Библиотека Гумер - католицизм

Джордж Вейгел. СВИДЕТЕЛЬ НАДЕЖДЫ ИОАНН ПАВЕЛ II

ПРЕДДВЕРИЕ НАДЕЖДЫ

Обращение к лучшему в нас

12-15 августа 1993 - Четвертый Всемирный день молодежи (ВДМ) в Денвере, штат Колорадо.

5 октября 1993 - «Veritatis Splendor», десятая энциклика Иоанна Павла II.

11 ноября 1993 - Иоанн Павел ломает плечо.

30 декабря 1993 - подписывается «Принципиальное соглашение» между Святым Престолом и Государством Израиль.

15 января 1994 - Иоанн Павел в ежегодном обращении к дипломатическому корпусу критикует национализм как идолопоклонство.

8 апреля 1994 - новое освящение Сикстинской капеллы завершает реставрацию фресок Микеланджело.

28 апреля 1994 - Иоанн Павел при падении ломает бедро, искусственная шейка бедра имплантирована 29 апреля.

13 мая 1994 - в Ватикане открывается монастырь для монахинь-пиетисток.

22 мая 1994 - апостольское послание «Ordinatio Sacerdotalis» о женщинах и пастырском духовенстве.

Июнь - август 1994 - в двенадцати аудиенциях и Богородичных обращениях Иоанн Павел пытается изменить характер вопросов международных дебатов о планировании семьи и народонаселении перед Третьей Всемирной конференцией по народонаселению.

5-13 сентября 1994 - Всемирная конференция по народонаселению и развитию в Каире.

7 сентября 1994 - отложено папское паломничество в Сараево.

19 октября 1994 - опубликована книга Иоанна Павла II «Пересекая порог надежды».

11 ноября 1994 - «Общая христологическая декларация» с Ассирийской Церковью через 1500 лет кладет конец теологическому отчуждению.

26 ноября 1994 - в своей шестой консистории Иоанн Павел посвящает трех новых кардиналов.

13 декабря 1994 - Иоанн Павел пишет Письмо детям всего мира.

Когда 12 августа 1993 г. вертолет нес Иоанна Павла II на денверский стадион «Майл-Хай» на открытие первого Всемирного дня молодежи в Северной Америке, никто за рубежом толком не знал, чего ожидать.

За год до этого скептики в штабе Конференции епископов Соединенных Штатов предупреждали, что интерес к событию может быть небольшим, поскольку «паломничество» - это заморская идея, непривлекательная для американской молодежи. Некоторые даже предполагали, что Папа сам по себе будет помехой и его присутствие только помешает собрать большое количество участников. За несколько месяцев до Всемирного дня молодежи пресса Соединенных Штатов была полна спекуляций о сложностях, которыми грозят Иоанну Павлу II встречи с американскими «католиками из кафетериев», полных решимости принимать и отбрасывать церковные доктрины и моральные учения. Главный помощник прокурора штата Колорадо публично высказал беспокойство о том, что разрешение на проведение папской мессы в парке штата откроет двери для претензий на парковую территорию со стороны Ку-клукс-клана и Бог знает кого еще. Защитники природы из «Сьерра-Клаб» и активисты защиты прав животных выражали недовольство тем, что месса повредит местной дикой природе. Разочарованные денверские католики собрали пресс-конференцию, чтобы отозвать приглашение, сделанное Папе.

33 человека из числа епископов Соединенных Штатов весьма сомневались в целесообразности Всемирного дня молодежи. Епископы постоянно пропагандировали церковные программы для тинейджеров, призывая священников работать с молодежью, и поддерживали Службы молодежного пастырства в своих канцеляриях, но многие из них думали, что молодежное пастырство фактически невозможно. Культура, музыка и стиль жизни тинейджеров 1990-х гг. шокировали епископов как нечто чужеродное, то же самое происходило с проблемами молодых людей, связанными с наркотиками и сексом. Священнослужителям современная американская молодежь представлялась глубокой бездной, и лишь немногие из церковных лидеров считали, что через эту бездну можно перебросить мост. Что бы ни происходило в Риме, Буэнос-Айресе, Сантьяго-де-Компостела и в Ченстохове - во время международных празднований Всемирного дня молодежи, - в Денвере все могло получиться совершенно иначе, поскольку Америка сильно отличается от других стран.

Скепсис епископов касался и ряда недавних суждений Иоанна Павла, поскольку именно Папа настоял на проведении Всемирного дня молодежи в Соединенных Штатах и предпочел Денвер как место встречи Кливленду, Миннеаполису, Сент-Полу и Буффало. Должно быть, думали некоторые, величественные Скалистые горы привлекли понтифика, рожденного в горах. Мало кто смог учесть, что именно светскость Денвера, современный ритм его жизни, устремленной в будущее, в мир высоких технологий, определили выбор Иоанна Павла, горячо стремившегося провести Всемирный день молодежи в сердце свободного общества 1990-х гг.

По мере приближения события становилось ясно, что скептики будут удивлены, во всяком случае, цифрами. Штаб Конференции епископов первоначально ожидал не более чем 60 000 зарегистрированных участников; эта цифра оказалась превышенной по крайней мере втрое: зарегистрировались более 200 000 молодых людей со всего мира. Но какой прием они окажут Папе, который, если верить посвященной будущему событию прессе, воспринимался широкими слоями американцев как брюзга-моралист, не имеющий ничего общего с национальным американским характером.

Стадион «Майл-Хай» уже был свидетелем безудержных эмоций во время игр, проводимых здесь любимцами города - футбольной командой «Денвер-Бронкс». Похоже, что и сейчас предстояло нечто совершенно беспрецедентное.

Погода была не слишком благоприятной. 12 августа почти весь день лил дождь, и молодые люди, которые перемещались с одного мероприятия, предшествовавшего Всемирному дню молодежи, на другое, а затем покидали стадион, устали, были голодны и расстроены. Рассевшись по местам и принявшись выкрикивать лозунги, размахивать флагами, петь - в общем, вести себя так, как и принято на стадионе, они немного повеселели. Некоторых поразило то, как несколько сотен американских епископов, в скуфейках и сутанах с красной окантовкой изображали «волну» вместе с остальной публикой. Дух собравшихся начал подниматься. Толпа подхватывала тематическую песню ВДМ-93 «Мы - единая плоть», которую снова и снова запевал ирландский поп-певец Дана. Дождь продолжался.

Когда в сумерки папский вертолет достиг стадиона, все, кто сидел в кабине, включая самого Иоанна Павла II, увидели переполненные трибуны. 90 000 молодых людей, в полтора раза больше, чем предрекали скептики, с трудом разместились на трибунах и на игровом поле стадиона, ожидая церемонии открытия. Дождь прекратился как по сигналу. Но невообразимый шум не стихал, поскольку молодые люди без конца распевали «Иоанн Павел Второй, мы тебя любим!» Когда вертолет начал спускаться, пилот, ветеран Вьетнамской войны, с трудом удерживал машину в равновесии. Вихревые потоки, созданные скандирующей приветствия толпой, как говорил позднее пилот, сотрясали корпус вертолета так сильно, что даже мешали полету. Это было потрясающей сенсацией. Здесь, на фоне великолепных Скалистых гор, в мирное время колебания атмосферы, вызванные приветствиями в адрес Папы, напомнили ему обстрел во время войны.

Американский телерепортер сказал своему оператору, что все это было отрепетировано заранее для большей зрелищности. Все эти дети были натасканы Ватиканом и привезены, чтобы продемонстрировать поддержку Папы. На что оператор рассмеялся:

- Конечно, подослали целый стадион.

Еще до того как Иоанн Павел прибыл на открытие Всемирного дня молодежи, Денвер перешагнул яму-ловушку цинизма. Говоря словами, которые станут известны миллионам людей во всем мире, - Денвер перешагнул порог надежды.

«БОЛЬШОЙ СЮРПРИЗ»

Когда наконец бурные приветствия стихли, Иоанн Павел начал многоязычную перекличку стран, представленных на стадионе «Майл-Хай», вызвав новую бурю возгласов. Перекличка стала традицией Всемирного дня молодежи, и в Денвере она нашла такой же воодушевленный прием, как и в других местах. Но в своем приветствии Папа выразил уверенность в том, что каждый присутствующий знает: на этот раз в нее заложен и некий новый смысл. Как и на предыдущих Всемирных днях молодежи, он напомнил собравшимся, что они прибыли сюда как паломники, а не как туристы, но эта «изумительная декорация», найденная «в сердце Соединенных Штатов Америки», никогда не была традиционным местом паломничества. ВДМ-93 отправился с паломничеством в новый мир, который олицетворяет собой этот современный город, окруженный роскошной природой. Это означает, сказал Иоанн Павел, что он сам и его молодые друзья «ищут отражение Божие не только в красоте природы, но и в человеческих достижениях, в каждой отдельной личности».

Далекая от Церкви современность не ощущает святости в своем сердце, для нее оно - пустая гробница. Современные мужчины и женщины думают, что они переросли «потребность» в религиозной вере. Этого не может быть, потому что современный мир был создан людьми, постоянно ищущими смысл жизни. Человечность не может цвести в мире пустых гробниц, и такой мир - бесчеловечный мир. Поэтому, сказал Иоанн Павел, Всемирный день молодежи пришел в Денвер, «встреча с Иисусом Христом» стала реальностью. В этой встрече красота мира воспринимается во всей полноте, солидарность основывается на безопасности, а мужчины и женщины обретают «сокровенное единение с самим Господом в любви, которая ведет через все ограничения во времени и пространстве к вечному, нерасторжимому счастью».

Во время вступительного обращения Папы снова начался дождь, но накал эмоций не спадал, даже когда десятки тысяч молодых людей спрятались под разноцветными накидками, зонтиками и под гигантскими плакатами «Willkommen», «Bienvenidos», «Benvenute», «Welcome», которыми они приветствовали Иоанна Павла. В какой-то момент своей речи Папа экспромтом извинился за «долгое, слишком долгое» выступление и в ответ услышал оглушительное:

- Нет!

Накануне Иоанн Павел во время церемонии встречи в аэропорту тоже отступил от заготовленного текста. Отвечая на приветственные слова президента Билла Клинтона, Папа заметил, что Соединенные Штаты строились на основе признания определенных самоочевидных моральных истин о человеческой личности, включая ее неотъемлемое право на жизнь. Все «великие дела», которые предстоят Соединенным Штатам в мире, сложившемся после «холодной войны», сказал Иоанн Павел, «будут иметь смысл только при условии гарантии права на жизнь и защиту человеческой личности». Неоднократно прерываемый возгласами нескольких сотен молодых людей, допущенных на церемонию в аэропорту, Папа в конце концов сделал паузу и спросил:

- Ваши крики означают, что вы за то, что говорит папа, или против?

- За! - закричали они в ответ.

На следующую ночь, в пятницу 13 августа, стадион «Майл-Хай» стал огромной ареной под открытым небом, чтобы под светом прожекторов снова пережить страдания и смерть Христа, отметив остановки Иисуса на Крестном пути: четырнадцать воспоминаний о событиях Страстной Пятницы, которые начинаются с осуждения Иисуса на смерть Понтием Пилатом и кончаются положением во гроб. В заключение дюжиной тинейджеров в рубашках поло и джинсах на поле, обыкновенно занятом в августе денверской бейсбольной командой «Колорадо-Роккиес», был торжественно водружен огромный паломнический крест, данный юным денверцам в Риме в Вербное Воскресенье 1992 г., который за полтора прошедших года побывал почти в сорока американских епархиях. Затем Иоанн Павел обратился к молодежи в прямом эфире с посланием, которое транслировалось на огромном табло стадиона.

Они только что приняли участие, говорил Папа, в действии, основанном на библейском отражении человеческой способности творить несправедливость. Иисус, «обвиненный судьей, который выносит приговор из собственного страха и цинизма, а не из убежденности», оказался «жертвой человеческой гордыни и коррумпированного правосудия». Поэтому Христос стал «образом того, что люди способны сделать с другими, когда тяжесть лежит на их сердцах, а свет совести гаснет». Но любовь убеждает больше, чем цинизм, страх, несправедливость и даже сама смерть. Христос с креста простил своих мучителей, и эта всепрощающая любовь, сказал Иоанн Павел, «охватывает всех без исключения», наполняя мир «несущим жизнь милосердием».

Взглянуть в лицо страдающему Христу - это также значит встретить и возлюбить «Господа, вознесенного между землей и небесами». Страдания становятся искупительными, когда присоединяются к жертвенности страданий Христа. Поэтому, призывал Иоанн Павел, «будьте мужественными перед лицом жизненных трудностей и несправедливостей. Посвятите себя борьбе за правосудие, солидарность и мир во всем мире. Отдайте свою молодую энергию и таланты строительству цивилизации христианской любви». Именно этому учил однажды Человек по пути на Крест - «таинству... которое есть центр жизни Церкви».

Папа дал себе отдых, совершив несколько пеших прогулок по Скалистым горам. Когда он прибыл в приют святого Мало, расположенный возле Эстес-парка в Колорадо, его хозяин, архиепископ Денверский Дж. Фрэнсис Стаффорд, решил, что семидесятитрехлетний понтифик захочет поспать часок-другой. Архиепископ, конечно, и сам был не прочь вздремнуть. Через двадцать минут после того, как закрылась дверь папской спальни, Иоанн Павел вернулся в основную часть дома, спрашивая:

- Итак, где же архиепископ Денверский?

Они вдвоем прогулялись по парковым пешеходным дорожкам. Сутана не скрывала, что Иоанн Павел обут в белые теннисные туфли с золотистыми шнурками, которые преподнесли ему накануне несколько тинейджеров.

Как и на предыдущем Всемирном дне молодежи, заключительной мессе в Денвере, проходившей в воскресное утро в Черри-Крик-Стейт-парке, предшествовало всенощное бдение. Четверть миллиона молодых людей со спальными мешками, бутылками с водой и рюкзаками субботним днем 14 августа прошли пешком пятнадцать миль от центра Денвера до парка. Их шествие через город производило внушительное впечатление.

- Я не католик, и для циничного старого законника, каким я являюсь, это было просто прекрасно, - сказал некий Джерри Валентине, подававший паломникам воду, когда они проходили мимо его дома.

Жара и расстояние оказались слишком утомительными для части паломников, и им пришлось воспользоваться услугами станций оказания помощи, рассеянных по маршруту. Молодые суданцы, несшие паломнический крест Всемирного дня молодежи на последнем участке маршрута к парку, сказали, что чувствуют себя прекрасно; они проходили такие же расстояния пешком множество раз.

Ранним вечером паломники расположились в отведенных им секторах парка, на территории, обычно населенной луговыми собачками, койотами, кроликами, оленями и совами. Снова моросил дождь, но погода, казалось, осознала значительность происходящего - как только прибыл Иоанн Павел, через тучи пробился эффектный закат. Папа говорил со сцены размером с американское футбольное поле. Огромное количество телевизионных экранов было расставлено повсюду в парке, что делало контакт с молодежной аудиторией более тесным. Выступление Папы было достаточно острым.

- В современных метрополиях, - говорил Иоанн Павел, - жизнь... часто оказывается еще одним предметом потребления, который нужно организовать, коммерциализировать и управлять им в соответствии с удобствами. Драма морального кризиса современности в том, что так много людей отказываются признать угрозу, нависающую над жизнью, когда ее сводят к простому предмету потребления. Поэтому сегодня молодые люди должны предпринимать немало усилий, чтобы не прерывать диалог с Господом и моральной правдой, место которой в сознании - «наиболее таинственном сокровенном центре личности». Здесь они также смогут найти Иисуса Христа, чей дар божественной жизни был «единственной реальной надеждой» человечества, на которое наползает тень «культуры смерти». Потому он призывает их молиться этой ночью «Maranatha! Приди, Господь Иисус!»

Реакцию на обращение Иоанна Павла пресса стала называть «католическим Вудстоком» (место проведения музыкального фестиваля) в ночь серьезных размышлений. Папа, остро чувствующий аудиторию, не хотел заканчивать свою речь на ноте утомительной торжественности. Покидая сцену, он посмотрел на часы и сказал, что надеется встретиться с собравшимися на следующий день, «а пока говорит всем спокойной ночи!» Сделайте ее, закончил он, «ночью пения, радости, священной радости... Adios!»

На следующее утро вертолет принес Папу обратно в парк. Взглянув вниз, он увидел самую огромную толпу в истории Колорадо - более 500 000 человек на фоне нижнего Денвера и Скалистых гор. В этот день праздновалось торжество Успения Девы Марии, и Иоанн Павел соответственно поздравил огромное собрание:

- Во имя Иисуса Христа и Его благословенной Матери я говорю вам... доброе утро!

Это был изнуряюще жаркий сухой день. Четырнадцати тысячам людей понадобилась помощь от обезвоживания, и пожарная машина, предоставленная местными властями на время папской проповеди, поливала подходивших к ней паломников.

Во время проповеди Иоанн Павел продолжал углубляться в вопросы, поставленные им предыдущей ночью. Мир, говорил он, не может ждать, пока молодые станут лидерами в каком-то малопонятном будущем. Он нуждается в них сейчас. Это означает, что они должны вступить в борьбу с «никогда не прекращающимся нападением на наше достоинство и неповторимость как свободных, духовных существ» и бросить вызов «культуре смерти», которая пытается сокрушить их желание прожить полную жизнь.

- Не бойтесь идти на улицы и в общественные места, - настаивал он, - как первые апостолы, которые проповедовали Христа и благую весть о спасении на площадях городов и деревень. Сейчас не время стыдиться Евангелия... Сейчас время проповедовать его с небоскребов.

После мессы, перед тем как отбыть в международный Стейплтонский аэропорт и вылететь обратно в Рим, Иоанн Павел попрощался с собравшимися на английском, испанском, итальянском, французском, немецком, португальском, польском, русском, литовском, хорватском, арабском, тагалоге, суахили, корейском и вьетнамском языках. Отвечая на пожелания счастливого пути от вице-президента Гора, Иоанн Павел сказал, что он приезжал в Денвер как «паломник надежды», который верил, что молодые люди способны на величие. Его надежда укреплялась всегда, где бы он ни встречался с молодежью, поскольку «сильное желание полной и свободной жизни, которой достоин любой человек, сильнее всего» в молодых. Еще раз обратившись к историческим урокам, о которых он говорил президенту Клинтону три дня назад, Папа закончил свою речь молитвой о том, что «Америка будет продолжать верить в свои благородные идеалы» и сможет через них завершить свое предназначение как «одна нация перед Господом, со свободой и правосудием для всех».

ПОСЛЕДСТВИЯ

Во время заключительной мессы в Черри-Крик-Стейт-парке Иоанн Павел II обнял архиепископа Денверского Стаффорда и сказал ему тихо:

- Спасибо вам за то, что вы сделали возможным это историческое событие, важное для всей Церкви.

Через год, в сентябре 1994 г., архиепископ Стаффорд привез Церковный хор Иоанна Павла II, который сформировался на ВДМ-93, в Ассизи, Флоренцию и Рим. Папа пригласил группу на заутреннюю мессу в Кастель-Гандольфо, где сказал хористам, что события прошлого августа «живут в моем сердце как один из кульминационных моментов моего понтификата». «Историческое событие» и «кульминация» были высокой наградой из уст человека, который уже более пятнадцати лет играл такую важную роль в Церкви и в мировых событиях. Истинное значение денверского Всемирного дня молодежи можно будет оценить только в середине двадцать первого столетия, когда следующие десятилетия покажут, как вызов, брошенный Иоанном Павлом, отразился на четверти миллиона молодых жизней. Но и немедленный эффект был заметным.

После Второго Ватиканского Собора таких инициатив, как Всемирные дни молодежи, позволяющих католикам чувствовать, что они являются членами communio - действительно всемирной Церкви, было совсем мало, а может быть, и не было вовсе. В этом заключалось и основное значение Денвера, особенно для молодых американских паломников: тысячи молодых людей испытали глубокую связь с церковной священной жизнью. Во время Всемирного дня молодежи-93 ходила шутка, что очереди к импровизированным исповедальням, устроенным в парке, выглядят, как очереди в пиццериях или других излюбленных тинейджерами заведениях быстрого питания. Конечно, это была грубая аналогия, но, несомненно, многие, очень многие молодые люди впервые за долгое время получили отпущение грехов в течение ВДМ-93. Один из участников даже почувствовал «обновленный интерес, уверенность и благоговейный страх от реального присутствия Христа в Евхаристии». Наставления, полученные через сакраментальный опыт «таинств», практика, восходящая к первому веку христианства, возродились на Всемирном дне молодежи.

Смысл священнического призвания и освященной религиозной жизни был также очищен и усилен. Прошло два года, прежде чем Деннис Гарсиа, учитель из Нью-Мехико и участник ВДМ-93, наконец принял окончательное решение поступать в семинарию и учиться на священника. Но он верит, что именно Всемирный день молодежи прорастил в нем зерно призвания. Более того, «задор и бодрость юности и Иоанн Павел II дали мне мужество для окончательного «да». Гарсиа, вероятно, не одинок.

И город, и пригороды Денвера были вознаграждены за Всемирный день молодежи, и это не только миллиарды долларов экономической прибыли, о которой пустила слухи местная пресса. Что-то определенно умиротворяющее происходило в Майл-Хай-Сити между 11 и 15 августа 1993 г. Округ Денвера пережил вспышку преступлений весной и в первые месяцы лета, перед ВДМ-93. Но в течение пяти дней самого события в центре города и окрестностях Капитолийского холма - традиционно криминогенных районах - было на удивление спокойно. По крайней мере на пять дней самоуверенный, далекий от религии город был увлечен и преобразован силой юных последователей христианства. Многим жителям Денвера, скептически относившимся к католической Церкви и ее намерениям, пришлось изменить свои представления под впечатлением увиденного.

На епископов Соединенных Штатов денверский Всемирный день молодежи тоже оказал серьезное влияние. Тем, кто считал, что моральные претензии Папы не будут услышаны в американском культурном контексте, пришлось задуматься снова, как и тем, кто полагал, что «молодежное пастырство» просто невозможно. Иоанн Павел продемонстрировал, что с молодыми людьми можно говорить на «языке присутствия», как назвал это архиепископ Стаффорд. Папа научил американских епископов, что молодость - это время, отведенное Господом для поиска, и что их пастырская миссия как раз и означает участие в этом поиске.

Епископы открыли для себя и то, что католицизм в Америке весьма жизнеспособен. Отсутствие интереса к Всемирному дню молодежи, которое пророчили отдельные представители Конференции епископов, было в корне опровергнуто действиями десятков тысяч католических семей по всей Америке, которые подготавливали своих детей к паломничеству в Денвер, помогая им оплатить дорогу и, коротко говоря, сделав это событие возможным. Какие-то вещи, очевидно, имели значение непосредственно для Церкви в Соединенных Штатах.

Всемирный день молодежи-93 также вызвал ряд переоценок в американской прессе. Обозреватель «Вашингтон пост» И. Дж. Дионне-младший писал вскоре после события, что «в большинстве репортажей со Всемирного дня молодежи я с трудом узнавал Церковь, к которой принадлежал всю жизнь. Навязчивая идея прессы про дебаты вокруг сексуальной морали оставила читателей и обозревателей «без ключа к тому, почему так много людей по-прежнему принадлежат к Церкви». Религиозные люди, заключает он, «заслуживают немного больше уважения, и предположение, что все, о чем они заботятся, есть секс и ничего, кроме секса, просто бестактно». Питер Стейнфелс из «Нью-Йорк тайме» тоже критиковал своих коллег. Навязчивое внимание средств массовой информации к сектантству и абортам, писал он, «запутывает» высказывания Папы. Его коллеги обратили пристальное внимание на «подчеркнуто моральный анализ» Иоанна Павла и на защиту им «всеобщей ценности принципов морали», пишет Стейнфелс. Лучше бы они изучили то, что Папа говорил о широко распространенной американской тревоге об обесценивании жизни.

Иоанн Павел II вернулся с ВДМ-93 с более полным и обнадеживающим представлением о ситуации в Америке, чем то, которое он привез из Рима. Он доказал свое убеждение, что молодежный евангельский праздник может быть проведен в самом центре далекого от религии города. Папа также получил совершенно новое представление об американской молодежи, отличное от того, которое он мог получать от американских епископов. Иоанн Павел по-прежнему возлагал большие надежды на новую евангелизацию и новое католическое оживление, идущее от восточной части Церкви, разделенной «холодной войной». После проведения ВДМ-93 Папа понял, что существовала также большая возможность обновления и со стороны Запада.

Джон О'Коннор, нью-йоркский кардинал, думал, что Всемирный день молодежи-93 был «водоразделом» в восприятии Иоанном Павлом II Америки и в представлениях Папы о Соединенных Штатах. Иоанн Павел, казалось, был склонен согласиться. В своем ежегодном рождественском обращении к Римской Курии 21 декабря 1993 г. он назвал Денвер «большим сюрпризом» уходящего года, пожурил американских епископов за недостаток доверия к событию и изобразил событие целиком в евангельском обрамлении. «Не в первый раз, - напомнил он прелатам, - случается, что молодые люди так мощно выражают свое желание нести Евангелие в новое тысячелетие. Христос является Путем, является Истиной и Жизнью... Разве можно считать их выразителями идеи: Христос - да, Церковь - нет?! Разве мало их «противостоит» антихристианской пропаганде? Это, очевидно, поразило и даже привело в замешательство некоторые средства массовой информации, которые готовились заявить о великом противостоянии. Это было сюрпризом даже для американского епископата , который теперь понял, что он не один в своей евангельской миссии, но поддерживается более всего молодыми людьми, строителями будущего...»

Долго еще гостей Иоанна Павла II удивляла фотография, стоящая на серванте в столовой. На ней Папа с четками в руках глядит из окна вертолета на безбрежную толпу, ожидающую заключительной мессы Всемирного дня молодежи в Черри-Крик-Стейт-парке.

МОРАЛЬНЫЕ ИСТИНЫ И ДРАМА СВОБОДЫ

Почти два месяца спустя после поездки в Денвер, 5 октября 1993 г., Иоанн Павел опубликовал свою долгожданную десятую энциклику «Veritatis Splendor» [«Величие истины»], которая касалась «основ морального учения Церкви» и немедленно стала одним из главных интеллектуальных и культурных событий понтификата.

КРИЗИС КУЛЬТУРЫ

Второй Ватиканский Собор уделил мало внимания теологии морали. Но, несмотря на это, существовало широко распространенное мнение, что обновление католической моральной теологии необходимо. Не многие вопросы после Собора вызывали такое волнение и общественные противоречия, как направления этого обновления.

Пособия по теологии морали для католических семинарий и теологических факультетов в университетах казались немалому количеству теологов, священников и епископов чересчур сложными (иначе говоря, «казуистическими»). Связь теологии морали с догматической теологией и духовным началом тоже стала истощаться, когда представления о нравственности начали расходиться с представлениями Церкви о новой жизни в благодати, которую она находит в Иисусе Христе. До Собора главной отправной точкой моральной теологии были Десять заповедей, а не Нагорная проповедь. Она не опровергала декалог, но учила, что его предписания следует воспринимать в исключительно христианском контексте. Заповеди блаженства и Десять заповедей следовало сложить вместе. Моральную жизнь предстояло постигать снова как жизнь в распространении счастья добродетели, через которую мы становимся достойными нашего предназначения - вечной жизни в свете и любви Господа - Святой Троицы.

До Собора католическая моральная теология также испытывала интеллектуальные сложности с концептуализацией человеческой свободы. Поэтому имелась тенденция изображать моральную жизнь как борьбу между волей человека и волей Господа. Таким образом, в любой ситуации возникал вопрос: «Как далеко я могу зайти, прежде чем столкнусь с обязательствами, которые поставлены передо мной Высшей Волей?» Благодать, молитва и освященность души Святым Духом были сброшены со счетов и даже забыты при рассмотрении того, что дособорные моральные руководства имели тенденцию изображать как великое сражение между человеческой волей и Господними установлениями.

Призыв Собора развивать католическую моральную теологию был полностью оправдан. Споры, разразившиеся после него, касались природы этого развития и его отношения к источникам католической моральной теологии в Библии, трудах отцов Церкви и святого Фомы Аквинского. Спорщики обычно делились на «либеральную» и «консервативную» группы. Но обсуждаемые вопросы были гораздо глубже и шире.

Должна ли нравственность поступка судиться главным образом по характеру самого поступка или по сумме тех условий, которые вызвали намерения человека и последствия его действий? Каковы отношения между главным решением христианина в пользу Христа - «главный выбор», как называли его некоторые послесоборные теологи, - и теми характерными грехами, которые все христиане совершают на протяжении своих христианских жизней? Существует ли моральный «закон», запечатленный в человеческой природе и в динамике морального выбора, который может быть понят разумом? Существуют ли какие-либо действия, являющиеся по самой природе своей в корне порочными, всегда и везде, без исключения? Является ли свобода морально нейтральной характеристикой воли, способной законным образом присоединить себя к любому объекту? Или свобода должна быть понята как свобода для совершенства, как средство, с помощью которого люди достигают добродетели, выбирая добро?

В баталиях о смысле свободы католические дебаты по моральной теологии затронули некоторые из наиболее спорных вопросов общественной жизни конца XX в. «Veritatis Splendor» была обращена к священникам католической Церкви и стремилась установить основу для будущего развития истинной католической моральной теологии. Но «Veritatis Splendor» не означала попытки Иоанна Павла вторгнуться во внутрицерковные баталии моральных теологов. Напротив, правильнее воспринимать ее как решающий момент в поисках Папой нового гуманизма, напоминание людям о великолепии истины, которой они могут посвятить свои жизни и исполнить свое назначение.

СОЗДАНИЕ МОРАЛЬНОГО СМЫСЛА

«Veritatis Splendor» предназначена не только для католиков, не является она и брюзжанием Папы о своенравных упрямых грешниках. Иоанн Павел II - слишком опытный пастырь, чтобы думать, что полиморфная порочность конца XX в. является чем-то оригинальным. Так и есть, и свежее прочтение «Бытия», особенно истории Содома и Гоморры, с готовностью подтвердит это. И все-таки в конце XX в. появилось что-то новое - неспособность образованных людей относиться друг к другу с позиций морали.

Какие подходы к моральным аргументам на рубеже двадцать первого столетия так часто вызывают замешательство? Такие термины, как «правильно» и «неправильно», «добродетель» и «долг», являются предметом пересудов без малейшего понимания их значения. То, что для одной группы отвратительно, для другой олицетворяет основное право человека. То, что некоторые рассматривают как акт милосердия, другие считают убийством ради удобства. Когда дело доходит до нравственных аргументов, современный мир слишком часто играет роль классического циника Понтия Пилата с его освобождающим от ответственности вопросом: «Что есть истина?» (Ин. 18.38) Пилат и многие самоуверенные современные люди считают этот вопрос концом дебатов. Иоанн Павел в «Veritatis Splendor» заявляет, что на самом деле это только начало.

Широко распространенное мнение, что свобода может существовать без ссылок на связанные с нею моральные принципы, является еще одной уникальной характеристикой современной жизни. От горы Синай (где Десять заповедей были поняты как моральные ограничения для жизни свободного Израиля) до Декларации независимости США (которая устанавливает американские требования к независимой нации на основании некоторых «самоочевидных» моральных истин) широко признавалось, что свобода и истина имеют много общего. Не более того. И отделение свободы от истины может привести к довольно неприятным последствиям. Свобода, не связанная с истиной, становится злоупотреблением, а злоупотребление губительно для свободы. Без какого-либо общепринятого понимания моральных истин жизнь вырождается до утверждения любого желания власти. А это, в свою очередь, ведет к хаосу. А поскольку люди боятся хаоса больше всего, они готовы дойти до цепей тирании, только чтобы упорядочить жизнь. Свобода, не связанная с истиной, становится сама себе смертельным врагом.

Идея о том, что каждый человек создает свою собственную истину - ту, что справедлива «для меня», - является еще одним критическим фактором современной моральной путаницы. Модернистская или «постмодернистская» вариации этого многолетнего искушения выражаются в заявлении, что каждая моральная система культурно обоснована «во всех направлениях». Я могу думать, что достоин свободы и что «свобода» имеет некое объективное значение. Думая так, в русле теоретиков постмодерна, я ввожу себя в заблуждение, поскольку моя концепция «свободы» столь же «культурно обоснована», как и заявление кого-либо другого о том, что принесение детей в жертву - великая добродетель.

Выступая против такого деконструктивизма нравственной драмы человеческого существования, Иоанн Павел II в «Veritatis Splendor» настаивает, что мы по-настоящему свободны и что наша свобода - граничное условие любой серьезной концепции «морали». В то же время Папа заявляет, что свобода имеет встроенную траекторию, динамизм, рождающий в каждой человеческой личности стремление к добру и совершенству. «Veritatis Splendor» начинается с пространного размышления над евангельской историей о богатом молодом человеке, который пришел к Иисусу и спросил: «Учитель Благий! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную?» (Мф. 19.16). Веками католические комментаторы рассматривали богатого молодого человека в качестве некоей живой рекламы священнического призвания. Для Иоанна Павла II он - любой человек, задающий вопрос, который преследует или вдохновляет каждую человеческую жизнь: какое добро должен я сделать, чтобы реализовать вечное благо?

ИСТИНЫ С ПОСЛЕДСТВИЯМИ

Тем, кто не соглашается, что разнообразие - один из факторов современного человеческого существования, Иоанн Павел говорит: вы правы, и именно поэтому мы должны более серьезно рассуждать о возможности существования моральных истин и их отношении к свободной жизни. Более того. Папа утверждает, что реально возможен подлинно открытый спор на эту тему. В интеллектуальном климате, где доминирует релятивизм, Иоанн Павел в «Veritatis Splendor» значительно поднимает ставки, настаивая, что существует универсальный моральный закон, встроенный в человеческую сущность, - закон, который обеспечивает «правило» для серьезного морального диалога между людьми различных культур и жизненного опыта. Это понимание корней моральной жизни в универсальной человеческой природе служит, как заявляет далее Папа, основанием, на котором может быть построен новый гуманизм, способный защитить человеческое достоинство.

Утверждения энциклики, что существуют в корне порочные действия (поскольку в специальной терминологии существуют «не допускающие исключений моральные нормы»), также поднимает читателя над схоластическими перепалками к главным общественным вопросам. На аргумент о том, что определенные сомнительные действия могут быть оценены по их последствиям и по тому, чего они порождают больше: добра или зла, Иоанн Павел заявляет, что никто не должен совершать зло во имя добра. Что касается утверждения, что не существует действий, направленных внутрь или вовне, которые являются злом всегда и везде, то на него Папа возражает, что убийство, геноцид, рабство, проституция, торговля женщинами и детьми, аборты всегда в корне порочны, поскольку по самой своей природе наносят ущерб как жертвам, так и преступникам.

Не менее энергично Иоанн Павел выступил против аргумента о том, что пастырская деятельность требует не столь острого восприятия зла и его последствий в сложностях индивидуальной человеческой жизни. Современные нравственные теории «консеквентализм» и «пропорционализм» могут быть хорошо мотивированы подлинно пастырским отношением. Но их чрезмерное внимание к намерениям и результатам уводит в сторону от моральной природы определенных действий и вопроса о том, как эти действия отражают характер того, кто их совершает. Ирония в том, что в результате эти теории еще более затрудняют осуждение радикального зла в век, израненный его гибельными последствиями.

Папа также утверждает, что признание моральной реальности, свойственной злым действиям, имеет важное общественное значение для свободного общества.

Люди различаются по своим физическим, интеллектуальным и эстетическим способностям, но их равенство перед законом является краеугольным принципом демократии. Как же увязать самоочевидное неравенство с обязательствами юридического и политического равенства? Ответ, который предлагает Иоанн Павел: в концепции равной моральной ответственности. Признание равноответственности перед моральными нормами, запрещающими безусловное зло, является твердым фундаментом для защиты принципа равенства перед законом. То же самое может быть сказано о сохранении гражданского общества, необходимого для демократической политической жизни. Обязательства гражданской дружбы оказываются более надежными, когда они строятся на чувстве взаимного морального обязательства, вытекающего из общепринятых моральных стандартов, чем просто на договорных обязательствах. Католические послесоборные моральные теологи, которые принижали или фактически отказывались от значимости безусловно злых действий, неосторожно усиливали релятивистские тенденции в культуре по принципу «я поступаю по-своему». Давая сомнительные оценки моральной жизни по собственному разумению, эти моральные теологи были также бесполезны в восстановлении морального основания свободного и добродетельного общества.

Было и еще кое-что неестественное в постсоборной истории католической моральной теологии, и «Veritatis Splendor» честно смотрела ей в лицо.

Многие католические моральные теологи резко критиковали дособорные «руководства» за их косность и буквоедство, но сами никогда радикально не порывали с источником этой косности и буквоедства - отождествлением свободы со своеволием - и с противоречием между законом и свободой, которое вытекает из представления о моральной жизни как о борьбе между моей и Божией волей. Основной и неверный вопрос остался неизменным: «Как далеко я могу зайти?» Некоторые новые моральные теологи, смещая центр морального анализа с морального действия на намерения действующего и последствия действия, еще больше снизили планку католической морали, фактически говоря: «Вы можете пойти еще дальше». Но это лишило моральную жизнь присущей ей драматичности и не позволило решить интеллектуальную проблему свободы и ее отношения с истиной и благом.

Слабая версия легализма старых руководств не должна рассматриваться как главное улучшение в католической мысли относительно моральной жизни. Коренное обновление в моральной теологии наступит, заявляет энциклика, при восстановлении и развитии идеи, что свобода, наполненная смыслом, упорядочена истиной и находит свою реализацию в благе человеческого процветания, а не в очередной победе в сражении между Божией, будто бы капризной, волей и волей моей.

Истина о драме моральной жизни и свободе обнаруживается, подводит итог Иоанн Павел, на примере тех, кто готов скорее принять смерть, чем совершить то, что они считают порочным. Свидетельство мучеников служит мощным противоречием заявлению, что достоинство свободы заключается в том, чтобы поступать по-своему. Мученик учит нас, что свобода является действительно личной и действительно освобождающей, когда он ищет добро и отказывается от зла, даже если это ведет к смерти. Не каждый призван быть мучеником. Каждый призван быть приверженцем (свидетелем) моральных истин, а слово «свидетель» родственно слову «мученик».

Порог надежды преодолевается не снижением нравственной планки, а ее повышением и затем, даже если кому-то не удалось ее преодолеть, еще большим повышением.

СПОРЫ ПРОДОЛЖАЮТСЯ

Впервые Иоанн Павел заявил о своем намерении обратиться «более подробно и глубоко к проблемам, относящимся к самым основам моральной теологии», в 1987 г. в апостольском послании «Spiritus Domini» [«Дух Господа»], касающемся празднования 200-й годовщины смерти святого Альфонсуса Лигури, влиятельного морального теолога XVIII в. Так что работа над «Veritatis Splendor» велась по крайней мере шесть лет.

Ей пришлось «уступить дорогу» публикации Катехизиса католической Церкви, который, как заметил в энциклике Иоанн Павел, «содержит полное и систематическое исследование учения христианской морали». Учитывая важность обоих проектов, казалось правильным раскрыть сначала полное и позитивное представление о католическом понимании моральной жизни в Катехизисе. Это позволило бы установить контекст рассуждении, более резко сфокусированных на основах моральной аргументации, для критики сложностей в современной моральной теологии и для анализа отношений между основами католической морали и кризисом современной культуры.

Несколько папских комиссий были включены в подготовку «Veritatis Splendor». При редактировании Иоанн Павел консультировался с епископами и теологами по всему миру. Их влияние на окончательный текст документа нетрудно заметить. Критика идеи свободы как своеволия, содержащаяся в энциклике, и ее упор на «свободе для величия» имеет параллели с работой бельгийца Сервеса Ринкерса, доминиканца и профессора моральной теологии во Фрибургском университете в Швейцарии. Обильные ссылки на святого Августина и на темы из святого Бонавентуры отражают давнишний интерес кардинала Йозефа Ратцингера. Природа морального действия и философское и теологическое исследование актов «безусловного зла» были связаны с вниманием Тадеуша Стышеня и Анджея Шостека - коллег Иоанна Павла по Люблинскому католическому университету. Как во всех папских документах, теолог папского двора, в данном случае доминиканец из Швейцарии Георг Котьер, тоже, разумеется, давал консультации.

Но все же «Veritatis Splendor» больше всего является энцикликой Иоанна Павла II как концептуально, так и по форме изложения. Ее первая часть - о поиске добра, который ведет к вечной жизни, отражает темы из драматургической антропологии, в которой Кароль Войтыла не раскрывался со времени участия в «Театре восторга». Люблинский опыт помог ему понять ключевую проблему кризиса современной моральной философии. Борьба против коммунизма углубила его уверенность, что лучше всего тирании сопротивляются свободные личности, действующие в соответствии с совестью, исполненной моральными истинами. Он с конца 1980-х гг. развивал мысль, что связь истины и свободы является решающей для будущего демократий, старых и новых. Так что предположение, что «Veritatis Splendor» может восприниматься не как подлинно папский документ, но как плод общих усилий различных «ватиканских теологов» (как подавали ее некоторые критики), не выглядит убедительным. Иоанн Павел II был ведущей интеллектуальной силой в написании «Veritatis Splendor» от начала и до конца. Позднейшее предположение, что он хотел использовать в энциклике свою харизму непогрешимости, а кардинал Ратцингер отговорил его, опровергается самим Ратцингером.

Освещая энциклику, пресса преднамеренно акцентировала внимание на новом подтверждении Папой классической католической сексуальной морали, хотя в действительности этот предмет был в «Veritatis Splendor» едва затронут. Непонятно, почему то, что Папа не одобряет внебрачных связей, подавалось под видом новостей. В месяцы, предшествовавшие публикации энциклики, стали распространяться спекуляции о том, что Папа «объявил войну» теологическим либералам. В частности, в таком духе высказался германский теолог профессор Норберт Грейнакер из Тюбингена. Грейнакер отозвался на сообщения в итальянской прессе, базировавшиеся на утечке информации о якобы существующем черновике «Veritatis Splendor». Британская католическая пресса еще больше запутала вопрос, сообщив, что «в основу документа... положены принципы папской власти». Подобное заявление было либо банальностью, либо серьезным искажением представлений о понимании Иоанном Павлом существа проблемы. Британский католический еженедельник заявил, что Папе пришлось пересмотреть всю энциклику из-за негативной реакции на просочившийся в печать «черновик». То, что Папа взялся за решение вопросов, имеющих решающее значение для свободных обществ, как правило, уступало место попыткам определить, каких теологов будто бы имел в виду Папа.

После публикации энциклики Иоанн Павел регулярно получал как позитивные, так и негативные отзывы на «Veritatis Splendor». Немецкоязычный теологический мир был настроен самым критическим образом. С одной стороны, немецкие теологи были согласны с Папой, когда он от чего-то отказывался, а с другой - утверждали, что ни один ответственный теолог не создавал и не проповедовал теории «главного выбора» (то есть того, что жизненная ориентация в целом имеет большие моральные последствия, чем отдельные, пусть даже безнравственные поступки), которую критикует энциклика. Такая же критика исходила от американских теологов. Чарлз Кэррэн категорически утверждал, что «энциклика не отражает истинной картины сегодняшней католической моральной теологии». Лоуренс Киннингем из Нотр-Дам обвинил «Veritatis Splendor» в том, что она пытается навязать представления одной из теологических школ всей Церкви. Николас Лэш из Великобритании выдвинул аналогичное обвинение, хотя в этом случае речь шла о навязывании «одной из школ моральной философии».

Многие теологические критики энциклики приняли ее в первую очередь как папский гамбит в борьбе за интеллектуальную власть в Церкви. Попытки энциклики усилить моральную основу свободного общества остались по большей части незамеченными. Точно так же католическая теологическая критика серьезно не оспаривала утверждения Папы о том, что новая моральная теология была разновидностью легализма, который она сама так остро критиковала. Возможность для подлинного развития теологии могла быть упущена из-за, по сути, политической реакции на энциклику, направленную на то, чтобы католическая моральная теология снова задумалась о добре и блаженстве как горизонте моральной жизни.

Несколько выдающихся протестантских моральных теологов и иудейских моральных философов казались более склонными отнестись к энциклике серьезно и даже сочувственно. Лютеранин Гилберт Майландер из Оберлинского колледжа (США) завершил свое уважительное критическое эссе тем, что «вряд ли столь серьезные высказывания о теологической природе этики можно услышать от какого-либо высокопоставленного протестантского функционера». Довольно странное замечание: ведь если протестантские теологи хотели «считать открытыми вопросы реформации и главенство языка веры» в моральной теологии, они должны были вступить в диалог с «Veritatis Splendor». Хардли Аркес из Амхерст-колледжа спрашивал, почему, критикуя энциклику, некоторые теологи не касались того, что происходит в современной культуре, «...последние двадцать пять лет, - пишет Аркес, - каждый таксист знает, что наши университеты стали семинариями в новой ортодоксальности морального релятивизма». Это, продолжает Аркес, очень плохо для демократии. Мы ценим собственную свободу и уважаем свободу других, поскольку воспринимаем самих себя и окружающих как моральных существ, способных понять, что хорошо, а что плохо. То, о чем забыл современный мир и о чем пытался напомнить Иоанн Павел II, - это «отношения между свободой и ее моральным основанием», основанием, на котором призывы к свободе были логически последовательными и убедительными.

В ЗАЩИТУ СВОБОДЫ

Каркас, который «Veritatis Splendor» дает будущему развитию католической моральной теологии, продолжит формирование католической жизни в двадцать первом столетии и, возможно, далее. Младшее поколение учащихся сейчас имеет ряд авторитетных мест, на которые можно ссылаться и с которыми можно спорить. Кажется, это молодое поколение в большей степени, чем их учителя, желает ломать голову над утверждениями энциклики о том, что соборное поколение католических моральных теологов переопределило правила морального легализма внутри той же неадекватной игры. Ответ на энциклику, особенно в Северной Америке, предполагал, что молодые католические философы и теологи могут найти понимание и поддержку среди протестантских и еврейских мыслителей, чьи общины первыми испытали разъедающие эффекты морального субъективизма и релятивизма.

«Veritatis Splendor» должна была бы подстегнуть распространенные по всему миру католические теологические дебаты о «естественном праве» и его отношении с христианской верой и о природе и цели свободы. Она также должна была пробудить самокритичные рассуждения об отношениях между тем, чему учат теологи, и тем, что делали священники и катехизаторы, пытаясь «перевести» работу теологов в пастырскую жизнь. Ответ на энциклику многих католических моральных теологов по большей части содержал отрицание (и в некоторых случаях отрицание высокомерное), а не серьезный критический разбор. Критики-католики отказались допустить то, что с готовностью признали некоторые протестантские комментаторы: Иоанн Павел решился поставить вопросы, имеющие исключительную важность для культуры свободного общества. Эта неудача подтвердила слепоту тех, кто стремился создавать теологические концепции в унисон с приметами времени.

В общественном смысле дилемма, к которой обратился Иоанн Павел в «Veritatis Splendor», была древней, хотя ее обострил современный кризис уверенности в присущей человеку способности распознавать истину во всем: может ли свобода существовать так, чтобы не разрушать саму себя? «Veritatis Splendor» - это главным образом предложение миру, сложившемуся после «холодной войны», в котором Иоанн Павел, далекий от поисков возможности унизить вновь завоеванные или успешно защищенные свободы, пытается снова связать свободу с благом человеческого процветания. Энциклика защищает свободу, поскольку ради свободы моральная культура свободного и разнообразного общества должна защищаться от свободы, ставшей саморазрушительной.

«Veritatis Splendor» также была частью программы Иоанна Павла по претворению в жизнь решений Второго Ватиканского Собора. Она приняла поручение декрета о священническом образовании развивать церковную моральную теологию и делала это методом, рекомендованным многими великими теологическими отцами Собора: ressourcement, новое обретение основополагающих теологических тем Библии, теологии первых христианских столетий и средневекового образования. «Veritatis Splendor» справедлива как опыт восстановления древнего понятия свободы, связанного с истиной и добром, которое было утрачено в XIV - XV вв. под влиянием философии, называющейся «номинализмом» и отождествлявшей свободу с необузданным проявлением воли. В этом отношении «Veritatis Splendor» служит хорошим примером, характеризующим понтификат Иоанна Павла II. В ней Папа поднимает проблему, к которой не обращались в послесоборные годы, и пытается решить ее, одновременно думая о будущем. Хотя «Veritatis Splendor» не должна оцениваться как простое исправление тех представлений, которые пошли неверным путем в недавнем прошлом. Ее корректирующее «богатство» накоплено веками и нацелено на обновление моральной теологии в будущем. Католическая моральная теология, настаивает Иоанн Павел, должна вернуться в четырнадцатое столетие, чтобы подготовить себя для двадцать первого. То же должен сделать и современный мир, который номиналисты конца средневековья и позднего Возрождения приучили думать о свободе как о проявлении воли.

«Veritatis Splendor» начинается размышлением о диалоге богатого молодого человека с Христом, а ее заключительное рассуждение - о послании святого Павла галатам: «...стойте в свободе, которую даровал нам Христос...» (Гал. 5.1) - и это не просто богословская обложка «реальной» энциклики. Оба эти рассуждения представляют собой интегрированную часть размышлений Иоанна Павла о драме морального выбора, а также его представления о мученичестве как о парадигме живой свободы во власти истины. «Голос» «Veritatis Splendor» - это в первую очередь голос пастыря, беспокоящегося, чтобы не пропала сила благодати и истины, которая дается Церкви через Крест Христа. Это пастырское беспокойство простирается за пределы католической Церкви и христианской общины ко всем мужчинам и женщинам, борющимся за свободу, какими бы ни были их религиозные убеждения. В «Veritatis Splendor» Папа говорит со всеми, кто стремится к выбору совершенства, а не просто целесообразности в использовании его или ее свободы. Точно так же он говорит со всеми, уверенный, что выбор добра, а не просто выбор «моего пути» является признаком истинного человека.

СОЛИДАРНОСТЬ В ПЕРИОД ИЗГНАНИЯ

11 ноября 1993 г., через месяц после публикации «Veritatis Splendor», Иоанн Павел закончил обращение к группе сотрудников из расположенной в Риме Организации ООН по продовольствию и сельскому хозяйству. Тогда же он поскользнулся на новом паркете в Зале благословений собора Святого Петра и скатился вниз по ступенькам. Несмотря на боль, он поднялся и. помахав собравшимся левой рукой, на выходе из зала даже пытался каламбурить:

- Sono caduto ma non sono scaduto [«Я упал, но не лишился должности»].

Рентген выявил перелом плеча, и Папа провел ночь в больнице Джемелли, где ему наложили гипс. Падение практически не повлияло на расписание Иоанна Павла, но он изменил свои рабочие привычки. В первые пятнадцать лет своего понтификата он следовал краковской привычке собственноручно писать по утрам, обычно в часовне, в папских апартаментах, перед таинством Благословения. Когда из-за травмы это стало невозможным, Иоанн Павел призвал монсеньора Станислава Рылько, вернувшегося в Рим из Кракова и работающего в Государственном секретариате. Монсеньор Рылько приносил портативный компьютер и сидел рядом с Папой, пока тот диктовал ему текст, в 1994 г. получивший название «Письмо к семьям». После окончания диктовки Рылько корректировал набор и распечатывал текст для Папы, который теперь мог вносить свою правку. Этот метод оказался настолько эффективным, что даже после того, как плечо срослось, Иоанн Павел от него не отказался.

15 января Папа провел ежегодную новогоднюю встречу с дипломатическим корпусом, аккредитованным при Святом Престоле. Вдоль стен великолепного Царского зала в Апостольском дворце, под фресками Джоржо Вазари, изображающими сражение при Лепанто, в два ряда сидели дипломаты. Одеты они были весьма разнообразно, от официального дипломатического костюма Старого света (белый галстук и фрак) до африканских народных костюмов. Глава дипломатического корпуса, посол Берега Слоновой Кости Джозеф Амичиа, поздравил Папу с окончанием пятнадцатого года пребывания в должности, отметил, что за время их знакомства на земле произошло пятьдесят вооруженных конфликтов, и от лица дипломатов выразил Иоанну Павлу признательность за его миротворческие инициативы. Папа в парадном облачении, сидящий на небольшом троне, поблагодарил африканского дипломата за его приветствие, пожелал всем счастливого Нового года, сделал краткий обзор международных отношений, как того требовал протокол, а затем перешел к самой острой за время своего понтификата критике идеологии национализма, замечательной своей защитой национальных культурных прав.

Гражданская война в Анголе, этническое насилие в Бурунди, взрывы в Заире, авторитаризм в Нигерии, Габоне, Конго и Того, конфликты, опустошающие Сомали и Судан, религиозный радикализм в дестабилизированном Алжире и продолжающиеся этнические конфликты на Кавказе и в Боснии и Герцеговине - все было отмечено в папском обзоре 1993 г. Иоанн Павел выразил надежду, что приближающийся Синод для Африки «поможет католикам тех регионов... оглядеться и научиться видеть в каждом африканце человеческое существо, а не только его этническую принадлежность». Европа, со своей стороны, была свидетелем возврата к индивидуализму, выразившемуся в оживлении «самой примитивной формы расизма и национализма». В Боснии и Герцеговине, например, «по-прежнему отмечают самые чудовищные формы экстремизма», а «люди остаются в руках безнравственных мучителей».

В основу и африканской, и европейской драм, заявил Иоанн Павел, заложены «гипертрофированные формы национализма». Дело не в свойственной человеку любви к родине или в решимости защищать ее. Дело в «отказе от других людей, поскольку они другие, ради того, чтобы легче было доминировать над ними». Это было по меньшей мере «новым язычеством: обожествлением нации». Такое обожествление отвратительно само по себе, но в 1993 г. дело дошло до кровопролития. И двадцатому столетию следовало бы уяснить, что все может сложиться гораздо хуже. «История показала, что переход от национализма к тоталитаризму совершается быстро, а когда государства утрачивают равноправие, то и сами люди перестают быть равными. Так разрушается природная солидарность между людьми... и принцип единства человечества оказывается попранным».

Иоанн Павел бросил вызов тем, кто в конце XX в. считает, что руандийцы, бурундийцы или боснийцы заслуживают порицания. «Католическая Церковь не может принять такое положение дел». Всемирное распространение христианской миссии дает Церкви осознание схожести всех человеческих существ и требует, чтобы Церковь защищала это общечеловеческое единство против любого, кто бросает ему вызов во имя нации, этнической группы или религии. Чтобы четко разобраться с древней и современной историей и с волнениями в новых демократиях Восточной Европы, Иоанн Павел выдвигает евангелическое предупреждение католикам и православным: «Всегда, когда христианство в соответствии с его западной или восточной традицией используется в интересах каких-либо форм национализма, оно, как и раньше, становится уязвленным в самое сердце и выхолощенным».

Поклонение идолу национализма - не то, чего мир заслужил и ждал после окончания «холодной войны». Поворот в новое столетие и тысячелетие должен стать «поворотом... солидарности между Востоком и Западом, между Севером и Югом». В празднование Рождества, когда «беспредельная доброта Господа предлагается всему человечеству», нужно прислушаться к приглашению, которое мир проигнорировал в 1993 г., - приглашению к «укреплению дружбы». Вот чего желал епископ Рима всему миру в году 1994-м.

Моральное единство человеческой расы было одним из принципиальных лейтмотивов понтификата в 1990-е гг., а январское 1994 г. обращение Иоанна Павла к дипломатическому корпусу - самым сильным, самым актуальным призывом всей этой темы. Использование концепции семьи - братства как метафоры для межкультурной и интернациональной политической ответственности было не лишено сложностей. В конце концов именно «семейная» или «клановая» политика привела к таким неприятностям в Африке, в Юго-Восточной Европе или на Кавказе. Стараясь подобрать самые убедительные слова, чтобы более емко выразить убеждения о мире, сложившиеся после «холодной войны», Папа продолжал настаивать, что политика, даже политика мировая, остается ареной морального суждения и действия. Если обращение к образу глобальной «человеческой семьи» помогло его слушателям вспомнить об этой реалии - если сербы и боснийцы, туги и тутси, армяне и азербайджанцы начали понимать, что их общая человеческая природа обеспечивает основу для спасения от смертельной воронки насилия и геноцида, - тогда, возможно, это обращение было актуальным, пусть даже его порой неверно истолковывали.

СВЯТОЙ ПРЕСТОЛ И ИЗРАИЛЬ:
ПРИНЦИПИАЛЬНОЕ СОГЛАШЕНИЕ

30 декабря 1993 г., за две недели до новогоднего обращения Папы к дипломатическому корпусу, Святой Престол и Государство Израиль подписали Принципиальное соглашение, которое установило основания для упорядочения законных позиций Церкви в Израиле и обеспечило полные дипломатические отношения между двумя странами.

Принципиальное соглашение рассматривалось многими как один из мастерских дипломатических ходов понтификата Иоанна Павла II и поворотная точка в истории католическо-еврейских отношений. И обе эти оценки правомерны. Как сказал герцог Веллингтон в своей знаменитой фразе про Ватерлоо, «чертовски близко». Этот процесс завершился исключительно благодаря инициативе Иоанна Павла II, причудам (или, по настойчивому определению Папы, провиденциальным совпадениям) истории - и значительным теневым переговорам, которые спасли исторические соглашения, когда они, казалось, готовы были прерваться.

ГРУЗ ИСТОРИИ

Официальные представители Святого Престола постоянно делали акцент на преемственности своей ближневосточной политики и на неизменном характере дипломатического интереса в регионе: сохранить церковные правовые позиции в родной земле Христа, театре искупления грехов мира. Со времен мусульманского завоевания Иерусалима в 638 г. н. э. защита этого интереса была существенной задачей, включавшей различные формы интервенции. Одним из стратегических приемов прошлого служили переговоры с местными мусульманскими властями. Попытки нового силового решения пришли позднее, с крестоносцами. С XVI в. Святой Престол принял «двойной путь», в котором мирные соглашения между европейцами и Оттоманской империей наряду с коммерческими вопросами предусматривали гарантии доступа христиан к святым местам.

Сохранение законных прав Церкви в Святой Земле продолжало доминировать в отношениях Святого Престола с Ближним Востоком в конце XIX - начале XX вв. На этот период пришлись рост сионистского движения. Первая мировая война, Балфорская декларация о британской поддержке создания еврейского государства в регионе и мандат Лиги Наций, выданный Британии после войны. В представлении Святого Престола мандат Лиги Наций, дающий право на создание Палестины, сделал вопрос о Святой Земле и святых местах интернациональным. Это представление не изменилось и тогда, когда Организация Объединенных Наций стала региональным наследником Лиги после Второй мировой войны.

Сформулированный в 181-й резолюции 1947 г. план ООН о разделении Британской мандатной Палестины создал два территориальных национальных государства, объединенных экономическим союзом, включающим религиозную свободу для всех граждан, и прямой интернациональной администрацией Иерусалима. 181-я резолюция также обеспечивала религиозную свободу в еврейском и арабском государствах, выделенных из мандатной Палестины, гарантируя права мусульман в еврейском государстве, евреев - в арабском, а христиан в обоих. Действуя главным образом через латиноамериканские страны, Святой Престол был втянут в процесс обеспечения религиозной свободы 181-й резолюции, которую арабское нашествие на новое Государство Израиль и последовавшая арабо-израильская война сделали, если не законно, то политически спорной.

Израильская война за независимость в 1947-1948 гг. оставила католическую Церковь в Святой Земле в ослабленном и сложном положении. Иерусалим был разделен демаркационной линией, так что Старый Город, где находились храм Гроба Господня, главное из главных мест поклонения, престол патриарха латинского обряда, францисканский Custos (ответственный за сохранение святынь), престол апостольского посланника, и Вифлеем оказались в руках иорданцев. Многие арабские христиане бежали или были высланы во время войны, включая большую часть арабской христианской элиты; прихожане были истреблены; локальная Церковь в Израиле отрезана от представительства Святого Престола по другую сторону зеленой линии. Все время, энергия и истощенные ресурсы Церкви были направлены на содействие беженцам и перемещенным лицам, восстановление минимальной инфраструктуры и попытки установить контакт с Римом. Католицизм в новом Государстве Израиль, религиозное меньшинство внутри меньшинства этнического, подозреваемого как потенциальный враг государства, был робким и запуганным - Церковь не смогла органично влиться в новое израильское общество и в новой политической ситуации обсуждать старые проблемы Святой Земли. Большинство израильтян сохранили негативные воспоминания о европейском католицизме. Католическая Церковь, точнее, то, что от нее осталось, чувствовала себя отвергнутой и виноватой. Положение было совершенно запутанным и очень сложным.

Шестидневная война 1967 г., захват Израилем Иерусалима и последовавший передел региона новыми демаркационными линиями изменили положение Церкви в одном решающем отношении. Теперь Святому Престолу казалось, что 1300-летний вопрос о Святой Земле будет скоро решен между двумя воюющими силами, Израилем и Иорданией, в двустороннем порядке, а не как проблема международного значения, для решения которой задействованы международные правовые отношения. Например, идея создания Иерусалима как интернационально управляемой специальной зоны (corpus separatum, или «отдельный субъект» в терминах международного права) исходила не от Святого Престола. Это было международным предложением, с которым Святой Престол согласился в 1947 г., так как тогда это казалось решением, отвечавшим законным требованиям всех сторон. Сейчас, в изменившейся политической ситуации, Святой Престол продолжал настаивать, что статус Иерусалима и других святых мест связан с правами и интересами, которые касаются большей части человечества, поэтому проблема не может быть решена одной из сторон или как часть территориального урегулирования между двумя воюющими сторонами. Этот интернациональный интерес, настаивал Святой Престол, является тем, что осталось значимым в 181-й резолюции ООН. Corpus separatum остался невостребованным; в 1960-е гг. никто не думал, что международное управление зоной отражает права тех, кто в ней живет. Но Святой Престол продолжал настаивать, что ответ на ситуацию, которая учитывает законное беспокойство христиан, евреев, мусульман и всех, кто ценит великое культурное наследие святых мест, должен быть разработан на международном уровне. Святой Престол хотел защитить принцип международных гарантий. Как именно выражены эти гарантии, было делом дипломатов и их политического руководства.

В то же время Государственный секретариат Святого Престола начал понимать, что Израиль, как ни одно другое государство на Ближнем Востоке, был демократическим обществом, желающим жить под управлением закона и стандартов правосудия. Поэтому отношения с Израилем можно было строить так, как Святой Престол строил их с другими современными демократическими обществами. Более того, святые места под контролем Израиля с 1967 г. стали более открыты для паломников всех конфессий, чем это было долгие столетия прежде.

До сих пор положение Церкви в месте ее происхождения оставалось неустроенным и ненадежным. Откровенный израильский закон против христианской миссионерской активности, принятый израильским кнессетом 27 декабря 1977 г., казалось, угрожает католицизму в Святой Земле. Серьезные контакты между официальными лицами Святого Престола и правительства Государства Израиль не возобновлялись. Кэмп-дэвидский мирный процесс, начавшийся в 1977 г., усилил интерес к «двустороннему» решению вопроса святых мест, несмотря на то что оно отдаляло долгожданные перспективы мирного урегулирования. Когда семидесятые годы сменились восьмидесятыми, сложившаяся ситуация, казалось, соответствовала типичному ближневосточному парадоксу - застывшая в непостоянстве.

ИЗМЕНЕНИЯ КОНТЕКСТА

Трудно допустить, что Иоанн Павел II не знал историю, доставшуюся ему в наследство при избрании его Папой в 1978 г. Пий Х говорил основателю сионизма Теодору Герцлю, что Церковь не может «поддерживать это движение». Он даже никогда не произносил публично слов «Государство Израиль». Святой Престол не имел дипломатических отношений с еврейским государством. И хотя это не означало, что он не «признает» Израиль (вряд ли его можно обвинить в «непризнании» Соединенных Штатов до того, как в 1984 г. между ними были установлены полные дипломатические отношения), Иоанн Павел был осведомлен через своего друга Ежи Клюгера и многих других, что отсутствие полных дипломатических отношений оценивалось израильтянами и евреями во всем мире как унижение для Государства Израиль и неудача в выполнении обещания о новых еврейско-католических отношениях, заявленных на Втором Ватиканском Соборе. Он знал, что в ватиканской бюрократии и ближневосточной католической иерархии есть люди, которые не только не приняли учение Собора об иудаизме, но и не примирились с суверенитетом еврейского государства. Хорошо информированный Папа был также убежден, что в самом Израиле тоже хватает евреев-интеллектуалов и правительственных официальных лиц, верящих, что Святой Престол не может установить полных дипломатических отношений с Израилем по теологическим причинам. Полные дипломатические отношения потребуют немыслимого изменения в церковной доктрине в отношении евреев и иудаизма, в которой, по их мнению, незаконное владение евреями Святой Землей было центральным догматом.

По крайней мере в этом смысле вопрос об отношениях Святого Престола с Государством Израиль не мог решаться в отрыве от более широкого вопроса о крутом переломе в еврейско-католических отношениях, который, как предлагал Иоанн Павел, позволил бы восстановить теологический диалог, прекращенный около двух тысяч лет назад. В абстрактном смысле папские дипломаты были правы. Логической связи между еврейско-католическим теологическим диалогом и дипломатическими отношениями (или их отсутствием) Святого Престола с Государством Израиль не существовало. Но Иоанн Павел коснулся более глубокой проблемы, поняв, что, какими бы ни были объективные отношения, большинство еврейских собеседников, которых Церковь, как того хотел Папа, привлекла бы для переговоров, оценивали вопрос о дипломатических отношениях как часть общего вопроса еврейско-католических отношений. Вопрос ставился именно так. И поэтому чисто по-человечески это, конечно, было правильно.

Кароль Войтыла привнес в распутывание этого запутанного узла еще одну особенность. Поскольку до своего избрания он не участвовал в ватиканском дипломатическом процессе на Ближнем Востоке, он мог как Папа окинуть проблему свежим взглядом и увидеть, как когда-то узаконенные отношения могут превратиться в оковы. Он давно защищал права наций, которые понимали связь между еврейской катастрофой Холокоста и образованием Государства Израиль. Он никогда не сомневался в законности Израиля. Но прежде всего Иоанн Павел был совершенно убежден, что в древнем конфликте евреев и христиан скоро случится kairos, особый, судьбоносный момент. Переговоры по Принципиальному соглашению велись не на основе этого предчувствия. Оно создало оболочку контекста, в котором переговоры подошли к принятию Принципиального соглашения.

Иоанн Павел II изъявил желание окинуть свежим взглядом Ближний Восток в начале своего понтификата - 5 октября 1980 г. в проповеди в Отранто в Италии. Напоминая об учении Второго Ватиканского Собора о неизменном характере Завета Господа с евреями и высокой оценке Церковью исламской веры в Бога Авраама, Папа затем широкими мазками обрисовал недавнюю историю Ближнего Востока. Он отнес образование Государства Израиль - первое употребление фразы Папой - к «трагическому опыту, связанному с уничтожением огромного количество сынов и дочерей» еврейского народа в Холокосте, но в то же время отметил «страдания палестинцев, большая часть которых оказалась изгнана из своей страны». Иоанн Павел в Отранто сопереживал как Ливану, так и Иерусалиму.

В то время осталось практически незамеченным, что обращение Иоанна Павла в Отранто установило стратегическую основу для политики Святого Престола на Ближнем Востоке в 1980 и 1990-х гг., как говорил монсеньор Луиджи Гатти, отвечающий за этот регион в «министерстве иностранных дел» Государственного секретариата. «Nostra Aetate» установила новый межрелигиозный контекст. Религиозная свобода для всех должна быть главным предметом прав человека и, таким образом, главным дипломатическим вопросом. Церковь должна продолжать обсуждение исторического религиозного примирения, в котором, как излагает Иоанн Павел, евреи, христиане и мусульмане должны «чувствовать себя братьями, среди которых нет ни главнейших, ни должных друг другу». А исторические факты: факт существования Государства Израиль, факт палестинского национализма, факт ливанской дезинтеграции - должны быть встречены с открытым лицом. Эра эвфемизмов осталась в прошлом.

Менее чем через год, как рассказывает Ежи Клюгер, Иоанн Павел II уполномочил своего старого друга в частном порядке начать переговоры с израильскими дипломатами в Риме для прояснения вопросов, с которыми связано продвижение к полным дипломатическим отношениям. Клюгер, гражданин Италии, был также уполномочен премьер-министром Государства Израиль Менахемом Бегином говорить от его имени. Одним из немедленных результатов этого обсуждения была телеграмма Папы президенту Израиля с добрыми пожеланиями на Рош-Хашана - еврейский Новый год - в октябре 1981 г. Иоанн Павел, по мнению Клюгера, использовал своего вадовицкого однокашника как резонатор для размышления вслух об истории отношений между католиками и евреями и ее взаимосвязи с вопросом об отношениях дипломатических. Два друга договорились не соглашаться на встречу Иоанна Павла с палестинским лидером Ясиром Арафатом, которую Клюгер резко критиковал. Частная дипломатическая миссия Ежи Клюгера, казалось, никак прямо не повлияла на переговоры, которые в конечном итоге в 1993 г. привели к Принципиальному соглашению между Святым Престолом и Израилем. Но и обращение в Отранто, и инициатива Клюгера подтвердили, как давно эти вопросы занимали мысли Иоанна Павла. И диалог, начатый Клюгером, возможно, помог в чем-то изменить позицию привычно скептичных израильских политиков и официальных представителей министерства иностранных дел.

Собственные действия Иоанна Павла в начале и в середине 1980-х гг. - регулярные встречи с еврейскими группами в Риме и пастырские паломничества, осуждение террористических нападений на синагоги в Вене и Риме, встреча с израильским министром иностранных дел Ицхаком Шамиром в 1982 г., воспоминания на двадцатой годовщине «Nostra Aetate», исторический визит в римскую синагогу в апреле 1986 г. - помогли еще сильнее ослабить этот скептицизм. А заявление Ватикана в 1987 г., что не существует «теологических причин в католической доктрине, которые могли бы препятствовать» полным дипломатическим отношениям между Святым Престолом и Израилем, помогло рассеять без остатка эту неверную посылку. Но старые привычки в умах умирают трудно, и не только в Ватикане.

Дальнейшая подготовительная работа к переговорам между Святым Престолом и Израилем была проведена в апреле 1990 г., когда Иоанн Павел назначил архиепископа Андреа Кордеро Ланца ди Монтеземоло апостольским делегатом в Иерусалим. Монтеземоло продемонстрировал свои способности управляться с деликатными ситуациями, когда был нунцием в Никарагуа во время папского паломничества 1983 г., кроме того, его родители пали жертвами нацизма, что помогало наладить контакт с израильскими собеседниками. Иоанн Павел наверняка говорил новому представителю в Израиле о своем страстном желании обратиться к полному спектру вопросов между Святым Престолом и израильским государством, включая правовой статус Церкви в Израиле, дипломатические отношения и развитие вопроса о международных правовых гарантиях для предотвращения введения особого статуса Иерусалима. Стратегическое мышление внутри ватиканского Государственного секретариата тоже стало меняться. Вероятно, начал осуществляться многосторонний подход. Как видно, существовало мнение, что Святой Престол может и дальше усиливать свою позицию по интернациональным правовым гарантиям для святых мест, пока не будет достигнуто двустороннее соглашение с Израилем в отношении правовой позиции Церкви. В любом случае к лету 1991 г., после войны в Персидском заливе, но перед Совещанием в Мадриде, созванным вслед за ней, Монтеземоло говорил своим коллегам в Израиле, что он получил мандат от Папы на продолжение поиска возможностей для двусторонних переговоров с Израилем.

ПЕРЕГОВОРЫ

В августе 1991 г. архиепископ Монтеземоло вместе с отцом Давидом Марией Ягером, францисканским священником, преподающим каноническое право в семинарии своего ордена в Иерусалиме, начали вырабатывать проект переговоров.

Ягер, тогда тридцати шести лет от роду, родился в Тель-Авиве и был сыном отца-израильтянина и матери-бразильянки еврейского происхождения. Ягеры были не слишком набожной семьей, и молодого Давида послали в государственную религиозную школу. Подростком он убедился в правоте христианства и захотел стать католиком. Однако ему не удалось найти католического священника, готового окрестить восемнадцатилетнего сабра, уроженца Израиля. Поэтому Ягер был окрещен в англиканской церкви, а затем представился в Назарете почтенному викарию латинского обряда:

- Теперь вы можете принять меня как новообращенного протестанта.

Ягер был привлечен к проблемам Церковь - государство в 1977 г., неофициально работая с апостольским делегатом. Он также помогал запустить программу по христианам в Святой Земле в экуменическом Тантурском институте теологических исследований, рядом с Иерусалимом, и начал работать как иерусалимский корреспондент расположенного в Лондоне международного католического еженедельника «The Tablet». He имея высшего образования, самоучка и полиглот, Ягер в 1981 г. вступил в орден францисканцев и был направлен в Рим на учебу. Он был освобожден от предписанного базисного курса, обучившись теологии самостоятельно во время работы в Тантуре и в других местах, и получил степень бакалавра теологии после того, как сдал экзамен специально назначенной папской комиссии весной 1983 г. Дав священный обет францисканца в сентябре 1985 г., он был рукоположен в священники 19 марта 1986 г. - единственный урожденный и говорящий на иврите израильтянин, посвященный в духовный сан со времен независимости Государства Израиль. После окончания докторантуры по каноническому праву в Риме он вернулся в Иерусалим преподавать и в 1989 г. успешно защитил докторскую диссертацию о роли папской дипломатии в обеспечении гарантии законных прав христиан в Святой Земле.

Отец Давид Ягер был, вполне возможно, единственным человеком в мире, обладающим способностями, требующимися Святому Престолу, чтобы приблизить переговоры с Государством Израиль. Иврит был его родным языком, а работа дала ему глубокое знание израильских законов. Он имел докторскую степень в каноническом праве и прекрасно разбирался в крайне запутанной правовой истории Святой Земли. У него был обширный собственный местный опыт, связанный с проблемой, которую предстояло разрешить. Он был стойким и решительным посредником, чья забота о безопасности Израиля не могла быть поставлена под сомнение. И он был священником, которому, по мнению Государственного секретариата, могли быть доверены интересы Церкви.

Ягер настаивал, что черновой проект переговоров, который они с архиепископом Монтеземоло готовили летом 1991 г., не являлся следствием мадридского мирного процесса, но имел свою собственную логику и целостность, основанную на позиции Святого Престола. Следующее «реальное событие» в этом процессе, по его словам, произошло 20 мая 1992 г. Архиепископ Монтеземоло возглавил делегацию Святого Престола, в состав которой выходил и Ягер, в министерство иностранных дел Израиля в Иерусалиме. Им предстояло выработать текст заявления для «Двусторонней постоянной рабочей комиссии Святого Престола и Государства Израиль». Встреча была серьезной, но Ягер считал, что истинный драматизм и значение происходящего прессе отразить не удалось.

Сочинить заявление оказалось несложно. Ягер написал проект на желтой линованной бумаге, главы делегаций подписали его, после чего проект размножили, и в неразберихе оригинал остался у Ягера. Настоящие споры вызвало определение повестки дня двусторонней комиссии. Святой Престол настаивал, что заявление не следует оглашать до согласования повестки дня. 15 июля Ягер возвратился в министерство иностранных дел. Состоявшуюся в тот день встречу он позднее назвал «самой тяжелой из всех тяжелых встреч, в которых я принимал участие». Израильская позиция заключалась в том, что для установления полных дипломатических отношений на переговорах необходимо обсуждать буквально все - отношения Церкви и государства, вопросы законности и собственности, вопрос налогов и так далее. Делегация Ватикана отдавала себе отчет, что Израиль не особенно стремится к установлению дипломатических отношений со Святым Престолом, и обе стороны понимали, что дипломатические отношения были единственной козырной картой переговоров Святого Престола.

Опять вернулась идея, возникшая в Ватикане в 1991 г. Почему бы не сделать дипломатические отношения одним из пунктов в списке вопросов, которые должны обсуждаться и решаться двусторонней комиссией, - в «меню», как называл его архиепископ Монтеземоло. Позиция Святого Престола на решающей встрече 15 июля 1992 г. была изложена просто: «У вас есть полный список вопросов, которые вы хотите обсудить. У нас тоже есть такой список. Почему бы не обсудить их вместе?» Руководитель израильской делегации, посол Моше Гилбоа, выразил согласие вопреки жестким возражениям своих официальных советников.

Таким образом, настоящий прорыв, который сделал Принципиальное соглашение возможным, произошел из-за изменения давнишней израильской позиции, санкционированного правительством Ицхака Шамира. Ави Пазнер, бывший пресс-секретарь Шамира, а ныне его посол в Италии, лично взялся за установление дипломатических отношений со Святым Престолом. Используя прямой доступ к старому другу - премьер-министру, Пазнер настаивал на изменении политики. Министр иностранных дел Давид Леви, со своей стороны, постарался убрать постоянный раздражитель из международных отношений Израиля. Шамир, чьи едкие замечания о поляках, впитавших антисемитизм с молоком матери, были хорошо известны, начал понимать, что Иоанн Павел II такому стереотипу не соответствует. Получилось так, что объединились несколько факторов. Иоанн Павел мог бы оценить ситуацию как очередной пример провиденциального совпадения. В результате это привело к изменению двухпартийной израильской позиции: до установления дипломатических отношений со Святым Престолом никаких переговоров быть не должно.

Двусторонняя комиссия после окончательного согласования повестки дня должна была приступить к работе 29 июля 1992 г.

Представители Святого Престола сразу же внесли три предложения, принятых израильской стороной. Первое: начинать следует не с исчерпывающего договора Церковь - государство, или с конкордата, а с выработки короткого соглашения о широких нормах и общих принципах. На основе этого соглашения дальнейшие переговоры можно вести целенаправленно - по вопросам юридической, финансовой практики и собственности. Ожидалось, что это принципиальное соглашение создаст промежуточный уровень дипломатических отношений, которые Святой Престол считал начатыми de facto с момента формирования двусторонней комиссии. На начальном этапе ни одна из сторон не ожидала, что полные дипломатические отношения могут быть достигнуты за такой короткий период. Существовали варианты соглашений, которые могли бы служить вехами на пути к полным дипломатическим отношениям на уровне послов.

Второе предложение: разделить переговорный процесс между «пленарным уровнем», когда к делу подключаются заместители министров иностранных дел обеих сторон, и «экспертным уровнем», на котором будут утрясаться различного рода формальности. Пленарные встречи можно созывать только для ратификации результатов, достигнутых на экспертном уровне, или решения вопросов, не входящих в компетенцию экспертов. Отношения на экспертном уровне должны были проводиться со стороны Ватикана архиепископом Монтеземоло и его делегацией. Посол Гилбоа и его преемники должны были возглавлять экспертную группу Израиля.

Третье предложение: стремиться к равновесию при назначении мест встречи, чтобы на практике подчеркнуть, что эти переговоры проводятся на международном уровне между двумя объектами международного права. Было согласовано, что пленарные заседания будут проводиться в Ватикане и в Израиле, а встречи на уровне экспертов - в Иерусалиме. Чтобы сократить расходы, их было решено проводить попеременно в израильском министерстве иностранных дел и в католических институтах, которым на практике бывал обычно институт Ратисбон.

Переговоры на уровне экспертов начались с недельной встречи 2 ноября 1992 г. Одной из первоочередных задач было разъяснить израильской команде, кто их партнеры по переговорам и представителями чего они являются.

У израильских дипломатов имелось некоторое представление относительно «Святого Престола» как субъекта международного права, и они знали, что «Святой Престол» обычно для краткости называют «Ватиканом», что означает город-государство Ватикан. Однако они не учитывали того, что Святой Престол и город-государство Ватикан совсем не одно и то же.

В соответствии с дипломатическими правилами и международным законом Святой Престол является международным правовым объединением под управлением епископа Рима, вселенского пастыря католической Церкви. Независимость города-государства Ватикан помогает гарантировать независимость Святого Престола как участника международных отношений. До сих пор другие государства обмениваются послами со Святым Престолом, а не с городом-государством Ватикан, и Святой Престол, а не Ватикан участвует в международных юридических и политических организациях, таких как ООН и ее филиалы. Святой Престол, а не город-государство Ватикан, был партнером Израиля на переговорах.

Выбирать было практически не из чего: Оттоманская империя и государства - ее наследники (например, Израиль) не имели договоров с католической Церковью. Единственными легальными субъектами были местные главы различных местных христианских церквей - армянской, католиков латинского обряда, греко-католиков, греческих православных, маронитов, мелкитов и так далее. Израильской закон не признавал организованное единство, называемое католической Церковью, как имеющее законное правовое лицо и, таким образом, являющееся субъектом права.

Эти две проблемы слились воедино, когда от израильтян поступил вопрос: «Каковы отношения между объединением, называемым «католическая Церковь», и нашим партнером на переговорах - Святым Престолом?» Договор или соглашение должно быть составлено со Святым Престолом. А что же делать с католической Церковью или с различными католическими объединениями в Израиле? Было дано разъяснение, что Святой Престол присутствует здесь, чтобы говорить не о себе самом, а о законной позиции католической Церкви в Израиле. Святой Престол не имеет собственных интересов, которые он пытается защитить юридическим соглашением. И если переговоры не могут упоминать о католической Церкви, то говорить и впрямь больше не о чем. После того как были даны соответствующие разъяснения, напоминающие ускоренные курсы по теологии таинств, экклезиологии, каноническому праву и международной правовой истории, израильтяне в конечном итоге согласились говорить о католической Церкви. Но сомнения оставались и в последнюю минуту могли стать угрозой для переговоров.

ЗА КУЛИСАМИ

К сентябрю 1993 г. Принципиальное соглашение стало постепенно обретать очертания. Но встречи экспертов проходили сложно, несколько технических юридических вопросов оставались неразрешенными, в том числе и вопрос о дипломатических отношениях. Теперь обе стороны столкнулись с тем, что Давид Ягер позднее назвал «каверзой всего дела». Учитывая радикальные изменения на Ближнем Востоке со времени войны в Заливе и тот факт, что Израиль вел переговоры о дипломатических отношениях с арабскими государствами, такими как Марокко, Тунис, Оман и Катар, правительство премьер-министра Ицхака Рабина, сформировавшее кабинет в июле 1992 г., решило, что вполне можно установить со Святым Престолом полные дипломатические отношения. Теперь Израиль хотел ускорить этот процесс и с помощью Принципиального соглашения быстрее продвинуться к полным дипломатическим отношениям. Это решение было передано тем, кого израильские дипломаты позднее назвали «высшим уровнем» в Ватикане. Делегация Святого Престола шла параллельным путем. Поэтапность установления дипломатических отношений могла, казалось, уменьшить значение подлинных достижений Принципиального соглашения, предоставлявшего католической Церкви такой же законный статус в Израиле, которым она обладала повсюду. Нерешительность в установлении полных дипломатических отношений, как тоже казалось, могла усилить те элементы в израильских политических и бюрократических кругах, которые продолжали настаивать, что Святой Престол никогда не сможет установить полные дипломатические отношения с суверенным еврейским государством по теологическим причинам. Однако было не понятно, разделяются ли взгляды делегации Святого Престола на всех уровнях ватиканского Государственного секретариата. Полагая, правильно или неправильно, что Ватикан затягивает процесс, израильтяне откровенно заявили, что переговоры о Принципиальном соглашении - включая и полные дипломатические отношения - должны быть завершены к концу 1993 г. или все «меню» следует пересмотреть.

На этом критическом этапе Принципиальное соглашение привели к успешному разрешению кулуарные переговоры.

Эти переговоры были делом отца Давида Ягера и Шломо Гура, израильского дипломата с сорокатрехлетним стажем, назначенного тогда в офис заместителя министра иностранных дел Йоси Бейлина. Кулуарные переговоры впервые состоялись во время сложных переговоров на уровне экспертов между концом декабря 1992 и началом января 1993 г. Гуру позвонил израильский журналист и сказал, что его итальянский коллега нуждается в контакте с человеком, участвующим в переговорах. Гур согласился, а итальянский журналист оказался римским корреспондентом миланской ежедневной газеты «Corriere della Sera» и старым другом Давида Ягера. Позднее Ягер позвонил Гуру домой и сказал, что им надо поговорить. Они договорились встретиться в иерусалимском отеле «Плаза», где Ягер первый и единственный раз за все время кулуарных переговоров появился в римском воротничке.

Двое мужчин, израильтяне одного поколения, но совершенно различного жизненного опыта, хорошо поладили друг с другом, и в результате получился раскованный, открытый и прямой разговор. Они встречались, по их воспоминаниям, двенадцать или пятнадцать раз, большей частью осенью 1993 г., обычно в холле иерусалимского отеля «Хилтон». Теперь оба смеются, вспоминая газетные сплетни о секретных полетах в европейские столицы. Они полностью доверяли друг другу, и их уверенность подтвердилась: никакой утечки информации не произошло. В их откровенности не было никакой искусственности, когда они обменивались идеями и окончательными проектами полного Принципиального соглашения.

Ни одна из делегаций, участвовавших в экспертных встречах, не знала о кулуарных переговорах. Гур и Ягер могли достигнуть соглашения по какому-нибудь вопросу, а затем передать его своим патронам в Иерусалиме и Риме: Йоси Бейлину и министру иностранных дел Симону Пересу в Израиле, монсеньору Гатти, монсеньору Целли, архиепископу Жану Луи Торэн («министру иностранных дел» Ватикана) и кардиналу Анджело Содано, Государственному секретарю Святого Престола. Израильская делегация знала, что у Гура есть собеседник в Святом Престоле. Но они не знали, что им был Давид Ягер, сидевший напротив них за столом переговоров. Делегация Святого Престола совершенно не была осведомлена о кулуарных разговорах, конфиденциальность которых руководство было полно решимости защитить. В октябре, в разгар кулуарных переговоров, Бейлин и Торэн частным образом встретились в Нью-Йорке, чтобы разрешить центральный, мешающий продвижению соглашения вопрос, который выделили Гур и Ягер. Бейлин был настолько заинтересован в проведении переговоров в кулуарах, что, достигнув соглашения с Торэн, разрешил дело своей собственной властью, говоря, что он сможет уладить все с Пересом позднее.

Кулуарная работа Ягера - Гура приносила пол оды, поскольку между ними существовало доверие, сложившееся благодаря хорошим отношениям Клаудио Целли и Йоси Бейлина (официальных глав пленарных заседаний двусторонней комиссии) и обязательству Луиджи Гатти достигнуть соглашения, которое отвечало давнишнему интересу Святого Престола. Когда в ходе кулуарных переговоров сформировался проект Принципиального соглашения, приемлемый для глав делегаций, в игру вступил другой решающий фактор: профессиональная дисциплина дипломатических служб обеих сторон. Главы делегаций экспертов были проинформированы своими руководителями о том, что соглашение достигнуто в кулуарах, и архиепископ Монтеземоло и посол Эйтан Маргалит приняли это без возражений.

Кулуарные переговоры Ягера - Гура являли собой классический пример подобных переговоров, авторитетных, но не принимающих на себя каких-либо обязательств, как позднее описал их Гур. Вопросы разрешались без обычных уловок. Предложения могли всплывать и обсуждаться без опасения скомпрометировать свою позицию в дальнейшем. Ничто не становилось официальным, пока руководители не достигали согласия. Отсутствие соглашения ничего не меняло на официальном уровне. Вряд ли Принципиальное соглашение между Святым Престолом и Израилем могло быть достигнуто без этих встреч.

ЭНДШПИЛЬ

В декабре 1993 г. оставалось привести переговоры к финалу, успешному завершению и закрытию дела.

Последний существенный момент, который требовалось проработать, вернул обе стороны к вопросу о том, что означает «католическая Церковь» в контексте Принципиального соглашения. Израильтяне хотели определить «католическую Церковь» как несколько локальных церквей различного обряда, существующих на их территории. Давид Ягер, по его собственным словам, был «категорически против» того, чтобы включать любое определение, которое сводит смысл «католической Церкви» в Израиле к временно существующим зачаточным проявлениям католицизма. Другие восточные обряды могли захотеть установить свое присутствие на Святой Земле. Могли быть сформированы новые образовательные, благотворительные или пастырские институты. В любом случае с теологической точки зрения понятие «католическая Церковь» было обширнее и не сводилось к перечислению институтов, существующих в настоящий момент. Ягер был твердо убежден, что Принципиальное соглашение должно это отражать.

Вопрос разрешился на последней кулуарной встрече между Ягером и Шломо Гуром, после чего вопросы, затронутые в ходе экспертных переговоров, наконец были согласованы. В ходе существенных споров и с помощью юридических консультаций, полученных Ягером от израильских и американских друзей, в текст Соглашения был введен оборот «inter alia» [среди прочего]. В конечном итоге «католическая Церковь» и «Церковь» были определены как «включающие, inter alia общины и институты». В то же время израильтяне согласились ввести «inter alia» как часть кулуарного финального исчерпывающего соглашения, в определение «Государства Израиль» и «Государства» в Соглашении, так что эти названия следовало понимать как включающие все институты, установленные законом в Израиле (включая муниципалитет Иерусалима, например), а не просто центральное правительство.

В течение переговоров Иоанн Павел постоянно настаивал на информировании местных католиков восточного обряда и православных лидеров, а архиепископ Жан Луи Торэн делал краткие резюме для арабских правительств. В самом конце переговорного процесса кардинал Содано, ответственный за выработку заключительных рекомендаций для Папы, решил провести дальнейшие консультации со специальной комиссией из шести кардиналов, включая Ратцингера, Касароли, Лахи, Сильвестрини. Заблаговременно учрежденная комиссия кардиналов единогласно рекомендовала принять проект Принципиального соглашения с несколькими незначительными поправками, против которых израильская делегация не возражала.

Наконец Святой Престол послал официальный запрос Патриарху Иерусалима латинского обряда Михаэлю Саббаху и двум католическим патриархам восточного обряда. Запрос состоял из двух вопросов. Следует ли вообще принимать Принципиальное соглашение? Должно ли оно быть принято сейчас? Вскоре были получены ответы: соглашение принимайте и делайте это сейчас.

10 декабря 1993 г. Принципиальное соглашение было подписано архиепископом Монтеземоло и послом Маргалитом в министерстве иностранных дел Израиля. Израильтяне хотели подписать Соглашение в Риме для максимального освещения его средствами массовой информации. Святой Престол возразил, что единственное дипломатическое соглашение, подписанное в Риме, было подписано с Италией и что существует обычай подписывать соглашения в стране-партнере. Приемлемое соломоново решение было наконец обосновано. Пленарной комиссии снова предстояло собраться, чтобы одобрить и подписать Соглашение, а в соответствии с принципом взаимности были назначены две встречи - 29 декабря в Риме по поводу официального утверждения Принципиального соглашения и 30 декабря в Иерусалиме для его подписания. Поскольку монсеньор Клаудио Целли был председателем пленарной комиссии от Ватикана, он, а не архиепископ Монтеземоло подписался от имени Святого Престола. В отступление от правил ватиканской дипломатии, когда верительное письмо приходит от кардинала - Государственного секретаря, полномочия Целли подтверждало личное письмо Иоанна Павла II. Папа исходил из того, что Принципиальное соглашение должно быть подписано самым официальным образом, и использовал всю власть своего положения.

ПОСЛЕДСТВИЯ

Итогом интенсивных переговоров, продолжавшихся более полутора лет, стал краткий документ. Преамбула, определяющая место Принципиального соглашения в соответствующем историческом и теологическом контексте, начинается с взаимных признаний «исключительного характера и всеобщей важности Святой Земли» и понимания «уникальной природы отношений между католической Церковью и еврейским народом», включая их недавний «процесс примирения и роста взаимопонимания». В Статье 1 обе стороны вернулись к «поддержке» всеобщего «права человека на свободу совести и вероисповедания», которое Государство Израиль также обязалось «соблюдать», что является четким юридическим обязательством. Статья 2 устанавливает «сотрудничество в сопротивлении всем формам антисемитизма и всем видам расизма и религиозной нетерпимости»; второй параграф этой Статьи подтверждает «осуждение ненависти, гонений и всех других проявлений антисемитизма, направленных против еврейского народа и против отдельных евреев, где угодно, в любое время и всяким». В добавление к Статье 1, гарантирующей право на религиозную свободу, Статьи 3, 10 и 12 составляют ядро Принципиального соглашения и устанавливают структуру последующих переговоров для придания юридического значения признанию Израилем «прав католической Церкви исполнять религиозные, моральные, образовательные и благотворительные функции и иметь свои собственные институты, готовить, назначать и увольнять собственный персонал в указанных институтах для исполнения функций в отношении указанных намерений». В Статье 14 обе стороны принимают на себя обязательства подготовиться к установлению полных дипломатических отношений на уровне послов, которые должны вступить в силу одновременно с Принципиальным соглашением; на практике - в следующие несколько месяцев.

Стандартная дипломатическая формула в конце Принципиального соглашения: «Подписано в Иерусалиме сего 13 дня месяца декабря в год 1993, который соответствует 16 дню месяца Тевет в год 5754» - служила в этом случае напоминанием, которое Шломо Гур ощущал во время переговоров: он и его мирские израильские коллеги, так же как и представители Святого Престола, «несут за плечами две тысячи лет очень сложной еврейско-христианской истории».

Эта история и ее современное отражение в Святой Земле не могут быть преодолены простым фактом полного соглашения. По-прежнему возникали вопросы, с кем конкретно заключило соглашение Государство Израиль. На обеде в честь официального подписания в Иерусалиме, данном вечером того же дня, министр иностранных дел Перес заметил, что, как ему представлялось, соглашение подписано с другим маленьким государством, городом Ватиканом. Принципиальное соглашение было довольно прохладно принято местными католическими лидерами, что шло вразрез с их ответами на запросы Государственного секретариата как раз перед завершением работы по Соглашению.

На следующий день после подписания Соглашения члены делегации Святого Престола встретились с местными католическими прелатами, чтобы представить документ в деталях и изложить то, что предусмотрено следующим этапом переговоров относительно правового лица Церкви, ее собственности и тому подобного. Местные церковные деятели были настроены достаточно критически, часто пряча собственное недовольство за ссылками на общественное мнение. Когда им напомнили про личное участие Папы в принятии окончательного решения, они промолчали. Затем один из них сказал:

- Мы уважаем Его Святейшество, но Святой Престол тоже должен уважать людей.

Такой ответ не предвещал безоблачного развития событий в будущем.

Святой Престол не имел достаточной подготовки и хорошего штата для продолжающихся переговоров, успешное завершение которых сыграло бы существенную роль в деле установления качественно нового присутствия католицизма в израильском обществе. Принятое по финансовым соображениям решение разместить нунциатуру Святого Престола в Старой Яффе, а не в Тель-Авиве и ограничить ее штат осложнило участие представителей Святого Престола в продолжающемся процессе переговоров с элитой израильского общества и дипломатами других этнических групп. Решение использовать в продолжающихся переговорах неподготовленных и неопытных представителей местных церквей замедлило процесс. Его замедлял и тот факт, что некоторые израильские бюрократы и политики, как и некоторые местные церковники, продолжали сопротивляться Соглашению. Невежество в церковных вопросах, распространяющийся израильский секуляризм (примером чему служит замечание Йоси Бейлина, сделанное им на первой встрече с Клаудио Целли, что он, Бейлин, в действительности никогда прежде не думал о том, что вопрос об Иерусалиме имеет религиозную составляющую) и типично бюрократическая инертность тормозили дальнейший ход переговоров. Потребовалось почти четыре года, чтобы завершить первый и наиболее важный текст, «Соглашение о юридическом лице» о католических институтах в Израиле, подписанное 10 ноября 1997 г.

Через несколько лет после подписания Принципиального соглашения стало очевидным, что новые отношения между Святым Престолом и Израилем, формально приветствовавшиеся, не могли сами по себе изменить другие реалии в регионе. Количество христиан в Святой Земле после израильско-палестинского неофициального соглашения 1993 г. продолжало сокращаться, по большей части из-за миграции арабских христиан, подвергавшихся экономическому, политическому и религиозному давлению. Впервые в истории возникла и начала принимать угрожающие размеры перспектива отсутствия христиан в Святой Земле, означавшая, что христианские святые места будут низведены до статуса музеев. 6 ноября 1995 г. Афиф И. Сафих, директор нового «офиса представителей Организации освобождения Палестины при Святом Престоле», был принят в Ватикане, что воспринималось как первый шаг к дипломатическим отношениям с будущим Палестинским государством. Семь недель спустя, на Рождество, председатель ООП Ясир Арафат, отмечая праздник в Вифлееме, находящемся теперь под контролем палестинского самоуправления, дошел почти до богохульства, объявив город «городом палестинского Иисуса». Что же касается Иерусалима, то Государственный секретариат был весьма серьезно озабочен его будущим и в мае 1996 г. издал официальную дипломатическую ноту, повторяющую призыв Святого Престола к созданию «международного юридического инструмента» для «защиты тождественности Святого города» независимо от того, каким образом будет разрешен вопрос о суверенитете.

Те, для кого Принципиальное соглашение должно было стать первым шагом к общему совершенно новому состоянию отношений католицизма с израильским обществом и культурой, были разочарованы годами, последовавшими за подписанием Принципиального соглашения, как и те, кто ожидал достаточно быстрого разрешения оставшихся вопросов. Разочарование не могло изменить того факта, что Принципиальное соглашение было (как заявляет его преамбула и как высказывались во время работы те, кто был вовлечен в переговоры, часто трудные) исторической и бесповоротной вехой в отношениях между еврейским народом и Римско-Католической Церковью. Участники переговоров верили: семена, тщательно посаженные Принципиальным соглашением, дадут со временем всходы.

РОЛЬ ПАПЫ

Подобно другим эпическим событиям, подписание Принципиального Соглашения между Святым Престолом и Государством Израиль подверглось нападкам со стороны различного толка «мифотворчества».

Иногда говорили, что Мадридская мирная конференция, последовавшая за войной в Персидском заливе, заставила Святой Престол изменить политику в дипломатических отношениях с Израилем. Война в Заливе, конечно, изменила региональную и интернациональную политику на Ближнем Востоке, но горячее стремление Папы к новому курсу vis-a-vis с Израилем было очевидным для его соратников задолго до войны в Заливе. Решение Святого Престола добиваться полных дипломатических отношений в контексте широкого спектра вопросов было принято до созыва Мадридской конференции. Участники переговоров с израильской стороны сделали решающий политический поворот, когда согласились иметь дело со всем комплексом вопросов, а не проводить переговоры по каждому из них в отдельности. Война в Заливе и Мадридская мирная конференция создали условия для ускорения процесса, на путь которого уже стал к этому времени Святой Престол. Нового курса они не создали.

Два посла США при Святом Престоле, Томас П. Мелади и Раймонд Флинн, считали, что дипломатическое давление Соединенных Штатов на Ватикан стало побудительным мотивом к началу переговоров, в результате которых было подписано Принципиальное соглашение. По дипломатическим каналам передавались заверения, что администрации Буша и Клинтона с одобрением отнесутся к установлению полных дипломатических отношений между Святым Престолом и Израилем. Кроме того, состоялись многократные неофициальные переговоры с полномочными представителями Ватикана. Но не существовало никаких свидетельств, что позиция США имела сколько-нибудь серьезное влияние как на решения Папы, так и на решения его дипломатов. Принципиальное соглашение само по себе было тепло принято американскими властями. Но, по словам официальных представителей Святого Престола, оно не испытало значительного влияния американского лоббирования.

Римские журналисты и обозреватели Ватикана также высказывали предположения, что Иоанн Павел II, полный решимости вырвать кость вопроса о дипломатических отношениях из глотки еврейско-католического диалога, в конце концов спустился с небес на землю и приказал своим подчиненным вмешаться. Те вмешались в переговорный процесс, отрицая, что такой инцидент имел место, однако непродуманный сценарий переговоров довольно ярко иллюстрирует стиль руководства Иоанна Павла II. Ни разу во время переговоров, по свидетельству отца Ягера, Иоанн Павел не ставил дополнительных условий, настаивая на абсолютном приоритете достижения полных дипломатических отношений. Папа также делал упор на то, чтобы успех в переговорах был достигнут по всему спектру вопросов. В этом смысле его забота о защите законных позиций Церкви в Святой Земле продолжала политику его предшественников.

Иоанн Павел, вне всяких сомнений, оказал ощутимое влияние на разработку Принципиального соглашения. Он принял основополагающее решение - добиваться полных дипломатических отношений с Израилем, чего, по словам одного из участников переговоров, «никто другой не осмеливался сделать». Это решение базировалось на чувстве справедливости, так же как и на остром восприятии факта страданий евреев и их отношения к католицизму. Принимая решение, Папа, как обычно, оставил детали его осуществления другим, продолжая настаивать, что следует придерживаться выбранного им курса до успешного завершения процесса. «Успешное завершение» не ограничивалось установлением полных дипломатических отношений с Израилем, хотя этот вопрос явно привлек наибольшее внимание со стороны общественности и средств массовой информации.

В незаурядном уме и представлениях Иоанна Павла II, казалось, пересекались несколько задач. Среди них - исторические интересы Церкви в Святой Земле, которые предстояло защитить. Надо принять во внимание и острое сопереживание страданиям еврейского народа и теологические причины вынести на повестку дня давно прерванный диалог между иудеями и католиками. И та и другая задачи были связаны с решением проблемы дипломатических отношений. Поскольку этот акт убедительно отвечал на боль, причиненную ощущением «непризнания», он демонстрирует стремление Церкви начать радикально новые переговоры с еврейским народом и неопровержимо свидетельствует о том, что католицизм не имеет теологических «проблем» с Государством Израиль и с живым иудаизмом. В то же время установление дипломатических отношений могло помочь защитить законные позиции Церкви. Иоанн Павел видел целое, где многие другие, включая официальных лиц Святого Престола, политиков и дипломатов Израиля, видели только составляющие.

Если учесть наследие исторического предубеждения и осмотрительность профессиональных дипломатов Святого Престола, то Принципиальное соглашение просто не могло быть подписано без широкого понимания всем Ватиканом, что такое соглашение было намерением Папы, в котором его обдуманное суждение совпадало с огромным желанием его сердца. Все остальное, включая официальные и кулуарные переговоры, зависело только от этого.

СИКСТИНСКОЕ ИНТЕРМЕЦЦО

14 апреля 1994 г. впервые за несколько столетий мир увидел «Страшный Суд» Микеланджело таким, каким художник изобразил его.

Между 1980 и 1990 гг. была восстановлена созданная флорентийским гением потолочная роспись Сикстинской капеллы площадью более 8000 квадратных футов. Из-под слоя пыли, сажи, копоти от свечей и голубиного помета, не счищавшегося более четырехсот лет, проявились давно скрытые великолепные наряды золотого, зеленого, фиолетового и других оттенков. Кропотливый процесс реставрации, начатый в 1990 г. и законченный через четыре года, проявил богатую синеву «Страшного Суда», полученную в результате смешения грунтовки - ляпис-лазури и красок Микеланджело.

Иоанн Павел не только дал санкцию на реставрацию фресок, что привело к значительным разногласиям в художественных кругах, но и подтвердил, что реставраторы, восстанавливая «Страшный Суд», уберут большую часть рейтуз, штанов и других драпировок, за которыми стыдливые церковники спрятали обнаженные тела Микеланджело через много лет после завершения его шедевра (некоторые драпировки были оставлены на месте в силу исторических причин). По окончании реставрации Папа захотел подчеркнуть теологические истины, которые выражают фрески Микеланджело. Подходящим случаем для этого стала месса, отмечающая завершение реставрации, которую Иоанн Павел отслужил в освобожденной от лесов Сикстинской капелле 8 апреля 1994 г., в пятницу после Пасхи.

Выбор времени, заявил он, оказался в высшем смысле подходящим для того, чтобы «Страшный Суд» Микеланджело проявил «экстраординарного Христа ... одаренного древней красотой, которая как-то отделена от традиционной модели живописи». Предстать перед этой огромной фреской во время Пасхальной недели означало предстать «перед величием человечности Христа» , которая во Втором Пришествии будет проникать «в глубь человеческого сознания, обнаруживая силу искупления». «Страшный Суд» был образом, в котором «Христос выражает Собой все таинство видения Невидимого» .

Христианство пережило, напомнил Папа, длительную, ожесточенную борьбу против икон, пока вопрос не был решен в их пользу Вторым Никейским собором в 787 г. - последним Вселенским собором неразделенной Христианской Церкви. Поражение тех, кто хотел изгнать иконы из публичного богослужения и частного религиозного почитания, было защитой сакраментальной интуиции Церкви относительно всей реальности - необычное является обратной стороной обычного, через которое оно и проявляется. Иконы и росписи, такие как «Страшный Суд», - не просто шедевры изобразительного искусства; каждая из них является «в определенном смысле таинством христианской жизни, до тех пор, пока в нем присутствует тайна воплощения ... Таинство Слова, сотворившее плоть, выражается всегда по-новому...», и оба, художник и тот, кто «участвует» в его искусстве, когда смотрит на его творение, «радуются виду Невидимого».

Микеланджело, продолжал Папа, был достаточно мужественным, чтобы восхищаться Богом-отцом в момент творения человеческой расы, чтобы перенести видимую телесную красоту Адама на Самого Господа. Это было, сказал Иоанн Павел, «выдающейся отвагой художника», которая, как могут заявить некоторые, граничит с богохульством. Так мы можем «распознать в видимом и очеловеченном Создателе Господа, воплощающего бесконечное величие» . Микеланджело зашел в стремлении человечества увидеть божественное так далеко, как только это возможно в искусстве. Изображения имели «внутренние пределы» в выражении божественного, но «все, что может быть выражено, было выражено».

Затем Иоанн Павел связал роспись потолка Сикстинской капеллы и «Страшный Суд» с теологией тела, которую он развивал полтора десятилетия. Благодаря Воплощению Сына Божия христиане могут и должны сказать, что человеческое тело является kenosis Господа, выражением Его жертвенности. Не впадая в ханжество, христианам следовало бы понять, что «великая человечность плоти должна быть выражена так, чтобы в ней проявлялось Божественное» . В то же время христиане должны понимать, что «Господь является источником неотъемлемой красоты тела» .

Сикстинская капелла была «храмом теологии человеческой плоти» . Рождая столь великолепное свидетельство «красоты человека, созданного Господом мужчиной и женщиной», фрески Микеланджело также передают «надежду мира преобразованного, мира, ознаменованного Воскрешением Христа». Внутри Таинства Господа и Его созидательных намерений человеческая плоть была проявлена во всем блеске и величии.

Корреспондент «Нью-Йорк таймс» был удивлен, что в этой знаменательной проповеди, стоя перед лишенными покровов обнаженными фигурами Микеланджело, Иоанн Павел «не проявил никакого смущения вопреки его частым заявлениям о консервативном учении Христа о сексуальности». Однако то, что Иоанн Павел отметил работу Микеланджело как «свидетельство красоты человека», чьи телесность и сексуальность, понимаемые в контексте творения и искупления, были изображением жизни Господа, прозвучало не «вопреки» моральному учению христианства о сексуальности, но как раз соответствовало ему. Сведя понятие плоти к объекту, сексуальная революция соблазнила сама себя. Обращение к лучшим проявлениям нашей сексуальной природы может тем не менее выполнить обещание сексуальности, в которой мужчина и женщина углубляют свою интуицию об удивительной границе между обычным и необычным, воплощенным и божественным.

В следующие месяцы дебаты по поводу значения человеческой сексуальности перешли от блеска реставрированной Сикстинской капеллы к менее поучительной арене - международной конференции.

КОНФРОНТАЦИЯ В КАИРЕ

Конфронтация 1994 г. между Папой Иоанном Павлом II и администрацией президента Соединенных Штатов Билла Клинтона по поводу народонаселения и вопросов планирования семьи была неизбежной, и ее следовало предвидеть еще в начале лета 1992 г.

Президент Клинтон и его соратник по предвыборной борьбе вице-президент Гор в 1992 г. проводили наиболее радикальную в американской истории программу по «социальным вопросам», взяв на себя обязательство по федеральному финансированию абортов по требованию на любом сроке беременности, сожалели о «демографическом взрыве в странах "третьего мира"» и давали торжественное обещание использовать федеральные налоговые средства на финансирование «больших усилий по планированию семьи» в зарубежных программах помощи США. В день своей инаугурации, 20 января 1993 г., президент Клинтон подписал пять распоряжений, расширяющих участие правительства США в финансировании абортов по требованию. Четыре дня спустя ватиканская газета «Оссерваторе Романо» опубликовала передовицу, заявляющую, что «обновленный» Клинтон обещал в своей кампании «не идти по пути смерти и жестокости против невинных существ». Это было первым залпом в самой серьезной конфронтации, когда-либо существовавшей между Святым Престолом и правительством Соединенных Штатов.

Конфронтация оказалась международной по своему охвату. Полная повестка дня администрации Клинтона для Всемирной конференции по народонаселению и развитию, назначенной на сентябрь 1994 г. в Каире, была амбициозной и разделялась официальными представителями Фонда ООН по обеспечению жизнедеятельности населения (ЮНФПА) и важными международными неправительственными организациями, такими как Международная федерация планирования семьи. Они хотели добиться по меньшей мере определения сексуальности как лишенного всяческой связи с браком и продолжением рода частного права, охраняемого международным законом, и в этом контексте определить юридически осуществимое всеобщее право на аборты по требованию. Такого рода решения политики называют «дивидендами». Всемирная конференция по народонаселению, проходившая в 1984 г. в Мехико, сильно лоббировавшаяся администрацией Рейгана, была вызвана безжалостным применением принудительных абортов в коммунистическом Китае в качестве государственных мер контроля над рождаемостью. Кроме желания отыграться после поражения в Мехико, официальные представители ООН, европейские политические деятели и руководимые США негосударственные организации, поддерживавшие администрацию Клинтона на Каирской конференции, стремились использовать характерную особенность международных отношений, установившихся в мире после «холодной войны», - привлечение международных институтов и международного права ради достижения политических целей, которые не могут быть достигнуты с помощью нормальных демократических процедур.

Сложности, с которыми предстояло столкнуться Святому Престолу в этой борьбе, наглядно продемонстрировала встреча архиепископа Жана Луи Торэна с заместителем государственного секретаря США Тимоти Вёрсом, бывшим сенатором США и давнишним сторонником контроля за ростом населения, теперь занимающим должность ответственного за «глобальные вопросы» в государственном департаменте. Обычно в офисе Вёрса в качестве украшения стола стоит «презервативное дерево». На время визита архиепископа Торэна 16 ноября 1993 г. дерево убрали, но больше ничто не изменилось. Вере повел с Торэном разговор о проблеме малолетних родителей, получающей все большее распространение в Соединенных Штатах и по всему миру. Архиепископ, желавший найти общие позиции для диалога, согласился, что, конечно, проблема подростков, уже имеющих детей, подчеркивает важность сотрудничества Церкви с правительствами, поскольку нравственное воспитание, безусловно, могло бы стать частью ее решения. На это Вере заметил, что проблема заключается в недостатке информации. Фраза «молодые люди должны знать все о своем теле» была рефреном его речи. Нравственные аспекты и воспитание нравственности здесь ни при чем. Позиция Вёрса не была чем-то из ряда вон выходящим, так как администрация, которую он представлял, казалось, видела в контроле за ростом населения ответ на любую из многочисленных проблем. Управляющий Агентством США по международному развитию Дж. Брайан Атвуд защищал новый пятилетний грант в размере 75 млн. долл. для Международной федерации планирования семьи на том основании, что перенаселение послужило причиной недавнего хаоса в Сомали, куда были вовлечены войска США. Как может быть значительно «перенаселена» страна с семимиллионным населением, чья территория значительно превосходит Калифорнию, не совсем ясно. Заявление Атвуда попросту иллюстрирует, насколько запутан вопрос о «перенаселении».

ВЗГЛЯД ИЗ ПАПСКИХ АПАРТАМЕНТОВ

С точки зрения Иоанна Павла II, угроза конфронтации на Всемирной конференции по народонаселению и развитию базировалась на нескольких аспектах кризиса гуманизма 1990-х гг.

Католицизм и другие мировые религии испокон века считали убийство ребенка дьявольским актом, создающим смертельную угрозу для его матери, отца, того, кто делает аборт, и для общества в целом. Аборты, настаивал Папа, были не вопросом сексуальной морали, но прав человека. Моральный аспект дебатов по абортам был древним повелением против убийства беззащитного, а не очередным предписанием Десяти заповедей, призывающим к целомудрию. Объявление этого страшного зла «правом» не только позорит язык, оно угрожает легитимности международного права. Особый феминизм Папы, как и его большой пастырский опыт, подсказывает, что аборты по требованию, рассматриваемые в качестве одного из пунктов в длинном списке приемов планирования семьи, очень вредны для женщин и для отношений между мужчинами и женщинами, так как обеспечивают механическое «разрешение» безответственности хищных мужчин. Большой всемирный опыт Церкви в обеспечении здоровья и консультационных услуг для женщин, столкнувшихся с дилеммой нежелательной беременности, подсказывает, что отношения между призывами к равноправию женщин и абортами по требованию не столь просты, как представляется некоторым.

Направляемое американцами проталкивание международного признания права на аборты на Каирской конференции, кроме того, было следствием тревожного исторического контекста. Как только в Центральной и Восточной Европе из-под обломков тоталитаризма появились нарождающиеся демократии, Папа призвал их не рассматривать новообретенную свободу как стремление к автономии, в котором он быстро распознал новую угрозу свободному обществу. Теперь казалось, что альянс, поддерживаемый единственной суперсилой мира, ООН, некоторыми европейскими правительствами и хорошо финансируемыми группами влиятельных негосударственных организаций, стремится сохранить это замечание о свободе в международном праве под именем «репродуктивные права». В этом сражении принять участие было необходимо.

Всеобщий пастырь Церкви, все в большей и большей степени становящийся пастырем «третьего мира», был уверен и в другом аспекте этой проблемы. Каирская конференция угрожала стать еще одним примером навязывания политики и понимания морали «первого мира» странам «третьего мира», когда в качестве оружия используется угроза уменьшения зарубежной помощи. Это, в свою очередь, вело к еще одной форме коррупции в ООН, институте, на который Святой Престол продолжал возлагать значительные надежды.

Это было не просто еще одним несовпадением общественной политики Святого Престола и политики национального правительства. Это было решающее сражение по вопросу прав человека в 1990-е гг., которому предстояло разыгрываться на глобальной сцене. В истории каждой культуры часто возникают великие определяющие вопросы. Такими в XIX в. были вопрос о рабстве в Соединенных Штатах и вопрос о евреях в Германии в 1930-е гг. Для Иоанна Павла II проблема абортов была не одной из проблем, но главной проблемой для нарождающейся мировой культуры, которая станет либо поддерживать, либо разрушать свободные общества в будущем. Если однажды допустить, что некоторые жизни позволено уничтожать, возникнет летальная логика, ведущая к убийству новорожденных, эвтаназии, генетическим манипуляциям и насильственной репродуктивной политике. Именно так и случилось в передовых индустриальных демократиях, где манипуляции с жизнью оказались узаконены интеллектуалами, настаивавшими, что не существует моральных истин, являющихся неотъемлемой частью человеческой сущности. И эти причины были неизбежно политическими, поскольку оказались связаны с тем, что Аристотель однажды определил как центральный вопрос политики: как следовало бы организовать нашу совместную жизнь?

В повестке дня приближающейся Каирской конференции стоял вопрос: кем же являемся «мы» в этой древней формулировке?

УЧТЕННЫЙ АРГУМЕНТ

19 марта 1994 г. Иоанн Павел разослал личные письма всем главам государств мира и Генеральному секретарю ООН. Они начинались с заявления о поддержке Церковью текущего Международного года семьи, объявленного ООН, и о «долге гражданских властей... всеми силами пропагандировать гармоничный рост семьи», фундаментального человеческого института, чье процветание включает серьезные вопросы морали и духовности. Вот почему, продолжал Папа, он считает предлагаемый проект документа для Каирской конференции «неприятным сюрпризом». Существовало «опасение, что он может привести к моральной деградации, результатом которой будет серьезный регресс гуманизма...»

Экономическое развитие было для большей части мира проблемой первоочередного значения, и оно, как предполагалось, будет второй темой Каирской конференции. Но проект Каирского документа «почти полностью пренебрег» проблемами развития. Судя по всему, его гораздо больше интересовала пропаганда «тотально индивидуалистической» модели человеческой сексуальности, вплоть до того, что «брак сейчас представляется чем-то старомодным». Кто, спрашивал Иоанн Павел, уполномочен заявлять подобные вещи? «Семья является частью наследия человечества! Более того, Всеобщая декларация прав человека четко определяет семью как естественную и фундаментальную группу - ячейку общества (Статья 16,3)». Более чем странно, что в год, посвященный семье, семья рассматривается как нечто необязательное.

Предложенное «всеобщее международное признание совершенно неограниченного права на аборт» было еще одной важной моральной проблемой, поднятой проектом Каирского документа. Документ «оставляет удручающее впечатление чего-то навязанного, а именно жизненного стиля, типичного для определенных экстремистских кругов в развитых обществах, материально обеспеченных и секуляризованных». Это - империализм нового и очень опасного сорта.

В заключение Иоанн Павел просил глав государств подумать о будущем. Проект документа предлагает молодым людям модель «общества вещей, а не личностей». Самоконтроль, жертвенность и чувство ответственности были сведены к «понятиям... принадлежащим другим временам...» Мировые лидеры отнимали у молодых «смысл жизни», поскольку были не способны научить «обязанностям, возложенным на существа, одаренные интеллектом и свободной волей».

Народонаселение и развитие являются, конечно, серьезными проблемами, заключил Иоанн Павел. Но за них нельзя взяться со всей серьезностью без «чувства священности жизни» и понимания человеческой «способности к любви и самопожертвованию». А это, по сути, было упущено в проекте Каирского документа.

За день до официальной рассылки писем Иоанн Павел встретился с миссис Нафис Садик, пакистанкой, главой Фонда ООН по обеспечению жизнедеятельности населения, которой предстояло сыграть большую роль на Каирской конференции. Иоанн Павел передал ей пространный меморандум - список возражений к проекту Каирского документа - и пытался, как он сказал позднее, изложить учение Церкви, но «она не захотела его обсуждать». Годы спустя Нафис Садик опишет журналистам озлобление и воинственный настрой Папы. Подобное описание Кароля Войтылы было абсолютно бессмысленно для всех, кто когда-либо знал его или работал с ним. В подтверждение своих доказательств миссис Садик представила в ложном свете и работу фонда, который она возглавляет, и скрытый смысл проекта Каирского документа, зайдя настолько далеко, что заявила, будто ЮНФПА не был связан с абортами. Вывод миссис Садик, сделанный в результате сорокаминутного разговора с Иоанном Павлом: «Он не любит женщин. Я ожидала немного больше сочувствия к страданиям и смерти», - выглядел попросту странным.

На следующей неделе все послы, аккредитованные при Святом Престоле, были приглашены на брифинг, на котором кардинал Содано - Государственный секретарь, кардинал Эчегари - президент Папского совета по справедливости и миру, кардинал Альфонсо Лопес Трухильо - президент Папского совета по семье и архиепископ Торэн представили детальные возражения Ватикана по проекту Каирского документа. То, что дипломаты назвали «полным и честным обменом мнениями», было, очевидно, не тем, чего хотели в определенных кругах. Посольство США в Святом Престоле в скором времени получило сообщение из офиса заместителя Государственного секретаря Тимоти Вёрса, где вновь говорилось, что политика США в Каире состояла в пропаганде неограниченного права на аборты, но предполагала, что эта потребность не подразумевается необходимой для «страны-хозяина», если ее реакция может быть негативной.

ОСКОРБЛЕНИЯ В НЬЮ-ЙОРКЕ, ХИРУРГИЯ В РИМЕ

Конфронтация теперь переместилась в Нью-Йорк, где с 4 по 22 апреля 1994 г. собиралась третья встреча с подготовительной комиссией Каирской конференции (подком III на местном жаргоне). Заместитель госсекретаря Вере и его зарубежные друзья не опасались, что открытые дебаты могут привести к значительным изменениям в проекте Каирского документа. Председателем под-ком III, как и самой Каирской конференции, был доктор Фред Саи, которого обычно называют «представителем Ганы», но его занятие вне ООН - президент Международной федерации планирования семьи. Когда монсеньор Диамид Мартин из Папского совета по справедливости и миру, делегат Святого Престола, критиковал на встрече предложенный проект документа за его этическую ограниченность, доктор Саи публично обругал его со своего председательского места и выразил недовольство тем, что Ватикан пытается приписать свои нравственные представления всему миру. Замечания Саи были встречены аплодисментами с галереи, заполненной сторонниками контроля за рождаемостью. Ранее, на другой подготовительной сессии, премьер-министр Гро Харлем Брундтланд (Норвегия) критиковала обструкционизм Ватикана, «маленького государства, не имеющего национального населения». Католической конференции Соединенных Штатов, зарегистрированной в ООН негосударственной организации, было отказано в помещении, чтобы провести семинар в здании ООН, а организаторам события было запрещено рассылать сообщения о проведении встречи.

Подком III произвела для Каира поистине радикальный проект документа. Только шесть из 118 его страниц были посвящены официальной теме конференции - «народонаселению и развитию». Остальная часть документа описывала революцию жизненного стиля, санкционированную и проведенную в жизнь международным законом. Слово «брак» появлялось там всего один раз в главе о «семье» и приходилось на пассаж, сожалеющий о «насилии и дискриминации в политике и практике относительно брака». Документ говорил о «семье в ее различных формах», но умалчивал о важности семейных корней и стабильного брака для физического и духовного благополучия детей. Не затрагивалось в документе обсуждение природы и моральных связей между родителями и детьми, их значение в решении таких важных задач, как хорошее образование и забота о здоровье молодежи. Документ даже осложнял моральные отношения между родителями и подростками, рассматривая сексуальную активность периода полового созревания как «право» получить добровольный опыт и предлагая, чтобы государственные «агентства репродуктивного здоровья» и народонаселения были первыми консультантами молодых людей, попадающих в объятия своей сексуальности.

Документ был полон оруэлловских эвфемизмов: насильственная государственная политика планирования семьи стала «регуляцией рождаемости»; аборты по требованию превратились в «безопасное материнство» и «репродуктивные права». Но еще более угрожающим было то, что проект документа давал мандат на широкомасштабную программу по государственному насилию службе «репродуктивных прав» и планирования семьи. Государствам было разрешено не принимать во внимание родительские прерогативы в просвещении подростков и рекомендовалось обеспечить организациям здравоохранения право на соответствующее «отношение» к их пациентам-подросткам. Правительства получили инструкцию «использовать средства массовой информации, включая радиопередачи, телевизионные «мыльные оперы» и драмы, постановки народных театров и другие», чтобы привести в действие программу проекта документа. Предстояло также разработать программы для «охвата людей на рабочих местах, на дому и в местах отдыха», в то время как несовершеннолетние мальчики «будут охвачены через школы, молодежные организации и те места, где собирается молодежь». Не должно существовать жизненного пространства - дома, рабочего места, гимнастического зала или стадиона, - в котором спонсируемая государством пропаганда того, что документ называет «репродуктивными правами и репродуктивным здоровьем», не могла бы охватить людей. Те, кто считал такой подход общественной политики выброшенным на свалку истории еще в 1989 г., очевидно, ошиблись.

Через два дня после того, как подком III завершила работу при полном поражении Святого Престола, Иоанн Павел причислил к лику святых женщину, чья жизнь и смерть составляют разительный контраст образу семьи и брака, представленному проектом Каирского документа. Сорокалетняя Джианна Беретта Молла, педиатр и мать троих детей, была на втором месяце беременности четвертым ребенком, когда у нее в яичнике развилась фиброзная опухоль. У женщины было три возможности. Хирургическое удаление яичников и матки могло спасти жизнь ей, но убило бы ее нерожденного ребенка. Можно было удалить только опухоль, нерожденный ребенок погиб бы в результате выкидыша, а она могла бы, возможно, в дальнейшем иметь детей. Опухоль могла быть удалена с одновременной попыткой сохранить беременность - возможность, которая серьезно угрожала ее собственной жизни. Она выбрала своего нерожденного ребенка и попросила хирурга оперировать ее таким образом, чтобы сохранить беременность. Опухоль была успешно удалена, но доктор Молла знала, что ей предстоят сложные роды. За несколько дней до родов она сказала своему доктору:

- Если у вас будет выбор, то сомнений быть не должно. Выбор - я требую этого - жизнь ребенка.

Джианна Эмануэлла родилась 21 апреля 1962 г. Джианна Беретта Молла умерла от осложнений при родах 29 апреля 1962 г. и была причислена к лику святых 24 апреля 1994 г. в присутствии ее мужа и детей, включая тридцатидвухлетнюю Джианну Эмануэллу.

Через четыре дня, вечером 28 апреля, Иоанн Павел упал в своей ванной. Проведя ночь в папских апартаментах, он на следующий день был перевезен в больницу Джемелли, где ему имплантировали искусственную шейку бедра. Хирургическая операция прошла не вполне успешно. Иоанн Павел II, который уже почти три четверти века вел активный образ жизни, больше не мог ходить с легкостью.

Некоторое время спустя Папа все же приспособился к обстоятельствам, обзаведясь тростью. Он постоянно поигрывал ею, даже перед толпами на аудиенцию и перед участниками ежемесячных молитв с четками первой субботы в Зале приемов Павла VI. К своим трудностям он старался относиться с юмором. Преодолев несколько десятков ярдов до президентского стола на Синоде в октябре 1994 г., он окинул взглядом собрание епископов и заметил, цитируя знаменитое высказывание Галилея:

- Eppur' si muove [«И всё-таки она вертится»]. Все же подступающая старость и необходимость приспосабливаться к новым физическим возможностям были не простым делом для Иоанна Павла II.

- Я привык быть спортсменом, вы же знаете, - сказал он с сожалением, тяжело опершись на свою трость.

Сразу после операции на шейке бедра Иоанн Павел посмотрел на свою личную историю так, как он смотрит на все истории, - через призму уверенности, что не существует случайностей в промысле Божием. А потому не случайны были его боль и конфронтация по поводу предстоящей Каирской конференции. 29 мая на первой Богородичной молитве после возвращения из Джемелли он во всеуслышание говорил на площади Святого Петра о христианине, столкнувшемся с тайной Креста. После благодарения Христу и Марии за «подарок страданий», которые даны ему, чтобы понять их как «необходимый дар», он описал свои недавние мысли:

- Я размышлял обо всем этом и передумывал все снова и снова, пока находился в больнице... Я понял, что должен вести Церковь в третье тысячелетие молитвой и разнообразными программами, но я вижу, что этого недостаточно: Церковь должна быть ведома страданием, нападением тринадцать лет назад (имеется в виду покушение Агджи) и через новую жертву. Почему теперь, почему это, почему в Год семьи? Определенно потому, что семья находится под угрозой. Папа должен быть атакован, Папа должен страдать, чтобы каждая семья и мир видели, что существует... высшее Евангелие - Евангелие страдания, которым готовится будущее, третье тысячелетие семей, каждой семьи и всех семей.

Это, закончил Иоанн Павел, было свидетельством, которое он хотел сделать «в присутствии сильных мира сего».

С 29 мая 1994 г. понтификат Иоанна Павла II больше не имел видимых отметин на крестном пути.

Тем временем президент Билл Клинтон подвергался жестокой критике со стороны католических лидеров в Соединенных Штатах. Хотя Тимоти Вере продолжал настаивать, что «мы не воюем с Ватиканом», он же как заместитель государственного секретаря встречался с католическими иерархами США, выбирая в основном кардиналов. Это дает реальные основания предположить, что он искал слабое звено в цепи оппозиции политике администрации Клинтона в Каире. Вере не нашел ни одного. Напротив, 29 мая в Белом доме ему было вручено письмо с протестом от шести постоянно живущих в США кардиналов, подписанное президентом Конференции епископов США. В письме высказывалось сожаление о «пропаганде» администрацией «абортов, контрацепции, стерилизации и переосмысления семьи». Оно призывало президента изменить «деструктивную» американскую повестку дня в Каире. В следующем месяце Конференция епископов, полностью одобрила резолюцию, в которой прелаты «как религиозные лидеры и граждане США» провозглашали себя «оскорбленными тем, что их правительство лидирует среди тех, кто пытается благоприятствовать глобальному признанию абортов».

Президент Клинтон в начале июня был в Риме и беседовал в Ватикане с Иоанном Павлом II. После аудиенции президент встретился с группой американских семинаристов и сказал им, что он вместе с Папой рассмотрел глобальную ситуацию по широкому спектру вопросов. Это показалось многим присутствующим неправдоподобным, учитывая эмоциональное беспокойство Иоанна Павла относительно Каирской конференции.

19 июня исполнительная дирекция недавно организованной и в основном мирской Папской Академии жизни, международная группа врачей, медицинских этиков и философов выпустили декларацию по Каирской конференции. Ее центральное суждение академия оценила как не нуждающееся в научных доказательствах. «Одна и та же человеческая жизнь от зачатия до последнего момента жизни развивается и умирает». Этот биологический факт приводит к определенным моральным выводам: «Мы подтверждаем, что каждый представитель человеческого вида является личностью. Забота, обязательная для каждого индивидуума, не зависит от его возраста или немощи, причиняющей ему страдания... Права личности являются абсолютно неотъемлемыми. Оплодотворенная человеческая яйцеклетка, эмбрион, плод не может быть ни подарен, ни продан. Ему не может быть отказано в праве на последовательное развитие в утробе его собственной матери. Никто не может использовать его для любых видов эксплуатации. Никакая власть, даже власть его отца или матери, не может угрожать его жизни».

Чрезвычайная консистория кардиналов всего мира, проходившая 13-14 июня, опубликовала заявление, предложенное кардиналом Нью-Йоркским Джоном О'Коннором, выражающее солидарность с учением Папы о природе и правах семьи «и с его настоянием, что семья должна быть свободна от насилия, особенно в вопросе о деторождении». «Ошибочную социальную политику многих развитых стран, - заключает кардинал, - не следует навязывать остальному миру».

КАМПАНИЯ ПАПЫ

30 июня Иоанн Павел представил на суд мирового общественного мнения долговременную публичную кампанию. Ее целью было объединение оппозиции той политической кровавой акции, которую активисты подком III собирались развязать в Каире. Эта кампания была немногословна и не использовала ни приманок демократической политики, ни международных рекламных клипов. Она состояла из двенадцати десятиминутных обращений к аудитории, к еженедельной общей аудитории или аудитории воскресной Богородичной молитвы. Спокойно, без эмоций там давалось определение этических ошибок проекта Каирского документа и определение моральных альтернатив либерализму, который он воплощал. Папа создал еще одно движение сопротивления, на этот раз международное по охвату, обладающее значительным потенциалом.

Многие темы совпадали или были отголосками предыдущих публичных обращений и папских документов. Некоторые обращения подняли новые вопросы, такие как развитие феминизма Иоанна Павла и оппозиция вновь возникшей лжи о католической сексуальной этике. В обоих случаях обращения вносили ясность в то, что, по мнению Папы, должно было решаться в Каире.

Богородичное обращение 12 июня подчеркивало право на жизнь как основное право человека, на котором зиждутся и все иные его права.

19 июня Иоанн Павел заявил: «брак - это постоянный союз мужчины и женщины, которые дарят себя друг другу и открыты для создания новой жизни»; это не фанатичное представление, а «изначальная ценность творения». Утрата этой истины грозит «опасностью всему человечеству».

Во время общей аудиенции 22 июня Иоанн Павел кратко обрисовал свой особый феминизм. Он настаивал, что женщина не может быть низведена до объекта получения удовольствия особью мужского пола, защищал равные права человеческого достоинства мужчины и женщины и утверждал, что «равенство и разнообразие женщин должно быть признано» гражданским обществом и Церковью.

На Богородичной молитве 26 июня Иоанн Павел заявил, что сексуальность имеет «свой собственной язык на службе любви и не может находиться на чисто инстинктивном уровне».

3 июля Папа напомнил миру, что входящие в понятие брака союз личностей, общность жизни и верность определены Заветом, а не пунктами брачного контракта.

В Богородичном обращении 10 июля Иоанн Павел заявил, что стабильные браки гарантируют благоденствие детей и это должно стать одним из главных вопросов Каирской конференции.

В Богородичном обращении 17 июля Папа опроверг главный антикатолический слух, напомнив миру, что Церковь не учит «идеологии рождаемости любой ценой». Напротив, она предлагает этику брака, в котором решение иметь или не иметь детей «мотивировано не эгоизмом или беззаботностью, но предусмотрительностью, сознательной щедростью, которая взвешивает возможности и обстоятельства и отдает предпочтение благополучию нерожденного ребенка».

Богородичное обращение 24 июля отвергло насильственную, или «авторитарную», программу планирования семьи как насилие над основными правами семейного человека.

Дети, учил Папа 31 июля, являются дарами, которые надо принимать с благодарностью и ни в коем случае нельзя эксплуатировать «в интересах или для личного удовольствия» родителей.

Общественные аспекты проблемы абортов были темой на Богородичной молитве 7 августа. Ни одно справедливое государство не может оправдать право на смертельное насилие в частных интересах. Основания общественного правосудия оказываются подорванными, когда государство не может обеспечить защиту нерожденного ребенка.

14 августа Богородичное обращение вернулось к феминизму. Дискриминация женщин «на рабочих местах, культурная и политическая» должна быть прекращена во имя «подлинной эмансипации», которая полностью проявит «женский гений» в общественной жизни.

В Богородичной молитве 28 августа Папа завершил серию философских замечаний. Радикальный индивидуализм, заявил он, был негуманным и дегуманизирующим, так же как и «сексуальность, отделенная от этических отношений». На Каирской конференции следует пропагандировать «культуру ответственного воспроизведения потомства».

Проводя краткий курс полового воспитания и семейной жизни, Иоанн Павел в то же время призывал своего пресс-секретаря Хоакина Наварро-Валлса включиться в публичные дебаты. «Вы должны четко сказать о том, что вы думаете», - такова была инструкция Папы Наварро относительно его роли до и во время Каирской конференции. Но к кому, по предположению Папы, должен был обращаться Наварро? Как он понял, не только к людям, проводившим подком III и оскорбившим делегацию Святого Престола. Наоборот, следовало воспользоваться случаем и обратиться ко всему миру. Наварро начал серию брифингов в Ватиканском пресс-секретариате, что вскоре привело к новой стычке с Соединенными Штатами. 25 августа вице-президент Гор, который должен был возглавлять делегацию Соединенных Штатов в первые дни работы Каирской конференции, выступил с речью в национальном пресс-клубе в Вашингтоне, начав с того, что «Соединенные Штаты не добивались, не добиваются и не будут добиваться принятия международного права на аборты». 31 августа Наварро указал, что в Каирском документе определение «заботы о репродуктивном здоровье», включающем и «прерывание беременности», было инициативой США. «Проект документа, главным спонсором которого были Соединенные Штаты, на самом деле противоречит заявлению мистера Гора», - подвел итог Наварро. Это был беспрецедентный упрек в адрес общественного деятеля. Но Иоанна Павла такое отступление от ватиканского обычая дипломатической сдержанности отнюдь не огорчило.

КАИРСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ

Образ Каирской конференции как столкновения мнения подавляющего большинства населения мира и Соединенных Штатов, с одной стороны, и изолированного, целомудренного и женоненавистнического Ватикана, с другой, был разрушен в первые часы ее работы. 5 сентября премьер-министр Пакистана Беназир Бхутто - женщина с гарвардским образованием и, несомненно, значительная политическая фигура - взяла слово на открытии, чтобы защитить «таинство жизни» и осудить проект Каирского документа за попытку «навязать адюльтер, половое просвещение... и аборты» всем странам. Обвинение в адрес ограниченного и фанатичного Святого Престола, препятствовавшего консенсусу по итоговому документу конференции, который предстояло составить на базе разработанного подком III проекта, лишилось каких-либо оснований. Наступило время для серьезных переговоров.

В течение последующих пяти дней делегаты пытались безрезультатно прийти к соглашению относительно заключительного доклада - по его формулировке проблемы абортов, по обсуждению планирования семьи и методам подхода к подростковой сексуальности. Соединенные Штаты начали отходить от своей первоначальной позиции, что заключительный доклад должен поддерживать аборты по требованию как средство планирования семьи. Все же антикатолическое предубеждение весьма откровенно проявлялось и у делегатов, и у активистов негосударственных организаций. Когда Гэйл Квинн, американская участница делегации Святого Престола, попыталась объяснить суть возражений Ватикана против некоторых формулировок, касающихся абортов, в проекте заключительного документа, ее прерывали неодобрительными восклицаниями и освистали. Доктор Саи, председатель конференции, не пресек этих оскорблений, и делегатам из Бенина пришлось напомнить ему, что выступления на конференциях ООН неприкосновенны. Позднее, проходя мимо двух представителей Соединенных Штатов в помещении центра, предназначенном только для делегатов конференции, Квинн услышала, как один из американцев говорил другому:

- Вот идет эта сука.

Колумбиец Мигель Триас, глава финансируемой правительством организации по планированию семьи, заявил прессе, что «латиноамериканские страны пытаются доставить Ватикану удовольствие. Но за 2000 лет Ватикан никогда не был доволен».

Несмотря на сообщения прессы о поражении Ватикана, Святой Престол многого достиг в течение первой недели Каирской конференции. Одно из основных положений заключительного доклада после обсуждения стало звучать так: «...аборты ни в коем случае не могут пропагандироваться как метод планирования семьи». Предложение, на котором так настаивали США - определение аборта по требованию как международно-признанного основного права человека, - было отклонено, поскольку американцам и их партнерам пришлось признать, что международного консенсуса по этому вопросу не существует. Силовая тактика, использованная на подком III, в Каире не сработала. Переработанный заключительный доклад теперь признавал права и ответственность родителей по отношению к детям подросткового возраста, и оруэлловские пассажи относительно «устройства семьи» были исключены из документа.

Поражение администрации Клинтона и ее международного альянса на Каирской конференции по народонаселению было, разумеется, результатом усилий не только Святого Престола. Как и на предыдущих всемирных конференциях по народонаселению, проводившихся в Будапеште и Мехико, страны «третьего мира» были обеспокоены навязываемыми «первым миром» программами планирования семьи. Политические лидеры Латинской Америки, Азии и Африки понимали, что именно их население, а не, скажем, норвежское, должно было быть взято «под контроль». Сопротивление со стороны азиатских, латиноамериканских и некоторых африканских стран распущенности, взлелеянной в проектном документе, подготовленном подком III, было также знаменательно для будущего. Не следует восхищаться всеми сторонами жизни в этих обществах, но надо признать, насколько важно, что они сумели распознать такой факт: «ни к чему не обязывающий рог изобилия» отнюдь не является целью истинно человеческого развития. Самые радикальные, далекие от религии феминистки тоже возражали против проекта Каирского документа. На форумах негосударственных организаций, проходивших в рамках Каирской конференции, они проводили пародийные суды над Всемирным банком, Международной федерацией планирования семьи и ЮНФПА, обвиняя их в притеснении женщин через насильственную, финансируемую государством программу контроля над рождаемостью.

Совместные усилия помогли изменить настрой Каирской конференции по народонаселению, сместив акцент с «контроля за ростом населения» на «предоставление возможности женщинам». Это было изменение с потенциальными историческими последствиями. Если новую парадигму о предоставлении возможностей женщинам удастся соединить с оживлением семьи и новым подтверждением характерной материнской власти женщин, а не с сексуальной революцией, как это происходит в развитых странах, в международной политике двадцать первого столетия может возникнуть что-то совершенно новое. Такой результат многие могли бы оценить как неправдоподобный, но даже вероятность подобного развития событий была одним из важных результатов Каирской конференции по народонаселению.

Вряд ли Каирская конференция прошла бы таким образом, если бы не предшествующая ей наставительная кампания Иоанна Павла II. Отказ Папы уступить неприемлемым для Церкви положениям определил весь ход конференции и ее итоги. Затронутый ею нравственный аспект сплотил всех, кто был против навязывания образа жизни «первого мира» остальной части человечества путем принятия международного закона и зарубежной помощи.

Никто не сомневался, что подобная борьба предстоит и в будущем. Обращаясь к лучшим сторонам универсальной человеческой природы, Иоанн Павел сместил нравственную суть спора о народонаселении к центру мировой сцены, изменил природу общественных споров и помог видоизменить дискуссию, перейдя от «контроля» над ростом населения к предоставлению возможности женщинам.

И это, в свою очередь, изменило курс Каирской конференции по народонаселению.

ЦЕРКОВЬ КАК СУПРУГА

Во время многомесячных дебатов, приведших к конфронтации в Каире, Иоанн Павел II выполнил свое давнишнее желание в какой-то мере изменить ритм ватиканской жизни, открыв монастырь созерцательной молитвы, и выпустил «Ordinatio Sacerdotalis», возможно, наиболее спорное апостольское послание всего понтификата. В нем снова и снова повторялось, что Церковь не может рукополагать женщин для пастырского священства. Эти два события на первый взгляд никак не связаны друг с другом. Но фактически оба охватывают древнее учение Нового Завета о том, что Церковь является Супругой Христа - образ, который придает сакраментальному представлению Церкви о мире и, конечно, о всей реальности, отчетливые очертания.

ПОСТОЯННАЯ МОЛИТВА

Помимо Дома милосердия, основанного им в Ватикане под опекой миссионеров матери Терезы, Иоанн Павел страстно стремился создать в городе-государстве Дом созерцательной молитвы. Молитва, постоянно говорил Папа, необходима не только для углубления веры сердца и для получения милости Божией, но и для безошибочного прочтения «знаков времени» и для подготовки соответствующих им пастырских программ. Пастырская деятельность Церкви как служение миру в конечном итоге уходила корнями в созерцание. Прочная, постоянная, созерцательная молитва посвященных и удалившихся в монастырь мужчин и женщин, чьи жизни были актами заступничества, являлась особенно сильным выражением постоянного самопожертвования Церкви Христу, ее Супругу, Который отвечает на любовь Церкви Своей милостью.

Работа по организации монастыря для удалившихся от мира монахинь началась в 1992 и закончилась в 1993 г. на землях, полого сбегающих к Губернаторскому дворцу - резиденции и офисам правителя города-государства Ватикан. 13 мая 1994 г., в тринадцатую годовщину покушения Агджи, первая группа из восьми монахинь-кларисок, приехала в монастырь «Mater Ecclesiae», названного по имени Марии, Матери Церкви. Двухэтажное кирпичное здание, облицованное известняком, расположенное напротив городской стены Льва IV, приняло монахинь из первой общины Бедной Клары в Ассизи и из монастырей Хорватии, Никарагуа, Руанды и Филиппин. «Постоянная молитва рядом с Петром», по словам «Оссерваторе Романо», станет распространяться через международную общину женщин, рожденных в Боснии и Герцеговине, Канаде, Италии, Центральной Америке, Восточной Азии и Центральной Африке. Новые группы монахинь будут заселять монастырь каждые пять лет. Монахини Бедной Клары были выбраны первыми, поскольку они входили в старейший женский орден и потому, что 1993 г. - год восьмисотлетия со дня рождения святой Клары Ассизской.

Святая Клара образно описала посвященных девственниц как Христовых невест. В католических сакраментальных представлениях супружеские отношения Церкви и Христа касаются каждого члена Церкви, а не только тех, кто дал обет бедности, целомудрия и послушания. Представление Нового Завета о Церкви как Невесте Христовой сыграло важную роль в теологии тела Иоанна Павла, в которой Папа детально объяснил то, как супружеский характер отношений Христа со Своей Церковью (Еф. 5.22-33) проливает свет на вопрос о человеческой сексуальности, браке и целибате. Через девять дней после открытия монастыря «Mater Ecclesiae», одного из классических символов Церкви как Невесты Христовой, завязался горячий спор, затрагивающий отношение этого супружеского образа к духовенству, когда Иоанн Павел подписал апостольское послание «Ordinatio Sacerdotalis» [«Рукоположение в священнический сан»] на Троицын день, в воскресенье, 22 мая 1994 г.

ДЕБАТЫ ОБ «ORDINATIO SACERDOTALIS»

Вопрос о том, может ли женщина быть рукоположенным священником, обсуждается в католической Церкви с середины 1970-х гг. под влиянием современных феминистских теорий, теологических спекуляций о природе священства и из-за принятия Англиканской Церковью женщины в качестве священника. Католические дебаты по этому вопросу ограничиваются почти исключительно Северной Америкой и Западной Европой. В этих частях света мнение академических теологических кругов требовало решения в пользу посвящения женщин в духовный сан как минимум с середины 1980-х гг.

Павел VI ответил на раннюю фазу католических дебатов декларацией «Inter Insigniores» [«Среди характеристик»], изданной в октябре 1976 г. Конгрегацией доктрины веры. Ее ключевая фраза выглядит так: «Священная Конгрегация доктрины веры считает необходимым напомнить, что Церковь в верности примеру Господа не считает себя вправе признавать посвящения женщин в духовный сан». В защиту этого суждения «Inter Insigniores» приводятся неизменная католическая и православная традиции, библейский факт, что Христос (который во многих других отношениях выходил за рамки современной ему культуры в подходе к женщине) не призывал женщин быть среди двенадцати, продолживших деяния Христовы, как апостолы, и смысл принадлежности Христа к мужскому полу для тех, кто стоит на его месте в качестве священников. Те, кто действует в Церкви in persona Christi (как личность Христа], утверждает документ, должны быть способны представить Христа иконографически как новобрачного и Главу Церкви.

«Inter Insigniores» скорее распалила, чем успокоила католические дебаты. В течение 1980-х и в начале 1990-х гг. споры стали еще интенсивнее и в некоторых отношениях более радикальными. Некоторые феминистские теологи и активисты честно признавались, что они теперь интересуются не посвящением в сан, каким бы оно ни было, а намерены демонтировать иерархическую структуру Церкви целиком. В конце концов Иоанн Павел сообщил группе кардиналов и епископов, приглашенных на ленч, что он размышлял о дебатах и пришел к решению. Позднее кардинал Йозеф Ратцингер повторил слова Папы:

- Я должен высказаться об этом. Я несу ответственность за прояснение этого вопроса, причем прояснение окончательное.

Учитывая провал документа Конгрегации доктрины веры 1976 г., пытавшегося представить то, что рассматривалось как окончательное суждение, Папа решил, что необходимо папское заявление. По его мнению, документ должен быть краток, поскольку все ключевые теологические точки зрения уже расставлены в «Inter Insigniores». Требовалось ясное решающее заявление о том, что дебаты ведутся о невозможном. Кардинал Ратцингер и Конгрегация доктрины веры приступили к разработке документа, и, поскольку это был собственный текст Папы, между Конгрегацией и папскими апартаментами в ходе редактирования возникло тесное и интенсивное сотрудничество. Президенты национальных конференций епископов, которых в большей степени затронули эти дебаты, встретились в Риме, чтобы обсудить проект предполагаемого апостольского послания и предложить свои рекомендации. Затем Иоанн Павел придал посланию «конечную форму», как выразился Ратцингер, и документ был выпущен в свет 29 мая 1994 г.

«Ordinatio Sacerdotalis» было, как и хотел Иоанн Павел, коротким документом. Оно пересматривало утверждения Павла VI по вопросу о женщине и священнической деятельности, включая и обращение 1977 г., в котором говорилось, что церковная традиция - лишь отражение «теологической антропологии», данной Церкви Христом как часть ее «фундаментального устройства». Иоанн Павел дополнил защиту традиций, сделанную его предшественником, указанием другого библейского факта, который он интерпретировал в терминах своего особенного феминизма: «Тот факт, что Благословенная Дева Мария, Матерь Господа и Матерь Церкви, не получила ни миссии, свойственной апостолам, ни пастырского священства, ясно показывает, что недопущение женщин к введению в сан священника не может означать ни то, что женщина является существом менее достойным, ни то, что это положение создано как дискриминация женщин». «Ordinatio Sacerdotalis» также обращалось к вопросу о «наделении властью», поднимаемому феминистскими теологами, да и не только ими, утверждая, что «иерархическая структура Церкви организована тоталитарно», скорее ради «благочестия верующих», чем получения власти. Вот почему «Inter Insigniores» учила, следуя Первому посланию к Коринфянам, что «величайшими в Царстве Небесном являются не священники, но святые» .

Но, несмотря на это, некоторые продолжали утверждать, что вопрос о посвящении женщины в сан священника оставался открытым для дебатов или что традиция Церкви в большей степени порождение дисциплины, чем доктрины. Поэтому, писал Иоанн Павел, он должен был сказать: «По этой причине и ради того, чтобы могли быть отброшены все сомнения касательно вопроса огромной важности, вопроса, который относится к самой богоданной структуре Церкви, в добродетели моего духовного сана (Лк. 22.32), я заявляю, что Церковь не имеет власти каким-либо образом даровать священническое рукоположение женщинам и что это решение является окончательным и поддерживаемым всеми верующими Церкви».

В своих комментариях к «Ordinatio Sacerdotalis» кардинал Ратцингер подчеркивает, что оно было «не новой догматической формулировкой», а скорее «доктриной, излагаемой окончательным образом как обычный папский Магистериум, то есть предложено не как благоразумное поучение, не как более вероятное мнение, не как единственное содержание дисциплины, но как определенная истина». В практическом смысле это означало, что учение требовало «полного и безоговорочного согласия верующего» и что противоречие было «эквивалентом приведения сознания к ошибке».

После «Ordinatio Sacerdotalis» дебаты скорее усилились, чем утихли. Кардинал Карло Мария Мартини из Милана сказал, что «папский документ был окончательным: он не допускает никаких опровержений или реформирований. Это абсолютно ясно». Но Мартини пошел дальше, говоря, что истина здесь не «истина веры», поскольку она не относится к существу откровения. Мартини также предположил, что будущая дискуссия об «абсолютно необходимой и незаменимой» миссии женщин в Церкви должна быть сфокусирована на диаконстве, которое, по словам кардинала, «Папа в виду не имел и поэтому оно не исключено». В Германии Рита Вачбюх, президент известной мирской организации «Zentralkomitee der Deutschen Katoliken» [«Центральный Комитет немецких католиков»], возражала, что ни Папа, ни кто другой не может закрыть дискуссию по вопросу, который продолжает обсуждаться всей Церковью. Она предлагала сфокусировать обсуждение на том, как женщины смогут сделать более полный вклад в Церковь, «современно» устроенную. Намек на альтернативное устройство Церкви в будущем позволяет предположить, что содержащее доктрину «Ordinatio Sacerdotalis» не было принято. Критика апостольского послания была наиболее острой в Соединенных Штатах. «Священники за равенство», организация, насчитывающая 4000 участников, опубликовала заявление, утверждающее, что «Ordinatio Sacerdotalis» «не является непогрешимым, поскольку не учитывает консультаций 2500 епископов Церкви и, совершенно определенно, не выражает чувство верующих». Это заявление заканчивается сожалением по поводу «нечувствительности нашего Папы». Рут Фитцпатрик, национальный координатор Конференции по посвящению женщин в сан священника, спрашивает, как может папский мандат запретить людям думать. «Это кажется реальным нарушением божественного закона». С похожей критикой выступил Женский церковный комитет Конференции по религиям в Англии и Уэльсе, который заявлял, что представление этой организации о «Церкви с реальной включенностью во все ее пастырские и церковные структуры» разделяется группами в Ирландии и Австралии.

ВОПРОС И ОТВЕТ

Учитывая неверную интерпретацию и неверное понимание природы и предмета учения Иоанна Павла в «Ordinatio Sacerdotalis», неизбежно последовал следующий шаг в споре. Во время вспышки дебатов, вызванных апостольским посланием, некий епископ послал dubium - вопрос, требующий авторитетного ответа, - в Конгрегацию доктрины веры. Изложенный официальным образом, вопрос выглядел так:

Dubium: Должно ли учение, что Церковь не имеет власти каким-либо образом даровать священническое достоинство женщинам, изложенное в апостольском послании «Ordinatio Sacerdotalis» как окончательное, быть понято как относящееся к церковным догмам?

Кардинал Ратцингер вспоминал, что Конгрегация доктрины веры получила запрос от некоего епископа, который, по существу, спрашивал следующее: как я должен все это понимать? Папа говорит, что делает окончательное заявление, но другие теологи с ним не согласны. У некоторых епископов создалось впечатление, что учение, конечно, не «окончательное». Святой Престол должен прояснить, является учение окончательным или нет. И Конгрегация, заключил епископ, обязана дать ответ.

Этот dubium, по словам Ратцингера, привел к «сложной дискуссии», в которую включились члены Конгрегации доктрины веры и Иоанн Павел. Сложность относилась не к предмету учения «Ordinatio Sacerdotalis», которое, как верили все участвовавшие, было справедливым, окончательным и являлось частью воли Христа относительно устройства Церкви. Дискуссия была «сложной», вспоминает Ратцингер, «из-за скрытого смысла слова «непогрешимый» то есть tutti terremoto [землетрясение для каждого]. Поэтому изначально даже среди кардиналов существовали различные мнения. Все были согласны, что это так . Единственная проблема заключалась в том, как сказать это лучше, и по этому поводу существовали разные мнения».

Решение Конгрегации, которое было в конечном итоге принято и получило персональное одобрение Иоанна Павла, было опубликовано за подписью кардинала Ратцингера 28 октября 1995 г.:

Responsum: Ответ утвердительный.

Это учение требует безоговорочного согласия, поскольку основывается на Писании и с самого начала постоянно сохраняет и применяет его в традициях Церкви; поэтому оно было определено непогрешимым через обычный и всеобщий Магистериум (ср. Второй Ватиканский Собор, Догматическая конституция Церкви «Lumen Gentium», 25,2). Так в настоящих обстоятельствах Папа Римский, используя власть своего положения (Лк. 22.32), подтвержденного братией, разослал то же самое учение в виде официальной декларации, недвусмысленно устанавливающей то, что является должным поддерживать всегда, везде и всеми как относящееся к догматам веры.

Ответ Конгрегации доктрины веры на вопрос епископа заключался в том, что учение «Ordinatio Sacerdotalis» должно безусловно поддерживаться всеми католиками, поскольку оно веками постоянно было тем, чему учили епископы Церкви в общности с Папой. Это учение представляет собой непогрешимый пример «обычного и всеобщего Магистериума» (или церковной власти создавать учения), как это было определено Вторым Ватиканским Собором в «Lumen Gentium», 25. Иоанн Павел II не использовал в «Ordinatio Sacerdotalis» собственную непогрешимость папской должности. Он учил тому, что «обычная» власть Церкви создавать учение уже определила как вопрос «догмата веры» через свою непрекращающуюся традицию.

Это вызвало другую горячую полемику вокруг вопроса о том, не расширили ли Конгрегация и Иоанн Павел границы непогрешимого учения в одностороннем порядке. «Догматы веры» компоновались из истин, определение которых было защищено харизмой непогрешимости и правом Церкви учить, данными Святым Духом епископам, в том числе и епископу Рима. Может ли Папа определить нечто как принадлежащее к «догматам», если ранее ни епископы на Вселенском Соборе, ни он сам не применяли к данному объекту определение «непогрешимый»? Как может документ, не являющийся, по общему признанию, непогрешимым (такой, как изданное апостольское послание или одобренный Конгрегацией доктрины веры responsum), все же быть определен как непогрешимое учение, которое следует поддерживать как часть основополагающих истин католической веры? Вопрос о рукоположении женщин вплетается в сложный спор, который пытался разрешить Первый Ватиканский Собор определением папской непогрешимости, но не сделал этого однозначно, - в вопрос о природе и значении практики высшей церковной власти создавать учения.

Высказывания о некоторых комментариях к responsum были весьма напряженными. Британский теолог Николас Лаш, профессор теологии в Норрис-Халс в Кембридже, обвинил Папу в «весьма скандальном оскорблении власти», - это, вероятно, может «разрушить ту самую власть, которую Папа намеревается упрочить». Ханс Кюнг обвинил Папу и кардинала Ратцингера в том, что они приложили массу «усилий... чтобы запугать, задавить и запретить дискуссию». Германская диссидентская группа «Мы - Церковь» выпустила петицию, призывающую к рукоположению женщин, подписанную полутора миллионами немецких католиков. Отец Ричард Макбрайен из университета Нотр-Дам сказал:

- ...со стороны Ватикана было совершенно безответственно делать заявления, лишенные четких формулировок, это мешает понять, что же они все-таки означают». Разве Иоанн Павел говорил, спрашивает он, что те, кто не согласен с «Ordinatio Sacerdotalis», окажутся еретиками, которые будут по этому определению «за пределами Церкви»?

Дебаты по поводу responsum помогли внести ясность в некоторые из этих вопросов. Отец Авери Даллес, образец теологической осторожности среди католических мыслителей в Соединенных Штатах, разобрал вопрос об отношении власти к созданию учений в лекции для епископов в июне 1996 г. Доктрина, которой научает «Ordinatio Sacerdotalis», непогрешима, заявил Даллес, но дело не в апостольском послании или responsum Конгрегации доктрины веры. Этот вопрос не относится к компетенции Конгрегации, а Иоанн Павел решил не использовать свою власть для определения доктрины утверждением, прямо взывающим к его непогрешимому положению. Более того, апостольское послание и responsum были написаны «классическим теологическим методом», обращаясь к широкому спектру источников, включая Слово Божие в Писании, что является постоянной традицией Церкви, и к «обычному и всеобщему Магистериуму», как описано во Втором Ватиканском Соборе. Вес этих источников, утверждает Даллес, «поддерживает Святой Престол в настоящих обстоятельствах». Иоанн Павел авторитетно определил истинно непогрешимое учение двух тысячелетий как «обычную и всеобщую» церковную власть по отношению к учению.

В то же время, когда Даллес защищал «Ordinatio Sacerdotalis» и responsum Конгрегации доктрины веры, католическое Теологическое общество Америки приняло первый проект заявления, идущий вразрез с учением апостольского послания и с пониманием власти учить в responsum.

ВОЗМОЖНОСТЬ УПУЩЕНА?

Упорное неприятие «Ordinatio Sacerdotalis» и responsum Конгрегации доктрины веры позволяет предположить, что решение, принятое Иоанном Павлом и его теологическими советниками - выпустить апостольское послание как папское подтверждение «Inter Insigniores», а не более разработанное заявление о том, почему супружеская природа Церкви означает, что Церковь не может рукополагать женщин для отправления священнических функций, - было стратегической ошибкой.

Иоанн Павел II на протяжении всего своего понтификата создавал основания для такого разработанного заявления. Его развитие церковного учения о теле, которое заявляет, что мужской и женский пол - не биологическая случайность, а проявление глубоких истин о человеческой сущности и прямо связаны с искупительными намерениями Господа для мира, было богатым источником, но когда Конгрегация доктрины веры издала «Inter Insigniores» в 1976 г., его еще не существовало. Введенная в рамки полемики о женщине и рукоположении, теология тела могла оспаривать то, что Ханс Урс фон Балтазар однажды описал как современный «моносексизм», сбрасывающий со счетов значение сексуальной дифференциации, который имел зловещее значение для Церкви и общества и извратил дебаты относительно рукоположения женщин с тех пор, как оно началось в 1970-е гг.

Рождественское обращение Папы к Курии в 1987 г. о том, как «Церковь Девы Марии» - Церковь апостолов, корнями уходящая в недвусмысленное «да», сказанное Марией в ответ на призыв Господа, - предшествовала и сделала возможной власть и положение «Церкви Петра», положило основание для продолжения дебатов о священстве. Вместе с «Pastores Dabo Vobis» оно открыло долгожданную перспективу переосмысления священства для двадцать первого столетия как служение в Духе, общее для всех христиан.

Защита Иоанном Павлом достоинства женщин и особого «феминистского гения» в «Mulieris Dignitatem» (он будет и дальше развивать феминизм в публичных заявлениях на Каирской конференции по народонаселению) и констатированное им обязательство расширять уникальную миссию женщин в Церкви могут служить иллюстрацией, почему зарезервированность рукоположения для мужчин не может пониматься адекватно в соответствии с канонами современной идеологической политики. Более развитое утверждение, чем «Ordinatio Sacerdotalis», тоже может прояснить вопрос о справедливости и продемонстрировать, почему не следует рассматривать церковную традицию как несправедливость по отношению к женщине.

Учитывая страсти, кипевшие вокруг этого вопроса, и культурные проблемы, которые отражали эти страсти, вполне вероятно, что никакой призыв к соблюдению традиции Церкви, не важно, насколько устоявшейся, не смог бы существенно поднять уровень дебатов. Но все же краткость и характер «Ordinatio Sacerdotalis», которые неизбежно привели к responsum Конгрегации доктрины веры, возбудили общественное понимание этого вопроса как пешки в игре за духовную власть, а не как вопрос доктрины, который касается ядра католических представлений о таинстве природы бытия.

Это было потерей не только для Церкви, но и для всего современного общества, в котором сексуальная революция и некоторые аспекты феминизма обесценили человеческую сексуальность и затемнили важность того обстоятельства, что мы созданы мужчинами и женщинами. Интенсивные попытки Иоанна Павла развить новый гуманизм на пороге третьего тысячелетия были, таким образом, сдержаны не контекстом «Ordinatio Sacerdotalis», но уровнем дебатов, которые невольно оживило апостольское послание.

ПАПСКИЙ БЕСТСЕЛЛЕР

Осень 1994 г. для Иоанна Павла II была отмечена двумя разочарованиями, главным личным триумфом, оставшимся почти незамеченным, значительным экуменическим прорывом и специальным воззванием к детям всего мира.

БЛОКИРОВАНО В САРАЕВО

Первым большим разочарованием была отмена планировавшегося папского паломничества в Сараево. Мир, казалось, хотел забыть медленное разрушение города безжалостными артиллерийскими обстрелами. Папа прилагал массу сил, чтобы держать Сараево в центре мирового внимания.

В начале года Иоанн Павел попытался вновь использовать кулуарный подход для своих постоянно оказывавшихся тщетными инициатив в бывшей Республике Югославии. Он послал монсеньора Винченцо Паглиа, духовного советника общины Сант-Эгидио, с частной миссией в Загреб, Сараево, Боснию и Сербию. Хорватский президент Франьо Туджман, католик, и боснийский президент Алия Изетбегович, мусульманин, согласились немедленно. На третьей встрече Паглиа с сербским лидером Слободаном Милошевичем президент оставшейся части Югославии согласился на визит безо всяких условий. Даже боснийский сербский лидер Радован Караджич, один из главных подстрекателей разрушения Сараева, согласился на приезд Папы в боснийскую столицу.

Но затем все рухнуло, и визит Иоанна Павла в Белград был блокирован большинством в Ассамблее епископов Сербской Православной Церкви. Патриарх Павел и его четыре епископа-советника, одобрявшие визит, не смогли убедить остальную братию. Белградская часть папского паломничества должна была быть вычеркнута. По деликатному изложению Хоакина Наварро-Валлса на пресс-конференции 3 августа, «Святому Престолу было объявлено, что время не слишком подходящее». На той же пресс-конференции, однако, Наварро объявил, что отец Роберто Туччи, организатор путешествий Иоанна Павла, и архиепископ Франческо Монтеризи, нунций в Боснии и Герцеговине, могут скоро отправиться в Сараево для «изучения возможности посещения Его Святейшеством Сараева в ближайшем будущем».

Визит в Сараево на этот раз не состоялся. 7 сентября, за несколько дней до предполагаемого отъезда Папы, визит был отложен из-за того, что Ватикан назвал «причинами безопасности». Причины были вполне реальными. Хотя Иоанн Павел никогда особенно не заботился о собственной безопасности, он не мог подвергать риску людей, которые невольно могли оказаться жертвами нападения на Папу во время визита. Папа был очень огорчен отменой визита и, объявляя об отсрочке на всеобщей аудиенции 7 сентября, говорил о «великом внутреннем страдании» из-за необходимости отложить визит. На следующий день, в праздник Рождества Марии, Иоанн Павел посвятил мессу во дворе папской виллы в Кастель-Гандольфо жителям Боснии и Герцеговины и чтению проповеди, которую он предполагал произнести в этот день в Сараево. Это был страстный призыв унять «ярость разрушения».

10-11 сентября Иоанн Павел поехал в Загреб на 900-летие архиепископства. Полторы недели спустя продолжающиеся проблемы с шейкой бедра заставили понтифика отложить на год визит в Соединенные Штаты. Отмена немедленно вызвала новый заряд слухов и спекуляций в прессе, что Папа in extremis [«не в себе»].

РАЗГОВОР С МИРОМ

Рассказы о недееспособности ослабевшего Папы были скоро пресечены одним из наиболее значительных издательских событий 1990-х гг. - выпуском в октябре 1994 г. книги Иоанна Павла «Пересекая порог надежды», которая быстро стала международным бестселлером.

«Порог...» начался с несостоявшегося телевизионного интервью. Желая отметить пятнадцатую годовщину понтификата в октябре 1993 г., итальянское радио и телевидение предложили, чтобы журналист Витторио Мессори взял в прямом эфире интервью у Иоанна Павла; а затем итальянское вещание собиралось поделиться своими материалами с главными вещательными студиями всего мира. Папа согласился, но накладки в сентябрьском расписании 1993 г. сделали невозможным своевременное завершение проекта до установленного срока вещания. Через несколько месяцев Мессори позвонил по телефону Хоакин Наварро-Валлс, один из инициаторов этой передачи. У него было сообщение от Папы: «Даже если не будет времени ответить Вам лично, ваши вопросы лежат у меня на столе. Они меня заинтересовали и... я отвечу на них письменно. Вы задали мне вопросы, следовательно, у меня есть право на них ответить... Я поработаю над ними, а потом передам их Вам. Затем делайте с ними то, что Вы сочтете нужным».

В апреле 1994 г. Наварро встретился с Мессори в доме итальянского журналиста и передал ему большой белый конверт. Это были ответы Иоанна Павла на вопросы Мессори, подготовленные как книга под заглавием «Пересекая порог надежды», написанным Папой от руки на папке, содержащей результаты его беспрецедентного труда в качестве понтифика. Иоанн Павел заявил, что название только приблизительное и что редакторы могут делать все, что сочтут нужным. Мессори, Наварро и другие люди, связанные с публикацией труда, мудро рассудили оставить название, данное Папой. Иоанн Павел просмотрел и одобрил слегка отредактированный текст, который был опубликован в октябре 1994 г. одновременно на самых распространенных в мире языках.

Папы уже создавали энциклики, апостольские послания, апостольские постановления и проповеди, но до сих пор ни один из них не писал книг, созданных в форме беседы с читателем - о своем жизненном опыте в вере и о надеждах, обращенных к миру. Возможно, предшественники Папы беспокоились о том, впишется ли такая книга в общий ряд папских документов. Иоанн Павел, очевидно, думал, что решение этого вопроса можно оставить теологам. С помощью своей книги он хотел «от первого лица» объяснить цель работы, которую вел в течение шестнадцати лет. Вопрос о том, что это означало для Папы, разъяснится позже. Более пятнадцати лет своего понтификата Иоанн Павел II продолжал руководить Церковью извне, так же как традиционные папские управляющие.

По существу, «Порог...» не содержит сюрпризов для тех, кто следил за предыдущими публикациями Иоанна Павла. Для тех же, кто впервые знакомился с образом мыслей Кароля Войтылы как поиском выражения суровой польской формы католицизма во всеобщей Церкви, «Порог...» был откровением. Образным и точным был рассказ Папы - человека, живущего в учении, которое он проложил в «Redemptoris Missio»: «Церковь предлагает, но она ничего не навязывает». Его описание собственной борьбы со страстями в молитве; автобиографические воспоминания о судьбах его одноклассников-евреев в Вадовице; о распознавании им своего призвания; о том, как он, будучи молодым священником, научился «любить человеческую любовь» через опыт общения с теми, кто готовился к браку; его глубокие экуменические надежды; его проницательное ощущение двадцатого века как столетия мучеников; его горячее стремление к возвращению гуманизма надежды перед лицом современного страха - во всем проявляется глубокая человечность и чувствительность, а не брюзгливое доктринерство.

Несмотря на всю общественную привлекательность, «Пересекая порог надежды» нельзя считать ни собственно «духовной», ни популяризированной философией. Напротив, в книге нашло отражение убеждение Кароля Войтылы, что Иисус Христос - это ответ на вопрос, которым является каждая человеческая жизнь. Этот ответ взывает к глубинам мирового страха в конце страшного века.

...Существует Некто, кто держит в Своих руках судьбу этого бренного мира. Некто, кто держит ключи к смерти и миру мертвых (ср. Откров. 1.18), Некто, кто является альфой и омегой в человеческой истории (Откр. 22.13) - будь она индивидуальной или коллективной. И этот Некто является Любовью (1 Ин. 4.8,16) - Любовью, которая становится человеком, Любовью распинаемой и возрождающейся, Любовью, непрерывно присутствующей среди людей... Он один может дать окончательную уверенность, когда говорит: «Не бойтесь!»

В современном мире, который однажды испугался существования Господа, а теперь боится того, на что способно человечество без Господа, встреча с этой Любовью будет пересечением порога надежды. Книга предлагает то, что Иоанн Павел II предлагал всегда в бесчисленных вариациях единой великой темы.

СТАРЕНИЕ В БУДУЩЕЕ

Хотя в «Пороге...» существовали элементы автобиографической ретроспективы. Папа, несмотря на свой преклонный возраст, продолжал смотреть вперед.

11 ноября, когда его книга возглавила списки бестселлеров, Иоанн Павел II подписал «Общую христологическую декларацию» с Ассирийской Восточной Церковью, чьи сторонники живут в Иране, Ираке, Сирии, Ливане, Индии, Северной Америке и в Австралии. Это было последнее из серии экуменических соглашений с меньшими Восточными церквями, долго разделенными с Римом (Ассирийская Восточная Церковь откололась от остальной части христианства на Эфесском Соборе в 431 г. и полностью отделена от всех других христианских общин). «Общая христологическая декларация» признавала, что одна и та же вера в Христа может быть выражена в различных формулировках, и подтверждала, что католики и ассирийцы «объединены сегодня в исповедании одной и той же веры в Сына Божия». Этот прорыв в 1500-летнем споре был исключительно достижением понтификата Иоанна Павла II и предвещал дальнейшее сотрудничество и, возможно, новое духовное объединение в будущем, поскольку ассирийцы начали планировать общие проекты с расположенной в Ираке Халкидонской Католической Церковью, включающие общий катехизис и объединение духовного образования.

Хотя экуменические надежды Иоанна Павла в отношении православных во многом не оправдались, Папа добился устойчивого прогресса в разрешении длящегося веками теологического спора с группой древних Восточных церквей, когда-то называвшихся «монофизитами» или «прехалкидонцами», но сейчас обычно известными как Восточные православные церкви. Эти церкви разошлись с остальными объединенными христианами из-за определения «двойственной природы» Христа на Халкидонском Соборе в 451 г. Тем не менее двусторонние экуменические переговоры с этими общинами привели во время понтификата Иоанна Павла II к декларациям с Армянской Апостольской Церковью, Коптской Православной Церковью и Сирийской Православной Церковью, в которых обе стороны заявляли, что их вера в Христа вопреки вербальным различиям в формулировках была истинной. С Эфиопской Православной Церковью такой декларации не существовало, но когда ее патриарх приехал в Рим в июне 1993 г., Иоанн Павел заявил, что католики и эфиопские православные разделяют «одну и ту же» веру в Христа. Диалог между римским католицизмом и Восточными православными церквями мог теперь касаться вопросов о природе Церкви и духовной юрисдикции.

Эти экуменические достижения были результатом нескольких факторов: взаимность двустороннего теологического диалога, давление на маленькие Церкви, живущие в арабском и мусульманском мире (обстоятельство, в свете которого Рим выглядит защитником в большей степени, чем древним врагом), широкомасштабная иммиграция на Запад и сильное желание этих Церквей сохранить собственную индивидуальность вопреки ассимиляционному давлению. Какой бы сложной ни была мотивация, в результате диспуты, датированные первой половиной первого христианского тысячелетия, были разрешены на пороге третьего.

На шестой консистории Иоанна Павла для производства в кардинальское достоинство, состоявшейся 26 ноября 1994 г., наметились новые очертания католической Церкви двадцать первого столетия. Милослав Влк, бывший пражский мойщик окон, в течение многих лет проводивший свое служение подпольно, скрываясь от коммунистических репрессий, и Хайме Ортега Аламино, архиепископ Гаваны, который продолжал оспаривать будущее Кубы у одного из последних коммунистических режимов мира, получили красные шапки, как и Винко Пулджич, сорокадевятилетний архиепископ Сараевский. Иоанн Павел создал прецедент, возведя в ранг кардинала Генерального секретаря Синода епископов Жана Шотте. Беларусь получила своего первого кардинала в лице Казимира Швянтека, восьмидесятилетнего архиепископа Минско-Могилевского, отбывшего десять лет в ГУЛАГе; чтобы избежать подозрений, он служил мессу, лежа на спине на тюремных нарах. Микель Коликви, девяностодвухлетний албанец, проведший двадцать один год в коммунистических исправительных лагерях и двадцать три года в коммунистической тюрьме, был назван кардиналом, как и два почтенных священнослужителя из числа теологов Второго Ватиканского Собора - немецкий иезуит Алоис Гриллмейер и французский доминиканец Ив Конгар, который был слишком дряхл, чтобы посетить консисторию. Эта консистория была интернациональной во всех отношениях; вместе с новыми кардиналами из Ливана, Чехии, Японии, Чили, Шотландии, Мексики, Индонезии, Кубы, Бельгии, Франции, Швейцарии, Уганды, Соединенных Штатов, Перу, Квебека, Испании, Боснии, Мадагаскара, Вьетнама, Эквадора, Беларуси и Германии в коллегию были включены четыре итальянца. Шестая консистория Иоанна Павла гарантировала, что конклав, которому предстояло выбирать его преемника, будет самым многонациональным в истории.

13 декабря 1994 г. Папа завершил год дебатов Письмом детям. Иоанн Павел написал о своих собственных воспоминаниях о Рождестве и о важности первого причастия; он вспомнил детей-мучеников и детей-исповедников в качестве примеров «детского Евангелия». Перед завершением Международного года семьи, со всеми раздорами, которые за это время случились, он хотел попросить детей о том, о чем не просил ни один мировой лидер во время «их» года, - о молитвах. Дети, писал он, «инстинктивно отворачиваются от ненавидящих и притягиваются любящими». Вот почему он попросил детей всего мира «взять на себя обязанность молиться о мире». Молитвы детей имеют огромную силу, и это было примером для взрослых, которым следовало бы молиться с простотой и полнотой юношеской веры.

Иоанн Павел заключил свое письмо просьбой к детям всего мира быть миссионерами любви, В предшествовавший месяц, надевая кольца на пальцы мужчинам, он просто назначал кардиналов и напоминал им о необходимости нести свидетельство веры, даже проливая свою кровь. Эти два положения могут показаться совершенно различными. Но в представлении Папы, быть свидетелем любви и безраздельно отдавать себя истине - два различных измерения жизни на другой стороне порога надежды.

<< назад далее >>