Крадин H., Скрынникова Т. Империя Чингис-хана

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава третья.
Иерархия идентичностей у средневековых монголов

Возвращение к исследованию Монгольской импе-
рии, а именно не политической и событийной ее истории, а внутрен-
них, глубинных процессов монголизации социокультурного и геопо-
литического пространства потребовали неотложного обращения к ана-
лизу феноменов, скрытых под именем «монголы». Понятие это специ-
ально дано в кавычках, поскольку хотелось обратить внимание на пе-
ренасыщенность его различными смыслами. Актуальность подобного
исследования определяется тем, что, с одной стороны, накоплен зна-
чительный материал, а с другой — тем, что этот материал не анализи-
ровался не только российскими, но и зарубежными монголоведами
в парадигмах современной науки, выработанных социокультурной
антропологией. Применение нового подхода к изучению социальных
и политических процессов на исторической арене Центральной Азии
в предчингисову и Чингисову эпоху и их интерпретация совершенно
необходимы. На наш взгляд, следует сконцентрироваться на процессе
сложения собственно кочевого ядра Монгольской империи, выявлении
субстратных единиц, его формировавших.
Сложение кочевого ядра Монгольской империи отличается тем,
что в процесс вовлекались разные этносы. Это обусловило то, что да-
же властная элита стала представлять собой полиэтничное сообщест-
во. В этом контексте огромное значение должно иметь исследование
идентификации и самоидентификации, поскольку идентификация яв-
ляется одной из функций политической культуры, через которую реа-
лизуется потребность человека в понимании своей групповой принад-
лежности. Эти процессы нашли отражение в письменных средневеко-
вых памятниках как собственно монголов, так и соседствовавших с ни-
ми народов, имевших собственную историографическую традицию.
Исследование включает также изучение феноменов, которые обо-
значаются как потестарно-политическая организация и потестарная/по-
литическая культура, на материале конкретного средневекового коче-
вого общества — монгольского. Необходимо также провести систем-
ный анализ собственно монгольского общества XII-XIII вв., его соци-
альной структуры и общественной организации, выявить мобильный
социокультурный механизм, обеспечивавший корпоративный доступ
к власти в монгольском обществе, т.е. реконструировать идентифика-
ционные процессы. Исследование идентификационных практик сред-
невековых монголов должно проходить на основе максимально полно-
го привлечения идентификационных лексем, содержащихся в ориги-
нальных источниках, и их сопоставления, а не на иллюстративной вы-
борке, адекватность которой исторической реальности вызывает со-
Реконструкция социального, культурного и политического содер-
жания понятия монголы должна выходить за пределы примордиалист-
ских представлений об общности «крови и почвы» (гердеровское Blut
und Boden), т.е. только этнического, и должна соответствовать совре-
менной концепции формирования идентичностей, где одновременно
актуализируется исследование идеологических концептов обоснова-
ния границ идентичности, социальных практик и невербального поля
культуры (ритуала), которые сами агенты рассматривали как значи-
мые. Заметное место должны занимать не только эксплицитные дан-
ные, которые зачастую являются основным или единственным мате-
риалом для исследователей, но и имплицитные. Именно поэтому важ-
но, с одной стороны, реконструировать границы общностей (как этно-
сов, так и социально-политических объединений) через употребление
этнонимов/политонимов в историческом контексте средневековых
сочинений, а с другой — моделировать не только социокультурное, но
и геополитическое пространство через выявление ритуального поля
традиционной культуры.
Рассматриваемый период постоянного переструктурирования соци-
ально-политических объединений требует столь же регулярного ос-
мысления (констатации) и пересмотра границ своей общности. В ре-
зультате как идентификация, так и самоидентификация становятся
рядом выбора, который осуществляется по иерархии идентичностей
ситуативно, что можно обозначить как «смену одежд». Наиболее акту-
альной и осознанной манифестацией своей идентичности в мире явля-
ется этничность, которая отвечает коллективной потребности и при-
обретает особую значимость в полиэтничном обществе, где на фоне
сложения множественной идентичности ей отдается приоритет. Зна-
чение этничности особенно возрастает в ситуации перемен, что и на-
блюдается при формировании Монгольской империи.
Моделируемые властной элитой границы общностей становятся
эффективными механизмами конкретной социальной практики, кото-
рые регламентируют принципы взаимоотношений групп (этносов, по-
литий, союзов, конфедераций), носящих, с одной стороны, нестабиль-
ный, изменчивый характер вследствие специфики кочевых обществ.
С другой стороны, для конца XII — начала XIII в. постоянная измен-
чивость границ общностей определялась завоевательной политикой не
только Чингис-хана, но и его предшественников и современников.
Лишь понимание того, что идентификация — это прежде всего постоян-
ный, непрекращающийся процесс, позволяет, на наш взгляд, выявить
реальную картину становления кочевого ядра Монгольской империи.
В этом контексте особенно необходимо исследовать идентифика-
ционные процессы, проходящие до и в эпоху Чингис-хана, проанали-
зировать как самоидентификацию монголов, так и внешние формы
идентификаций, представленных в средневековых источниках, на эт-
ническом и политическом уровне (кият, борджигин, монголы, тюрки,
татары и др.). При этом следует подчеркнуть, что оба типа идентифи-
каций оказывают влияние друг на друга, например, внешняя иденти-
фикация может стать одним из уровней самоидентификации, как и по-
следняя выступает основной формой идентификационных практик.
В кочевом обществе, где генеалогия является регулятором внутри-
и межродовых отношений (ритуальная практика, браки), эпоним часто
заменяет имя. Сколь бы виртуальной ни была генеалогия, какой бы
фиктивной она ни была, она становится феноменологической реально-
стью и выполняет свою главную задачу — моделирует границы общ-
ности, которые всегда актуальны для своего времени. Именно поэтому
тексты, составленные в разных частях общности, воспринимаемой
сейчас как некая целостность, могут содержать не совпадающие пол-
ностью генеалогии, т.е. в них конструируются разные модели пред-
ставления о данной общности.
Поскольку идентификация является той функцией политической
культуры, через которую происходит осознание человеком своей груп-
повой принадлежности, что способствует также выполнению ею и дру-
гих функций (адаптивной, ориентации, социализации, интеграции и
коммуникации), постольку границы общности не могут представлять
и никогда не представляют собой «прокрустово ложе» идентификаци-
онных практик как во внутренних, так и во внешних идентификациях.
В данной главе предпринимается попытка выявления тех уровней
идентификации, которые были связаны с Чингис-ханом и общностью,
сформированной им, но именуемой по-разному. Пожалуй, предпочти-
тельно начать с термина монголы', связанного к тому же с обозначени-
ем общности как Великой Монгольской империи (Yeke Mongol ulus).

I. ДВЕ МОНГОЛИИ

На теме Монгольской империи всегда пересекалось
большинство исследований в монголоведении, связанных с этно- и
политогенезом, поиском национальной идентичности [Мункуев 1977;
Далай 1996; Билегт 2000; Гэрэлбадарх 2005, и др.]. В исторической
литературе и благодаря ей в обыденном сознании понятие Великое
Монгольское государство настолько прочно закрепилось, что неяс-
ность его значения практически не осознается. Перевод этого понятия
и одновременно его интерпретация являются порождением более
поздней историографической традиции: в оригинальном тексте «Со-
кровенного сказания» нет эксплицитного представления выражения
Yeke Mongol ulus. На наш взгляд, его значение архетипично и имеет
иную, скорее всего, сугубо географическую (пространственную) се-
мантику. Определение великий (yeke) указывает прежде всего на тер-
риторию вторичной колонизации. Неоднократное подтверждение это-
му можно найти в мировой истории, о чем речь будет идти ниже.
При изучении проблемы идентификации, этнической в частности,
особое значение имеют общее имя, общий миф о происхождении
и ассоциации с определенной территорией. Различные основания (са-
мо)идентификации порождают и различные, часто иерархизированные
идентификационные уровни, которые зачастую тесно переплетаются,
создавая запутанный лабиринт отношений, связей, нуждающихся
в объяснении. Исследование разных уровней идентификации может
базироваться на анализе общепринятого и повсеместно распростра-
ненного самоназвания, в данном случае монгол. Однако имеет смысл
остановиться лишь на одном аспекте истории ранних монголов, свя-
занном с территорией их расселения.
Не останавливаясь сейчас на интерпретации имени монгол (об этом
см. ниже), здесь лишь заметим, что обозначение сообщества, избрав-
шего первого монгольского хана Хабула, понятием все монголы
132
(qamuy mong-/ol), безусловно, подчеркивает множественность групп,
обозначаемых монголами или приписываемых им и составлявших
вновь образованную политию. Обратимся к ранним упоминаниям име-
ни монгол в китайской историографии, значение которой трудно пере-
оценить для периода бесписьменной истории кочевников. Многочис-
ленные свидетельства китайских источников о монголах могут слу-
жить доказательством того, что в XII в. они представляли собой поли-
тию, значимую не только в кочевой среде.
Общепризнанным фактом стало то, что в средневековье монголы
проживали на двух территориях: из первой вышли группы, создавшие
первые кочевые объединения, которые составили ядро Монгольской
империи; на второй начала формироваться Монгольская империя бла-
годаря деятельности Чингис-хана и его предшественников. Об акту-
альности обеих территорий свидетельствует значимость в более позд-
ний период двух сакральных центров, где проходила интронизация
побратимов-соперников — Темучжина и Чжамухи. Это Трехречье
(Онон, Керулен, Тола) и Эргунэ-кун (Аргунь).
О наличии двух территорий, населенных монголами, с полной
определенностью писал, например, сунский автор Ли Синь-чуань в со-
чинении «Различные официальные и неофициальные записи о [собы-
тиях] периода правления Цзяньянь» («Цзяньянь илай чаое цзацзи»);
«Однако два государства жили на востоке и на западе, и обе стороны
глядели друг на друга на расстоянии нескольких тысяч ли. Не знаем,
по какой причине [их] объединяют и [они] получили единое наимено-
вание» (цит. по [Кычанов 1980: 145]).
Приведенное замечание китайского автора требует разъяснения.
Причем следует обратить внимание на использование в данном случае
по отношению к этим образованиям термина го. Трудно сказать, на-
сколько монгольское социально-политическое образование на Восто-
ке, получившее достаточную известность и сохранившееся в истори-
ческой памяти, соответствовало термину государство, но отрицать
существование некоего сообщества монгол на этой территории невоз-
можно. Ведь указывается не только его локализация в тот период, но
и отмечается его существование на протяжении достаточно длитель-
ного времени. Тот же Ли Синь-чуань, согласно комментарию к тексту
«Мэн-да бэй-лу», сообщает: «Существовало еще какое-то монгольское
государство (мэн го). [Оно] находилось к северо-востоку от чжурчио
ней. При Тан его называли племенем мэн-у. Цзинцы называли его мэн-
у, также называли его мэн-гу. [Эти] люди не варили пищи. [Могли ви-
деть ночью]. [Они] из шкуры акулы („водяные монголы". — авт.) де-
лали латы, [которые] могли защитить от шальных стрел» [Мэн-да бэй-
лу 1975:51].
133
На этом хотелось бы прервать цитату, поскольку здесь заканчива-
ется описание Монголии и монголов, которые находились к северо-
востоку от чжурчжэней. Эти монголы отмечались китайскими хрони-
стами уже во времена Танской династии (618-907) и сохраняли свою
воинственность во времена чжурчжэньской династии Цзинь (1115-
1234). Если же продолжить цитату, то появится описание другой Мон-
голии, располагавшейся к юго-западу от Цзинь: «С начала [годов
правления] Шао-син (1131-1162) [они] начали мятежи. Главнокоман-
дующий Цзун-би воевал [с ними] в течение ряда лет, [но] в конце кон-
цов не смог покарать; только разделив войска, удерживал важные стра-
тегические пункты и, наоборот, подкупал их щедрыми [подарками].
Их владетель также незаконно назывался „первым августейшим импе-
ратором-родоначальником" (цзу-юань хуан-ди). Во времена цзиньско-
го Ляна [они] причиняли зло на границах. [Как видно], они появились
давно. <3десь опускаем.> Теперь татары называют себя Великим мон-
гольским государством, и поэтому пограничные чиновники именуют
их [сокращенно] мэн-да» [там же].
В этом отрывке можно выделить три важных момента. Во-первых,
упоминание о «первом августейшем императоре-родоначальнике», по-
явление которого по времени вполне соответствовало избранию, со-
гласно «Сокровенному сказанию», первого правителя всех монголов —
Хабул-хана. Во-вторых, пометка «Здесь опускаем», в примечании к ко-
торой Н.Ц.Мункуев писал: «Ван Го-вэй опустил фразу, в которой упо-
минается о нападении монголов на государство Цзинь: „Когда монголы
(мэн-жэнь) вторглись в государство Цзинь, [они] назвали себя Великим
монгольским государством (Да мэн-гу го). Поэтому пограничные чи-
новники прозвали их Монголией (Мэн-гу)" (Ли Синь-чуань. Цза-цзи,
сб. 2, гл. 19, с. 591)» [там же: 123]. Исходя из этого текста, Мункуев
считал, что «государство Чингис-хана стало именоваться „Великое мон-
гольское государство" с 1211 г.» [там же: 124]. Возможно, правильнее
было бы сказать, что уже к 1211 г. Монгольский улус, созданный Чин-
гис-ханом, назывался Великий Монгольский улус (в тексте нет указаний
на то, что это обозначение применяется впервые). Официальное обозна-
чение Монгольской империи как Yeke Mongol ulus отмечается и позже,
в частности на печати Гуюк-хана (1246-1248) и в двуязычных китай-
ско-монгольских надписях XIV в. [там же]. Несмотря на отсутствие
прямых свидетельств, можно предположить, что выражения августей-
ший император и Yeke Mongol ulus появились одновременно, что, без-
условно, связано с упоминаемой в «Сокровенном сказании» интрониза-
цией Хабул-хана в политии все монголы. И в-третьих, на этой террито-
рии по отношению к монголам наряду с прежним обозначением Mongol
ulus стал использоваться и другой идентификационный маркер — мон-
134
голо-татары (мэн-да). Тем самым подчеркивается сопряженность тер-
ритории вторичной колонизации монголов с территорией расселения
татар.
В последней части текста Ли Синь-чуаня обнаруживается следую-
щее уточнение: «В период процветания государства Цзинь были
созданы северо-восточное вербовочно-карательное управление для
обороны от монголов (мэн-у) и Кореи и юго-западное вербовочно-
карательное управление для контроля над территорией татар и Си Ся,
Монголы, очевидно, занимали [земли, на которых находились] два-
дцать семь круглых крепостей того времени, когда У-ци-май начинал
дело (т.е. только что вступил на престол. — Н.М.), а границы татар на
востоке соприкасались с Линьхуаном, на западе располагались в со-
седстве с государством Ся, на юге доходили до Цзинчжоу и достигали
государства Больших людей на севере» [Мэн-да бэй-лу 1975: 51].
В таком полном тексте, без сомнения, еще более четко выявляется
существование двух Монголии. Одной, расположенной к северо-вос-
току от чжурчжэней, в непосредственной близости от воды (это под-
тверждают латы из кожи акулы, вероятно крупной рыбы) и находив-
шейся под наблюдением северо-восточного вербовочно-карательного
управления. Другая находилась под контролем юго-западного вербо-
вочно-карательного управления. Н.Ц.Мункуев пишет, что, соглас-
но Цзинь ши, вербовочно-карательные управления (чжао-тао сы)
«создавались только на северо-западе, юго-западе и северо-востоке...
Это были органы по поддержанию связей с соседними народами» [там
же: 124].
В переводе Е.И.Кычанова текст Ли Синь-чуаня выглядит так:
«...когда Цзинь достигло расцвета, было учреждено северо-восточное
пограничное управление, Дунбэй чжаотао сы, с целью зашиты от мэнгу
(монголов), Гаоли (Кореи) и юго-западное пограничное управление, Синь
чжаотао сы, с целью управления северными районами, удерживаемыми
Западным Ся и мэнгу (монголами)» [Кычанов 1980:145]. Таким образом,
монголы, обозначенные одним и тем же именем мэнгу, отмечаются как на
северо-востоке, так и на юго-западе от Цзинь. Северо-восточная террито-
рия имела самостоятельное значение, эта Монголия приравнивалась
к Корее; Монголия, находившаяся на юго-западе, называлась yeke,
т.е. великой, и связывалась с проживавшими там же татарами.
Итак, китайская историографическая традиция позволяет утвер-
ждать, что две Монголии существовали не только в представлениях,
были не только воображаемыми сообществами, но и объектами реаль-
ной внешнеполитической практики Китая. Для этой практики требо-
вались и реальные знания о кочевых соседях. Какими они были?
135

1. Монголы северо-востока

Для определения как местонахождения первона-
чальной территории проживания монголов, так и характера их сооб-
щества достаточно информации на китайском языке. Да и сами иссле-
дователи способствовали решению этих вопросов. Однако о террито-
рии первоначального расселения монголов, на наш взгляд, стоит ска-
зать специально, чтобы подтвердить данные о том, что монголы Чин-
гис-хана не возникли ниоткуда.
Так, в сочинении E Лун-ли о киданях (XII в.) находим следующее
сообщение: «Государство монгол. У государства нет правителя, кото-
рым оно управляется, как нет вспашки земли и посевов. Занимаются
охотой. Их местожительство непостоянно. Кочуют в каждое из четы-
рех времен года, единственно гоняясь за водой и травой. Питаются
только мясом и кумысом, и все. Не воюют с киданями, а только лишь
обменивают с ними быков, баранов, верблюдов, коней, кожаные
и шерстяные вещи. От них на юг до Верхней столицы Ляо более 4 тыс.
ли (2000км)» [Кычанов 1980: 144]. Безусловно, в этом тексте под-
тверждается тот факт, что монголы, сообщество которых опять обо-
значается термином го, обнаруживаются на упомянутой территории,
контролируемой пограничным северо-западным вербовочно-каратель-
ным управлением.
Хотелось бы сделать замечание по поводу значения термина го
в данном контексте. Как и в упомянутом выше случае, китайский тер-
мин здесь не маркирует сообщество государственного уровня, он не
обозначает государства, поскольку, как видим, у этого сообщества
даже нет главы. В данном случае термин го, как и монгольское слово
улус, служит лишь указанием на то, что определенная группа людей
представляет собой некую общность, в данном случае объединенную
именем. Именно поэтому в переводе В.С.Таскина начало текста звучит
так: «Прямо на севере земли киданей доходят до владения (выделено
нами. — авт.) Мэнгули. В этом владении нет правителя, который бы
управлял народом» [Е Лун-ли 1979: 305].
Значение этнонима монгол обнаруживается и в китайских извести-
ях в связи с группой племен ши-вэй. Как было в свое время отмечено
Н.Ц.Мункуевым, «название „монгол" впервые в китайских источниках
встречается в Цзю Тан шу („Старая история [династии] Тан", состав-
лена в 945г.) в форме „мэн-у ши-вэй"2 („монголы-шивэйцы")...
В Синь Тан шу („Новая история династии Тан", составлена в 1045-
1060 гг.) этот этноним передан через „мэн-ва бу" („племя мэн-ва")...
В Цзю Тан шу и Синь Тан шу соответственно мэн-у и мэн-ва указаны
среди племен ши-вэй... возможно, что (монгол. — авт.) является древ-
136
ней формой множественного числа на -/» [Мэн-да бэй-лу 1975: 89-90].
В переводе Е.И.Кычанова сообщение о племенах шивэй и их локали-
зации выглядит так: «Севернее больших гор есть племя больших шивэй.
Это племя живет около реки Ваншянхэ. Истоки этой реки на северо-
восточных границах тюрков, у озера Цзюйлунь. Отсюда, извиваясь, она
течет на восток и протекает через границы владений западных шивэй,
далее она течет снова на восток и протекает через границы больших
шивэй, еще далее на востоке она протекает к северу от мэнъу шивэй»
[Кычанов 1997: 174—175]. Следует учитывать факт постоянно упомина-
емой близости проживания тюрков, шивэй и монголов. Более того, их
размещение по соседству вдоль реки, что, безусловно, способствует под-
держанию постоянных связей и зачастую зависимости друг от друга.
В «Суй шу» («История династии Суй») можно прочесть: «На севе-
ре есть большие горы. За горами живут большие шивэй, которые рас-
селены по берегам реки Шицзяньхэ. Река вытекает из озера Цзюйлунь
и течет на восток. К югу от [реки] есть племя мэнва» [там же: 175].
В отличие от Танского периода, когда монголы связывались с шивэй,
здесь фиксируется самостоятельность монголов. Ниже Е.И.Кычанов
определяет географию расселения объектов из цитируемых текстов:
«Озеро Цзюйлунь отождествляется с оз. Хулуньчи (Хулунь-нор, Да-
лай-нор), в которое впадает р. Керулен. Река Ванцзянхэ — это р. Ар-
гунь, вытекающая из оз. Далай-нор, и р. Амур в среднем течении. Река
Шицзяньхэ тоже должна быть Аргунью, так как сказано, что она вы-
текает из оз. Цзюйлунь. В то же время Шизянь — это явное название
р. Шилки, из слияния Шилки и Аргуни образуется Амур. Поэтому
в „Синь Тан шу" мы имеем дело с явным смешением Аргуни и Шил-
ки» [Кычанов 1997: 175].
Но для выявления места первоначального расселения монголов
смешение Аргуни и Шилки и неважно, главное — определить общее
направление этого расселения. Японский исследователь Комаи Ёсиа-
ки, работавший с китайскими текстами, пришел к выводу, что «в эпо-
ху Тан та часть племен шивэй, которая именовалась монголами, жила
по южному берегу р. Амур, западнее впадения в Амур р. Сунгари
и восточнее р. Малый Хинган. Проф. Тамура Дзицудзо также отожде-
ствляет оз. Цзюйлунь с оз. Далай-нор. Реку Ванцзян он предлагает
считать Аргунью... делает вывод, что „монголы в это время (VIIX
вв. — Е.К.) жили кочевой жизнью в степных районах к югу от
р. Аргунь"» [там же: 138]. Исследователи определяют территорию
расселения ранних монголов на восток или на запад от Большого Хин-
гана (большие горы).
В следующем по времени написания сочинении Хун Хао «Сунмо
цзивэнь» («Воспоминания о Сунмо», 1090-1155) сообщается, что
137
«„мангушы — это тот народ, который кидани в своих записях собы-
тий начинали Мэнгу го, государством Монгол"... [Они] постоянно
переправляются на южный берег реки и грабят. Получив отпор, они
возвращаются на свою территорию. Население Цзинь только и может,
что сдерживать и отражать их вторжения» [Кычанов 1980: 144]. Ука-
зание на то, что монголам для набегов и грабежей требуется перепра-
виться на южный берег реки, свидетельствует о том, что они жили се-
вернее киданей и чжурчжэней.
Хотелось бы обратить внимание на то, что уже в который раз со-
общения китайских авторов о монголах связывают последних с ре-
кой/водой, что совпадает со сведениями другого китайского источника
об изготовлении монголами лат из кожи акулы. Известно, что в своих
путевых заметках Плано Карпини, говоря о Великой Монголии, упо-
минает народ, который «назывался су-монгал, то есть водяные монга-
лы». И не только в исторических текстах монголы привязываются
к реке/воде. Есть и другие свидетельства такой привязки. По мнению
В.И.Рассадина, охотничья и рыболовная лексика монгольских языков
аналогична таковой в тунгусо-маньчжурских языках, что свидетельст-
вует о территориальной близости народов этих языковых групп на на-
чальной стадии их этно- и культурогенеза [Рассадин 1992: 146-147].
Постоянное разночтение сведений, допускавшееся ранними китай-
скими историографами, которые в одном контексте приводили данные
о разных монголах (северных и юго-западных), непонимание поздни-
ми комментаторами причин, по которым эти монголы объединялись
и по которым разные группы получили одинаковое наименование,
встречаются и позднее, уже после образования Чингис-ханом Мон-
гольской империи. Появление столь сильного соседа и его активность
на исторической арене побуждали китайцев искать объяснения этому
феномену и выяснять происхождение новых политических акторов.
В частности, автор «Мэн-да бэй-лу» пишет: «Татарское государство на
юге находится в соседстве с племенами цзю, а слева и справа с ша-то
и другими племенами. В старину существовало государство Монгус...
[Я], Хун, часто расспрашивал их [об их прошлом] и узнал, что монго-
лы уже давно истреблены и исчезли» [Мэн-да бэй-лу 1975: 50].
По мнению российского востоковеда, знатока китайского языка
и монгольской истории Н.Ц.Мункуева, с которым нельзя не согла-
ситься, «монгус (мэн-гу-сы, mongyus) — одна из транскрипций этно-
нима „монгол". Очевидно, здесь мы имеем форму этого этнонима
с окончанием множественного числа -s» [там же: 122]. Текст о «госу-
дарстве Монгус» довольно расплывчатый, тем не менее он дает осно-
вания предположить, что упоминание об истреблении и исчезновении
было связано с первоначальной территорией расселения монголов.
13*
Монголы этой территории, вероятно, перестали играть сколько-нибудь
значимую роль в регионе, в отличие от монголов, занимавших терри-
торию вторичной колонизации по соседству с татарами. Соседство
с татарами привело к появлению нового обозначения для этой второй
общности — .монголо-татары или, как в некоторых текстах, в частно-
сти в «Мэн-да бэй-лу», даже татарское государство.
И еще одно сообщение китайского источника, включенного в каче-
стве комментария к тексту «Мэн-да бэй-лу»: «[Мэн-do бэй-]лу, оче-
видно, основано на записях Ли [Синь-чуаня]. Однако Ли [Синь-чуань]
пишет в неуверенных выражениях, а в [Мэн-да бэй-]лу прямо говорит-
ся о том, что прежнее монгольское государство уже было уничтожено
и что нынешние монголы и есть татары. В Гу-цзинь цзи-яо и-тнь Хуан
Дун-фа сказано: „существовало еще какое-то монгольское государство
(мэн-гу го). [Оно] находилось к северо-востоку от чжурчжэней. Во
времена цзиньского Ляна (Хайлин вана, 1150-1161) [оно] вместе с та-
тарами причиняло зло на границах. Только в четвертом году нашего
[периода правления] Цзя-дин [17.1.1211 — 4.1.1212] татары присвои-
ли их имя и стали называться Великим монгольски.» государством
(выделено нами. — авт.)"» [Мэн-да бэй-лу 1975: 51-52]. Если сущест-
вование Мэн-гу го прежде на северо-востоке от чжурчжэней фиксиру-
ется в прошедшем времени, то политическое образование на террито-
рии вторичной колонизации обозначено как Великое монгольское го-
сударство (сохраняется терминология переводчика, следующего тра-
диции передавать китайское слово го как «государство»).
Конечно, довольно сложно с уверенностью реконструировать пере-
ход группы, возглавляемой монголами, с территории у р. Амур (Ар-
гунь) в район Трехречья (Онон-Керулен-Тола). Но можно, на наш
взгляд, с определенной осторожностью согласиться с Е.И.Кычановым:
«Возможно, приход собственно монголов в Монголию мог произойти
где-то во второй половине X в., даже в начале XI в. Проф. Тамура
Дзицудзо обращает внимание на тот факт, что еще в середине X в. во
время походов на р. Орхон в район древней уйгурской столицы Кара-
балгасуна кидани не застают монголов В этом районе. Он приходит
к выводу: „Обзор путей миграции монголов показывает, что они нача-
ли движение в конце X — начале XI в. с их родных мест обитания
в период Тан, вероятно на равнинах Хайлара и по среднему течению
Аргуни. Как показывает легенда о Бодончаре, во второй четверти пер-
вой половины XII в. они пересекли озеро Кулунь-Нор и вышли к ниж-
нему и среднему течению реки Онон, где они приняли кочевой образ
жизни..." Ученые осторожны в выводах, и это понятно: нет хроноло-
гии, указания точных направлений движения монгольских племен. Но
важно твердое убеждение в том, что приход в Монголию где-то во
139
второй половине X — в начале XI в. — очевидный исторический
факт» [Кычанов 1980: 141].
Можно с большой долей уверенности предположить, что был про-
должительный период, когда группы «речных монголов», перекоче-
вавших с Аргуни-Амура в Трехречье, на какой-то период останавли-
вались в степях, что отразилось в китайском тексте, представляющем
монголов степняками-кочевниками. Безусловно, этот переход боль-
шой группы людей с Амура в Трехречье не был мирным: территории,
на которых приходилось останавливаться, захватывались с боем.
Представляется, что именно эти стычки за территорию жизнеобеспе-
чения могли отождествляться в китайской историографии со всеми
монголами Хабул-хана и его последователями в Великой Монголии.
Главное же заключается в том, что, несмотря на всю эту неразбе-
риху с очередностью событий, а отчасти и с их сутью, в китайской
историографической традиции (заметим, хорошо развитой) упорно
называются две территории, на которых проживали этнические груп-
пы с одинаковым названием монгол как субъекты политической прак-
тики региона. Уже на старой территории, вероятно, термин монгол
выступал и как этноним, причем, вероятно, обозначал как малую
фуппу (род), так и более широкую (племя), а также как политоним.
Если на территории вторичной колонизации — в Великой Монголии
этноним монгол приобретает более широкое значение, то на террито-
рии первоначального проживания, где монголы (шивэй) не столь ак-
тивно участвовали в событиях на политической арене, этот этноним
был не столь ярким, но все же не остался незамеченным. И последнее,
что хотелось бы сказать, прежде чем перейти к анализу понятия Вели-
кое монгольское государство. Хотя уже достаточно много внимания
уделялось доказательству связи двух Монголии, даже при условии
полного совпадения иероглифического написания обозначений терри-
торий первичной и вторичной колонизации нельзя говорить и о совпа-
дении их состава. Речь может идти только об обозначении лидирую-
щей (правящей) ее части, давшей имя всему сообществу.

2. Великий Монгольский улус

Несомненно, встречающиеся в китайских текстах
обозначения монголов юго-запада как да мэн-гу и да мэн-гу го требо-
вали от исследователей анализа, разъяснения и соответствующей ин-
терпретации. Н.Ц.Мункуев попытался собрать все упоминания об
этом в китайской историографии. По его предположению, «Великое
140
монгольское государство — да мэн-гу го, по-видимому, является пе-
реводом монгольского выражения „Yeke Mongyol ulus". В Хзй-да ши-
люе мы находим название Да мэн-гу, которое соответствует монголь-
скому „Yeke Mongyol". Оно встречается у Плано Карпини (у него
в форме „Йека-Монгал"). В ТИМ мы находим выражения „Mongqoljin
ulus", „mongqol ulus" („монгольское государство") (§ 202) и „olon
mongqol ulus" („многочисленное монгольское государство") (§ 273).
Из текста Цза-цзи Ли Синь-чуаня вытекает, что государство Чингис-
хана стало именоваться „Великое монгольское государство" с 1211 г.
Хуан Дун-фа... также сообщает, что татары в 1211 г. назвали свое го-
сударство Да мэн-гу го... В надписи на печати Гуюк-хана (1246-1248)
на послании его папе Иннокентию IV, привезенном Плано Карпини
и сохранившемся в архиве Ватикана, мы находим официальное мон-
гольское название монгольского государства „Yeke Mongyol ulus". To
же выражение встречается в двуязычных китайско-монгольских над-
писях 1335, 1338, 1346, 1362 гг., переведенных и тщательно проком-
ментированных Ф.В.Кливзом» [Мэн-да бэй-лу 1975: 123-124].
В этом собрании фактов можно выделить несколько интересных
для нас моментов. Первый заключается в том, что практически все
интерпретаторы выражения Yeke Mongyol ulus (да мэн-гу го) в китай-
ских текстах воспринимают его как констатацию момента декларации
некоего качественно нового сообщества, маркируемого словом вели-
кий. Причем неважно, переводят они слово ulus как государство или
как народ. Н.Ц.Мункуев считает, что наименование Монгольского
улуса Великим монгольским государством можно датировать 1211 г.,
что связано с упоминанием появления монгольских войск на границе
с Китаем. По имеющимся в распоряжении исследователей материалам
вряд ли возможно с точностью до года датировать появление выраже-
ния yeke mongyol ulus в качестве обозначения определенной политии
на юго-западе от Китая. С высокой степенью уверенности можно
только утверждать, что обозначение это как маркировка определен-
ным образом организованной общности монголов отмечалось уже
в первой половине XII в. в связи с монгольско-чжурчжэньскими столк-
новениями.
Второй момент касается нативной монгольской традиции. В «Со-
кровенном сказании» отсутствует обозначение собственного сообще-
ства как Yeke Mongyol ulus, все варианты его обозначения перечислены
Н.Ц.Мункуевым.
Последние изыскания в этом направлении были предприняты
П.Рыкиным, который, пересказав текст Н.Ц.Мункуева [Рыкин 2002:
56], в примечании пишет: «Термин yeke mongyol ulus в зарубежной и
отечественной монголоведной литературе принято передавать сочета-
141
нием „Великая Монгольская империя", то есть понимать yeke и
mongyol в качестве сложного определения к ulus. Однако в 1952 году
Мостэр и Кливз, основываясь главным образом на том, что в китай-
ских источниках употребляется выражение да мэнгу, предложили по-
нимать yeke как атрибут mongyol, а не ulus и соответственно перево-
дить рассматриваемый термин „Империя Великих монголов". Обе ин-
терпретации, впрочем, сходятся в понимании ulus как „империя". Та-
кое понимание подверг критике де Рахевилц: по его мнению, это соче-
тание следует переводить „Великая Монгольская нация". Подвергнув
тщательному анализу все контексты употребления слова ulus в „Тай-
ной истории монголов" и других среднемонгольских текстах, я при-
шел к выводу, что подлинным значением этого слова в рассматривае-
мую эпоху было „люди, народ". Таким образом, выражение yeke
mongyol ulus я понимаю как „народ великих монголов"» [там же: 80]3.
Как же в действительности можно понять и интерпретировать это
словосочетание? Попробуем предложить наше понимание. Напомним
отрывок из китайского источника, где упоминается Великая Монголия
в связи с ее нападениями на государство Цзинь. «Когда монголы (мэн
жэнь) вторглись в государство Цзинь, [они] назвали себя великим мон-
гольским государством (выделено нами. — авт.) (да мэн-гу го). По-
этому пограничные чиновники прозвали их Монголией (Мэн-гу)», —
писал Ли Синь-чуань [Мэн-да бэй-лу 1975: 123]. Действительно, в пе-
риод с 1135 по 1147 г. между монголами и чжурчжэнями происходили
многочисленные столкновения. Причем для чжурчжэней, как и для
зафиксировавшего этот факт китайского историографа, противник не
был дикой ордой. Монголы представляли собой достаточно организо-
ванную структуру, показателем чего является как самоназвание этого
социально-политического образования, выраженного совершенно оп-
ределенным термином Yeke Mongol ulus, так и подчеркивание того, что
оно возглавлялось лидером — первым августейшим императором-
родоначальником (цзу-юань хуан-ди), что может соответствовать мон-
гольскому хан. Конечно, китайская историография интерпретирует это
событие как незаконное, ведь титулы может раздавать только китай-
ский император и титул должен быть ниже, чем у него. Но это не ме-
шает констатировать, что внутри монгольского общества назрели тен-
денции к фиксации социальной стратификации и наделению самим
этим обществом определенных личностей инвеститурой. Вполне мож-
но согласиться с выводами Е.И.Кычанова, поддерживаемого и други-
ми исследователями, в отношении носителя этого титула: «Монголь-
ский хан Аоло боцзилэ (в другой транскрипции — Олунь бэйлэ) был
признан чжурчжэнями государем государства Мэнфу (мэнфу го чжу).
Однако сам Аоло не довольствовался этим и принял императорский
142
титул Цзуюань хуанди — императора, основателя династии. Он объ-
явил собственный девиз царствования — Тянь-син („Подъем/расцвет,
[дарованный] Небом")... И Комаи Ёсиаки и ТамураДзицудзо сходятся
на том, что под именем Аоло боцзилэ скрывается один из предков
Чингис-хана, Хабул-хан» [Кычанов 1980: 147]. Представляется, что Ли
Синь-чуань хотел подчеркнуть, что в данном случае те монголы, кото-
рые напали на государство Цзинь, пришли с юго-запада, т.е. из Вели-
кой Монголии.
Структурное оформление монгольского сообщества на юго-западе
в политию определенного уровня — Yeke Mongol ulus, безусловно, из-
менило геополитическую ситуацию в регионе. Оно дало толчок к по-
явлению новых идентификационных моделей в дополнение к тради-
ционным, не элиминировав, однако, последних, Как цитировалось
выше: «...в Гу-цзинь цзи-яо и-пянь [17.1.1211— 4.1.1212] татары
присвоили их имя и стали называться Великим монгольским государ-
ством (выделено нами.— авт.)"» [Мэн-да бэй-лу 1975: 51-52]. Это
достаточно интересный факт: татары, завоеванные к этому времени,
к 1211—1212 гг., уже обозначались не только собственным именем, но
и именем завоевателей. Но поскольку в китайской политической прах-
тике имя татары сохраняло актуальность и, может быть, было даже
престижней, во внешнеполитических отношениях монголы пользова-
лись им. Можно сказать, что татары и монголы, сохраняя собственное
имя (вплоть до родовых обозначений), в идентификационной практи-
ке, определяемой конкретной ситуацией выбора, одновременно ис-
пользовали второе или двойное имя.
Причем необходимо заметить, что такой выбор характерен прежде
всего для внешнеполитической идентификации, в монгольской же
традиции, зафиксированной «Сокровенным сказанием», не обнаружи-
вается не только словосочетание монголо-татары, но и фраза типа:
монголы, они же татары. Зато двойная идентичность часто встречается
в китайских источниках. Автор «Мэн-да бэй-лу» Хун пишет о разде-
лении татар на «белых», «черных» и «диких», относя монголов Чин-
гис-хана к «черным» [там же: 71]: «Нынешний император Чингис,
а также все его полководцы, министры и сановники являются черными
татарами», например, Мухали также принадлежал к черным татарам
[там же: 48, 59]. Этому не противоречат сведения других китайских
авторов. Так, сунский посол Пэн Дая, посетивший монголов, конста-
тировал: «Государство черных татар называется Великой Монголией
(да мэнгу)» [Линь Кюн-и, Мункуев 1960: 136]. Обозначение политии,
расположенной в Трехречье, одновременно разными идентификаци-
онными маркерами (Великая Монголия, монголо-татары)— явление
архетипичное. «Ситуативность самоотождествления— явление со-
143
вершенно естественное и нормальное практически для любого региона
и любой эпохи, — пишет И.В.Ведюшкина. — Она ни в коей мере не
может и не должна рассматриваться как признак какой-то „недоразви-
тости", отсутствия четкого представления как о собственной идентич-
ности, так и о разделении на „своих" и „чужих"» [Ведюшкина 2003:
309].
В «Истории Татар» Ц. де Бридиа о монголах написано: «А прочая
же часть именуется Восток, в которой расположена земля тартар...
и называется Моал (выделено нами. — авт.)» [де Бридиа 2002: 100].
Данное определение, а также некоторая синонимичность употребле-
ния в китайских источниках выражений да мэн-гу и да мэн-гу го на-
толкнули нас на мысль, что их, как и монгольское yeke mongyol ulus,
можно понимать как обозначение территории, т.е. как Великая Монго-
лия. В связи с этим хотелось бы обратить внимание на один любопыт-
ный факт, до сих пор не замеченный монголоведами, а именно на ар-
хетипическую интерпретацию геополитических понятий, первой ча-
стью которых является слово великий. Вот что пишет Ф.Б.Успенский
по поводу значения дефиниции великий в обозначении территориаль-
но-политических образований: «С этим предположением в принципе
хорошо согласуется то обстоятельство, что модель с названием „Вели-
кий" (здесь и ниже выделено нами.— авт.), по наблюдениям иссле-
дователей (О.Н.Трубачев и др.), всегда относится к области вторич-
ной колонизации, а не к метрополии (ср. Великобритания и Бретань4,
расположенная на материке, или Великая Греция (Magna Grecia)
в Южной Италии)» [Успенский 2002: 226].
Примеров архетипичности данного феномена множество. Так,
Плано Карпини, рассказывая о западном походе монголов, упоминает
и походы на Волгу, когда после войны в Польше и Венгрии и разоре-
ния последней монголы повернули назад, на восток, где после победы
над мордвой, «подвинувшись отсюда против билеров, то есть Великой
Булгарии, они (монголы. — авт.) и ее совершенно разорили. Подви-
нувшись отсюда еще на север, против баскарт, то есть Великой Венг-
рии, они победили и их» [Плано Карпини 1997: 51]. Карпини повторя-
ет названия этих территорий — Баскарт, т.е. Великая Венгрия, Биле-
ры, т.е. Великая Булгария, — и при перечислении земель, которые
монголы себе подчинили [там же: 60]. В обоих случаях Великая Бул-
гария и Великая Венгрия, расположенные на Средней Волге и к восто-
ку от нее, — территории вторичной колонизации.
Таким образом, обе Монголии5 были объектами реальной внешне-
политической практики Китая; невозможно оспорить тот факт, что
в Китае были два разных управления по поддержанию отношений
с монголами (северо-востока и юго-запада), а значит, объектами ре-
144
альной внешнеполитической практики Китая были две Монголии.
И в середине XIII в., когда Плано Карпини посетил Монголию, он от-
метил: «I. Есть некая земля среди стран Востока, о которой сказано
выше и которая именуется Монгал. Эта земля имела некогда четыре
народа: один назывался йека-монгал, то есть великие монгалы, второй
назывался су-монгал, то есть водяные монгалы, сами же себя они име-
новали татарами от некоей реки, которая течет через их страну и на-
зывается Татар; третий народ назывался меркит, четвертый — мекрит.
Все эти народы имели одну форму лиц и один язык, хотя между собою
они разделялись по областям и государям. II. В земле Йека-Монгал
был некто, который назывался Чингис» [Карпини 1997: 43]. Приводя
эту достаточно известную цитату, важно подчеркнуть, что путешест-
венник отмечает актуальную и в середине ХШ в. в монгольской среде
дихотомию: usutu inongol (водные монголы)6 — yeke mongol (великие
монголы). Значит, она оставалась значимой в монгольской среде
и в середине XIII в. Нельзя не заметить таксономический аспект этой
дихотомии, она становится маркером проявившейся в ХП-ХШ вв.
иерархии территорий, заселенных монголами.
Для определения места в иерархии наибольшее значение имел пе-
реход власти и престола как символа власти, обусловленный перене-
сением центра политической активности монголов из Приамурья
в Трехречье. В цитированных выше китайских текстах неоднократно
отмечался именно этот факт: «Их владетель также незаконно называл-
ся „первым августейшим императором-родоначальником" (цзу-юань
хуан-ди)», поскольку в китайской политической практике уже был
один субъект с именем монгол. Но «незаконный» для Китая акт ин-
тронизации имел вполне законные основания в монгольской традиции.
Можно даже говорить о перенесении «престола» — места интрониза-
ции, о чем свидетельствует «Сокровенное сказание».
Сакральная топография в источнике реконструируется через пере-
чень географических объектов, в котором преимущественное значение
приобретают территории, связанные с ними. Как правило, священная
гора находится у истока реки, что усиливает сакральность обоих объ-
ектов. Горы, как и реки, были основными конструктивными элемента-
ми, структурирующими существующий миропорядок. Можно отме-
тить три географических объекта, с которыми были связаны жизненно
важные для монголов ритуалы: Эргунэ-кун, Хорхонах-чжубур и Бур-
хан-халдун. Все упомянутые возвышенности были так или иначе свя-
заны с горой, рекой, лесом или деревом.
Уже общеизвестным является описание интронизации Хутул-ха-
на — третьего хана в Трехречье («Сокровенное сказание», § 57). Цент-
ральным объектом Хорхонах-чжубура являлось священное «развеси-
стое дерево» (saqlaqar mod). В § 117 дается развернутая характеристи-
ка его местоположения — «на южном склоне Хулдахаркуна, что на
урочище Хорхонах-чжубур, под развесистым деревом» [там же: 106].
Именно здесь проходили значимые события, например заключение
отношений побратимства между Чингис-ханом и Чжамухой, важная
встреча Чингис-хана и Мухули [там же: 106, 161]. Территориальная
привязка этих событий свидетельствует о значении, которое придава-
лось Хорхонах-чжубуру как сакральному центру общности. А тем, что
в Трехречье, территории вторичной колонизации, сложился такой
символ легитимности, фактически декларировалось появление новой
общности (yeke mongol ulus), которая создавала собственную властную
иерархию, не зависящую от метрополии.
Сакральные центры обладали высокой семиотической значимостью
и были реальным механизмом легитимации отношений власти и вла-
ствования. Например, если в начале своей жизни и деятельности Чин-
гис-хан был связан с деревом Хорхонах-чжубура на ононском Хулда-
хар-куне, то с захватом им власти в Монгольском улусе перемещается
и сакральный центр, им становится Бурхан-Халдун, связанный прежде
всего непосредственно с Чингисом.
Бурхан-Халдун, горный массив, стал объектом культа не какого-
либо одного рода, а более крупного этносоциального организма и, ес-
тественно, отмечался как общемонгольская святыня и в «Сокровенном
сказании», и в «Сборнике летописей». Рашид-ад-дин совершенно оп-
ределенно говорит о погребально-поминальном характере Бурхан-
Халдун: «В Монголии есть большая гора, которую называют Буркан-
Калдун... Чингис-хан выбрал это место для своего погребения... Из
сыновей Чингис-хана место погребения младшего сына Тулуй-хана
с его сыновьями Мэнгу-кааном, Кубилай-кааном, Арик-бугой и дру-
гими их потомками, скончавшимися в той стране, находится там же»
[Рашид-ад-дин 1952а: 233-235].
Захоронение являлось в традиционной культуре не только местом,
связанным с уходом в небытие, но и местом, где все порождается (пуп
земли), где совершались ритуалы. Кроме ежегодных ритуалов, связан-
ных с началом года и включавших в себя обряды поклонения Небу,
культу предков и совершаемых в местах их захоронения, здесь же
проводились и обряды интронизации. Согласно «Сокровенному сказа-
нию», «Темучжина же нарекли Чингис-хаганом и поставили ханом над
собой» [Козин 1941: 109] в истоках р. Сэнгур, впадающей в р. Керулен
у оз. Куку-нор в горах Бурхан-Халдун.
Благодаря проявлению сакрального и небесного покровительства
верховному правителю, Бурхан-Халдун становится его защитником:
душа (амин), ответственная за жизнь человека, была сохранена Темуч-
Ufi
жином благодаря сооружению «дома» из веток ивы (бургасун гэр), что
и называлось «дом защиты» (халхасун гэр) на горе Бурхан-халдун
[Rachewiltz 1971: § 193]. Вероятно, можно даже воспринимать это как
описание обряда интронизации Темучжина, после которой он приоб-
рел сакральность — второе рождение, когда «Бурхан-Халдуном для
амин было установлено место и время... была оказана милость... она
была защищена» (burqan-qaldun-a bo'esun-u tedui amin-iyan bulji'uldaba...
qayiralan... qalqalaqdaba [Rachewiltz 1971: 40, § 103]). После этого
Темучжин совершил обряд поклонения солнцу утром на вершине Бур-
хан-Халдун и завещал делать это своим потомкам.
Но в дихотомии yeke mongol ulus— usutu mongol сохраняется
и значение для каждой территории их сакральных центров. Если в Ве-
ликой Монголии таковым, как было показано, были Хорхонах-чжубур
и Бурхан-Халдун, то сакральный центр Монголии (метрополия) ре-
конструируется на основании имплицитных данных. Прежде всего это
обозначение земли (Эргунэ-кун)7, местности, из которой предки мон-
голов вышли, чтобы оказаться в Трехречье. По преданию, монголы
вынуждены были расплавить гору Эргунэ-кун, после чего род Чингис-
хана получил право совершать новогодний обряд [Рашид-ад-дин
19526: 154-155]. Именно сюда, на Эргунэ-кун, был вытеснен Чингис-
ханом Чжамуха вместе с остатками сторонников, в числе которых бы-
ли и тайчжиуты.
На наш взгляд, между территорией первоначального расселения
монголов и территорией вторичной колонизации существовали посто-
янные контакты, миграционный процесс был продолжительным, а не
разовым, как сообщают об этом источники. Неслучайно для легитима-
ции своей верховной власти над группой племен Чжамуха, вытеснен-
ный Чингис-ханом с территории Трехречья с ее уже закрепленным
в традиции сакральным центром, должен был провести обряд своего
избрания гурханом также в месте, освященном традицией. Побежден-
ный Чжамуха со своими сторонниками бежит на территорию праро-
дины, в Эргунэ-кун, где останавливается у впадения в Аргунь р. Кан,
в сакральном центре которого и состоялась интронизация Чжамухи:
«§ 141 ...Все они покочевали вниз по течению реки Эргуне и соверши-
ли обряд возведения Чжамухи в Гур-ханы на вершине поросшей лесом
горы при впадении в Эргуне реки Кан-мурен» [Козин 1941: 116]. Та-
ким образом, можно говорить, что и в период становления Монголь-
ской империи память о сакральном центре первоначальной общности
и о его значимости сохранялась монголами Трехречья.
Все сказанное выше позволяет заключить, что употребление назва-
ния Великая Монголия было обусловлено необходимостью идентифи-
кационного отделения ее населения от монголов северо-востока.
У новой общности были выраженная иерархическая структура, общая
обрядовая система (нельзя забывать, что ритуал конструирует границы
общности и подтверждает их)8. И имя монгол китайцам было известно
уже не одно столетие, и обозначение новой политии (Великая Монго-
лия) к моменту интронизации Чингис-хана успешно применялось как
монголами, так и их оседлыми соседями уже более полувека. Что же
было маркером единства? В качестве такового можно трактовать фор-
мулу mongol(jin] ulus в качестве формулы формировавшегося самосоз-
нания племен и групп, как прибывших с Аргуни, так и вновь вклю-
ченных в процессе завоевания.

3. Монголо-татары

Как нам кажется, в идентификационной практике
Великой Монголии в дополнение к упоминаемому выше денотату yeke
в наименовании своей страны (Yeke Mongol ulus) для различения мон-
голов этой территории от северных (usutu mongol) использовался еще
один маркер — мэн-да. Этот термин был символом не только внеш-
ней, но и самоидентификации, поскольку был необходимым инстру-
ментом внешней политики в данном регионе. Выше приводились сви-
детельства китайских хроникеров о монголах, которые отличаются
чрезвычайной сбивчивостью. Существование двух Монголии услож-
няло описание кочевых соседей Китая того времени (сюжеты о Вели-
кой Монголии перемежались рассказами о монголах севера), что затем
приумножалось позднейшими комментаторами. Соответственно, это
перенеслось и в научные исследования.
Монголы, вклинившиеся на территорию, заселенную татарами,
способствовали смешанному (анклавному и рассеченному) расселе-
нию аборигенного и пришлого населения. Необходимость отделения
себя в реальной политической практике от прародины актуализирова-
ла идентификацию юго-западных монголов, перекочевавших в Трех-
речье, где жили общности, обозначаемые в китайской историографи-
ческой традиции как татары через второй маркер — мэн-да. Вот чем,
по нашему мнению, объясняется странная на первый взгляд информа-
ция Хуна: «[Я], Хун, лично замечал, как их временно замещающий
императора го-ван Мо-хоу каждый раз сам называл себя „мы, татары";
все их сановники и командующие [также] называли себя „мы..." по-
дозреваю, что [после этого слова] пропущено три иероглифа: „да-да
жень".> Они даже не знают, являются ли они монголами (в тексте
сокр.: мэн) и что это за название... По монгольскому тексту Юань-чао
би-ши, монголы во всех случаях называют себя манхол, а не говорят
148
„татары". Здесь [монголы] разговаривают с китайцем и поэтому упот-
ребляют название, [распространенное] в Китае» [Мэн-да бэй-лу 1975:
53]. Конечно, объяснение Н.Ц.Мункуева справедливо, и в этом кон-
тексте можно интерпретировать отрицание принадлежности Мухали
к монголам и его дифференцирующей идентичности татарам. Но воз-
можно и другое объяснение: Мухули и в самом деле не монгол, а чжа-
лаир. В «Сокровенном сказании» (§ 137) сказано, что чжалаирский
Гуун-ува приводит в боголы к Чингис-хану двух своих сыновей —
Мухали и Буха. Вероятно, прежняя идентичность сохранялась не
только в начале XIII в., но и до рубежа XIII-XIV вв. Так, во втором
разделе «Сборника летописей», посвященном описанию «тюркских
племен, которых в настоящее время называют монголами», есть све-
дения о чжалаирах и сообщается, что они служили Гур-хану, «кото-
рый был государем уйгуров» [Рашид-ад-дин 1952а: 93]. И возможно,
фраза о Мухали в «Мэн-да бэй-лу» констатирует этнолингвистиче-
скую принадлежность чжалаиров, что соответствует классификации
Рашид-ад-дина.
Поскольку именно Великая Монголия оставила заметный след
в истории, в том числе восточноазиатской, постольку в китайско-мон-
гольских словарях юаньской и минской эпох монголы интерпретиру-
ются как дада, а дада, в свою очередь, как mongjol. Следует заметить,
что не только в китайской историографии эта территория обознача-
лась татарской. Так, Махмуд Кашгарский (XI в.) «называет обширный
регион между Северным Китаем и Восточным Туркестаном „татар-
ской степью"» [Кляшторный, Савинов 1994: 61]. Монголы стали за-
нимать земли, которые были заселены народами, носящими в китай-
ской историографии общее имя дада, а в монгольской традиции, за-
фиксированной «Сокровенным сказанием», известными как татар.
Естественно, когда на самых разных социальных уровнях стали прак-
тиковаться смешанные браки, в источниках часто татары называются
народом, откуда монголы берут себе жен, т.е. они были свойственни-
ками по браку (анда-куда). Это способствовало появлению новой тен-
денции — формированию новой, смешанной властной элиты и закре-
плению земель в руках монголов. В результате создаются союзы, объ-
единенные представлениями об общности происхождения, культур-
ных традиций и исторической памяти.
Новый термин монголо-татары не только стал инструментом
внешнеполитической деятельности, но и зафиксировал некое внутрен-
нее состояние гетерогенного населения данной территории и свиде-
тельствовал о появлении новой реальности — общности, находящейся
в состоянии одновременного существования амбивалентных связей:
союза (анда-куда, богол) и вражды (кровной мести). Часто отношения
принимали враждебный характер, что было вызвано борьбой за пре-
имущественное главенство на данной территории.
Территория расселения чжалаиров
Доказательством того, что термин монголо-татары был маркером
не только внешней, но и самоидентификации, кажется, может служить
тот факт, что и на западе Евразии их обозначали этим именем. Трудно
предполагать, что оно стало известно далеко на западе благодаря китай-
цам, вероятнее всего, его там распространили сами монголы, точнее их
войска. Этот закрепившийся за населением Монгольского улуса маркер
был известен и понятен всем, европейские миссии в одинаковой степе-
ни оперировали как отдельными терминами (монголы или татары), так
и парным этнополитонимом (монголо-татары или, чаще, татаро-монго-
лы). Известно, что самоидентификация монголов Великой Монголии
как монголр-татар оставила след не только в китайской историографии,
но и в европейской. Например, армянский хронист Киракос Гандзакеци
употребляет сочетание «мугал татары» [Киракос 1976: 153], многочис-
ленны упоминания монголо-татар и в русских хрониках.
В период острой политической борьбы имя группы, расширяющей
территорию власти, актуализируется и приобретает манифестный ха-
рактер. А в случае с Монгольской империей XIII в., периода утвер-
ждения на политической арене нового политического образования,
монголам требовалось еще дистанцироваться от своей прародины.
150
Группы монголов, перекочевавшие из Малой в Великую Монголию,
стали пользоваться двойной идентичностью: они обозначали себя
и как монголы, сохраняя свою этническую идентификацию, и как та-
тары — монголо-татары или татаро-монголы, выделяя геополитиче-
ский аспект, в зависимости от того, что они хотели подчеркнуть.
Иногда дифференциация (отделение себя от монголов севера) была
настолько сильной, что имя татар могло приобретать характер рода,
тогда как монгол обозначало вид. Анализ текста Плано Карпини
и употребления терминов татар и монгол в его изложении позволяет
заметить, что они используются, с одной стороны, как синонимы,
а с другой — в широком смысле как татар и в узком — как монгол,
т.е. частное от татар. Например, «татары, а именно монголы», и ни-
когда наоборот. В разделе, озаглавленном Карпини «О князьях татар»
(§ II), перечисляются сыновья Чингис-хана и констатируется, что «от
этих четырех лиц произошли все вожди монгалов» [Плано Карпини
1997: 48].
Плано Карпини употребляет двойную идентичность монголов, от-
давая приоритет в их обозначении имени татар. Под этим именем
они и стали известны в Евразии — как участники походов Чингис-
хана и его полководцев: «татары или другие народы могут нас убить
или подвергнуть вечному пленению...», «дабы татары своим случай-
ным и внезапным вторжением не застигли их (христиан. — авт.)
врасплох» [Плано Карпини 1997: 30]. Двойная идентичность постоян-
но подчеркивалась им: он пишет, что будет говорить об истории мон-
голов, «именуемых татарами», о деяниях татар, о стране татар [там же:
31, 40, 41]. Причем обозначение татары применительно к монголам
у Карпини употребляется гораздо чаще. Например, Чингис-хан и его
потомки на с. 46 его труда названы татарами шесть раз, тогда как мон-
голами лишь один раз, на с. 47 три раза упоминаются татары и Чин-
гис-хан; на с. 68 четыре раза упоминаются татары и их император.
Рассказывая о дальнейших завоеваниях монголов, Карпини по-преж-
нему чаще называет их татарами, одновременно отмечая: «...и пока то
войско, именно монгалов...» [там же: 46-47].
Известно, что и на Руси Бату и его потомков называли татарами
[Плано Карпини 1997: 36]. Хотя, по свидетельству другого путешест-
венника XIII в., на территории Руси монголы настаивали именно на
своей, этнической идентичности. Так, в тексте Г.Рубрука отмечается:
«Прежде чем нам удалиться от Сартака, вышеупомянутый Койяк вме-
сте со многими другими писцами двора сказал нам: не говорите, что
наш господин — христианин, он не христианин, а моал, так как назва-
ние „христианство" представляется им названием какого-то народа.
Они вознеслись до такой великой гордости, что хотя, может быть.
сколько-нибудь веруют во Христа, однако не желают именоваться
христианами, желая свое название, т.е. моал, превознести выше всяко-
го имени; не желают они называться и татарами. Ибо татары были
другим народом» [Рубрук 1997: 112—113]. Здесь проявился редкий для
того периода дискурс идентичности: приоритетный выбор этнонима
монгол в ущерб не менее известному даже на западе этнониму татар.
По словам Рубрука, это объясняется тем, что «в недавних частых вой-
нах почти все они (татары. — авт.) были перебиты. Отсюда упомяну-
тые моалы ныне хотят уничтожить это название и возвысить свое»
[там же].
Но все-таки чаще, и об этом свидетельствуют другие источники,
двойная идентичность сохраняла свою актуальность довольно долго и
на Западе. Возможно, в каждом конкретном случае следует помнить о
том, что наряду с коллективной идентичностью и ситуативностью вы-
бора, определяемой также географией места, где эта идентификация
актуализируется, существует индивидуальная идентификация, причем
нельзя отрицать ее значения и в средневековом мире. Можно, напри-
мер, вспомнить свидетельство китайского автора, по словам которого
Мухули относил себя к сообществу татар, хотя он, как известно, был
включен в число первых лиц, маркировавших общность монгол, о чем
свидетельствует «Сокровенное сказание»: «§ 202. Когда он направил
на путь истинный народы, живущие за войлочными стенами, то в год
Барса (1206) составился сейм, и собрались у истоков реки Онона.
Здесь воздвигли девятибунчужное белое знамя и нарекли ханом —
Чингис-хана. Тут же и Мухалия нарекли Го-ваном... Чингис-хан на-
значил девяносто пять (95) нойонов-тысячников из Монгольского на-
рода, не считая в этом числе таковых же из Лесных народов». «§ 203.
Однако в этом числе полагаются и ханские зятья» [Козин 1941: 158].
4. Мы/наши
Частота употребления термина монгол в двух ос-
новных средневековых текстах — «Сокровенном сказании» и «Сбор-
нике летописей» различна. У Рашид-ад-дина она прописывается под-
робнее, поскольку монгольская династия правит в иносреде, где при-
надлежность к группе дает доступ к власти. Поэтому именно он пред-
полагает подробное моделирование границ общности монголы разного
уровня — более или менее настоящих (например, нируны — дарлеки-
ны). «Сокровенное сказание» составлялось как текст обоснования ле-
гитимности власти в своей среде, не было необходимости моделиро-
вать общность, для ее членов она была очевидна, и представители
152
своей группы (монголы) называются — наши (bidan-u qara'ul [Rachewiltz
1972: 103]), мы—мы-монголы (bida mongqol [Rachewiltz 1972:44]).
Если иметь в виду, что местоимение наши использовалось для
очерчивания и фиксации границ своей общности, то можно предполо-
жить, что перечисленные ниже этносы еще не входили в политию
монголы. В «Сокровенном сказании» (§ 120) отмечается, что «к нам
присоединились» другие племена [Козин 1941: 107], а ниже— «сда-
лись нам» [там же: 150]. Неоднократны упоминания наших предков,
наших отцов и дедов, которых губили татары [там же: 113, 114, 122,
165]. Можно с большой долей вероятности предположить, что часто
встречающаяся в тексте идентификационная категория наши обозна-
чает монголы и ее функцией является отделение своих от внешнего
мира.
Употребление по отношению к сообществу личных притяжательных
местоимений первого лица множественного числа (мы, наши) в сочета-
нии с общепринятым и повсеместно распространенным самоназванием
(монголы) является показателем базового уровня идентификационных
практик, на основании которого можно судить о наличии или отсутст-
вии групповой идентичности и ее изначальных свойствах. В данном
случае следует ответить на вопрос о том, какой из аспектов самоиден-
тификации актуализируется рассматриваемой лексемой — уже не толь-
ко и даже, может быть, не столько этнокультурный, сколько этнопо-
литический. Тем самым манифестируется гетерогенное сообщество,
возникшее благодаря завоевательной деятельности лидера и носящее
имя его этнической общности. Разделение этнического и политического
компонентов традиционного сознания, характерной чертой которого
являлась нерасчлененность, затруднено. Безусловно, с усилением Мон-
гольского улуса, завоеванием татар и включением их в конфедерацию,
возглавляемую монголами, значение этнофора монгол возрастает .
Но еще долго двойная идентичность имела значение, поскольку
идентификация как процесс, постоянно учитывающий происходящие
изменения, позволял одновременно использовать разные маркеры, и не
было необходимости в переименовании общностей. Более того, при от-
сутствии государственных институтов, моделирующих границы общно-
сти, нежесткость этих границ даже инспирировала многоуровневую
идентичность. Сначала группы, перекочевывавшие из «Малой» в Вели-
кую Монголию, обозначались этнонимом лидеров—· монголы. Затем
с политическим усилением нового образования они стали пользоваться
двойной идентичностью: обозначались и как монголы, сохраняя свою
этническую идентификацию, и как татары («черные»), монголо-татары
или татаро-монголы. В свою очередь, татары, завоеванные и включен-
ные в новую общность, вынуждены были называться монголами. Ис-
153
пользование обеими группами двух этнонимов вполне объяснимо
и обусловлено конкретной политической практикой. Сначала монголы
присваивают имя аборигенного населения, чтобы отделить себя от на-
селения прародины, затем их имя переносится на все население и на
территорию его проживания. Причем, возможно, идентичность татар
преимущественно актуализировалась как раз при самоидентификации,
так как усиливала дифференциацию (например, в случае самоиденти-
фикации Мухули). Для других (немонголов) более важной была мани-
фестация принадлежности ко вновь образованному союзу во главе
с монголами, поэтому и закрепляется обозначение мэн-да.
О том, что и для самоидентификации употребление двойного этно-
фора было актуально, свидетельствует широкая распространенность
обозначения Монгольского улуса и его войска на западе Евразии имен-
но в двойном имени — монголо-татары. Необходимость употребления
двойного имени отпала, на наш взгляд, с угасанием значения террито-
рии первоначального расселения монголов в регионе р. Амур (Аргунь),
знание о котором сохранилось лишь в воспоминании о миграции оттуда
первопредков. Вероятно, значительность потока миграций с Амура не
позволила монголам прародины восстановиться в такой степени, чтобы
создать достаточно значительное объединение, способное сохранить
имя, например Монголия или Малая Монголия, как это было в других
регионах: Великобритания-Британия, Великая Венгрия-Венгрия, Вели-
кая Булгария-Болгария, Великая Русь-Малая Русь. Причем результат
такого исторического развития разный: в первом случае значение Вели-
кобритании сохраняется по сей день, а первоначальное обозначение
всех островов севернее Галлии как Британия не сохранилось; во втором
и третьем примерах Великая Венгрия и Великая Булгария исчезают
с карты Евразии; в последнем случае в разных контекстах сохранилось
и название Малороссия, и определение «великорусский».
Конечно, трудно предположить полную осознанность идентифика-
ционных практик человеком средневековья, но следующий текст Ра-
шид-ад-дина, безусловно, привлекает внимание: «Из-за [их] чрезвы-
чайного величия и почетного положения другие тюркские роды, при
[всем] различии их разрядов и названий, стали известны под их име-
нем и все назывались татарами. И те различные роды полагали свое
величие и достоинство в том, что себя относили к ним и стали извест-
ны под их именем, вроде того как в настоящее время, вследствие бла-
годенствия Чингиз-хана и его рода, поскольку они суть монголы, —
[разные] тюркские племена, подобно джалаирам, татарам, ойратам,
онгутам, кераитам, найманам, тангутам и прочим, из которых каждое
имело определенное имя и специальное прозвище, — все они из-за
самовосхваления называют себя [тоже] монголами, несмотря на то
154
что в древности они не признавали этого имени. Их теперешние по-
томки, таким образом, воображают, что они уже издревле относятся
к имени монголов и именуются [этим именем], а это не так, ибо в древ-
ности монголы были [лишь] одним племенем из всей совокупности
тюркских степных племен. Так как в отношении их была [проявлена]
божественная милость в том смысле, что Чингиз-хан и его род проис-
ходит из племени монголов и от них возникло много ветвей, особенно
со времени Алан-Гоа, около трехсот лет тому назад возникла много-
численная ветвь, племена которой называют нирун и которые сдела-
лись почтенны и возвеличенны, [то] все стали известны как племена
монгольские, хотя в то время другие племена не называли монголами»
[Рашид-ад-дин 1952а: 102-103].
В этой цитате содержится вполне современное объяснение не толь-
ко моделирующих возможностей этнонима/политонима, но и значения
этого моделирования в политической практике. Для кочевых народов,
граничивших с Китаем, включение общности в более крупную конфе-
дерацию, с одной стороны, обеспечивало покровительство сильного
суверена и выступало в качестве защиты от бесконечных нападений
воинственных кочевых соседей. С другой стороны, оно способствовало
поддержанию жизненно важных для кочевников приграничных торго-
вых контактов с земледельческим соседом, Китаем, который обычно не
вступал в такие связи с мелкими слабосильными кочевыми группами.
Конечно, несмотря на то что на основании средневековых источни-
ков реконструируются генеалогии, география расселения и иные ха-
рактеристики (физические особенности, обычаи, одежда и пр.), невоз-
можно удовлетворительно рассказать о реальном процессе идентифи-
кации в тот период и составить жесткий реестр ее элементов, посколь-
ку этнические категории на самом деле применялись к этнически гете-
рогенным группам. «Так как внешность, фигура, прозвание, язык,
обычаи и манеры их были близки у одних с другими и хотя в древно-
сти они имели небольшое различие в языке и в обычаях, ныне дошло
до того, что монголами называют народы Хитая и Джурджэ. нянгасов,
уйгуров, кипчаков, туркмен, карлуков, калачей, всех пленных и тад-
жикские народности, которые выросли в среде монголов. И эта сово-
купность народов для своего величия и достоинства признает полез-
ным называть себя монголами» [Рашид-ад-дин 1952а: 103].
Совмещение разных уровней самоидентификации определялось,
безусловно, постоянным переструктурированием краткосрочных во-
енных союзов, которые возникали зачастую на добровольной основе, а
не только за счет включения завоеванных соседей. Если выражения
все монголы, много монголов (qamuq mongol, olon mongol) еще содер-
жат признаки гентильного самосознания, указывая на процесс слияния
153
родственных (монгольских) родоплеменных групп, то общий этноним
для всех населяющих Великую Монголию — Yeke Mongol ulus свиде-
тельствует о формировании одновременно этнического самосознания
и потестарно-политического — более высокого уровня самоидентифи-
кации. Можно сопоставить конкретное наполнение этих двух катего-
рий: в политии Yeke Mongol ulus собираются qamuq mongol (все мон-
голы), qamuq Mongol-tayijiud (все монголы и тайджиуты) и избирают
qamuq-un qahan (всеобщего хана) — ulus-im ejen (владыку/господина
[всего] народа). В данном контексте гентильная категоризация под-
тверждает прежде всего легитимность власти верховного правителя,
избранного всеми входившими в состав Великого Монгольского улу-
са, или Великой Монголии, вопреки утверждению китайского источ-
ника о незаконности присвоения правителем высочайшего имени. Но
о том, что актом интронизации Хабул-хана ознаменовалось начало
нового этапа монгольской истории, свидетельствует и сам китайский
хронист, когда пишет: «Как говорится в Чжэн-мэн цзи Ли Ляна, мон-
голы некогда переменили период правления на Тянь-син и [их владе-
тель] назвал себя „родоначальником династии и первым просвещен-
ным августейшим императором" (Тай-цзу юань-мин хуан-ди)» [Мэн-
дабэй-лу 1975:50].
В заключение этого раздела, посвященного анализу процесса про-
движения монголов на запад и юго-запад (из Приамурья в Трехречье),
на наш взгляд, следует напомнить о традиционной для кочевников фор-
ме организации — делении земель на крылья (детально будет описана
в соответствующей главе). Согласно этому принципу организации пра-
вое, западное крыло получает в управление старший сын, тогда как
младший (отчигин) остается в коренном юрте. В этом контексте можно
выделить два важных факта. Первый касается Хабул-хана (старшего
сына, получившего западное крыло) и его потомков: именно среди них
впервые появляется отчигин — Тодоен-отчигин, а старшим в левом
крыле был Хутула-хан, что объясняет избрание его ханом после смерти
Амбагая. Это подтверждает предположение исследователей, основанное
на фактическом материале источников, что уже Хабул-хан создал опре-
деленную организованную социальную структуру.
Вторым не менее важным фактом являются свидетельства о нахо-
ждении коренного юрта — центра наивысшей сакральное™ данной
общности. Хотя нет сведений о территории Тодоен-отчигина, но со-
хранились данные о локализации коренного юрта Есугэя, в левом
крыле которого отчигином был Тэмугэ, а старшим левого крыла —
Джучи-Хасар. «Юрт и стойбище Есунгу и рода Джочи-Касара ° нахо-
дятся внутри Монголии на северо-востоке, в пределах Эргунэ и Кулэ-
наура (современное озеро Далай-нор/Хулун-нор вблизи ж.-д. станции
156.
Маньчжурия. — прим. пер.) и Килара (возможно, река Хайлар. —
прим. пер.), поблизости от места юрта Джибу, сына Отчи-нойона и его
внука Тукучара» [Рашид-ад-дин 19526: 52]. Упомянутый Отчи-ной-
он — это Тэмугэ-отчигин, о котором в «Сборнике летописей» сообща-
ется: «Его область и юрт находились на северо-востоке в отдаленной
части Монголии [Мугулистан], так что по ту сторону их не было
больше ни одного монгольского племени» [Рашид-ад-дин 19526: 56],
что локализуется благодаря сведениям даосского патриарха Чан-Чуня,
который посетил лагерь Тэмугэ-отчигина 24 апреля 1221 г.,— в 4-
5 днях пути на юго-восток от места впадения Керулена в оз. Хулун-
нур [Rachewiltz 2004: 940]. В конечном счете расположение этой тер-
ритории полностью соответствует сведениям китайских источников,
приведенных выше, о монголах северо-востока: оз. Цзюйлунь отожде-
ствляется с оз. Хулун-нор/Далай-нор, в которое впадает р. Керулен,
а упоминаемая р. Ванцзянхз — это р. Аргунь (Эргунэ), вытекающая из
оз. Далай-нор и р. Амур в среднем течении [Кычанов 1997:175].
Конкретные материалы подтверждают, что, как и впоследствии,
после смерти Чингис-хана, территории крыльев представляли собой
как отдельные структуры (в данном случае — две Монголии, высту-
павшие как самостоятельные политические акторы), так и части це-
лого — монгольской общности. Расширение территории прожива-
ния далеко на запад, создание Хабул-ханом политии потребовали ор-
ганизационного оформления — перекодировки властных отношений,
создания своего сакрального центра, т.е. отделения от прародины.

II. МОНГОЛЫ

Довольно сложно с полной определенностью ска-
зать, какая группа дала имя новой политии, но важно понимать, что
этноним монгол, связанный с территорией первоначального расселе-
ния, являлся операциональным понятием, отражавшим политическую
реальность. Для него характерна идентификационная многозначность
и, соответственно, неопределенность: он обозначал как малую группу
(пожалуй, ее границы может маркировать Хабул-хан, поскольку о нем
говорилось, что он возглавляет всех монголов, и его потомки), так
и конфедерацию. С большой долей уверенности можно говорить о том,
что полития представляла собой поликомпанентное сообщество, в ко-
тором лидирующее положение занимал клан монгол, что и стало осно-
ванием говорить как обо всех монголах (монгольский источник), так
и о Великом Монгольском улусе (китайские источники), или о Великой
Монголии.
В истории монголов и соответственно в формировании общности
под именем монгол выделяются три важнейших момента:
— проживание монголов в местности Эргунэ-кун и миграции зна-
чительных групп из этого региона в район Онона-Керулена-Толы;
— образование политии да мэн-гу го благодаря деятельности Ха-
бул-хана, избранного лидером всех монголов, что отмечается всеми
группами источников (китайскими, монгольскими, персидскими);
— образование Монгольского улуса Чингис-ханом.
Безусловно, в эти важные для сообщества моменты необходимо
было эксплицировать границы того сообщества, которое выступает
субъектом отношений в регионе. Все изменения социально-полити-
ческой ситуации фиксировались в языке, в нем нашли отражение все
те социальные акторы, которые в каждый конкретный момент высту-
пали в качестве действующих лиц конкретных процессов, проходящих
в регионе. «Формирование и поддержание отношений, образующих
тот или иной социальный ландшафт, — писал И.Семенов, — происхо-
дит в языке, именно поэтому он осуществляет и основную координа-
цию социальных действий. Язык является основной средой опреде-
ления, сохранения и передачи социального опыта и инструментом
объективации субъективных значений» [Семенов 2001: 5]. Зафиксиро-
ванные источниками обозначения представляют собой, на наш взгляд,
не просто перечень социальных акторов, а различные коды и уровни
идентификации, которые не стоит пытаться свести в единый жесткий
список. Этноним, с одной стороны, отграничивает одну от другой эт-
нические группы, а с другой — через него же осуществляется инте-
грация их в определенную общность. Анализ этнонимов и их взаимо-
связей показывает, что как дифференциация, так и интеграция сооб-
ществ, границы которых если не полностью, то в значительной степе-
ни совпадают, одновременно могут осуществляться несколькими раз-
личными этнонимами/политонимами.
Нельзя не учитывать и уровни лояльности, выделяемые в общности
монголы: «Во времена Кабул-хана, бывшего монгольским ханом, из
рода которого происходит большинство племени кият, а монгольские
племена нирун суть его двоюродные братья, а другие ветви монголов,
из которых каждая [еще] до него была известна под своим особым
именем и прозвищем, — все были его дядьями и дедами, и все по род-
ству и дружбе с ним [считались его] друзьями и союзниками, а в на-
пастях и [бедственных] случаях они становились ему помощниками
и защитниками» [Рашид-ад-дин 1952а: 103-104]. Здесь вокруг лично-
сти Хабул-хана эксплицируется несколько разных кодов и уровней
идентификации: прежде всего центральным, или общим, именем явля-
ется имя монгол; кроме того, группа, наиболее приближенная к власти,
158
обозначается как нирун в паре нирун/дарлекин, где вторая составляю-
щая пары может интерпретироваться как синоним термина монгол;
наконец, в сообществе выделяется группа, связанная с верховной вла-
стью, имя которой кият (Кият/Нукуз), что может быть представлено
как монгол > нирун > кият. Эта модель воспроизводит возрастание
степени истинно монгольского в сообществах, определяемых этими
понятиями. Чтобы убедиться в правильности подобной классифика-
ции, необходимо рассмотреть конкретные проявлении идентификаци-
онной практики Монгольской империи.
1. Нирун/дарлекин
Классификация нирун/дарлекин отмечается только
у Рашид-ад-дина, и в этом контексте любопытным представляется
оглавление его «Сборника летописей», где также предлагается версия
границ общностей, именуемых монголами. В приведенной ниже цита-
те обнаруживаются широкие моделирующие возможности термина
монгол: от политийного, когда этноним обозначает огромное социаль-
но-политическое объединение (и в другом месте Рашид-ад-дин гово-
рит об этом), через этническое (монголы вообще) до гентильного —
небольшой группы монголов, потомков Алан-Гоа, происхождение от
которой и давало доступ к власти.
«Глава вторая — о тюркских племенах, которые в данное время
называют монголами [мугул], но в древности у каждого [из них] было
особое имя и прозвание, имели они также и господствующее положе-
ние, и подневольное состояние...
Глава четвертая — о тех тюркских племенах, которые в древности
назывались монгол [мугул]; она делится на две части, [из. коих] первая
посвящена монголам [вообще], а во второй части говорится о монго-
лах [ответвления] нирун.
Второй раздел. В него входят сказания о царях монгольских, тюрк-
ских и других народов. Он делится на две главы.
Первая глава посвящена предкам Чингиз-хана, потому что касается
его, и повествованиям о жизни его родственников; она состоит из де-
сяти следующих сказаний:
Сказание про Добун-Баяна и Алан-Гоа.
Сказание об Алан-Гоа и о ея трех сыновьях.
Сказание о Бодончар-каане, сыне Алан-Гоа.
Сказание о сыне Бодончара, Дутум-Мэнэне.
Сказание о сыне Дутум-Мэнэна, Байсонкуре.
Сказание о сыне Байсонкура, Тумбинэ-хане.
159
Сказание о сыне Тумбинэ-хана, Кабул-хане.
Сказание о сыне Кабул-хана, Бартан-бахадуре.
Сказание о сыне Бартан-бахадура, Есугэй-бахадуре.
Вторая глава заключает сказание о Чингиз-хане и его славном ро-
де» [Рашид-ад-дин 1952а: 53-54].
Обратим внимание на формулировку автора «Сборника летопи-
сей». Если вторая глава называется «О тюркских племенах, которых
в настоящее время называют монголами» (племена джалаир; сунит;
татар; меркит; курлаут; таргут; ойрат; баргут, кори и тулас; тумат; бу-
лагачин и кэрэмучин; урасут, теленгут и куштеми; лесных урянкатов,
куркан, сакаит [Рашид-ад-дин 1952а: 220]), то четвертая глава—·
«О тюркских племенах, прозвание которых было монголы», что со-
вершенно определенно указывает на моделирование границ общности
в разное время.
Первый перечень включает группу общностей, вошедших в состав
конфедерации, созданной Чингис-ханом в результате завоеваний степ-
ных и лесных народов, т.е. термин монгол в данном случае выступает
как политоним в широком смысле": большая часть перечисленных
групп отмечена в категории богол, которая, с одной стороны, маркиру-
ет иноплеменников, а с другой — указывает на их включение в поли-
тик» (насильственное или добровольное), когда о них можно говорить
как о части Монгольской политии, т.е. обозначать их как монголы.
Второй перечень, предположительно, содержит список этнонимов,
маркировавших группы, вышедшие из Эргунэ-кун, что обозначалось
Рашид-ад-дином специальным термином — дарлекин. Причем этот
термин выступал всегда в паре с термином нирун: с одной стороны,
последние включались в первые (и те и другие — монголы в широком
смысле), с другой — они противопоставлялись (термин нирун экспли-
цирует большую чистоту монгол, чем дарлекин). Рашид-ад-дин отно-
сил к нирун: катакин, салджиут, тайджиут; хартакан и сиджиут; чинос;
нуякин, урут и мангут; дурбан, баарин; барулас; хадаркин; джуръят;
будат; дуклат; йисут; сукан; кунгият, т.е. наименования тех племенных
образований, которые объединены, согласно традиции, генетическим
родством, причем для процесса идентификации/самоидентификации
и очерчивания границ общности неважно, было ли оно реальным или
фиктивным. Несмотря на то что Рашид-ад-дин постоянно подчеркива-
ет, что именно нирун — настоящие монголы, все-таки это уже поли-
тийный уровень идентификации, поскольку здесь к монголам-нирун
относятся группы, причисляемые к богол, а также тайджиуты (чи-
нос), которые были основными соперниками монголов в борьбе за
власть в политии Монгольский улус. А к дарлекин наряду с нирун Ра-
шид-ад-дин причисляет урянкат, кунгират, уряут, хушин, сулдус, ил-
160
дуркин, баяут, кингит [Рашид-ад-дин 1952а: 221], не включенных
в генеалогическое древо Чингис-хана и его предков, но, как и они,
вышедших из Эргунэ-кун. В данной идентификационной традиции
включение в генеалогическую таблицу или отсутствие в ней является
классификационным признаком.
Территория расселения тайджиутов
Кто же такие нирун и дарлекин в монгольской генеалогической
традиции согласно «Сборнику летописей»? «Добун-Баян имел весьма
целомудренную жену, по имени Алан-Гоа, из племени куралас. От нее
он имел двух сыновей, имя одного из них Бэлгунут[ай], а другого —
Бугунут[ай]. Из их рода происходят два монгольских племени. Неко-
торые их относят к племени нирун, потому что матерью их была
Алан-Гоа, некоторые же — к племени дарлекин, по той причине, что
племя нирун полагают безусловно происходящим от тех трех сыновей,
которые появились на свет от Алан-Гоа после кончины [ее] мужа»
[Рашид-ад-дин 19526: 10-11]. Автор «Сборника летописей» более
тверд в своей второй точке зрения, заключающейся в том, что нирун
являются потомками сыновей Алан-Гоа, родившихся у нее после
смерти мужа. И здесь обращают на себя внимание два факта. Первое,
6 — 3699 161
это то, что наиболее «чистые» монголы, а именно нирун, моделируют-
ся матрилинейным родством. Второе — племя куралас, к которому
принадлежала Алан-Гоа, не было включено в генеалогическое древо
монгольских племен, фиксировавшее патрилинейное родство12.
Рашид-ад-дин объясняет различия между двумя группами следую-
щим образом: «Знай, что все многочисленные ветви и племена [каби-
лэ], которые произошли от этих сыновей (Букун-Катаки, от которого
происходит род катаки; Салджи — предок салджиут; Бодончар. —
авт.), называют нирун, что значит: они появились из непорочных
чресл; это [название] является намеком на чистые чресла и чрево
Алан-Гоа. Эти племена пользуются полнейшим уважением и [выде-
ляются] из среды других племен, словно крупная жемчужина из рако-
вины и плод [лучший] от древа. Все те из монгольских племен, кото-
рые не принадлежат к [племенам] нирун, называются дарлекин...
Племена булкунут и букунат хотя и появились от того общего корня,
но так как отцом их был Добун-баян, то их также называют дарлекин.
Монгольское племя, которое в настоящее время называют утэгу-
богол, в эпоху Чингиз-хана обобщили с этим племенем. Значение [на-
именования] утэгу-богол то, что они (дарлекины) являются рабами и
потомками рабов предков Чингиз-хана. Некоторые [из них] во время
Чингиз-хана оказали [последнему] похвальные услуги и [тем самым]
утвердили [свои] права [на его благодарность]. По этой причине их
называют утэгу-богол» [Рашид-ад-дин 19526: 15-16]. Обозначение дар-
лекин термином утэгу-богол не означало на самом деле, как и в случае
с другими боголами, рабского статуса, а отмечало лишь то, что эти
группы занимали подчиненное положение по отношению к Чингис-
хану и его предкам (см. подробнее [Скрынникова 2004]). Таким обра-
зом выражался процесс монголизации (в политическом смысле) групп,
включавшихся в Монгольский улус, что и фиксировалось в идентифи-
кационной практике расширявшихся границ общности через выделе-
ние властвующей элиты — нирун (потомков сыновей Алан-Гоа)
и других составляющих политии — дарлекин (патрилинейной общно-
сти потомков Бортэ-Чино).
Контаминация двух типов наследования власти обусловила двойной
смысл термина дарлекин: широкий — все потомки по мужской линии,
когда и дети, родившиеся у вдовы, приписываются к роду умершего
мужа; и узкий — потомки не по женской линии, что нашло отражение
в «Сборнике летописей». Поэтому и попытки Рашид-ад-дина выявить
классификационные признаки двух общностей, которые он сам считал
актуальными, не были до конца успешными (они и не могут быть ус-
пешными в силу постоянной изменчивости идентичностей как во вре-
мени, так и в пространстве). Если по отношению к очерчиванию границ
162
общности нирун автор был довольно последовательным— в группу
включались только потомки трех сыновей Алан-Гоа, родившихся от
«небесного» человека, то дарлекинами у него в разное время станови-
лись или все потомки Алан-Гоа, или группы, вышедшие из Эргунэ-кун
[Рашид-ад-дин 1952а: 221]. Так группы, которые в китайской традиции
были известны лишь под одним именем— монголы-шивэй (мэн-ва,
мэн-у), проявляются и как составные части сообщества.
Широкое значение термина дарлекин, когда в границы монгольской
общности включаются не только кият, но и кукуз, подтверждается
следующим текстом из «Сборника летописей». Предварительно сле-
дует отметить, что объединение Рашид-ад-дином кият и нукуз в общ-
ность монгол-дарлекин, с одной стороны, отражает ситуацию его вре-
мени, когда процесс монголизации мог начаться. С другой стороны,
это может свидетельствовать о том, что в описываемое автором время
этот процесс уже достиг апогея.
«Глава первая — о тех, которых называют монгол-дарлекин. Они
являются отраслями и племенами, ведущими свое происхождение от
остатков монгольских племен, нукуз и кият, некогда ушедших на Эр-
гунэ-кун, [где] размножились. Были они [еще] до времени Добун-
Баяна и Алан-Гоа.
Глава вторая — о тех, которых называют монгол-нирун, Они — те
племена, которые произошли из рода Алан-Гоа после кончины ее му-
жа, Добун-Баяна.
Алан-Гоа принадлежала к племени куралас, являющегося одной из
отраслей монгол-дарлекинов. [Алан-Гоа], согласно мнению и утвер-
ждению монголов, после кончины [своего] мужа забеременела от луча
света, и от нее появились на свет три сына; и тех, кто принадлежит
к роду этих сыновей, называют нирун. Значение [слова] нирун есть
чресла. Указание на эти чистые чресла в том, что они (сыновья) про-
изошли от [сверхъестественного] света.
Те племена, которые принадлежат к роду Алан-Гоа и ее сыновей,
делятся на три части в следующем подразделении:
Первая — те, которые происходят из рода Алан-Гоа до шестого ее
поколения, в котором был Кабул-хан. Всех этих людей из [числа] сы-
новей, племянников из их рода [уруг] независимо называют нирун.
Точно так же нирунами называют братьев Кабул-хана и их род.
Вторая — те, которых хотя они нируны, но называют кият. Они
суть колено [таифэ], которое ведет свой род от шестого поколения
Алан-Гоа, от рода Кабул-хана.
Третья — те, которых, хотя они происходили из племени нирун-
кият и чистого рода Алан-Гоа и появились на свет от прямого ее по-
томка в [шестом] колене, Кабул-хана, называют кият-бурджигин. Их
происхождение таково: они народились от внука Кабул-хана, Есугэй-
бахадура, отца Чингис-хана» [Рашид-ад-дин 1952а: 152-153].
В этом тексте отразилась, во-первых, актуальность обоих типов род-
ства: матрилинейного, где подчеркивается в очередной раз значение
принадлежности к потомкам Алан-Гоа (нирун — «принадлежат к роду
Алан-Гоа и ее сыновей»), и патрилинейного — выделение Хабул-хана,
генеалогическое родство которого выстраивается через право наследо-
вания власти старшими сыновьями, начиная от Бодончара (младшего
сына Алан-Гоа). Во-вторых, на что стоит обратить внимание: с одной
стороны, все потомки Алан-Гоа называются нирун, с другой — Хабул-
хан и его потомки называются таковыми в первую очередь. В-третьих,
важным фактом этого отрывка является констатация закрепления за
потомками Хабул-хана этнонима кияга. И последнее, что необходимо
отметить, это актуализация двойного этнонима кият-борджигин, что
можно рассматривать как отражение закрепления союза двух сторон
при лидирующем значении первой, что может соответствовать другому
идентификационному коду —монголы-тайджиуты.
Таким образом, можно выделить основные элементы идентифика-
ционной практики: подчеркивание этнических границ — монголы во-
обще, они же — дарлекин\ выделение иной властвующей элиты (не
потомки Бортэ-Чино по мужской линии) через матрилинейную систе-
му родства (нирун), в которой, в свою очередь, ретранслируется (опять
через старших сыновей) маркер правящего рода — кият, который за-
крепился за Чингис-хаиом и его потомками.
Приведенные данные показывают разное значение термина кият:
это и остатки монгольских племен, ушедшие на Эргунэ-кун [Рашид-
ад-дин 19526: 36-37]'", и потомки Хабул-хана, и группа, связанная
с Есугэем— отцом Чингис-хана [Рашид-ад-дин 1952а: 152-153].
Нельзя не обратить внимание на то, что ревитализация этнонима кият
связывается с моментами коренного переструктурирования кочевого
общества — образованием новых потестарно-политических сообществ,
что требует специального рассмотрения его употребления, как прави-
ло, в паре с нукуз (мн. ч. от нохой — собака1 ), в соответствующем ис-
торическом контексте.
2. Киян/Нукуз
Если в монгольском источнике «Сокровенное ска-
зание» нет объяснения Киян и Нукуз, то в «Сборнике летописей» про-
исхождение монголов производится от Кияна и Нукута, ушедших на
Эргунэ-кун. Здесь возникает вопрос: как сопрягаются этнонимы
164
групп, пришедших на Эргунэ-кун, и связанное с Чингис-ханом наиме-
нование монгол''. Напомним описанную Рашид-ад-дином историю по-
бега на Эргунэ-кун: «У того племени, которое в древности называли
монгол, случилась распря с другими тюркскими племенами и закон-
чилась сражением и войной... над монголами одержали верх другие
племена и учинили такое избиение [среди] них, что [в живых] оста-
лось не более двух мужчин и двух женщин. Эти две семьи в страхе
перед врагом бежали в недоступную местность, кругом которой были
лишь горы и леса... среди тех гор была обильная травой и здоровая
[по климату] степь. Название этой местности Эргунэ-кун... А имена
тех двух людей были: Нукуз и Киян. Они и их потомки долгие годы
оставались в этом месте и размножились.
Каждая их ветвь стала известной под определенным именем и назва-
нием и стала отдельным обаком, а под [термином] обак [имеются в ви-
ду] те, кои принадлежат к определенным кости и роду. Эти обаки еще
раз разветвились. В настоящее время у монгольских племен так уста-
новлено, что те, которые появились от этих ветвей, чаще всего состоят
между собой в родстве, и монголы-дарлекины суть они... Кият — мно-
жественное число от киян; тех из этого рода, которые ближе к его нача-
лу, называли в древности кият» [Рашид-ад-дин )952а: 153-154]'6.
Киян/кият
Возможно, в Эргунэ-кун племя кият не выделялось
заметно в среде монголов (нам не известны упоминания о них в китай-
ских источниках), но оно было лидером исхода, они называются «пер-
выми среди раздувающих меха»: «Говорят, что раздувала меха главная
ветвь [племени], восходящая к Кияну. Точно так же раздувало [мехи]
и то племя, которое известно под именем нукуз, и племя урянкат, при-
надлежащее к их ветвям... племя кунгират 7... прежде других, без со-
вета и обсужденья, вышли [из ущелья], потоптав ногами очаги других
племен» [Рашид-ад-дин 1952а: 154]. Можно предположить, что изло-
женный здесь миф моделирует границы ядра монгольской общности,
в которой, с одной стороны, первое место отводилось киятам. С дру-
гой стороны, рядом с ними ставились нукузы: как будто на том же
иерархическом уровне, но все-таки на втором месте. К ним же Рашид-
ад-дин, как видим, присоединял урянхайцев, что, безусловно, опреде-
лялось их местом в ритуальной деятельности Монгольского улуса. Это
уже иная композиционная экспликация этнического взаимодействия
групп, предполагавших реконструкцию этногенеза ядра Монгольского
улуса. Но выше приводился текст из «Сборника летописей», где моде-
лировались границы общности, обозначаемой нирун, в которой специ-
165
ально выделялись кияты — потомки Хабул-хана, что позволяет со-
вмещать разные идентификационные системы.
Территория расселения сулдусов
Для нас представляет большой интерес также предложенная Ра-
шид-ад-дином идентификация коренных монголов, разделенных им на
две части. Об одной из них он писал: «Подразделение второе. Народы,
которые произошли от трех сыновей, появившихся на свет у жены До-
бун-Баяна, по имени Алан-Гоа, [уже] после смерти ее мужа. Добун-
Баян же был из коренных монголов, что не забыто; Алан-Гоа же про-
исходила из племени куралас. Второе подразделение — нируны, кото-
рых также называют киятами; они разделяются на две ветви; кияты
вообще, и в этом смысле [они объединяют роды]: юркин, чаншиут,
кият-ясар и кият-бурджигин, что означает — синеокие; их ветвь про-
изошла от отца Чингиз-хана и имеет [поэтому] родственное отноше-
ние [к роду Чингиз-хана и его отца]» [Рашид-ад-дин 1952а: 78-79].
На рубеже XIII-XIV вв., когда границы Монгольской империи вы-
шли далеко за пределы первоначальной территории кочевников, кате-
гория коренные монголы приобрела особый смысл, поскольку опреде-
ляла доступ к власти определенного ограниченного круга лиц. Без-
условно, наполнение этого понятия во времена Рашид-ад-дина заметно
отличалось от такового в эпоху Чингис-хана. Особого внимания за-
служивают некоторые этнонимы, упоминаемые в обоих подразделе-
ниях. Так, в первое подразделение Рашид-ад-дин включал других,
первыми из которых упоминаются нукузы («Подразделение первое].
[Составляет ту] ветвь, которая произошла от тех настоящих монголь-
ских народов, кои были на Эргунэ-куне, и [где] каждый получил [свое]
специальное имя и прозвище, [Впоследствии] они удалились оттуда.
[Это были племена]: нукуз, урянкат, кунгират, икирас, олкуну, кура-
лас, элджигин, кункулают, ортаут, конкотан, арулат, килингут, кунд-
жин, у шин, сулдус, илдуркин, баяут и кингит» [Рашид-ад-дин 1952а:
78], которые не включены в генеалогию Чингис-хана, т.е. не относятся
к властвующей элите. Оба приведенных списка и моделируют общ-
ность, обозначенную Рашид-ад-дином как коренные монголы.
Между тем, желая подчеркнуть, что генеалогия Чингис-хана и его
потомков представляет собой наследование власти и авторитета по
мужской линии старшими сыновьями, автор ((Сборника летописей» во
втором подразделении выделяет Добун-Баяна и Алан-Гоа: «Добун-
Баян же был из коренных монголов, что не забыто; Алан-Гоа же про-
исходила из племени куралас» [там же]. Но в первом подразделении
им же куралас были отнесены к коренным монголам. Почему же Ра-
шид-ад-дин подчеркивает принадлежность Добун-Баяна к коренным
монголам и противопоставляет его Алан-Гоа? Ведь прежде чем при-
вести списки первого и второго подразделений, он специально сооб-
щает, что перечислит всех тех, кого приписывают именно к коренным
монголам. На наш взгляд, здесь обнаруживается попытка (вполне
успешная) перекодировать этническую принадлежность властвующей
элиты, перенести к актуальной для XIII-XIV вв. категории коренные
монголы группы, прежде к ним не принадлежавшие, что отражало не-
прекращавшийся процесс моделирования границ своей монгольской
общности. Поэтому нельзя было не отметить Алан-Гоа, за которой
закрепилась предковость линии кият, с одной стороны; а с другой —
акцентируется принадлежность Добун-Баяна как предка Чингис-хана
по мужской линии, хотя, как известно, отцом пращура последнего был
«небесный» человек. Представляется, что этим текстом Рашид-ад-дин,
вслед за традицией, подчеркивает приоритет патрилинейного родства
и приписывание или присвоение монголами первопредка, т.е. монго-
лизация Бортэ-Чино. Можно ли определить этническую принадлеж-
ность последнего?
Нукуз/чино
В связи со сказанным выше представляется необхо-
димым уделить особое внимание этнонимам, маркировавшим границы
167
объединений, имевших общее ядро, что означало конструирование
через разные коды некоего единого этнокультурного пространства.
Для начала процитируем «Сборник летописей»: «Имеется ветвь пле-
мени нирун, которую называют [также] нукуз, она произошла от Гэн-
ду-чинэ и Улукчин-чинэ, которые оба суть сыновья Чаракэ-линкума...
Потомство и род их называют чинэ, а также нукуз. Лица, которые хо-
рошо знают эти племена и их ветви, умеют проводить разницу и раз-
личать обоих нукузов. Эти нукузы происходят от детей Гэнду-чинэ
и Улугчин-чинэ, другие же суть род Чаракэ-линкума, произошедший
от других жен. Они все предки племен тайджиут... оба племени, нукуз
и кият, ответвились от них после истребления монгольского племе-
ни...» [Рашид-ад-дин 1952а: 155-156]'8.
Рашид-ад-дин постоянно подчеркивает синонимичность членов ря-
да чинэ-нукуз-тайджиут. При этом нельзя не отметить непоследова-
тельность в выборе изначального субстрата, от которого происходят
другие этносы. Неизменным в любом контексте остается констатация
того, что нукуз называется также чинэ, т.е. собаки, они же волки. О по-
следнем этнониме надо сказать особо. В дополнение к данным «Сбор-
ника летописей» следует привести материалы «Сокровенного сказа-
ния», которые содержат сведения о чинэ, или чинос/чонос, в период
сложения Монгольского улуса. Связь чинос/чонос с тайджиутами про-
слеживается в рассказе о том, что после победы над Чингис-ханом,
прежде чем вернуться домой, Чжамуха, который возглавлял коалицию
тайджиутов, «§ 129...приказал сварить в семидесяти котлах княжичей
из рода Чонос» [Козин 1941: 112]. В источнике не объясняется, кто эти
семьдесят чинос и почему Чжамуха так с ними поступил. Думается,
что это было наказанием той группы чинэ/нукуз/тайджиут, которые
перешли на сторону Чингис-хана в борьбе против Чжамухи. В составе
тринадцатого куреня Чингис-хана были «Гэнду-чинэ и Улукчин-чи-
нэ... Их называют нукуз... [об этом] подробно изложено в разделе
отайджиутах» [Рашид-ад-дин 19526: 88].
Обратим внимание на совмещение Рашид-ад-дином разных этно-
идентификационных кодов, что приводит к противоречивым логиче-
ским реконструкциям: в одном случае нукуз оказываются предками
тайджиутов, в другом случае не только нукуз, но и кият «ответви-
лись от тайджиутов после истребления монгольского племени». По-
следнее, безусловно, требует осмысления и интерпретации. На наш
взгляд, это следует рассматривать как специфическое выражение
взаимоотношений двух группировок — монголов и тайджиутов.

3. Монголы-тайджиуты

Взаимоотношения пары монголы-тайджиуты в
полиэтничной Великой Монголии представлены в источниках в экс-
плицитной и имплицитной формах. И даже на первый взгляд с самого
начала совершенно явственно выявляется амбивалентный характер их
отношений.
Отношения союза
В «Сокровенном сказании» содержатся явные указа-
ния на то, что и монголы, и тайджиуты в равной мере участвовали
в формировании Великой Монголии. Если имя монгол встречается уже
при упоминании интронизации Хабул-хана (восьмое поколение от Бо-
дончара— «§52. Всеми Монголами ведал Хабул-хаган» [Козин 1941:
84], mong. Qamuq mongqol-i qabul-qahan meden aba [Rachewiltz 1972: 22]),
то появление на исторической арене имя тайджиут связывается с по-
томками второго сына (седьмое поколение) — Хайду. В «Сокровенном
сказании» (§ 47) сообщается, что сыновья Чарахай-Линху — Сенгун-
Билге, Амбагай и другие — встали во главе тайчиутов (mong. Tayici'ut
oboqtan bol<u>ba [Rachewiltz 1972: 21]). Причем Амбагай-хан принад-
лежал к тому же поколению, что и Хабул-хан. Если Хабул-хан возглав-
ляет всех монголов (qamuy mongyol)^, т.е. эксплицируется монгольская
общность, то Амбагай (§ 53)— «все[общий] хаган (хаган всех)— вла-
дыка народа» (mong. qamuq-un qahan ulus-un ejen [там же: 22]).
Следует обратить внимание на отсутствие этнонима при указании
обшности, которую возглавил Амбагай-хан. И это понятно. В своде,
основной задачей которого было зафиксировать историю формирования
Монгольского улуса и выделить в этом процессе главных его участни-
ков — монголов, не должно быть места во власти иноплеменнику (тай-
джиут). «Хамбакай-хан же был из числа государей и вождей народа
тайджиут, а происхождение [урук] последнего ведется от племянников
Кабул-хана» [Рашид-ад-дин 1952а: 104]. Приход Амбагая к власти мо-
делирует уже иную общность, где в единстве выступают тайджиуты
и монголы при лидерстве первых. Но, как известно, ненадолго.
В «Сборнике летописей», как и «Сокровенном сказании», говорит-
ся о тайджиутах лишь в связи с потомками Чаракэ-линкума. В «Со-
кровенном сказании» речь идет о его сыне Амбагае, который стал «ха-
ном всех» между Хабул-ханом и Хутула-ханом, которые были ханами
«всех монголов». Но уже Хутула-хаган возвращает власть в общности
монголам (датиу mongyo!)'. «§ 57. Так как Амбагай-хаган в прислан-
ном известии назвал имена Хадаана и Хутулы, то все Монгол-Тай-
чиуды, собравшись на Ононском урочище Хорхонах-чжубур, постави-
ли хаганом Хутулу. И пошло у Монголов веселие с пирами и плясками.
Возведя Хутулу на хаганский стол, плясали вокруг развесистого дерева
на Хорхонахе» [Козин 1941: 85] (mong.: ambaqai-qahannu qada'an
qutula qoyar-I nereyitcü ilekse'er qamuq mongqo[l] tayici'ut onan-nu qorqonaq-
jubur quraju qutula-yi qahan bolqaba mongqol-un jirgalang de[b]sen
qurimlan jirqaqu biile'e qutula-ui qa ergu'et qorqonaq-un saqlaqar-modun
horcin qabirqa-ta ha'ul<u>qa (?) ebüdük-te ölkek bol<u>tala debseba
[Rachewiltz 1972: 24]). В связи со смысловой насыщенностью этого па-
раграфа приведем его перевод на английский язык, предложенный
И. де Рахевилцем: «...all the Mongols and Tayiöi'ut gathered in the Qorqonaq
Valley by the Onan and made Qutula qa 'an. The Mongols rejoiced,
and in they rejoicing they danced and feasted...» [Rachewiltz 2004: 12-13].
В последнем случае совершенно явно манифестируется геополити-
ческое пространство — и монголы, и тайджиуты, что представляется
более верным по сравнению с переводом С.А.Козина, поскольку через
избрание хагана моделируются, точнее, манифестируются границы
возглавляемой им общности. Если при избрании Хабул-хагана эта
общность обозначалась как все монголы, а на основании имплицитных
данных восстанавливается последующий переход власти к тайджиу-
там и формирование новых границ иной общности — все (в том числе
qamuy mongyol), то интронизацией Хутулы подтверждается создание
двойственной политии при возвращении власти в Qamuy mongyol, где
тайджиуты занимают подчиненное положение и участвуют в интрони-
зационном ритуале во имя «счастья монголов» (mongqol-un jirqalang),
что, безусловно, свидетельствует о закреплении приоритета именно
монгольской идентичности.
Монголы и тайджиуты составляли единство, что декларируется
общей генеалогией — и те и другие считались потомками Бодончара.
Поэтому и в источниках постоянно подтверждаются родственные от-
ношения этих двух лидирующих групп: «Когда Есугей-бахадур в мо-
лодые годы скончался, племена тайджиут, которые принадлежали
к числу его двоюродных братьев и родичей его предков...» [Рашид-ад-
дин 19526: 75]. Амбагай-хан подтверждал: «...племена монгольские,
которые все являются моими родственниками» [Рашид-ад-дин 1952а:
105]. Причем родственные связи обеих групп постоянно подчеркива-
ются в источниках. Например, в «Сборнике летописей» эта связь вы-
ражается через поколенные соответствия: «Чаракэ-лингум... жил со-
вместно с Тумбинэ-ханом. Сын его, который стал [его] преемником,
был Хамбакай-каан, бывший родственником Кабул-хана, а сын Хам-
бакай-каана, его преемник Тайши, был родственником с Бартан-
бахадуром (дед Чингис-хана. — авт.)» [Рашид-ад-дин 1952а: 180].
ПО
Во второй половине XII в. подтверждается актуальность этой общ-
ности и совместное участие вдов Амбагая (Орбай и Сохатай), т.е. тай-
джиутов, и вдовы Есугэя, т.е. монгол-кият, в обряде на «Земле Пред-
ков» [Козин 1941: 88].
Позже, с окончательным закреплением власти над Монгольским
улусом за Чингис-ханом и его потомками, факт монголизации тай-
джиутов и подтверждение единства обеих частей пары монголы-
тайджиуты отразились в конструировании Рашид-ад-дином границ
своей общности через моделирование концепта нирун, в котором наря-
ду с монголами нашлось место и тайджиутам, и причисляемым к ним
этническим группам — «чинос, которых называют также нукуз» [Ра-
шид-ад-дин 1952а: 78, 221].
Большой интерес представляют упомянутые обозначения в «Со-
кровенном сказании» той общности монголов, которые связаны с опре-
деленной структурной организацией и маркировкой власти. В § 52
термин монгол впервые встречается в сочетании qamuy mongyol (все
монголы) (ср.: olon mongqol ulus): «Всеми Монголами ведал Хабул-
хаган. После Хабул-хагана, имевшего семерых сыновей, всеми Мон-
голами стал ведать, по слову Хабул-хагана, сын Сэнгун-Бильгея, Ам-
багай-хаган, хотя Хабул-хаган имел собственных семь сыновей» [Ко-
зин 1941: 84] (mong. Qamuq mongqol-i qabul-qahan meden aba qabulqahan-
nu qoyina qabul-qahan-nu üge-ber dolo'an kö'üd-iyen bö'etele
senggüm bilge-yin kö'ün ambagai-qahan qamuq mongqol-i meden [Rachewiltz
1972: 22]). Как видим, с одной стороны, Амбагай-хан управлял
всеми монголами, а с другой — был ханом всех. Кто же в данном слу-
чае маркируется словом все! Можно было бы предположить, исходя
из предыдущего текста (§ 52, 53), что все, которыми ведал Амбагай-
хан, — это монголы, как и в случае с Хабул-ханом. Но это не так, что
становится понятным, когда выясняется этническая принадлежность
нового главы нового сообщества. Хотелось бы обратить внимание на
неоднократное упоминание общности все монголы, что с большой до-
лей уверенности позволяет говорить о политийном характере данной
общности, поскольку словом все отмечается ее поликомпанентность.
Со времен Амбагай-хана, установившего лидерство тайджиутов в общ-
ности, подчеркивается сосуществование этих двух групп, возможно
племен, в надэтническом, политическом смысле этого термина. Тре-
тий правитель этой общности возвращает власть в общности все мон-
голы, причем, как уже отмечалось, Хутула был законным наследником
верховной власти после Хабул-хана как старший в левом крыле Вели-
кой Монголии.
Для тайджиутов же становятся актуальными обе идентичности,
причем вторая манифестируется окказионально: когда в борьбе с дру-
171
гимн группами (политиями) за лидерство в регионе тайчжиуты и мон-
голы выступают в союзе, то и тайчжиуты во главе с Чжамухой прини-
мают имя монгол. Так, Чжамуха, опоздавший, но все-таки пришедший
к Темучжину, когда тот готовился к бою с Тоорил-ханом и Чжаха-
гамбу, объяснил свой приход невозможностью нарушить монгольскую
клятву, которую он дал (§ 108). Тем самым Чжамуха демонстрирует
свою идентичность с Темучжином («мы — монголы», bida mongqol
[Rachewiltz 1972: 44]). «Сокровенное сказание» как монгольская эпи-
ческая хроника фиксирует только моменты включения тайджиутов
в монгольскую общность, но не обнаруживает эксплицитных данных
о подчинении монголов тайджиутам. Это подтверждают только кос-
венные факты.
Отношения соперничества
Одновременно с самого начала отмечаются конку-
ренция во властных отношениях внутри сообщества, противостояние
тайджиутов монголам: «В конце эпохи [Есугэй-бахадура] и во времена
Чингис-хана был Таргудай-Кирилгук... Он положил начало смуте
с Есугэй-бахадуром и враждовал и воевал с Чингиз-ханом... В конце
концов, когда Чингиз-хан победил тайджиутов, он большинство [их]
перебил, а оставшиеся в живых стали его рабами» [Рашид-ад-дин
1952а: 181-182]. Как известно, Темучжин был в плену у тайджиутов,
именно у Таргутай-Кирилтуха. Противостояние в борьбе за власть по-
требовало не только ревитализации определенных этнонимов, но
и закрепления их за конкретными кланами, т.е. выделения внутри об-
щих имен монгол и тайджиут их составляющих.
Приход Хабул-хана к власти в общности всех монголов возродил
имя кият. Ревитализацией и введением в генеалогическую таблицу
уже известного этнонима декларируется отличие/раздельность некой
группы от других, традиционно причисляемых к общности. Например,
кият выделяются из монгольской общности (нирун), хотя в традици-
онной генеалогии принадлежат к ним: «...во времена Хабул-хана,
бывшего монгольским ханом, из рода которого происходит большин-
ство племени кият, а монгольские племена нирун суть его двоюродные
братья» [Рашид-ад-дин 1952а: 103]. В этом случае даже не прослежи-
вается реальная преемственность власти, ни в одном источнике не ре-
конструируется связь Хабул-хана с Кияном, которого мифология на-
зывает одним из двух бежавших на Эргунэ-кун. Просто используется
традиционный механизм легитимации: вождь, добившийся некоторого
успеха в объединении племен под своей властью, дает имя общности,
иногда со ссылкой на авторитет прошлого. Так, Хабул-хан дает на-
172
именование своему союзу кият. Хотя можно предположить, согласно
легендарным сведениям, что этот этноним отмечался еще на первой
территории проживания монгольских племен.
Этническое имя закрепляется за старшими потомками клана Ха-
бул-хана. Изложение событий из жизни Есугэй-бахадура, отца Чингис-
хана, предваряется констатацией его места в генеалогии: «§ 50. У Бар-
тан-Баатура было четверо сыновей: Менгету-Киян, Некун-тайчжи,
Есугай-Баатур, Даритай-отчигин» [Козин 1941: 84], где, как видим,
этноним присутствует в имени старшего сына — легитимного наслед-
ника власти отца.
О значимости общности, маркируемой этнонимом кият, свиде-
тельствует ритуал, в котором мог участвовать только узкий круг лиц,
определенный родственными отношениями. Имеются многочислен-
ные описания одного из таких ритуалов, оставивших след в истории
внутрикиятских отношений. Это той, который неоднократно упомина-
ется в источниках как наиболее значимый. Вероятно, он очерчивает
границы общности кият: «В то время, когда Чингиз-хан вместе с пле-
менем кият-юркин, предводители которого были Сэчэ-беки и Тайчу,
были заняты тойем, они повздорили друг с другом» [Рашид-ад-дин
19526: 56]. В рассказе «о пире [туй], заданном Чингиз-ханом, о его
матери Оэлун-экэ, о детях уруга Укин-баркака, двоюродных братьях
Чингиз-хана, Сэчэ-беки и Тайчу, предводителях кият-юркинов...» со-
держится изложение известной истории о нестатусном распределении
чаш с кумысом: «Однажды мать Чингиз-хана Оэлун-экэ, Чингиз-хан
и его братья Джочи-Касар, Отчи[ги]н-нойон, вместе с Сэчэ-беки и Тай-
чу, которые являются вождями ветви юркин от племени кият, собра-
лись в лесу, в долине реки Онона, и, приготовив кобылиц и бурдюки
[ундурха] для кумыса, устроили пир» [Рашид-ад-дин 19526: 91]. Этот
текст содержит совершенно определенно описание ежегодного риту-
ального действа, на котором должна присутствовать элита сообщест-
ва, поскольку этим обрядовым действием подтверждаются его грани-
цы, моделирующие некое социополитическое пространство, и обеспе-
чивается его процветание на определенный период. Здесь особое зна-
чение приобретает этноним кият в процессе создания Монгольской
империи — принадлежавшие к роду Чингис-хана получают преиму-
щества. Именно после этого обрядового действа тайджиуты откочева-
ли от монголов.
Поскольку «Сокровенное сказание» посвящено обоснованию леги-
тимности власти Чингис-хана и его потомков, то и его генеалогия экс-
плицируется с большей определенностью. Сведения о тайджиутах
(нукуз, чинос), их сообществе и власти в нем большей частью импли-
цитны и неопределенны. Хотя в разное время в источниках указыва-
173
ются вожди разных подразделений тайджиутов, сложно выявить лиде-
ра, объединившего всех их в борьбе за власть с монголами. Конечно,
нет прямых данных о том, что основными соперниками Темучжина
в борьбе за власть являются тайджиуты. Это объясняется тем, что ос-
нову оппозиционной коалиции составляли тайджиуты, а возглавлял ее
представитель другой этнической группы.
Конкурентные отношения (союз-вражда), как уже неоднократно
подчеркивалось, существовали всегда. С ослаблением суверена под-
данные уходили из-под его власти, как это было, например, после
смерти Есугэя. Когда тайчжиуты после обряда жертвоприношения
предкам, проводимого в месте их захоронения, в котором участвовала
и вдова Есугэя с детьми, откочевали, прихватив значительную часть
подданных последних, хонхотанский Чараха-эбугэн (дед Тэб-Тэнгри)
говорит Темучжину: «§ 73. Откочевали, захватив с собою весь наш
улус, улус, собранный твоим благородным родителем» [Козин 1941:
88] (mong. sayin ecige-yin cinu guriyaqdaqsan ulus-i manu bürin-ü ulus
a[b]cu newiikderun [Rachewiltz 1972: 28]). Оэлун попробовала их вер-
нуть, «многих ей удалось воротить, однако и тот возвращенный народ
не устоял и снова ушел вслед за Тайчиудцами» [Козин 1941: 88] (mong.
jarimut irgen-i icuqaba tede ber icuqaqdaqsan irgen ülü toqtan tayiji'ud-un
qoyinaca newüjü'üi [Rachewiltz 1972: 28]).
Неопределенность и, можно сказать, нежесткость отношений в сте-
пи обусловливала некоторую аморфность коалиций. С одной стороны,
тайджиуты (чинос, нукуз) возглавлялись Чжамухой. С другой — пле-
мя чинос: «Хотя они — из племени тайджиут, однако во время войны
Чингиз-хана с тайджиутами они были в союзе с Чингиз-ханом» [Ра-
шид-ад-дин 1952а: 183-184]. Но «Сборник летописей» свидетельству-
ет, что тайджиуты/чинос/нукуз зачастую были синонимами [Рашид-
ад-дин 19526: 25]. Хотелось бы предложить свою интерпретацию од-
ного отрывка из «Сокровенного сказания»: «§ 66... Есугай-Баатур го-
ворит: „Страсть боится собак мой малыш! Ты уж, сват, побереги моего
мальчика от собак!"» [Козин 1941: 87] (mong. kö'ü minu noqai-yaca
cocimtawu büle'e quad kö'ü minu noqai-yaca bu soci'ul ke'et [Rachewiltz
1972: 26]). Здесь, на наш взгляд, речь идет как раз об этнической общ-
ности (нукузах), враждебной монголам, а не о собаках.
Вероятно, длительное равновесие сил двух коалиций, вокруг кото-
рых собирались и другие, ставило соседние этнические группы перед
выбором — к кому примкнуть? В этом контексте интересны сообще-
ния «Сборника летописей» о Чжамухе, основном сопернике Чингис-
хана в борьбе за власть. Сначала о нем и его подданных говорится
следующее: «Глава племени джурьят Джамухэ, племени, которое раз-
думывало, перейти ли ему к тайджиутам или Чингиз-хану» [Рашид-ад-
174
дин 19526: 89]. И далее: «В разное время Джамукэ также объединялся
с [тайджиутами]» [Рашид-ад-дин 1952а: 183]. На то, что противосто-
яние было не только персональным (Чжамуха против Чингис-хана), но
и кланово-политийным °, указывают письменные источники: «...был
предводителем и эмиром племени джаджират... Джамукэ-сэчен зало-
жил основу распри с Чингиз-ханом. Он начал смуту и присоединился
со своим племенем и войском к племени тайджиут. [К тому времени]
другие племена и ветви, кроме него, уже заключили союз с тайджиу-
тами (перечисляются икирас, кунгират, куралас, урут и нуякин. —
авт.)» [Рашид-ад-дин 19526: 85-86].
В приведенном тексте явно эксплицируется тот факт, что коалиция
складывается вокруг тайджиутов. Подтверждает то, что именно Чжа-
муха возглавлял коалицию, в которой ядро составляли тайджиуты,
и следующий текст из «Сокровенного сказания»: в 1201 г. в противо-
вес избранию Темучжина ханом Чжамуха был избран гурханом в Эр-
гунэ-кун. «§ 141...собрались (на сейм) следующие племена: Хадагин-
цы и Сальчжиуты совместно; Баху-Чороги Хадагинский со своими;
Хадагин-Сальчжиутский Чаргидай-Баатур со своими; договорившись
с Дербен-Татарами, Дорбенский Хачжиул-беки со своими; татарин
Алчи и татарин Чжалик-Буха со своими; Икаресский Tyre-Маха со
своими; Унгиратский Дергек-Эмель-Алхуй со своими; Горлосский
Чоёх-Чахаан со своими; из Наймана — Гучуут: Найманский Буирух-
хан; Хуту, сын Меркитского Тохтоа-беки; Худуха-беки Ойратский;
Таргутай-Кирилтух Тайчиутский, Ходун-Орчан, Аучу-Баатур, и про-
чие Тайчиудцы» [Козин 1941: 116]. Как видим, тайчжиуты специально
выделены, а слова «и прочие Тайчиудцы» свидетельствуют о том, что
вся общность, возглавляемая Чжамухой, обозначалась как тайджиут
и являлась соперником монголов в борьбе за власть в Трехречье. Мож-
но даже с достаточной уверенностью говорить о том, что имя тай-
джиут также использовалось для обозначения определенного рода
политии, а не только этнической коалиции. О том, что границы общ-
ности не зафиксированы жестко, свидетельствует не только то, что
некоторые группы, обозначенные как монголы, также входили в состав
объединения, возглавляемого Чжамухой, но и то, что в актах интрони-
зации обоих конкурентов одновременно участвовали группы, обозна-
ченные одним и тем же этнонимом.
Хотелось бы в связи с этим обратить внимание на статусы участни-
ков событий. Известно, что Темучжин и Чжамуха были побратимы
(анда). В первый раз они поклялись быть побратимами, обменявшись
символическими подарками, когда Темучжину было 11 лет: Чжамуха
подарил Темучжину альчик косули, а тот ему — свинчатку. Вторично
они побратались весной, обменявшись стрелами, и в третий раз — по-
175
еле победы над меркитами, когда Темучжин и Чжамуха остановились
вместе на Хорхонах-чжубуре и обменялись золотыми поясами и ска-
кунами, захваченными у меркитов. «Затем на южном склоне Хулда-
харкуна, что на урочище Хорхонах-чжубур, под развесистым деревом,
они устроили пир по случаю побратимства. Плясали и веселились,
а ночью по обычаю спали под одним одеялом». Так об этом, во всяком
случае, сообщает «Сокровенное сказание» [Козин 1941: 105-106].
Обращают на себя внимание два факта. Первый — указание места,
где состоялось закрепление дружеского союза: оно отличается повы-
шенной сакральностью и особой значимостью, поскольку там проис-
ходила интронизация. Второй связан с характером подтвержденных
актом отношений: анда являлись отношениями политически незави-
симых друг от друга партнеров и использовались во внешнеполитиче-
ской практике, так же как общеизвестные термины кровного родства:
отец—сын, старший брат—младший брат. Соотношения статусов
(условно: господство-подчинение) независимых политий маркирова-
лись через лидеров сообществ этими терминами в том случае, когда
они не регламентировались генеалогией, т.е. принадлежали к разным
кровнородственным группам. Тот факт, что Темучжин и Чжамуха за-
ключили союз равноправных партнеров, свидетельствует о том, что
в отношениях монголов и тайджиутов произошла смена идентифика-
ционных практик — от подчеркивания родственных связей (двоюрод-
ные братья) к демонстрации различения политий.
С одной стороны, «Сокровенное сказание» (§ 104) эксплицитно
изображает их как равноправных независимых партнеров, постоянно
подчеркивая установление между ними отношений анда, а с другой —
обнаруживаются имплицитные указания на ослабленный, по сравне-
нию с Чжамухой, статус Темучжина. Перед войной с меркитами Ван-
хан сказал Темучжину: «Младший брат Чжамуха находится сейчас
в Хорхонах-чжубуре. Я с двумя тьмами выступлю отсюда и буду пра-
вым крылом, а Чжамуха со своими двумя тьмами пусть будет левым
крылом. Место и время встречи назначает Чжамуха» [Козин 1941: 99].
На более высокий статус Чжамухи указывает и место его стоянки,
и его статус по отношению к Ван-хану — младший брат (Ван-хан—Те-
мучжин: отец—сын), и количество у него войска (в отличие от Темуч-
жина: «Из улуса анды составится одна тьма» [Козин 1941: 101], и его
руководящая позиция — именно он определяет ход действий.
И вот после победы над меркитами совместных сил Ван-хана,
Чжамухи и Темучжина, после того как Чжамуха сказал слова, не поня-
тые монголами и вызвавшие их негативную реакцию, и после того как
тайджиуты, испугавшись монголов, откочевали в сторону Чжамухи,
а Хорчи рассказал сон, предрекающий власть Темучжину, состоялась
176
первая интронизация. Все это свидетельство обострения конфликта
между монголами (Темучжин) и тайджиутамн (Чжамуха). СоОрпвшие-
ся вокруг Темучжина, которых Ван-хан и обозначил монголами, его
«нарекли Чингис-хаганом и поставили ханом над собою» |Корнш 1441:
109], выбрав его предводителем в этой »ойне.
Обращает на себя внимание и время интрошгац'ш —- после пира
по случаю побратимства и полуторалетпего совместного проживания
Темучжина и Чжамухи, «16-го числа, в день полнолуния первого лет-
него месяца» [Козин 1941: 106], т.е. расхождения между Темучжииом
и Чжамухой, переросшие в открытый конфликт, начались сразу же
после обряда, который, как известно из «Сокровенного сказания»
(§ 81), и прежде проводился там: «16-го числа Первого летнего меся-
ца, по случаю праздничного дня полнолуния, Тайчиудцы праздновали
веселым пиршеством на крутом берегу Онона и расходились, когда
уже заходило солнце» [там же: 92].
Таким образом, разлад между Темучжииом и Чжамухой, обостре-
ние конфликта монголов с тайджиутами, присоединившимися к по-
следнему, привели к консолидации монголов (перечисленные в § 120,
122 собравшиеся названы Ван-ханом монголами): «Зело справедливо,
что посадили на ханство сына моего, Темучжина! Как можно монго-
лам быть без хана?» [Козин 1941: 111]. Именно поэтому Темучжин
был избран главой коалиции — военным предводителем монголов
в борьбе против тайджиутов. Это первое избрание Темучжина лиде-
ром монголов, с одной стороны, может быть названо интронизацией,
поскольку собравшиеся наделили его титулом хан. Но, с другой сто-
роны, событие происходило «близ Коко-наура, по речке Сангур и Ха-
ра-чжуркену» [Козин 1941: 108], т.е. в месте, не наделенном сакраль-
ным смыслом для монгольской общности. Как известно, вскоре после
этого Чжамуха был избран гурханом на Эргунэ-кун, в месте высочай-
шей сакральности, известном как прародина монголов.
Последние обстоятельства (сакральность престола, конкуренция
с тайджиутами и Чжамухой) обусловили необходимость повторной
интронизации. Важно подчеркнуть, что повторная интронизация свя-
зана не только с победой над найманами и меркитами, но и с пораже-
нием коалиции во главе с тайджиутами, возглавляемой Чжамухой:
«§ 200. Когда было покончено с Найманами и Меркитами, то и Чжа-
муха, как бывший вместе с ними, лишился своего народа» [Козин
1941: \54](ulus-iyanabda'asu[Ra.chev/\ltz 1972: 111]).
Именно поражением тайджиутов маркируется завершение усми-
рения «народов, живущих в юртах». Тайджиуты представляли собой
сообщество, именуемое irgen (синонимичное упомянутому выше
ulus), как видно из следующего пассажа: «§ 148. Чингис-хан разгро-
177
мил тайджиутов, людей кости тайджиут— Аучу-баатура, Хотон-
Орчена и Худуудара, — он развеял [их прах] по ветру как пепел,
уничтожив их до потомков их потомков, а их людей (народ — улус
иргэн) взял себе и зазимовал в урочище Хубаха» (перевод наш. —
авт.) (mong. Cinggis Qa'an plundered the Tayicl'ut, he wiped out the
men of Taici'ut lineage, such as the Tayici'ut A'uiu Ba'atur, Qoton Orceng
and Qudu'udar — he blew them to the winds like /zeart/z-ashes, even
to the offspring of their offspring. Cinggis Qa'an carried away the people
of their tribe, and spend the winter at Quba Qaya [Rachewiltz 2004: 70];
cinggis-qahan tende tayici'ud-I dawuliju tayici'utai yasutu gü'ün-i a'ucuba'atur
qoton-örceng qudu'udar-tan tayici'ud-i uruq-un uruq-a giirtele
hünesü-'er keyisgen kiduba ulus irgen-i arm gödölgejü irejü cinggisqahan
quba-qaya übüljeba [Rachewiltz 1972: 66-67]). После поражения
была уничтожена правящая элита тайджиутов, или племени тайджиут
(tayici'utai yasutu, они же tayici'ud-i uruq-un uruq-a), т.е. этнических
тайджиутов, поскольку термины yasu и uruq обозначают гентильный
(гомогенный) уровень. Отсюда можно предположить, что племя тай-
джиут состояло из родов, этнически неоднородных, т.е. представляло
собой надэтническую общность — политик).
Примечательно, и это важно подчеркнуть, что с повторной интро-
низацией связана не только победа над кайманами и меркитами, но
и поражение коалиции во главе с тайджиутами, возглавляемой Чжа-
мухой. Закрылась последняя страница истории самостоятельного
существования тайджиутов и их борьбы за власть с монголами.
А после казни Чжамухи в 1206 г. в верховьях Онона состоялось со-
брание с возведением бунчуков, на котором Чингис-хана объявили
ханом и он провел переструктурирование Монгольского улуса. Сле-
дует обратить внимание на то, что собравшихся под эгидой Чингис-
хана, включая вновь покоренных людей, живущих в юртах, в мон-
гольском источнике называют не mongol ulus, a mongoljm ulus,
т.е. речь идет не только и не столько о монголах, сколько о кочевых
народах, вошедших в состав Монгольского улуса и включенных те-
перь в процесс монголизации.
На наш взгляд, необходимость повторения интронизации обуслов-
ливалась необходимостью легализации властных полномочий через
присвоение (монголизацию) сакрального центра — Хорхонах-чжубура
на Ононе. Ведь первая, как уже говорилось, проходила совсем в дру-
гом месте.
Таким образом, одновременно с союзом, часто подкрепляемым мо-
делированием генеалогического родства, отмечается борьба за власть
внутри сообщества — противостояние тайджиутов монголам. Кроме
терминов, подчеркивающих общность, используются дифференци-
178
рующие маркеры. Монголы и их власть связываются с именем Хабул-
хана, который называется родоначальником племени кият. Соответст-
венно, особое значение приобретает этноним кият в процессе созда-
ния Чингис-ханом Монгольской империи. Идентичность тайджиутов
также моделируется другими кодами: сведения о нукуз содержатся
в разделе о тайджиутах: в одном случае говорится, что племя чинос
вышло из племени тайджиут, в другом — что чинос являются предка-
ми племени тайджиут. Все это имплицитно указывает на изначаль-
ность оппозиции монгол-тайджиут = кият-нукуз (чинос) и на сино-
нимичность пар, которые маркировали властные группы в политии
Монгольский улус. Вероятно, противостояние монголов и тайджиутов
действительно играло большую роль в политогенезе Великого Мон-
гольского улуса, если заметные следы его сохранились вплоть до ру-
бежа XIII-XIV вв. — времени написания «Сборника летописей». Ана-
лиз этнонимов, предложенный выше, показывает, что требуется пони-
мание одновременной иерархичности и неопределенности проводимой
в прошлом дифференциации и исходя из этого — готовность исследо-
вателя учитывать полисемантичность этих знаков культуры при ана-
лизе и интепретации исторической действительности. Можно гово-
рить о постоянном манипулировании властвующей элиты генеалогия-
ми и генеалогическими мифами, бытовавшими в устной традиции,
собранными от разных информаторов (что определяло их разночте-
ния) и зафиксированными письменными источниками.
С победой Чингис-хана расширяется значение имени монгол, что
привело к необходимости выделения в политии властной элиты, также
имевшей этническую окраску, и соответственно к актуализации тер-
минов, ее обозначавших (кият, борджигт). Это способствовало отде-
лению элиты от групп, не принадлежавших к Золотому роду, посколь-
ку термин монгол не только имел значение этнофора (этнофании), но
и обозначал более крупные потестарно-политические единицы и тер-
риторию их проживания.
Если вторую половину XII в. можно обозначить как период борьбы
за власть двух лидирующих этнических группировок (монголы и тай-
джиуты), то заслугой Чингис-хана стало то, что он окончательно за-
крепил власть в Монгольском улусе за монголами. Конечно, история
формирования улуса — это история борьбы за власть в степи различ-
ных племен, союзов, политии. Но детальное исследование позволяет
говорить о том, что основными участниками этой борьбы от избрания
Хабул-хана до установления Чингис-ханом династийного правления
представителей своего рода были монголы (они же кияты) и тайджиу-
ты (они же нукузы или чонос), точнее, возглавляемые этими этниче-
скими группами объединения, представлявшие собой полиэтничные
179
сообщества. Описываемая в «Сокровенном сказании» и «Сборнике ле-
тописей» монголизация — это процесс не этногенеза, а политогенеза.
Но вернемся к заинтересовавшей нас фразе из «Сборника летопи-
сей» о том, что не только нукуз, но и кият «ответвились от тайджиу-
тов после истребления монгольского племени». Не свидетельствует ли
это о том, что начало монгольской истории фиксируется в союзе мон-
голы-тайджиуты на начальном этапе приоритетом последних? Толь-
ко ли со второй половиной XII — XIII в. связано существование тай-
джиутов и их конкуренция с монголами? Нельзя ли на основе импли-
цитных данных говорить о лидерстве в регионе именно тайджиутов
в более ранний период? Для ответа на эти вопросы и поиска адекват-
ной интерпретации нативных материалов представляется необходи-
мым вновь акцентировать внимание на факте синонимичности ряда
тайджиут-нукуз-чинэ и рассмотреть семантику этих слов.
Как мы видели, автор «Сборника летописей» при моделировании
социокультурного и потестарно-политического пространства доста-
точно часто использовал понятие оппозиция/союз Нукуз-Киян (нукуз-
кият), в отличие от «Сокровенного сказания», где как будто этой пары
нет. Не закодирована ли эта информация другими символами? В связи
с этим следует вспомнить, что писалось выше о значении матрили-
нейной системы счета родства для раннего периода монгольской исто-
рии, и еще раз выделить символы, ее определявшие. Можно ли пред-
ставить их как некий ряд разных кодов, маркировавший одно сообще-
ство или части одного сообщества? С достаточной степенью опреде-
ленности можно говорить о том, что этноним кият, связанный с Алан-
Гоа, и этноним монгол, имплицитно присутствующий в имени Мон-
голджин, обозначают одну общность, в которой брали себе жен по-
томки Бортэ-Чино.
Матрилинейный счет родства, в котором выстраивалась линия на-
следования у монголов, заменился на патрилинейный, благодаря чему
монгольская генеалогия моделируется от Бортэ-Чино. И в этой связи
представляет интерес обозначение властвующей элиты как кият-борд-
жигин. Что обусловило образование такого словосочетания?
4. Кият-борджигин
Можно предположить, что присвоение второй час-
ти имени правящим кланам связано с именем отца Чингис-хана —-
Есугэем. Рашид-ад-дин сообщал: «...кият-бурджигин. Их происхож-
дение таково: они народились от внука Кабул-хана, Есугэй-бахадура,
отца Чингис-хана» [Рашид-ад-дин 1952а: 152-153]. Если сочетание
180
кият-нукуз актуализировалось только в «Сборнике летописей» и им-
плицитно содержало в себе идею как союза, так и соперничества двух
групп, а именно киятов, носивших более общее имя монгол, и тай-
джиутов, монголизированных позже, то в паре кият-борджигин наи-
более выразительно звучала тема принадлежности к властвующей
структуре, причем не только в XIII в., но и позже, может быть даже
особенно значительно после нового появления монголов на историче-
ской арене в конце XVII в.21. Но и для XIII в. актуальность парного
этнонима была безусловной. Представители властвующей элиты (по
сути примордиалисты) на самом деле были истинными конструктиви-
стами, именно они моделируют границы общности: с одной стороны,
они со священным трепетом относятся к генеалогии как механизму
социальной регуляции, а с другой — используя ее как инструмент
и апеллируя к актуальным мифологемам, актуализируют определен-
ные звенья, не затрудняясь восстановлением недостающих.
В научной литературе часто можно встретить интерпретацию этой
общности как «кияты из борджигинов» (the members of the Kiyan
yasun-\meage of the Borjigin [Rachewiltz 2004: 328]). Это подразумевает
включенность кият как таксона низшей иерархии а общность борджи-
гин. На наш взгляд, парный этноним кият-борджигин несет в себе тот
же смысл, что и монголы-тайджиуты в интронизации Хабул-хана, —
маркирует общность, лидерство в которой принадлежит первому чле-
ну пары, т.е. монголам (киятам). Что конструировалось в Монгольской
империи парой маркеров кият-борджигин!
Кият
Частично о значении этнонима кият в моделирова-
нии социополитического пространства уже упоминалось, когда речь
шла о противопоставлении группы властвующей элиты другим этни-
ческим или иотестарным объединениям. Безусловно, введением в ге-
неалогическую таблицу нового этнонима декларируется отличие/раз-
дельность некой группы от других, традиционно причисляемых к общ-
ности. Например, кият отделяются от монголов (нирун), хотя в тради-
ционной генеалогии принадлежат к ним, на что указывает «Сборник
летописей»: «...во времена Кабул-хана, бывшего монгольским ханом,
из рода которого происходит большинство племени кият, а монголь-
ские племена нирун суть его двоюродные братья» [Рашид-ад-дин,
1952: 103]. Здесь не прослеживается даже реальная преемственность
власти. Ни в одном источнике не реконструируется связь через патро-
нимическое родство Хабул-хана с Кияном, которого мифология назы-
вает одним из двух бежавших на Эргунэ-кун, а генеалогия использует-
181
ся как традиционный механизм легитимации. В подобных случаях
вождь, добившийся некоторого успеха в объединении племен под сво-
ей властью, дает имя группе, иногда со ссылкой на авторитет прошло-
го, как, например, Хабул-хан именует свой союз кият.
В «Сокровенном сказании» говорится о том, что Хабул-хана возве-
ли на царство все монголы. Но одновременно в этом источнике, как и в
«Сборнике летописей», выделяется властвующая элита. «В древние
времена это племя называли кият, однако после Добун-Баяна, по-
скольку от него появились многочисленные племена, ветви и колена
[кабилэ], то каждое колено было отмечено каким-нибудь [особым]
именем и прозванием, а прозвание кият исчезло. После того потомок
в шестом колене Алан-Гоа, по имени Кабул-хан, породил шесть сыно-
вей. Так как они все были богатырями, великими и пользующимися
уважением людьми и царевичами, то кият стало вновь их прозвание.
С той поры некоторых детей [Кабул-хана] и его род называют кият,
и, в частности, называют кият детей одного из его сыновей, Бартан-ба-
хадура, бывшего дедом Чингиз-хана... Чингиз-хан, его предки и бра-
тья принадлежат, согласно вышеупомянутому [своему] авторитету,
к племени кият» [Рашид-ад-дин 1952а: 155]. Этноним кият и значение
группы, им обозначаемой, актуализируются в связи с деятельностью
Чингис-хана после некоторого периода забвения, причем по возмож-
ности упоминаются те, кто в разное время носил это имя.
Стоит упомянуть, что традиционно этноним кият мог быть состав-
ной частью имени вождя/лидера группы, например Есугэй, отец Чин-
гис-хана, в «Сокровенном сказании» называется Есугэй-Киян. Именно
так называют его татары, с которыми он встретился после того, как
оставил Темучжина в зятьях: «§ 67...повстречавшись с ними, Есугэй-
Баатур решил задержаться на празднике, так как томился жаждой. Та-
тары же, оказывается, его знали. „Это Есугэй-Киян явился..."» [Козин
1941: 87]. Аналогично называет Есугэя его сват — хонхиратский Дай-
Сэчэн, увидевший перед приездом Есугэя с Темучжином во сне белого
сокола, зажавшего в когтях солнце и луну: «Как случиться такому
сну? Не иначе что это вы — духом своего Киятского племени (Вы —
сульдэ племени кият. —авт.)» [Козин 1941: 86].
В «Сборнике летописей» есть неоднократные ссылки на Хабул-ха-
на: «Кабул-хан — третий предок Чингис-хана... От него расплодилось
и пошло множество родов [кабилэ] и ответвлений [от них]. Его детей
и внуков называют кият» [Рашид-ад-дин 19526: 32]. Реконструируется
Рашид-ад-дином и генеалогическое древо, вершиной которого был Ха-
бул-хан: «Старший его сын был Укин-Баркак... скончался он еще
в юности22. [Укин] имел сына по имени Кутукту-Юрки, а внуком его
был Сэчэ-бэки. Все [принадлежащие к племени] кият-юркин происхо-
182
дят от его потомства... Вторым его [,Кабул-хана,] сыном был Бартан-
бахадур, который был дедом Чингиз-хана ... Четвертый сын [Кабул-
хана] — Кадан-бахадур... Шестой сын [Кабул-хана] был Тудан-отчи-
гин (по «Сокровенному сказанию», § 48, Тодойон-отчигин — седьмой
сын. — прим. пер.)» [Рашид-ад-дин 19526: 32, 35].
Можно предположить, что именно с Хабул-хана начинается воз-
вышение кият (монголов) и закрепление власти за ними на территории
вторичной колонизации. Это следует не только из того, что все монго-
лы избрали его ханом, но и из того, что сформировалась структура,
в которой выделяется появление престола (родового очага), поскольку
впервые отмечается отчигин — хранитель родового очага. При этом
следует обратить внимание на связь властвующей элиты с материн-
ским родом куралас и территорией его кочевания, поскольку в приве-
денной ниже цитате усматривается отражение матрилинейного прин-
ципа родства, согласно которому племянники наследуют дяде по ма-
тери. Здесь земли рода куралас называются своими, а куралас — кия-
тами: «Впоследствии Кадан-бахадур и Кутула-каан ушли особняком
на свои юрты в землю племени куралас (земли дяди по матери, наслед-
никами которого являются ее дети. — авт.). Турунк-Култан и Буртак-
бахадур привыкли к тому, что всегда обращали в бегство племя кият-
куралас» [Рашид-ад-дин 19526: 36-37].
Поскольку основная задача текстов — прославление древности
происхождения рода Чингис-хана, то особого упоминания заслужива-
ет наследственность власти и авторитета через присвоение имени ки-
ят. Так, первыми упоминаются потомки Бартан-багатура — деда Чин-
гис-хана. В таблице, изображающей Бартан-багатура и его детей, под
именем его старшего сына Мунгэду-Киян написано: «Все кияты про-
исходят из потомков этого Мунгэду-Кияна. Ему положили это имя по
причине того, что он был великим бахадуром, т.к. слово киян значит
по-монгольски стремительно несущийся поток» [Рашид-ад-дин 19526:
49]. Хотя ниже мы увидим, что Есугэй связывается традицией с борд-
жигинами, подчеркивается и то, что он кият: «Есугэй-бахадур был...
государем родственных [ему] племен, обладателем благоденствия
и владыкой могущества. Большинство племен кият и нирун было его
[букв, их] родичами, а другие монголы — его подчиненными [атба]
и приверженцами [ашиа]» [Рашид-ад-дин 19526: 247]. Как видим,
здесь подчиненные и приверженцы находятся в одном статусе.
Значение общности постоянно декларируется источниками. В вой-
не между Темучжином и Чжамухой на стороне Чингис-хана активно
участвовали представители племени кият в числе тринадцати куреней,
на которые разделил свое войско Чингис-хан. При описании этих ку-
реней кияты упоминаются в четвертом курене вместе с нирунами,
183
в пятом и шестом, где упоминаются сыновья Соркукту-Юрки, Сэчэ-
бэки и Тайчу и вместе с ними племя кият-юркин, принадлежащее к по-
томству Соркукту-Юрки, а также в седьмом курене [Рашид-ад-дин
19526: 87]. В таблице Кабул-хана и его жены рядом с именем его вну-
ка Соркукту-Юрки сообщается, что племя кият-юркин — его уруг,
а около имени Сэчэ-бэки — «часть племени кият-юркин — его уруг».
Часть племени кият принадлежит к потомству Кутукту-Мункура —
третьего сына Хабул-хана [Рашид-ад-дин 19526: 34]. Если Хабул-хан
называется родоначальником племени кият, то его сыновья и внуки
становятся родоначальниками его подразделений, тогда в этнониме
появляется вторая часть в дополнение к основному — кият: кият-юр-
кин, кият-куралас, кият-борджигин и т.д. Вероятно, можно говорить
о значимости объединения, которое сформировалось под властью Ха-
бул-хана, поскольку потребовалось выделение (специальная марки-
ровка) его рода (группы) в качестве лидирующей через славное имя
прошлого Киян — одного из двух сохранившихся от уничтожения
мужчин (Нукуза и Кияна).
Но все-таки этноним прежде всего маркирует общность, которая
выступает как некое единство в борьбе за власть над соседями, поэто-
му тексты постоянно подтверждают его границы: «Второе подразде-
ление — нируны, которых также называют киятами; они разделяются
на две ветви; кияты вообще и в этом смысле [они объединяют роды]:
юркин, чаншиут, кият-ясар и кият-бурджигин, что означает — сине-
окие; их ветвь произошла от отца Чингиз-хана и имеет [поэтому] род-
ственное отношение [к роду Чингиз-хана и его отца]» [Рашид-ад-дин
1952а: 78-79]. Важным свидетельством границ общности является
описание тоя, приведенное выше.
Нас в данной истории интересует определенный круг лиц, собрав-
шихся для проведения пира, моделирующих некое социополити-
ческое пространство. На этом пиру, согласно «Сокровенному сказа-
нию», участвовали уруудский Чжурчедай и мангудский Хуюлдар со
своими людьми, хонхотанский Мунлик-эчигэ, бывший до этого с Чжа-
мухой, которые присоединились к Оэлун-учжин, Хасару, чжуркин-
ским Сэчэ-бэки и Тайчу, и жены их отцов. «§ 130... На пиру первую
чару наливали, по порядку, Чингис-хану, Оэлун-учжине, Хасару, Са-
ча-беки с его родными. Затем кравчий (у Рашид-ад-дина — стольник
[баурчи].— авт.) стал наливать чару по очереди, начиная с молодой
жены Сача-беки по имени Эбегай. Тогда ханши Хорочжин-хатун и
Хуурчин-хатун нанесли оскорбление действием кравчему Шикиуру со
словами: „Как ты смел начинать не с нас, а с Эбегай?"« [Козин 1941:
112]. Если следовать логике традиционной культуры, то можно ска-
зать, что к этому периоду Чингис-хан уже был лидером значительного
объединения, поскольку порядок раздачи яств был не традиционный
(сначала старшему лидеру клана), а харизматический (сначала воен-
ному вождю): первым получил чарку Чингис-хан и представители его
семьи, затем — Сэчэ-бэки и его семья (кият-юркин)2 , хотя последние
принадлежат к роду, старше рода Чингис-хана в коническом клане,
т.е. обрядом закреплялись границы сообщества.
В процессе создания Чингис-ханом Монгольской империи принад-
лежавшие к роду кият получают преимущества. С ритуальной функ-
цией связан сын Мунгэту-Кияна — Онгур25. Говорится и о месте дру-
гих представителей кият в формирующейся структуре Монгольской
империи. В правом крыле войска Чингис-хана, в соответствии со
«Сборником летописей», была «тысяча Куки-нойона и Мугэду-Кияна
(в §213 „Сокровенного сказания" Мунгету-Киян. — авт.), сыновей
Кияна (на самом деле это Бартан-бахадур. — авт.). Племя кият, кото-
рое в настоящее время находится у Токтая и о котором говорят, что
оно составляет один туман, и большинство других киятов суть из их
потомства» [Рашид-ад-дин 19526: 270]. Обращает на себя внимание
обозначение Бартан-бахадура этнонимом кият и закрепление этого эт-
нонима в именах его потомков: старшего сына — Мунгету-Кияна, со-
ответственно главы правого крыла, и Есугэй-Кияна — старшего лево-
го крыла.
Одновременно по отношению к общности, к которой принадлежал
Чингис-хан, начинает применяться парный этноним кият-борджигин.
Каковы же механизмы связи этнонимов монгол, кият, оорджигин!

Семантика имен первопредков

Прежде всего в генеалогической таблице, реконст-
руируемой по тексту «Сокровенного сказания», стоит выделить тех
предков Чингис-хана. среди которых обнаруживаются брачные пары.
Таких конкретных фактов немного: «§ 1. Предком Чингис-хана был
Бортэ-Чино, родившийся по изволению Вышнего Неба. Супругой его
была Гоа-Марал»; «§ З...Борчжигидай-Мергая был женат на Монгол-
чжин-гоа. Сын Борчжигидай-Мергана — Тороголчжин-Баян был же-
нат на Борохчин-гоа...»; «§ 9. ...Добун-Мерган просил руки Алан-гоа,
дочери Хори-Туматского Хорилартай-Мергана... и таким-то образом
Добун-Мерган женился»; «§ 10. Войдя в дом к Добун-Мергану, Алан-
гоа родила двух сыновей. То были Бугунотай и Бельгунотай» [Козин,
1941:79,80].
Следует обратить внимание на то, что в данном случае генеалогия
выстраивается согласно патрнлинейному счету родства. Но известно,
185
что Чингис-хан, основатель Монгольской империи, является потомком
Бодончара, который родился у Алан-Гоа после смерти мужа. Причем
одновременно в «Сборнике летописей» подчеркивается, что настоя-
щими монголами (нирунами) могут считаться только потомки Алан-
Гоа, родившиеся после смерти Добун-Мергана (Бугу-Хатаги, Бухату-
Салчжи и Бодончар [Козин 1941: 80]) [Рашид-ад-дин 19526: 10-11],
что прерывает счет родства через старших потомков по мужской ли-
нии. В дополнение к этому нельзя не вспомнить и о том, что важней-
ший для обозначения властвующей элиты маркер кияты также соот-
носится с Алан-Гоа. Последние факты явно указывают на значение
в идентификационной практике средневековых монголов матрилиней-
ного родства, актуального наряду с патрилинейной системой.
В «Сокровенном сказании», как и в «Сборнике летописей», не рас-
ходящемся в изложении основных событий монгольской истории, раз-
рыв в выстраивании генеалогии по мужской линии компенсируется
указанием на принадлежность трех последних сыновей Алан-Гоа к по-
томству желтого пса, что являлось свидетельством их избранности:
«§21. „Но каждую ночь, бывало, через дымник юрты, в час, когда све-
тило внутри (погасло), входит, бывало, ко мне светлорусый человек;
он поглаживает мне чрево, и свет его проникает мне в чрево. А уходит
так: в час, когда солнце с луной сходятся, процарапываясь, уходит,
словно желтый пес... эти сыновья отмечены печатью небесного про-
исхождения. Как же вы могли болтать о них как о таких, которые под
пару простым смертным? Когда станут они царями царей, ханами над
всеми, вот тогда только и уразумеют все это простые люди!"» [Козин
1941: 81]. Анализ и интерпретация имен брачных партнеров, имею-
щих, несомненно, символическое значение, представляют большой
интерес.
Бортэ. В «Сокровенном сказании» (§1) называют-
ся два имени — Бортэ-Чино и Гоа-Марал, интерпретация которых бы-
ла предметом многих публикаций. Отметим главное: все исследовате-
ли исходят из того, что эти имена маркируют тотемических предков
монголов, причем практически все первую часть имен переводят как
указание цвета, а вторую — как название животного (голубовато-
серый волк и коричневато-желтая самка оленя [Rachewiltz 2004: 224]).
На наш взгляд, обе части имени маркируют наименование животного,
поскольку в традиционной культуре довольно часто в период станов-
ления какой-либо общности, где в одинаковой мере функционируют
разные языки, одни и те же базовые понятия обозначаются словами на
этих языках26. К тому же довольно часто только определением серый
обозначают волка27. Достаточно прозрачно значение первого имени
186
Бортэ- 4uHo2S (Волк = Волк29), где первая часть выражена на тюркских
языках, а вторая — на монгольском (тунгусо-маньчжурском). Правда,
в современных тунгусо-маньчжурских языках слово чинука/ {волк} со-
хранилось только в эвенкийском, причем только в нескольких говорах:
аянском говоре восточного наречия, ербогоченском говоре северного
наречия и токминском говоре южного наречия [ССТМЯ 1977: 396].
Гоа. Безусловный интерес вызывает значение фор-
манта Гоа, общего для имен Алан-Гоа, Монголджин-Гоа, Борогчин-
Гоа — жен старших потомков Бортэ-Чино по мужской линии и Гоа-
Марал, его собственной жены. В последнем имени не вызывает со-
мнения значение второй части — довольно известного слова марал, на
тюркских языках означающего олень. Что же касается первой части, то
она записывается по-разному: гоа, хоай и др. (qo ш, <joyu[/), quua/quuva/
qua [Rachevviltz 2004: 224]). На наш взгляд, она и обнаруживается
в локальном варианте написания слова олень (пр) в эвенкийском
языке: слово кувэр в урмийском и чульманском говорах восточного
наречия означает олень (дикий) и в подкаменно-тунгусском говоре
южного наречия — лось. Можно предположить справедливость ассо-
циации первой части имени супруги Бортэ-Чино с пуэ в говорах эвен-
кийского языка и возможность предложенной интерпретации, по-
скольку только в фольклоре восточных наречий эвенкийского языка
(учурском и чумиканском говорах) встречается этноним щан (кеоты)
[ССТМЯ 1975: 391]. Обращает на себя внимание то, что в эвенкийской
традиции сохранилось употребление киян в единственном числе, тогда
как у монголов этноним обозначал множественное число — кият.
Кроме отмеченной локальной близости слов ку/'э (гоа, самка оленя)
и ки/ан следует вспомнить имя Монголчжин-Гоа (монголка-олениха),
что, безусловно, расширяет границы ряда. Учитывая эти имплицитные
данные, можно с большой степенью достоверности предполагать, что
проанализированные выше категории кият, гоа. монгол представляют
собой один синонимический ряд. Нельзя не обратить внимание на то,
что в генеалогии имплицитно выделяются две взаимобрачуюшием
группы, причем имя монгол отмечается по женской линии родства.
Монголы. На значение счета родства по женской
линии указывают не только имплицитные данные «Сокровенного ска-
зания». Именно этот механизм трансляции авторитета и власти совер-
шенно определенно подчеркивается и в «Сборнике летописей» (см.
выше): матрилинеиная система счета родства у монголов «вляется
фактом архетипнческим50. Как о выражении ритуальной ,
ны.х фратрий голгбого волка и копа писал о VVM>V/>U i^
пар — козлодраниё) в свадебной обрядности народов Средней Азии
С.П.Толстов (цит. по [Ермоленко 1998: 57-58]).
Безусловно, пара первопредков монголов маркировала брачные
фратрии, где волкам соответствовали самки оленя. Последние, в свою
очередь, должны были представлять род отца — оленя, самцы которых
обозначаются как буху (buqu): в § 12-14, 16 речь идет о трехлетнем
олене, шкура и осердие которого (зугэли31 — ритуальные части жи-
вотного) были оставлены Урянхадайцем себе; в § 103 речь идет об
оленях, проложивших тропу на Бурхан-Халдун; в § 199 упоминается
олень32, или buqa, в § 195 — бык, в § 59, 137, 202, 226 и др. — состав-
ная часть имени, в § 106 — священное животное, из шкуры которого
делался барабан/бубен. Эти слова являются составной частью имен
двух сыновей Алан-Гоа от «небесного человека» — Бугу-Хатаги и Бу-
хату-Сальчжи. Вероятна синонимичность терминов buqu и buqa, что
можно предположить исходя из содержания § 240, где речь идет о бы-
ках, проложивших тропу в лесу,— красные быки (hula'an buqa)
[Rachewiltz 1972: 137]. Рахевилц предполагает, что речь идет о круп-
ных лосях или оленях, наличие которых отмечал и Марко Поло [Rachewiltz
2004: 165, 861]. Как указывалось выше, тропу на Бурхан-Хал-
дун прокладывали олени.
Первая часть имен первопредков монголов, на наш взгляд, опреде-
ляла именно соотнесенность с определенным тотемом, учитывая са-
крализованный характер животного в «Сокровенном сказании» и его
связь с ритуальной деятельностью в священном месте. А в этнониме
групп, прародителями которых они стали (хатагин и сальчжиут), при-
сутствует только вторая часть имен. С какой же группой связывался
бык/олень? Нам известны аналогии быка медведю, что вполне соот-
ветствует архетипу: воины Одина ярились, как бешеные собаки или
волки, и были сильными, как медведи или быки [Селицкий 2002: 49].
Таким образом, представляется допустимой синонимичность символа
бык-самец оленя (buqu или buqa) и обозначения воинского союза —
медведи.
Вероятно, существуют имплицитные данные, позволяющие пред-
положить связь монголов с обозначением их медведями как символом
воинского союза. Известно, что Хутула-хан был третьим правителем
всех монголов, в интронизации которого принимали участие и монго-
лы, и тайджиуты. Его мощь как воина превосходит силу матерого
медведя: «от силы руки его слабеет лапа трехгодовалого медведя»
[Рашид-ад-дин 19526: 39]. Это сравнение первого из монголов с мед-
ведем представляет большой интерес и заставляет искать объяснение
этой связи в лексике.
188
Можно предположить возможность интерпретации монгольских
этнонимов на базе тунгусо-маньчжурских языков. Хотелось бы обра-
тить внимание на любопытный факт, отмеченный Н.Б.Дашиевой
в связи с бытованием пучка значений с корнем маю (медведь) у тун-
гусоязычных народов Приамурья, «которые Амур называют Мангу,
а в значении „амурские" применяют термин ,^чангуни"», происходя-
щий, по ее мнению, от обозначения медведя-предка Манги» [Дашиева
2001: 133]. На наш взгляд, предложенная Дашиевой интерпретация
заслуживает внимания, поскольку не только основывается на формаль-
ной лексике, но и соответствует содержанию цитированных текстов.
Первая предложенная Дашиевой гипотеза связана с возможностью
использования аффикса -/ / -и/ с упомянутым корнем манг/мангу в ка-
честве окончания множественного числа, о чем писал Н.Ц.Мункуев
[Мэн-да бэй-лу 1975: 90] и что позволяет предположить образование
этнонима монгол на этой основе. Согласно второй гипотезе, которая
представляется более вероятной, образование этнонима происходит из
сочетания двух слов —манг и гол (река) [Дашиева 2001: 133], В целом
нет заметных различий: в первом случае этноним может переводиться
как «[те, которых называют] медведи», a во втором — «{живущие на]
реке медведей», причем река эта — Амур. Соответствие этой террито-
рии региону первоначального расселения монголов позволяет предпо-
ложить справедливость и корректность предложенной интерпретации;
именно с монголами связывался воинский союз медведей, как на то
указывает и значение этнонима, и сравнение с медведем Хутула-хана.
В этом контексте хотелось бы обратить внимание на металлическую
подвеску шаманского костюма эвенков-орочонов (верхнеамурских —
sic!) в виде существа с медвежьей головой и крыльями за спиной [Ма-
зин 1984: 14—15]. В обереге, на наш взгляд, закодирован известный
сюжет об увиденном Дай-Сеченом во сне соколе (шонхор), что он
расценил как предсказание приезда Есугэя (с Темучжином) — сульдэ
(дух-хранитель) кият [Козин 1941: 86]. Есугэй одновременно выступа-
ет как воин-медведь и как сокол — дух-хранитель киятского племени.
Поскольку целью источников было показать легитимность власти
Чингис-хана и его потомков, то именно в его генеалогии, а не по ли-
нии старших потомков Бодончара имплицитно указывается на связь
с предками через воспроизведение этнонимов. В качестве примера
можно упомянуть имя старшего сына Бартак-бахадура (дед Чингис-ха-
на) — Мангету-Кшн [Козин 1941: 84] (старший брат Есугэй-баатура),
в котором, на наш взгляд, соединены два этнических маркера — мон-
гол и кият, причем последний выступает как частный случай первого,
и Мунлика". В результате предложенной реконструкции можно вы-
строить синонимический ряд: гоа (самка оленя) — кият = буху/буха
(олень-самец) — монгол, что выражает соответствие выдаваемых за-
муж девушек роду отца.
Волки-собаки. Как уже отмечалось, брачные парт-
неры монголов (кият) принадлежали к фратрии волк, что эксплицитно
выражено значением имени прародителя. Об этом свидетельствует
«Сборник летописей», указывающий на сохранение брачного партнер-
ства и в последующее время. Показательной можно считать диспози-
цию войска Хадана (у Рашид-ад-дина — Кадан): «Он послал человека
с правого крыла к Кутула-каану, который был его старшим братом,
а с левого крыла послал известить своего свата [кудай] Ариг-Чинэ»
[Рашид-ад-дин 19526: 38]. При этом Кутула-хаган связывается, как мы
помним, с медведем, а Ариг-Чинэ — с волком, на что, безусловно,
указывает и его имя [Рашид-ад-дин 19526: 39]34. В обозначениях общ-
ности подчеркивается воинское начало— знак военной дружины
в союзе, в котором актуализировались как единство (взаимобрачные
отношения — анда куда), так и разделение (волки и медведи).
Довольно часто в разных традициях мужское сообщество, вопло-
щением которого был военный отряд, дружина, сравнивалось с волчь-
ей стаей или, что синонимично, со стаей собак35. В этом контексте со-
общение в «Истории государства киданей» о том, что их императоры
«приобретали собак в землях племени мэнгуцзы» [Е Лун-ли 1979:
224], может интерпретироваться не в прямом смысле. Можно предпо-
ложить, что речь идет о найме военной дружины, причем следует об-
ратить внимание на то, что общность медведи-волки/собаки сформи-
ровалась еще на территории первичной колонизации монголов (в При-
амурье) и приоритет был за монголами, именем которых эта террито-
рия называлась.
Подтверждением этого служит и следующее сообщение: «На севе-
ро-востоке живут вацзецзы... С трех сторон вокруг вацзецзы живут
шивэй, которые называются шивэй, хуантоу шивэй и шоу штэй. В их
землях много меди, железа, золота и серебра... Далее на север лежит
владение Гоу-го (Собачье владение. — авт.). Народ здесь имеет туло-
више человека и голову собаки, покрыт длинной шерстью, поэтому не
носит одежды. Голыми руками борются с хищными зверями. Разговор
[их] похож на рычание собаки. Жены [у этого народа], как обычные
люди, умеют говорить по-китайски. Рождающиеся мальчики становят-
ся собаками, в то время как девочки становятся человеком. Вступив в
брак, живут в норах, [мужья и сыновья] едят сырую пищу (вспомним
описание монголов северо-востока. — авт.), а жены и дочери питают-
ся как обычные люди» [Е Лун-ли 1979: 328]36. Но территория, распо-
ложенная на северо-востоке от киданей, определялась как территория
190
первоначального проживания монголов, на что указывает и их упоми-
нание в китайских хрониках под именем монгол-шивэй.
Как отмечалось выше, монгольская общность манифестируется че-
рез разные коды, а имя монгол транслируется в генеалогии, рекон-
струируемой по «Сокровенному сказанию», по женской линии. Но
в связи с тем что в средневековом монгольском обществе действуют
одновременно обе системы счета родства (матрилинейная и патрили-
нейная), причем патрилинейная становится приоритетной, необходимо
было привязать к генеалогическому древу потомков Бортэ-Чино по
мужской линии. Реконструкция принадлежности предков Чингис-хана
к клану волка, на наш взгляд, была осуществлена через мифологему
желтой собаки (sira noqai metü [Rachewiltz 1972: 16, § 21]), в образе
которой уходил от Алан-Гоа «небесный человек». Это не противоре-
чит как архетипу традиционных обществ, так и непосредственно мон-
гольской средневековой культуре. Синонимичность волка и собаки
многократно отмечается Рашид-ад-дином в связи с общностью тай-
джиут: «Имеется ветвь племени нирун, которую называют [также] ну-
куз, она произошла от Гэнду-чинэ и Улукчин-чинэ, которые оба суть
сыновья Чаракэ-линкума... Потомство и род их называют чинэ
(волк.— авт.), а также нукуз (мн.ч. от нохой— собака.— авт.),..
Они все предки племен тайджиут» [Рашид-ад-дин 1952а: 155-156].
Возможно, и этноним тайджиут связывается с волком, если иметь
в виду, что в алтайском героическом эпосе имя героя звучит как Ак-
Тойчи (Белый Волк) [Липец 1981: 126], в контексте чего этноним тай-
джиут может интерпретироваться как волки, поскольку является
множественным числом от тойчи/тайчи.
Представляется, что к союзу собак-волков может относиться
и общность, обозначаемая именем борджигин, поскольку, как извест-
но, основа слова бор также обозначает волка, что позволяет включить
и этот этноним в синонимический ряд тайджиут-нукуз-чшо. Исходя
из факта, что при жизни Есугэя к его ведению относились тайджиуты,
которые после его смерти покинули его вдову Оэлун, можно предпо-
ложить, что это еще один код для обозначения братьев-соперников
монголов. Интересно, что в «Сокровенном сказании» этноним борд-
жигин встречается лишь однажды: «§42... Бодончар стал родона-
чальником поколения Борджигин» [Козин 1941: 82]. Это указывает на
то, что младшего сына Алан-Гоа, кията, согласно матрилинейному
родству, одновременно включают в генеалогическое древо потомков
Бортэ-Чино (Бортэ как вариант бурут37) через происхождение от
желтого пса и этноним борджигин (см. выше: Борджигидай).
Приведем цитату из «Сборника летописей», характеризующую
борджигинов: «Они были очень отважны и весьма смелы, так что их
191
мужество вошло в пословицу. Когда у других племен случается друг
с другом война, они искали у них (бурджигинов) обязательства [в под-
держке своей стороны], прибегали и осыпали их подношениями и да-
рами и обращались к помощи их силы и могущества. С их помощью
и поддержкою они покоряли и поражали своих сильных врагов» [Ра-
шид-ад-дин 1952а: 155]. На наш взгляд, существенным в этом тексте
является указание на то, что они наемные воины. В процитированном
тексте имплицитно присутствует мотив воинского союза, выступаю-
щего в качестве знака военной дружины, которая служит за кормле-
ние: прибегали к помощи борджигин, а затем одаривали их. Безуслов-
но, это значение термина борджигин позволяет предполагать вклю-
ченность группы в общность, моделируемую рядом тайджиут-нукуз-
чинэ. Это подтверждается и данными «Сокровенного сказания», со-
гласно которому Борджигидай-Мэргэн, т.е. владеющий борджигина-
ми, являлся супругом Монголджин-Гоа, что также воспроизводит па-
ру: тайджиут-монгол = нукуз-кият = борджигин-монгол/кият =
мужское-женское = Бортэ-Чино-Гоа-Марал, т.е. архетип сохраняет-
ся во всех парах38.
Медведи—волки. Включение тайджиутов в Мон-
гольский улус, активная их монголизация привели к тому, что одно-
временно с дифференциацией властвующей элиты через этноним кы-
ят, ретроспективно общность, к которой принадлежал Чингис-хан,
начинает обозначаться парным этнонимом кият-борджшш: «...Не-
смотря на то что Чингиз-хан, его предки и братья принадлежат, со-
гласно вышеупомянутому [своему] авторитету, к племени кият, одна-
ко прозванием детей Есугэй-бахадура, который был отцом Чингиз-
хана, стало Кият-Бурджигин; они — и кияты, и бурджигины. Бурджи-
гин же по-тюркски [значит] человек, глаза которого синие. Цвет [ко-
жи] их впадает в желтизну» [Рашид-ад-дин 1952а: 155]. В этом описа-
нии можно отметить связь этнонима борджигин с волком (формант
бор-) и светловолосым человеком (желтой собакой).
В «Сборнике летописей» двойная идентичность правящей элиты
(«они — и кияты, и бурджигины») упоминается лишь дважды в связи
с Есугэй-багатуром, этническая принадлежность к борджигинам не
приписывается больше никому, она просто не упоминается в других
контекстах. В другом месте Рашид-ад-дин пишет: «Третий сын был
Есугэй-бахадур, который является отцом Чингис-хана. [Племя] кият-
бурджигин происходит из его потомства. Значение „бурджигин" —
„синеокий", и, как это ни странно, те потомки, которые до настоящего
времени произошли от Есугэй-бахадура, его детей и уруга его, по
большей части синеоки и рыжи. Это объясняется тем, что Алан-Гоа
1*2
в то время, когда забеременела, сказала: „[По ночам] перед моими оча-
ми [вдруг] появляется сияние в образе человека рыжего и синеокого
и уходит". Так как еще в восьмом колене, которым является Есугэй-
бахадур, обнаруживают этот отличительный признак, а согласно их
[монголов] словам, он является знаком царской власти детей Алан-
Гоа, о котором она говорила, то подобная внешность была доказатель-
ством правдивости ее слов и достоверности и очевидности этого об-
стоятельства» [Рашид-ад-дин 19526: 48].
Приписывание второй идентичности при сохранении приоритета
первой может указывать на то, что речь идет о союзе двух общностей,
где вторая занимает подчиненное положение. Можно предположить,
что термины монгол и тайджиут (см. § 57 об избрании ханом Хуту-
лы) или кият и борджигин выступают как обозначение воинского
союза медведей и волков. Двойственная природа не только общности,
но и отдельного воина отмечается как характерная черта в традицион-
ной культуре. Например, в якутском героическом эпосе богатырь
Сюнг-Джасын (грозный, разящий) может иметь звероподобный облик:
«наполовину алчный волк, наполовину порыжелый медведь... медве-
дя—волка образину свою сбросивши... сделался лучшим из людей»
[Ястремский 1929: 88-99]39. При этом необходимо отметить амбива-
лентность союза: с одной стороны, подчеркивается единство (монгол-
тайджиут или кият-борджигин) при лидерстве монголов, а с дру-
гой — часто не только первые, но и вторые выступают как самосто-
ятельные субъекты политической практики, где отмечаются отдель-
ные попытки тайджиутов добиться преимущества.
Постоянные военные стычки и борьба за богатство, прежде всего
скот, за территории приводили к возрастанию роли воинских союзов
в жизни кочевников этого региона, постоянному переструктурирова-
нию и соответственно изменению имени сообществ — краткосрочных
союзов, которые возникали зачастую на добровольной основе (при-
соединение к успешной военной дружине), а не только путем включе-
ния завоеванных соседей. Это довольно традиционный путь формиро-
вания политий. Краткое и достаточно репрезентативное описание про-
цесса на примере древних германцев предложил А.И.Селицкий: «Ско-
рее всего, на основе этих союзов формировались дружины — объеди-
нения воинов вокруг военных предводителей. Вероятно, первоначаль-
но эти объединения носили временный характер (на период военных
походов, осуществления кровной мести и т.д.), но постепенно они
превращались в постоянный военно-грабительский институт. Эти про-
цессы особенно быстро шли в тех племенах, где война стала постоян-
ной составляющей общественной жизни. Заметим, что дружины пред-
ставляли собой обособленный организм, сформированный вне родо-
7 — 3699 193
вых структур, на основе личной преданности предводителю дружины,
В них могли входить как знатные юноши, так и маргиналы, исключен-
ные из племенной организации. Все члены дружины были связаны
тайным воинским культом, системой сакральных знаний, строгой ор-
ганизацией, обрядами инициации, „превращающими" в „воинов-зве-
рей". Интересно, что, с одной стороны, эти воинские объединения шли
против принципов племенной организации, часто нарушали заклю-
ченные мирные договора, грабили соседние племена, а их предводите-
ли могли стать соперниками локальным племенным властям. Но,
с другой стороны, когда дружинные лидеры становились военными
вождями племен/союзов племен и дружины превращались в ядро пле-
менного войска, эти противоречия снимались.
Характерно, что институционализация дружин в древнегерманском
мире шла параллельно и даже была напрямую связана со становлени-
ем постоянно функционирующей власти военных вождей — будущих
королей. Согласно ранним письменнным свидетельствам (Цезарь, Вел-
лей Патеркул, Плиний Старший, Тацит и др.), в I в. до н.э. — I в. н.э.
потестарная система древнегерманских племен характеризовалась на-
личием трех основных институтов власти: народного собрания, совета
старейшин и военного вождя. Причем первоначально пост военного
вождя был временным общеплеменным органом власти (на период
военных действий и переселений), опирающимся лишь на традицион-
ный авторитет, получаемый от всенародного избрания. В процессе
общественного развития эти „военно-демократические" институты
могли трансформироваться в военно-иерархические, когда власть по-
степенно переходила в руки военных вождей и их окружения. Так,
наиболее раннего из известных вождей древних германцев — Ариови-
ста — римляне называли „rex Germanorum". И хотя титул „rex", без-
условно, являлся термином римской потестарной традиции, он указы-
вал на складывание в древнегерманском обществе верховной власти,
сравнимой в глазах римлян с „королевской"... Все это указывает на
один из путей формирования государства — так называемый военный
путь, когда временные военные вожди некоторых племен/союзов пле-
мен в силу различных обстоятельств сохраняют свой пост и в мирное
время, тем самым укрепляя идею постоянной королевской власти. Воен-
ному пути способствовали как внутренние факторы (военная удача вож-
дя, его богатство, большое число сторонников и зависимых лиц, силь-
ная дружина и др.), так и внешние (угроза со стороны соседних вар-
варских племен и римского государства, а также римская финансовая,
техническая и идеологическая поддержка)» [Селицкий 2002: 51-53].
Воинские качества как основные характеристики монголов подчер-
кивали и другие авторы: «Еще [татары] восхищаются монголами как
194
воинственным народом» [Мункуев, 1975: 53]. Подтверждает это, за
исключением последнего — внешней поддержки, и монгольский ма-
териал. Так, согласно «Сокровенному сказанию», старший сын Бодон-
чара Барин-Ширату-Хабичи первым маркируется титулом баатур*"
(Хабичи-Баатур), который затем отмечается у его младшего внука На-
чин-Баатура. Затем в шестом поколении после Бодончара: «§ 48. У Тум-
бинай-Сечена было два сына: Хабул-хаган и Сим-Сечуле. Сим-Сечу-
леев сын — Бультегу-Баатур. А у Хабул-хагана было семеро сыновей,
а именно: самый старший — Окин-Бархаг, далее Бартан-Баатур, Ху-
тухту-Мунгур, Хутула-хаган, Хулан (§ 51. Хулан-Баатур. — авт.), Ха-
даан и самый младший Тодоен-отчигин». «§ 50. У Бартан-Баатура бы-
ло четверо сыновей; Мангету-Киян, Некун-тайчжи, Есугай-Баатур, Да-
ритай-отчигин» [Козин 1941: 84].
Констатация генеалогического родства может служить демонстра-
цией процессов, происходивших в Монголии в XII в., — сложения
общности, впоследствии получившей название Монгольский улус.
Конечно, у нас нет точных дат жизни тех, кто обозначался титулом
баатур, но можно предположить, что на начальном этапе статус баа-
тур был довольно высок: он возглавлял дружину, сформированную
в границах монгольской общности, конструируемых генеалогией, что
позволяло этой общности закрепляться и расширяться. Причем, по
всей вероятности, скоро потребовалась фиксация верховной власти за
определенным лицом на более длительное время, а не только для вой-
ны, что и привело к актуализации нового титула — хаган.
Известный в Центральной Азии титул хаган был связан с избрани-
ем одного из лидеров главой коалиции, на что указывают источники,
где описывается избрание ханов от Хабула до Чингиса. Нельзя не за-
метить, что избрание хагана в значительной степени определялось его
военными заслугами, на что указывают как факты, упомянутые в связи
с Хутулой, так и описание первого избрания ханом Темучжина, кото-
рое было результатом обострения конфликта между монголами (Те-
мучжин) и тайджиутами (Чжамуха). Собравшиеся вокруг Темучжина
его «нарекли Чингис-хаганом и поставили ханом над собою» [Козин
1941: 111]. Они выбрали его предводителем в этой войне, на что ука-
зывает описание взаимных обязательств Чингис-хана и избравших его.
Начиная с Чингис-хана, власть становится наследственной, как и титул.
Вероятно, Есугэй-баатур, который был старшим левого крыла вла-
дений Бартан-бахатура, как талантливый военачальник, также воз-
главлял военную дружину кият-борджигинов (союз монголов с тай-
джиутами), которая нанималась главами политий для борьбы с про-
тивниками за власть в регионе. После его смерти дружина распалась:
тайджиуты покинули монголов. Можно предположить, что и Темуч-
Т 195
жин начинал с того, что служил другим правителям, собирая дружину
(нукеров), наращивая свой потенциал и набирая опыт ведения войны,
на что ушло 27 лет, о которых Рашид-ад-дин писал: «От начала года
кулугинэ. который есть год Мыши и [начало которого] приходится на
[месяц] раои l 5d3 г.х. [дек. 1167— янв. 1168г. н.э.], до конца года
Барса, который есть год Барса, началом падающего на [месяц] сафар
590 г.х. [янв.-февр. 1194 г. н.э.], так что [этот период] составляет про-
межуток времени в двадцать семь лет. В последнем году Чингиз-хану
был сорок один год от роду; так как за этот упомянутый промежуток
времени его жизни обстоятельства последней неизвестны в подробно-
стях и погодно, то они пишутся сокращенно» [Рашид-ад-дин 19526: 84].
Благодаря своему военному гению и созданию боеспособной дру-
жины Чингис-хан стал тем лидером, который закрепил за монголами
власть в регионе, не только подчинив соседние народы, но и, что, воз-
можно, самое главное, победив окончательно своих постоянных со-
перников — тайджиутов. Причем, как мы видели, тайджиуты не были
внешними врагами, а представляли собой другую ветвь властвующей
элиты, моделируемую патрилинейной системой счета родства, тогда
как конструирование общности монгол осуществлялось прежде всего
через матрилинейные связи, фиксируясь затем в генеалогии, состав-
ленной по примогенитурному принципу. Появление монголов на ис-
торической арене и усиление их влияния привели к резкому измене-
нию темпов социально-политических преобразований, что потребова-
ло смены парадигм идеологического конструирования и социальных
практик.
Сказанное позволяет считать, что Бортэ-Чино ч Гоа-Марал могут
отражать выраженное иным кодом деление монголов на две группы
(нук\'з—кият), тотемами которых были волк и олень, а учитывая взаи-
мосочетаемость этнонимов чинос, нукуз и тайдлсиут. можно гово-
рить, что это кодирует известную двухсоставность прибывших в Трех-
речье шийО.ж'цгшое — .монголов. Представленные в главе термины
(тайдж'иут—нукуз—чина—борджигин-Бортэ-Чино — воинский союз
волков и кият-.\юнгол-Гоа-Марал — воинский союз медведей) и ана-
лиз их взаимосвязи демонстрируют дуальную структуру властвующей
элиты. «В узком смысле под дуальной организацией понимают орга-
низацию двух экзогамных взаимобрачных родов, а с их почковани-
ем — двух групп дочерних родов, или фратрий, — пишет Л.Дрэгер. —
В соответствии с общим принципом родовой организации принадлеж-
ность к каждой из половин определяется по одной — материнской или
отцовской — линии. Лишь иногда, по-видимому, при переходе от ма-
теринского счета родства к отцовскому принадлежность к половинам
может определяться как по материнской, так и по отцовской линии
196
(например, первенцы принадлежат к одной половине, последующие
дети — к другой), в результате чего обе системы счета родства пере-
секаются» [Дрэгер 1986: 115]. Это и отмечается у средневековых мон-
голов. Анализ конкретных социальных практик, отразившийся в ис-
точниках, позволяет утверждать, что употребление парных этнонимов
является механизмом кодировки дуальной структуры общности, в ко-
торой лидерство сохраняется за первым именем в паре: монгол-
тайджиут, кият-борджигин, кият-юркин, кият-куралас. Специально
выделять следует более раннюю общность монгол-шивэй, которую
исследователи, как показано выше, понимали как монголы-шивэйцы,
т.е. монголы-часть шивэйцев. На наш взгляд, речь идет о том, что уже
в период империи Тан образовалась общность, в которой монголы за-
нимали ведущее место в иерархии. И парный этноним монгол-шивэй
становился идентификационным маркером общности наряду с usutu
inonygo! («речные монголы»).
Зачастую данные источников, содержащие этнонимы, исследовате-
ли соединяют в некий реестр и интерпретируют как реальную этниче-
скую композицию, выступающую достоверной моделью единой общ-
ности монголы, хотя трудно полагаться на абсолютную точность пред-
ставляемых в источниках этнических конфигураций сообществ. Глав-
ная трудность заключается в специфике средневековых идентифика-
ций: границы сообществ в силу их «воображаемости» не могут пред-
ставлять и никогда не представляют собой «прокрустово ложе» иден-
тификационных практик как во внутренних, так и во внешних иден-
тификациях. Ф.Б.Успенский отмечал амбивалентность (различение/не-
различение) процесса идентификации, когда писал о том, что в скан-
динавской традиции русские часто идентифицировались с греками:
«Неразличение народов языковым сознанием — не менее важный
культурный факт, чем наличие их строгого обособления» [Успенский
2002: 224]41.
Актуализация маркеров, очерчивавших границы общностей, осу-
ществлялась в рамках традиционной потестарно-политической куль-
туры, а конкретная политическая ситуация способствовала сосущест-
вованию разных кодов и превращению их в реальную силу, обеспечи-
вавшую функционирование иерархических уровней во внутри- и
внешнеполитической практиках. «Институционализация этих кодов, —
пишет Ш.Эйзенштадт, — включает отбор разных комбинаций и раз-
личных, хотя и не безграничных, институциональных возможностей.
Более того, такой процесс отбора означает выделение некоторых кол-
лективных идей из числа тех, которые существуют в каждой истори-
ческой ситуации... Наконец, Институционализация модели или образ-
ца кодов предполагает установление того, что пригодно здесь и те-
197
перь...» [Эйзенштадт 1999: 83]. Причем одной из основных задач сло-
жения иерархии идентичностей было ограничение доступа к власти.
Исследователям, видимо, трудно, если не невозможно, восстано-
вить реальную историческую картину, можно лишь выявить некото-
рые основные тенденции этно- и культурогенеза ранних монголов,
учитывая, что зачастую одно и то же имя выступает в роли гентильно-
го (yasun, urug, obog), этнического (obog, irgen, ulus) или потестарно-
политийного (ulus) маркера. Причем лишь первый отличается некото-
рой гомогенностью (лицом к лицу), два вторых не только гетерогенны
сами по себе, но еще и употребляются в сходных контекстах, что, без-
условно, затрудняет интерпретацию. Возможно, рядом с гентильным
смыслом имени монгол/кият (как и тайджиут/борджигин) появля-
лось и другое его значение — социачьное, когда он использовался в ка-
честве термина, обозначавшего военную дружину под руководством
военного вождя, что привело к расширению границ общности и соот-
ветственно новой роли термина. Он стал использоваться как маркер
этнической идентификации кия обозначения союза этнических групп
(включение воинов/нукеров/богол в общность и превращение термина
богол из маркера подчинения сподвижника в маркер социальной об-
щественной структуры групп, связанных с ним).
Усиление гетерогенности союза и его укрупнение порождают дру-
гой уровень и ведут к формированию нового этнического сознания,
когда группы, вошедшие в воинский союз, принимают его имя при
сохранении своего собственного. Расширение границ общности и ук-
репление власти в союзе ведут к тому, что этноним монгол маркирует
другой уровень — потестарный, т.е. обозначает политию, являю-
щуюся конфедерацией групп разного уровня (родов, племен, союзов).
Расширение значения термина монгол, который стал не только переда-
вать значение этнофора (этнофании), но и обозначать более крупные
потестарно-политические единицы, привело к необходимости терми-
нологического выделения в политии властвующей элиты, также
имевшей этническую окраску. Это, в свою очередь, актуализировало
термины, обозначавшие элиту (кият, борджигин), для противопостав-
ления ее группам, не принадлежавшим к Золотому роду. Этническое
содержание терминов кият (монгол) и борджигин (тайджиут) со-
вмещается с социальным, указывающим, что они образовали тот слой
военной аристократии, который пришел к власти в воинском союзе.
Высокая степень этнической и политической гетерогенности Мон-
гольского улуса определяла сосуществование в менталитете его чле-
нов с общим именем монгол одновременно как этнических ценностей
(для группы, еще сознававшей себя как единое этнокультурное целое),
так и представлений о принадлежности к единой общности иного
198
уровня — политик, конфедерации разных народов. В идентификаци-
онной практике всегда как индивидум, так и группа/группы пользова-
лись многоуровневой номенклатурой — от гентильной до граждан-
ской. Можно говорить об актуальности всех уровней идентификации,
когда одна не элиминирует другие.
Хотелось бы особенно подчеркнуть, что в идентификационном
дискурсе и в средневековье наблюдались процессы разной направлен-
ности, поскольку тот период отличается резкими, непрекращающими-
ся изменениями в социополитической структуре, сопровождаемыми
разрушением традиционных социальных институтов и появлением
новых, изменениями поля культуры в целом. Менялся вектор иденти-
фикационных практик, актуализируя представления о разных общно-
стях в резко меняющемся мире, изменялось моделирование дискурсов
социополитийного строительства. Представляется, что наиболее важ-
ным является понимание постоянной изменчивости самосознания,
в том числе этнического, пересмотра границ группы или сообщества
и соответственно членства в них. Здесь мы постарались выявить лишь
некоторые формы идентичностей, которые рассматриваются как слож-
ные и динамические конструкты в дискурсе социополитических прак-
тик в рассматриваемый период, и показать, как в периоды нестабиль-
ности общественной жизни происходит постоянное переформирова-
ние приоритетов идентификации.

Примечания

1 Одним из последних исследований идентификационных
практик ранних монголов является статья П.Рыкина, в которой он дает свое понима-
ние происхождения имени монгол в обозначении возглавляемого Чингис-ханом
объединения. В качестве основания своего описания монгольской идентичности
в эпоху Чингис-хана автор предлагает использовать разные оценки при характери-
стике кочевых сообществ, разделял их на настоящие и реальные (монгольское
окружение) и воображаемые (монголы). Он утверждает: «Но на худой конец можно
сконструировать себе как этих „окружающих", так и то признание, которое „мы-
идентичность" получает от них. Желание провести такого рода „воображаемую ди-
хотомию", на мой взгляд, объясняет серию оппозиций между „монголами" и неко-
торыми „настоящими" (возьмем это слово все же в кавычки) этническими группами
в ТИМ. Кэрэиты, найманы, мэркиты, ойраты, „лесные народы", китайцы и тангуты
были реальными сообществами, осознающими себя в качестве таковых; не то
с „монголами". Но раз „настоящие" этнические группы оказываются противопо-
ставленными „воображаемой", последняя уравнивается с ними в своей реальности.
Конечно, в пору юности Чингис-хана указанные группы не могли употреблять тер-
мин mong/ol и противопоставлять себя его носителям просто потому, что ни терми-
на, ни монголов не существовало. Но ретроспективно „настоящих" заставляют это
199
делать — возможно, еще и в наказание за то, что в свое время они оказали упорное
сопротивление Чингисхану (в отличие от „монголов" ТИМ)» [там же: 68]. В связи
с вышесказанным необходимо напомнить слова Б.Андерсона: «На самом деле все
сообщества крупнее первобытных деревень, объединенных контактом лицом к лицу
(а может быть, даже и они), — воображаемые» [Андерсон 2001: 31 ]. Поиски П.Ры-
киным «настоящих» оснований идентификации, желание найти некий неизменный
субстрат, ставший основой Империи, привели автора к парадоксальной мысли:
«Монгольская держава возникла как бы из ничего, на пустом месте, сшитая из эт-
нических лоскутов Чингисханом и его сторонниками. Она не имела прошлого, кото-
рое является излюбленным объектом манипуляций всевозможных „дискурсов иден-
тичности"...» [Рыкин 2002: 66]. Точку зрения автора можно назвать оригинальной,
но усомниться в справедливости ее по отношению к монголам.
2 Согласно сведениям китайских источников династии Тан (618-907), «ши-
вэй — особый род киданей... Их государство находится на северо-востоке от сто-
лицы на расстоянии свыше семи тысяч ли... В этом государстве нет государя и
старших начальников, а есть семнадцать главных правителей, которых зовут мо-
хэфу и наследственно правят ими, хотя и зависят от туцюе» [Кычанов 1980: 136].
В «Старой истории Тан» при описании расселения племен шивэй упоминается
р. Ванцзянхэ, истоки которой «на северо-восточных границах владений туцюе
(тюрок), у озера Цзюйлунью. Отсюда, извиваясь, она течет на восток и протекает
через границы владений западных шивэй (си шивэй), далее она течет снова на вос-
ток и протекает через границы больших шивэй, еще далее на востоке она протекает
к северу от мэнъу шивэй» [там же: 137]. В «Новой истории Тан» «шивэй названы
не только особым родом киданей, но и потомками динлинов... Наименование
главных правителей шивэй, их старейшин, передано не как мохэфу, а как мохэдо.
Добавлено, что младшие из них имеют в своем ведении около тысячи семей, более
сильные — по нескольку тысяч семей. „Не имеют системы взаимной подчиненно-
сти"... Сказано, что было двадцать с лишним племен шивэй (вместо девяти по
„Цзю Тан шу"). Перечень племен не имеет существенных различий» [там же].
Почему-то П.Рыкин не обратил должного внимания на констатацию того, что
сами монголы назвали свое объединение Великим монгольским государством,
а предпочел ориентироваться на то, что территория Трехречья (Онон, Керулен,
Тола) получила имя от других народов. «Китайские источники сообщают, что
название дамэн-гуго (владение великих монголов) было принято для обозначения
державы Чингисхана в 1211 году, перед его походом на Цзинь... сунский автор
Хуан Дунфа добавляет интересные подробности: „Существовало еще какое-то
монгольское государство (мэн-гу го). [Оно] находилось к северо-востоку от чжур-
чженей. Во времена цзиньского Ляна (1150-1161) [оно] вместе с татарами причи-
няло зло на границах. Только в четвертом году нашего [периода правления] Цзя-
дин [17.1.1211 —4.1.1212] татары присвоили им имя и стали называться Великим
монгольским государством". То есть подвластные Чингису группы, по китайской
традиции „татары", заимствовали название „монголы" у тех „монголов" цзинь-
ской эпохи, о которых речь шла выше. И не более того! Ни о какой преемственно-
сти или „генетической связи" двух образований речь не идет. А южносунский
посол Чжао Хун, ездивший в Пекин для переговоров с наместником Чингис-хана
в Северном Китае Мухали, называет и непосредственных авторов идеи окрестить
недавно возникшую кочевую империю давно известным термином: „Еще [татары]
восхищаются монголами как воинственным народом и поэтому обозначают на-
звание династии как "Великое монгольское государство"". [Этому] также научили
200
их бежавшие чжурчжэньские чиновники» [Рыкин 2002: 55-56). Но нельзя не учи-
тывать мнение Ли Синь-чуаня, уже цитированного выше, о том, что прежде они
сами называли себя Великим монгольским государством, примем задолго до Чин-
гис-хана, когда напали на государство Цзинь, и повторяет свое мнение о появле-
нии названия. «На то, что именно цзиньские перебежчики научили Чингисхана
дать своей державе название да мэнгу го, впервые обратил внимание В.П.Ва-
сильев. Особый акцент на чисто официальном характере зтого названия ставил
Ж.-Ф.Желэ» [там же: 79-80). Все-таки прежде монголы сообщили чжурчженям
название своего объединения, а потом уже последние сообщили имя появившего-
ся в регионе опасного противника соседям.
П.Рыкин, цитируя источник, комментирует его так: «Сунский чиновник Чжао
Хун, посетивший „монголов" в 1221 году, то есть через 10 лет после их „изобре-
тения", с удивлением отмечал: „[Я], Хун, лично замечал, как их временно заме-
щающий императора (Чингиса. — П.Р.) го-ван Мо-хоу (Мукали. — П.Р.) каждый
раз сам называл себя "мы, татары"; все их сановники и командующие [также] на-
зывали себя [мы...]... Они даже не знают, являются ли они монголами и что это за
название, что такое название династии и что такое название годов правления11.
Чуть выше он пишет: „Нынешние татары очень примитивны и дики и почти не
имеют никакой системы управления. [Я], Хун, часто расспрашивал их [об их про-
шлом] и узнал, что монголы уже давно истреблены и исчезли". На основании этих
сообщений Ж,-Ф.Желэ делал закономерный вывод: „В 20-х гг. XIII в. слово
гпопето! на уровне ментальностей еще не воспринимается как этноним и не рас-
сматривается как политоним; оно еще не является основой социально-полити-
ческой идентификации разных кочевых групп"» [там же: 63-64]. Я думаю, скорее
в этот период слово inongYol уже в социально-политической практике как внутри,
так и вне Монгольского улуса воспринималось и как этноним, и как политоним.
Скорее, в данном случае вступает в силу иной принцип: более известное, более
крупное вмещает в себя менее популярное. Неслучайна и классификация народов
у Хуна: белые, черные и дикие татары. Поскольку народы, обозначаемые китай-
ской историографией да-?α, жили восточнее монголов и раньше стали объектом
политических интересов Китая, то с появлением здесь монголов потребовались
различительные наименования аборигенного населения (да-?α) и мигрантов (мон-
гол). Преимущественные позиции первых (устроенное™ на территории, традици-
онные связи с Китаем) и удаленность вторых привели к подобному распределе-
нию определений: лучший-худший, белый-черный. Нельзя забывать и инерции
китайской традиции: несмотря на результаты жизнедеятельности Чингис-хана
и уже достаточную известность Монгольского улуса, имя, которым китайцы обо-
значали монголов, — «татары» не исчезло из практики отношений. Хотя стоит
заметить, что Хун назвал свое сочинение не «Да бэй-лу» и даже не «Да-мэн бэйлу»,
а все-таки «Мэн-да бэй-лу». Стоит заметить, что эта двойная идентичность была
актуальна, на мой взгляд, и для монголов. Вряд ли бы представления о татаро-
монголах распространились и закрепились не только в Азии, но и в Европе, если
бы и сами завоеватели не пользовались этим термином, что достаточно архети-
пично. И сегодня часто россияне-нерусские за рубежом на вопрос «Кто Вы?» вы-
нуждены отвечать «Russian», поскольку зачастую для спрашивающих, которые не
знают имен многих народов России, живущие там — Russian. В нашем случае для
Китая татары шире монголов.
4 Несмотря на справедливость общей модели, согласно которой определение
великий маркирует территорию вторичной колонизации, Ф.Б.Успенский, на наш
201
взгляд, неверно определил происхождение названия Великобритания от Бретани.
Первоначально Британией назывались все острова севернее Галлии. С образова-
нием заметной политии на одном из островов его территория стала называться
Великобританией, что отличало ее от других. Бретань же тогда называлась Armorica.
Сочетание Малая Британия (Britannia Minor) по отношению к французской
Бретани применялось иногда (довольно редко) в средневековых источниках, веро-
ятно, именно в смысле подчеркивания ее «малости», а не первичности.
Хотя И. де Рахевилц также отметил архетипичность названий Великобритания
и Великая Монголия, по нашему мнению, он предлагает не очень удачную интер-
претацию выражения Yeke Mongyol ulus как The Great Mongol Nation или The Nation
of the Great Mongols, даже если учесть, что автор имеет в виду синонимич-
ность понятий нация и народ (от латинского слова пайо — «общность происхож-
дения») [Rachewiltz 2004: 296]. С одной стороны, термин nation отмечает некую
структурированность общности, а с другой — он применяется к обозначению об-
ществ лишь с Нового времени, т.е. совершенно на ином иерархическом уровне.
5 «Известно, что в Северном Причерноморье тюркоязычные племена огуров
и др., видимо, создали объединение болгар... Очевидно, что в состав объединения
болгар входили не только тюрки и „гуннские" племена... но и угорские и иран-
ские племена» [Петрухин, Раевский 2004: 182, 199]. «После смерти в 660 г. Кубра-
та, возглавлявшего объединение болгар в Северном Причерноморье, часть болгар
мигрировала в Среднее Поволжье и Прикамье, где в IX-X вв. образовалась Волж-
ская Болгария (или Булгария). Эта территория вторичной колонизации и названа у
Плано Карпини Великой Болгарией. Правда, В.Я. Петрухин Великой Болгарией
называет объединение под предводительством Кубрата» [там же: 200, 232], хотя
данные Плано Карпини согласуются с сообщением арабского автора 30-х годов
X в. ал-Истахри, который «именует Волжскую Болгарию „Булгаром Великим"
и отличает волжских болгар от „внутренних" (т.е ближайших к Средиземномо-
рью) — дунайских» [там же: 229]. Вероятно, аналогичный процесс проходил
и в венгерской среде, когда часть племен, кочевавших в VIII-IX вв. вместе с тюр-
ками в восточноевропейской степи, откочевала на территорию по соседству с Ве-
ликой Булгарией, которая стала называться Великая Венгрия, что и зафиксирова-
но в описании путешествия Плано Карпини.
В «Истории Татар» Ц. де Бридиа, переводчика Плано Карпини, сообщается,
что монголы (в тексте — тартары) при возвращении домой «захватили некоторые
земли на севере, а именно бастархов, то есть Великую Венгрию» [де Бридиа 2002:
109]. И А.Г.Юрченко, комментируя этот отрывок, приводит тексты средневековых
европейских авторов, которые в большинстве своем помещают Великую Венгрию
рядом с Великой Болгарией [там же: 240-249]. Он отмечает, что «соотнесение
страны Bascart с „Великой Венгрией" в донесениях францисканцев, точнее появ-
ление сообщений о Hungaria Magna в Поволжско-Приуральском регионе вообще,
следует связывать с тенденцией средневековых ученых искать прародину всех
народов... в старовенгерской хронике „Gesta Hungarorum" истоки венгров связы-
вались со страной Ungaria Maior / Ungaria Magna, находившейся далее на восток,
чем более ранние прародины венгров — Levedia и Etelköz, которые с достаточной
степенью надежности можно локализовать в степях от Волги до Днестра» [Петру-
хин, Раевский 2004: 246-247]. В.Я.Петрухин и Д.С.Раевский также пишут, что
«венгерские средневековые предания сохранили воспоминания о прародине —
Великой Венгрии, локализуемой где-то в башкирских степях, между Волгой
и Южным Уралом» (там же: 212].
202
Нельзя согласиться с мнением исследователей, принявших точку зрения сред-
невековых авторов, которые считали, что определение великий перед названием
страны связывалось с территорией происхождения. На наш взгляд, названием
Великая Венгрия обозначалась также территория вторичной колонизации, т.е. тер-
ритория, куда мигрировала часть населения с земель Причерноморья, возможно
даже из Паннонии, где находилась Малая Венгрия, о чем писал Бартоломей Анг-
лийский (1250) [де Бридиа 2002: 241].
Число примеров можно продолжить (например, Великая Моравия), но ограни-
чусь только одним: «Русская земля в смысле географическом, государственной
территории потом разделилась на две этнографические части, называвшиеся: од-
на— Малою Русью, другая— Великою. Появление этих двух терминов было
следствием переворотов, какие совершаются в XII, Х111 вв. в размещении русского
населения. Как известно, в то время русское население, сосредоточивавшееся
в речной полосе Днепра — Волхова, отлило из области среднего Днепра в двух
противоположных направлениях: на запад... и на северо-восток— в область
верхней Волги... Поднепровье... получило название Малой Руси. Русь верхне-
волжская стала тогда называться Великой Русью... Эти термины мы впервые
встречаем в иноземных памятниках, именно в хрисовуле императора Иоанна Кан-
такузена и в его послании к русскому митрополит)' Феогносту — оба акта 1347 г.»
[Ключевский 1989: 100]. С середины XII в. в результате деятельности Андрея Бо-
голюбского и перенесения им великокняжеского престола из Киева во Владимир,
что было связано с увеличением притока населения с Днепра на Верхнюю Волгу
и строительством новых городов, отмечается усиление этого региона.
Модель, предложенная О.Н.Трубачевым, Ф.Б.Успенским и др. и объясняющая
типологию феномена, представляется справедливой и продуктивной.
6 О «водных монголах» (усуту монгол) мы находим сообщение и у Рашид-ад-
дина: «Говорят, [что], когда племена татар, дурбан, салджиут [в тексте сальджиун]
и катакин объединились вместе, они все проживали по низовьям рек. По слиянии
этих рек образуется Анкара-мурэн. Река эта чрезвычайно большая; на ней живет
одно монгольское племя, которое называют усуту-мангун. Границы [его расселе-
ния] в настоящее время соприкасаются с [пропущено название страны]. Та река
[Анкара] находится вблизи города по имени Кикас и в том месте, где она и река
Кэм сливаются вместе. Город тот принадлежит к области киргизов. Утверждают,
что эта река [Анкара] течет в одну область, по соседству с которой находится мо-
ре» [Рашид-ад-дин 1952а: 101-102]. Подобное перенесение номенклатуры типич-
но для миграций, например, можно обнаружить названия множества европейских
городов на карте США. Поэтому не должно удивлять изменение географического
содержания дихотомии usutu mongol (водные монголы) — yeke mongol (великие
монголы), важного маркера проявившейся в ХП-ХШ вв. иерархии монгольских
земель, констатирующего переход лидерства к монголам Трехречья. Можно пред-
положить, что на рубеже XIV-XV вв., когда Рашид-ад-дин составлял «Сборник
летописей», монголы Амура уже не были активными субъектами политической
практики, но на политической арене Прибайкалья появилась монгольская диаспо-
ра, и вероятно, достаточно мобильная и заметная в регионе, что привело к при-
своению ей уже известного имени usutu mongol.
1 Эргунэ-кун — земля в бассейне р. Аргунь. «Кун» в тунгусо-маньчжурских
языках означает «земля» [ССТМЯ 1975:432] и может также маркировать возвы-
шенность (ср. Хулдахаркун, Наху-кун).
203
И конечно, трудно согласиться с П.Рыкиным в следующем: «Еще более серь-
езно проблема символической унификации стояла перед руководством новообра-
зованной империи Чингисхана, населенной „народами девяти языков" (yisün
keleten irgen), неустойчивое объединение которых держалось только на лояльно-
сти харизматической фигуре Чингиса. Необходимо было внушить всей этой раз-
ношерстной совокупности под знаменами Завоевателя Мира, и первым шагом
в указанном направлении стало принятое по совету цзиньских перебежчиков ре-
шение окрестить недавно возникшую политию старым и хорошо известным ки-
тайцам термином mongyol» [Рыкин 2002: 62].
Можно называть это сообщество «разношерстной совокупностью», но следует
помнить, что это была достаточно организованная структура, моделируемая раз-
ными уровнями идентичности. Просто конструировать и подтверждать границы
общности приходилось довольно часто в связи с постоянными их изменениями,
что и отразилось в источниках. И совсем невозможно согласиться с эссенциалист-
ским подходом к процессу идентификации П. Рыкина: «На мой взгляд, под „всеми
монголами" в приведенных пассажах имеется в виду то образование, которое из-
вестно китайским источникам XI-X1I веков главным образом из-за его войн
с Цзинь и которое, строго говоря, никакого отношения к „монголам" Чингисхана
не имеет... У нас нет серьезных доказательств в пользу того, что между Амбакаем
и Кутулой, с одной стороны, и Чингисханом — с другой, существовала реальная
родственная связь» [Рыкин 2002: 67]. Заметим, что в данном случае важна не
столько реконструкция реальных родственных связей, сколько решение проблемы
легитимации верховной власти, ее разделение (или распределение) между двумя
конкурирующими кланами — монголами (Хабул, Хутула, Чингис-хан) и тай-
джиутами (Амбагай, Чжамуха). Главное, что следует помнить, — для конструи-
рования границ идентичности необязательно наличие реальных родственных свя-
зей, для обоснования легитимности власти достаточно сознательного моделирова-
ния этого родства вокруг знака/символа. Ими были и этноним/политоним монгол,
и ритуал (поминальный, новогодний или интронизации), в котором моделируются
границы общности через участие в нем определенного круга лиц, и место в риту-
альной системе конического клана (старшего и младшего — отчигина).
Все же довольно трудно, опираясь на единичные свидетельства источников,
согласиться со следующим мнением П.Рыкина: «К тому же требовалось покон-
чить с официальной классификацией цзиньцев, объединявших все степные народы
под рубрикой „татары", путем демонстративного переименования их в „монголов"
и разработки эффективных способов сделать новую номинальную идентичность
значимой для тех, кому она была приписана. Номинация же „татары" подлежала
ликвидации хотя бы потому, что она, безусловно, ассоциировалась с подчиненным
и зависимым по отношению к Китаю положением разделявших ее групп» [Рыкин
2002: 63].
Можно'соотносить Чингис-хана с Джучи-Хасаром, поскольку и источник
подчеркивает их несомненную сопряженность: «И до настоящего времени обычай
таков, что уруг Чингис-хана из всех [своих] дядей и двоюродних братьев сажает
в ряду царевичей только уруг Джочи-Касара; все другие сидят в ряду эмиров» [Ра-
шид-ад-дин 19526: 51].
" «...Кровнородственные линии, генеалогия, география и физические особен-
ности являются теми характеристиками, которые неспособны удовлетворительно
рассказать о картине реальной племенной идентичности и описать ее составные
элементы. Поэтому, принимая в расчет, что Gens Anglorum Беды мог на самом
204
деле не относиться к этнически гомогенной группе, мы можем предположить, что
этническая или племенная идентичность вместо бытия материальных характери-
стик принадлежит миру полученных или привнесенных мифов и имей.
В этом смысле для нас важна предложенная Э.Смитом система определитель-
ных черт, по которой этническая идентификация субъекта отличается от любой
иной. Из указанных Смитом шести черт три имеют особенное значение при
изучении проблемы этнической идентификации в текстологии Беды: общее имя,
общий миф происхождения и ассоциация со специфичной территорией... почему
мы вслед за Бедой должны переводить формулу Gens Anglonim как Английский
народ^. Неискушенный исследователь Церковной истории скорее придет к такому
умозаключению, которое предложило бы перевести известную конструкцию Беды
как Народ Англов. Этот перевод был бы безусловно верен с точки зрения лингвис-
тической точности, но совершенно неграмотен с точки зрения исторической тек-
стологии... При этом в работах британских историков особенно чувствительна
лакуна невосприятия ими существенных различий между гентшьным и этниче-
ским самосознанием англосаксов... Например, сочетание nostrae gentis примени-
тельно к Нортумбрии, „противопоставленное" общему Gens Anglorum у Беды,
а также все местные этнонимы, характерные для титуляции раннеанглийских ле-
гислатур (Rex Nordanhumbrorum и т.п.), являются характерными признаками ген-
тильного самосознания, выражающего слияние древних родоплеменных отноше-
ний. Напротив, Gens Anglorum и общий этноним для всех англосаксов (Englum),
а равно и более развитая поздняя лексика легислатуры (напр., Rex Anglorum et
Saxonum) свидетельствуют об этническом самосознании — более высоком этапе
этнокультурного самовосприятия» [Данилов Д.В. 2003: 98-100].
12 Это уже можно отметить по содержанию первой главы второго раздела, где
предки Чингис-хана моделируются через потомков одного из трех сыновей Алан-
Гоа. Считаю нужным отметить один парадоксальный момент, на который не об-
ращают или не хотят обращать внимание примордиалисты, конструирующие ге-
неалогическую таблицу предков Чингис-хана, опираясь на текст «Сокровенного
сказания»: «§ I. Предком Чингис-хана был Борте-Чино, родившийся по изволению
Вышнего Неба» [Козин 1941: 79]. Следует помнить, что эпоним часто предваряет
этноним. Но нельзя и забывать, что, согласно выстроенной в «Сокровенном сказа-
нии» генеалогии, Борте-Чино не мог быть предком Чингис-хана, так как Бодончар,
потомком которого был Чингис-хан, родился у Алан-Гоа не от Добун-Мэргэна,
потомка Бортэ-Чино по мужской линии в одиннадцатом поколении. В данном
случае мы встречаемся с функционированием одновременно двух систем счета
родства: матрилинейным и патрилинейным. Согласно последнему, власть насле-
дует старший сын и генетическое родство реконструируется по мужской линии,
тогда как по правилам матрилинейного счета родства имущество и власть доста-
ются младшему сыну, как в случае с Бодончаром, или он наследует дяде по мате-
ри. Одновременное действие обеих систем отмечается исследователями и в других
регионах вплоть до начала XX в. [Шнирельман 1985J. Таким образом, для кочев-
ников ХН-ХШ вв., составивших ядро Монгольской империи, как это очевидно из
«Сокровенного сказания« и «Сборника летописей», в равной степени актуальны-
ми были оба счета родства: патрилинейный с примогенитурным принципом на-
следования и матрилинейный, в котором наследование проходило по ультимоге-
нитурному принципу (пословица: «младший сын — сын матери»). Если первый
принцип эксплицируется генеалогией начальных параграфов «Сокровенного ска-
205
зания», то второй представлен имплицитно и выявляется через реконструкцию
(см. ел. прим.).
13 Несмотря на отсутствие прямых указаний источников, можно предполо-
жить, что монгольская идентичность первоначально была представлена женской
линией. Это обнаруживается на основании имплицитных данных, начиная с отме-
ченной в «Сокровенном сказании» первой пары предков — Бортэ-Чино и Гоа-
Марал, которая, на наш взгляд, маркирует взаимобрачащиеся группы тайджиут-
монгол, где последняя представлена Гоа-Марал. Нельзя не обратить внимание на
общеизвестный факт, что женой Борчжигидай-Мэргэна (потомок Бортэ-Чино в де-
вятом поколении) была Монголжин-Гоа. Это первый (и единственный) случай,
когда мы непосредственно сталкиваемся с этнонимом монгол, связанным с матри-
линейным родством, что подтверждает гипотезу. И последнее: маркер монголь-
ского гоа отмечается в имени прародительницы властвующей элиты — Алан-Гоа.
Можно говорить о том, что маркер монгол моделировал сообщества, границы
которых расширялись постоянно — от этнической группы (рода, племени) монго-
лов — брачного партнера тайджиутов, до политии Монгольский улус, включав-
шей не только тайджиутов (вплоть до присвоения их первопредка Бортэ-Чино), но
и другие завоеванные кочевые народы, подвергшиеся монголизации, прежде всего
политической. Расширение границ монгольской общности потребовало подчерки-
вания начального ядра, с чем и было связано выделение потомков именно Алан-
Гоа (нирун) как наиболее монгольских монголов. Подтверждением соотнесенности
Алан-Гоа с монголами является указание на принадлежность ее к киятам, по-
скольку племя куралас, к которому она относится, называется кият-куралас [Ра-
шид-ад-дин, 19526: 36-37], а кият противопоставляется нукуз/тайджиутам.
14 Можно предположить, что Эргунэ-кун стал центром политии, образование
которой, вероятно, было связано со взаимодействием аборигенного населения
(монголов) и пришедших на эту территорию тюркоязычных мигрантов с запада в
результате распада тюркских каганатов. А.Г.Малявкин, основываясь на материа-
лах танских хроник, пишет о многочисленных поселениях тюркоязычных кочев-
ников севернее Великой Китайской стены: «Что касается представителей турок
(тучзюе), которые, по сообщению источника, оказались в сфере влияния властей
танской провинции Хэбэй, то для их расселения было создано два малых округа...
После распада восточнотюркского каганата и капитуляции значительной части его
населения перед танскими генералами были приняты меры по их расселению в
специальных административно-территориальных единицах... Можно констатиро-
вать, что в ведении танской провинции Хэбэй оказались различные по происхож-
дению небольшие группы „варваров"» [Малявкин 1989: 33-34].
15 Интерпретация этнонима нукуэ как образование множественного числа от
монгольского слова нохой (собака) была предложена монгольскими историками
Г.Сухбаатаром и А.Очиром [Сухбаатар 1993; Очир 2000].
16 Это отличает «Сборник летописей» от китайской историографической тра-
диции, которая дает нам возможность реконструировать только один уровень
идентичности, только политоним монгол, причем в двух формах, моделирующих
границы проживания монголов на двух территориях: на северо-востоке — монго-
лы (монголы-шивэй) и на юго-западе — монголо-татары (мэн-да). Столь ограни-
ченная идентификация монголов китайской историографией определяется тем,
что для Китая монголы были внешним объектом политики, структура которого не
была предметом специального интереса. Поэтому наряду с «Сокровенным сказа-
нием» и «Сборник летописей», специально посвященный описанию структуры
206
Монгольской империи, и прежде всего властвующей элиты (их происхождению,
выявлению генетического родства отдельных групп между собой и т.д.), пред-
ставляет большой интерес. Подробное описание, основанное на хорошем знании
материала, позволило Рашид-ад-дину выделить несколько уровней идентифика-
ции и представить известные для того времени разные коды для обозначения од-
ной общности.
" О кунгиратах в ((Сборнике летописей» говорится: «Это племя от рода тех
двух людей, которые ушли в Эргунэ-кун... Была еще другая воинская часть из
кунгиратов, начальником и предводителем ее [был] Дай-нойон. Он имел двух сы-
новей: Алчи-нойона и Хуку-нойона, и дочь, по имени Бортэ-уджин, В раннюю
пору [своей] молодости Чингиз-хан сватал ее... Большинство их и их детей брали
девушек из рода Чингиз-хана, а в его (род) давали [своих]. Их ранг [мансаб] был
таков, что они сиживали выше сыновей [Чингиза] и все были эмирами левого
крыла» [Рашид-ад-дин 1952а: 160, 162]. Племя урянкат Рашид-ад-дин также отно-
сит к потомкам Кияна и Нукуза, в отличие от лесных урянкатов, которые прожи-
вали «в пределах Баргуджин-Токума, там, где обитают племена: кори, баргут
и тумат; они близки друг к другу. Их племена и племенные ветви... не есть корен-
ные монголы» [там же: 156].
18 Несмотря на то что племя чино (чонос = нукуз) связывается с одними и теми
же субстратами, даже один автор (Рашид-ад-дин) противоречит сам себе в объяс-
нении их. происхождения. С одной стороны, он пишет об их родстве с выходцами
из Эргунэ-кун: «Племя чинос. Хотя они — из племени тайджиут, однако во время
войны Чингиз-хана с тайджиутами они были в союзе с Чингиз-ханом. Эта ветвь
идет от двух сыновей Чаракэ-лингума, как это было подробно изложено в [разде-
ле] о его ветви. Он взял за себя жену своего брата, она родила от него двух сыно-
вей, одного назвали Гэнду-чинэ, а другого — Улукчин. Чинос будет множествен-
ное число от чинэ. Значение этих двух упомянутых имен — „волк" и „волчица".
Людей, которые принадлежат к ветви этих детей, называют чинос; часть же этого
племени, кроме того, называют еще нукуз; нукузами также называют другое пле-
мя — дарлекин, принадлежащее к собственно монголам [могул-и хасс]. Это племя
есть ветвь тех, которые вышли из Эргунэ-куна и расплавили железную гору семью-
десятью мехами кузнецов, как об [этом] упомянуто в предшествующих разделах»
[Рашид-ад-дин 1952а: 183-184]. С другой стороны, автор отрицает это родство:
«Чаракэ-лингум имел еще других сыновей. В то время когда его старший брат
Байсонкур скончался, он взял по обычаю [за себя] его жену как [свою] невестку.
От нее он имел двух сыновей. Имя одного Гэнду-чинэ, а другого — Улукчин-
чинэ. По этой причине от его рода [наел] ответвились два других племени, поя-
вившиеся от этих двух сыновей. Их называли племя чинос, а чинос есть множест-
венное число от [слова] чинэ. Значение имени Гэнду-чинэ — волк-самец, значение
же Улукчин-чинэ — волчица. Они были в согласии с Чингиз-ханом. Племя чинос
еще называют нукуз. Это племя иное, чем те нукузы, которые суть древние,
и кроме имени, оно не имеет с теми ничего общего и никакой связи, Вплоть до
времени Есугэй-бахадура племена тайджиут были в подчинении ему и его пред-
кам и [были] в полном согласии (с ними]. Когда он [Есугэй] умер, они положили
начало вражде и распре, племя же чинос взяло сторону Чингиз-хана)) [Рашид-ад-
дин 19526: 25].
19 В обобщении все и все монголы есть одна тонкость, лежащая в ранней ге-
неалогии «Сокровенного сказания». В § 42 сообщается, что «Бугунотай стал родо-
начальником поколения Бугунот» [Козин 1941: 83]. Повторим генеалогию потом-
207
ков Боданчара, где цифры маркируют последовательность поколений. Его стар-
ший потомок — (2) Барин-Ширату-Хабичи — (3) сын Хабичи-Баатура был Ме-
нен-Тудун. У Менен-Тудуна было семь сыновей: (4) Хачи-Кулюк, Хачин, Хачиу,
Хачула, Хачиун, Харандай и Начин-Баатур — сын Хачи-Кулкжа (5) Хайду —
у Хайду было три сына: (6) Байшингор-Докшин, Чарахай-Лингу и Чаочжин-
Ортегай — сын Байшингор-Докшина, (7) Тумбинай-Сэчен — у Тумбянай-Сэчена
было два сына: (8) Хабул-хаган и Сим-Сечуле — у Хабул-хаган было семеро сы-
новей: (9) Окин-Бархаг, Бартан-Баатур, Хутухту-Мунгур, Хутула-хаган, Хулан,
Хадаан и Тодоен-отчигит. Здесь выделены личности, через которые передается
старшинство в коническом клане Бодончара, чтобы обратить внимание на то, что
среди сыновей Хабул-хагана (девятое поколение) дед Темучжина (Бартан-Баатур),
третий монгольский хаган (Хутул) и впервые упоминается отчигин, что, безуслов-
но, маркирует образование нового сообщества, в котором отмечается хранитель
родового очага — сакрального центра общности.
Одним из факторов, определившим выбор Чжамухи, стала стычка Чжочи-
Дармалы (богола Чингис-хана), который в «Сокровенном сказании» назван на-
шим, с младшим братом Чжамухи Тайчаром, который был убит. Столкновение
приобрело более широкий размах, когда в войну вступили Чжамуха и Чингис-хан,
собравшие по тринадцать куреней (племен), что составляло по три тьмы войска.
Их соперничество интерпретируется исследователями как борьба за власть в степи
между Чжамухой и Чингис-ханом. Нам представляется, что это прежде всего со-
перничество монголов (кият) и тайджиутов (нукуз/чинос), причем группировку,
куда входили последние, возглавил Чжамуха. Именно соперничество двух групп
обусловило то, что специально выделяются те, кто оказался «перебежчиком». Так,
у Чингис-хана тринадцатым куренем были «Генду-чинэ и Улукчин-чинэ из сыно-
вей Чаракэ-лингума. Их называют нукуз, однако они не первые нукузы, так как
они суть нируны, как об этом подробно изложено в разделе о тайджиутах» [Ра-
шид-ад-дин 19526: 88]. За нарушение клятвы верности сюзерену после победы над
Чингис-ханом, вынужденным скрываться с остатками войска в Цзереновом уще-
лье при Ононе, Чжамуха «§ 129...приказал сварить в семидесяти котлах княжичей
из рода Чонос» [Козин 1941: 112]. Представляется, что подобное наказание воз-
можно по отношению к своим, нарушившим клятву.
21 Например, у Саган-Сэцэна термин кият встречается только один раз в фор-
ме kiyad— Kiyadyasutu. Borjigin oboytu [Саган-Сэцэн 1990: 51, 55], когда описы-
вается приезд Есугэя, желавшего женить Темучжина на дочери хонгиратского
Дай-Сэцэна. Тогда хонгиратский Дай-Сэцэн называет кость кият, род борджигин
(Kiyod yasutu. Borjigin oboytu) своим брачным родом (сватьями), а увиденного во
сне сокола (шонхора) — сульдэ борджигинов. Напомню, что в «Сокровенном ска-
зании» увиденный во сне сокол называется «сульдэ рода кият», что подтверждает
синонимичность этих этнонимов. Дай-Сэцэн радуется тому, что его дочь станет
женой борджигина, и утверждает, что борджигины всегда брали жен у их рода
[там же: 51]. В отличие от маркера кият термин борожигин более актуален для
этого периода и региона и упоминается довольно часто. Сначала в имени Борджи-
гин-Мэрген -— потомка Бортэ-Чино [там же: 47]. Их значимость обосновывается
тем, что борджигины называются «потомками Неба» (tenggerlig-ün ür-e Borjigin)
[там же: 54]. Поскольку Небо хранит борджигинов, то для их потомков (Borjigin-u
ür-e) и дни благоприятные [там же: 55], и их сила увеличивается, и произносятся
здравницы за процветание высочайших потомков борджигинов (degere Borjigin-u
ür-e). Если же им нанесешь вред, будешь наказан. Так, известный правитель Эсэн,
208
пришедший к сакральному центру — восьми юртам Чингис-хана и пожелавший
получить благословение на власть, решил: «Оборву-ка вообще потомство борджи-
гинов», и был за это наказан. Правители монголов, потомки Даян-хана, восстано-
вившие титул хагана и носящие его, обозначаются в тексте следующим образом:
«Потомство хагана называется родом борджигин (qayan-u iir-e Borjigin-u uruy nereyidbei)
» [там же: 55, 74, 110, 114, 117, 119, 122].
Ревитализация этнонимов киягп и борджигин в эпоху второй волны активиза-
ции монголов на исторической арене действительно объясняется необходимостью
обоснования их значения обращением к историческому прошлому и реконструк-
ции связи с Чингис-ханом: «Племена и роды монголов многочисленны, но из всех
наиболее известно сегодня за свою знатность и величие и имеет превосходство
над другими — племя Кият, члены которого— предки и потомки Чингис-хаиа —
были вождями и от которого они ведут свое происхождение» [Juvaini 1997:35],
22 Старшего сына Хабул-хана Укин-Баркака называют предком племени кият-
юркин. «В другой раз племена татарские, найдя подходящий случай, захватили
старшего сына Кабул-хана и предка племени кият-юркин, Укин-Баркака, и отпра-
вили его к Алтан-хану, чтобы он его... убил» [Рашид-ад-дин 1952а: 105].
23 «Бартан-бахадур был дедом Чингиз-хана... Он имел старшую жену, имя ее
Сунигул-фуджин из племени баргут; от нее он имел четырех сыновей. Первый по
имени Мунгэту-Киян... В настоящее время, благодаря приросту [населения], ко-
личество [людей] одного монгольского тумана больше, чем [вся] их ветвь... Пле-
мена кият многочисленны. Однако эти кияты особые...» [Рашид-ад-дин 19526:46].
24 Данные союзы не могли быть прочными, примеров соперничества старшей
ветви клана (бэки) и младшей (отчигин) с харизматическим лидером Чингис-
ханом в источниках множество. Например, Рашид-ад-дин рассказывает о докладе
Чингис-хану перед его битвой с объединенными силами меркитов, тайджиутов
и татар до 1201 г.: «...в то время существовал некий мудрый и проницательный
старец из племени баяут. Он сказал: „Сэчэ-беки из племени кият-юркин стремится
к царствованию, но не его это дело"» [Рашид-ад-дин 19526: 119]. В другом месте
ситуация изложена подробнее: «...во времена Чингиз-хана некто, именуемый
Соркан, был названым отцом Чингиз-хана. Так как он был мужем умным
и смышленым и в необходимых случаях приводил добрые слова и поучал, то его
возвеличили, сделали почтенным, и он стал принадлежать к числу унгу-боголов.
В то время, когда Чингиз-хан еще не сделался государем и каждое из непокорен-
ных племен имело своего главу и государя, этот Соркан сказал: „Лица, которые
стремятся к государевой власти: один — Улак-Удур из племени татар, другой —
Сэчэ-беки из племени кият-юркин и третий — Джамукэ-сэчэен из племени джад-
жират"» [Рашид-ад-дин 1952а: 177]. Сторонником последнего были прежде всего
тайджиуты, которых он возглавлял, поэтому вполне объясним и этот перечень
претендующих на власть: тайджиуты находились с кият, ассоциировавшимися
с монголами, в состоянии постоянного соперничества в борьбе за гегемонию в ре-
гионе; Сэчэ-бэки же был старшим е коническом клане потомков Бодончара. По-
следнее объясняет, почему даже внутри одной общности кият наблюдалось стрем-
ление к перераспределению власти: если Есугэй и Чингис-хан получили ее хариз-
матическим путем — благодаря собственным способностям они расширили гра-
ницы своих владений, то Сэчэ-бэки пытался сохранить традиционные мехнизмы
передачи власти — к старшему потомку. Этому способствовали и традиционные
генеалогии, задачей которых было вести счет родства. Следуя традиции, Чингис-
хан и не уничтожал своих противников, если они занимали сакральное место
209
в коническом клане: например, Даридай-отчигин, несмотря на его участие
в многочисленных выступлениях против Чингис-хана, оставался хранителем очага
рода; Хорчи Усун назначается исполнителем ежегодного ритуала с титулом «бэки».
25 Так, когда после полутора лет совместного кочевания Темучжина и Чжаму-
хи они разъехались и вокруг Темучжина стали собираться его сторонники, среди
них отмечается сын Мунгэту-Кияна— «Унгур со своими Чаншиутами и Баяутца-
ми» [Козин 1941: 107]. Известно, что все потомки Мунгэту-Кияна назывались
киятамн. Они обладали преимуществами в доступе к власти. На хурилтае 1206 г.
Чингис-хан сказал Онгуру (Унгуру): «§ 213. Ты ведь был со мною одним куренем.
Ты, Онгур, сын Мунгету-Кияна, со своими Чаншиутами и Баяутами, да еще три
Тохураута да пять Тархутов. Ты, мой Онгур, в туман — не терял дороги, в схват-
ках не отставал ты. В мокроть — мокнул вместе со мной, в стужу — мерз вместе
со мной... Какую же ныне награду ты хочешь?» — «Если мне дозволено, — отве-
чал Онгур, — если мне дозволено выбирать, то дозволь мне собрать воедино
братьев моих Баяутов, которые разбросаны и разметаны по всем концам». — «Хо-
рошо, — изволил он повелеть, — разрешаю тебе собрать твоих братьев Баяутов.
Будь у них тысячником». И еще сказал Чингис-хан: «Когда вы, двое моих кравчих,
Онгур и Бороул, так раздаете яства направо и налево, что не обнесены ни те, что
сидят направо, ни те, кто сидит налево, тогда я спокоен душой и не першит у меня
в горле. Теперь вы будете распределять всем пищу и в походное время. Занимая
положенное вам место, внимательно наблюдайте за раздачею яств направо и нале-
во от Великой винницы, сами же помещайтесь прямо напротив Толуна с его по-
мощниками. И он сам указал им место» [Козин 1941: 164-165]. Здесь как будто
главным актом является назначение Онгура военным лидером — тысячником. Но
следует подчеркнуть и его сакральную функцию. Поскольку Мунгэту-Кият был
старшим сыном Бартан-багатура, то понятно и особое отношение к его персоне
в ритуальной деятельности.
26 Для периода становления Монгольского улуса было характерным употреб-
ление слов тунгусо-маньчжурских и тюркских языков, и уже говорилось о сино-
нимичности улус и ирген, зарлиг и засаг и др., где первое слово из тюркских,
а второе — из тунгусо-маньчжурских языков, и они могут употребляться как вме-
сте, так и отдельно, выражая сходные понятия.
27 Хотелось бы обратить внимание на лексему, общую для имени мифического
прародителя и этнонима борджигин-бор, который является одним из вариантов
слова алтайской языковой семьи: бор!6оро = серый по-тюркски и по-монгольски,
где вариант боро-öypyJm/ может означать волк. «Можно, по-видимому, условно
говорить о „смешении" двух лексических основ: бор „мел" и бор „серый цвет",
боз „серый", „беловатый", „отливающий белым". О „смешении" говорят также
сами формы: бора/боро и аналогичные им в составе форм для боз „серый"» [Се-
вортян 1978: 171-173, 193]. «У лексемы боз-бор—Ього широкий ареал, который
охватывает все алтайские языки, по мнению же В.И.Абаева, она восходит к ста-
рому субстратному евразийскому слову» [там же: 173]. Примеры, приведенные
там же составителем словаря, демонстрируют взаимозаменяемость слов. «Волк
всегда серый (илибосый, от тюрк, бос — серый)» [Сулейменов 1990: 428].
28 Волк в качестве первопредка или героя является довольно распространен-
ным архетипом традиционной культуры не только на востоке Евразии. «В сказа-
ниях нартского цикла абхазов встречается сюжет о воспитании детей волками...
Легендарному царю абхазов приписывается отождествление своего народа с вол-
ками... У мегрелов эпонимный герой зовется Гериа, от гери— „волк", „волчо-
210
нок"... Как отмечает В.В.Бардавелидзе, хевсуры Архотского ущелья почитали
могилу своего предка Мгела (волка), Там ежегодно на трапезу в его честь собира-
лись жители всего ущелья... У осетин имя родоначальника мартов—Уархага
означает „волк"... а нарт Урызмаг обладает способностью превращаться в пса,
и тогда он вместе с волками совершает нападения на овечьи отары» (Карпов 1996:
151-152].
и Архетип этого феномена мною был отмечен в русской сказке «Сивка-Бурка
вещая каурка», где имя коня означало одно и то же: серый-серый, т.е. волк-юл«
[Скрынникова2001: 171-186].
30 С.Г.Кляшторный писал: «Тюркская генеалогическая традиция свидетельст-
вует, что ашина было родовым именем матери основателя племени. В то же время
другой вариант этой традиции указывает на местное, восточнотуркестанское про-
исхождение вождя из племени ашина по материнской линии. Как уже отметил
С.В.Киселев, указание на наследование имени по роду матери заслуживает „осо-
бого доверия"» (Кляшторный 2003: 158]).
31 Представляется, что речь идет о ритуале, где оставленные части животного
были использованы как жертвоприношение на вершине горы, обряд зухэли совер-
шается добрым божествам, которые находятся справа (вверху) [Хангалов 1958:
515]. По данным И.А.Манжигеева, «зухэли— голова, четыре конечности, кожа
и хвост жертвенного животного, отделенные от туловища, подобно чучелу, и во-
друженные на березовый шест, закрепленный комлем в земле; голова, увешанная
разноцветными лентами, со втиснутой в зубы пихтовой корой бывала направлена
мордой в сторону восхода солнца» [Манжигеев 1978: 55-56].
12 И. де Рахевилц переводит buqa как stag— олень-самец пятилетний [Rachewiltz2004:
126].
33 Хотя в тексте первая часть имени пишется Mänggetü [Rachew'iltz 2004: 10,
290-291], что интерпретируется как «тот, кто отмечен знаком (мэнгэ)», нам все же
представляется, что речь идет об этнониме монгол, β китайском написании этно-
ним известен как мэнгу или мэн, а аффикс -ту (тай) указывает на обладание —
«владеющий монголами». Следует учесть возможность инверсии гласных, что
является довольно распространенным феноменом традиционной культуры: на-
пример, баму.ч (тунг.-маньч. — стрела) известна как буумал в монгольских язы-
ках. Эта же основа (мэн) обнаруживается в имени Мунлик (Mönglik), который
переводят так же, как и Mönggetü, поскольку lik соответствует ту/тай [Rachewiltz
2004: 340]. Думается, что правильнее было бы считать значение имени Мунлик
также как «владеющий монголами», на что указывает и его обозначение — отец
[Козин 1941: 87], которое, как известно, в традиционной культуре маркирует
предковость. Использование наименования рода в именах лидеров было достаточ-
но распространенной практикой в среде кочевников Центральной Азии. Напри-
мер, известны имена принцев, возглавлявших войска отдельных групп тюрков из
рода ашина: Ашин Мишэ, Ашин Бучжэнь, Ашин Хэлу (Малявкин 1989:40].
34 В связи с этим следует вспомнить архетип мифологического сознания:
у «многих народов Евразии и Северной Америки образ волка был преимущест-
венно связан с культом предводителя боевой дружины (или бога войны)» [Иванов
1980: 242]. Например, два волка сопровождали германского бога войны Одина
в качестве его псов. Воины и. члены племени или назывались волками, или пред-
ставлялись волками, или наряжались в волчьи шкуры [там же]. Причем «пред-
ставление о волке как символе вождя боевой дружины было, как убедительно по-
казано... [Негматов, Соколовский 1975], общеевразийским» [Иванов 1975: 407].
211
Исследователи же отмечали, что во времена Константина Багрянородного в рож-
дественские праздники германские воины плясали в волчьих и медвежьих шкурах,
«современные греческие обряды, сохраняющие пережитки ритуалов наряжения
людей волками, приурочены к тому времени, когда, согласно Дюмезилю, в разных
индоевропейских традициях осуществляется переодевание в животных. Этот вы-
вод был предвосхищен уже В.Ф.Миллером, указывавшим на сезонный характер
соответствующих южнославянских (болгарских), западнославянских (польских)
обрядов наряжения волком или хождение с чучелом волка» [там же]. Вспомним
новогодний обряд ковки железа в роду Чингис-хана.
Аналогичные свидетельства обнаруживаются и на крайнем Востоке, например
в Японии, где жители обозначаются двояко: с одной стороны, они — собаки (вол-
ки), с другой — всадники, что соответствует понятию воин-всадник: «В ходе по-
корения „страны собак" (Куна или Куну) на о. Кюсю он погиб, не оставив на-
следника. Затем, по версии Мидзуно, правитель „страны собак" прошел до Кинай,
где создал новую династию... Отсюда и родилась известная гипотеза Н.Эгами
о „народе-всаднике", покорившем Ямато» [Кожевников 1998: 114].
Синонимичность слов собака и волк является достаточно распространенным
архетипом, «семантическая взаимозаменяемость образов собаки и волка, хорошо
известная по этнографическим данным и фольклору, делает непринципиальной
жесткую идентификацию „фантастического животного". В частности, в традиции
аосточногрузинских горцев между культовыми собаками и священными волками
прослеживается „неоспоримая преемственность культа", делающая их, по сущест-
ву, двойниками» [Карпов 1996: 154]. «В указанной плоскости кавказские реалии
обнаруживают сходство с символикой волчьих мужских союзов индоевропейских
народов. В последних рельефно представлены сюжеты о покровительстве муж-
ским союзам бога-Волка, об уподоблении их членов волкам или псам... Так, два
волка в качестве псов сопровождают бога Одина. У восточных славян аналогич-
ные представления связаны со св. Юрием (Егорием): „Встретились Егорию волки
прискучи, / Где волк, где два: / "Соберитесь вы, волки! / Будьте вы мои собаки""...
У древних иранцев и скифов молодые члены мужского союза именовались двуно-
гими волками-псами... Древнеисландские тексты изображают воинов в волчьих
шкурах, кричащих как собаки» [Карпов 1996: 164-165].
36 Более современный материал показывает сохранение этих представлений.
У дурбетов Западной Монголии в XIX в. Г.Н.Потанин записал легенду, согласно
которой существуют «нохой-эртэ... люди с собачьими головами; такой вид имеют
только мужчины, женщины же имеют настоящий вид и красивы» [Потанин 1883:
322]. Согласно этой легенде, мужчины-собаки могли загрызть чужестранца, в то
время как будто женщины являлись существами человеческими. Но когда, соглас-
но легенде, чужестранец убил мужа и забрал себе на родину его жену, она худела
и дурнела до тех пор, пока он не начал кормить ее как собаку — голыми костями
[там же], что указывает и на ее собачью природу. А бурят из долины р. Иркут со-
общил Г.Н.Потанину, что «в стороне „дзун-хойшо" (то есть в восточной) есть
„нохой-иртэ", народ, у которого женщины люди, мужчины собаки» [там же: 323].
37 Для монголов волк до сих пор сохраняет значение сакрального первопредка.
«Текст „Эрдэнийн тобчи" гласит, что однажды на облавной охоте в Хангае Чик-
гис-хан сказал: „Если в круг облавы попадут олень (хуа-марал) и волк (бортэ-
чино), их не следует убивать"... Нападение волков на стадо считалось хорошей
приметой, знаменующей умножение скота, обогащение. Запрещалось выражать
неудовольствие по поводу зарезанной волками скотины, ибо это — „дар" самому
212
Небу, в ответ ожидали благодати. Существовал запрет убивать волка, табежавше-
го во двор и зарезавшего скотину. Когда волка убивали во время охоты, кровь его
сразу же засыпали снегом или землей во избежание продолжительного нена-
стья — проявления гневатэнгри» [Зориктуев 2003: 44].
18 Полисемантичностъ кодов и уровней внешней и внутренней идентифика-
ции — явление архетипичное для всех регионов. И.В.Ведюшкина отмечала, что
в Древней Руси «различные аспекты и иерархические уровни самоидентификации
нанизываются друг на друга, образуя необычайно длинный и многослойный логи-
ческий ряд» [Ведюшкина 2003: 304]. Анализ этнонимов показывает, что требуется
понимание одновременной иерархичности и неопределенности проводимой
в прошлом дифференциации и, исходя из этого, готовности исследователя учиты-
вать полисемантичность этих знаков культуры при анализе и интерпретации исто-
рической действительности. «Ситуативность самоотождествления — явление со-
вершенно естественное и нормальное практически для любого региона и любой
эпохи. Она ни в коей мере не может и не должна рассматриваться как признак
какой-то „недоразвитости", отсутствия четкого представления как о собственной
идентичности, так и о разделении на „своих" и „чужих"» [Ведюшкина 2003: 309].
39 «Волк наделялся и сверхъестественными свойствами... (аналогичные свой-
ства приписывались и другим животным, в первую очередь медведю, чей образ
часто совмещался с образом волка)» [Карпов 1996: 152]. Вспомним архетип сино-
нимичности волка и медведя, также являвшегося символом воинского союза. Как
свидетельствуют тексты, «„воины Одина бросались в бой без кольчуги, ярились,
как бешеные собаки или волки, кусали свои щиты и были сильными, как медведи
или быки. Они убивали людей, и ни огонь, ни железо не причиняли им вреда. Та-
кие воины назывались берсерками (др.-исл. berserksgangr)"'. Название берсерк
буквально означает „некто в медвежьей шкуре, воплотившийся в медведя" и свя-
зано с реконструируемыми представлениями о „воинах-зверях". Подобным обра-
зом некоторые германские воины носили и волчьи шкуры, отождествляя себя с
„волками" или „дикими псами" (др.-исл. ulfliedhinn, др.-англ, heoruwulfas, woewulfas
„воины-волки", франк, werwulf „человек-волк"), Иногда понятия „воины-мед-
веди" и „воины-волки" заменяли друг друга. Ср. частое сочетание лексем „волк"
и „медведь" в древнегерманских именах собственных (например, вестгот. Berulfiis,
др.-исл. Björnulfr, др.-сакс. Bernolf, д.-верх.-нем. Bermilf, др.-исл. Ulftörn,
др.-верх.-нем. Wolfoern, др.-англ. Beowulf „пчелиный волк" = „медведь")» [Селиц-
кий 2002: 49-51].
В этом контексте можно рассматривать и пляски при избрании Хутула ханом,
когда обряд интронизации может рассматриваться как символ начала, как и Но-
вый год: «В Византии вплоть до позднего времени в рождественский праздник
воспроизводились ритуальные пляски готских воинов в медвежьих и волчьих
шкурах» [там же: 51].
Согласно, якутским олонхо, ворота в небеса стерегут 99 медведей и волков,
а также отмечается «страна медведей и волков» [Емельянов 1980: 287]. В якут-
ском эпосе «Сюнг Джасын» описывается рождение у Юрюнг Уолана сына Сюнг
Джасына (грозный, разящий), у которого «зад видом — алчный волк, передняя
половина его — старый, ярый медведь» [Ястремский 1929: 88]. Обращает на себя
внимание факт одинаковой валентности животных: волк— низ, левое, т.е. жен-
ское, медведь — верх, правое, т.е. мужское, на что указывает и его упоминание
в первую очередь. Это мы встречаем в олонхо «Кюн Эрили», где говорится сле-
дующее: «Шатуна медведя-зверя / Определила детенышу-самцу, / Серого волка-
213
зверя / Бросила детенышу-самке» [Егорова 2004: 40]. В долганском эпосе «Эр
Соготох» обнаруживается такая же оппозиция: «лошадь, умирая, завещает брату
и сестре убить ее, снять шкуру и, завернувшись в нее, произнести заклинание,
с тем чтобы она превратилась в дом, четыре ее ноги — в четыре амбара, полные
всякого добра, почки— в собаку-медведя и в собаку-волка...» [Емельянов 1990:
52]. И в якутской сказке, которую упоминает Н.В.Емельянов, «старуха абаапы
левой рукой вела собаку-волка, правой рукой собаку-медведя» [Емельянов 1980:
113]. С упоминанием этих животных ассоциируется воинственность. Так, в якут-
ском языке сохранились следующие выражения: «Боро (эЬэ) тириитин ют»
(«В волчью [медвежью] шкуру одеваться») — быть в гневе, испытывать злость
[Нелунов 1998: 139]; «Эпэтин-боротун киллэрдэ» («Впустил в себя дух медведя,
волка») — стал агрессивным [Григорьев Н.С. 1974: 125].
40 Известно, что титулом баатур (багатур) обозначается предводитель воен-
ной дружины. Анализ данных традиционного эпоса позволил Л.Н.Ермоленко кон-
статировать следующее: «Боотуры имели силачей-работников и воинов, которыми
верховодили в баталиях. Обычное число воинов в дружине — 40... Боотуры зани-
мались исключительно войной» [Ермоленко 1998: 47]. Правда, стоит заметить, что
число 40, т.е. кратное четырем, скорее знаковое, символизирующее космологиче-
скую полноту — четыре стороны света.
п Аналогичные процессы идентификации отмечаются исследователями в раз-
ных регионах, например на Британских островах. «В современной историографии
доминирует „теория элит", согласно которой носителем этнонимов типа „англи-
чане (англы) ", „французы (франки) ", „нормандцы" в то время была знать. У на-
родных масс тогда еще преобладало сознание локальной общности... Вместе
с тем следует учитывать, что основные этнонимы, фигурирующие в источниках,
не так однозначны, как кажется. Например, если нормандские хронисты и позже
англо-нормандская историография XII века употребляют этноним „нормандцы"
(Normanni), то англосаксы называли их „франками" (Franc!)... И в целом англо-
саксонские хронисты оперируют этнонимами Angli и Franci, отражая языковую
и этнокультурную ситуацию, сложившуюся после норманнского завоевания, при
взгляде „с английской стороны". Нормандцы же чаще называют себя именно
„нормандцами"... Впрочем, для нормандцев также было не чуждо самоназвание
Franci, но этноним „нормандцы" отличал их от жителей других областей Фран-
ции» [Горелов 2003: 119-120].

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история