Леманн А. Иллюстрированная история суеверий и волшебства

ОГЛАВЛЕНИЕ

ОТДЕЛ III. Современный спиритизм и оккультизм

Цельнер и четырехмерные существа

ПСИХОГРАФИЯ, ИЛИ НЕПОСРЕДСТВЕННОЕ ПИСЬМО

В истории спиритизма Фридрих Цельнер ,(род. 1834г., ум. 1882 г.), профессор астрофизики в Лейпциге, занимает сходное положение с Вильямом Круксом. То, чему исследования этих двух людей обязаны своим значением, заключается не в новизне наблюдаемых явлений, так как те же явления уже намного раньше были в большей или меньшей степени известны спиритам. Но все прежние известия об этих явлениях исходили почти исключительно от профанов, от мужчин или женщин, которые были лишены научного образования и относительно которых никогда не имелось доказательства того, что они обладали достаточным навыком в наблюдении и экспериментировании. Естественно, что сообщения эти, совершенно противоречившие законам природы, принимались с большим недоверием, особенно в ученом мире. Иной вид приняло дело, когда в защиту подлинности таких явлений выступали после долгих опытов два столь выдающихся экспериментатора, какими были, по всеобщему признанию, Крукс и Цельнер. Их сообщения нельзя было без дальних слов объявить за продукт фантазии. Или наблюдаемые явления действительно должны были иметь место или надо было показать, каким образом эти знаменитые исследователи могли впасть в ошибку при данных условиях. Значение их защиты спиритизма всего яснее видно из того, что, с одной стороны, его приверженцы постоянно указывают своим противникам на авторитет этих ученых, с другой же — именно их участие послужило поводом к подробным и интересным изысканиям относительно того, при каких условиях и в каком объеме, вообще, можно полагаться на наблюдения и рассказы других. Поэтому научный авторитет Крукса и Цельнера имел как для спиритов, так и для их противников большое значение, чем тысяча однородных показаний, сделанных другими лицами. По этой причине и при рассмотрении явлений, уже задолго до них наблюдавшихся другими, для них особенно интересны результаты, к которым пришли эти исследователи.
Опыты Цельнера были произведены сообща с американским медиумом Генри Слэдом и касались преимущественно двоякого рода явлений: «непосредственного письма» и «проницаемости материи». Здесь мы ближе рассмотрим каждую из этих групп в связи со своеобразной теорией, выставленной Цельнером для объяснения соответствующих явлений.
«Непосредственное», или «психическое письмо» впервые было открыто лиф-ляндским бароном Людвигом фон Гюльденштуббе вместе с его сестрой Юлией. Он издал отчет о своих опытах под заглавием «Позитивная и экспериментальная пневматология» (Pneumatologie positive et experimentale. Париж, 1857). Из этой книги можно видеть, что автор был, вероятно, необыкновенно хорошим медиумом, так как он получал известные результаты даже и при таких условиях, когда другому медиуму едва ли удалось бы что-либо сделать. Он начал с того, что положил бумагу и карандаши в запертую шкатулку, ключ от которой он постоянно носил с собой. От времени до времени он осматривал бумагу. По прошествии двенадцати дней на ней впервые показались какие-то мистические знаки. При позднейшем же наблюдении, открыв шкатулку, он явственно видел, как письмо как бы зарождается на бумаге без всякого участия карандаша. С этого времени он совершенно устранил карандаш и постепенно получил тысячи психограмм просто тем, что клал кусок белой бумаги на стол в своей комнате или на подножие какой-нибудь статуи в общественном здании, на надгробные памятники в церквах или на кладбищах. Такого рода факты
имели место в античной зале Лувра, в соборе Сэн Дени, в британском музее, в Вестминстерском аббатстве, на различных парижских кладбищах и т. д., часто в присутствии многочисленных свидетелей. Письмо это постоянно принадлежало духам знаменитых умерших: как Гюльденштуббе, так и его сестра видели духа за работой. Подобных результатов, насколько известно, не достигал ни один медиум ни раньше, ни позже.
Медиум, наиболее после Гюльденштуббе преуспевший в области психо-графии, есть названный выше американец Слэд. У себя на родине, говорят, он добился непосредственного письма уже в 1860 г. Но знаменитость он приобрел лишь с тех пор, как прибыл в 1876 г. в Лондон и здесь устроил публичные сеансы. Эти последние возбудили к себе огромное внимание; в ним них принимали участие многие более или менее известные люди, которые сообщали о своих наблюдениях в газетах и журналах. Значительное число этих отчетов собрано в маленькой интересной книжке: «Психография, трактат об одной из объективных форм психических или спиритических явлений», составлен М. А. (Оксон) (Psychography, a treatise on one of the objective forms of psychic or spiritual phenomena, by M. A. (Oxon.), Лондон, 1878); сверх того, здесь есть также сообщения относительно подобных же сеансов с другими медиумами. Автор, между прочим, приводит и несколько своих собственных опытов со Слэдом, но они изложены так коротко и описаны так поверхностно, что совершенно лишены всякого значения. Более ценны, напротив, сведения, сообщенные членами Британской ассоциации спиритов (British Association of Spiritualists). Это общество хотело подвергнуть вызываемые Слэдом явления точному контролю в своем собственном помещении. Слэд согласился с тем условием, чтобы при опытах всякий раз присутствовало не более двух членов. Описание действий медиума мы находим в нескольких сообщениях об одном сеансе. Отчет некоего м-ра Эдмендса гласит:
«Слэд явился на сеанс испытательной комиссии и был приведен в назначенную для опыта комнату, где он последовательно принимал по два члена. Последними вошли туда м-р Хенна и я. Мы нашли Слэда стоящим у обыкновенного складного стола, который вместе с тремя назначенными для нашего сидения стульями был удален от остальных предметов, находившихся в комнате на расстояние от восьми до десяти футов. От членов, бывших у Слэда ранее м-ра Хенна и меня, я получил две доски, из которых одна была обыкновенная школьная доска, другая же двойная, с шарнирами. В начале сеанса на школьной доске, находившейся отчасти под столом, была написана короткая фраза. Тогда я выразил желание, чтобы что-нибудь было написано в моей записной книжке, которую я подал Слэду вместе с кусочком синего карандаша. Мы получили указание, что будет сделана попытка добыть для нас какую-нибудь весть.

«Слэд, взяв карманную книжку, держал ее над столом открытой и вполне у нас на глазах; затем он положил врученный ему мною кусочек карандаша на открытую страницу и закрыл книжку, насколько позволял это сделать его большой палец, крторым он держал книжку за один ее угол. Через минуту мы услышали указание, что дело сделано, за это время медиумом не было произведено никакого движения, так как мы вполне могли видеть как книжку, так и обе руки Слэда, в книжке действительно оказалось письменное сообщение. Тогда на одну половину двойной доски был положен кусочек грифеля и прикрыт другой ее половиной, так что грифель очутился между двумя досками. Закрытую доску Слэд держал одно мгновение под столом, но, по предложению Хенна, она была положена на стол, где Слэд касался ее лишь концом своих пальцев. Положив доску на стол, Слэд открыл ее и показал нам, что на ней еще ничего не было написано. Но почти в то же мгновение мы услышали, что уже написано, и, открыв доску, нашли на ней фразу. Это сообщение было спрятано м-ром Хенна и мной и засвидетельствовано тем, что мы написали свои фамилии на рамке доски».

Отчет м-ра Хенна относительно первого и последнего опытов во всем существенном согласуется с рассказом м-ра Эдмендса, и потому излишне приводить из него эти два места. Но его описание опыта с карманной книжкой несколько отличается от предыдущего:
«М-р Эдмендс выразил желание, чтобы что-нибудь было написано в его карманной книжке. На нее был положен кусочек цветного карандаша, и Слэд держал ее совершенно открытой, наполовину спрятанной под углом стола. По прошествии минуты книжка обнаружила сотрясение при отсутствии всякого движения со стороны медиума, и мы услышали указание, что что-то написано; мы могли видеть как книжку, так и обе руки Слэда».
Ясно, что оба рассказа нельзя считать вполне верными. По одному Слэд держал книгу закрытою над столом, по другому же выходит как раз обратное, именно, что книга была открыта и отчасти находилась под столом. Но это не единственное разноречие, и в сообщениях других членов комиссии встречаются подобные же, хотя и не столь значительные несогласия. Сверх того, одно сообщение часто упускает из виду чрезвычайно важные вещи, о которых упоминает другое.

Так, например, Эдмендс в своем приведенном выше рассказе говорит, что они осмотрели двойную доску, когда та была положена на стол; между тем м-р Хенна совершенно умалчивает об этом. Кому же теперь верить? Если различные известия относительно той же самой вещи в такой степени расходятся между собой и опускают важные обстоятельства, то это, конечно, не усиливает нашего доверия к надежности наблюдателя. Возможно даже, что обе стороны впали в ошибку и там, где они согласны между собой, и нельзя утверждать, чтобы исследования «Британской ассоциации спиритов» сколько-нибудь способствовали оправданию Слэда от возбужденного против него обвинения в обмане.
Вскоре по прибытии Слэда в Лондон, вероятно в сентябре 1876 г., зоолог проф. Ленкестер возымел подозрение, что деяния Слэда не более как ловко исполняемые фокусы. И вот, когда Слэд однажды опустил под стол якобы чистую доску, Ленкестер выхватил у него эту доску и нашел, что там уже имелась «весть от духов». Он еще раньше приметил, что вся рука Слэда совершала движения как раз такие, как если б он писал на доске. Тогда Ленкестер возбудил против Слэда обвинение в обмане, и тот по «закону о бродягах» был присужден к трем месяцам рабочей тюрьмы. Рассмотрев жалобу на это решение, апелляционный суд отменил его, впрочем, лишь на основании нарушения формы, совершенного в первой инстанции. Слэд был выпущен на свободу, но это, конечно, еще не доказало, что он был невиновен в обмане.
В следующем году он жил попеременно в Англии и Голландии. Осенью 1877 г. прибыл он в Берлин. Его деятельность возбудила здесь такое же внимание, как и в Лондоне, но, несмотря на все усилия, спиритам все-таки не удалось побудить к исследованию этих явлений Гельмгольца, Вирхова и других знаменитых ученых. Зато в Лейпциге этим делом решился заняться Цельнер. 15-го ноября 1877 г. Слэд, по его приглашению, в первый раз явился в Лейпциг. С некоторыми более или менее значительными перерывами Цельнер экспериментировал с ним до июня 1878 г. При этих лейпцигских опытах «сила» Слэда достигла своего высшего проявления: в присутствии Цельнера у него удачно выходили различные опыты, которых впоследствии ему никогда не удавалось воспроизвести опять. Описание этих опытов вместе со своими заключениями Цельнер издал в 1—3 томах своих «научных статей» (Wissenschaftliche Abhandlungen. Лейпциг, 1878—79). Впрочем, самим опытам посвящена лишь незначительная часть этих томов, заключающих в себе 2000 страниц. Большую часть их занимают яростные нападки Цельнера на различных немецких ученых за то, что эти последние не хотели согласиться на исследование деяний Слэда, а постоянно считали его за ловкого фокусника, который все время обманывал Цельнера. При чтении этих ожесточенных выходок, которые по большей части переходили далеко за цель, невольно получается такое впечатление, что в последние годы своей жизни Цельнер действительно, как это часто утверждали, был не совсем нормален. Его горячее желание доказать подлинность медиумических явлений обратилось в настоящую мономанию, которая заставляет его позабывать все, что называется «научным методом». Вместо того чтобы сообщить вполне точные сведения о своих опытах и представить их в таком положении, которое исключало бы всякую мысль о возможности при данных условиях какого-либо обмана, он ограничивается тем, что указывает в нескольких строках результаты, опуская побочные обстоятельства; но при этом он на многих печатных листах осыпает своих противников отборнейшими грубостями. Подобное изложение есть все что угодно, только не научное сочинение: сообщения Цельнера принадлежат к самым пустым работам, какие, вообще, только появлялись в этой области.
Только в виде исключения и большей частью по совершенно другому поводу Цельнер снисходит до изображения самого главного, именно окружающей обстановки. Об одном из своих замечательнейших опытов относительно непосредственного письма он рассказывает мимоходом следующее (Wissensch. abh. т. 2, стр. 216, прим.).
«Две мною самим купленные, снабженные метками и тщательно вытертые аспидные доски были крепко связаны вместе крестообразно наложенным шнурком в 4 квадратных миллиметра толщиной, после того как сначала между ними был помещен отломок от нового грифеля толщиною около 3 миллиметров. Такая доска была положена у самого угла, незадолго перед тем лично мною купленного, ломберного стола из орехового дерева. В то время как В. Вебер, Слэд и я сидели за столом и занимались магнетическими опытами, причем все наши шесть рук лежали на столе, а руки Слэда были удалены от доски на расстояние более двух футов, внезапно между никем не тронутыми досками начались очень громкие звуки писания. Развязав доски, мы нашли девять следующих строк,.. На доске находилась та метка, которую я заранее нанес на нее, так что здесь не может быть речи о ее подмене или предварительном приготовлении».
Даже посредственный фокусник был бы в состоянии написать что-нибудь на паре связанных вместе досок, в то время как сидящие возле двое старых ученых погружены в другие опыты: едва ли, конечно, можно было бы найти более благоприятные условия для обмана. Но Цельнер усматривает в этих и тому подобных явлениях свидетельство в пользу действительного существования разумных, четырехмерных существ. Что существа, которые пишут сравнительно неглупые фразы, должны быть названы разумными, это ясно само собой; почему же Цельнер называет их «четырехмерными», это мы увидим далее.

ПРОНИЦАЕМОСТЬ МАТЕРИИ

В многочисленных отчетах о спиритических сеансах приходится читать, что более или менее неподвижные предметы внезапно оказывались в замкнутом пространстве, где они раньше не были. Так, перед глазами присутствующих в запертой комнате, где происходил сеанс, вдруг появляются большие букеты цветов. Вещи, незадолго до того находившиеся в одном конце дома, переносятся будто бы без содействия со стороны людей в другое место, куски металла попадают в герметически закрытые стеклянные бутылки и т. д. Ясно, что подобного рода факты нелегко объясняются без признания у духов способности делать проницаемой земную материю, так что через нее могут проходить не только сами духи, но и более материальные предметы, причем прохождение их не оставляет после себя никакого следа. Поэтому такие явления справедливо считаются самыми замечательными среди проявлений медиумизма, так как они находятся в полном противоречии с известными нам законами природы. Но, с другой стороны, несомненна также необычайная трудность контроля над этого рода опытами. В самом деле, так как предмет появляется в замкнутом пространстве всегда совершенно неожиданно, то вдобавок ко всему прочему почти невозможно бывает установить, не был ли он уже заранее принесен на сеанс естественным путем. Здесь все зависит от осторожности и точности наблюдателей, и отчет, претендующий на убедительность, должен содержать чрезвычайно подробные сведения о всем, что делали наблюдатели и медиумы. Описания же, появившиеся до сих пор в литературе, не удовлетворяют даже самые скромные требования в этом отношении.
Один из самых старых опытов этого рода был произведен в 1858 году в лаборатории американского химика профессора Хэра. Кроме медиума, молодого человека 19-ти лет, на нем присутствовали лишь Хэр и некий д-р Петере, которому принадлежит единственное имеющееся описание того, что происходило во время этого опыта. Сначала они получили несколько сообщений от духов при помощи «спиритоскопа». Это был изобретенный Хэром прибор, существенной составной частью которого была стрелка, двигавшаяся по скрытому алфавиту, так что медиум не мог знать указываемых ею букв. Одно из этих сообщений гласило: «Пусть д-р Петере положит в ящик две бутылки и два куска платины». Хэр встал и взял две герметически закрытые бутылки и два куска платины величиною в пулю. Вещи эти были положены в длинный, узкий ящик, стоявший на столе; д-р Петере тщательно исследовал его и не нашел в его устройстве ничего подозрительного. Затем ящик был заперт, и присутствующие снова занялись опытами со спирито-скопом. По прошествии 55 минут прибор сообщил: «У нас есть подарок для д-ра Петерса; пусть он подойдет к ящику и возьмет его». Ящик находился от Петерса на расстоянии всего одного фута; открыв его, он нашел обе платиновые пули в герметически закрытых бутылках.
Вот все, что содержится в отчете д-ра Петерса. Здесь ни одним словом не упоминается о том, что происходило в те 55 минут, которые понадобились духам, чтобы поместить платину в бутылки. Мы узнаем только, что ученые продолжали работать со спиритоскопами; но ведь это, конечно, едва ли могло непрерывно происходить в течение целого часа. Д-р Петере не упоминает также о том, сколько раз за это долгое время он переставал смотреть на ящик; наконец, в его отчете нет и следа какого-либо доказательства в пользу того, что бутылки и платиновые пули были в конце опыта те же, как и в начале. В течение 55 минут медиум легко мог найти случай открыть ящик и подменить его содержимое бутылками, содержащими платиновые куски. Таким образом, сообщение Петерса не дает нам никакой гарантии того, что все не произошло вполне естественным путем.
О подобном же факте рассказывает Крукс. Здесь дело идет о небольшом колокольчике, который внезапно исчез из комнаты, где два мальчика приготовляли уроки, а затем очутился в старательно запертом помещении спиритических сеансов. При этом, однако, большое подозрение возбуждают два обстоятельства. Прежде всего нам настолько хорошо известен метод круксовского положения, что мы уже заранее имеем право не придавать большого значения его рассказу. Во-вторых, медиумом служила известная мисс Фэй, которая еще и теперь продолжает разъезжать и давать престидижитаторские представления *;

-------------------
* Что опыты мисс Фэй суть фокусы, с этим, конечно, теперь согласны все здравомыслящие спириты. Именно, по учению спиритизма, действительный медиум никогда не знает заранее того, что произойдет, и никоим образом не может ручаться за исход какого-либо определенного опыта. Мисс Фэй же работает по наперед составленной и напечатанной программе, и ее «эксперименты» всегда удаются, независимо от числа и настроения зрителей. Все это находится в противоречии с природой медиумических явлений. Прим. автора.

а это обстоятельство делает весьма вероятным, что появление колокольчика в комнате сеанса было лишь ловко выполненным фокусом. Впоследствии такие происшествия часто повторялись на спиритических сеансах. Мы не можем, однако, входить здесь в обсуждение отчетов, составленных совершенно неизвестными лицами, и потому обращаемся к самым широким опытам этого рода, именно к опытам Цельнера.
Задолго до того, как заинтересоваться спиритизмом, Цельнер занимался особой группой математических проблем, учением о четырехмерных пространствах. В то время как мы, люди, можем представить себе в пространстве лишь три измерения, с чисто математической точки зрения вполне мыслимы пространства с четырьмя или даже еще большим числом протяжений, и ограниченные части таких четырехмерных пространств столь же доступны для вычислений, как и обыкновенные трехмерные тела. Когда Цельнер впоследствии занялся спиритическими исследованиями, он напал на мысль, что многие из чудесных явлений, в особенности те, которые, по-видимому, обусловливаются проницаемостью материи, легче можно было бы объяснить иным способом. Именно если принять, что пространство, воспринимаемое нами в трех протяжениях, имеет еще четвертое, то станет возможным перенесение какого-либо тела в любое замкнутое пространство. Надо только провести это тело по четвертому измерению, и оно будет тогда видно в каждом пункте какого-либо ограниченного трехмерного пространства, не вступая в столкновение с известными до сих пор естественными силами. Этой, несколько темной для обыкновенных смертных, мысли Цельнер попытался дать популярное изложение в небольшой статье, помещенной в «Трехмесячном научном журнале» (Quarterly Journal of Science, апрель, 1878 г.). Для лучшего уразумения учения Цельнера я привожу здесь важнейшие места из этой статьи его собственными словами:
«Приложим теперь это представление о четырехмерном пространстве к тому, как завязывается узел на вполне гибком шнурке. Пусть линия а---------b будет таким шнурком; когда он вытянут, то может целиком лежать в пространстве с одним измерением. Если теперь согнуть шнурок таким образом, чтобы все его части остались при сгибании в одной и той же плоскости, то для этой операции потребуется пространство с двумя протяжениями. Мы можем, например, придать шнурку форму, указанную на рис. 88, если считать его бесконечно тонким, то все его части будут лежать в одной плоскости, т. е. в пространстве с двумя измерениями. Если наш гибкий шнурок надо снова привести к первоначальной прямой линии, не разрывая его, причем все его части должны оставаться при этой операции в той же самой плоскости, то этого можно достичь лишь тем, что один конец шнурка опишет полный круг в 360°.
«Для существ, воспринимающих пространство лишь в двух измерениях, операции со шнурком будут соответствовать тому, что мы сообразно с нашим трехмерным восприятием называем «завязывать и снова развязывать узел». Если бы теперь какое-нибудь существо, которое по своей телесной организации должно ограничиваться восприятием лишь двух измерений, все-таки обладало свойством совершать действия, возможные исключительно лишь в трехмерном пространстве, то такое существо было бы в состоянии развязать двухмерный узел гораздо более легким способом. Тогда ему достаточно было бы лишь перевернуть одну часть шнурка, причем эта последняя только вышла бы из данной плоскости и затем снова легла бы в нее. В этом случае шнурок последовательно принял бы положение, изображенное на рис. 89. С помощью тех же приемов, исполненных в обратном порядке, такое существо было бы также в состоянии завязать двухмерный узел, не прибегая при этом к тому длинному процессу, который необходим, когда все части шнурка должны оставаться в одной и той же плоскости.

«Если применить теперь аналогичное рассуждение к узлу в трехмерном пространстве, то легко видеть, что подобный узел не может быть завязан или вновь развязан без приемов, при которых части шнурка описывают двойной изгиб, как изображено на прилагаемом рисунке (90). Мы, трехмерные существа, можем завязать или развязать такой узел, лишь поворачивая один конец шнурка на 360° в плоскости, не совпадающей с другой плоскостью, в которой лежит двухмерная часть узла. Если же между нами встречались бы существа, которые были бы в состоянии выполнять четырехмерные движения с материальными вещами, то существа эти могли бы также гораздо легче завязывать и развязывать узел подобно тому, как это было сказано о двухмерном узле».
Для читателя, не привыкшего к геометрическим соображениям, вероятно, несколько затруднительно следить за ходом мыслей Цельнера. Но один чрезвычайно простой опыт сделает каждому понятными, по крайней мере, его выводы. Возьмем кусочек бечевки длиной с локоть, завяжем на нем самый обыкновенный, простой узел, как он изображен на рисунке 90. Легко видеть, что узел этот нельзя развязать, не продев одного конца бечевки сквозь петлю. Свяжем же теперь вместе оба ее свободные конца и для большей уверенности припечатаем еще это связанное место, тогда ни один человек не будет в состоянии развязать узла, сделанного на шнурке. Теперь у нас получился бесконечный шнурок с узлом на нем. Но раньше мы убедились в том, что узел можно развязать лишь в том случае, если продеть один конец шнурка сквозь петлю, а так как шнурок не имеет теперь концов, то узла этого, само собой разумеется, невозможно развязать, по крайней мере для нас, людей. Точно также мы не будем в состоянии и завязать на шнурке нового узла. Но для цельнеровских четырехмерных существ ничего не стоит развязать этот узел или завязать новый, ни в одном месте не повреждая шнурка. Как это может случиться, мы, люди, правда, не можем понять, именно потому, что мы только трехмерные существа, для того же, кто в состоянии проследить ход мыслей Цельнера, будет ясно, что это должно быть возможным. И это не только возможно, но и, действительно, было сделано. Пусть опять говорит сам Цельнер:
«Опыт этот — завязывание узла на бесконечном шнурке — удался в течение немногих минут в Лейпциге 17 декабря 1877 г., в 11 ч. утра, в присутствии американца Генри Слэда. На прилагаемом рисунке (рис. 91) представлен шнурок с четырьмя узлами и вместе положение моих рук, которых касались, рука Слэда и левая рука другого лица. Между тем как печать все время лежала на виду на столе, шнурок, на котором тогда еще не было узлов, был крепко прижат моими большими пальцами к доске стола; остальная часть шнурка свешивалась ко мне на колени. Я пожелал, чтобы был завязан лишь один узел; тем не менее в течение немногих минут были сделаны четыре узла, которые точно воспроизведены на рисунке.
Пеньковый шнурок имел в толщину около миллиметра, он был крепок и нов; я сам купил его. Вся длина шнурка, прежде чем на нем были завязаны узлы, равнялась 148 сантиметрам, так что длина двойного шнурка, получившегося от соединения концов, составляла около 74 сантиметров.
Концы были связаны обыкновенным узлом; концы эти, находившиеся (после их соединения) от узла на расстоянии около полутора сантиметров, были положены на кусок бумаги и запечатаны обыкновенным сургучом таким образом, что узел был виден у самого края печати. Бумага вокруг печати была обрезана, как это показано на рисунке.
Этим способом я лично запечатал два таких шнурка своей собственной печатью в своей комнате вечером 16-го декабря в присутствии нескольких друзей; Слэда при этом не было. Два подобных шнурка такого же качества и длины были запечатаны Вильгельмом Вебером его печатью и в его собственной комнате утром 17-го декабря. С этими четырьмя шнурками я отправился в находившийся по соседству дом, где жил один из моих друзей; последний предложил Слэду поместиться у него
на квартире, чтобы тот мог находиться в ис-
ключительном распоряжении меня и моих друзей и на некоторое время укрыться от внимания
публики. Упомянутый сеанс имел место в помещении Слэда тотчас по моем прибытии. Я сам выбрал один из четырех запечатанных шнурков и, чтобы не терять его из глаз, пока мы сидели за столом, накануне накинул его себе на шею, так что печать свешивалась спереди и постоянно была на виду. Когда надо было приступить к опыту, я положил оставшуюся без изменения печать перед собой на стол так, как упомянуто выше. Руки Слэда все время были на виду; левой рукой он часто проводил по лбу, жалуясь на боль. Часть шнурка, свешивавшаяся со стола, лежала у меня на коленях и потому не была видна, но я всегда мог видеть руки Слэда. Особенно я смотрел за тем, чтобы они не меняли своего положения. Сам он казался совершенно пассивным, так что никак нельзя предполагать, чтобы он сознательно и намеренно завязал эти узлы. Можно лишь утверждать, что они образовались в его присутствии при описанных здесь условиях без всякого видимого прикосновения, и это произошло в комнате, ярко освещенной дневным светом».
Теперь легко понять, почему Цельнер считает причиной этих и тому подобных явлений «четырехмерные» существа. Именно здесь было произведено действие, которое хотя и невозможно для нас, людей, с нашими тремя из-SS5F мерениями, но, по теории Цельнера, должно быть возможным для существ, имеющих в своем распоряжении еще четвертое измерение. То же самое приложимо и к явлениям писания
на внутренней стороне связанных вместе досок; их тоже легко можно было бы объяснить с помощью четвертого измерения, не прибегая к признанию проницаемости материи, т. е. к низвержению законов природы. Таким образом, предположение Цельнера о существовании четырехмерных разумных существ есть гипотеза, предназначенная именно для такого объяснения медиумических явлений, которое не было бы в противоречии с физическими законами. Называть ли эту гипотезу спиритизмом или нет, это будет, очевидно, спор лишь о слове.
В каком же положении находится дело с упомянутым опытом? При чтении цельнеровского подробного отчета, несомненно, получается такое впечатление, что ошибка здесь была совершенно невозможной: Цельнер должен был, в самом деле, наблюдать нечто такое, что не могло быть объяснено как фокус со стороны Слэда и потому обусловливалось действием каких-то неведомых сил. С этим, бесспорно, надо согласиться; если дело действительно происходило так, как оно описано, т. е. если бы Слэд мог произвести требуемые узлы тотчас без всякого приготовления. Но это не так. Цельнер сам сообщает по другому поводу (Научные сообщения — Wissenschaftliche Mitteilungen, т. 2, стр. 1191), что он неоднократно, однако безуспешно, пытался получить узлы на запечатанных шнурках. Те, которые он получал, постоянно имели такой вид, что их могли завязать люди, не повреждая печати. Лишь 17-го декабря удалось добыть описанные выще настоящие узлы. Сообщение это имеет, очевидно, величайшую важность. Прежде всего мы узнаем из него, что Цельнер не один раз повторял этот опыт, не достигая' цели. Затем нам известно, что в тот раз, когда опыт удался, он принес с собой четыре новых шнурка. Где же остались прежние? Сохранил их Цельнер или уничтожил? Совершенно ли устранена возможность предположения, что Слэд присвоил себе один или несколько из них? Если он это сделал, то он мог также изготовить слепок с печатей, и для него ничего не стоило снабдить какой-нибудь шнурок узлом и потом запечатать его. Затем, разве впоследствии, на сеансе Цельнера, он ни одного мгновения не имел в руках нового шнурка? Если же имел, то ему также легко было подменить шнурки и тот, который был заранее им заготовлен, положить на стол таким образом, что узлы незаметно помещались на коленях Цельнера. Тогда фокус был бы выполнен.

В описании Цельнера все эти вопросы совершенно обойдены молчанием. Следовательно, у нас нет также никакой гарантии в том, что все дело не произошло чисто естественным путем, в роде предположенного выше. Лишь тогда, если на указанные выше вопросы будут даны такие ответы, которые устранят всякое предположение об обмане со стороны Слэда, можно считать цельнеровский опыт за действительно новое явление, для которого надо искать какое-либо другое объяснение. А так как Цельнер совершенно не касается этих различных пунктов, да, очевидно, и не подозревает, насколько важно то обстоятельство, что раньше было уже произведено несколько неудачных опытов такого же рода, то его исследования не могут считаться выполненными с надлежащей тщательностью. Поэтому нам совсем нелегче от того, что впоследствии он различным образом видоизменял опыт с узлами, что он удачно оперировал с кишечными шнурками, деревянными кольцами и многими другими вещами. Все это теряет свое значение, раз описания не надежны. Возможно, конечно, что дело происходило так, как он рассказывает, но невозможно также, что он просто опустил многие обстоятельства, которые могли бы дать основание для вполне естественного объяснения. Это опущение сделано им в одном случае, следовательно, оно могло иметь место и в других.
Следует, однако, упомянуть еще один опыт, так как он не удался. Между тем как Слэд легко производил узлы на кишечных шнурках, концы которых были связаны вместе и запечатаны, ему не удалось сделать это со шнурком, который был вырезан из кишки таким образом, что представлял одно непрерывное кольцо. И это очень подозрительно. На действительно бесконечном шнурке, на замкнутом кольце человек может завязывать узлы только в том случае, если шнурок будет перерезан; но тогда его нельзя соединить опять таким образом, чтобы это место осталось незамеченным. Если же дело идет о том, чтобы завязать узлы на шнурке, концы которого связаны и запечатаны, то это легко сделать, если иметь слепок с печати, так что можно наложить такую же печать, когда узлы будут завязаны. Таким образом, Слэд, по-видимому, совершал лишь то, что можно произвести обыкновенными человеческими средствами.