Мень А. Магия, оккультизм, христианство

ОГЛАВЛЕНИЕ

ТАИНСТВЕННЫЕ ФЕНОМЕНЫ

О ПЕРЕВОПЛОЩЕНИИ

Из приложения к книге "У врат молчания"

За последние сто лет неоднократно возникали попытки построить
религиозную систему, которая включала бы в себя все или большинство
верований человечества. Таковы, например, учение Толстого, идея "религии
духа" у Радхакришнана, теософская доктрина или концепция "Розы мира" у
русского поэта и окультиста Даниила Андреева.
Эти попытки, как правило, игнорируют глубокие и принципиальные различия
между религиями, но само по себе стремление найти нечто общее в духовных
прозрениях человечества вполне оправданно. Думается, однако, что нет никакой
нужды измышлять некую искусственную "панрелигию", когда возможность
универсального синтеза уже заложена в христианстве. Будучи завершением
долгого пути богоискания, оно органически включает в себя многие духовные
ценности предшествующих ступеней религиозно-исторического процесса. И это
относится не только к Ветхому Завету, вере Израиля, но и к внебиблейскому
миру, в том числе к индийскому кругу идей. Христианство не может относиться
к этим учениям исключительно негативно. Помимо многих второстепенных черт
сходства, мы находим в индийском миросозерцании пять существенных принципов,
которые роднят его с христианским видением Бога, мира и человека. В самой
сжатой форме эти пункты могут быть выражены следующим образом:
1) Апофатизм -- учение о том, что высшая Реальность в своей последней
глубине непостижима и неопределима. Это учение было впервые ясно
провозглашено Упанишадами и нашло свое выражение в буддизме (ибо Нирвана
<...> в конечном счете есть не что иное, как обозначение Абсолюта); оно
разделяется библейской традицией (понятие о "кадош Ягве") и Отцами Церкви.
2) Отрицание высшей ценности земных благ недвусмысленно утверждается
Евангелием, хотя и не носит там столь крайней негативной формы, как в
индийских религиях.
3) Признание высокого достоинства личной аскезы в духовной жизни. Эта
сторона религиозной этики развита в опыте и учении христианских подвижников
(традиция Добротолюбия).
4) Понятие о карме, которое в самом общем виде сводится к тому, что все
действия, совершаемые человеком в земной жизни, не могут оставаться без
последствий, а влекут соответствующее воздаяние. Христиане именуют это
учение верой в нравственный миропорядок, или правду Божию (библейское
понятие "эмет").
И, наконец, 5) понятие о спасении как главной цели религии, нашедшее
столь сильное выражение в буддизме, является одним из краеугольных камней
Библии.
Невзирая на то что в Индии эти пять принципов нередко принимали весьма
далекие от христианства очертания, они тем не менее составляют прочный мост,
соединяющий восточный религиозный опыт с Евангелием.
К указанным пунктам иногда пытаются присоединить шестой -- доктрину
перевоплощения, или реинкарнации. Существуют ли для этого основания?
Действительно ли христианство может и должно принять догмат реинкарнации как
составную часть своего взгляда на посмертную судьбу человека? Таков вопрос,
которому посвящен предлагаемый очерк. Менее всего он претендует на полноту
освещения; автор намечает лишь самые общие, предварительные контуры
проблемы.
1. Аспекты теории
Теория перевоплощения не представляет собой чего-то единого. Мы
встречаем ее в трех аспектах, или формах: брахманской, буддийской и
теософской (или популярной).
1) В понимании брахманизма сансара <...> неотделима от признания
единосущия "я" с "Я" вселенским. Это учение кардинально отличается от
библейского. Последнее не только настаивает на трансцендентности Божества
(что является аксиомой в индийских религиях), но и утверждает онтологическую
нетождественность Творца и творения.
С другой стороны, Упанишады, в сущности, не говорят о перевоплощениях
личных "я", ибо личные "я" -- лишь всплески единого Атмана. Именно он, а не
кто другой, входит в мир, дробясь на индивиды, с тем чтобы в конце концов
вернуться в изначальное нерасчлененное Единство. Верховное начало, Брахман
(он же Атман), является, по словам ведантистского философа Шанкары, "вечным
зрителем того, что происходит в трех временах (настоящем, прошедшем и
будущем)".
Здесь также выявляется существенное различие между индийским и
евангельским пониманием личности. В христианстве каждая личность, хотя и не
является "частицей" Абсолюта, а только -- тварью, обладает безусловной
ценностью. Это ясно выражено в притче Христа о Пастыре, взыскующем одну
пропавшую овцу (Мф 18, 12). Для брахманизма и Бхагават-Гиты личность, в силу
ее тождества с Абсолютом, сама по себе теряет ценность.
Этим тождеством, повторяем, фактически сводится на нет сама идея
перевоплощения конкретных личных "я", ибо в космических циклах есть только
одно действующее Начало: Атман-Брахман.
2) Согласно буддийской теории, личность есть не субстанция, а лишь
известное сочетание дхарм. Такая скандха есть, строго говоря, только
обманчивый феномен. Скандхи образуют нечто подобное океанским течениям: они
несутся в безначальном бытии, и их движение определяется законом кармы.
Личности здесь нет.
Приведем <...> слова О. Розенберга о буддийской теории перевоплощения:
"Не какая-либо "душа", -- говорит он, -- переходит из одного тела в другое
или из одного мира в другой, а... один и тот же внеопытный комплекс дарм,
проявляющийся в данное время как одна личность-иллюзия, после определенного
промежутка времени проявляется в виде другой, третьей, четвертой и т.д. --
до бесконечности. Следовательно, ничего, собственно, не перерождается,
происходит не трансмиграция, а безначальная трансформация комплекса дарм,
совершается перегруппировка элементов-субстратов, наподобие того как в
калейдоскопе те же частицы группируются в новые, более или менее похожие
друг на друга фигуры".
Из этого, по словам известного буддолога А. Пятигорского, вытекает идея
"об отсутствии памяти как у конкретного живого существа (отождествляемого в
буддизме с отдельным потоком сознания) -- о "начале" психического процесса
(то есть самого себя), так и у мира живых существ -- о начале своего
существования".
Но если так, то следует признать, что с человека снимается нравственная
ответственность за предшествующие состояния потока дхарм; сохраняется лишь
неведомое простым смертным проявление слепых кармических законов. Между
индивидами, на время образованными одним и тем же потоком, нет, по сути
дела, никакой живой связи.
Типологически буддийское учение о сансаре близко к брахманскому: в
обеих версиях нет места личности, а есть лишь "воплощения" некоего
внеэмпирического целого (Брахмана-Атмана или потока чистых непроявленных
дхарм). И тут и там перед нами чисто философские гипотезы, пытающиеся
объяснить феномен человеческих судеб.
Увязать эти теории с христианским подходом к личности, посмертию и
воздаянию едва ли возможно, невзирая на то что Евангелие не дает никакой
разработанной доктрины о составе человека и его "я".
В Церкви существует несколько равноправных концепций относительно
природы человека, но единственное, что является для нее безусловным, -это
признание за личностью субстанциальной цельности и духовной ценности, ибо
она создана по образу и подобию Творца. Об этом говорят слова Христа,
относящиеся к "малым сим" и "меньшим братьям". Именно ввиду этого высокого
достоинства личности на вопрос, можно ли включить в евангельское
миросозерцание доктрину сансары в ее брахманском и буддийском вариантах, мы
вынуждены дать отрицательный ответ.
3) Но те, кто все же пытается соединить Евангелие с перевоплощением,
исходят, как правило, не из классической индийской метафизики, а из
популярного понятия о перерождении, которое было широко распространено в
Индии и оттуда заимствовано оккультными и теософскими школами XIX и XX вв.
Речь идет о неоиндуистском оккультизме, о теософии Блаватской--Безант и
антропософии Рудольфа Штейнера. Они действительно в прямом смысле исповедуют
доктрину о многократных воплощениях индивидуальной души.
Одной из характерных черт этих учений является также попытка соединить
теорию сансары с эволюционной. Они усматривают в реинкарнации восхождение
истинного "я" к высшим ступеням. "Бессмертная суть человека, -- утверждает
один из этих авторов, С. Чаттерджи, -- проявляясь на низших планах
вселенной, проходя через длинный ряд изменяющихся личностей, то мужских, то
женских, развивает в себе -- благодаря разнообразию приобретенных опытов --
два ясно различимые вида добродетелей. Все добродетели более мужественные,
более энергичные, как храбрость, смелость, развиваются во время мужских
воплощений. Добродетели более мягкие, нежные и в то же время более глубокие
и сильные -- плод женских воплощений".
Свойственная человеку приземленность духа препятствует ему вообразить
реальность каких-то иных измерений бытия, поэтому теософская теория
реинкарнации привлекает многих тем, что таинственное и трудно представимое
посмертие вводится ею в рамки привычного и осязаемого. К тому же в свете
этой доктрины тайны жизни якобы становятся объяснимыми и понятными. "Мрак
неизвестности, -- утверждает Леон Дени, -- рассеивается перед доктриной о
многочисленных существованиях. Существа, которые отличаются от других своей
интеллектуальной силой или добродетелями, более жили, более работали,
приобрели более опыта, более глубокие свойства и познания". Особенно
соблазнительна простота, с какой тут решается вопрос о причинах страданий и
одаренности. Легко может показаться, что адепт учения о реинкарнации получил
в руки ключ от всех загадок бытия. И поэтому справедливо замечание Бердяева,
считавшего, что "популярность теософии и антропософии связана именно с
учением о перевоплощении".
Отсюда понятно, почему все учители "тайноведения" делают особое
ударение на реинкарнации. Сквозь ее призму рассматривается и история духа, и
само мироздание. Так, антропософия распространяет перевоплощение на
планетарную эволюцию: перевоплощаются уже не только люди, но и все живые
существа, и земля, и луна, и солнце.
Если принять такую универсальность реинкарнации, то следовало бы
ожидать, что это учение исповедуют приверженцы многих или, по крайней мере,
основных религий. Для теософов это особенно важный аргумент, так как они
учат о единой истине, содержащейся во всех верованиях мира. "Идея Кармы и
Перевоплощения, -- говорят они, -- составляет основу морали во всех древних
св. писаниях Востока". Поэтому необходимо подробнее остановиться на этом
утверждении и проверить, насколько оно соответствует действительности.
2. Реинкарнация и религии мира
Известный теософский писатель Эдуард Шюре в своей книге "Великие
посвященные" проводит ту мысль, что все основатели религий были
провозвестниками одной и той же истины. Более того, нередко можно слышать
утверждение, будто Моисей и Кришна, Будда и Христос являются "аватарами",
воплощениями единого духовного существа. "Тот, кто есть Кришна, в то же
время -- и Шива, и Божественная Мать, и Христос, и Аллах" (Провозвестие
Рамакришны).
Встанем на эту точку зрения, сколь бы спорной она ни представлялась.
Приняв ее, естественно было бы ожидать, что в таком кардинальном вопросе,
как посмертная участь человека, религиозные вожди и учения являют
единодушие. Пусть с разными оттенками и с разной степенью приближения, они
должны были бы учить о реинкарнации или хотя бы содержать прямые намеки на
нее. Так, например, истина монотеизма, открытая в Ветхом Завете, в той или
иной степени брезжила и в других религиях цивилизованных и "примитивных"
народов.
Но теория перевоплощения находится в совершенно ином положении. Религии
Шумера, Египта, Вавилона, Хетты, Ассирии, Финикии, Ханаана, Ирана, Рима и
Китая ничего не знают о реинкарнации. Мы слышим о райской стране египтян
Ялу, об обителях умерших: Куре, Шеоле, Аиде, Елисейских полях, но о
перевоплощении или хотя бы о возможности его древние тексты этих народов не
говорят ни слова.
Это, разумеется, не могло не смущать теософов и побуждало их тщательно
выискивать в древних учениях хотя бы малейший намек на свою излюбленную
теорию. Результаты их поисков оказались поистине ничтожными. Так, они
ссылаются на слова Геродота, считавшего Египет родиной доктрины
метемпсихоза. Однако египтологи установили, что Геродот ошибочно истолковал
некоторые египетские тексты. В 76--88-й главах Книги Мертвых упоминается о
том, что душа во время своих загробных скитаний превращается в различных
животных: барана, крокодила, ястреба. Но указанные существа в глазах египтян
были воплощениями богов, и превращение в них людей есть не инкарнация, а
обожествление, вхождение в блаженную жизнь. Таким образом, как говорит
Ланге, "мы ни в коем случае не должны видеть в этом странствия души". Среди
многочисленных памятников религиозной письменности Египта, касающихся
посмертия, мы не находим ни одного указания на веру в переселение душ. Всюду
говорится лишь о загробном мире, о суде над душой и о ее странствиях в
потусторонних обителях. Более того, египтяне связывали бессмертную часть
человека с ее материальной оболочкой -- отсюда мумификация,
статуэтки-двойники и особенно тщательная забота о гробницах. Все это было бы
бессмысленно при вере в перевоплощение.
Кроме египетской религии пытались найти учение о реинкарнации и в
Ветхом Завете. Полагали, что о нем свидетельствует несколько мест Библии.
Так, Бог, посылая на проповедь пророка Иеремию, говорит ему:
Прежде, нежели Я образовал тебя во чреве,
Я познал тебя (то есть возлюбил, избрал для себя -- А. М.),
И прежде, нежели ты вышел из утробы,
Я освятил тебя (то есть сделал посвященным Богу -- А. М.).
Иер 1, 5.
Но, как явствует из текста, речь здесь идет вовсе не о перевоплощении,
а о божественном предведении: Бог предназначил Иеремию к служению еще до
того, как тот родился.
В псалме 89 мы читаем:
Ты возвращаешь человека в тление
и говоришь: возвратитесь, сыны человеческие!
В этом также усматривали намек на реинкарнацию. На самом же деле
приведенные слова лишь перифраз другого библейского изречения (Быт 3, 19),
касающегося смертности человека, который, умирая, "возвращается в землю".
Далее, в книге пророка Малахии есть такие слова Божии: "Вот Я пошлю к
вам Илию пророка перед наступлением дня Господня, великого и страшного" (Мал
4, 5). Однако и здесь напрасно видят указание на перевоплощение. Из Библии
явствует, что в Израиле существовала вера в то, что пророк Илия не умирал, а
был взят Богом с земли. О вторичном явлении пророка перед Судным днем и
говорит текст пророка Малахии.
Итак, все усилия найти в Ветхом Завете учение о реинкарнации оказались
тщетными. Нет его и в ортодоксальном иудействе послехристианского периода.
Так, в Талмуде развивается учение, близкое к мнению Отцов Церкви,
относительно того, что вплоть до всеобщего воскресения сохраняется некая
связь души с элементами распавшегося тела.
Сложнее обстоит дело с греческой религией. В отличие от верований
Китая, Рима и Передней Азии, она действительно в некоторые периоды и в
некоторых школах признавала метемпсихоз. Но, как справедливо подчеркивал С.
Франк, вера в переселение душ среди греков "была всегда лишь случайным и
исключительным явлением".
В ахейскую и гомеровскую эпохи мы не обнаруживаем еще никаких следов
учения о метемпсихозе и даже вообще о воздаянии; посмертная судьба человека
не связывается с его поступками. Царям и героям сооружают гробницы, полагая,
что участь могучих и смелых после смерти будет более счастливой. Постепенно
появляется представление о блаженной стране, где живут "герои", избегшие
преисподней. Но для большинства людей единственным концом оставалось
пребывание в царстве Аида, откуда нет возврата.
Около VI в. до н. э. в Греции распространяется экстатический культ
Диониса, в котором впервые явственно звучит мотив бессмертия души. Теософия
Орфической секты питалась духом и идеями дионисизма, и в ней уже вполне
недвусмысленно принимается метемпсихоз. Орфизм развивается в учение
Пифагора, которое давно поражало исследователей сходством с индийскими
учениями. Пифагор проповедует "неубиение живых существ", тело именует
гробницей, "вспоминает" свои прежние жизни, как Будда, современником
которого он был. Существовали легенды, согласно которым Пифагор побывал на
Востоке и принес оттуда свое учение. В связи с этим нередко высказывалось
предположение, что метемпсихоз пифагорейцев есть прямое заимствование из
Индии.
Вне всякого сомнения, Платон склонялся к метемпсихозу под влиянием
пифагорейской теософии. Но уже Аристотель отказался от идеи переселения душ,
и после него она надолго исчезает из греческого мышления. Только тогда,
когда началось прямое проникновение восточных религий на Запад, когда
буддийские миссионеры пришли в Афины (III в. до н. э.), доктрина
реинкарнации вновь появляется на свет, на этот раз уже в теософии гностиков.
Один из основателей этого учения, Аполлоний Тианский (I в. н. э.),
путешествовал в Индию и беседовал с брахманами.
Но и в эту эпоху, как и в классическую, доктрина метемпсихоза не
получила большого влияния в античном мире и редко выходила за пределы узких
философских кругов.
* * *
Для теософии было в высшей степени важным найти указания на
реинкарнацию в Евангелии. Единственным местом в нем, которое, на первый
взгляд, может быть истолковано в этом смысле, являются слова Христа об
Иоанне Крестителе: "Если хотите принять, он есть Илия, которому должно
прийти" (Мф 11, 14).
Но, во-первых, как мы говорили, Библия разумеет здесь не реинкарнацию
Илии, а явление неумиравшего пророка. Во-вторых, сам Иоанн отрицал свое
тождество с Илией (Ин 1, 21). В-третьих, приведенные выше слова Христа имеют
совершенно иной смысл: согласно пророчествам, пришествие Мессии должно быть
предварено появлением пророка Илии, призванного помазать Избавителя на
служение. Этот аргумент книжники выставляли против мессианского достоинства
Иисуса. Поэтому Христос и указывает на Крестителя-Предтечу как на пророка,
выполнившего миссию Илии. Кроме этих слов, в Евангелии нет больше ни одного
изречения, которое могло бы дать повод к истолкованию в духе учения
реинкарнации.
Теософия признает Христа великим учителем человечества. Но она не может
объяснить, почему в таком случае Он не только ничего не говорил о
странствиях душ, но и указывал на единичный характер жизни каждого человека
на земле (ср.: Лк 16, 19). Для теософов так и остается непостижимой
загадкой, как могло Евангелие умолчать о перевоплощении. Апостол Павел,
например, говорит о трансформации цельного человеческого существа в конце
мировой истории, но не о метемпсихозе. Он учит не о смене тел, но об
изменении самой природы тела: "Сеется тело душевное, восстает тело духовное"
(1 Кор 15, 44). А в Послании к евреям прямо сказано, что "человекам положено
однажды умереть" (Евр 9, 27).
Один из первых христианских богословов Афинагор (II в.), продолжая
библейскую традицию, решительно отклоняет платоновско-спиритуальную
антропологию. Для него человек -- это не только "душа", но -- целостное
существо, в состав которого входит и телесная природа. Залогом бытия
человека в вечности он считает не бессмертие лишь души, а воскресение, то
есть возрождение человека как многопланового создания. "Если нет
воскресения, -- говорит он, -- то не останется природа человеков как
человеков". Разумеется, будущее тело Афинагор не представляет как точное
повторение тленного тела. Оно соответствует особому просветленному состоянию
материи: это -- "сома пневматикон", тело духовное, по терминологии апостола
Павла. Естественно, что учение о восхождении человека в вечность
несовместимо с теорией метемпсихоза, которая решительно отделяет телесную
природу человека от духовной.
Теософия ссылается на учителя Церкви Оригена для доказательства того,
что в первые века своей истории христианство принимало идею реинкарнации. Но
на самом деле Ориген высказывал лишь предположение о том, что до рождения
души предсуществуют в высших сферах. Это мнение Ориген не считал
догматическим и выдвигал его лишь как частную гипотезу. Как бы ни оценивать
подобную гипотезу, ее нельзя отождествлять с метемпсихозом, против которого
Ориген высказывался довольно ясно.
Это неприятие реинкарнации, вытекающее из христианского видения
целостного человека, было свойственно и всему святоотеческому богословию
эпохи Вселенских Соборов. Так, св. Григорий Богослов мнение о том, "будто бы
душа постоянно меняет разные тела, каждое сообразно прежней жизни", считал
"пустой книжной забавой".
И в заключение остается добавить, что и последняя по времени мировая
религия, Ислам, так же как и христианство, не признает теории переселения
душ.
Таким образом, мы убеждаемся в том, что среди "исторических" религий
(если не считать некоторых частных направлений греческой мысли) доктрина
реинкарнации исповедуется только религиями Индии.
Но и в Индии она заявила о себе сравнительно поздно и далеко не сразу
стала всеобщей. Ее не было у древних арьев, по воззрениям которых души
праведных попадали в светлые обители богов. Ранневедическая религия знала о
загробном возмездии за грехи. "Мы слышим, -- говорит Радхакришнан, -- о
Варуне, низвергающем грешника в мрачную бездну, откуда нет возврата".
Появление среди индо-арьев учения о сансаре можно приурочить ко времени
между XV и IX вв. до н. э., т.е. к столетиям, отделявшим Риг-Веду от ранних
Упанишад. Первое упоминание о сансаре, как уже было отмечено, мы находим в
Брихадараньяке (III, 2, 13; IV, 4, 5). С тех пор эта доктрина настолько
укоренилась в индийском мышлении, что стала его неотъемлемой чертой. Даже
Будда не смог отказаться от нее, несмотря на то что она вступала в некоторое
противоречие с его собственным учением. Отрицая устойчивое "я", он тем не
менее сделал уступку идее сансары, допустив кармическое перерождение потоков
дхарм.
Откуда же пришло к индо-арьям учение о перевоплощении?
Существует предположение, что оно было заимствовано ими у доарийского
населения Индии. Вполне возможно, что у дравидских племен оно сохранилось с
первобытных времен. Это косвенно подтверждается тем, что в примитивных
культах вера в перевоплощение встречается гораздо чаще, чем среди
"исторических религий". Наиболее яркую форму она имеет у австралийцев,
этнически родственных коренным обитателям Индостана.
* * *
Весьма вероятно, что на возникновение этого верования у первобытных
племен повлияло сходство между потомками и предками. Особенно должны были
поражать воображение древнего человека общие черты у родственников в третьем
колене. Рождение человека, разительно похожего на умершего деда, невольно
могло приводить к мысли, что в новорожденного перевоплотился усопший. Так, в
африканском племени Иоруба родившегося ребенка было принято встречать
словами: "Ты вернулся!"
Другим источником верования в переселение душ мог быть тотемизм, т.е.
понятие о мистической связи племени с животным-предком. У некоторых
австралийских кланов существовало поверье, будто их члены -- воплощение
тотемистических предков. Считалось также, что тотем может воплощаться в
священных животных. Обладая острым чувством одухотворенности природы,
первобытные люди плохо осознавали качественное различие между духом человека
и психикой животного. Это питало веру в оборотней и вело к
беспрепятственному перенесению человеческого "я" в звериную оболочку.
Тотемизм и анимизм, однако, несут в себе еще только зародыши теории
реинкарнации. Как подчеркивал С. Франк, существует принципиальная разница
между этими верованиями и теорией сансары. Вера в возможность для человека
перевоплотиться в другое существо еще не тождественна учению о переселении
душ в строгом смысле слова. "Под ним, -- говорит Франк, -- разумеется вера,
что нормальной и необходимой формой посмертного существования души является
ее переход в другое живое тело -- в тело другого человека, животного или
растения, вера в странствование, "блуждание" (таков смысл индусского слова
"сансара") души -- от одной телесной смерти к другой через разные
органические тела. Такого рода вера составляет в истории религиозных
представлений скорее исключение, чем общее правило".
Действительно, даже в своей зачаточной форме вера в реинкарнацию носит
весьма ограниченный, местный характер: в самой Австралии, где она наиболее
распространена, она является всеобщей. А у полинезийцев, ведда, бушменов,
пигмеев Африки, почти у всех индейцев и многих других народов, сохранивших
черты первобытной культуры -- она отсутствует. Нередко, когда старые
исследователи утверждали, будто они обнаружили эту веру у того или иного
племени, потом оказывалось, что они были введены в заблуждение
тотемистическими мифами, неверно истолкованными.
Подведем теперь окончательный итог. Учение о реинкарнации свойственно
некоторым "первобытным" племенам (в зачаточной форме), индийцам и
дионисическо-орфической традиции Греции. Всем же остальным национальным и
мировым религиям, возвышенность и истинность которых теософия не отрицает,
это представление чуждо. Здесь есть над чем задуматься. Как могло случиться,
что тысячелетние верования, жрецы, учители и пророки человечества могли
отрицать реинкарнацию, если бы она являлась всеобщим и непреложным законом
человеческого бытия?
Не получив опоры в мировом религиозном сознании, сторонники доктрины
ссылаются на другой аргумент: на таинственные явления и загадки жизни,
которые, по их мнению, могут быть объяснены якобы только с позиции их
теории.
3. Загадки жизни и личности
Мы не собираемся здесь "опровергать" гипотезу реинкарнации. К каким бы
рациональным доволам ни прибегали ее сторонники, она все же принадлежит к
области веры, где рационалистические доказательства неуместны, а
опровержения бесплодны. Наша задача -- лишь показать, что в религиозном
сознании, отличном от индийского и теософского, имеется совершенно иная
интерпретация тех фактов, которые выдвигаются для доказательства
реинкарнации, и отметить те принципы христианства, которые не позволяют
включить в него доктрину перевоплощения.
Обратимся теперь к самим фактам.
1) Будда, Пифагор, Рамакришна и другие имели, как говорят, способность
вспоминать свои прежние жизни. Но это легко объяснить тем, что они (пусть и
по-разному) верили в перевоплощение. В глубинах подсознания человека, как
показал Юнг, скрыта своего рода "коллективная память" многих поколений.
Люди, отличающиеся особо напряженной духовной жизнью, могут оказаться
способными проникать в эту сферу "родовой памяти", могут выходить далеко за
пределы своего личностного сознания и в свете собственных убеждений
истолковывать это как воспоминание о "прежних жизнях". Наличие "коллективной
памяти" вполне подтверждается учением о духовном единстве человечества как
"целокупного Адама".
2) Перевоплощение, утверждают теософы, придает эволюции "благой смысл",
ведь большинство людей не успевает полностью реализовать свои возможности;
только перевоплощение дает простор для разнообразной деятельности на
протяжении многих жизней.
Здесь, между прочим, обнаруживается еще одно отличие теософии от
классических индийских религий. Для последних сансара есть зло, она
продолжает то бытие, которое следует угасить; для теософии же и антропософии
переселение душ -- это, напротив, эволюционный, "прогрессивный" принцип,
содействующий самоискуплению человечества. Эта эволюционистская черта,
чуждая пессимизму Будды и брахманов, возникла под прямым воздействием
дарвинизма и западной веры в прогресс.
Но если человечество уже десятки тысяч лет развивается, перевоплощаясь,
то оно давно должно было бы взойти на большую духовную высоту. Между тем
трудно согласиться с тем, что такой прогресс имел место. Даже "техническая
революция" есть локальное явление, занимающее ничтожно малый отрезок времени
во всеобщей истории: двести-триста лет на фоне пятидесяти тысяч лет. (Причем
интересно, что этот прогресс происходил как раз не в тех странах, где верили
в перевоплощение).
Приверженцы реинкарнации отрицают возможность того, что раскрытие
богатств человеческого духа может протекать в иных мирах, хотя существование
таких миров признают. Возникает вопрос: какие же основания не верить в
возможность развития духа за пределами земного плана жизни? Не должен ли
именно там открыться новый простор для совершенствования? "Существование
человека в этом плане мира, -- справедливо говорит Бердяев, -- есть лишь
момент его духовного пути... Популярное учение об одноплановом
перевоплощении, в сущности, остается в этом времени, которое мыслится
бесконечным и не знает выхода в вечность".
3) Человек, согласно теософскому учению, страдает из-за последствий
своей кармы: грехи, совершенные в предшествующих инкарнациях, отражаются на
последующих. Такой взгляд примиряет человека с любым страданием и с любой
несправедливостью. Но если принять его, то становится ясным, что кармический
закон лишает человека свободы и, следовательно, нравственной
ответственности. Личность может сознавать, что несет последствия своих
ошибок, или же, по принципу "солидарности", -- свою причастность к "грехам
отцов", но если обычные люди не помнят о своих прежних инкарнациях, то они
не могут сознательно отвечать за поступки существ, о которых ничего не
знают. "Что хорошего, сударь, было бы, -- говорил Лейбниц, -- если бы вы
стали китайским императором, при условии, что вы забудете, кем вы были?
Разве это было бы не то же самое, как если бы Бог в момент, когда уничтожил
вас, создал в Китае императора?" Иными словами, даже если и признать
перевоплощение, то отсутствие памяти о прежних жизнях наглухо отделяет
человека от его предыдущей жизни и тем самым снимает с него ответственность
за нее. И таким образом человек превращается из свободного существа в слепую
игрушку закона.
Библия не только отвергает такое понимание судьбы человека, но и не
позволяет видеть в его страданиях обязательно "кару". Именно об этом говорит
книга Иова, которая вся посвящена теме страдания и возмездия.
Теория перевоплощения упрощает эту проблему, заключая трагичность бытия
в рамки рационально понятой схемы. Перевоплощенец не может вместе с Иовом
восстать против зла, а будет скорее на тсороне его друзей, которые упорно
настаивали на том, что бедствия всегда есть лишь наказание за грех.
Человек, по учению христианства, приходит в падший мир, мир, который
"во зле лежит", и приходит как активно действующее существо, участник борьбы
добра и зла. Даже реальность высшего Промысла не парализует его свободы.
Трагичность несовершенного мира есть та среда, в которой выявляется и
призвано возрастать духовное начало человека. Говоря о Промысле, современный
христианский философ, Р. Гуардини, пишет: "Цепь вещей, событий и требований
смыкается вокруг тебя и на тебя смотрит. Смотрит на тебя "оно" -- положение,
-- да нет же: это совсем не "оно", а Он!.. Ни в чем не старайся себя
уговорить, оставайся правдивым, но будь пробужденным, прислушивайся, и в
один прекрасный день тебе станет ясно: это Он смотрит на тебя, к тебе
обращается и ждет твоего ответа. И теперь ты вступаешь живым в это единство
и действуешь на этом основании вследствие того обращения к тебе и того
ожидания твоего ответа. Вот это и есть Промысл. Тут уже ты не только
думаешь, но и действуешь. Тут открытость и готовность... Это значит, что
Промысл -- не готовый заведенный механизм; он совершается творчески, из
новизны свободы Божией, но "также" и из новизны нашей маленькой человеческой
свободы". Другой современный христианский писатель, касаясь рассказа Ивана
Карамазова о том, как помещик затравил собаками мальчика, говорит, что от
Ивана ускользнуло самое важное: все это событие происходило среди людей и
осуществлялось волей многих людей, которые знали, что они должны делать и
чего не должны; но они или оставались пассивными, или же приняли участие в
злом деле.
Свобода -- нелегкий дар, ее даже называли даром страшным. Но без нее
невозможно осуществление подлинного человека.
4) Выдвигают еще один аргумент как доказательство реальности
переселения душ. "Нельзя сказать, -- писал Р. Штейнер, -- что различия людей
в духовном отношении происходят только от различия окружающей их обстановки,
их воспитания и т.д. Вовсе нет; ибо два человека развиваются в одинаковых
условиях среды и воспитания и т.д. совершенно различным образом. Поэтому
необходимо признать, что они вступили на жизненный путь с совершенно
различными задатками".
Действительно, казалось бы, чем если не перевоплощением объяснить
раннюю одаренность таких, скажем, людей, как Паскаль или Моцарт? Тем не
менее вывод этот не столь безусловен, как представляется на первый взгляд.
Неравномерность дарований среди людей очевидна, однако она в
значительной степени может быть объяснена без помощт реинкарнации, в свете
того, что нам известно о комбинациях генов и других биологических факторах
наследственности. Это, впрочем, внешняя, чисто природная сторона дела.
Неравномерность даров и способностей имеет духовный смысл. Именно благодаря
ей становится возможной тесная органическая солидарность и взаимосвязь между
людьми. В живом организме специализация, взаимодополняемость и координация
частей и функций есть признак высокоразвитой структуры. Человечество не
только как идея, но и как реальность есть организм. Нет человека, который
мог бы быть абсолютно независимым от единого Адама. Это, в частности,
подтверждается теми случаями, когда дети, вскормленные животными, вырастали
вне общества: даже после своего возвращения к людям полноценными они не
могли уже стать.
От самого рождения своего люди нуждаются друг в друге, нуждаются в тех,
кто производит их на свет, воспитывает, учит, оказывает то или иное влияние,
доставляет радость, приобщает к своему опыту. Даже те, кто, казалось бы,
сами ничего не могут дать другим (например, тяжелобольные), имеют свою
миссию в мире, так как нужны тем, кто о них заботится.
Разумеется, внутри этого всечеловеческого организма отношения могут
носить аномальный характер. Но это есть лишь болезнь организма, а не его
естественная природа. Задача религии и нравственности как раз и заключается
в том, чтобы бороться с этими искажениями первозданного облика человечества.
Поэтому когда мы сталкиваемся с фактом неравномерности и разнообразия
талантов, совершенно излишне объяснять его перевоплощением. К тому же, если
предположить, что задатки ребенка есть наследие минувших жизней, то
неизбежно встанет вопрос: как же появились те или иные задатки у первых
человеческих существ на земле? Ведь они не могли быть совершенно идентичными
во всех отношениях: точных повторений природа не знает. А раз
неравномерность существовала с самого начала, то, следовательно, причины ее
нужно искать не в процессе перерождений.
5) Говорят, что на перевоплощение указывает смутное ощущение,
возникающее иногда у людей, будто место или ситуация, в которых они
оказались, были уже знакомы им прежде. Но это явление психологи объясняют
особым ассоциативным процессом, при котором одна напоминающая о прошлом
деталь способна вызвать комплекс воспоминаний, создающих иллюзию, будто мы
уже однажды были в этой обстановке. С другой стороны, это явление
"объясняется тем, что человеческий дух, отражающийся сейчас на земном
сознании человека, живет вне времени и пространства и потому может как
вспоминать бывшее, так и предвидеть будущее, ибо все земное, как бывшее, так
и будущее, есть в то же время и единый мир настоящего, т.е. вечного. И
поэтому очень часто в жизни у человека обостряется "память будущего", т.е.
он во сне или даже наяву, сознательно или чаще всего бессознательно
запоминает будущее и потом, конечно, легко "вспоминает" его (арх. Иоанн
Шаховской).
6) Указывают на то, что гипнотические эксперименты могут обнаруживать в
человеке как бы вторую, а иногда и третью, четвертую личность. Однако этот
факт может быть объяснен телепатией, которую защитник идеи перевоплощения
Рамачарака определяет как "получение каким-нибудь лицом, сознательно или
бессознательно, колебаний или волн мысли, посылвемых, сознательно или
бессознательно, умами других людей".
7) Современные буддисты ссылаются на физический закон сохранения как на
доказательство перевоплощения. Но, во-первых, если принять эту аналогию,
переход человеческого духа из одной формы бытия в другую совсем не
обязательно должен означать новое воплощение на земле. А во-вторых,
указанный закон действует в уже сотворенном мире; сам же творческий акт
стоит за пределом тварных законов, он сверхрационален и неподведомствен
научному знанию. Поэтому, какую бы из христианских теорий происхождения души
мы ни приняли, сам момент создания неразрушимого человеческого "я" выпадает
из общего естественного процесса, и аналогии из физического мира к нему
неприложимы.
Таким образом, мы видим, что аргументы, приводимые апологетами
реинкарнации, далеко не носят обязательного характера и предполагают уже
наличие веры в переселение душ. Нам остается лишь показать, как эта вера
соотносится с христианским Откровением.
4. Идея реинкарнации и христианство
Христианство противостоит как антиперсонализму, свойственному Индии,
так и крайнему "индивидуализму" одинокого замкнутого "эго". Евангелие
парадоксально соединяет, казалось бы, несовместимое: "я" и целое. Говоря о
бесконечной ценности каждой души, Христос в то же время сравнивает своих
последователей с ветвями одной виноградной лозы. Существенное единство душ в
Антропосе-Адаме не обезличивает человека. Он создан по образу и подобию
Божию; и как в Божестве единая Сущность сопряжена с реальностью
Лиц-ипостасей, так и целостность Антропоса не поглощает его малые
"ипостаси". Связующим звеном этой двойственной (личностно-целостной) природы
Антропоса является любовь. Евангельское учение о любви к ближнему "как к
самому себе" есть указание пути к расширению границ личности до вселенского
охвата. Любовь уничтожает изолированность "я". Когда Исаак Сирианин говорит
о "великой жалости", пронизывающей душу, болезнующую за всю тварь, за
бессловесных и даже демонов, он свидетельствует об этой изумительной
открытости к миру, которую приносит евангельская любовь. Подобное же
"выхождение из себя" неотделимо и от чувства ответственности за других: за
минувшие поколения, за все человечество. Об этом чувстве хорошо умел
говорить Достоевский.
Тот, Кто взял на Себя грехи всего мира, был Живым Воплощением этого
идеала любви.
* * *
Таким образом, христианство может принять в теории реинкарнации лишь
мысль о глубокой связи, существующей между личными "я". Но оно раскрывает
эту таинственную связь через таинство евангельской любви. В ней, по словам
христианского философа Б. Вышеславцева, "взаимопроникновение душ несомненно
существует, но оно не есть "перевоплощение" одной индивидуальности в другую,
которое просто невозможно, ибо индивидуальность есть эта индивидуальность, а
не другая. Оно есть нечто гораздо более чудесное, именно жизнь и действие
одной индивидуальности в другой и через другую в силу взаимной проницаемости
духов".
Не менее важна и другая сторона проблемы. Учение о перевоплощении
вытекает из философии крайнего спиритуализма, свойственного Индии и
платоновской традиции. Для этого воззрения материя есть зло. тело -гробница
или тюрьма, а подлинную ценность имеет лишь дух.
Между тем христианство есть религия Воплощения и Воскресения.
Пасхальный рассказ Евангелия свидетельствует об этом с необычайной силой:
Богочеловек, победитель смерти, явившись ученикам, показывает им, что Он --
не дух, и в знак этого садится с ними за трапезу. В Его прославленном теле,
уже не подверженном распаду, одухотворяется и обретает нетленную красоту
сама материя.
"Чаю врскресения мертвых и жизни будущего века" -- таково исповедание
Церкви, которое говорит не о спасении от мира, а о спасении, освящении,
просветлении Вселенной. "Я поклоняюсь материи, -- дерзновенно говорит св.
Иоанн Дамаскин, -- через которую совершилось мое спасение, чту же ее не как
Бога, но как полную божественного действия и благодати".
Здесь проходит водораздел между христианством и спиритуализмом.
"Христианская культура построена прежде всего на признании святости плоти,
святости природы, святости космоса (обожение плоти). Религии Индии имеют
другую систему ценностей, чем христианство, это не ценность воплощения,
преображения и воскресения, "победы над смертью", а противоположные
ценности: развоплощения, отрешения от плоти, приятия смерти как угасания"
(Б. Вышеславцев).
Несовершенство, распад, дисгармония есть лишь временное состояние
твари. Оно будет, согласно библейской эсхатологии, преодолено новым
творческим актом, когда явятся "новое небо и новая земля".
Смерть, которая все еще царит в мире, не может остановить самый принцип
телесности, некую "форму" каждой индивидуальности. Эту форму апостол Павел
называл "телом духовным". Свободное от тления, оно получит новую полноту
бытия в исцеленной материи Воскресения.
Индийское мышление рассматривает мир как бесцельное кипение, тяжкий
сон, иллюзию духа. Поэтому оно допускает, что дух проходит через множество
жизней, оставаясь чуждым миру. Для христианства же человек целен, его
личность создана в синтезе духа и плоти. В этом синтезе осуществляется и
теснейшая связь человека со Вселенной, которая не позволяет видеть в нем
лишь скитальца в лабиринтах материи.
По учению Нового Завета, восхождение человека к высшей ступени
"теозиса", обожения, станет в то же время и обновлением природного мира.
Поднимаясь к Царству Божию, человек увлекает за собой мир, который так же,
как и Адам, есть создание Творца.
То, что мы переживаем, созерцая красоту и стройность мироздания,
указывает на священную тайну, пронизывающую плоть, материю. По словам
апостола Павла, "вся тварь" томится, ожидая грядущего космического
свершения. Следовательно, и в природных началах есть, как и в человеке,
нечто уготованное для вечности.
Тем, чей пытливый взор хочет проникнуть в тайны Грядущего, остается
простор для размышлений над характером связи между смертным эмпирическим
телом и "телом просветленным"; но главным для нас является то, что "Первенец
из мертвых" утвердил живую преемственность "ветхого" и преображенного,
открыл перед нами реальность бессмертия не только духа, но и всей целостной
личности человека, соединяющего в себе различные измерения бытия.