерся в извинениях. В это время пришло известие о прибытии из похода Гу-
юк-хана в свою ставку на берегу реки Имиль. Сожаление Отчнгнна о содеянном
стало сильнее, и он вернулся в свои места, в свой юрт» [там же: 116-117].
415
5 Можно соотносить Чингис-хана с Джучи-Хасаром, поскольку и источник
подчеркивает их несомненную сопряженность. «И до настоящего времени обычай
таков, что уруг Чингис-хана из всех [своих] дядей и двоюродних братьев сажает
в ряду царевичей только уруг Джочи-Касара; все другие сидят в ряду эмиров»
[Рашид-ад-дин 19526: 51].
6 «„Уг" представляет собой весьма сложный и многослойный жанровый конг-
ломерат, основные составляющие которого сводятся к следующему: это чаще
всего нравоучительные или критические притчи, аллегории... композиционно
тексты, имеющие, как правило, поэтическую и смешанную прозопоэтическую
структуру, построены в форме монолога, диалога или полилога» [Дашибалова
1998: 178].
7 Не вдаваясь в широкую дискуссию о ясе, согласимся с точкой зрения Ряза-
новского: «Несомненно, что при патриархальном быте монголов и крепости родо-
вого строя Яса Чингис-хана, как и вообще все первобытные кодексы, представля-
ла главным образом лишь объединение и закрепление действовавшего обычного
права» [Рязановский, 1931: 10].
8 При распределении народа по тысячам и назначении тысячников должность
тысячника и титул нойона получает Шиги-Хутуху (§ 202 «Сокровенного сказа-
ния»). Рашид-ад-дин также называет его нойоном, упоминая в нескольких случа-
ях. «Из числа татарских детей, которые в эпоху Чингис-хана стали почтенными
[людьми] и эмирами и которых воспитали он и его жены, был некто Кутуку-
нойон, называвшийся также Шики-Кутуку... Жена [Чингис-хана] воспитала его
как родного сына, с полным почетом и честью, в своем семействе. Когда он вырос,
его нарекли Шики-Кутуку, а также называли Кутуку-нойоном; [сам] он называл
Чингис-хана— эчигэ, что означает отец, а Бортэ-фуджин— тэрикун-экэ... Уге-
дей-каан называл его старшим братом, и он сиживал с его сыновьями выше Мен-
гу-каана; он был приближенным у детей Тулуй-хана и Соркуктани-беги и скон-
чался во время смуты Арик-Буки...» [Рашид-ад-дин 1952а: 95]. При выделении
уделов Шиги-Хутуху обращается к Чингис-хану с просьбой: «Если будет твоя
милость ко мне, то дай мне народ, обитающий внутри земляного вала» [Влади-
мирцов!934:97].
Шиги-Хутуху возглавлял войско, которое Чингис-хан оставил «ради надзора
и охраны дорог на Газнин, Гарчистан, Забул и Кабул... с 30 тысячами людей в те
пределы, чтобы они по мере возможности покорили те страны а также были сто-
рожевым войском [караул], с тем чтобы он сам и его сын Тулуй-хан могли сво-
бодно заниматься завоеванием владений Хорасана» [Рашид-ад-дин, 19526: 221].
На берегу реки Синд Кутуку-нойон встретился с Джелал-ад-дином и был разбит
[Рашид-ад-дин 19526: 95].
Шиги-Хутуху верно служил Чингис-хану. Когда захватили город Джун-ду
(владения Алтан-хана), он единственный не взял взятки, объяснив это так:
«„Я подумал про себя: когда мы [еще] не взяли города, всему, начиная от веревки
и кончая небольшим платком [дастарчэ], господином был Алтан-хан. Теперь, ко-
гда мы захватили город, все принадлежит Чингис-хану. Как же отдают тайно
и воровски кому-то его добро? Вот почему я ничего не взял!" Чингис-хан соизво-
лил сказать: „Кутуку знает великий обычай йусун!" — и вдвойне оказал ему [свое]
благоволение» [Рашил-ад-дин 19526: 95].
При Угэдэе лидирующие позиции Шиги-Хутуху сохранялись: «Угедей-каан
сделал этого Элджидая вместе с Шики-Кутуку постоянно состоящим при своей
416
особе, чтобы Элджидай носил его седалище и с Шики Κ
ставке» [Рашид ад-дин ,952а: 95]. Например, при nl™
Шиги-Хутуху был одним из военачальников (эмир тысячи) Тулуй-мна воз
лявшим отряд [Рашид-ад-дин 1960: 22]. В примечании сообщается· «Щи™ Κν
туку — найденыш из племени татар, воспитанный матерью Чингиса Последний
называл его своим братом и дал ему удел младших братьев» [там же] Как видим
чаще подчеркивается статус Шиги-Хутуху как воина, главы тысячи и его роль
в завоеваниях, чем его судейские функции.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история