Библиотека Гумер - православие

К. Кончаревич

(Богословский факультет СПЦ, Белград)

ДИСКУССИИ О БОГОСЛУЖЕБНОМ ЯЗЫКЕ В СЕРБСКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ

- исторический обзор и современное состояние -

Ист.: http://www.russian.slavica.org/article217.phpl, 2003 г.

Изучение взглядов на язык, под которыми подразумеваются «соответствующие ценностные реакции на определенные языки и языковые вариететы, а посредством их обычно и на носителей данных языков» (Бугарский 1996, 103), является одним из важных разделов социолингвистики, а также социальной психологии языка. Эти реакции, которые могут быть аффективными, когнитивными или поведенческими, выполняют различные функции: они содействуют когнитивному устроению и индикации общественной среды, в которой живут члены определенной языковой общности, положительно влияют на осознание их групповой идентичности, облегчают достижение намеченных целей членов данной общности и т. д. (Rуan and Giles 1982, 189). Формирование взглядов на язык как правило является результатом воздействия ряда общественных, культурных и политических факторов (Rуan and Giles 1982, 164-172). Их исследование имеет немаловажнoe значение для языковой политики и языкового планирования; более того, по мнению некоторых авторов, учет взлядов на язык является необходимым элементом проведения языковой политики и условием успешности языкового планирования, особенно в случаях языков, которые борются за выживание (Baker 1992, 5).

В предлагаемой работе мы попытались рассмотреть эволюцию взглядов на богослужебный язык в Сербской Православной Церкви. Имеются в виду, во-первых, дискуссии о предпочтении одного из трех богослужебных языков – сербскославянского [1], церковнославянского языка русской редакции [2] и современного сербского литературного языка, которые интенсивно велись с 60-ых годов XIX столетия до седьмого десятилетия ХХ века, когда было принято официальное решение о параллельном функционировании церковнославянского языка русской редакции и сербского литературного языка в богослужебной практике СПЦ. Второй нашей задачей было, учитывая уже сорокалетнюю практику сосуществования двух богослужебных языков СПЦ, объективными социолингвистическими методами выявить взгляды, свойственые сегодняшнему поколению верующих. Поскольку тема богослужебного языка за последние несколько лет предстала одной из самых дискутируемых и острых в церковной жизни РПЦ, думаем, что наше исследование будет представлять несомненный интерес для русского читателя.

В истории сербского литературного языка судьба сакрального языка в период после языковой реформы В. Ст. Караджича почти не привлекала внимание исследователей. Несмотря на наличие множества статей, связанных с проблемой предпочтения сербскославянского, русскославянского или сербского литературного языков в качестве богослужебного языка Сербской Православной Церкви, которые публиковались в отечественной церковной и культурной периодике на протяжение минувших ста тридцати с лишним лет, научные труды, в которых бы данная проблематика расматривалась с позиций филологии, были весьма немногочисленны (Новакович 1889, Джерджич 1931, Джерджич 1936). В двух статьях, опубликованных на сербском языке (Кончаревич 1996, Кончаревич 1997) мы попытались дать теоретическое обоснование проблемы выбора богослужебного языка СПЦ в историческом аспекте (эволюция взглядов на выбор богослужебного языка и изменения в самой богослужебной практике) и в аспекте современности (языковая проблематика в нынешней литургической теории и богослужебной практике). В предлагаемой статье преимущественное внимание будет уделено историческому аспекту анализируемого вопроса, поскольку знакомство с данной проблематикой является необходимым условием критического переосмысления и переоценки аргументов, которые выдвигались с конца 60-х годов XIX столетия до наших дней.

В связи с проблемой богослужебного языка СПЦ написано немалое число работ [3]. В жанровом отношении эти тексты разнообразны - есть среди них официальные заявления, прошения, постановления, популярные газетные и журнальные статьи, заметки, комментарии, а текже серьезные научные труды. На основании подхода к рассматриваемой проблематике их можно разделить на работы, в которых проблематика богослужебного языка анализируется в контексте усилий, направленных на повышение уровня церковно-приходской жизни и на активизацию мирян в богослужениях, потом работы, которые данный вопрос связывают с более широким политическим, историческим и культурным контекстом, и наконец, работы, ограничивающиеся преимущественно филологическим аспектом данного вопроса. Тексты о богослужебном языке публиковались на страницах официальных органов Церкви, в богословской и культурно-политической периодике, в монографических исследованиях и в брошюрах.

Актуализация проблемы богослужебного языка в любой момент теснейшим образом корреспондировала с политическими и культурными обстоятельствами, с преобладающими взглядами общественного мнения (особенно по вопросам о национальном пробуждении и об отношении к России как «освободительнице славян», где настроения осцилировали от русофилии и даже русомании до разочарования и подчеркнутого дистанцирования), а также с тенденциями в церковной жизни (процветание или упадок духовности, положительное или отрицательное отношение к церковным реформам, в частности, к идеям движения литургического обновления). Так, инициативы, направленные на замену русскославянского языка сербскославянским или сербским литературным языком в православном богослужении отнюдь не случайно выдвигаются сначала на территории Карловацкой митрополии, в конце 60-ых и начале 70-ых годов XIX столетия: несомненно, такие явления, как разочарование вследствие потери автономии Сербской Воеводины, усиление борьбы за церковную и просветительную автономию, конфликты представителей народа, собранных вокруг С. Милетича и Й. Суботича с приверженцами патриарха Самуила (Маширевича) и высшей церковной иерархией в связи с участием мирян в управлении жизнью Церкви (Слиепчевич 1991, 168-196), рост неприязни к русским после подавления польского восстания 1863 г., и не на последнем месте, воздействие духовных, культурных, политических и общественных стремлений, появившихся на Западе, не могли не сказаться на взглядах карловацких клириков и мирян на многие вопросы жизни Церкви, в том числе и на выбор богослужебного языка. В Сербии проблема богослужебного языка актуализируется в конце 80-ых годов XIX века, в атмосфере национального подъема после получения полной автокефалии Сербской Церкви в Сербии (1879), но вместе с тем и в атмосфере церковного кризиса, вызванного конфликтами между славянофильски настроенным митрополитом Михаилом (Йовановичем) и тогдашним «прогрессистским» правительством, ориентированным к Австро-Венгрии, что закончилось свержением митрополита и неканоническим, нелегальным установлением «новой иерархии», лояльной властям, которая будет управлять Церковью с 1883 по 1889 (Слиепчевич 1991, 312-324, 381-415). Поэтому не удивительно то, что инициативу о замене богослужебного языка (о возврате к сербской редакции старославянского языка) выдвигает тогдашний министр просвещения и церковных дел М. Куюнджич в открытом письме архиепископу белградскому, митрополиту Сербии Феодосию (Мраовичу) (Куюнджич 1887, 418-419), выступая за проведение широкомасштабных реформ в Церкви, рассчитанных прежде всего на подчеркивание национального элемента (так, Куюнджич предлагает повторно критически рассмотреть празнование Святых, просиявших в других Поместных Церквах и особое значение придать национальным Святым). Церковнославянский язык русской редакции министр, не без влияния тогдашнего отрицательного настроения Правительства к России, старается в кратчайшие сроки вытеснить из богослужебного употребления, предлагая и некоторые рестриктивные меры – запрет пользования богослужебными книгами на церковнославянском языке русской редакции и их распространения. Инициатива министра вызвала живые отклики в церковной и культурной общественности; начинаются бурные полемики за и против сербскославянского богослужебного языка, причем идеи о введении современного литературного языка в боогослужение в Сербии, в отличие от Воеводины, появятся значительно позднее.

Начало ХХ века характеризуется некоторым спадом интереса к данной проблематике. Однако, в этот период клирики и верующие предпринимают первые конкретные шаги, рассчитанные на сербизацию богослужения, а церковная иерархия принимает первые положительные решения по данному вопросу (постановления о введении сербского языка в Тимишоарской епархии Карловацкой митрополии 1905 и 1906 гг., постановление Священного Собора Сербской Церкви в Сербии о принципиальной допустимости совершения богослужений на сербском языке 1903 г.) (Чонич 1927, 292; Грданичкий 1963, 264). Новый импульс к его оживлению дали изменившиеся условия деятельности объединенной СПЦ (1920) в новом государстве – Королевстве сербов, хорватов и словенцев. Третье и четвертое десятилетия ХХ века характеризовались, с одной стороны, процветанием духовной жизни, оживлением монашества, размахом деятельности православных братств под руководством Св. Николая (Велимировича), внедрением идей литургического движения в боогослужебную жизнь Сербской Церкви, открытием Богословского факультета, небывалым подъемом сербской богословской мысли, появлением множества духовных и научно-боогословских журналов, и с другой, возникновением острых проблем между государством и Церковью. Идеология югославянства, в свою очередь, также наложила свой отпечаток на проблематику богослужебного языка, что легко заметно, к примеру, в брошюре Д. Катича (Катич 1921). В данный период в периодических публикациях появилось множество статей на тему богослужебного языка, интерес к которой проявили также авторы монографических трудов о литургических и церковных реформах. Тогда же публикуются и первые переводы церковных служб на сербский язык (архим. Иустин Попович, прот. Л. Миркович, еп. Ириней Чирич и др.), вносятся изменения в богослужебную практику.

В период после Второй мировой войны и победы социалистической революции данный вопрос актуализируется начиная с 60-ых годов, когда начинается консолидация Церкви после тяжких ударов, нанесенных ей в кампании агрессивной атеизации и денационализации общества и когда прилагаются интенсивные усилия к оживлению духовной жизни (рост издательской продукции СПЦ, подъем богословского образования и т. д.). Принимаются первые конкретные решения высших законодательных органов Церкви о возможностях и ограничениях во введении современного сербского литературного языка в богослужебную практику, претворение в жизнь которых обеспечено предварительной работой над переводом обширного корпуса богослужебных текстов с церковнославянского и греческого языков.

Сначала рассмотрим аргументы, которые в сербской богословской традиции выдвигались в пользу выхода из богослужебного употребления в СПЦ церковнославянского языка русской редакции.

1) Непонятность богослужебного языка пастве. «Горе нам оттого, что молиться как следует мы не умеем! И это относится не только к юношам. Не обинуясь скажу, что и нам, взрослым, молитва не дается», пишет еще в 1869 г. д-р К. Пеичич, председатель церковной общины г. Панчево (Карловацкая митрополия). «Для того, чтобы молитва наша не оставалась бесплодной, мы должны понимать ее слова, ее смысл. <...> Следовательно, молитва должна быть понятой и прочувствованной» (Пеичич 1869, 12). После приведения примеров чтения церковнославянских молитв «без должного понимания и благоговейного чувства», с одной стороны, и с другой, примеров сердечного утешения от молитвы, произнесенной на своем языке и своими словами (!), Пеичич знакомит благочестивого читателя со своим опытом составления молитв на разные случаи для домашнего чтения, предлагая и тексты некоторых молитв. Молитвы на народном языке, по наблюдениям составителя, дали заметные результаты: «Как только ребенок начнет молиться на своем языке, у него все лицо вмиг преображается, серьезность и благочестивость выступают из его взгляда, из каждого его жеста» (Пеичич 1869, 13). Однако, непристрастный читатель не может не заметить, что в текстах молитв, составленных К. Пеичичем, осталась немалая доля церковнославянизмов. – Непонятность церковнославянского богослужения в качестве аргумента выдвигает и ряд новейших авторов. Прот. М. Анджелкович исходит из положения, что «любое богослужение, совершаемое не на народном языке, не добивается своей цели»; он считает, что «только человек, не знающий ни сути, ни характера, ни цели богослужения мог бы утверждать, что службу Божию следует совершать на каком-то мертвом, непонятном языке» (Анджелкович 1921, 129). У того же автора читаем: «Живой Сербской Церкви необходимо живое слово! Богослужение и молитва сербского народа должны совершаться на его живом языке» (Анджелкович 1921, 132). Думаем, что данный аргумент имел в виду и Д. Катич, писавший, что «потребность в молитве и богослужении на народном языке столь очевидна, что ее не надо подробно обосновывать» (Катич 1921, 9). «Нынешний язык Сербской Церкви остается далеким и непонятным народу», - пишет П. Каралич. «Непонятность церковного языка для широких масс проявляется в необыкновенной и необъяснимой антиномии между сознанием и словом» (Каралич 1939, 19). Подробно об этом говорит в своем обстоятельном докладе Священному Собору СПЦ и Высокопреосвященный Дамаскин (Грданичкий). Исходя из факта типологической отдаленности церковнославянского и современного сербского языков, несмотря на их близкородственность, он констатирует «полную непонятность теперешнего богослужебного языка простому народу, а отчасти и самим священнослужителям». «Как таковой, он не в состоянии ответить своей задаче, т. е. служить средством приобщения современного человека к православной вере и способствовать выражению его религиозных чувств и мыслей» (Грданичкий 1963, 259).

2) Необходимость подъема духовной жизни среди широких масс верующих, причем предполагалось, что перемена богослужебного языка является одним из средств, при помощи которых можно добиться данной цели. – Безотрадную картину состояния духовности в простом народе рисует ревнитель сербизации богослужения, д-р К. Пеичич: «Церкви наши, как всем нам, к сожалению, заметно, остались полупустыми; <...> молитва имеет лишь механический, какой-то парадный характер, на богослужениях все присутствующие скучают, и посещают их только от нечего делать» (Пеичич 1869, 16-17). Он считает, что одной из основных причин поверхностного подхода к участию в богослужениях является именно языковой барьер. Священник Б. Кузманович в брошюре, целиком посвященной аргументации предложения заменить церковнославянский язык русским, пишет: «В сознательной части народа уже наступает отчаяние при виде того, как Церковь застыла в мертвых, непонятных народу формах, которые препятствуют любому духовному подъему. Поэтому народ остается рабом всякого рода суеверий и безнравственности, он гибнет и в моральном, и в духовном, и даже в физическом отношении» (Кузманович 1872, 4). Прот. М. Анджелкович, автор множества богословских статей и редактор нескольких церковных журналов в межвоенный период, считает перемену богослужебного языка надежнейшим средством духовного возрождения сербского народа: «Каким образом нам удастся возродить в нашем народе религиозность, преданность Церкви и любовь к богослужению? Из всех средств, которые могут содействовать осуществлению этой задачи, наиболее надежным является богослужение на живом народном языке» (Анджелкович 1921, 130). Ученый архимандрит, игумен Шишатовацкого монастыря и один из ведущих поборников идеи литургического обновления в сербской среде д-р Петроний Трбоевич, целую главу своей книги «О церковных реформах» посвящает проблеме богослужебного языка. Между прочим, он подчеркивает, что если современный язык станет богослужебным, «народная душа снова разгорится молитвенностью и воспылает любовью к святой вере православной. Церкви снова будут полны, а на лицах присутствующих, вместо выражения уныния и скуки, появится оптимизм, заинтересованность к совершению службы, молитвенность, ревность» (Трбоевич 1931, 27).

3) Церковь должна проповедовать слово Божие каждому народу на его языке, а предложенная перемена богослужебного языка не касается догматических основ церковного учения. «Бог хочет, чтобы на каждом языке возносилась хвала непостижимому величеству Божию, и чтобы каждый верующий слышал чтение и пение в Церкви на своем родном языке», пишет свящ. Б. Кузманович (Кузманович 1872, 6). «То, что в Церкви установлено Самим Господом (вероучение и нравственность) неподвластно времени и поэтому чуждо любому человеческому вмешательству. Однако, формальная сторона церковной жизни – плод деятельности человеческой, несовершенный, конечно, и поэтому в него могут вноситься коррективы», считает Д. Катич, относя к последнему, среди прочего, и язык богослужения (Катич 1921, 17). Недогматический характер данного вопроса подчеркивает и прот. М. Вуич (Вуич 1940, 9). Потребность обращаться к любому народу с проповедью на его языке Высокопреосвященный Дамаскин доказывает на основании новозаветных текстов (Мф. 28,19 –20; Деян. 2, 1-8; 1. Кор. 14, 9-19), что послужило ему очередным аргументом в пользу введения народного языка в богослужение (Грданичкий 1963, 260).

4) Требования к изменению богослужебного языка нередко рассматривались и в контексте проведения более широких церковных реформ, неодинаковых по степени радикальности. Д. Катич выступает за «переустроение народной Церкви в соответствии с реальными потребностями народа», причем в его концепте переустроения важное место отводится замене богослужебного языка (Катич 1921). Прот. М. Анджелкович, совсем в духе литургического движения, предлагает обратить внимание на два плана – языковой и собственно литургический (Анджелкович 1921, 135). «О ненужности реформ в нашей Церкви не может быть и речи», - пишет Н. М. Трбоевич, - «причем одной из основных задач реформы должен быть переход с народу непонятного церковнославянского на современный язык» (Трбоевич 1930, 278). Архимандрит Петроний также выступает за реформу богослужебного языка в рамках комплексных церковных реформ, которые, по его мнению, призваны «внести духовность и жизненность, содействовать установлению живого контакта между Церковью и народом, преодолению нынешней индифферентности и апатии, усилению миссионерской деятельности» (Трбоевич 1931, 3).

5) Некоторые авторы видят в церковнославянском языке окаменелый след прошлого и препятствие возгреванию веры в современном поколении христиан. «Мы томимся в цепях ложного византизма с его стариковским холодом, с его мертвенностью, препятствующей любому движению жизни в Церкви», - замечает Н. Трбоевич (Трбоевич 1930, 287); критическую оценку «формализма и обрядоверия» мы находим и у Д. Катича (Катич 1921, 21).

6) Опыт совершения богослужения на народном языке в других Поместных Церквах также является аргументом, на который ссылаются многие участники дискуссии в сербской церковной печати (Кузманович 1872, 10; Чонич 1927, 297; Трбоевич 1921, 35 и др.). В своей синтетизирующей статье, написанной в год проведения II Ватиканского собора, Преосвященный Дамаскин ссылается, между прочим, и на актуальные тенденции и практику богослужения в Римокатолической Церкви, хорошо знакомую православным сербам в областях со смешанным составом населения (Грданичкий 1963, 262).

7) Наличие некоторой традиции в богослужении на сербском литературном языке. – Из материалов печати мы узнаем, что еще с 1916 г. в Вершацкой епархии на народном языке читают молитвы перед причастием и после причастия и поют Херувимскую песнь, что в г. Бечкерек и Нови-Сад в 1925 г. на нем читали молитвы в день Пятьдесятницы, что в Орловате песнопения Воскресного канона уже годами регулярно исполняют также по-сербски, в удачном переводе С. Качанского, и что в храмах Белграда, Сербии и Боснии уже давно молитвы перед причащением произносят на живом народном языке (Чонич 1927, 291-292). Архимандрит Петроний оставил свидетельство о том, что многие верующие просили его читать по-сербски Символ веры, Молитву Господню, Сподоби, Господи, Свете тихий и некоторые иные молитвы, текст которых в переводе на сербский они уже записали в своих блокнотах (Трбоевич 1931, 25). Митрополит Дамаскин знакомит читателя с тем, что на сербском языке в период между двумя войнами уже служили некоторые видные архиереи – Гавриил Змеянович, Георгий Летич и Ириней Чирич, и что сам патриарх Варнава Росич иногда вводил сербский язык в богослужение. Во многих храмах по-сербски служили литургию в Великий Четверток и в празник Пасхи Господней, а немаловажен и тот факт, что епископ Николай Велимирович (причисленный в 2003 г. к лику Святых) писал духовные стихи, предназначенные для богослужебного исполнения, именно на народном языке (Грданичкий 1963, 264). Древнейшее свидетельство присутствия сербского языка в богослужении мы находим у видного филолога и государственного деятеля С. Новаковича, который вспоминает, что еще в 1865 г. блаженнопочивший епископ шабацкий Гавриил предлагал ему перевести церковные книги на сербский язык, и что он приказывал читать Евангелие в переводе В. С. Караджича – шаг, который в те времена считался смелым и рискованным (Новакович 1889, 88).

8) С предыдущим аргументом теснейшим образом связан и аргумент о наличии переводов значительной части богослужебного корпуса на сербский язык. В период между двумя войнами имелись переводы Священного Писания Ветхого и Нового Завета (Дж. Даничич – В. С. Караджич), Литургии Св. Иоанна Златоуста (архим. Иустин Попович), Акафиста Пресвятой Богородице (прот. Л. Миркович), вечерни Св. Пятьдесятницы (еп. Ириней Чирич). В начале 40-ых г. еп. Ириней публикует свою версию перевода Златоустовой Литургии, а также службу в воскресение Св. Пятьдесятницы. До начала 60-ых г. были переведены Служебник, Малый и Великий требник и избранные части Октоиха. Переводческая работа продолжилась и в последующие годы, причем в некоторых случаях (когда существовали разные версии перевода) работу над унификацией текста проделала специальная Синодальная комиссия.

9) Сектанты используют современный сербский язык. - На данный аргумент ссылаются М. Вуич и Высокопреосвященный Дамаскин (Вуич 1940, 9; Грданичкий 1963, 263).

10) Богослужение, совершаемое на народу чуждом языке, препятствует осуществлению просветительской миссии Церкви и создает дополнительные трудности для изучения Закона Божия в школах. «Улучшение преподавания науки христианской» в качестве аргумента против использования церковнославянского языка первым выдвигает свящ. Б. Кузманович (Кузманович 1872, 12). М. Вуич констатирует, что языковой барьер создает «немалые трудности в преподавании Закона Божия» (Вуич 1940, 9). Тезис о трудностях усвоения црковнославянских молитвословий в школьном обучении наиболее подробно обосновывает Д. Чонич, приводя и ряд любопытных примеров всемозможных искажений при чтении наизусть таких текстов (Чонич 1927, 387). Интересно, что никто из участников дискуссий в церковной печати не выступает за улучшение преподавания как Закона Божия, так и церковнославянского языка, наоборот: Р. Джюрджевич считает, что «в нашу эпоху религиозной депрессии вряд ли кто приложит усилия к изучению церковнославянского языка», и даже высказывает мнение, что «приверженцы и знатоки этого языка отделяются в особый класс духовной аристократии и отчуждаются от тех, кто в меньшей степени наделен волей и интеллектом» (Джюрджевич 1940, 59).

11) К церковнославянским молитвословиям верующие относятся как к своего рода «магическим формулам», не имея сознательного христианского отношения к ним. – Данный аргумент, во многом основывающийся на предыдущем, приводит Д. Чонич (Чонич 1927, 387).

12) Политические причины. – Политические обстоятельства, как мы уже видели, во многом воздействовали на судьбу богослужебного языка. Аргументы против церковнославянского богослужения выводились и из идеологических положений. Поскольку в XIX веке у сербов церковнославянский язык ассоциировался и с идеями славяно- и русофильства, его позиции ставились под вопрос под влиянием идей узкого национализма и либерализма. В таком духе выступает свящ. Б. Кузманович, подчеркивая, что основной целью следует считать «свободное, независимое и обособленное органичное развитие каждого славянского народа в отдельности», одним из проявлений которого является и служение на современных национальных языках (Кузманович 1872, 8). Совершенно противоположный аргумент – о необходимости совместного унифицированного развития южнославянских народов – 50 лет спустя приведет к тому же выводу: необходимо перейти на современный язык. «Следует заняться переводом всех богослужбвных книг на язык, на котором сегодня говорит наш единый, но троименный народ [4]. Пусть один народ молится Богу на одном языке» (Катич 1921, 8-9).

13) Филологические и лингвоэстетические доводы. – Имеется в виду, во-первых, полемика с тезисом о непрерывности использования церковнославянского языка как богослужебного и неизменяемости сакральных текстов на нем (Кузманович 1872, 7), и во-вторых, подчеркивание факта, что, вследствие отсутствия единой сербской нормы церковнославянского чтения, на практике встречается ряд проблем и грубых неточностей (Чонич 1927, 386). Встречаются и субъективные суждения о лингвоэстетических качествах двух языков, причем сторонники сербского языка на первый план выставляют его мелодичность, поэтичность, проникнутость «религиозным духом» и даже превосходство над другими славянскими языками, включая и церковнослявянский (Анджелкович 1921, 132; Чонич 1927, 385; Трбоевич 1931, 26; Грданичкий 1963, 262). Но наибольшее внимание обращается на переводческий аспект проблемы замены богослужебного языка. Полемизируя с авторами, отстаивающими позиции церковнославянского языка и ссылающимися на обширность корпуса богослужебных текстов как на якобы непреодолимую проблему, сторонники сербизации богослужения обосновывают принцип постепенности переводческой работы и предлагают конкретные шаги. Так, М. Анджелкович выступает за безотлагательный перевод Апостола, Евангелия, Символа веры, молитвы Господней и некоторых важнейших молитв, Службы Св. Савве и другим особо чтимым сербским Святым (Анджелкович 1921, 132). Д. Чонич предлагает организовать переводческую работу в таком порядке: 1) Св. Писание Ветхого и Нового Завета; 2) Требник; 3) Часослов; 4) Служебник; 5) Октоих и Сборник церковных песнопений; 6) Минея общая и праздничная (Чонич 1927, 391).

Сторонники введения сербскославянского языка в богослужение ссылались на следующие положения:

1) Историческая оправданность сербскославянского богослужения, которая выводится из многовекового сакрального функционирования сербской редакции старославянского языка. Подчеркивается искуственность и своего рода насильственность введения русской редакции в XVIII веке и выставляется требование в свободном государстве и автокефальной Церкви снова вернуть в употребление исконно сербский сакральный язык (Вукадинович 1868, 123; Куюнджич 1887, 418; Новакович 1899, 85).

2) Частичная сохраненность сербскославянского языка в богослужебной практике и в народной традиции. Ст. Новакович свидетельствует, что «до недавнего времени в храмах сохранялось древнесербское чтение», и что «лишь новейшие поколения священников и монахов дошли до того, что им совершенно чуждо исконно сербское произношение старославянского языка». Он предлагает допустить священникам, владеющим сербскославянским языком, служить на нем (Новакович 1889, 164/165, 174, 175), что, в свою очередь, имплицитно свидетельствует об ознакомленности одной части клира того времени с эим языком.

3) Филологические аргументы. - В первой из статей, посвященных проблеме богослужебного языка, которая опубликована в новисадской «Беседе», свящ. Е. Вукадинович, предлагая возврат к сербскославянскому языку, подчеркивает его бóльшую близость и понятность современному сербскому верующему по сравнению с русскославянским (Вукадинович 1868, 121-122) . Ст. Новакович вдобавок подчеркивает его бóльшую близость к старославянскому языку канонического периода (Новакович 1889, 177). Указывая на факт, что сербскославянский язык «целыми столетиями являлся органом нашей духовной и мирской литературы», видный филолог П. Джерджич высказывает предположение, что его введение содействовало бы привлечению к вере и Церкви культурных и образованных людей (Джерджич 1936, 21-22). В своих статьях Джерджич высказал две позиции в связи с предпочтением того или иного богослужебного языка: в статье, опубликованной в 1931 г., он высказывает мнение о нереальности введения сербскославянского языка и возможной конфузии в чтении и понимании текстов на нем (Джерджич 1931, 245), а пять лет спустя активно выступает за это (Джерджич 1936, 22).

Рассмотрим и доводы ревнителей русскославянского богослужения:

1) Исторические и идеологические аргументы. – Здесь имеются в виду единство с другими славянскими Церквами, благодарность России за ее помощь сербскому народу и Церкви, а также идеология русофильства и панславизма. «Сила сербского народа, как одной из крепчайших ветвей славянского племени, лежит в его духовной общности с прочими славянскими племенами, наипаче же в неразрывном единстве его с русским народом», - пишет анонимный автор статьи в ежегоднике «Браник» за 1888 г. «А именно древний церковный язык был связующим звеном между томившимся в многовековом рабстве сербским народом и остальными славянскими братьями. Этот язык крепил его в вере и надежде. Он являлся единственной нравственной силой, которая в труднейшие годы связывала воедино духовно братские славянские народы и служила щитом против нашествия иноплеменных» (Аноним 1882, 2). Прот. С. М. Димитриевич, выступая за осторожное и частичное введение современного языка в богослужение (чтение Апостола, Евангелия, исполнение церковных песнопений в «литургии оглашенных» и произнесение некоторых мест в богослужениях требника), считал, что этому нельзя приступать «без предварительного договора с другими славянскими православными Церквами», в целях «сохранения единства» (Димитриевич 1925, 362). П. Джерджич также считает, что таким образом (использованием церковнославянского языка) подчеркивается единство с Русской Церковью (Джерджич 1931, 239).

2) Традиция функционирования в сербской среде. – Церковнославянский язык русской редакции, как указывает П. Джерджич, стал прочным достоянием Сербской Церкви, «достоянием широчайших масс верующих», и как таковой «давно вошел в кровь нашу, так что мы с трепетным чувством и любовью поем песнопения Цркви на церковнославянском языке не только в храмах, а и на любом другом месте – в семейные праздники, на свадьбах и при любых торжествах» (Джерджич 1931, 239; Джерджич 1936, 21).

3) Филологические аргументы. – Авторитетный филолог П. Джерджич указывает на выразительные возможности, терминологический потенциал церковнославянского языка и ограничения в переводе на сербский язык. В фонетическом плане этот язык уже достаточно приспослоблен к сербскому языковому чутью – звуки и звуковые комплексы произносятся приблизительно как в сербском языке, а ударение ставится по новоштокавской системе (Джерджич 1931, 230-245).

4) Литургические аргументы. – Прот. С. М. Димитриевич считает, что превосходство церковнославянского языка проявляется в том, что он «поддерживает высший, таинственный смысл богослужения». Поэтому он, допуская возможность частичного и постепенного введения сербского языка в богослужение, выступает за обязательное присутствие церковнославянского в «тайносовершительных формулах» (Димитриевич 1925, 362). А П. Джерджич указывает на то, что гармоничность богослужения и его ни с чем не сравнимая красота вытекают из единства древнего богослужебного языка и традиционного обрядового порядка (Джерджич 1936, 22).

В связи с каждым из предложенных тезисов выставлялся и ряд контраргументов. Так, противники перехода на сербское богослужение ссылаются на предположение о нарушении духовного единства с другими православными славянами (Вукадинович 1868, 121), обращают внимание на несоответствие современного языка традиционному обряду (Джерджич 1936, 22), опасаются нарушения однообразности и дисциплины в Церкви (Чонич 1927, 291) и даже раскола (Чонич 1927, 392), сетуют из-за потери «возвышенности и чарующей карсоты» богослужения (Аноним 1888, 2), указывают на превосходство церковнославянского языка в смысле его выразительных возможностей (Вукадинович 1868, 121; Джерджич 1936, 21-22), на трудности и ограничения в процессе перевода (Джерджич 1936, 22-23), и не на последнем месте, настаивают на факте, что во всех славянских Церквах, помимо Чешской, богослужение совершается на церковнославянском языке (Джерджич 1931, 238). Против предложения заменить русскославянский язык сербскославянским выставляются тезисы об одинаковой отдаленности обоих архаичных языков от современного (Аноним 1888, 2), о возможности ошибочной этимологизации слов вследствие межъязыковой омонимии и паронимии (Джерджич 1931, 238), об установлении «хаоса и беспорядка в богослужениях Церкви» (Анджелкович 1921, 132).

Подводя итоги к предложенному краткому очерку дискуссий о богослужебном языке в Сербской Церкви, мы обратим внимание читателей на то, что решение вопроса о выборе сакрального языка не всегда (по хронологическому критерию) включало три варианта (церковнославянский язык русской редакции, сербскославянский и сербский народный язык). В период с 1868 по 1889 г. активно рассматривались все три возможности, причем в Сербской Церкви в Сербии ставилась дилемма: русскославянский или сербскославянский, а в Карловацкой митрополии – русскославянский, сербскославянский или современный сербский литературный язык. В ХХ веке ни в обращениях церковным органам, ни в научных трудах больше не упоминается о возможности введения сербскославянского языка в богослужебное употребление, за исключением труда П. Джерджича из 1936 г.

Особое внимание заслуживает факт, что высшие органы Сербской Православной Церкви никогда не выступали за радикальные решения, т. е. они не одобряли полный переход на сербский язык и выход церковнославянского из употребления, и вместе с тем им была далека и позиция об исключительности и обязательности церковнославянского богослужения. Доклады митрополита загребского Дамаскина (Грданичкого) Священному Синоду и Собору (1963 г.) и соответвствующее распоряжение Синода (1964 г.) предлагают весьма умеренные решения для частичного введения в богослужебное употребление сербского языка. Сегодня сербские священники пользуются полной свободой выбора богослужебного языка, так что в некоторых храмах текст молитвословий произносится на сербском, а за клиросом поют по-славянски, в других слышится только славянский, в третьих текст молитв произносится попеременно на обоих языках под церковнославянское пение, в четвертых пытаются и петь по-сербски (для многих песнопений, преимущественно из Миней и Октоиха, все еще не существует переводов на современный язык). Предпочтение того или иного решения во многом обусловливается конкретными условиями, т. е. зависит от специфических местных особенностей и характеристик среды: так, в диаспоре и в местах с многонациональным составом населения служат преимущественно по-сербски, в духовных школах и в монастырях – преимущественно по-славянски. Выбор языка зависит и от характеристик конкретной структурной части богослужения: элементы с ярко выраженной дидактической функцией – апостольское и евангельское чтение, а также совместные моления – произносятся преимущественно на сербском языке, тогда как элементы с функцией величания, возношения хвалы – антифоны, изобразительные псалмы, тропари, кондаки, богослужебные гимны – главным образом остаются на церковнославянском языке.

Параллельное (и конкурентное) функционирование двух богослужебных языков в Сербской Церкви имеет свои положительные стороны (бóльшая понятность текста богослужения молящимся), но вместе с тем таит в себе и опасность стихийной маргинализации церковнославянского языка. Ведь в социолингвистике известно, что состояние параллельного употребления двух языков в большинстве случаев является переходным этапом к использованию лишь одного из них, причем язык, который считается более «сложным», как правило заменяется более «легким», причем в качестве критериев сложности берутся удобность для произношения (фонации), слушания и понимания (аудирования) и языкового мышления (церебрации) (Бодуэн де Куртенэ 1988, 89). Соответственно, по данным критериям сербский язык обладает несомненными преимуществами над церковнославянским, так что в перспективе вытеснение церковнославянского языка совершенно возможно.

Каково отношение современного поколения верующих, после уже сорокалетнего опыта параллельного функционирования сербского и церковнославянского языков в сербской среде, к их богослужебному использованию? В своей кандидатской диссертации, выполненной под научным руководством автора этой статьи и успешно защищенной на Кафедре славистики филологического факултьтета Белградского университета, Р. Баич представила и прокомментировала результаты статистического опроса, проведенного в 2001 году среди верующих разных возрастных и профессиональных категорий из Сербии и Черногории, Сербской Республики и сербской диаспоры (Баич 2003, 150-209). Вопросы в ее анкете были сформулированны именно с учетом аргументов, которые высказывались в дискуссиях XIX-XX века. Первый вопрос был призван выяснить, каково отношение верующих к полному пониманию текста богослужения, следовательно, какой аспект богослужения для них является важнее – информационный или эстетический. За первую возможность высказались 49,4% опрошенных, за вторую («молитва возможна и при неполном понимании») – 46,6%. Бóльшая адекватность для высказывания богословских содержаний, по мнению верующих, присуща церковнославянскому языку (60,6%), оба языка обладают таким потенциалом в одинаковой степени по мнению 32,8% респондентов, тогда как сербский язык предпочтительнее для 4,6%. Целые 73% предпочитают церковное пение на церковнославянском языке. И по критерию благозвучности церковнославянский язык пользуется бульшей популярностью среди верующих (84,4%). Подавляющее большинство опрошенных (91,6%) считают церковнославянский язык важным фактором сохранения традиции, национальной и религиозной идентичности сербского народа, а важность церковнославянского языка для сохранения единства православных славянских народов подчеркивает 63,2% респондентов. Для современного мышления тезис о святости языка, по-видимому, неприемлем (69,4%), но все же, 26% опрошенных приписывает этот атрибут церковнославянскому языку (сербскому - 1%). Лишь 11,6% респондентов считают языковой вопрос незначительным для жизни Церкви (его важность признается 69,8%, а ключевая роль – 18% опрошенных). Важность языка для повышения уровня духовной жизни среди верующих признает 51%, а 34,2% ограничивает такую роль языка на неофитскую среду. А каково отношение современных верующих к свободе выбора богослужебного языка? Любопытно, что целые 37% опрошенных критически относятся к существующей практике, высказываясь за единообразие в данном плане, тогда как 59,8% считают ее допустимой. Лишь 11,2% респондентов соглашается с тезисом о том, что позиция сектантов лучше из-за их практики совершения богослужений исключительно на современном языке.

В процессе анкетирования выяснилось также, что церковнославянский язык «в достаточной степени» понятен 37,4% опрошенных, 50,8% понимают, но «в меньшей степени, чем сербский», а лишь 11,2% «сталкиваются с большими трудностями». К нему «полностью привыкли» 69,2, % респондентов, «частично» - 26%, а лишь 4,2% «не привыкли». Какому языку сербские верующие отдают предпочтение? Большинство высказалось за комбинированные богослужения (57,8%), 20,8% за церковнославянский и 20% за сербский. О перспективе двух богослужебных языков мнения следующие: подавляющее большинство опрошенных (71,8%) считает, что оба языка – сербский и церковнославянский – останутся в богослужебном употреблении, а 24,6% думают, что церковнославянский постепенно выйдет из употребления. И, наконец, интересно проследить рекомендации верующих для проведения дальнейшей языковой политики в данной области. На вопрос о том, надо ли перевести весь корпус богослужебных книг на сербский язык, подавляющее большинство респондентов (69,2%) выбрало отрицательный ответ, вероятно, опасаясь, что это автоматически повлекло бы за собой переход на современный язык. Более приемлемым им кажется издание книг с параллельными текстами на обоих языках (78,2%.). Систематическое изучение церковнославянского языка поддерживает 47,2% респондентов.

В социолингвистике выявлена закономерность прямой обусловленности взглядов на язык от отношения к нему общественных, политических, культурных и др. авторитетов (Baker 1992, 105-110). Разумеется, в вопросе о богослужебном языке решающую роль должна сыграть Церковь с ее пастырскими и миссионерскими интересами. Однако, поскольку речь идет и об одном из основополагающих элементов национальной и культурной идентичности сербского народа, свой вклад в дальнейшее решение этого вопроса должны вносить и видные деятели и учреждения национальной культуры. Именно славистическая наука, на наш взгляд, призвана выработать основные принципы языковой политики в данной области. Ведь в новое тысячелетие мы вступили с ясным сознанием того, что радикальный отказ от традиционного богослужебного языка или его стихийное исчезновение повлекли бы за собой обнищание полноты сербской национальной культуры и сужение культурной и церковной идентичности сербского народа. Позицию славистической науки, может быть, лучшим образом сформулировал академик Д. С. Лихачев: «Убежден, что необходимо сохранить верность тому сочетанию двух близких друг другу языков (народного и богослужебного – прим. наше), которые исторически постоянно соприкасались в летописях, в посланиях Церкви и патриархов, в обращениях к народу патриархов и других иерархов Церкви, в проповедях...» (Лихачев 1999, 279). Пусть это будет и выводом наших размышлений.

ЦИТИРОВАННЫЕ ИСТОЧНИКИ

Анджелкович 1921: М. Анђелковић, Богослуђебни језик. – Весник Српске Цркве, 1921, XVII, 2.

Аноним 1988: Црквено-словенски језик и цркве у Србији. – Браник, 1888, 100.

Вуич 1940: М. Вујић, О црквеном језику. – Хришћанска мисао, 1940, VI, 1-2.

Вукадинович 1868: Е. Вукадиновић, О читаню црквено-словенског езика. – Беседа, 1868, 16.

Грданичкий 1963: Д. Грданички, О употреби српског језика у нашем богослужењу. – Гласник СПЦ, 1963, XLIV, 7.

Димитриевич 1925: С. М. Димитријевић, Наш народ и богослужење у цркви. – Весник Српске Цркве, 1925, ХХХ, 6.

Джерджич 1931: П. Ђорђић, Карактеристика савременог изговора нашег црквеног језика. – Богословље, 1931, VI, 3.

Джерджич 1936: П. Ђорђић, Напомене о богослужебном језику. – Хришћанска мисао, 1936, II, 2.

Джюрджевич 1940: Р. Ђурђевић, О црквеном језику. – Хришћанска мисао, 1940, VI, 5-6.

Катич 1921: Д. Катић, Народна црква са гледишта народних потреба. Јагодина, 1921.

Каралич 1939: П. Каралић, Питање црквеног језика. – Хришћанска мисао, 1939, V, 11-12.

Кузманович 1872: Б. Кузмановић, О томе да се књиге «српске народне» цркве преведу на српски народни језик. Предлог епархијској скупштини темишградске дијецезе и васцијеломе осталом, српском народу. Панчево, 1872.

Куюнджич 1887: Писмо Високопреосвештеном Архијепископу Београдском и Митрополиту Србије Министра Просвете и Црквених послова Мил. Кујунџића. – Просветни гласник, VIII, 11, 15.6.1887.

Новакович 1889: С. Новаковић, Језик старе српске цркве.- Хришћански весник, 1889, XI, 2.

Пеичич 1869: К. Пеичић, Побожне жеље христјанске, православном Синоду и народно-црквеном Сабору српском од 1. јунија 1869. поднешене и предложене. Панчево, 1869.

Синод 1964: Св. Арх. Синод, бр. 3480/Зап. 581 од 13. новембра 1964.

Стефанович 1969: Б. Стефановић, О најновијем покушају увођења српског језика у богослужење и неким проблемима превођења богослужбених књига. – Православна мисао, 1969, 1-2.

Трбоевич 1930: Н. М. Трбојевић, Богослужбени језик православне цркве. – Весник Српске Цркве, 1930, ХХХV, 4.

Трбоевич 1931: П. Трбојевић, О реформама црквеним. Сремска Митровица, 1931.

Чонич 1927: Народни језик у православној српској цркви. – Весник Српске Цркве, 1927, ХХХII, 3.

ЛИТЕРАТУРА

Баич 2003: Р. Бајић, Социолингвистички аспекти преференције црквенословенског / српског стандардног језика у богослужбеној употреби. Дисс. ... канд. фил. наук. Филолошки факултет Београдског универзитета, 2003.

Baker 1992: C. Baker, Attitudes and Language. Clevedon 1992.

Балашов 2001: Н. Балашов, На пути к литургическому возрождению. Москва, 2001.

Бодуэн де Куртенэ 1988: Ј. Бодуен де Куртене, Лингвистички списи. Нови Сад, 1988.

Бугарский 1996: Језик у друштву. Београд, 1996.

Вукашинович 2001: В. Вукашиновић, Литургијска обнова у ХХ веку. Београд – Нови Сад – Вршац 2001.

Каверин 1999: Н. Каверин (ред.), Богослужебный язык Русской Церкви. История. Попытки реформации. Москва, 1999.

Кончаревич 1996: К. Кончаревић, О богослужбеном језику Српске Цркве у прошлости и данас. – Научни састанак слависта у Вукове дане, Београд, 1996, св. 25/2.

Кончаревич 1997: К. Кончаревић, Расправе о богослужбеном језику у Срба (1868-1969). – Српски језик, Београд, 1997, 1-2.

Kончаревич 2000: К. Кончаревић, Пролегомена за расправу о нашем богослужбеном језику. - Богословље, Београд, 2000, XLIV (LVII), 1-2.

Кончаревич 2001: К. Кончаревић, Црквенословенски језик на размеђу миленијума: проблеми и перспективе функционисања. - Славистика, Београд, 2001, 5.

Лихачев 1999: Д. С. Лихачев, Русский язык в богослужении и в богословской мысли. В. сб.: Н. Каверин (ред.), Богослужебный язык Русской Церкви. История. Попытки реформации. Москва, 1999.

Плетнева 1994: А. И. Плетнева, К проблеме перевода богослужебных текстов на русский язык. – Журнал Московской Патриархии, Москва, 1994, 2.

Ryan and Giles 1982: E. B. Ryan, H. Giles, The Social Psychology of Language 1., Attitudes Towards Language Variation – Social and Applied Contexts. London 1982.

Слиепчевич 1991: Ђ. Слијепчевић, Историја Српске Православне Цркве, т. 2. Београд, 1991.

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Сербская редакция старославянского языка, сложившаяся в XII веке и находившаяся в богослужебном употреблении вплоть до XVIII столетия. Помимо богослужебной функции, данный язык являлся и литературно-письменным языком средневековых сербских земель. Подробнее об этом языке см.: Н. И. Толстой, История и структура славянских литературных языков. Москва 1988; H. Kuna, Redakcije staroslovenskog kao literarni jezik Srba i Hrvata. - Slovo, Zagreb, 1965, 15-16; П. Ивић, Српски народ и његов језик. Београд, 1971; Ђ. Трифуновић, Језик старе српске књижевности. В кн.: Стара српска књижевност. Основе. Београд, 1994; V. Jerković, Srpskoslovenska norma u glasovnom i morfoloљkom sistemu. – Jugoslovesnki seminar za strane slaviste, Zadar 1984, 33-34, и др.

[2] Переход к церковнославянскому языку русской редакции проводился в СПЦ сознательно и организованно, по инициативе церковной иерархии, с 1726 г. до середины XVIII века. Важнейшая роль в этом принадлежала воспитанникам знаменитого карловацкого «славянского училища» М. Суворова (1726-1731) и «славяно-латинского училища» (1733-1737) Э. Козачинского. Этот язык употребляся, в отличие от сербскославянского, лишь в богослужебной и церковно-административной сферах. – Подробнее см. в.: Н. И. Толстой, Литературный язык сербов в XVIII в. (до 1780 г.). – Славянское и блаканское языкознание. История литературных языков и письменность, Москва (АН СССР, Институт славяноведения и блаканистики), 1979; А. Младеновић, О неким питањима примања и измене рускословенског језика код Срба. – Зборник за филологију и лингвистику, Нови Сад, 1982, XХV, 2; А. Младеновић, Значај рускословенског језика за културу Срба у XVIII веку. – Југословенске земље и Русија у XVIII веку, Београд (САНУ. Научни скупови, књ. XXXII. Одељење историјских наука, књ. 8), 1986, и др.

[3] В двухтомной библиографии протоиерея Б. Цисаржа Један век периодичне штампе СПЦ (1869-1969) мы находим почти 100 единиц, так или иначе связанных с интересующей нас проблемой.

[4] Имеются в виду сербы, хорваты и словенцы, объединившиеся после Первой мировой войны в единое государство – Королевство СХС (с 1929 г. - Югославия).