Булгаков А. Где Авель, брат твой?, иудео-христианский диалог

ЛЮБЕЗНО ПРИСЛАНО АВТОРОМ

Они приблизились к тому селению, в которое направлялись. Он сделал вид, что хочет идти дальше, но они не отпускали
его, говоря: «Оставайся с нами, ведь уже почти вечер и начинает темнеть». Расположившись с ними за столом, он взял мацу, произнеся браху разломил её и дал им. Тогда их глаза открылись, и они узнали его. Но он стал невидим для них. Они сказали
друг другу: «Разве наши сердца не горели в нас, когда он говорил с нами в дороге, объясняя нам ТаНаХ?»
Они тут же поднялись, вернулись в Йерушалаим…
Евангелие от Луки 24:13.33

ОТ АВТОРА

Пора кончать с этой работой, иначе можно повторить труд Сизифа. Как ни шлифуй, всё равно будут какие.то неровности,
а уж если рассчитываешь отдать это на суд посторонних
людей, то тут предела не будет критическим замечаниям:
здесь что.то неясно и здесь как.то коряво, а вот здесь надо бы упомянуть об этом. Так некогда слон, по одной
басне, написал картину и пригласил зверей на их суд; картина была признана удавшейся, но каждый высказал пожелание: свинья — чтобы были жёлуди, медведь — чтобы
был мёд, и так каждый зверь по вкусу соответственно. Слон учёл их замечания и внёс в картину дополнения, после
чего звери единодушно сказали: «Ералаш». Хорошо ещё, что я отвечаю только за техническую сторону этого дела,
т. е. за оформление того, что мне судьбой было предложено. За содержание же… Здесь приходит облегчающая мысль: «Мёртвых не судят».

То, что мне вот уже два года приходится разбирать не свои бумаги и пытаться как.то их связать, по крайней мере, логически, — всё это принадлежало моему другу, другу многолетнему. Но вот поди ж ты, я и не знал, что он ведёт какие.то записи. И лишь то, что мы с ним немало провели времени в доверительных разговорах, — то и помогало мне понимать прежде всего тему, чтобы иметь представление, в каком направлении выстраивать содержание.Если бы не эта долгая наша дружба с прогулками под летним дождём или в неуютные позднеосенние вечера, во время которых Алёша вводил меня в круг своих размышлений,
— то вряд ли я решился бы делать работу, которая, как мне кажется, получается
у меня тяжело, со скрежетом. Его жена Тамара, теперь уже вдова, передала мне через сорок
дней после неожиданной смерти мужа пачку бумаг, как.то нелепо перевязанных крест-накрест; передала, ничего и никак не пояснив, — да и что она могла мне сказать? Ведь эти поиски и размышления — удел мужчин;
так определено, очевидно, Создателем и определено справедливо: зачем укорачивать
ещё и женский век? Им дана счастливая отдушина —
нетрудные слёзы и долгие разговоры обо всём, — поэтому в них меньше скапливается негатива.

Одиночество Алёшу сопровождало всегда, но оно было особого свойства. Это не одиночество бирюка, не угрюмость
— совсем нет. Он был достаточно общительным, хотя и весьма разборчивым в выборе компании. Он как.то произнёс
библейскую фразу, которая приписывается самому Соломону,
и я её запомнил:
«Дурные сообщества развращают добрые нравы»; может быть, по этой причине он и по телевизору смотрел в основном только новостные программы, да и то с большой долей недоверия. Скорее всего, его одиночество
имело божественную природу, по меткому определению
Н. Бердяева, которого Алёша понимал
и ценил. Человек,
который мыслит и видит хоть немного дальше и выше окружающей
среды, уже по своему мироощущению одинок; при этом нет даже намёка
на какую.то горделивость или высокомерие.
Каким.то вечером он вспомнил слова любимого им Ивана Бунина: «Вся молодость моя — скитанья да радость одиноких
дум», и это прозвучало у него как.то щемяще-грустно;
я тогда почувствовал:
вот уже и немолодость, а его это мучает.

Бумаги оказались неупорядоченными записями и письмами.
Хорошо, что хоть авторы писем были конкретными: Алёша да его бывший классный руководитель, с которым он дружил вплоть до переезда того в Израиль. Полагаю, что время написания писем — буквально последние 2—3 года, потому что он как.то сказал мне, что отыскал своего старого друга. Письма Алексея были мне любезно пересланы
«оттуда
», но конкретные даты я так и не мог определить и решил, что не в них суть. Записи не были похожи на дневниковый
жанр, и это очень облегчило мою задачу по обработке всего материала, так что я по.своему скомпоновал их с его письмами;
боюсь, не всегда удачно.
Не хочу сказать, что всё это было для меня нежелательным
бременем. Ради памяти друга у меня нет какого.либо
досадного чувства, но если и свои мысли не всегда удаётся сформулировать верно и понятно, то тем более —
не свои.
 
  Стимулировало меня в работе над этой книгой то, что я живо помню его неравнодушие
к тем проблемам, которые
он мне излагал и которые явствуют в его бумагах. И ещё: я видел в его исканиях совсем не личностные мотивации,
и это ещё более импонировало. Религиозную фактуру
я постиг плохо; однако понял его попытку подняться над религиозным консерватизмом, пожертвовав чем.то важным
ради приобретения главного. Так делают опытные
шахматисты.

Время, что приходилось обрабатывать его рукописи,
заставляло меня в который уже раз прокручивать назад плёнку памяти, и вспомнилось слово «херем», потом оно встретилось и в письмах. Слово еврейское, и обозначает оно отлучение, проклятие, изгнание. Это слово я несколько раз слышал от своего друга, правда в шутливо-ироничной форме. Звучало же оно у него примерно в таком контексте:
«Положение двусмысленное; как пройти между этими Сциллой и Харибдой, чтобы в доходчивой форме сказать то, что по большей части на уровне интуиции?
Ведь с христианской позиции мои взгляды повлекли бы
за собой отлучение, а если бы кто.то из ортодоксальных
евреев принял это, тоже будет “херем”». Он хорошо понимал мощную силу традиций во всех национальностях как инстинкт рода и всё.таки продолжал разрабатывать тревожащую его тему. Я тогда плохо представлял себе осознанность
им того остракизма, которому он подвергся бы,
если бы его наработки были опубликованы при его жизни. Сейчас же, когда, как мне кажется, я уже всё вспомнил и неоднократно
передумал из его слов, всё больше мною осознаётся
мужество его совести. Это достойно уважения, — вот почему я решил довести его дело до логического конца, т. е. до издания.

Каждый день понимая, что в нынешнее рыночное время
шансов найти спонсора для книги с темой совсем не популярной
— дело почти безнадёжное, я всё же верил, что если не сегодня, то в каком.нибудь завтра в чьей.то душе это отзовётся,
— и тогда решатся все технические вопросы. Не верил бы
я в Высший Промысел, — зачем было бы тратить столько усилий?


ПЕРВОЕ — ВТОРОЕ

Румощ! Простите, что так пишу в письме; никто не найдёт
такого слова даже в самом современном словаре, но мы все Вас так называли, и Вы никогда
не серчали на нас за это. Так было удобно произносить нам, ребятам и девчонкам, непривычное
имя-отчество Рувим Иосифович Фельдгун. Знаете ли Вы, что, обращаясь к Вам так, мы нисколько не пренебрегали Вами? Так произносилось;
более того, между собой мы звали Вас просто Рувимом, но, поверьте
на слово, относились к Вам с уважением. Я не идеализирую: было среди нас несколько человек, которым Ваша внутренняя культура была чужда, но даже они не отзывались о Вас с пренебрежением.
Впрочем, знаю: Вы никогда не искали того, чтобы быть хорошим для всех, Вы были самодостаточны и мудры. Поэтому
сознательно притормаживаю свои признания, хотя в них нет ничего напускного; давно убедился, что достойное
надо при жизни называть достойным.

Как неожиданно было услышать Вас по телефону — и откуда? — из Израиля. Как долго я Вас искал; просил всех приятелей, ездивших туда, найти Вас, но, очевидно, всем было до себя, потому что, как оказалось, найти было несложно. В наше время многие уехали кто куда в поисках лучшей доли, но Вы оказались там не из.за этого. Старому человеку свойственно
приноравливаться к детям, — вот и Вы поехали вслед за семьёй Натана. Конечно, он как математик-программист
будет востребован в Эрец Исроэль. У нас сейчас достойную оплату за труд получают, пожалуй, только в Москве да в Питере,
но не могут же все хорошие специалисты съехать туда, куда скачали, по общему мнению, процентов восемьдесят всех финансов страны, что является явным экономическим уродством. До добра это не доведёт. Я бываю иногда в районах
области, ведь это же позапрошлый век! Работать негде, и люди спиваются. Зато показывают по Т ТВ, как озабоченные добрые хозяева не знают, какой ветчинкой покормить своих любимых кошечек и собачек, — и это видит нищая Россия.

Знаю ещё об одной побудительной причине уехать отсюда:
это периодически взбалтываемая мутная вода антисемитизма.
Один мой здешний добрый приятель лет десять назад позвонил мне и попросил прийти к нему попрощаться. «Как? Куда? Почему?» — так неожиданно. Человек весьма
пожилого возраста,
бывший фронтовик-орденоносец, — и вот с женой уезжает в Германию. Какой
горький парадокс: евреи едут туда, где разрабатывался и осуществлялся план их полного уничтожения. «А что нам ждать?» — был короткий
ответ Ильи Абрамовича. И я не мог ничего возразить, потому что видел, какого джина выпускают
власти из замшелой бутылки.

Ведь уже был мой личный опыт судебного разбирательства с членом общества «Память». Он защитил дипломную работу в университете с совершенно конкретной антисемитской тематикой; защитил, заметьте, в университете государственном и издал свою «работу» в государственной
типографии. Когда же я написал по этому поводу статьи
в местной газете о его зоологической юдофобии, автор воспылал
праведным гневом и подал в суд. Правда, он не дошёл до судебного финиша, увидев, что судья руководствовалась не эмоциями, а конкретикой. Но суть в самом факте, и по России
таких фактов набиралось тогда всё больше, и они были даже покруче моего.
Потом в качестве эксперта по антисемитизму я участвовал
в судебном процессе уже по делу об РНЕ, где по иронии
судьбы бывший мой истец снова был в ряду своих единомышленников.
И в каком ряду! Как они лихо вошли в зал суда со всеми своими регалиями, со свастиками! Когда же
судья отказал им в иске (снова они истцы и снова обиженные),
то здесь же, в зале суда, они пообещали всех нас перестрелять
(ответчики, кроме меня, были одни женщины).
Это была публичная угроза, и мы подали в суд. Но наш самый,
как известно,
гуманный суд в мире после следственных проволочек в иске нам отказал — «за отсутствием состава преступления». И мы поняли, что поторопились: когда перестреляют,
тогда и следует подавать иск. Офицеры же ФСБ уверяли меня, что мальчики всего лишь «дурят», и было понятно,
откуда растут ноги.

Так что хотя бы в этом плане Вы будете жить там спокойно;
однако, зная Baс, могу догадываться, как много будет ностальгии по прошлой жизни. Если сочтёте возможным, пишите
мне о своих новых ощущениях на «земле обетованной
». Вы же знали меня тоже хорошо — не просто как своего ведущего
ученика по русскому языку и литературе, но и как сына верующих родителей; значит, и мои интересы к библейскому Ханаану вовсе не из праздного любопытства.
Что сказать о себе? За это время утекло много воды. Похоронил папу, который заболел болезнью Паркинсона
ещё в Горьком. Сестра моя, врач, делала
всё, чтобы ему помочь: меняла лекарства, меняла дозировки, чтобы не было привыкания; надо сказать, благодаря ей папа угасал как.то плавно, без изнуряющих
мучений. Правда, он и всегда
был терпеливым. Вы же помните его, Вы к нему относились
с уважением. После я анализировал: за что было это уважение? Если я ошибаюсь, Вы поправьте меня, но думаю, за то, что папа не скрывал своего религиозного убеждения, хотя никогда этим и не бравировал. Да и время.то было атеистическое,
до бравады ли было? Да, он был скромен, и после посещений родительских собраний в школе, — а ходил туда только он, мама не ходила, — папа лишь в немногих словах упоминал, что Вы просили его задержаться и разговаривали с ним. Говорил он о Вас как.то почтительно:
еврей, неплохо разбирается в Библии, хотя и коммунист; вопросы задавал
по существу, без тени насмешки или уничижения, что было так характерно
для того времени по отношению к верующим.

Мамы не стало несколько лет спустя. Вы её лично
не знали. Для меня она — легенда, и я всем говорил, что не всякая родная мать может быть такой матерью, как она, — ведь формально она не была мне родной. Но мне и писать.то слово «неродная» неприятно; я его не знал при её жизни, не знаю и сейчас.

После умерла моя сестра, о которой я упоминал, она была психотерапевтом.
Как учили и учились профессии врача
в пятидесятые годы, — это была совсем другая формация. Сестра имела основательные познания по многим другим болезням, напрямую не связанным с психиатрией. Это не нынешние
«специалисты» узких профилей. Нас с ней роднило многое на интеллектуальном
и на духовном уровне, и всегда у нас был общий язык, — а ведь разница в возрасте была тринадцать
лет. Её энергии можно было позавидовать, хотя она явно уже уставала; но ритм жизни, однажды ею избранный, она не сбавляла.
И это её подвело. В заботах по работе, она не заметила того, что давало
о себе знать лишь немного повышенной
температурой да небольшой слабостью. Когда же обратилась за консультацией, диагноз был роковой: онкология.
И она сгорела в полгода.

Но как мне закончить это письмо, не сказав Вам, что у меня нет уже и сына? Погиб под Рязанью; возвращаясь
на своей машине, на одном из поворотов
не смог уйти от 
КамАЗа. Дело для меня это не понятное, но расследованием
я не занимался, — сына не вернёшь. Когда.то давно, посетив Лесное кладбище в Риге, я прочёл на одном из надгробий: «Лишь горе малое рождает
крик и слёзы, а для большого нет ни слов, ни слёз». Справедливо сказано по отношению и моей утраты. Парень был рослый, крепкий (конечно — красивый), не курил и спиртного не признавал. Несколько лет учился
по классу вокала
(бельканто), но потом учёбу оставил, и я без всяких объяснений понял причину: в стране ужасный экономический спад, потребность в высокой культуре
тоже резко снизилась, — и что бы он зарабатывал? А ведь он уже был женат. Жена родила сына; оказывается, к моменту гибели
мужа она была несколько
недель беременна, но они оба об этом не знали. Теперь растёт маленький
зелёный побег. Мальчик умный и развитый, в чём заслуга, конечно, хорошей наследственности и воспитания матери.

Я буду заканчивать это письмо. Если Бог даст, мы продолжим
наше возобновившееся
общение хотя бы в форме переписки. Виделись мы с Вами здесь, в России, редко, —
когда я приезжал в Горький, а ныне Нижний Новгород. Помню
наши встречи, но мы не писали друг другу; наверное, как у какого.то советского поэта: «…увидеться — это б здорово,
а писем он не любил».

С уважением и любовью
Алексей Бурлаков.


   Здравствуй, Алёша.
Приятно, что ты всё же нашёл меня. Я тоже пытался звонить тебе, но, как уже понятно после твоего звонка, ты уезжал в Питер преподавать в Богословской академии, потом менял адрес. Впрочем, я верил и надеялся, что ты мне напишешь.
По моему наблюдению, не пишут писем те, кто плохо владеет
русским языком. Я говорю о грамотном языке, т. к. разговаривать.то все разговаривают, но как? Это же сплошной
сленг, и если бы я был президентом
России, то национальной
программой у меня была бы чистота русского
языка,который, как бы ни ерничали, действительно великий и могучий.

Но тебе.то писать мне не трудно, потому что ты ещё в школе пользовался у меня уважением за твоё знание грамматики языка и литературы, — это я могу тебе сказать открыто и искренне. Мне, специалисту в этой области знания, очень нравилась твоя склонность к этим предметам, и я даже полагал, что ты поступишь учиться на журналиста. Но твоё образование пошло не по классическому руслу, и я многое не мог понять: сначала обретение
гражданской профессии, заочное обучение в Москве, потом ты — стипендиат за границей
(если не забыл — в Финляндии?), а потом снова работа
по профессии. Ну да, жизнь складывается не всегда, как 
задумывается.

Да, о русском языке и литературе: тебе это удавалось как.то без большого усилия, и я несколько даже удивлялся,
откуда это в тебе. У нас были девочки успешные, я имею в виду прежде всего Наташу Белякову, — ты её помнишь? Впрочем, что я говорю? Это же была твоя школьная любовь;
насколько я знаю, это было у тебя долго и безответно.
Да, девочки брали в основном усидчивой учёбой, а у тебя это было как.то само собой. Вот прямо сейчас вспомнил: по программе проходили Грибоедова «Горе от ума», и ты отвечал
по теме «Чацкий — Софья». Когда ты сказал, что Чацкий,
«из дальних странствий возвратясь», приехал в Москву не по каким.то служебным
делам, а прежде всего к Софье, я, помнится, не выдержал и вклинился в твоё выступление: «Да, к Софье, прежде всего — к Софье». Это ты так точно
увидел, и увидеть это тебе тогда, пятнадцатилетнему парню, помогла твоя любовь. Ты любил красиво и достойно, и мне было жаль тебя. Вы ж не знали, что мне, вашему классному руководителю, было многое известно помимо необходимого, что учитель обязан знать об ученике. Житейский опыт, Алёша,даёт
возможность читать безмолвные взгляды; теперь ты уж и сам знаешь это. А тогда в тебе было много романтического,
хотя в это слово я вкладываю добрый смысл. Взять хотя бы твою фамилию; ты при знакомстве всегда уточнял,
что ударение следует делать на второй слог, а не на последний.
Ты переехал
с родителями жить на Волгу — и, конечно, Некрасов, и, конечно, бурлаки.

А всё же у тебя была за все годы одна двойка по литературе.
Помнится, проходили что.то из революционных поэтов, а ты явно этого не любил и не читал. Но я поставил тебе эту двойку условно, если при следующем ответе исправишь,
— я же понимал, что тебе эта революционная тематика
неинтересна. Ты вообще был какой.то независимый. Придя
в нашу школу в 6.й или 7.й-класс (уж хорошо не помню), ты встретил достаточно активное желание ребят подчинить тебя себе, но ведь ты выдержал этот напор. Помнится, была даже драка. Физически ты не был крепким, и в той драке успех был не на твоей стороне, но ты всё же сохранил свою позицию; надо сказать, новичкам редко это удаётся. Да, о революционной
тематике и о твоей нелюбви к ней: как тебе удалось написать на выпускном экзамене отличное сочинение
по Маяковскому,
мне тогда было непонятно. Ты же не любил этого поэта, но написал так, что твою работу отправили
в гороно как образец. Списать с чего.то ты не мог, —
уж я.то всю критическую литературу знал, да и слог был твой, не позаимствованный.

А дружба наша началась с выпускного вечера, это я запомнил.
До этого были, отношения «учитель — ученик», хотя и более доверительные по сравнению с другими, а теперь вы улетали из школьного гнезда. И я стоял у забора, а мимо проходили
выпускники; все направлялись на Откос — любимое горожанами красивейшее место над волжской кручей. Проходили
все, но подошёл ко мне один ты и предложил идти с вами. Признаться, на душе было нехорошо: сколько
сил вложил в очередной выпуск, сколько лет были вместе, а молодость
легка и беззаботна, расстаётся без особых сожалений.
Но ты подошёл, и мы всю оставшуюся летнюю ночь и всё утро шли с тобой вдвоём. Помнишь ли ты, о чём мы разговаривали? Я — не помню, в памяти осталось лишь наше гулянье
по улицам Горького (с прошлой жизнью связываю и былые названия).

Однако я по.стариковски увлёкся. По прочтении твоего
письма мне стало не по себе: о стольких потерях ты поведал
мне. Родителей тяжело хоронить,
утрата сестры нелегка. Но вот лишиться сына... Всевышний дал нам с женой Натана в очень позднем возрасте, хотя и не так, как Аврааму с Саррой.
Мне трудно представить себя на твоём месте. Легенда о приношении Исхака в жертву (вернее, о готовности принести
в жертву); у евреев это называется
«Акедат Ицхак» — «связывание Ицхака», и этой теме в синагогах внимание уделяется
много) выглядит как красивый, хотя и трагический эпос, — но в реальности я себе этого не представляю. Ты правильно сказал: для большого горя слов нет. И я бессилен хоть чем.то помочь, мoгy лишь сердцем тебе соболезновать. О том, что я ещё в Нижнем похоронил свою жену, ты, кажется,знаешь.

Твой интерес к земле обетованной, как ты говоришь, сейчас можно удовлетворить
по многочисленным репортажам
на российских телеканалах. Не думаю, что здесь скрыта
какая.то тайная пропаганда; ведь миллион евреев из России
в Израиле — это немало, и неудивительно, что этой теме у вас посвящается эфирное время.
Для меня же самого жизнь здесь очень ограничена по причине почти полной слепоты. Ты же знаешь, какой астигматизм
у меня был всегда и какие немыслимо сложные очки мне приходилось надевать, чтобы читать. К старости всё это прогрессирует, так что о красоте здешней природы
ты от меня ничего
не услышишь. Да ведь ты скромничаешь:
твой интерес к библеистике давнишний, и уж, конечно, ты много чего прочёл. Несомненно, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Но мне.то — вот парадокс — как раз и приходится
воспринимать всё по преимуществу через слух.
Если ты будешь спрашивать о чём.то конкретном, я попробую
тебе по мере возможности ответить. Но пока скажу: многое издалека кажется идиллическим,
и боюсь, что на многое
ты смотришь через призму христианской романтики.

  Может быть, в тебе произошли изменения, но я сужу по старой памяти: ты говорил о сбывающихся пророчествах, что еврейский народ возвращается
на древнюю родину. Внешне это так и есть, да вот проблема: евреи.то совсем неоднородны. Я же тебе не новость какую.то скажу, что сюда съехались со всех концов света, вплоть до Эфиопии (!), и все — со своей культурой.
Ладно, государство это как.то регулирует. Но не думаешь ли
ты, что все, собравшиеся
сюда, суть люди верующие? Здесь есть немало просто атеистов и даже очень немало. И что для меня самое грустное, так это разношерстность местного иудаизма (слово вырвалось не очень благозвучное,
но оно более приятно, чем его смысл). Каких тут верующих
в иудаизме ни встретишь, — тебе всё перечислять, так не хватит пальцев. Ортодоксы, либералы, консерваторы, реформаторы,
хасиды… Есть и ваши мессианские евреи, т. е. те, кто признаёт Йегошуа своим Машиахом.

А самое главное —
это сектантство, и это отвращает от иудаизма как веры. Поясню: для меня сектантство — не принадлежность к той или иной религиозной группе, которая не вписывает себя в рамки ортодоксии
по каким.то причинам. Для меня сектантство
— состояние души, которая считает себя исключительно
правой в своих понятиях. Здесь количество не играет
роли, — сектантством может поражена и самая большая по численности конфессия, если она заявляет о своей исключительности.
Вдобавок к этому все эти иудейские (правильнее
— иудаистские) разновидности предпочитают не общаться
друг с другом. Я считаю, что принципиальные позиции
в человеке быть должны, — беспринципность намного хуже. Но надо же воспитывать себя в веротерпимости, или, как сейчас
модно говорить, — в толерантности. Однако последнее
наблюдается что.то мало (разве на каких.нибудь симпозиумах
или политических акциях), и от этого, знаешь ли, грустно.
Какая.то духовная детскость
во взрослом возрасте, только
потенциально агрессивная.

Ты меня знаешь, Алёша, вот уже лет сорок; помнишь, что я ещё в то атеистическое
время, будучи членом КПСС (а педагогу советской школы без этого просто не было хода), хотел во многом разобраться по части религии. Я действительно
задавал вопросы твоему отцу, когда по моей просьбеон оставался
после родительских собраний; после мы с тобой о многом беседовали, и опять вопросы были в основном с моей стороны. Я всем этим хочу сказать, что интерес мой к вопросам Веры был непраздным. Что.либо прочесть в то время возможности не было; книги Зенона Косидовского уже были какой.то отдушиной, хотя и ясно было, что советская
цензура пропускает только то, что ей выгодно.

Но вот пришли иные времена, и условий для обретения Веры вроде бы
лучше не пожелаешь, а ведь поди ж ты, вдумчивых людей
тормозит и, скажу прямо, коробит это сектантство. Ведь это — от скудости духа. Верующий я или нет, но мне иногда кажется, что сатан (у вас он называется сатаной), этот противящийся
Всевышнему, просто меняет способы своей работы
в зависимости от условий и времени. К примеру, атеистический
режим существовал благодаря тому, что основная
масса населения подпала под внушение сатана, что Бога нет и нет, соответственно, и его, сатана, а есть Природа, которая всё и создала.
Ты же помнишь, как все фактически обожествляли
эту самую Природу: она и целесообразна, и у неё законы.то какие совершенные! И как.то мало кому приходило в голову, что ведь не бывает законов без законодателя,
и он не может быть безличностной природой. Когда же поменялись времена, и вопросы религии стали нестыдными и безопасными, сатан решил сыграть на религиозном рвении вчерашних неверующих.

Теперь они такие рьяные поборники
Веры, что аж дышать нечем. Все их новые убеждения настолько безапелляционны, что иному мнению под солнцем
просто нет места. А результат у сатана так же успешен: люди разочаровываются в вероисповедных истинах, которые провозглашаются
бойко, как на рынке, и остаются индифферентными
в самом важном вопросе
жизни. И при атеизме люди были без Бога, — без Него, при всей религиозности,
и теперь.

Вообще, знаешь, интересные делаю наблюдения. Я хоть и мало вижу, но ведь человек видит не только глазами. Так вот замечаю, что наиболее фанатичные и агрессивные в своей
вере люди — в прошлом были или активными атеистами, или прожили, как бы это мягко сказать, бурную жизнь: разгулы,измены,
пьянки-гулянки, подлость. На подсознательном уровне совесть им что.то говорила, но они с ней умели договариваться.
А тут на тебе, — вокруг без опаски стали говорить о Боге, о душе, о воздаянии (ведь это же нравственный вывод из идеи о Боге, почему и предпочитали, чтобы Его не было). И очень многие из этих вчерашних быстренько перебежали в разноликий стан верующих
и, как говорится, за одну ночь набрались таких вероисповедных премудростей, что даже на верующих, кто выстрадал свою Веру в неблагоприятных условиях государственного атеизма, смотрят теперь свысока и поучительно. По большому счёту о них без натяжки можно
сказать: ни богу свечка ни чёрту кочерга. Они так усердно
выполняют все обязательные в их круге религиозные
предписания, что всерьёз уверены, будто всё это нужно Всевышнему.
Было бы смешно, если бы не было так грустно. А главное: души-то их так и не открыты для Него. Они открыты для чего угодно: для литургии, для религиозных
праздников,для обрядов, для конфессионального законничества, но не для Него. Иначе они были бы миролюбны и веротерпимы.

Не пора ли заканчивать? Слушай, а что это ты как бы вскользь сказал, что у тебя мама неродная? Я правильно тебя понял? Может, объяснишь, если это не неприличный вопрос? Ещё раз мои тебе искренние сочувствия по поводу гибели сына. У меня при мысли об этом нехорошо давит в области сердца. Как же ты все это перенёс?
Обнимаю.
Рувим Иосифович.

ТРЕТЬЕ - ЧЕТВЁРТОЕ

   Здравствуйте, Рувим Иосифович.
Мне было весьма приятно получить от Вас письмо, первое
письмо за время нашей дружбы, которая из той сферы, что даётся Свыше. Жаль только, не всё удержалось в памяти. Прошло много лет, и я всё более осознаю
тот высокий уровень педагогики, который Вы нам являли всей своей сутью.

Спасибо за Ваше сочувствие по поводу моей утраты —
гибели сына. Могу говорить здесь только о личном восприятии
и ощущении, потому что боль воспринимается всегда по.особому. Я попробую написать об этом, но рука с трудом что.то воспроизводит, потому что снова всё проходит в сознании
как.бы заново. Прошло уже достаточно времени, но я до сих пор не всё помню. Я напишу как есть, а Вы, мой мудрый друг, не взыщите, если что не складно.
Первое, что я мог сказать, это были слова Иова: «Бог дал, Бог и взял, — да будет имя Господне благословенно». Не фанатизм ли это? Просто во мне сказался опыт предыдущих
лет, опыт доверительного отношения к Богу как к Отцу. Я шёл нелёгкой дорогой внутренних исканий, хотя мог бы взять всё в готовом виде, — я же из христианской семьи. Но вот и Вы подметили, что я давно уже придерживался независимости,
— и в духовных поисках я ничего не принял на слепую веру. Но я был молод и не знал ещё, какая тяжёлая
цена свободы самоопределения. Были затяжные депрессионные периоды,
когда казалось, что смысла нет, и перед глазами
— одна безысходность. И никому нельзя было сказать, потому что я тогда уже понимал, что никто до конца другую душу не поймёт. Но однажды, когда было какое-то время ощущения тупика, пришла неким наитием в общем.то немудрёная
мысль: если Бог до этого дня столько с тобой возился,
то уж верно не для того, чтобы махнуть на тебя рукой: бесполезное дело. Ведь, скорее всего, у Него хватит и сил, и терпения, чтобы начатую работу доделать до конца. И в душу
влилась тёплая струя сыновнего доверия.

Слепая покорность и доверие — понятия разные. На непонимании этого в сознании людей неверующих было много спекуляций. Я это пишу потому, чтобы и Вы правильно поняли, почему я повторил слова Иова. Вспомнил сейчас, не знаю почему, как Вы дали мне, старшекласснику, рассказ Солженицына «Один день Ивана Денисовича», где на слова Алёшки-баптиста: «Хлеб наш насущный дай нам на каждый день» его солагерник
ехидно хмыкнул: «Пайку, значит?» Для одного — «хлеб насущный», а для другого — «пайка». Так что одно и то же понятие люди толкуют по.своему: одним — восточная покорность,
другим — доверие.

Вы не подозреваете, как уместно вспомнили об «Акедат
Ицхак», которое трактуют по.разному. Ортодоксальные евреи усматривают здесь готовность вашего праотца Авраама
пойти до конца в послушании Богy — принести в жертву
своего сына. Либеральные же евреи рассуждают иначе: не мог Бог, призвавший их праотца из языческой среды, где нормой было человеческое жертвоприношение, — не мог Он в самом деле желать этой жертвы от Авраама.
Ведь речь идёт о библейском Боге, который неоднократно говорил через пророков, что Ему отвратительны подобные жертвы, они —
мерзость для Него. К этому и сводится смысл древнего сказания
о связывании Ицхака на жертвеннике: Бог не хочет, чтобы проливалась человеческая кровь. Ицхак, как известно, остался жив. Может, истина, как это и положено, находится посередине,и если соединить мнения обеих сторон, то и получается
разумный вывод, лишённый каких.либо крайностей.

Я же хочу сказать, что отдал моего сына Господу без возврата — в отличие от Авраама. Как Вам объяснить моё отношение к безвозвратной потере? Видите ли, не только
у меня бывает такая горькая утрата, погибают
дети и у других. Но можно до конца своих дней терзаться вопросами
«За что? Почему?» и жить оставшуюся жизнь в раздрае с собой и Богом. Иов, как известно, даже вызвал Его на суд. Я этих вопросов ни разу Ему не задавал; не внушая себе ничего,
я жил доверием к Нему: Он сделал что.то непонятное для меня сегодня, но будет понятно завтра. А пока нужно уметь ждать.
Мне нехорошо от того, что я много пишу об этом, и получается
даже как.то умно, — а случай не тот, чтобы умничать.
Просто мы были всегда с Вами в доверительных отношениях
друг к другу, поэтому я и попробовал объяснить трудно объяснимое, хотя все слова здесь какие.то не те, а других искать — это умничать. Но уж совсем не найду слов,
чтобы сказать, как мне не хватает моего сына. У него была тонкая натура, он умел видеть красоту
этого мира, Богом созданного, и не стеснялся своих чувств. «Папа, посмотри — какие красивые закатные облака!» Через несколько месяцев ему было бы тридцать.

Однажды видел я сон (под утро бывают такие сны — значимые и очень короткие).
Будто бы озаряет меня какой.то неземной
свет, и моему сознанию внушается мысль, что Гриша воскрес. Я плачу от радости, но сон быстро
прервался.

Рувим Иосифович, Вы спросили меня о моей маме. Знаете,
я написал о ней достаточно обширный материал с надеждой,
что его напечатают в местной газете.
Зачем? Думалось, что горожанам будет полезно узнать ещё об одной судьбе их соотечественницы. Не думаю, что это выглядело нескромно;
если печатают всякую чушь вроде гороскопов да анекдотов,
то почему бы не поместить добрый материал? Иногда,
в нескольких номерах подряд, публиковались биографии
неизвестных людей. Но с биографией мамы не получилось: редактор счёл неправдоподобным, что в жизни обычного человека может проявляться Высший Промысел. Я же написал,
как было. Так что в ближайшее время пошлю Вам копию этого материала бандеролью.

Вы были знакомы с папой и, возможно, почувствовали некий пиетет к судьбам
еврейского народа, хотя тут никакой слащавости не было. Просто в семье родителей было вполне
здоровое отношение к Библии, без буквоедства. А там,
как известно, высказано много уверенности о добром будущем
Израиля. Родители, хотя они глубоко не копали, всё же умели отличать божий дар от яичницы и понимали, что национализм
и предназначение Свыше — не одно и то же. Тема эта сложная, и даже в Ваших словах это чувствуется. Столько
течений в иудаизме, и каждое имеет право на своё мнение. Ну, а уж чего только ни натворили от лица Церкви, — тут ни один трибунал не разберётся.
Даже если говорить не о крови, то на бытовом уровне
всяких гадостей хватало всегда. И мой интерес, пожалуй, можно свести к простому: лучше понимать друг друга, чтобы
было как можно меньше негатива. Я хочу, чтобы «список
Шиндлера» продолжался. Не знаю, наивно ли это, но мне кажется,
что если мой посильный вклад в этом вопросе сделает
доброе дело, то этим самым продолжится «список». Даже если и не будет каких.то заметных свершений в этой области
человеческих взаимоотношений, но если удастся спокойным
тоном нейтрализовать яд юдофобии, то для меня и это уже хорошо.

В этой связи я мысленно провожу параллель из жизни
своего прошлого. В советское время каждый год по весне
в нашу церковь наведывались студенты
из университета. На кафедре по «научному атеизму» для них это было практическими
занятиями. Естественно, поначалу студенты были заряжены
предвзято: тут и заведомо отрицательное отношение,
и снисходительные улыбки («что спрашивать с этих верующих,
людей недалёкого ума?»). Но вот встреча вторая,
третья, и оказывается, что в ответах верующих не всё так примитивно: что.то оказывается интересным, а что.то — просто открытием. Одно дело — атеистическая литература, другое — живое общение с людьми, с их судьбами. И на глазах
происходила нейтрализация того яда противопоставления и враждебного отношения. Я не говорю, что те студенты стали
верующими, но менялись отношения, взгляды становились добрыми. Из всех запомнился почему.то Володя Советов; у него было удивительно русское лицо, открытый, улыбчивый
взгляд, русые волосы. Он потом директорствовал в какой.то школе
Владимирской области. Жаль, что потеряны связи.
Утомил, верно, своими писаниями.
Ваш Алексей.


Шалом, Алёша.
  Если бы я не знал тебя столько лет, то отнёсся бы к твоим словам с недоверием. Я снова вспомнил твоего отца; я и тогда точно не знал, в каком сане священнослужителя он был, — он называл мне целый перечень областей, в которых он был епископом что ли, — прости, мне тогда не это было интересно. А вот что чётко запомнилось, так это удивительное
для меня серьёзное отношение к еврейскому народу. «Серьёзное
» — пожалуй, не то слово; и юдофобы тоже серьезно
делают своё дело. Ведь вот поди ж ты, не сразу и найду
нужное слово. В общем, он буквально понимал Библию и с убеждённостью говорил, что у Израиля библейское будущее. Ведь это было в середине 60.х, советская политика поддерживала
арабский мир, а он мне такое говорил. Я уже тогда стал смотреть на положение вещей иначе: значит,христианский
мир не однороден. А когда он мне привёл фразу из вашего
Нового Завета, — я её хорошо запомнил, — это стало зарубкой
в душе: «Не отверг Бог народа Израиля».

  А теперь вот ты ещё со своим «списком Шиндлера». Своеобразная мысль. Ну, тогда и я поделюсь некоторыми сентенциями. Еврейская литература
очень разнохарактерная
(имею в виду религиозную): от молитвенников просто —
до поучительных книг, и редко какой еврей имеет об этом полное представление. Там есть очень нелицеприятные высказывания вроде: «Лучше быть праведным неевреем, чем неправедным евреем». Это стоит высокой оценки. Ведь критическое отношение к себе — всегда признак здравого понимания.

  В «Книге нашего наследия» читаю: «Человек должен просить о милосердии
для себя как части этого мира с тем, чтобы весь мир был записан
в Книгу жизни». Я уже писал
тебе, что не нужно идеализировать: не все евреи — верующие,
и, уж конечно, не все верующие евреи мыслят в таком духе. Пусть так, но важно, что всё.таки явлена широта духа. Ведь это не пропагандистские книги, где выпячивалось бы то, чего в природе не существует;
это не показуха хотя бы уж потому,
что книги эти вряд ли кто из неевреев читает. Да они и адресованы.то сугубо для евреев.
Но продолжаю свою мысль. Израиль в течение семи дней праздника Суккот просит о милости для семидесяти народов мира (т. е. для всех), а не для себя только. Наш мудрец РаМБаМ говорил: «Язычник, соблюдающий семь Ноевых заповедей,
причастен к жизни грядущей», — сказать по вашему, Царства Небесного. Вообще в древности считалось: если какой.то язычник
будет соблюдать семь заповедей Ноя, то его можно считать иудеем. Ты не насторожился: что это за Ноевы заповеди? Не бойся; они вполне внятны, и ничего заумного
в них нет.

He отвергай Бога.
Не богохульствуй.
Не убивай.
Не вступай в половые связи с кровными родственниками,
животными, лицами своего пола и не прелюбодействуй.
Не укради.
Не ешь мяса, отрезанного от живого животного.
Создай суд для обеспечения выполнения шести предыдущих правил.

  Так что, видишь, ничего страшного нет. Еврейская мысль давно уже шла на сближение, и кто из христиан скажет, что эти правила плохи? Но это, к сожалению, наше с тобой прекраснодушие. Слово это любил повторять Томас Манн в романе «Иосиф и его братья». Прекраснодушие — и более
ничего. А в действительности иудейский и христианский миры живут в разных измерениях, и если они где.то пересекаются,
то только для того, чтобы снова разойтись, не узнав друг друга. Ты ведь радеешь прежде всего о религиозном аспекте,
— вот я прежде всего о нём и говорю. А вне этого
контекста, что же, — бывают и браки смешанные, и политики
порой как будто бы сближаются.

Твои устремления я принимаю и понимаю чисто по-человечески:
жить бы да жить всем в мире и согласии. И порою
кажется, что всё хорошо; но какая.то злая воля вдруг снова разводит в разные стороны, — я стар, повидал всякое. Кто поймёт нас, евреев, когда мы сами.то неедины в понимании
себя, своей истории, своих духовных корней? В России были такие светлые головы вроде Н. Бердяева, С. Булгакова, Вл. Соловьёва, которые искренно и честно хотели вникнуть в так называемый «еврейский вопрос». Наверное, они были не совсем от мира христианского, хотя были христианами, —
уж очень тих был голос их совести, не услышал их российский
православный люд.

  А теперь стало ли лучше?
Не ты ли написал мне, что уже в т. н. демократические годы ты участвовал в судебных процессах с антисемитами и нацистами? Пусть открытого огня пока нет, но мы.то хорошо
чувствуем, что это просто пригашено. Помнишь, в 72.м году даже до Горького доходил дым от пожаров во владимирских
лесах? Там горели торфяники, и их тушили армейские подразделения. Так вот, вроде бы и залили водой, и огня нет, а торф под землёй продолжал тлеть, и выгорал незаметно
для глаза. Проваливались танки, гибли солдаты, потому что огонь был скрытый, а снаружи вроде бы и нормально. Так и в нашем
злополучном вопросе. Ты думаешь, легко было нашим
уезжать сюда, а ведь многие из нас люди пожилого возраста?
Иной климат, иной язык (кто из нас знал иврит?), иное
мироощущение. Одна отрада: здесь тебя не обольют антисемитскими
помоями. Ну и конечно — социальные гарантии.

Так что, возвращаясь к российской действительности, невидимый
огонёк исподволь тлеет. Тлеет да тлеет себе — до поры до времени, а потом скажется многими бедами.
Всё это на уровне иррациональном; ни мне, ни тебе до конца этого не понять. Да и как поймёшь миллионы растерзанных
тел и душ, принесённых в жертву «христианских» понятий? И у меня ведь нет какой-то злопамятности — просто
это так долго отравляло жизнь евреев, что у нас это, наверное,
уже отложено в генах, даже помимо нашего желания. Я не хочу разводить эту тему, больную и необъятную. Непонятно,
как могло религиозное движение, провозгласившее
«Бог есть любовь (я правильно воспроизвёл слова вашего апостола?), причинить столько горя тому народу, из которого
и вышел сам основатель этого движения? Ведь две тысячи лет, с малыми перерывами, история нашего народа проходит под сумрачной тенью христианского усердия, — как сказал бы
Иван Карамазов — «к вящей славе Господней».

Прости, иногда бывают моменты, когда досадное чувство
трудно удерживать.
Хорошо, что нас.то жизнь проверила, и наши взаимоотношения искренни и доверительны.
Твой Рувим Иосифович.

ПЯТОЕ — ШЕСТОЕ

  Рувим Иосифович, шалом.
Вы в первый раз сказали мне это слово, и для меня это значит много. Спасибо от души. Я же знаю, что «шалом» — это «мир тебе», но не просто как отсутствие войны или вражды,
а как мир внутренний.
А само письмо получилось корябающее (есть ли такое слово в pyccком лексиконе?) . Да и поделом: мы как.то ненароком
коснулись болезненной темы и хорошо, что хоть только коснулись. Уже само упоминание о тёмных страницах
истории, омрачённых антисемитизмом, вызывает какую.то реакцию
в душе, которую могу обозначить лишь одним словом — «мутит». Муторно оттого, что никакими извинениями
не смоешь позора с христианской совести, и нужно
хотя бы пробовать разговаривать друг с другом, взаимно желая обоюдного понимания.

Тон Вашего письма напомнил мне — в который раз — Вашу досаду и злость, когда мы, куга зелёная, глупо смеялись над тем, над чем смеяться было вовсе не кстати. Надо было видеть, как Вы с трудом удерживали себя, чтобы не взорваться
справедливым гневом; Вы в такие минуты были очень живописны (уж извините). Мы часто изображали это друг перед другом — не зло. Вы начинали тереть своим больший кулаком нос, что.то шепча про себя,
— ругательства, наверное,
хотя вслух Вы никогда не позволяли себе этого. Однажды, когда мы в своей жеребячьей глупости продолжали над чем.то идиотски хихикать (что.то мы нашкодили), Вы, после безуспешной попытки достучаться
до нашего разумения,
сказали нам с горечью: «Вы... вас даже невозможно оскорбить
обидными словами, потому что вы в глупости своей не понимаете даже оскорбительного смысла». Да, это были мы, и это было правдой. Находило на нас порой что.то глупо-
щенячье, и Ваше высокое понятие о чести и порядочности в такую пору было просто бессильно.

Знаете, одно только сегодня утешает: жизнь всё.таки заставила нас взрослеть. Не все с возрастом умнеют и мудреют.Бывает ведь и так, что человек
уже пожилого возраста, а поучиться у него нечему. Как говорила моя мама: дураком не назовёшь, но и в умный ряд не поставишь. Но годы спустя,
помните — во время моих редких приездов в Горький, Вы с удовольствием называли поимённо то одного, то другого: этот стал главврачом областной стоматологической поликлиники,
этот — главным энергетиком завода, — значит переросли дурашливость и нашли своё место.

Помните случай из нашей т. н. производственной практики? Нас, старшеклассников,
приписали к кондитерской
фабрике «1 Мая» чему.то там учиться.
Ничему мы там не учились, но производственный пример тамошних работников
переняли успешно: выносить за проходную сладости.
Вообще какой.то минимум брать с собой разрешалось, но это у нас превратилось в азарт. Коноводы в таком деле всегда найдутся, которые просто утрачивали чувство меры.
И был шмон на проходной, когда вытряхнули кучу конфет из носков, из.за пазух, из самых потаённых мест, — и была позорная разборка в классе. Когда я что.то попытался вякнуть
для смягчения ситуации (ведь не все же мы брали сверх меры дозволенного), Вы, как сейчас помню, резко осадили меня: «Ты... борец за правду!..» И этот гнев мной был тоже понят.

  Мы всегда — и в школе,и уже после окончания её —
вспоминали сцены гнева, но, поверьте, никогда не было чувства обиды. Мы не были паиньками — куда уж там! — но понимали справедливость. Вы могли позволить себе такое,
что не мог себе позволить кто.либо другой из учителей, но неизменное осознание справедливости Вас оправдывало в наших глазах. Вы не терпели гаденькое, этакое исподтишка, а Лёнька Бланк был из таких. Как Вы его однажды швырнули,
что он катился до «камчатки», — и ведь даже он, при всей своей склонности к подлому, не стал скулить.

Уж если «нахлынули воспоминания», то позвольте ещё. Раз, войдя в класс после звонка на урок, Вы вызвали к доске Витьку Абрамова. Он был выше и сильнее нас всех, мог быть бесшабашным, но не злым. Вы велели ему стать спиной к передней стене перед всем классом. Подойдя к нему, Вы по своей привычке пригляделись сначала к нему, как бы примериваясь, потом легко приподняли его и потёрли его спиной меловую стену. Сделав это, Вы коротко сказали ему: «Иди на место». Витька молча сел с белой спиной. Вы же и прокомментировали непонятное для нас: «Не делай другому
того, чего не желаешь себе. Ты что сделал с первоклассником на перемене?» Это было
внушительно и справедливо. Я уже тогда понял, что Вы осведомлены в библейских заповедях.

А Мишка Гольденберг ведь тоже живёт где.то в Израиле.
Вспомнил его к этой теме. Он хорошо играл в футбол и волейбол, но в литературе был слаб. Проходили мы поэму А. Блока «Двенадцать», Вы вызвали его. Хорошо, что вызвали
не меня, потому что я, при всей своей антипатии к революционному,
эту поэму тоже не читал (признаюсь — и до сих пор). Мишка начал что.то мямлить: «Блок взял прототипом евангельский сюжет, где… там...» Больше ему сказать было нечего. Вы подошли к нему вплотную (опять Ваша привычка из.за близорукости) и спросили: «Ты Евангелие.то читал?» «Нет», — ответил Мишка радостно. «Ну и дурак». И хотя в то атеистическое время читать Евангелие было зазорно и стыдно,
— да и у кого оно было? (известно ведь: мракобесие, опиум
для народа), но и здесь мы все поняли справедливость Вашего
слова: не тот случай, чтобы хвалиться незнанием.

Грубость бывает разная. Одна намеренно хочет унизить
достоинство человека;
другая одёрнет, когда вежливость непонятна, и глядишь — дошло. Но справедливость подчас и грубого слова всегда была оправданна. Не знаю, говорил ли кто.либо из наших одноклассников Вам о подобных случаях из нашего былого, — ведь я пишу Вам только лишь то, что запомнилось
мне, — но уверяю Вac: всё в порядке, мы уважали Вас как учителя и как человека. Это не сентиментальность о прекрасном далёком, это благодарная память.

Когда же мы сдружились уже в послешкольных отношениях,
Вы позволили себе задавать мне более откровенные вопросы на библейские темы. Разве был я тогда знатоком Библии? Как ничтожно мало я тогда знал, хотя, признаться,
старался читать. Но много ли было соответствующей литературы
в те советские времена? Примерно в 70.м году мне в руки попали отпечатанные
на ротаторе богословские лекции,
— папа привёз из Москвы. И я на радостях провёл несколько
встреч с христианской молодёжью, чтобы вместе почитать
эти лекции. Собирались 2—3 раза, а потом мне было сделано серьёзное внушение дядeй из КГБ с буквальным поднесением большого кулака к моему лицу. Прошло столько
лет, но я и сейчас помню фамилию этого офицера. Так что «чтения» пришлось прекратить.

Но чего не вспомнишь, пока пишешь?
Лет через 10 я встретил его в трамвае, и он — представляете? — сказал мне, что я шёл по правильной дороге
(на дворе был ещё коммунизм).
Что его заставило мне это сказать? Наверное, некоторые
из них всё же уважали в нас то, что мы сознательно шли по избранному пути, что составляло каждодневную трудность,
а не сливались с общей массой.

Да, о вопросах. Вы хорошо цитировали библейские места.
Однажды Вы вспомнили из наставлений ап. Павла: «Если враг твой голоден, накорми его; если жаждет, напои; делая так, ты соберёшь ему на голову горящие уголья». И с каким сочным сарказмом, — мне это так нравилось, — Вы резюмировали:
вот тебе и христианское добро: облагодетельствуй
врага, и да сгорит он от горящих углей. Как я тогда ответил, уж не помню, но мы всё же разобрались, — ведь речь шла о человеческой совести, которая, как те угли, будет жечь человека, за eго зло получающего добро. Мы тогда не обратили
внимания на то, что Павел фактически процитировал древнюю еврейскую заповедь, записанную в Притчах Соломона.
Это была капля из глубокого кладезя еврейской этики, которой буквально пропитан весь Новый Завет.

Знаете, последнее время я живу под приятным ощущением
открытия: тот Н. З., который я знаю достаточно хорошо,
весь наполнен соком иудаизма. Христиане, — кто сознательно,
а большинство — неосознанно, — живут (по крайней
мере, хотят жить) по этике, выработанной ещё в Ветхом Завете,
Кстати, считаю, что свод иудейских канонических книг христиане совершенно напрасно называют Ветхим Заветом. «Ветхий» — это устаревший, обветшавший. Но какой же он устаревший, когда он до сих пор наполнен дыханием жизни? Разве можно сказать, что вот эта мицва устарела? — «Перед слепым не клади ничего, чтобы преткнуться ему». Помимо
смысла, лежащего, как говорится, на поверхности, здесь есть много прочтений, которые усматривали ваши мудрецы. Хотя бы вот это: мужчина, утверждающий, что любит женщину,
говорящий это лишь для того, чтобы только добиться
сексуальной близости, напрямую нарушает эту заповедь, ибо женщина, поверив его лживым словам,становится обманутой.
А знаменитое «Глаз за глаз, зуб за зуб»! Сколько ложных домыслов на счёт этого ходило в христианской среде — и всё потому, что просто не знали подлинного смысла. Смысл же этой мицвы — в справедливости: мера наказания не должна превышать тяжесть содеянного преступления. И это не только норма юридического права, а более всего должна быть применима в наших повседневных взаимоотношениях.
Хорошо сказал по этому поводу Расул Гамзатов:

Знай, мой друг, вражде и дружбе цену
И судом поспешным не греши.
Гнев на друга может быть мгновенный,
Изливать покуда не спеши.
Может, друг твой сам поторопился
И тебя обидел невзначай.
Провинился друг и повинился —
Ты ему греха не вспоминай.

Сколько в нас праведного максимализма! И насколько мера нашего личного суда не соответствует поступку осуждаемого.

Я могу увлечься и перечислять ещё и ещё заповеди, которые своей гуманностью просто восхищают. Тот же Павел
вспомнил еврейскую мицву «Не заграждай рта вола молотящего
». Помимо заботы о животных, смысл простирается и на людей, — недаром апостол уточняет: «О волах ли только говорится?» В силу этой заповеди шла борьба в европейском мире о сокращении рабочего дня на предприятиях, чтобы рабочим была возможность отдохнуть.
А заповедь почитания отца и матери? В наши дни это настолько актуально, насколько попраны эти тысячелетиями
сложившиеся нормы. Мудрецы Торы и здесь находят более широкое прочтение, помимо прямого значения: осуждается поведение детей, если они в каком.либо спорном деле выступают
на стороне противников родителей. Восхищает развёртка
этой мицвы: ведь она вовсе не призывает к слепому повиновению.

Сами раввины предлагают практические примеры, когда почитание родителей не должно быть препятствием в исполнении другой заповеди — «Люби ближнего своего, как самого себя». Например, родители не одобряют по каким.то соображением
выбор сыном своей предполагаемой жены. Формально — окажи послушание и откажись от любимой.Но тогда ты впоследствии женишься на нелюбимой, а это хуже. Поэтому лучше жениться по любви, если даже родители и не одобряют выбор.

Не выглядит ли глупым то, что я всё это пишу Вам, еврею? Уж, наверное, Вы знаете в этой области побольше моего. Но так бывало, когда живо обсуждали с товарищем только что увиденный фильм в кинотеатре: ведь оба всё это видели, но каждому хочется вспомнить особо впечатлившее. А потом — об этом же фильме восхищения и споры в классе,
Жаль, что мы не знаем богатства иудейской мысли; и если даже что.то христиане и считают своим в вопросах этики, то при более углублённом понимании иудаизма выясняется,
что корни оттуда. Не об этом ли думал Павел (извините
за частое упоминание о нём, такая уж у него историческая
роль), еврей от евреев, когда притормаживал ретивых христиан из язычников? Он называл их дикими ветвями,привитыми к природной маслине: «…вспомни, что не ты корень держишь, но корень — тебя; не гордись…».

Как не упомянуть о заповедях, неоднократно повторяемых
в Т Торе: о защите пришельцев, вдов, сирот, о городах-
убежищах, куда могли укрыться люди, совершившие непреднамеренное убийство, до судебного разбирательства; о Шаббате (субботе), когда от работы освобождался и раб, и скот; о юбилейном годе, дающем самой земле отдых; о запрете
дочиста убирать урожай с полей и виноградников, чтобы
нуждающийся тоже мог воспользоваться урожаем?..

Нет, надо заканчивать.
  Ваш Алексей.


ШАЛОМ!

Ты, Алёша, в самом деле увлёкся, когда с таким пиететом
говорил о наших мицвот, заповедях, которым больше
трёх тысяч лет. Если бы мы, евреи, исповедовали учение о реинкарнации, то я мог бы думать, что в прошлой жизни ты был евреем, Но не очень.то увлекайся; не забывай, что есть люди и есть идеи, а по поводу людей рабби Авраам-Йегошуа Гешель трезво, на мой взгляд, сказал: «Еврейский народ —
посланник, забывший своё послание» (своё — в смысле «вверенное
ему»). Ведь если судить с позиции той же Библии (я имею в виду ТаНаХ — Тору, Невиим, Хетувим, что означает,
как ты, уж конечно, знаешь, соответственно Пятикнижие Моше, Пророков и Писания), то еврейский народ предназначен являть веру в Единого и вытекающие отсюда нормы
поведения в самых различных сферах человеческого бытия, что мы называем этикой.
Ведь это сейчас, по прошествии нескольких тысячелетий
под влиянием иудаизма и христианства (я имею в виду как раз Библию) мир усвоил — по крайней мере, теоретически —
общие нормы поведения и худо-бедно как.то на них ориентируется. Сейчас эти нормы не кажутся уже какими-то новыми.

Про основополагающую роль евреев в этом деле, похоже,
уже не ведают и сами христиане, что ты верно и подметил.
Будто бы христианство выросло на пустом месте; читая Новый Завет, не удосуживаясь узнать хоть что.то об иудаизме,
христиане полагают, что они всем обязаны Иисусу, Павлу, Петру, — а ведь они все мыслили иудейскими категориями.
Во времена Моше, когда не то что у каждого народа,
а у каждого племени был свой племенной божок, картина была совсем другой.

Вот у меня есть выписка из книги Исидора
Эпштейна «Иудаизм»: «В политеистических религиях
у каждого бога были свои права и особые добродетели.
Поэтому там в принципе нет общезначимого различия между
правильным и неправильным, злом и добром. По учению пророков (библейских. — Вставка моя), добро всегда добро, зло всегда зло. Универсальный характер Божественной праведности
подразумевает признание общезначимой нормы в отношениях Бога и человека и человека со своими ближними.
Это, в свою очередь, порождает представление о единстве человеческого рода…».

Но вернёмся к нашим временам. Если и в былом наш народ вовсе не был идеальным — достаточно читать пророков,
— то на сегодня картина не лучше. Правда, и не хуже, чем у других. Я имею в виду в данном случае проблему личной веры. Есть обрядовость, есть причисление себя к национальной
религии, но личная вера, насколько я понимаю, это нечто
другое. Её-то как раз в нас маловато. В лучшем случае —
агностицизм. Но ведь ты пишешь не об этом, а об этике. Да, конечно, какие.то нормы соблюдаем, но ведь их соблюдают
и неевреи. Есть, правда, свои национальные особенности.

Ты же ведь бываешь в еврейском обществе (знаешь, это признак того, что тебе доверяют, а доверие оказывают вовсе
не всякому); ты, верно, видел, что евреи вовсе не пуритане и не ханжи, и на праздничных столах у них вовсе не только «амановы уши», но и водка. Видел ли ты среди них пьяных в том виде, чтобы заплетающимся языком допытываться: «Ты меня уважаешь?» и в подтверждение уважения принуждать
сидящего рядом пить ещё и ещё? Среди нас не всегда
взаимоотношения бывают гладкими, но мы не выносим сор из избы. Много из наших пробилось вперёд, но далеко не всегда потому, что уж такие талантливые, — просто мы умеем поддерживать друг друга; и человек продвинулся, и мы не завидуем. Это — наше.
Знаешь, я хочу кое.что добавить к твоей похвале по поводу
нашей этики. Много не буду, а скажу о том, что для себя считаю наиболее значимым. Обратил ли ты внимание, что в Торе провозглашена свобода выбора? Ведь это же восходит к седой древности. Прочти… Нет, я сам не поленюсь процитировать из Деварим: «Во свидетели перед вами призываю
сегодня небо и землю: жизнь и смерть предложил я тебе. благословение и проклятие. Избери жизнь, чтобы жил ты и потомство твоё». «Избери жизнь» — это не о том, чтобы продолжать жить или, к примеру, повеситься. Это — соблюдение
тех нравственных законов, благодаря которым общество
может процветать.

Свобода выбора в том, что можно
их и не соблюдать, и Всесильный вовсе не будет стоять над тобой с дубинкой. Но Он дал всему законы — как природе,
так и человеку, — и сказано в Брейшит, что всё это было создано хорошо весьма. Если же нарушаются законы, то результат
может быть только в худшую сторону.

Хочешь пример навскид, как сейчас у вас модно говорить?
Люди всё больше и больше пересаживаются в автомобили.
То, что эти агрегаты в огромном количестве выбрасывают вредные газы, убивающие нас же, известно настолько, что мне здесь и прибавить нечего. Я хочу сказать о другом. Люди в большинстве своём садятся за руль вовсе не из.за нужды, а из спеси, из амбиций, из тщеславия. Иному до места работы проще доехать в общественном транспорте, но куда там! Он так высок в собственных глазах, ему надо утвердиться
в глазах других. А что же в результате? Человек гораздо больше устаёт, часами тратя время в пробках; он совсем
не больше успевает сделать дел; аварии отнимают и время,
и силы, и здоровье, — аварий же всё больше и больше из.за перегруженности на дорогах. Но, может быть, он денег
заработает больше благодаря передвижению на автомобиле? Так ведь и здесь проигрыш, ибо обслуживание и ремонт своего
авто отнимает много из заработка, и если всё же доход будет
больше расхода, то стоит ли та разница невосполнимого здоровья (на которое мы опять же тратим деньги всё больше и больше), потраченного времени? Мы здесь плохо считаем и остаёмся в самообмане.
Это — «избери жизнь».

Конечно, я нарисовал картинку с российского быта, потому что тебе это нагляднее, но поверь:
в других государствах то же самое да ещё и свои «прелести
». Например, массовое ожирение из.за малоподвижности.
Статистика показала, что в благословенной Америке, куда так вожделенно направлены многие взоры, 60 % сидящих
за рулём страдают от этого тяжёлого недуга, потому что львиную долю дневного времени они проводят в автомобилях,
закусывая на ходу в Макдональдсах.
Или — массовое употребление алкоголя и никотина, где мне опять после мнения экспертов доказывать что.либо просто глупо. Ах, в какие заманчивые фантики упаковывают всю эту продукцию! А какая реклама! И в спорте без пива не обойтись, и рыбалка не рыбалка без бутылки, и посидеть
в компании без неё тоже уж никак.

А сигареты — какие же
они тонкие да изящные, с какими гарантирующими фильтрами, что просто прямо для женщин. Уж о них.то, которые
этого достойны, табачная промышленность так заботится,
что на эстетическое оформление не жалеет денег, — ведь женщины так чувствуют всё утончённое, изысканное.
Ты думаешь, мы здесь про Россию мало знаем? — А я ведь опять про неё, не нужен же тебе берег турецкий? У вас там что.то говорят про национальные проекты. Смешно было бы, если бы не было так… трагично. Девочки-малолетки
и взрослые женщины — повальное курение и алкоголь. Ведь это они рождают детей, и кого они рожают!
Национальной программой № 1 должна быть борьба за спасение генотипа, а повышение рождаемости уже следом.
Говорят про жильё, про какие.то ипотеки; может быть, это и будет обеспечено, и жильё будет доступно. Но кому там жить? Жизнь ребёнка начинается со скитанья по больницам,
а как же иначе, если любящие мамы и бабушки дымят им сигаретами в лицо. У вас на Т ТВ об этом кое.где поговаривают,
но робко, как.то случайно.

Мы же здесь про Россию знаем более объективно, потому
что здесь не на что озираться. Не успели у вас проговорить
о денежных поощрениях матерям за 2.го и 3.го ребёнка, как сразу же в фанфары затрубили бодрые реляции: рождаемость
увеличилась! Власти, видно, не знают, что требуется хотя бы обычные девять месяцев, чтобы родился ребёнок. Куда там — сразу! Знаешь ли ты, с какими патологиями у вас рождаются дети? Или женщины думают, что природу обманут,
если позволят себе не пить и не курить лишь в период беременности?
— А многие и здесь не отказывают себе.
Это — «избери жизнь».

Но и я увлёкся. У вас, у христиан, есть апокалиптическая
книга — «Откровение Иоанна» называется. Там обещано
много ужасов, кары небесные направлены на людей похлеще египетских казней.
Но знаешь, что я думаю? — Это метафоричные образы
человеческого безумия, которое и будет обращено на людей
бумерангом, да уже и обращается. Это то, что избрали не жизнь, а смерть, и не Всесильный карает, а последствие недолжного
избрания.

Письмо, конечно, — не трактат из Т Талмуда. Но ведь ты не будешь против, если я приведу здесь небольшой фрагмент из комментария к Т Торе? — «Еврейская этика основывается на постулате о возможности свободного выбора, из которого
неизбежно следует, что каждый человек отвечает за свои поступки. Мудрецы Талмуда говорят: “Всё в руках Небес, кроме трепета пред Небесами”». Это означает, что Т Творец оставляет в Своём распоряжении всё, что связано с внешними
условиями и обстоятельствами, предоставляя человеку управлять своими желаниями.
Желания определяются наличием или отсутствием трепета перед Высшим Началом — постоянного ощущения Божественного Присутствия.
Выработает человек привычку ориентироваться на это ощущение или постарается погасить его в глубине своей души — ему выбирать. Если он обретёт это свойство —
все его желания будут продиктованы ощущением постоянно раскрывающегося присутствия Творца и стремлением
исполнить Его волю, если нет — то они будут основываться
на ложном представлении о том, что никто не видит совершаемое преступление, никто не судит преступника, и потому всё позволено».

Однако всё это может выглядеть наивно и архаично. Наше время отличается тем, что о безнравственности своей говорят открыто и даже бравируют этим. Об этом и Йешайя говорил, ты ведь знаешь: «О грехе своём они рассказывают открыто, как содомляне, не скрывают; горе душе их! ибо сами на себя навлекают зло». Ты ведь переключаешь свои телеканалы,
и пророку не возразишь. И я думаю, что мы заболтали эту этику, забыв о главном: из чего она происходит.
В России в начале 90.х так много разговаривали о духовности,
о нравственности, — и в первых рядах те, кто вчера
читал лекции по атеизму. Но каков результат? Ведь прошло
двадцать лет, и можно подводить баланс. О результатах говорить не буду, это видно и слепому, — причина же в том, что на самом деле просто поиграли в «боженьку». Если нет серьёзной веры в Бога Единого, у которого этика не размыта,
а конкретна и преподана нам в заповедях, то имеем, что имеем.

Я заканчиваю или, лучше сказать, завершаю свою мысль о том, что еврейский народ выстрадал для мира идею монотеизма, История уже написана, и никто из серьёзных людей не будет отрицать, что монотеизм был мощным прорывом
в мировом сознании. Жаль только, что человек научился
опошливать всё святое.
Всесильному предоставили роль некоего нищего, которому
из милости дают подаяние. У христиан — обряд крещения и крестик на шее, у евреев — молитвы в миньяне да праздники.
Всё это делается как великая милость Богу: на тебе обрядовость и не приставай больше, Может быть, я всё это огрубляю, но суть.то такова. Главного же — открытости перед
Творцом и тяготения к Нему — в нас нет. Отсюда все последствия
лицемерия.
Послушай, я говорю с тобой, как какой.нибудь раввин. Откуда это у меня? Спасибо за твои воспоминания из школьной
жизни. Действительно, многое выглядит по.другому, если смотреть на это не только своими глазами.
Рувим Иосифович.



  СЕДЬМОЕ — «ДЕКАБРИСТКА» —ВОСЬМОЕ

Рувим Иосифович!
Вы и вправду «разошлись», хотя оно и понятно: уж очень болевые точки мы затрагиваем. И это ещё при всём том, что между нашими письмами изрядный временной интервал.
А если бы мы с Вами обсуждали всё это традиционно по.русски, на кухне, где, что ни говори, всё же уютнее разговаривать по душам?

Мне очень нравится, что у евреев (точнее — в иудаизме)
нет чётко очерченной догматики, как у христиан. Что есть догматика? — Это отлитые в конкретные формы понятия о Боге. Наверное, это хорошо для подавляющего количества
верующих: за тебя всё продумано и сформулировано, бери и пользуйся. Но не очень хорошо для остальной части верующих,
ибо ей свойственно задавать нетрадиционные вопросы, а догматика этого не любит. Хотя вопросы направлены вовсе не против веры, а во имя разума, который, как известно, дан Всевышним.

Апостол Иоанн как.то хорошо сказал: «Он дал нам свет и разум».
Так вот, у евреев позволительно дискутировать. Я не думаю,
что у них сплошь и рядом разброд и шатания в мыслях; уж, конечно, есть у них незыблемые отправные точки, от которых
они постулируют. Например, известные «Тринадцать принципов Веры», сформулированные Маймонидом. Но вообще-то, всё, что догматично, меня заставляет внутренне улыбаться:
святые наивности! Разве можно окончательно утверждать
то, что непостижимо по определению? Вот хотя бы один пример. Члены организации «Свидетели Иеговы», вызывая на разговор любого встречного, чуть ли не первым вопросом пытаются спровоцировать на полемику: «Какое имя у Бога?» Справедливости ради скажу, что мне нравится нравственный образ жизни иеговистов, но их наивность главного — и основополагающего для них — вопроса просто обескураживает. В еврейском молитвеннике Сидур («Врата молитвы») чётко сказано: «У Бога евреев нет собственного имени (все Его имена — это только описание Его проявлений в мире)». Так просто
и величественно. Но сколько же глубокомысленных дискуссий
ведётся на тему имени Бога, и этому не будет конца.

Грустно сознавать, что в мире познания чаще всего царствуют эмоции, симпатии или антипатии. Вот провозглашено,
что Йегошуа есть Бог, и хоть ты расшибись, показывая с помощью самой Библии, что основания для этого утверждения
в ней попросту нет, — в лучшем случае, чего можно добиться,
это заработать отлучение. Эмоции не дадут возможности
даже самого существования вопроса. И будет то же, что в еврейской среде называют словом «херем» — проклятие.
Так, херем тому еврею, кто обратится в христианство, — по нему отслужат даже службу как по умершему. Благодаря провозглашённому догмату о Боге-Сыне разведены в противоположные
стороны две половины фактически одного мира, и если бы развод был мирным.

Не так давно был маленький казус. Мне звонит один
добрый знакомый, еврей, и говорит, что к предстоящему празднику Пурим в хеседе скачали из Интернета текст, рассказывающий
о тех древних драматических событиях, связанных
с прекрасной Эстер и злобным Аманом; всё это распечатали, и можно получить для прочтения. Конечно, я благодарил за любезность, но сказал при этом, что сам текст знаю очень давно, он никогда не изымался из канонической
Библии и называется «Книга Эсфирь». Мой приятель был искренно удивлён, что христиане никогда не исключали
из христианского канона еврейские книги ТаНаХа. И это так, и я свидетельствую на примере церковной жизни и своей практики, что как на богослужениях, так и в личной жизни еврейские книги дохристианского периода, так незаслуженно названные Ветхим Заветом, постоянно в чтении, — причём не как.нибудь ради формы, а для духовного назидания.

Всё это я говорю к тому, что на самом деле общего у нас гораздо больше, чем принято считать. Книги Нового Завета
христиане считают богодухновенными, а там, как я уже упоминал, Павел предостерегал неевреев: не ты корень держишь,
но корень — тебя, не гордись… Патриархи, пророки, псалмы Давида у нас в постоянном изучении. По этой причине
ещё в советское время мои приятели-евреи удивлялись, почему я сведущ в их книгах.

А вот что я хочу спросить у Вас: прочитал как.то 
небольшую книжку Адина Штейнзальца «Роза о тринадцати лепестках». Книжка полезная, хотя и имеет спорные положения, что является вполне нормальным явлением; например, в разделе о душе идут рассуждения, почти как восточные, о реинкарнации.
Сам я не люблю вдаваться в мистические изыскания, памятуя
о мудром предостережении Павла не вторгаться «безрассудно
в то, чего не видел». Но вот во вступительной части есть ссылка на д-ра Григория Розенштейна: «Говорят о нашем времени, что «шаги Машиаха слышны в мире». И всё, никаких соответствующих размышлений. Какая.то странная
случайная ссылка, как мне показалось из дальнейшего чтения, даже не связанная логикой с контекстом. Тем не менее
намёк дан о разговорах в еврейской среде, и я не думаю, что д-р имел в виду пересуды еврейских женщин на иерусалимских
завалинках. Наверное, в Израиле это обсуждается в книгах и в учёной среде.

Я отдаю себе отчёт, что тема о Машиахе
— тема рискованная: историческая память обязывает быть осторожным после Бар-Кохбы и Шабтая Цви, — а ведь я упомянул только о самых известных фигурах. Так я очень Вас прошу: дайте мне какую.то имеющуюся у Вас информацию
по этому вопросу. Надо ли говорить, что для христиан это вопрос совсем не праздный. Был ли Йешуа Машиахом или нет, это вопрос веры, и тут копья ломать глупо: обе стороны
найдут веские аргументы в свою пользу. Но я обратил внимание в результате чтения еврейских книг, что по времени
ожидания прихода Машиаха и по объективным признакам иудейские и христианские предположения фокусируются.

Могу предположить, что Вы подумаете: ещё один нашёлся
изыскатель, высчитывающий время. Говорю сразу: за это
ни разу не брался и делать этого не собираюсь. Но тема упомянута
в современней литературе, — имею в виду Григория Розенштейна, — и очевидно, что словам давали отчёт. В конце концов это не надуманный интерес, мир не перестанет к нему возвращаться.

У меня всё идёт своим чередом, Да, звонил в Нижний Новгород Лёве Балуеву; так вот он мне сказал, что умерла Аля Володина, наша сверстница из смежного класса. Собирались
на годовщину все, кто был в городе; жаль, я не знал об этом, приехал бы обязательно. У неё были проблемы с сердцем.
Вот уже и девочки наши умирают. А у нас не было совместных встреч с тех пор, как в 66.м году разлетелись из школьного гнезда.
Алёша.
P. S. Высылаю следом обещанное о маме.


«ДЕКАБРИСТКА»

Мама родилась в 1904 году на Придаче, на «Бугре»; если ехать по Чернавскому мосту с правого берега, то ещё можно увидеть несколько оставшихся домиков на фоне теснящих их к воде белых многоэтажек, между дамбой и перекидным мостиком, ведущим к придаченскому рынку. Там, за этим мостиком,
которого тогда не существовало, был «батальон»; так мама говорила, по всей вероятности, о штрафном батальоне, на месте которого ныне расположено военное училище.

Семья была, как я предполагаю, мещанского сословия. Тогда слово «мещанин» не имело позднего негативного смысла.
В словаре Даля его нет, а вот у С. Ожегова написано: «лицо городского сословия, составлявшегося из мелких торговцев и ремесленников, низших служащих». Пытаясь многое воссоздать в своей памяти, я, к сожалению своему, многих подробностей
и не знаю. Тогда я был моложе и на деталях не останавливал
своего внимания при её рассказах, а теперь и рад был бы уточнить, да она уже в мире ином. Так что какого рода занятий был её отец, Жарких Григорий Фёдорович, мне с точностью не известно. Но с уверенностью могу сказать, что домостроевских
взглядов он не имел, раз отдал свою Тоню в гимназию. Гимназия была платная, а откуда деньги? — Да держали коров;
благо что луг.то был вот он, под Бугром, широкий заливной
луг. Сейчас на тех роскошных просторах находится нечто под условным названием «водохранилище», которое из.за своей
гнилостности вполне может взорваться какой.нибудь холерой,
причём совсем не в переносном смысле.
И она, девочка, носила молоко в город, господам; это сюда, в центр, через гати и далее по Чернавскому мосту. Может
быть, эти господа и обратили внимание на смышлёную молочницу, и посоветовали отцу отдать её в гимназию. Опять догадки; но если так и было, то они явно не ошиблись, и добротные
гимназические навыки сказались в ней так прочно, что сохранились до последних дней её жизни.

Что она вспоминала из своего детского прошлого? Семья
была многодетная, что тогда не было редкостью, и семья
была прочная. Уже к старости, имея свои недуги, закономерные
по возрасту, она вспоминала, как она смеялась над соседками-
старушками, в летнюю жару выходивших погреться в душегрейках и валенках. Смеялась не зло, а просто ей было тогда непонятно то, что естественно приходит с соответствующими
годами.

Чаще всего вспоминалась та ночь в начале 1917 года, когда к ним в дом пришли трое (этот почерк «тройки» ей напомнят в своём исполнении коммунисты) — приходской священник отец Пётр, миссионер Кунцевич и полицейский пристав. Тринадцатилетняя девочка, она проснулась и услышала,
как её отцу сказали: «Что ж, Григорий Фёдорович, придётся высылать вас всех в Сибирь за то, что перестали ходить в православную церковь». Я спросил маму во время очередного воспоминания, почему же не сослали? И она ответила,
что случилась Февральская революция, и православному беспределу был положен конец. Можно было бы усомниться
в этих репрессиях, но это была моя мама, Антонина Григорьевна,урождённая Жарких.

Она была в этом воспоминании живым и достоверным свидетелем мало кому известного совсем недавнего российского
прошлого. Нынешним историкам этого не хочется знать по конъюнктурным соображениям, но когда.нибудь это самой
жизнью будет востребовано, — просто ещё не созрела ситуация. Работая над докторской диссертацией в Питере, я тщательным образом занимался научным исследованием в Архиве Святейшего Синода и там встретил следы миссионера Кунцевича, который в начале 20.го века действительно подвизался на воронежской земле, организовывая репрессии на инакомыслящих в христианской вере. В библиотеке православной
Духовной академии С.-Петербурга, в знаменитой
Публичной библиотеке, в фондах Музея истории религий
я нашёл многочисленные свидетельства, а Свод законов Российской империи своими статьями мне это подтвердил, как «боголюбивое» российское православие совершенно инквизиторскими
методами расправлялось с теми, кто из православия
обращался в христианство, выбирая свой духовный путь осознанно, а не автоматически в силу рождения. Эта монография, вышедшая под названием «Святая инквизиция в России до 1917 года» с благодарностью была принята библиотекой
Российской академии наук.

Сказав «А», иногда неприлично не сказать и «Б», — так что буквально одним абзацем
об этом явлении.
Эти верующие за свой свободный выбор платили дорогую
цену. Они и не думали осуществлять на своей русской земле что.то вроде Реформации в Европе. Они просто читали Евангелие и старались жить соответственно ему. В быту это сразу становилось заметным, особенно на селе, где вся жизнь на виду: прекращались прежде всего пьянки, соответственно прекращались драки и побои в семьях. Трезвый образ жизни давал возможность нормально работать и собирать хороший урожай; появлялся достаток. И всё бы хорошо, да вот беда: эти люди переставали ходить в православные храмы. Отсюда —
явный убыток оным храмам: ни за рождение, ни за крещение,
ни за венчание, ни за отпевание и пр. «ни за» эти люди не платили,
потому что из Евангелия они узнали, что все эти поборы —
нехристианские. Свечной сбор всегда приносил немалые доходы
(в наше время прибыль от этого доходит до тысячи процентов!), — а они говорили, что поклоняться и молиться
нужно одному Богу, а не иконам и многочисленным «святым
», и не к чему тратить деньги на свечки. Ну не бунтовщики ли
это? — Вестимо, бунтовщики, и государство издало по подсказке Св. Синода множество циркуляров, постановлений,
законов, в силу которых за уклонение от православия —
лишение всех прав состояния и ссылка на каторгу в Сибирь или в исламское Закавказье. Слово «инквизиция» тогда часто звучало из уст журналистов, политических деятелей, писателей и весьма малого количества адвокатов (последних было просто
единицы из.за страха быть самим репрессированными).

Итак, семья Жарких сослана не была. Потом, как известно,
был Октябрьский переворот, Гражданская война, голод. Были недолгие годы благоденствия в 20.х годах — годах религиозной
свободы. Теперь им можно было вздохнуть спокойно,
потому что — ирония судьбы — власть большевиков помнила их в лицо по совместным далёким ссылкам. Моя мама часто вспоминала те годы свободы совести. То было бурное время, когда евангельские общины жили дружно, помогая
друг другу. Сейчас это выглядит наивно, но тогда создавались
различные кружки среди христианской молодёжи по рукоделию и различным ремёслам. Были христианские сельскохозяйственные артели, трудовые коммуны, где трезвый образ жизни (а у евангельских христиан это принципиально
и доныне) был залогом получения совместной хорошей
прибыли. Это помогало выживать после разрухи. В те годы мамина подруга Наташа Маевская (ударение на «е») научила её шить, — и как же выручило маму впоследствии приобретенное ремесло.

Вышла замуж за человека из своей среды, — так было принято, чтобы единомыслие между мужем и женой делало семью более прочной. Муж был образованным человеком польского происхождения — Вацюта Николай Иванович. Жили хорошо, оба были красивы и статны; любили Бога и детей, а их родилось четверо: три девочки и мальчик. Девочек
назвали по.библейски; в среде евангельских христиан тогда это было модно, так что нееврейские дети имели еврейские
имена: Сарра, Лиля, Лоя. Ещё и поныне живы некоторые
русские от тех времён — Давид, Гедеон, Девора, Тавифа.

* * *

Но благополучие было недолгим; в 1935 году маминого
мужа арестовал НКВД. Формальный повод — связи с заграницей.
Да, у него жила прямая родня в Польше, и что же тут странного, если само советское правительство поощряло подобную связь? Но когда арестовали, то ссылаться на советскую
власть было бесполезно: «думать надо было». Был ли суд, не знаю, но мужа сразу же сослали в Новониколаевск, ныне Новосибирск, и маме сказали, чтобы она тоже оставила свою родину. И она с четырьмя малолетними детьми уехала
за мужем в неизвестность, но понятие «Сибирь» было уже знакомо хотя бы по рассказам отцов и дедов, за Христову веру отбывавших там сроки по милости боголюбивого православия.
Возможно, у мамы был какой.то адрес, и она, сразу или не сразу, нашла христианскую церковь евангелистов.

Парадокс православных репрессий царского времени сказался
в том, что сосланные оказались пионерами в отдалённых российских окраинах и были теми семенами, которые ветер инквизиции заносил неведомо куда, расширяя радиус действия
духовного возрождения (по подсчётам учёных начала 20.го столетия, таких репрессированных за веру было около 14 миллионов, — это при общем населении России в 100 миллионов).

Хоть и пришлая, хоть и жена «врага народа», но в общине мама нашла поддержку и радушие, — на окраинах
России люди были более раскрепощёнными и честными. Она вспоминала, как в родном городе после ареста мужа вчерашние
друзья, завидев её на улице, на всякий случай переходили
на другую сторону. Сибиряки же были более открытыми
людьми, и мама много и часто с теплом отзывалась о них. Хотя жизнь была, уж конечно, не сладка. Как прокормить всех четырёх детей да и себя, как одеть-обуть, в конце концов —
где же жить? Ведь на квартире всё время не проживёшь, да и сколько ей, «декабристке», здесь жить? Могут ли уместиться
её мытарства в мои жалкие строки повествования? Конечно, где.то работала, но рассказывала о своей работе…
в НКВД, точнее — в буфете этого наркомата. Как она
туда попала, не знаю до сих пор, и почему я многих вопросов ей не задавал, тоже не знаю, хотя прожил с ней неразлучно 46 лет. Ведь не могли же в той конторе не знать, кто она и почему
оказалась в Новониколаевске? Как бы там ни было, мама там работала, но запомнился мне всего один эпизод из её рассказов. В её обязанности входило разносить еду в кабинеты. И расставляя как.то приборы, слышит, как один следователь спрашивает у другого: «Чего.то вы долго тянете
со следствием?» Тот отвечает, что нельзя же, не разобравшись,
выносить приговор. — «Смотрите, а то мы должны столько.то и к такому.то времени».

Сейчас эта плановая разнарядка на приговоры уже никого
не коробит после массы опубликованных фактов деяний НКВД. Но в нашей семье это и раньше не было секретом, так как несколько человек как с маминой стороны, так и с папиной
было репрессировано за веру. Мамин дядя, Жарких Илья Фёдорович, «оттуда» вернулся, а вот дедушка мой по папе получил
«десятку» и сгинул. Я читал его «дело»; у меня в архиве
его кассационная жалоба, написанная из подвалов НКВД в Воронеже, но от упоминаемых им пыток я не содрогнулся хотя бы потому, что уже знал о «методах дознания».

В 74.м году мне о многом рассказал Солженицын в «Архипелаге», который я прочёл на одном дыхании и с трудом
пришёл в себя. Я был тогда стипендиатом в Финляндии, и мне дала прочесть эту книгу Нора, продавщица огромного
книжного магазина в Хельсинки. Купить эту книгу я хоть и мог, но везти через границу в СССР было невозможно.И она дала мне так, под мою порядочность, с возвращением
через три дня. И в эти три дня я был придавлен огромной глыбой обилия фактов, хотя, повторяю, новостью репрессии для меня не были. Мама, «жена врага народа», папа, «сын врага
народа», в домашних разговорах, обычно за чаепитием, по какому.то поводу всё это вспоминали. Помню, как после таких разговоров мама говорила папе: «Гриш, давай прекратим
говорить на эту тему, — мне уже плохо», после чего пила чего.нибудь из лекарства.

В Новониколаевске мама несколько раз имела свидания
с мужем, а потом — всё. Зэковская почта редко ошибается,
и согласно ей заключённые целыми бараками сгорели,
и, уж конечно, никто не знает, по какой причине. Какие.то очевидцы рассказывали после, как монтёры вдвоём должны были тянуть электропровод, и их линия шла через то место, где стояли бараки. Один сказал, что он как будто бы
споткнётся и упадёт; упавши, быстро напихал зольный прах в карманы. После в этом прахе обнаружили несгоревшие
пряжки, расчёски и пр., а более существенное увидеть не успели, потому что на вышках стояли вооружённые часовые.
Мама сохранила в своей памяти разговор заключённых: «Ещё не известно, кто у кого учился жестокости — Гитлер у Ёськи (Иосифа) или Ёська у Гитлера».

Как.то странно, что такие значимые периоды жизни оставили в рассказах мамы немного подробностей. Может быть, потому, что уж много, слишком много лиха пришлось хлебнуть в тяжёлом двадцатом веке, и выхватывались из памяти лишь отдельные штрихи. А может быть, ещё и потому,
что тогдашнее поколение было более целостным и беды воспринимало достойно, не тратя много слов. По-разному, конечно. Есть и ещё соображение на этот счёт: Господь так премудро устроил нашу память, что нам, к нашему счастью, не всё помнится, что было дурного в нашей жизни. Ведь что было бы, если бы всё плохое в прошлом до мельчайших подробностей жило в нас? Мы были бы озлоблены и желчны и отравляли бы этой желчью всех, кто жил бы с нами. У Лермонтова
поэма «Демон» начинается так: «…и лучших дней воспоминанья пред ним теснилися толпой». А если бы перед нами теснились сумрачной толпой воспоминанья лишь худших
дней?

Итак — муж живым не вернулся. Троих дочерей мама выдала замуж там же в Новосибирске, — благо что девушки были хороши собой да рукоделисты, С 16.летним Севой мама в 1948 году вернулась в Воронеж после тринадцатилетнего сибирского изгнания. Поверила ли бы она, если бы кто.нибудь
ей рассказал посредством некоего пророческого дара, к чему она приехала?

  * * *

Но тут самое время рассказать и о моём папе — Григории Тимофеевиче, потому что мамина жизнь с года её возвращения
на родину до конца дней будет связана с ним. А он впоследствии был, если сказать по-православному, митрополитом
евангельских церквей; его епархия представляла собой
огромную территорию: Владимирская, Горьковская, Пензенская,
Кировская, Пермская области, Марийская, Чувашская, Удмуртская, Татарская, Башкирская автономные республики,
— и всё это не поочерёдно, а одновременно. Это было на моих глазах, но сейчас мне верится с трудом.

Папа был из семьи рабочих. Его отец, Тимофей Сергеевич,
служил в царское время матросом в Гельсингфорсе (Хельсинки); Финляндия была тогда, как известно, частью Российской империи. В каком.то увольнении, бродя по финским
улицам, услышал из окон необычное, своеобразное славословие
Бога. То было пение на богослужении евангельских христиан, и дед там, вполне осознанно, обратился к Богу. Почему я употребил слово «осознанно»? Его отец (это уже мой прадед) был батраком у православного священника. Что он там видел, подробности неизвестны, но известно лишь то, что прадед снял с себя нательный крестик со словами: «Здесь Бога нет». В Евангельской церкви принцип осознанности — обязательный принцип для каждого: к Богу приходить только
личностно, по убеждению. Дело веры должно быть свободным
выбором человека взрослого, это не может быть магическим обрядом над бессловесным младенцем. Догматы же,
отражённые в Апостольском Символе Веры, те же, что и в православии.

Мой дед был железнодорожником, а в свободное от работы
время он активно участвовал в церковной жизни. Это странно? Тогда надо признать странным и жизнь ап. Павла, который наряду со своей многогранной миссионерской деятельностью хлеб насущный добывал своим ремеслом — изготовлением
походных палаток (шатров). Еврей от евреев, он и в этом следовал древней практике раввинов: духовный труд должен быть сопряжённым с физическим. Стержнем богослужений евангельских христиан всегда была проповедь на библейские темы с обязательной привязкой к актуальным проблемам текущего дня. Уже шла мрачная череда активного
сталинского наступления на верующих, и редко бывало, когда, собравшись на молитвенные собрания, им не приходилось
скорбеть по поводу новых арестов. Забирали всех, мужчин и женщин, но мужчин как наиболее активных — чаще. Тогда община располагалась в бывшей немецкой (лютеранской)
кирхе; это невысокое здание со шпилем, на котором
когда.то был крест, уцелело до сих пор — на углу Никитинской и К. Маркса, теперь здесь «Горсвет». Впрочем, весной 2008 года это здание передали по назначению, теперь здесь проводит богослужение Лютеранская евангелическая церковь.
Настал день, арестовали и моего деда, потому что он не допустил малодушия и не мог по своей совести, как сейчас сказали бы, лечь на дно. Касты священников у евангельских
христиан нет, и духовное окормление совершается теми, у кого есть духовное дарование. Дед продолжал проповедовать в общине, а стукачи, которыми была нашпигована вся страна, были и там. Нашли, к чему придраться (а кто ищет, тот всегда найдёт), и Тимофей Сергеевич оказался в воронежских
застенках НКВД; это был 38.й год.

В последние годы воскресили имена многих репрессированных православных священников. Но даже на памяти убиенных делают неприглядную
политику: разве на кладбище не все равны, и где же имена тысяч и тысяч неправославных христиан? Им не было места на общехристианском кладбище во времена господствующей
церкви в царские времена, почерк и ныне остаётся тот же. Утешает лишь то, что самые верные весы — в руках Всевышнего, и те весы никто не подкрутит в угоду изменчивой
конъюнктуры.

В начале 90.х, когда часть архивов под влиянием демократических
веяний рассекречивалась, читал и я «дело» своего деда. Он сутками должен был стоять на допросах, а следователи
лишь приходили и уходили, сменяя друг друга; отекали ноги, и не было сил стоять, дурела голова от невозможности поспать. Это славные чекисты, вроде бывшего заместителя начальника КГБ по Воронежской области, сейчас пишут хвалебные
книги о своих коллегах, обряжая их в белые одежды праведников сталинизма. Какие пытки они изобретали — это пусть им судьёй будет Бог, равно как и авторам подобных панегириков.
Но я говорю не о позоре моей Родины, этих жалких опричниках, а о славе её — об исповедниках Веры. Мой дед из подвалов НКВД прислал в общину записку с пожеланием,
чтобы его братья и сёстры спели на богослужении любимое им:

Будем радоваться, братья,
Прочь уныние и страх,
Принял нас Христос в объятья
И хранит в своих руках.

Современные прагматики спросят вполне резонно: почему же
эти объятья не сохранили верующих от физических и духовных пыток? Не место здесь пускаться в рассуждения, —
да и не разъяснишь всего до конца, — но ведь известно, что любое убеждение чего.либо стоит лишь тогда, когда проходит
испытание на прочность. Мы помним, как миллионы членов КПСС в те же 90.е попрятали свои партбилеты, — а ведь репрессиями им никто не угрожал. Так какова же была цена их идейности? Такая же цена им и ныне, когда они, «с лёгкостью неимоверной», говоря языком Хлестакова,перерядились в верующих и обязательно — православных, —
а ведь подлинное духовное самоопределение проходит через муки рождения, через свободный выбор совести, а не по конъюнктуре.

Читая «дело», я сперва с недоумением обращал внимание
на то, как «подельники» в течение следствия изменяли показания, постепенно оговаривая друг друга. Потом дошло: да ведь их всех пытали, и не нам судить об этом, — мы.то через
это не проходили. Дед же не оговорил никого и получил свою «десятку». В 48.м году он всё ещё писал, настраиваясь уже на скорую встречу. И не вернулся.
А в этом году родился я, седьмой у папы.

Папина судьба складывалась совсем не сладко: первая жена умерла, оставив ему двоих детей; женился во второй раз, вторая жена родила
ему ещё пятерых, из которых я был последний, — и тоже
умерла, когда мне было отроду два месяца. В то время папе было всего 38 лет, и до условностей ли было ему в его вдовстве,
когда надо было поднимать детей? В этом же году папа сделал предложение моей маме, о которой идёт главное повествование,
о «декабристке», вернувшейся из Сибири.

  * * *

Община евангельских христиан обеспечивала близкие отношения друг с другом, и мама знала папину семью. Но выйти замуж на семерых детей? Что было просчитывать? Своего достатка хватало только на сына да на себя, у папы достаток — это дети, больные, от двух браков, что представляло дополнительные сложности. Раздумья терзали её душу, и в поздних
рассказах она этого не скрывала, правда — без сожаления.
А тогда? Хлебнуть сибирского лиха с детьми без мужа и теперь в немолодые годы (ей было 44 года, она на шесть лет была старше папы) идти на такую ораву? И вот осенью где.то в поле она взмолилась Богу: зачем ей это? Разве мало она испытала и вынесла? Но тут, рассказывала мама, её как будто кто.то развернул за плечи и сказал: «Так нужно». И вся в ознобе от этого потрясения, она шла по полю, повторяя: «Так нужно… Так нужно...», — и дала согласие выйти замуж.

Придя в новую семью, она обнаружила «недостачу»: где седьмой, то есть я? Оказалось, сестра моей покойной матери в благодарность папе за какие.то добрые его дела предложила
ему взять меня к себе в деревню (где.то на стыке с Курской областью). Сама она была баба кровь с молоком, а последнее было в наличии в буквальном смысле, т. к. она к тому времени тоже родила, и молока было достаточно. Конечно, папа был рад такому предложению, — чего же лучшего желать, когда ребёнок будет вскормлен грудным молоком, да и не чужим, а родным. Но душа моей уже нынешней мамы, Антонины Григорьевны,
беспокоилась о седьмом, хотя разве ей и без меня не хватало свалившихся забот? Да и чего беспокоиться, если я у родной тёти? Мама отправляет моих старших сестру Зину и брата Володю проведать меня этой же осенью — поздней, холодной. Они вернулись сразу и сказали, что я умираю. Мама с Зиной тут же едут снова в деревню и находят меня действительно
умирающим. Было с чего: в люльке под соломой была застарелая сырость и жили, извините, черви; грудью тётка не кормила из.за брезгливости, молоко давала из бутылочки,
которая не мылась, отчего молоко сразу вскисало. Понятно,
я с жадностью всё выпивал, но от вскисшегося молока (женщины уже знают результат) у меня сразу же всё отрыгивалось.

Прошу снова простить меня, но умирание никогда
не бывает красивым, — разве что только в опере. Одним словом, я умирал от голода и простуды; нужно представить, как выглядит младенец, которому было всего несколько месяцев, истощённый и в гнилой сырости. Оказывается, добрая тётя взяла меня просто для того, чтобы Гришу, моего папу, освободить
от лишнего рта и забот. «И-и-и, Тоня, — сказала она моей маме в тот раз, — да похороним его на гумне».
Ни к чему рассказывать все подробности. Мама, конечно,
забрала меня домой, но я был настолько истощён и простужен, что врачи отказались меня лечить. Они предложили моей маме оставить меня в больнице, но не в надежде на излечение,
— в безнадёжности они признались сами, — а чтобы изолировать от инфекции многодетную семью. «Раз нет надежды,
— сказала мама, — то я забираю его домой». И услышала
прямо в лицо: «Дура!»

Принеся меня домой, мама стала дожидаться вечера, когда все домочадцы будут в сборе, А их было тринадцать, все жили в маленьком домике № 20 на улице Рылеева (внизу был стадион «Динамо» и ботанический парк им. Кагановича, «ботаника»). Собрались все: бабушка Прасковья Ефимовна (вдова репрессированного деда), папа, его два брата, здесь же и все дети — от 18 лет и до меня, младенца. Мама поведала, что врачи констатировали невозможность излечения меня. Вся семья признала, что теперь вся надежда на Бога. Здесь же без долгих раздумий молились одной молитвой (у евангельских
христиан молитвы не каноничные, не по форме молитвослова,
а в простом обращении к Богу как своему Отцу — своими словами); и в этом случае молитва была предельно проста: «Если он Тебе нужен на земле, исцели его, а если нет, то прекрати его страдания и возьми его». Моя сестра Катя, в будущем врач высшей категории, ведущий психиатр г. Воронежа Екатерина Григорьевна Исаева, в силу своей врачебной
прагматичности долго не могла сказать впоследствии чего.либо определённого по поводу результата молитвы. Но результат был следующий: в ту же ночь мама почувствовала,
что кто.то трогает её одеяло (мою кроватку она поставила рядом с собой). Проснувшись, она увидела, что я руками показываю: пить. У мамы материнский опыт был богатый. она под рукой держала соки, и я с той ночи пошёл на поправку.

Когда через какое.то время к нам пришла патронажная сестра, чтобы зарегистрировать мою смерть, ибо сомнений у врачей не было, она с трудом поверила, что малыш жив и выздоравливает: «Чем вы его лечите?» А чем? Чем можно было лечить в послевоенном Воронеже, когда и ели.то не досыта?
Мама показала соки, составы и сказала, что решающим
фактором была семейная молитва. Медсестра последнее, конечно, отвергла.

Потом мама меня носила, уже окрепшего,
на какой.то симпозиум врачей, где профессор показывал меня как уникальный случай.
По этому поводу можно и доныне дискутировать. Врачи
могут говорить о счастливом стечении обстоятельств (каких?) и призовут на выручку его величество Случай, как будто бы этим всё объясняя. А всё объясняется просто, но эта простота — божественная: если Бог есть, то Он может
всё. Если мы Его дети, то детям не нужно бежать за каким.то дядей,
одетым в необычайное одеяние, чтобы он моего
Небесного Отца по утверждённой форме попросил за меня о чём.то, о чём я и сам могу сказать простыми словами от сердца, — и это только упрочит наши доверительные отношения.

Папа работал на военном аэродроме механиком, —
наверное, после войны многих специалистов не хватало,
так что на этом объекте можно было работать и сыну «врага народа». Потом он лишился работы (подробностей не знаю) и долго не мог ничего найти. Кто.то предложил
ему торговать в пивнушке, но папа сказал, что несмотря
на нужду способствовать пьянству не будет. В нынешнее время кто.то назовёт это фанатизмом, но это просто значит, что нравственная планка у папы не занижалась под воздействием
практических соображений. Работу он всё же со временем
нашёл, и жизнь по вере ещё не раз оправдывала себя. Нечем было топить хату — молились, и наутро кто.то подъезжал
на подводе и сбрасывал уголь: «А у меня было какое.то побуждение,
ведь у Гриши, наверное, топлива нет». Кто.то в таких же ситуациях привозил мешок муки; на мясокомбинате
работал Иван Ионыч —«Тоня, возьми вот рёбра, на них есть и мясо». Жизнь по вере — жизнь совсем не идиллическая,
нужда всегда смотрела в глаза, но мама смогла мобилизовать всех, чтобы не раскиснуть. Многие свернули с этого пути, так как неверно полагали, будто путь веры — это избавление от невзгод, от нужды да и вообще от всяких напастей. Мои родители не имели таких иллюзий и потому достойно, без истерик и жалоб, строили жизнь, зная, что Бог даёт им силы всё преодолеть.

Моя бабушка по папе, Прасковья Ефимовна, была
неграмотной, но в доверии Богу была испытана жизнью, —
ведь когда взяли мужа, она одна растила шестерых детей (два сына погибли на войне). А какая же вера в Бога без доверия
Ему? — И слова.то одного корня. Так что маме в лице свекрови была хорошая духовная поддержка. Надо полагать, и бабушка многое ценила в маме: её предыдущий жизненный путь «декабристки» и, уж конечно, то, что она приняла на себя её семерых внуков. Мама, в свою очередь, очень тепло
относилась к свекрови. Бабушка была тем добрым примером,
о чём еще Некрасов писал: «Есть женщины в русских селеньях», — и этим всё сказано. Я хорошо помню мою бабушку,бабулю, как я её звал: всегда тёплый добрый взгляд и никаких резких интонаций. Сколько раз, встречаясь у кого.либо
из нас, мы вспоминали далёкие годы и с любовью воспроизводили говор бабушки; по утрам она будила на работу
молодёжь: «Витькя, Севка, вставайтя, сямой час уже, ишь цидилки распустили». Она не любила ходить по соседям, не любила и бабьих пересудов, и, пожалуй, это о ней сказано
в библейских притчах Соломона: «Уста свои открывает с мудростью, и кроткое наставление на языке её. Она наблюдает
за хозяйством в доме своём и не ест хлеба праздности».

В Церкви евангельских христиан духовный труд в общине
сопрягался, как я уже говорил, с трудом гражданским. Мой папа нёс служение проповедника. Какие задатки увидел в нём епископ по Рязанской, Тамбовской и Воронежской областям,
я не знаю, папа об этом не говорил, ему вообще чуждо
было какое-либо подчёркивание своих положительных качеств, — но факт тот, что он был приглашён нести служение
помощником епископа. А в 1959 году его рекомендовали быть старшим пресвитером (епископом) в г. Горький. С этого времени по 1982 год он обслуживал огромную митрополию, границы которой я выше указывал.

* * *

Естественно, для мамы это тоже был новый и неожиданный
этап. Хотя нам так просто кажется: предыдущий период
жизни зачастую является подготовкой для последующего.
Полагаю, что для родителей прежние годы были школой терпения и верности духовным ценностям, — как в евангельской
притче — «В малом ты был верен, над многим тебя поставлю
». Впоследствии мама не раз говорила словами одного из псалмов царя Давида: «Межи мои прошли по прекрасным местам». Я думаю сейчас: это о предыдущей.то жизни? Но она не лукавила и не позировала: метафора древнего поэта
в том, что везде он чувствовал руку Божью: не только в благополучии, но и в горестях. Это не было у мамы и неким бодрячеством на будущие дни; она не скрывала перед нами, что после сибирского изгнания она сказала себе, что никогда больше не выйдет замуж за служителя церкви, потому что хорошо
узнала, что такое дети без отца (вот российская действительность:
в мамином представлении это обозначало —
быть всегда гонимой). И выйдя замуж за моего папу, она не могла себе и представить, что провидение свыше поведёт
её снова дорогой духовного служения. Я с полной ответственностью
свидетельствую, что не будь мамы, папа не смог бы сделать многого на своём поприще, и он это осознавал.

Чтобы как.то дать представление о тогдашних реальных
делах, я напомню, что в советское время официальный курс был на удушение духовной жизни в стране, а папа сумел добиться открытия десятков общин евангельских христиан,
в то время как в других регионах общины закрывались одна за другой.
Мама часто говорила на основании своего многолетнего опыта: «Жена служителя Божия должна быть добровольной жертвой». И поясняла: муж несёт духовный труд, а он тяжелее
физического. С обычной работы придёшь физически усталым,
но ночью спишь. А духовная работа часто не даёт сна из.за дум и забот о людях, их душах и судьбах. Чтобы помочь мужу в его служении, жена должна быть чуткой: не требовать внимания к себе и только к себе (хотя какой женщине этого не хочется прежде всего?); понимать, что день в таком труде не нормирован, и муж может прийти домой или днём, или за полночь. Муж-священник входит в проблемы своих пасомых, и среди них не только мужчины, но — по преимуществу — и женщины, и она, жена священника, должна быть свободней
от ревности, так отравляющей жизнь многим. Верность в браке — это прежде всего доверие друг другу, а у многих совместная жизнь не состоялась из.за отсутствия доверия, и ревность — это уже производное от недоверия. Впрочем, доверие не всегда может быть в наличии как готовая данность,
над этим надо ещё и работать, чтобы не дать проникнуть
яду ревности в душу. Сказано же в Библии: «Грех лежит у порога сердца, но ты господствуй над ним». Ещё жена должна
содержать и детей в ладу, чтобы муж был спокоен за свой семейный очаг. Если предстоит поездка, то проводить мужа надо ладно, без суеты, — и у мамы всегда было наготове всё необходимое для папы.

Командировки у папы были частые, добрую половину месяца его не было дома, а то и больше. Территория его епархии
была огромной даже по тогдашним меркам, а уж сейчас и говорить нечего; сегодня епископ чуть ли не в каждой области.
Ни личной, ни персональной машины, ни домашнего телефона, и от зарплаты семьдесят процентов забирал финотдел.После папы маме осталась только папина пенсия — и никаких сберкнижек.

Поколение меняется, и многое приходится напоминать: время было атеистическое, далеко не благоприятное, и это ещё мягко сказано. КГБ просеивал жизнь общин сквозь своё сито. Чего он там искал, каких «террористов» против коммунистического
устоя? — Я даже сейчас не могу сказать самому
себе. Впрочем, на духовном уровне мы всё это понимали: христиане были безбожию костью в горле. Думаю, что порядочные
офицеры госбезопасности (были ведь и такие) ныне и сами чувствуют свею вину в том, что в течение всех тех лет занимались фильтрацией христиан.
Новое поколение счастливо, по крайней мере, тем, что не знает, что такое несправедливо проставленные «неуды» в студенческих зачётках только лишь потому, что партком дал такую отмашку деканату, а парткому, в свою очередь, —
из КГБ. И причина-то по нынешним временам просто непонятная:
студент или студентка были верующими. Впрочем, чаще всего «заваливания» на экзаменах или вообще отчисления
происходили на уровне средних специальных учебных заведений.
А в вузах это случалось очень редко просто потому,
что поступить туда верующей молодёжи было практически невозможно.

Мой пример был редким исключением. Когда я в 76.м году подал документы на поступление в Горьковский университет
на исторический факультет, то уже на этом этапе решался
вопрос: допускать ли меня до вступительных экзаменов.
Спрашивается, откуда было приёмной комиссии знать о моих религиозных убеждениях? Но КГБ тогда не был бы КГБ. Помогло то, что папа был всё же достаточно заметен, чтобы с ним не считаться, — и я поступил. Но, повторяю, это был случай очень редкий.

Скверное отношение к верующим было настолько общепринятым,
что даже не оспаривалось. Да и к кому можно было идти жаловаться? Так что в результате сложилась следующая
статистика: верующие в вузы не шли, во.первых, потому, что поступить было нереально, а во.вторых, в результате
такого отталкивания у верующих сложилось устойчивое
мнение, что образование — это вообще зло, потому что там засилье «научного» атеизма и прочих измов, плюс парторги (читай — КГБ). Ведь бывало же, когда, к примеру,
скрипач в консерватории, довольно успешно пройдя весь курс обучения, диплом всё же не получал, потому что у него «хвост» — незачёт по атеизму — научному, вестимо.

В Воронеже до сих пор помнят, как отчислили студентов из института
искусств из.за того, что они подрабатывали в церковном хоре, хотя верующими вовсе не были, — благо что в православных
храмах этого с певчих не спрашивают. Знал милую девочку из Евангельской церкви (сейчас она уже мама троих детей), она училась в медицинском училище. При её мягком характере она была бы прекрасной медсестрой — душевной и чуткой, чего так сейчас не хватает в больницах. Но ведь отчислили же,
чтобы неповадно было веровать в какого.то Бога. Зато ранее упомянутый мной товарищ писатель из КГБ, возглавлявший
отдел по «работе» с верующими, ныне получает награды… от епархии. Как и все мы, он скоро преставится, и на лбу у него будет пропуск во Царствие Небесное, чтобы Господь ненароком не ошибся. Такая вот «се ля ви».

Да простятся мне невольные экскурсии по тем или другим
страницам былой жизни, но как оживить без этих воспоминаний
путь мамы и папы, путь которых был неразлучен, как общим был и духовный крест? Помимо того, что папа буквально сгорал в своём служении из.за миллионов несуразиц,
порождённых уродливым отношением государства к верующим, ему надо было ублажать ещё одиннадцать (!) уполномоченных Совета по делам религий при Совете Министров;
эти уполномоченные сидели в каждом областном центре и в столице каждой автономии. Это всё ведь так называлось
культурно, чтобы зарубежье считало, что у нас свобода
в вероисповедании. На самом деле это был тот же КГБ. В результате результат был тот же (тавтологию допустил сознательно): солдату надо знать всего два пункта устава: командир
всегда прав, а если командир неправ — смотри пункт первый. Чаще всего уполномоченный представлял собой типаж
Салтыкова-Щедрина «медведь на воеводстве». Кто читал
эту сатиру, тот знает, о чём речь. Хотя были и исключения; и как об исключении из правил папа вспоминал уполномоченного
по Владимирской области. Имитируя его волжский говор с нажимом на «о» (ясно, понятно), папа постоянно отмечал
его спокойную рассудительность. И хорошо помнил свирепость уполномоченного из Удмуртии: «Зачем собиралась
молодёжь? Зачем они туда ездили? Почему не спросили
меня?» Сколько раз папе как епископу приходилось ходатайствовать
в Москве против произвола на местах, ибо всегда сказывалась поговорка «Жалует царь, да не жалует псарь».

  Рассказать о терниях епископского служения в советское
время просто невозможно. И рядом с папой была моя мама, она была его берегиней. Но была ещё и своего рода корректором. Школа гимназии, школа далёкого прошлого
была настолько основательной, что наложила отпечаток на многие грани её личности, и многому она научила моего папу, да и не только его. Например, культуре речи. «Дикция должна быть чёткой, слова нужно проговаривать правильно
с должной артикуляцией. Ни в коем случае, разговаривая с кем.либо, нельзя закрывать рот рукой, — это нетактично по отношению к собеседнику и создаёт неудобства в понимании
слов».

Нынче не приходится слышать о таком наставлении,
— потому так низка культура произношения. А о культуре
речи и говорить уж не приходится. «Я, короче, как бы иду, такая, и встречаю как бы его». «Я как бы хочу сказать, что он мне нравится, короче». Приведённые перлы — лишь цветочки. Шла ли женщина в самом деле, или она как бы шла? Говорила ли она что, или она как бы говорила? Если короче, то короче чего? И какая она, если она такая? Это вовсе не капризы филолога, а явный и опасный признак расхлябанности,
который, как лакмусовая бумажка, показывает дряблость человека.
Мама была всегда собрана как внутренне, так и внешне.

Мама любила чистоту во всём и умела её создавать. Рассказывала, как в бытность свою в Новосибирске попала на операционный
стол для удаления аппендикса. Операция прошла несложно,
но температура всё время была повышенная, и врач недоумевал. Был обход палат профессором, и обратили внимание
на пациентку: почему без видимых причин температура
не нормализуется. Тогда мама была вынуждена показать на осветительный плафон под потолком, который изнутри был полон мёртвыми мухами. Профессор понял всё, плафон вымыли, и воспалительный процесс был ликвидирован.

Она и меня, бывшего тогда ещё совсем юным, посылая на рынок за молоком, творогом или сметаной, наставляла: смотри, чтобы женщина была чистая и опрятная, значит у неё и корова в чистоте, и посуда тоже. Я до сих пор на рынке следую
её советам. Кстати, и у папы подсмотрел, как он чистил снег. Ну прочистил дорожку да и прочистил, лишь бы можно было пройти. Но он лопатой загребал снег как.то с мягким отвалом да ещё и метлой вдобавок верхи сугробов сгладит, чтобы не было как обрублено.

Мама любила художественное слово, но знатоком литературы
не была. И я так думаю: а когда она смогла бы
быть знатоком? В молодые годы, уложив детей спать, садилась
за машинку «Зингер» и ночами шила, — зарабатывала на жизнь без мужа. Ну а в новой семье с восемью детьми, —
о чём тут говорить? Но вот дети стали определяться в самостоятельную
жизнь, остался я один, младший, и мама то за вязаньем,
то за штопкой белья просила меня что.нибудь почитать.
Почему.то запомнилось чтение «Жизни Кольцова» Вл. Кораблинова, эту книгу мама просила читать неоднократно. Наверняка потому, что, живя в Горьком, она вспоминала знакомые
места: Придачу, Семинарскую гору, Большую Дворянскую,
— ведь все эти названия были при её молодости, она там родилась, там бывала.

Каждодневное сгорание даром не проходит, и настал момент, когда за год до пенсии папу настигла болезнь Паркинсона.
Он так хотел по выходе на пенсию посещать детей и внуков, которых очень любил. Не пришлось. Я чувствовал, что родители тоскуют по родине, но по годам и по здоровью сами вернуться в Воронеж они не могли. И я решил обрезать все корни, которые пустил в Горьком, — а прожито там было 23 года, — и утешить их старость переселением в Воронеж. Жить они смогли бы только со мной — они это говорили, не скрывая, — так что вместе с ними переехала и моя семья.
Теперь они уже оба в мире ином, но мне отрадно сознавать,
что они были очень довольны возвращением. Ведь здесь ещё оставались старые друзья из их былой жизни, здесь были родственники.

Папа угасал постепенно; дочь Катя, врач от Бога, знавшая толк не только в психиатрии, подбирала
папе лекарства, чтобы не было привыкания. За несколько
дней до кончины папа нам на пальцах что.то отсчитывал
— всегда одно и то же число — и после помахивал рукой.
Мы с мамой никак не могли понять, что он этим хотел сказать, а написать он уже не мог. И лишь после смерти 22 июня 1986 года мы поняли: Бог ему открыл, что через четыре
дня он с нами расстанется. Последний миг его жизни был удивительный: изнемождённый от тщетных усилий реанимационной
бригады, он с неописуемым восторгом глазами устремился в одну точку, как будто встретил долгожданного друга. За ним пришли… Мама восприняла утрату достойно, без лишних слёз, «до скорой встречи».

Надо сказать, что никто из нас, из одиннадцати детей,
не знал случая, когда бы родители ссорились. Все дети от трёх браков (общих у них не было) жили дружно. В этом заслуга родителей, они были терпеливы и мудры. Конечно, оставшись без папы, мама потеряла своё дело, — ведь уход за ним и был её основной заботой. Но она не распустилась, по.прежнему следила за собой (а ведь шёл девятый десяток); при случае внушала какой.нибудь девушке — дом наш был всегда гостеприимный: «Девочка, сидеть надо, держа спинку
прямо, ножки надо ставить красиво». Говорила она это без брюзжания, и её слова не раздражали. При ней оставались
ясность ума и сравнительно хорошая память. Но она не была этакой Джейн Эйр, только лишь правильной и рассудочной.

Семейная фото- и кинохроника оставила кадры, где мама смеётся, причём смеётся как.то красиво и с достоинством. Её смех был умный; не тот дурацкий смех, который нам навязывают по Т ТВ, когда фонозапись имитирует идиотский смех шариковых, а тебя, зрителя, как бы загребают в свою компанию без твоего желания. Множество шутов и шутих, что развелись на ТВ, — это сознательная политика, чтобы в народонаселении окончательно затупились способности понимать,
что над горем, болезнью, физическими недостатками смеяться просто грешно.

В маме было что-то аристократическое — не по происхождению,
а по состоянию духа. Вообще для меня до сих пор непонятно, как из простого народа — хотя и очень редко — выявляется Личность, намного превышающая ту среду, из которой
вышла. Это тайна Божьего Промысла, и эту тайну остаётся
только принять. Ведь всю жизнь она посвятила семье (пенсию не получала), и в каждодневном кружале приготовления
еды, уборки, стирки, глажения белья и многого прочего
мама оставалась благородной и красивой — прежде всего внутренне и, конечно, внешне.

  А какой у неё был голос! Ведь она всю жизнь ещё и пела в церкви, — и не за деньги, а по любви. В общинах евангельских
христиан хористы денег не получают, там всякое служение
по добровольному и безвозмездному принципу. У мамы был альт, и она хорошо владела голосом, хотя и не училась
этому. Голос был грудной, сочный. Её пения я помню ещё с тех времён, когда община проводила богослужения в польском костёле, это были пятидесятые годы. Да, стоял величественный костёл на углу Кольцовской и Комиссаржевской, выстоял кошмар последней войны, да не устоял перед маразмом коммунистов, которым он чем.то помешал (почему
«чем.то»? Сатанизм он и есть сатанизм), и в 1962 году его взорвали. А ведь приход там был очень большой, но до людей ли
было государственному атеизму? Обещал же Хрущёв в 80.м году показать по ТВ последнего верующего. Костёл совершенно
не мешал, стоял немного в углублении от «красной линии»; зато там теперь по периметру безликая пятиэтажная хрущёвка с аптекой на углу. Я постоянно думаю: если уж нужно
было разогнать общину (она раздробилась на несколько групп, по группам и собирались в частных домах в течение десяти
лет), то ведь можно же было хотя бы здание сохранить; сейчас там был бы концертный зал с органом, как в Риге в Домском соборе. Теперь это воспоминания в пустоту.

У мамы была подруга — Александра Попова, для нас —
тётя Шура. Красивая женщина с красивым голосом. Веки её глаз были как.то чуть.чуть прикрыты, и потому у меня, ещё мальчика, было постоянное ощущение, что тетя Шура всегда усталая. Но она была жизнерадостна, приветлива, хотя внутри хранила, надо полагать, женскую скорбь: у неё не было детей. Но она не замкнулась, не ушла в себя; была открыта, часто весела, — как я помню её бархатный голос, —
ведь её душа была распахнута для Бога. Он дал ей церковное
служение: всё своё время она отдавала певческому делу в церкви.
Вот с мамой они и пели, Представить надо акустику сводов костёла и пение псалма Давида: «Как лань стремится к потокам воды, так стремится душа моя к Т Тебе, Господи
». Надо было услышать это двухголосие с хором в финале.

Наши светские хоровики незаслуженно обошли вниманием
хоровое наследие евангельских христиан. Конечно, православное
песнопение с его «а капелла» вне конкуренции, но речь вовсе не о соперничестве, а о культурном наследии христианства в России, которое никогда не было только лишь православным. Ещё в начале 90.х годов, когда стало возрождаться
православное песнопение в светских хорах, и Олег Шепель, профессор института искусств, приглашал меня домой для консультаций по ряду вопросов для понимания христианского
вероисповедания, — я ещё тогда советовал ему поинтересоваться евангельскими партитурами, но конъюнктура
моды взяла своё. А жаль! Слушать красивое христианское
песнопение на своём понятном языке с музыкальным сопровождением захотели бы многие.

Помнится, в Хельсинки
в одной лютеранской церкви пел национальный финский хор «Страсти по Матфею» Иоганна Баха; пел на финском языке — и нормально. И у нас евангельское песнопение даёт как эмоциональную пользу, так и смысловую, потому что всё поётся на родном языке.
Мама пела и дома, за какой.нибудь работой, пела опять же христианские напевы. Дело в том, — и об этом мало кто из непосвящённых знает, — что у евангельских христиан песнопение не только богослужебное. Оригинальность в том, что дома тоже можно петь песни духовного содержания. Ведь душа ищет выхода своим настроениям в переживаниях тревог и радостей, и Создатель дал уникальный выход посредством
пения. Но ведь настроение бывает не только в церкви, а на любом месте — хоть в поле, хоть на кухне.

Евангельские песнопения представляют собой богатую палитру не только богослужебного характера, но и — в этом уникальность — домашнего простого напева с явно народными
интонациями. Пусть спросит себя любой православный: что он сможет спеть, как говорят в народе, для души у себя дома, спеть не какой.нибудь церковный канон, доступный лишь певчим (тропарь, стихиру, кондак), а что.нибудь простое,
естественное и искреннее, как сама душа наедине с собой?
Я не о светских песнях говорю и не о застольных вроде «Шумел камыш» (хотя эта песня вовсе не для подвыпившей компании, это грустная любовная лирика). Так вот у евангельских
христиан есть очень богатый репертуар духовных песнопений на самые разные настроения, и они пропеваются легко и непринуждённо, для себя, когда ты просто один дома, а не один, так ещё лучше, вместе петь не показушно, а на потребу
души тоже хорошо.

По форме эти напевы — чисто народные: четырёхстрочные
куплеты, с припевами или без них, слаженно рифмованные.
Не классические, но и не вульгарные, с глубоким житейским смыслом, ориентирующие человека на мужественность,
причём повседневную, невидную. Например, такое:

Когда одолеют тебя испытанья,
Когда в непосильной устанешь борьбе
И каплю за каплей из чаши страданья
Пить будешь, упреки бросая судьбе, —
Не падай душою, судьбу не злословь:
Есть Вера, Надежда, Любовь.

Или известное лермонтовское:
В минуту жизни трудную
Теснится ль в сердце грусть,
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть.

Я прожил в среде верующих всю жизнь и знаю по многолетнему
опыту, — а мне уже 60, — знаю, что жизнь христианина,
впустившего Бога во все сферы своего земного бытия, становится песней. А песня бывает горестной или радостной,
но всё равно она — песня. И мама пела всю свою жизнь, в буквальном и духовном смысле:

Дорогое обещанье
Бог нам, странникам, даёт:
По дороге испытанья
Поведу тебя вперёд.

И здесь акцент не столько на испытаниях, что 
в общем.то не ново, а на том, что Он сам идёт с тобой. Вообще,
богатство или скудость внутреннего мира человека можно определять по тому, что он поёт наедине с собой, даже если это пение — просто мурлыканье себе под нос. Мамино пение не было слезливым, оно не было признаком слабости,
хотя в домашнем христианском пении есть и элементы сентиментальности, — но, скорее, это говорит о чувствовании
чужой боли, что так важно для нормального человека.
Но боль, свою или чужую, нужно не культивировать, впадая в мазохизм, но преодолевать, аккумулируясь от неизбывной духовной энергии. Она для христианина не безлична, что характерно
для индуистского мистицизма, а конкретизирована в Творце, имманентного (близкого) нам. Эта близость —
вплоть до сыновства — явлена в Иисусе, после чего апостолы
вполне конкретно писали: «Возлюбленные, мы теперь — дети Божии». И потому мамина душа вполне осознанно тянулась
к источнику сил:

Ближе, Господь, к Тебе, ближе к Тебе,
Хотя б крестом пришлось подняться мне, —
Нужно одно лишь мне: ближе, Господь, к Тебе,
Ближе, Господь, к Тебе, ближе к Тебе.

Если кто.либо вновь будет смотреть известный фильм «Титаник», то прислушайтесь к последней мелодии музыкантов,
играющих на палубе уже тонущего корабля, — это и есть мелодия этой мужественной песни.

Хочется пояснить, почему я так много внимания уделил тому, что мама всю жизнь свою пела. Ведь пение — это совсем
не блажь. На Руси всегда пели для себя, для души, вкладывая
в это всю неосознанную потребность приблизиться к Т Творцу в импровизированном творческом побуждении. Собственно, то же происходит и с художниками, и с поэтами. В этом сказывается богоподобие человека: он не есть лишь земной прах, не есть лишь раб житейских необходимостей, потому прав и доныне Блаженный Августин: «Ты создал нас, Господи, направленными к Т Тебе, и мятётся сердце наше, доколе не успокоится в Тебе».

Умолкшее пение в людях сегодняшнего
дня — симптом духовной бедности, хотя бы «всё вокруг были хлебы», по меткому замечанию Достоевского. Даже при застольях, даже разогретые алкогольным хмелем люди уже не могут петь и больше одного какого.нибудь куплета не помнят ничего, потому зрелище представляется жалким. Тем более отрадно вспоминать о маме как о человеке, сильном
духом, которая не по заученному, а осознанно пела: «Дай счастье ощущать в страданьях за Т Тебя, как славу крест Твой принимать и петь Тебе, скорбя».

Ныне эти интонации покажутся кому.то архаичными, устаревшими; крикливые и хвастливые мотивы сегодняшнего
дня не знают тех страданий. Я говорю не о монашеском культе страданий, а о неизбежном условии жизни, ибо, входя в этот мир, человек страдает уже с первого мгновения своего земного бытия. Но речь даже и не о биологическом факторе,
а о духовном, ибо сказал же Иисус: «В мире будете иметь скорбь, но мужайтесь, — Я победил мир». И в подлинном христианстве (а не в показушном и не в стадном, когда все разом,чохом), — в подлинном, когда лично всё выстрадывается,
хотя бы даже в малой форме, происходит противостояние Добра и Зла (опять же по Достоевскому: «Сатана с Богом борется,
и поле битвы — сердце человека»).
И это уже не архаично, но актуально на сегодня. Тем более
мама знала о духовной борьбе не только по рассказам предшествующего поколения, как своих же русских государственное
православие преследовало в духе инквизиции.

Тема страданий проходила через всю её жизнь в атеистическом богоборческом окружении. Так что ничего не было надуманного
и преувеличенного в тех духовных песнях: борьба и —
«мужайтесь, Я победил мир». Из школ при Советах не отчисляли
за веру, потому что начально-среднее образование было обязательным, но сколько было унижений и насмешек,
прежде всего со стороны учителей, подававших пример своим ученикам, и как эти душевные травмы, полученные ещё в далёкой школе, помнятся до седин, сказываются в различных
комплексах. С работы увольняли запросто и хорошо ещё, если без какой.нибудь пакостной формулировки в «трудовике».

Вспомнился эпизод, когда на работе во время обеденного
перерыва лектор из общества «Знание» выступал с антирелигиозной лекцией. Нёс какую.то чушь о том, что евреи
поклонялись ослиной голове, находящейся в храме, —
оттого, мол, у них и слово Яхве созвучно крику осла. После, когда было предложено задавать вопросы, я спросил, хотя понимал, что поступаю рискованно: действительно ли товарищ
лектор так считает или он сознательно дезинформирует слушателей. Не помню, каков был ответ, но тут же услышал окрик директора в свой адрес: «Ты что, пьян?» — и увольнение
в тот же день.

Я постоянно отклоняюсь от главной темы. Но ведь рассказ о маме — не научная работа со строгими требованиями.
Да и как рассказать о человеке, тем более о маме, которая изо дня в день на протяжении долгой жизни делала
то, чему и определение трудно дать? Подвиг? Но мы так понимаем разовый героический поступок в экстремальной
ситуации. А у неё вся жизнь была — будни. Она не искала
славы; я не припомню такого, чтобы она позировала тем, что приняла голодных и больных семерых детей, имея своих четверых. Она не ходила в собесы, чтобы ей платили пособия, а ведь семейный бюджет был скромным.

Я в начале употребил слово «митрополит» лишь для того, чтобы дать представление, над какой территорией папа пастырствовал:
от границ Московской области до Южного Урала. Но необходимо уточнение: в Церкви евангельских христиан нет многоразличных треб, за что нужно было бы платить: ни за крещение, ни за венчание, ни за погребение, ни за поминальные
службы с дотошными таксами. Всё и до сих пор на самофинансировании по принципу добровольных пожертвований.

Хорошо зная маму, я думаю, что она была способна на большее, чем быть только домохозяйкой, хотя последнее я совсем не умаляю. Ведь недаром есть известные слова: дом —
не дом, пока женщина его не сделает домом, — а мама дом, в смысле домашнего очага, делала умело и красиво. Как она «вкусно» выхаживала тесто, — не в смысле вкусного теста, что было несомненно, а само выхаживание. Мне приходилось видеть, как плотник «вкусно» обтёсывал доски или столяр «вкусно» вёл рубанок, из которого струилась пахучая сосновая
лента. Сейчас выхаживание теста надо уже описывать, — женщины делать этого уже не могут, а ведь мама это делала не потому, что в магазине хлеба не было, а из желания побаловать домочадцев. Сейчас на столе много всякой всячины, но в ней нет души, а в маминой стряпне душа была."Всё слабее запах очага и дыма,молока и хлеба…"— это Окуджава.
Однако я уверен, что у мамы были способности не только по уходу за детьми и мужем. Её интеллект превышалдомашнюю среду, но у неё не было комплекса нереализованного
дара: она исполняла своё призвание.

Эта проблема
зарытого таланта часто мучительна для людей итогового возраста. В притче Иисусовой сказано, что всякий талант — от Бога, и его надо пускать в оборот. Но ведь не всегда человек по своей воле зарывает свой талант и ничего не делает. Сколько тех людей, которые и рады были бы использовать свои потенциальные возможности, да не возможно. Нельзя
реализовать, да и потребности в этом у общества нет. И для чего тогда этот талант, явно тобой осознаваемый? «Зачем Ты душу даровал мне неземную и приковал меня к земле?» — так вопрошал не один Конст. Бальмонт. Ведь это мучительно хотя бы от того, что постоянно спрашиваешь себя: жизнь заканчивается, а сделал ли я то, для чего пришёл в этот мир? Нет, не сделал, и времени остаётся почти ничего.

Не думаю, что мои рассуждения решат кому.то эту проблему, но может быть, здесь нужно поменять систему координат?
На что мы ориентируемся и чем измеряем свою жизнь? Если только трёхмерным пространством и коротким отрезком своего земного бытия? — Тогда да, смысла своего
неиспользованного таланта не найдёшь. Вот он — есть, а толку от него нет. Ну что.то, конечно, делаем, трепыхаемся,
а задним фоном сквозит мысль: нет, не то. И ведь это не просто
честолюбивый зуд, желание себя показать в своих незаурядных
способностях. Ты понимаешь, что то, что мог бы сделать, нужно людям, они в этом нуждаются. Пусть не все нуждаются, у толпы потребности проще, но ведь не все же живут стадным инстинктом, — ради них.то и стоит сделать то заветное, что открыто тебе. И это открытое — божественного происхождения, потому что — будь оно реализовано —
от этого было бы лучше многим, Ведь если бы было лучше, значит это — от Бога, Но нет, нет хода твоему таланту.

И тогда понимаешь библейского Екклесиаста с его убийственным скептицизмом: ни приобретения, ни слава, ни веселие, ни даже дети не могут дать удовлетворения. Приобретённое
достанется наследнику, а он может оказаться мотом, — и к чему было тогда быть таким умным и с таким трудом приобретать? Веселие часто заканчивается слезами,
да и слишком часто оно просто глупо. Дети? А кто знает,
что в них проявится, хотя ты ими дышал, вкладывал в них свою душу? И древний еврей, написавший бессмертного Екклесиаста,
понимает, что только лишь смена координат может
разрешить мучительные вопросы, — «И помни Создателя
твоего во дни юности твоей, доколе не пришли тяжёлые дни и не наступили годы, о которых ты будешь говорить: нет мне удовольствия в них».

Мне в этом жгучем произведении особенно по душе то, что никто не читает мораль и не «разжёвывает» смысл до упрощённости.
Эту маленькую часть еврейского ТаНаХа некоторые
считали даже безбожной. Но хахамим, еврейские мудрецы дохристианского времени, её всё же включили в канон —
и сделали правильно. Человек должен сам духовно работать, и хотя это последнее «помни Создателя твоего» прозвучало как будто мимоходом, но вектор подсказан, и он помогает правильно найти точку отсчета своей жизни.

Представим себе человека, формирующегося во чреве
матери, но уже задающего вопросы. Если взять девятимесячный
цикл как самодостаточную, но конечную жизнь, то к чему ему ТАМ прекрасно отлаженные органы слуха, зрения, пищеварения и многого чего другого? Чего ему ТАМ слышать и видеть? А питаться можно и через пуповину.
И если, повторяю, девять месяцев внутриутробного времени
и есть вся жизнь, то получается полнейшая бессмыслица
и несправедливость. Способностей (талантов) много, а что с ними делать ТАМ? К счастью, мы знаем, что внутриутробное
развитие ведёт к жизни более совершенной, более высокого уровня. Это так и есть, даже если бы зародыш и вопросил: «А ОТТУДА кто.нибудь приходил?» Может
быть, модель такого рассуждения можно применить и на этапе нашей земной жизни? Да, многое не получается; да, многому нет дороги, и лбом стену не прошибёшь. Но ведь мы это осознаём! Формирование нашего осознания тоже нужно, и оно реализуется в Вышнем Свете. Здесь смена координат: если мы верим и знаем, что наша земная жизнь не заканчивается на кладбище, тогда меняется многое. Тогда мы не отчаиваемся и не наполняемся желчью раздражения на непонимающий нас мир, а делаем то, что сегодня можем делать.

Так что мама жила по-библейски мудро. Здесь я хотел бы
воздать должное уважение всем тем женщинам за то, что они осознавали своё дело и делали его хорошо. Их не видно,о них не говорят, но ими хранится семейный очаг.

Мама слабела и уже не могла держать лупу, чтобы читать свою Библию — большую, с крупным шрифтом. Дочитав до конца, она возвращалась к её началу, — прямо
как в круглогодичном еврейском цикле. Фанатичкой она не была, многие тексты понимала по.женски наивно, но со здравым смыслом. Ей шёл уже девяностый год, но Бог сохранил ей рассудок. Ведь ещё Пушкин, похоже, опасался:
«Не дай мне Бог сойти с ума. Нет, легче посох и сума». И мама, не имея уже возможности читать, не маялась: «Мне не скучно, я разговариваю с Господом».

Не пребывала ли она в духовной «прелести»? Слово забытое, оно обозначало на старорусском языке «обольщение», «прельщение», некий самообман. Говорили: «Впал в прелесть». Что имела в виду мама, когда говорила: «Иду к Господу
»? Ведь люди православные считают, что усопшей душе в лабиринте загребных мытарств помогают обрести лучшую долю заупокойные службы. Если закажешь подобную службу
на девятый день, да на сороковой, — ну тогда всё будет
в порядке, тем более если за усопшего человека будет молить
Заступница усердная. Причём если ты при жизни был человеком совсем неверующим, то эта беда поправимая: твои родственники с трогательной заботой о соблюдении всех пунктуальностей заплатят за отпевание по определённей таксе
(в этом вся и суть), — и «царствие тебе небесное». Тут нет никакого ерничания, это фото с натуры, — кто из нас не был свидетелем подобного?

Мамины убеждения основывались не на поверьях и даже не на «так принято», а на Евангелии. А там вопрос о вечной жизни обозначен чётко и недвусмысленно: «Верующий
в Меня имеет жизнь вечную». Не сказано: верующий в традиционные поверия; не сказано: может быть и будешь иметь, если за твою душу купят индульгенцию, т. е. хорошо заплатят в день погребения, потом на 9.й день, потом на 40.й... Сказано: «имеет», а не когда.нибудь будет иметь после прохождения
загробных мытарств. Да и кому вообще сказаны евангельские слова? — «Верующий». А если не верил, т. е. и не жил по вере, то значит, что купленная индульгенция — хотя бы и задорого — вопрос не решает.

Всяк живёт, как хочет, и не мне кого.то поучать, что я просто не терплю. Я лишь поясняю, что «прелести» у мамы не было, — иначе надо просто выбросить Евангелие, как некстати мешающее поверьям и традициям. Ведь ещё Хомяков
говорил, что Россия расплатится за «гордость тёмного незнания». А Чаадаев ещё раньше говорил о русском народе, что он «ленив и презорлив». Опять забытое слово: «презорлив» — это спесиво и свысока смотрящий на других, не желая при этом проверить собственные знания.

Впрочем, ну его, это богословие. Я и питерским студентам
Богословской академии советовал: ребята, смотрите с улыбкой на богословие. — А на что нужно смотреть серьёзно?
— Да на практическую жизнь. Что является бичом в нашей
стране на сегодня? Назовём хотя бы некоторые: пьянство, наркомания, воровство... дальше не будем. Кто не согласится, что если решить эти проблемы, — а они для страны значения
стратегического, — то многое изменится к лучшему. Так вот — и это не похвальба — в среде евангельских христиан эти проблемы решены уже давно, ещё со времён наших прадедов.
Так что спасение от пороков, губящих Россию, вот оно, под рукой, но народ «ленив и презорлив».

Мама подходила к своему последнему земному порогу. И её Небесный Отец дал ей счастливый переход по её молитвам:
сидя на стуле, она сразу перешла в вечные обители; это произошло 19 февраля 1994 года. Думаю, Всевышний помнил об одиннадцати детях, поднятых ею на ноги, не свернувших в этой сложной жизни на сомнительную дорогу. Вспоминая маму, вспоминаю и слова одного из псалмов: «Праведник цветёт, как пальма…».


  Шалом, Алёша.
Прежде всего хочу сказать, что получил твоё письмо. а через пару дней — и бандероль с биографией твоей мамы. Редактора, который отказал тебе в публикации, судить трудно, — у них ведь тоже своя конъюнктура, но город явно потерял,
не узнав о жизни своей землячки. Удивительно: знаешь
человека много лет, а потом обнаруживается, что за ним ещё целый мир. Признаюсь, хочется сказать что.то возвышенное после прочтения биографии твоей мамы, но воздержусь,
а скажу только вот что: ты спел красивую песню о ней, и после этой песни другие слова ни к чему.

А теперь — к твоему письму. Я как.то интуитивно чувствовал,
что не избежать нам вопроса о Машиахе, хотя —
успокою тебя — это не связано у меня с какими.то неприятными
ощущениями, — я же ведь не ортодокс, и для меня это не трепетная тема (хотя не скажу, что безразличная). Ты уместно вспомнил двух «лжемессий»; их ведь было и больше, и их «приходы» негативно сказывались на психологии евреев, вернее сказать, на национальном мироощущении. Так что неудивительно,
что мы в этой теме сдержанны. Но тебе я доверяю
и от вопроса не ухожу. Ты же пришёл в мой класс —
я посчитал — в 61.м году. Ведь это без малого 50 лет! Сколько же
воды утекло в Волге, а у нас с тобой ещё не было повода для недоверия.

В просьбе твоей я тебя разочарую. Да, где-то здесь, в Израиле, идут исподволь разговоры о Машиахе, но в моём окружении, которое по моему возрасту весьма ограничено, об этом я не слыхал ничего. Приехали мы сюда, по сравнению
с другими, недавно. Натан весь вошёл в работу и осваивание
новой жизни, а я слишком уж стар для того, чтобы входить
в какие.либо компетентные круги. Из дома я не выхожу
по причине болей в ногах, Если сын с семьей едет куда.нибудь по стране (благо что она маленькая), то берёт меня, но я могу ощущать лишь запахи и звуки, а уж любование далями и видами — это уже не для меня.

Но я рассказал о твоей просьбе Натану. Он помнит тебя хорошо, — ведь он был ещё мальчишкой, когда ты стал вхожим
в нашу старую квартиру на Ковалихинской. И знаешь что? Натан где.то приобрёл три книги одного и того же автора,Ристо Сантала. Как я понял, личность интересная: финн, много лет жил в Израиле в качестве учёного (хотя сам — пастор
лютеранской церкви в Финляндии), очень хорошо знает иврит, в силу чего может изучать наши письменные древности.
При каких.то обстоятельствах у него здесь умер сын.

Так вот он — библеист. Я слабо разбираюсь в этой профессиональной
области. но суди сам хотя бы по названиям этих книг: «Мессия в Ветхом Завете в свете раввинистических писаний», «Мессия в Новом Завете в свете раввинистических писаний», «Апостол Павел, человек и учитель, в свете иудейских источников
». Оказывается, первая книга выдержала в Израиле к 1995 году семь изданий. Книги, как видишь, не сегодняшнего дня, Натану их кто.то отдал, и, может быть, у этого автора
есть что.то и более свежее. На вступительной странице от редактора английского и еврейского изданий ко второй книге написано: «В Израиле, да и в сознании всего мирового еврейства Мессия перестал быть просто идеей или абстрактным
идеалом. Он становится личностью, появление которой ожидают с большим нетерпениемЗаявление, думаю, смелое, но не мне судить. Для этого
надо хорошо владеть предметам разговора. Я же думаю, что тебе эти книги будут интересны. Высылаю их тебе почтой,
потому что никто у нас в Россию в ближайшее время не собирается.

  Имея опасения по опыту, что с почтой связан определённый риск не получить эти книги вообще, я тебе всё же в письме передам некоторые выписки, которые я сделал
отчасти и для себя, потому что прочёл их, хотя и с большим
трудом. С лупой много не начитаешься, да и тема для меня оказалась нова и тяжела, хотя и весьма интересна.Если бы я заявленной тобой темой заинтересовался годами
пораньше, я смог бы сформулировать мысли о прочитанном
более упорядоченно. Но ты ведь не взыщешь с меня за неизбежную сумбурность, да и остаётся надежда, что книги
дойдут до тебя, и ты разберёшься сам.
В общем, я понял так, что после окончательного кодифицирования
Талмуда — а это пятый век нашей эры, — тема Машиаха находилась под общим молчанием. Был ли это запрет Синагоги или как-то ещё, не знаю. Но вот в мидрашах и таргумах более раннего периода об этом писали и размышляли
довольно много. По-своему я думаю, что это и не удивительно:
ведь ещё эхом расходились дискуссии по поводу
Йешуа со всей разноголосицей мнений. Ты же знаешь, что во всех книгах ТаНаХа есть в самых причудливых формах т. н. пророчества о Машиахе, не истолковывать которые наши мудрецы просто не могли. Конечно, ты правильно подметил, догматики как таковой в иудаизме нет, а значит и понимания ожидаемого Мессии (как вы говорите) были самые различные.
Плохо разбираясь во всём этом, я одно только скажу однозначно, — по крайней мере, как я понял эти книги, —
что дискуссии были, а их оценка — это уже другой вопрос.

Я прочитал самые различные, непонятные мне ранее,
слова-определения, говорящие о Машиахе. Вот, к примеру,
взято из мидраша Эйха Рабба, приписываемое РаШИ: «Ещё до того, как было солнце, имя его было Гиннон («да будет он произрастать, пребывать вовек»). Это толкование псалма 71:17. В Т Тхелиим, т. е. в псалмах есть разница в нумерации,
у евреев это пс. 72. Псалом этот мудрецы считают мессианским,
и странное имя Гиннон адресовано Машиаху.

Есть ещё не менее странное слово или понятие. Приводится
новогодняя молитва из Сидура ха-Шалема: «Да будет воля Твоя на то, чтобы звук этой трубы донёсся в ковчег Божий посредством нашего посланника Тартиэла, имя которому
дано Илия, да будет благословенна память о нём, и через
Йешуа, князя лика Его и князя Метатрона, и да будет благодать
с нами. Будь благословен, Господь благодати». И бывший главный раввин Стокгольма, профессор Готтлиб Клейн, объясняет
основные черты Метатрона в стиле иудейской литературы:
«Метатрон является ближайшей личностью к Богу — тем, кто служит Ему. С одной стороны, посланник Бога, Его доверенное лицо; с другой стороны, он представитель Израиля
перед Богом... Метатрон известен также как “Князь лика Его”, или просто как “князь”, и он сидит в самом внутреннем покое Божием.РаШИ делал выдержку из моисеевой книги Шемот (у вас Исход) 23:20.21: «Вот, Я посылаю перед тобою ангела хранить тебя на пути и ввести тебя в то место, которое Я приготовил…
Слушай голоса его, не упорствуй против него... ибо имя Моё в нём». РаШИ пишет: «И наши рабби утверждают, что это Метатрон…».

Не менее новое слово, которое я слышу впервые — Мимра, которое, судя по справке, в таргумах встречается 596 раз, но ни разу в Т Талмуде, хотя таргумы — документы более ранние, чем Т Талмуд. Так вот, половина этих ссылок на имя «Мимра» из таргумов истолковывалась нашими мудрецами в личностном характере. И далее идёт длинный перечень цитат из Библии. Приведу две-три: по поводу Брейшит (Бытие) 1:27 — «И Мимра Господа создал человека» (Таргум Йерушалми);
в Йешайи (Исайи) 45:17, 25 говорится: «Израиль же будет спасён спасением вечным в Господе» и «Господом будет прославлено всё племя Израилево». Таргум Ионатана истолковывает
это следующим образом: «Мимра Господа спасёт Израиль
» и «Через Мимру Господа Израиль станет праведным».

Как я понимаю, смысл этих текстологических изысканий
в том, чтобы показать: в древности дискуссии велись более свободно, и черты Машиаха виделись гораздо в больших
местах Св. Писания, чем мы, современные люди, это себе представляем; эти черты понимались нашими мудрецами
как образы Машиаха. Все эти таинственные слова —
Метатрон, Князь лика Его, Пентуэл, Мимра, Гиннон и другие
— говорили евреям в доталмудическую эпоху о Машиахе
как о посланнике Божием неземного происхождения. Здесь я делаю просто своё резюме по поводу прочитанного, не давая
никакой оценки; это просто моё описание.

Следом идёт ссылка финского теолога на молитвенную книгу Сидур ха-Шалем, где несколько раз приводится молитва:
«Да будет воля Твоя, Господь, Бог наш и Бог отцов наших, на то, чтобы мы могли выполнить Твои заповеди в этом мире и чтобы мы жили, видели и наследовали участие и благословение
в двух днях Мессии и в грядущей вечной жизни». Строится
предположение, что речь идёт о двух периодах Машиаха; т. е. что первый день — это то, что произошло в начале нашей
эры, а второй — это ожидаемый иудеями и христианами приход Машиаха (для последних — второе пришествие).

Приводится ещё одна цитата из Сидура на Йом Кипур: «Мессия, оправдание наше, отвернулся от нас; мы глубоко потрясены, и мы не знаем, где искать того, кто искупит нас…» Я этой фразы нигде не слышал, хотя не думаю, что автор книги, неоднократно переиздававшейся в Израиле, мог это написать от себя. Надо найти этот Сидур и поискать.
Далее идёт разбор псалмов, в которых много пророчеств
о Машиахе. Как я говорил, делаю только выборку из текста. Вот пс. 20 (у нас — 21), где комментаторы видят в царе обетованного Мессию. Ссылка на мидраши: «Кто же этот царь? Бог коронует царя не из плоти и крови, но Святой наш — да будет Он прославлен — отдаст Свою собственную корону Мессии-царю…»; «Бог не украсит земного царя Своим
венцом; Святой наш — да будет Он прославлен — возложит Свой венец на голову Мессии-царя» (Мидраш Тхилиим 21).

РаШИ ссылается на пс. 71 (72) в своём истолковании пророка Михи (Михея) 5:2, где говорится о Владыке Израиля,
который родится в Вифлееме и которого «происхождение
из начала, от дней вечных». Согласно РаШИ, он является Мессией, сыном Давидовым, как говорит псалом 117 (118), он есть «камень, который отвергли строители», и его происхождение
от древних времён, ибо «ещё до того, как было солнце, имя его было Гиннон» (Мидраш Гедолот).

В мидраше Псикта Раббати Машиах назван Ефремом: «Наши рабби учили, что однажды, в месяце Нисане, патриархи
придут к нему и скажут: “Ефрем, Машиах, оправдание наше. Хотя мы являемся твоими отцами, ты более велик, чем мы, ибо ты пострадал за грехи наших детей и прошёл через
великие и трудные испытания... ты стал объектом поругания
и насмешек среди народов ради Израиля, и ты побывал во тьме и глубинах... твоя кожа была ободрана, и твое тело иссохло, как дерево... и твои силы — как черепки. Ты перенёс все эти страдания из.за грехов наших детей”».

  Как.то неожиданно для меня пошла тема страдающего
слуги Господня. Перелистываю страницы: вот пророки
малые, вот великий Йешайя. Выписываю для тебя совсем
немного, выборочно; вообще признаться, я взял на себя труд не из лёгких: цитат из Библии и иудейских комментаторов
сплошь и рядом, всё не перепишешь. Так вот, Йешайя: «Я предал хребет мой бьющим и ланиты мои поражающим;лица моего не закрывал от поруганий и оплевания» (50:4.7); «Как многие изумлялись, смотря на тебя, — сколько был обезображен
более всех людей лик его и вид его — более всех сынов человеческих. Так многие народы приведёт он в изумление» (52:13.15).

Выписываю из Зхарьи (Захарии): «А на дом Давида и на жителей Иерусалима изолью дух благодати и умиления,
и они воззрят на него, которого пронзили, и будут рыдать
о нём, как рыдают об единородном сыне, и скорбеть, как скорбят о первенце» (12:10) — РаШИ, РаДаК и Ибн Езра говорят, что они относятся к Мессии. Талмуд согласен с такой интерпретацией.

Есть ещё одна молитва из Махзор Раббах; она несколько
отличается от текста молитвы на Йом Кипур: «Мессия, оправдание наше, отвернулся от нас; мы потрясены и не можем
найти никого, кто мог бы оправдать нас. Иго наших грехов
и преступлений — наша тяжкая ноша; и он был изранен за наши преступления, он понёс на своих плечах наши беззакония;
он есть прощение наших грехов. Его ранами мы исцелены.
Время произвести новое, вечное творение. Послать его назад от кругов, возвратить его от Сеира, чтобы мы могли
слышать его в Ливане, второй раз через Гиннон». В сноске
автор книги даёт расшифровку всем этим таинственным понятиям, но я не могу тебе всё переписывать, — уж не взыщи.
Автор сам признается, что слова загадочны и не всегда понятны; видимо, это каббалистика, и тебе непросто будет во всём этом разобраться.

На этом мне лучше закончить.
До свидания. Привет от Натана.
P. S. Да, вот что: в одном из своих писем ты как.то мельком
проговорил, что Иисус — не Бог. Мне ещё тогда запали
эти слова, но я всё забывал тебя спросить: ты что это —
серьёзно, или перо у тебя в руке не так повернулось? Ты хоть знаешь, что ты написал, и в доброй ли ты был памяти, как раньше писали в завещании? Меня и Натан спрашивает —
ему твои письма тоже интересны — а я не знаю, как понять твои слова. Уж ты не откажи старику пояснить.


  ДЕВЯТОЕ — ДЕСЯТОЕ

   Мой старый друг, шалом.
С тех пор, как Вы обратились ко мне с этим приветствием,
я счёл это за честь, — и благодарен Вам за это.
Рувим Иосифович, я специально повременил с ответом
на Ваше письмо, так как ждал бандероль. Написанное Вами было дли меня настолько интересным и необычным, что я каждый день смотрел в почтовый ящик — ждал извещения.
И ведь бывают же удачи! Две недели назад я бандероль
получил. Что.то было надорвано, но все три книги были на месте; хорошо, что у вас на почте упаковали всё это в специальный
полиэтиленовый пакет с воздушными пузырьками для защиты от влаги и прочих повреждений.
Мне предстоит ещё более тщательно изучить эти книги, но я уже их прочёл целиком, — и хочу уже сейчас поделиться с Вами первым впечатлением.

Может быть, Вы догадывались, что наибольший интерес
у меня вызовет первая книга — «Мессия в Ветхом Завете в свете раввинистических писаний», т. к. Вы прислали мне выписки
только из неё.
Впрочем, что я говорю? Для Вашего возрастного состояния
и это уже большее дело, и я Вам очень благодарен. Действительно, для меня наиболее ценным представляются дискуссии и высказывания ваших древних мудрецов по книгам
ТаНаХа.

Понимаю, что должна быть соблюдена определённая этика в оценке текста книг. И мне надлежит быть здесь достаточно
скромным, потому что я, в отличие от Ристо Сантала,
не имел возможности работать с древними иудейскими источниками. При этом думаю, что если бы этот учёный действовал
методом «выдёргивания», то его самого одёрнули бы в Израиле. Но не всякая книга выдержит семь изданий, — по состоянию на 95.й год — и это позволяет отнестись к содержанию
первой книги с доверием.

Однако, как говорится, доверяй, но проверяй. Вторая книга, уже по Новому Завету, теряет в своей значимости по причине уж явного желания автора убедить евреев принять
в лице Йегошуа своего Машиаха. В ней он больше выступает
как сын Церкви, а не как учёный, — хотя он, конечно, достойный уважения учёный. Кроме того, его тон выдержан и не поучителен, и это ценно. Третью книгу мы с Вами обсуждать
не будем, т. к. она про ап. Павла, — это не наша тема. Так что вернёмся к первой.

Само её название мне говорит о многом. Ведь для меня важно не выяснение того, был ли Йешуа Машиахом или нет, — я этот вопрос не обсуждаю, — для меня важно знать, что дискуссии о Машиахе были как о личности надмирного
происхождения, но не Бога, как это прочно усвоилось
Церковью. Здесь напрашиваются аналогии, связанные с апокрифами. Учёному миру ведь известно, что существовало
множество «писаний», вышедших из.под пера христиан самого раннего периода. С ними, по крайней мере, полезно познакомиться, чтобы что.то для себя уяснить из христианских
доктрин. Странный, конечно, способ, но поучительный и полезный, и здесь требуется наличие незашоренности, т. е. чтобы тебе не застили глаза сложившиеся догматы. Известно,
что эти апокрифы Церковью, мягко говоря, не одобрены.
А аналогия в том, что и в иудаизме тоже есть суждения и писания, Синагогой когда.либо не рекомендованные, и это тоже мягко сказано. Но взглянуть на них полезно. Ведь это ещё напоминает обнаружение старых фресок и картин, когда за поздним слоем вырисовывается ранний подлинник.

Если позволите, я сделаю здесь некоторую чужеродную вставку, которая, на мой взгляд, должна быть оправданной. Со вниманием читая первую книгу, я вспомнил одну выписку, —
наверное, по ассоциативному мышлению, как говорит Ристо Сантала, указывая на метод ваших мудрецов. Эта выписка из книги» Зохар» («сияние»); не знаю, держали Вы её в руках
или нет. Мистическое еврейское произведение, в котором,
признаюсь, я и сам не всё понял (уверен, что и из евреев мало кто разберётся). Там — всё сплошь образы, и кто не запасётся
заранее терпением, тот ничего из неё не почерпнёт. Но у меня терпение было; я не надсаживал себя потугами всё непременно усвоить и прочёл совершенно неожиданное рассуждение о Праведнике. Позвольте вначале привести
сам текст:

«Праведник — это живая реализация объединяющей силы, которая пронзает все миры, связывает все стороны, т. к. находится в постоянном процессе восхождения к изначальным источникам бытия… И верхнее смыкается с нижним,
а Божественное — с человеческим… Это мудрец великий
и неприметный бедняк, его нельзя назвать ни человеком, ни ангелом, но в нём воплощена каждая из этих сущностей. Это человек, поскольку он жил на земле, а после своей смерти ходит среди людей и беседует с праведниками этого мира. Это ангел, поскольку наделён миссией, выполняет посланнические
функции и способен внезапно исчезать и появляться. Это даже в каком.то смысле проявление самой Божественности, поскольку он руководит мирами и укоренён в самых высших творческих аспектах сущего, носящих Божественное Имя. Это каждая из упомянутых сущностей, это не одна из них, это все они вместе. Это — Праведник, основа вселенной».

Странные рассуждения раввинов, не правда ли? Если вспомнить раввинистический посыл, что все пророки пророчествовали
только о Машиахе и больше ни о чём, то и вся мистика еврейских мудрецов была, если можно так сказать, машиахоцентричной. Я не хочу тут ничего умело склеивать; повторяю, для меня ценно знать, что еврейская мысль хоть в Средневековье, когда была написана книга «Зохар», хоть в более ранние времена составления мидрашей и таргумских комментариев, — она, оказывается, представляла своего Машиаха
вовсе не только в образе национального царя-освободителя,
но ещё и в надмирных категориях.

Получается так, что приведённая мной цитата из «Зохар» — это своего рода лейтмотив книги, из которой Вы мне так любезно выписали выдержки. Ввиду того, что и Вы её читали, и я её прочёл, я прибавлю ещё несколько пророчеств, говорящих в этом же ключе.
Все эти таинственные и странные для современного восприятия имена, воскрешённые для нас из древних трактатов,
— все они тоже говорят о Машиахе, причём совсем не в общераспространённом духе. Но ведь в своих рассуждениях еврейские рабби на что-то опирались? — Да, на пророческое
наследие Библии. Что стоят, в связи с обсуждаемой нами темой, слова пророка Михи:

  «И ты, Вифлеем, Ефрафа,
мал ли ты между тысячами иудиными? из тебя произойдёт
Мне Тот, который должен быть владыкой в Израиле и которого происхождение из начала, от дней вечных» (5:2).

Или у Даниэля: «Видел я в ночных видениях: вот, с облаками небесными шёл как бы сын человеческий, дошёл до Ветхого днями и подведён был к Нему. И ему дана была власть, слава и царство, чтобы все народы, племена и языки служили ему; владычество его — владычество вечное» (7:13.14).

Может быть, невпопад, но вспомнил опять былое, это было в 7.м или 8.м классе, — ну когда нам всем исполнялось 14 лет, то всех зачисляли в комсомол. Я уже тогда видел этот формализм и какими членами наполнена эта политическая молодёжная организация. Так вот, я тогда подошёл к Вам и спросил, обязан ли я вступать в комсомол вместе с теми прохиндеями, которых видел в школе и которых просто нельзя
было туда принимать. И Вы со свойственной Вам честностью
сказали мне, что это моё личное дело. До сих пор уверен, что Вы на очередном педсовете защищали моё право выбора, — ведь невступление в комсомол сопровождалось тогда различными разборками. Но я оставил за собой право выбора.

  Я этим хочу сказать, что и за другими всегда признавал
это право. И сейчас, когда говорим о Машиахе, мы просто
спокойно рассуждаем и не собираемся спорить, ибо в спорах
как раз и не рождается истина, а возникает запальчивость и соревнование, кто умнее выскажется. Я убеждён: у евреев
свой путь духовного познания, и христианский трафарет на них накладывать не следует. Но вопрос с Машиахом — до сих пор мучительный и для христиан, и для евреев.

Знаете ли Вы этот анекдот? — Приходит в класс учительница
и радостно сообщает: «Дети, никакого бога нет, наука
доказала. Теперь вы можете запросто показывать в небо свои фиги» (анекдот явно из советского времени). Дети, конечно,
рады этой новости и, как и бывает в таких ситуациях, стали дружно выставлять свои фиги кверху. Но учительница заметила, что Зелик сидит на месте и ничего небу не показывает.
«Ты что же, Зелик?» — спрашивает она. «Да Мариванна, что же показывать туда, если там никого нет? А если вдруг есть, то зачем же мне портить с ним отношения?» Логика, в привязке к нашему разговору, в том, что если все бесчисленные
слова о Машиахе не более чем пустой звук по простой
причине, что Машиаха-то на самом деле и нет, — то это не беда. Но если всё же не зря писали о нём еврейские мудрецы,
и шаги его слышны, то всё меняется.

Я сказал, что этот вопрос мучительный для христиан и евреев. Мы повязаны одной загадкой, которую ап. Павел
вынужден был назвать «тайной». Думается, что и беда общая,
потому что и Синагога, и Церковь говорят, что шаги Машиаха (Христа) слышны, а общего диалога в обсуждении этой проблемы нет. Где.то в академических кругах какие.то 
доклады делаются и, надо сказать, весьма прогрессивные в плане иудео-христианского диалога, — но доходит ли это до простых смертных? Выслушать с благожелательным вниманием и понять собеседника невозможно, не будучи готовым поступиться дорогими и привычными понятиями.Но мы упёртые в своей правоте, и взаимопонимания не получается.

Я напомнил Вам, когда Вы давно одёрнули меня: «Ты… борец за правду!» Как напророчествовали. Ведь и в данной теме мне хочется внести хоть малую лепту во имя Правды. А она, в моём глубоком убеждении, состоит в том, что Церковь,
сама того не ведая, оттолкнула от себя тех, кому она обязана слишком многим: Библии с её неизбывной надеждой;
Богом, которого эта Библия открыла людям как любящего
Отца; смыслом бытия человеческого; мужеством, которое христиане черпают из этой книги; оптимизмом, ибо из неё явствует, что «мы не вброшены в здесь» (словооборот Н. Бердяева), а врастаем в Вечность, «будем подобны Ему», как писал ап. Иоанн.

Вы в конце своего письма просили меня уточнить, что я имел в виду относительно Иисуса. Не удивляйтесь, но то, что я сейчас буду говорить, составляет лишь плод моих раздумий, так сказать, про себя. Я пробовал кое с кем разговаривать, но собеседники не понимали проблемы, а значит и дальнейшие рассуждения были бесполезны.
Как я Вам уже, кажется, писал, я пытался понять первоначальные
истоки или, точнее сказать, — причины многовековых
расхождений во взглядах на Иисуса. Расхождения эти несли за собой, как известно, ужасные драматические последствия,— имею в виду прежде всего многочисленные грехи
Церкви в её антихристианском рвении христианизировать евреев. Какова цена этого рвения — это мы узнаем в полной мере только перед судом Божьим. Но к чему нам с Вами говорить
обо всём этом?! Не пора ли к делу?

Позвольте, я начну с «Деяний апостолов»:

«Братья же немедленно ночью отправили Павла и Силуана в Верию, куда они прибывши, вошли в синагогу иудейскую. Здешние были благомысленнее фессалоникийских: они приняли слово со всем усердием, ежедневно разбирая Писания, точно ли это так; и многие из них уверовали» (17:10.12).

Пишет эту самую раннюю историю Церкви 1.го века не церковный историк, а спутник и помощник Павла, врач по профессии, именем Лукас.
Обращенный в веру во Христа, он сопровождал Павла в некоторых его миссионерских путешествиях. Полагаю, он мало был посвящен в тонкости иудейских толкований относительно
ожидаемого Машиаха, — и это, надо сказать, было неплохо в деле написания им «Деяний». Он теологически никому не обязан, потому что был свободен… от теологии. Он просто описатель. В данном месте, приведённом мной, он упоминает одну важную деталь, проходя мимо неё и не придавая этому большого значения. Речь шла о Писаниях (ТаНаХ),
в которых он, Лукас, конечно же, мало что понимал, а что и понимал, то только лишь со слов своего учёного друга
Павла (Шауля).

Мне интересно было обратить внимание на то, что иудеи из синагоги г. Верия приняли проповедническое слово Павла «со всем усердием», но это было не усердие
слепой веры, а усердие изучения пророчеств. Сюда я добавил бы важный аспект этого усердия — честность. Что именно сопоставляли те евреи, Лукас не уточняет, — он был в этом профан; он просто хроник, фиксирующий всё, что считал нужным. Но здесь ценно другое: евреи тщательно сверяли написанное их пророками с тем, что им говорил Павел
о Йегошуа. Хотя непросто было им принимать решение, но слишком много сходилось, — «и многие из них уверовали». Лукас хорошо сказал: «Здешние были благомысленнее», т. е. более благоразумны, чем их собратья из синагоги г. Филиппы,
и благоразумие заключалось в том, что они критически, но честно подошли к проблеме. И таких свидетельств о признании
Йешуа Машиахом в Новом Завете много.

Вы ещё не поморщились от мысли, что Ваш ученик повторяет то, что сказал бы любой проповедник? Вы правы, если так, но суть моих размышлений в другом: почему же те евреи оказались такими святотатцами, признав учителя из Галилеи
Богом? Почему их было так много, что они составляли
собой раннюю Церковь? Вопросы, понимаю, не новы; известен и классический ответ христиан: евреи убеждались,
«разбирая Писания», что Йегошуа га-Ноцри является их неопознанным было Машиахом, — и дальше последуют
в подкрепление тезисов известные ссылки из Т ТаНаХа. Известно и объяснение дальнейшего «отката» (говорю современным
«научным» языком, потом скажу и ненаучным): разыгралась драма, точнее — трагедия Иудейской войны 70.го года с её ужасными последствиями для иудеев; национальное
самосознание было уязвлено; по благословению рабби Акивы вскоре вспыхнуло восстание Бар-Кохбы, —
и это уже был конец иудейской государственности. Нация замкнулась, ушла в себя; в уязвлённом национальном самосознании
по закону инерции «из крайности в крайность» она отказалась от принятого было Йегошуа Машиахом. А по-ненаучному
еще проще: они распяли Христа, они… они… В общем,понятно.

То, что я сейчас буду излагать, христианам принять почти
невозможно, но ведь я пишу письмо Вам и пишу не богословский трактат. Кроме того, это мой опыт, а не золотые пластины мормонов,
которые сначала спустились с неба, потом благополучно исчезли. Как говорится, и взятки гладки. Я же на спустившуюся на меня небесную хартию не ссылаюсь, не сподобился.

Есть эффект привыкания, когда смотришь в давно знакомую
книгу и видишь хорошо знакомые слова с хорошо знакомым
смыслом. Но бывает, человек возвращается к той же книге через какое.то затянувшееся время, и кое.что читается
по.другому, — то ли на что.то не обращалось внимание, то ли человек уже немного другой. Скорее всего, и то, и другое.Я обратил внимание, что сам текст Нового Завета полон
фраз, которые совершенно определённо говорят, что ранние христиане Йегошуа Богом и не считали, Он был для них, христиан из евреев и неевреев, Машиахом, но между ним и Богом они не ставили знака равенства.

Впрочем, не угодно ли взглянуть на несколько цитат? —
Знаю, что будет угодно. Цитаты эти взяты мной не методом «выдёргивания»; подобных так много, что я приведу здесь лишь несколько, а чтобы Ваши размышления получили больше
пищи, то ниже дополнительно указываю места из апостольских
посланий. Итак:

«Христу глава — Бог» (1 Коринфянам 11:3);

«Чтобы Бог Господа нашего Иисуса Христа» (Ефесянам1:17);

«В Боге, создавшем всё Иисусом Христом» (Ефесянам 3:9);

«Сам же Бог и Отец наш и Господь наш Иисус Христос» (1 Фессалоник 3:14);

«Мы имеем ходатая перед Отцом, И. Х., Праведника»(1 Иоанна 2:1);

«Он (И. Х.) умер однажды для греха, а что живёт, то живёт для Бога» (Римлянам 6:10);

«Он (И. Х.) по правую руку от Бога» (Римлянам 8:84);

«Бог воскресил Господа» (1 Коринфянам 6:14);

«Всё делайте во имя Господа И. Х., благодаря через него Бога» (Колоссянам 3:17);

«Он (И. Х.) будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу... поэтому и Бог превознёс его и дал ему имя выше всякого имени, чтобы перед именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних» (Филиппийцам 2:6.10); цитата звучит коряво, но это из.за трудности перевода, однако важен смысл.

Если хотите, вернитесь после этого к тем раввинистическим
толкованиям образа Машиаха, которые мы с Вами обсуждали, — ведь мышление авторов Нового Завета точно такое же, еврейское, — разве что в нём больше пафоса уже свершившегося факта. Впрочем, я о другом. Церковь под влиянием эллинистической философии очень скоро стала уверять, что Йешуа — это воплотившийся Бог. Вспомните,
как Павла и Варнаву хотела провозгласить богами экзальтированная толпа (Деяния 14) и провозгласили бы, если бы сами миссионеры активно этому не воспротивились.

Под формирующееся убеждение, подчас просто насильственно
насаждаемое, стали подводить и некоторые иудейские
пророчества. Я Вас о них спрашивал по телефону, но Вы признались, что в иврите не сильны, да и знать.то надо даже древнееврейский, чтобы с компетентностью сделать перевод.Тогда я обратился к нашим раввинам, не говоря им заранее о сути проблемы, чтобы не напрягать их психологически
и чтобы перевод был непредвзятым. Что же получилось?
Сначала я буду приводить текст из канонического синодального
перевода, того, что сейчас у всех христиан на руках; следом даю перевод раввинов (упоминаю только о самых важных для Церкви местах из Библии).

Псалом 44 (у вас — 45): «Ты возлюбил правду и возненавидел
беззаконие; поэтому помазал Тебя, Боже, Бог Твой елеем радости более соучастников Твоих». Пророчество признано
мессианским как в Синагоге, так и в Церкви. Но вот как выглядит нехристианский перевод: «…поэтому помазал тебя Всесильный, Бог твой, елеем радости…» Это ст. 8, а несколько
выше в ст. 7 у нас напечатано: «Престол Твой, Боже, вовек…», и это Церковь также относила к Мессии. Еврейский же
перевод иной: «Престол твой — от Всесильного, вовек…
» Разница, полагаю, видна.

Псалом 109 (у вас — 110): «Сказал Господь Господу моему:
сядь по правую руку от Меня, пока не положу врагов Твоих в подножие ног Твоих» (ст. 1). В еврейском переводе: «Сказал Господь господину моему…» Здесь тоже ваши мудрецы
видели образ Машиаха, но божеского статуса никто ему здесь не придавал, потому что сам текст к этому не располагал.

Сильным местом в пользу догмата о Боге-Сыне Церковь
доныне считает пророчество Йешайи в гл. 9, — вот оно: «Младенец родился нам; Сын дан нам; владычество на раменах
Его (на плечах), и нарекут имя Ему: Чудный, Советник, Бог крепкий, Отец вечности, Князь мира» (ст. 6, у вас — ст. 5).
А вот перевод еврейский: «...и нарёк Всевышний, Чудный, Советник, Богатырь Всемогущий, Отец вечности ему имя —
мирный Властелин» (или «Князь мира»). Таким образом и здесь, в этом мессианском пророчестве, расхождение в переводе
явное: Машиах — это Князь мира, но его так нарёк
Всевышний со всеми (Ему, Всевышнему) принадлежащими именами-определениями. Никто не мог Машиаху придавать функции и прерогативы Всевышнего, т. к. об этом в еврейских
источниках, то есть в самих священных текстах просто не говорилось.

Как я Вам обещал, указываю ещё другие места, если интересно и хватит терпения: 1Иоанна 1:2; 1:3; 2:1; 4:9; 5:20;
2 Иоанна 1:3; Иуды 1:1 (не подумайте на того Иуду, это другой);
1:21; 1:25; Римлянам 1:7; 2:1; 4:24; 5:1; I Коринфянам 6:11; II Коринфянам 2:14; 3:4; 4:4; 5:18; 5:20; Галатам 1:1; 3:17; Ефесянам
4:32; 5:2; 5:5; Колосянам 1:15. К этим местам можно прибавить
ещё много, т. к. я дал только выборочно, не упоминая других книг Нового Завета.

Как может понимать всё это человек, не предубеждённый,
свободный от богословской казуистики? Полагаю, понимать
будет просто: Бог — это Бог, а Иисус Христос — это личность, хотя и не совсем земная, но всё же не Бог. Да, он велик, так понимали его ранние христиане, но ведь это согласуется
с еврейской мистикой, где Машиах имел таинственные имена, свидетельствующие о его надмирности. Ранние христиане
мыслили теми же категориями, что и их мудрецы, потому
что и сами были иудеями.

Я Вас утомил на этот раз, ещё и загрузил этими цитатами. Да ведь Вы сами попросили меня объяснить нечто «странное».
Натан, помоги, пожалуйста, отцу находить указанные места в новозаветном тексте.
Ваш Алексей.


 
Шалом, Алёша.
Ищу слова, которыми лучше было бы начать свой отзыв
на последнее твоё письмо. Я стар, и меня уже трудно чем.то удивить, и по поводу Иисуса слышал всякое. По-моему,
я писал тебе, что в Израиле есть евреи, исповедующие его своим Мессией. С ними меня судьба не сводила, но говорят,
что они каким.то образом сочетают свои убеждения с еврейским
мироощущением. Они уверяют, что им не пришлось при этом отказываться ни от чего еврейского; это так называемые
мессианские евреи.

Но ты пошёл более радикально, чем они. Ведь они Йешуа признают Богом, а ты пишешь, что это — позднейшие
наслоения. Я специально не изучал историю Церкви,
но что.то всё же читал по этой теме, и у меня сложилось впечатление по тому историческому периоду, когда сформировывались
церковные догматы, что это было время ожесточённой
политики, и вероисповедные вопросы на церковных Соборах были лишь поводом для дискуссий. Дискуссий —
это я мягко сказал. А если бы ты позволил, то я назвал бы всё это грызнёй, где одолевали более сильные физически или более
изворотливые политически. На этих же Соборах просто-напросто могли таскать друг друга за бороды. Про интриги просто молчу.
Но прости, что.то меня занесло. Я это вспомнил к тому, что ведь не было в том ничего мудрёного, если догмат о сыне как о Боге добивался или, скажем помягче — насаждался, в силу того, что какая.то политическая партия одерживала верх над другой. А потом уже подавно: императорское покровительство, государственная религия. И не заметили в этих интригах, что сам текст Нового Завета, который наконец.то был
канонизирован к 4—5 вв. н. э., имел внутри себя противоречивое свидетельство против слагающейся догматики.
И что удивляться тому, что вспыхивали друг за другом т. н. еретические движения, которые были, по сути, попытками вернуться к первоистокам, и как их совсем не в духе христианского
учения официальная Церковь немилосердно подавляла.

Ты сделал довольно неожиданный подход в решении старой проблемы. И рискованный весьма. Твоё счастье, скажу
тебе по-дружески, что ты не живёшь где.нибудь в Севилье в веке эдак пятнадцатом, — аутодафе тебе было бы обеспечено.
И хорошо ещё, что свои откровения ты не собираешься прибить к дверям городского собора в виде «95 тезисов», — зная твой миролюбивый характер, никак не вижу тебя в роли Мартина Лютера. Впрочем, особенно обнадёживаться не следует;
век 21.й порой не лучше 15.го. Если бы каким.то образом
ты публично обнародовал свои взгляды, то богословы всех мастей дадут о себе знать. Но можно спровоцировать и какой.нибудь уличный фанатизм, — а это оружие вроде русского лома, против которого, как известно, нет приёма. Помнишь, у Стефана Цвейга в его блестящей книге «Триумф и трагедия Эразма Роттердамского»? Он писал, что фанатизм
— это такое явление, которому всё равно, на каком топливе гореть, лишь бы всё сжигать.

Насколько я понимаю христианское мироощущение в российском народонаселении, то оно весьма слабое. Причисление себя к традиционной
религиозности — это совсем еще не христианство. Натан несколько лет назад ездил в Россию по необходимым делам и рассказывал о своих впечатлениях, хотя, конечно, он вовсе
не эксперт, но зато и не относит себя ни к какой религии: хочет стоять перед Всевышним сам по себе. Видимо, когда оторвёшься от данной реальности и увидишь её уже свежими глазами, то это даёт хорошую пищу для размышлений. В автобусах
(почти везде) перед шофером обязательная триада: Богоматерь, Иисус и Никола-угодник; они хорошо себя чувствуют
рядом с голыми девками чаще всего в виде наклеек. Какую похабщину слушают шофёры вкупе с пассажирами (ненавязчивый сервис), Натан мне в адаптированном варианте
передал, — это «Русское радио», «Дорожное радио» и пр. Других радиоволн, наверное, нет.

Женская половина российского
рода человеческого почти вся курящая, хотя по.христиански
— это несомненный грех, зато все успешно покрестились.
Та же половина сплошь и рядом верует в гороскопы, в приметы, в гадания, в порчу, в сглаз; для них специально делаются телепередачи, — но все по какой-то причине считают
себя православными, хотя в Библии всё это называется
конкретно: мерзость. Мат висит в воздухе откровенный, и те же женщины претендуют на пальму первенства и здесь. По улицам ходят в таком виде, в котором в цивилизованных государствах ходят только проститутки да и то в ночное время.
Почему я всё про женщин? Просто они всегда были мерилом
совестливости. И вот такая-то «совестливость» на пару
с другой половиной россиян, совместно принося жертвы зелёному змию, — православные.

Я не злопыхатель, я верю, что остаются ещё нормальные люди, но тех.то так легко завести
на праведный гнев. Я по-старчески опять отвлекаюсь, но всем этим я хотел сказать только то, что с тобой не стали бы
вступать в богословские споры, а просто подкинули бы тебе какую.нибудь марихуану, — и задача решилась бы легко и просто: ты сбывал эту гадость несовершеннолетним. И людям,
совершенно равнодушным к догмату о сыне как Боге, такого компромата было бы достаточно. Это так широко практикуется, что моя тревога была бы обоснованной. Но — твоё счастье — ты написал лишь частное письмо.

Если всё же вернуться к сути, то, конечно же, я постарался
все предложенные тобой цитаты из Н. З. вычитать со всей внимательностью. Сына я не стал утруждать; это ведь дело не пяти-десяти минут, а у меня время есть. Помогает ещё и то, что я неплохо разбираюсь, по крайней мере, в порядке
расположения того или другого послания.

Знаешь, твой Ристо Сантала правильно ощутил еврейский
менталитет: мы действительно, скорее, люди поступков, чем учений. Но если быть последовательным, любой поступок
является следствием какого.то убеждения. И конечно же, хочешь — не хочешь, а нам снова и снова приходится возвращаться
к вопросу о Машиахе. Ведь даже если кто-то совсем никогда не думал об этом, он этим самым невольно выразил своё отношение соответственно. Ваш Павел хорошо сказал в своё время: «Цель Торы — Машиах» (правда, в каноническом издании Н. З. перевод искажён: «Конец закона — Христос», что является провокацией, сознательной или нет).

Так вот Машиах действительно — цель Торы, это вписывается в логику всех еврейских Писаний, которые ты хорошо знаешь.
Если вынести за скобки национальные чаяния, то Машиах
должен быть Шалом для всего человечества; как писал Элияху ки-Тов, «чтобы весь мир был записан в книгу жизни». И в молитвенниках наших эта мысль прослеживается совершенно
чётко. Так что наше кажущееся умолчание о Машиахе
— это, скорее, следствие национального психологического надрыва.

Вот я упомянул слово «Шалом», оно заимствовано из книги пророка Михи. Ты как.то часть оттуда упомянул, а я при этом прочитал дальше, и, знаешь, немного стало не по себе: «И ты, Вифлеем... из тебя произойдёт Мне тот, который
должен быть владыкой в Израиле, и которого происхождение
из начала, от дней вечных… Он оставит их до времени…
Тогда возвратятся к сынам Израиля и оставшиеся братья их. И станет он и будет пасти их в силе Господней... ибо тогда он будет великим до краёв земли. И будет он — Шалом
» (5:2.5). Если ты прочитал весь текст без моих пропусков, то обратил наверняка внимание, что я сделал акцент на главных
положениях. То, что это мессианское пророчество, доказывать
не нужно; в этом сходятся как иудейские, так и ваши толкователи. Ты обратил внимание моё на первую часть цитаты
в подтверждение надмирного происхождения Машиаха. Но вот дальше: «Он оставит их до времени…» То есть следует понимать так, что сначала придёт, потом оставит, чтобы снова
прийти в могуществе и славе.

Извини, Алёша, я слаб в богословии,
и не мне делать какое.то объяснение этому тексту. Давай лучше вернёмся к твоим изысканиям, которые, правду сказать, вряд ли проще. По крайней мере, мне это ближе, потому что уж что-что, а молитву «Шма» знает каждый уважающий себя еврей.
Ты недвусмысленно даёшь понять, что изначально ранние
христиане (иудеи по преимуществу), приняв Йешуа своим
Машиахом, вовсе не исповедовали его Богом. Это не вступало
в противоречие с их религиозным сознанием, когда они с детства повторяли за своими родителями: «Слушай, Израиль,
Господь, Бог твой, Господь один». И им никто не навязывал
словесную эквилибристику вроде того, что один — это три в одном.
Что же тогда получается? Церковь «помогла» евреям отказаться от своего Машиаха, изобретя догмат о Троице, который евреями, как известно, расценивается как многобожие.
Допустим, христианские богословы, эти греческие софисты, накрутили слишком. Потом, ты знаешь, в 6.м веке учение о Богородице, в 18.м или 19.м веке — уже о её непорочном
зачатии.

Я не об этом; в конечном счёте это не наши заморочки. Я размышляю: хорошо, те ранние христиане из 
иудеев, сопоставляя Св. Писания с их пророчествами, при наложении,
если так можно сказать, на жизнь, смерть и воскресение
Йегошуа, убеждались, что всё сходилось. И наши с тобой рассуждения велись в этом же ключе, присовокупляя к этому ещё и данные из наших мудрецов с их тайными именами
Машиаха. Ладно. Я в конечном счёте не ортодоксальный
еврей и поэтому спокойно отношусь к тем, кто всё это принимает. Но всё же непонятно, и я хочу спросить: как же могли те иудео-христиане уверовать в Йешуа Машиаха, когда он был так позорно казнён? Ведь все пророчества говорили
о нём совсем в другом духе. Да вот хоть из Псалмов:
«Отворитесь ворота, войдёт Царь Славы!» Такого царя Славы и ждали.

Ты не против, если я на этом закончу, ограничиваясь лишь этим одним вопросом?
Рувим Иосифович.


ОДИННАДЦАТОЕ — ДВЕНАДЦАТОЕ

   Рувим Иосифович, добрый день (а может, вечер).
Вы как-то сразу и неожиданно закончили своё письмо, что я поневоле подумал, не досаждаю ли я своими размышлениями.
Но ведь и Вы подаёте хорошие «пасы»: взять хотя бы незамеченное мной ранее пророчество Михи, что Машиах
оставит народ до времени, а потом вернётся. Ведь это же явно о «двух днях» Машиаха, упоминаемых в молитвенниках. Жаль, что нет возможности свободно и без комплексов вести
открытые дискуссии перед широкой аудиторией. Но это нереально, потому что в этом нужно иметь базовые знания, однако этим мало кто интересуется. Грустно, что и с моими
приятелями-евреями разговор на эту тему не получается по причине их малого знания в этой области; они сами в этом признаются. Правда, за последние двадцать лет, когда религиозная
жизнь в стране активизировалась, то и евреи немало продвинулись в этом плане. Советский каток хорошо проутюжил
всех, и многое приходится постигать с нуля.

Так что вот в таком развёрнутом виде мне ни с кем не удавалось поговорить,
и я совершенно без всякой лести говорю Вам, что считаю
даром Божьим то, что всё.таки нашёл Вас, и мы продолжаем
наши диалоги. А то, что они — достояние только лично наше, ну так что же? Может, это пойдёт в копилку ноосферы, о которой говорил Вернадский. Да в конечном счёте я же верующий,
а это значит, что верю в динамичное формирование
душ, своей и Вашей (уж не знаю, как Вам это понравится). Но во всём нужна мера, и пора переходить к сути.

Булат Окуджава пел в своё время: «…мы сами себе сочиняем и песни, и судьбы, и горе тому, кто одёрнет не вовремя нас». Полагаю, что он имел в виду устойчивые убеждения, от которых трудно отказаться; более того, кто вздумает «одёрнуть», внести какие.то поправки, то ему будет горе: встречная агрессивность ему будет обеспечена. Это фактор психологического порядка, и он распространяется
на многие сферы человеческого бытия.
Это маленькая увертюра к той теме, которую Вы мне предложили — относительно Машиаха (если принять Йешуа
таковым), совсем не великого и не прославленного при своей жизни, что является камнем преткновения в еврейском
сознании. Царь-освободитель, благодетель, дарующий Шалом всему миру, — вот та «песня и судьба», которые были в воображении не одного поколения евреев.

Но давайте обратимся
к нашим источникам, чтобы было не голословно, а предметно.
Всему миру известны ныне кумранские находки, явившие
на свет через девятнадцать веков фрагменты древних иудейских богослужебных свитков. Они подтвердили подлинность
книг, входящих в состав Библии; точнее сказать —
идентичность текста. Я имею в виду прежде всего книгу пророка
Йешайи (Исайи), потому что, как мне кажется, она наиболее
соответствует нашей теме. Весьма показательно, что в синагогальном богослужении наиболее характерная 53.я глава этой книги не рекомендована к употреблению; эта глава выборочно может встретиться лишь в гавтарот, в т. н. дополнениях к чтению той или другой главы Торы. Ввиду этого,
не будучи уверен, знакома ли Вам эта глава, я даю здесь её полный текст. К сожалению, пользуюсь лишь синодальным
переводом, т. к. нигде не мог найти еврейский перевод этого пророка. Насколько мне известно, в еврейском издании книги пророка Йешайи 53.я глава начинается тремя стихами раньше, т. е. тремя последними стихами 52.й главы по синодальному
переводу, и я их привожу здесь так, как и положено у евреев:

«Вот, раб Мой будет благоуспешен, возвысится и вознесётся,
и возвеличится. Как многие изумлялись, смотря на тебя, — столько был обезображен более всякого человека
лик его, и вид его — более сынов человеческих! Так, многие народы приведёт он в изумление; цари закроют перед
ним уста свои, ибо они увидят то, о чём не было сказано
им, и узнают то, чего не слыхали. Кто поверил слышанному
от нас, и кому открылась мышца Господня? Ибо он взошёл перед Ним, как отпрыск и как росток из сухой земли;
нет в нём ни вида, ни величия; и мы видели его, и не было в нём вида, который привлекал бы нас к нему. Он был презрен
и умалён перед людьми, муж скорбей, изведавший болезни,
и мы отвращали от него лицо своё; он был презираем, и мы ни во что ставили его. Но он взял на себя наши немощи
и понёс наши болезни, — а мы думали, что он поражаем, наказуем и уничижён Богом. Но он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на нём, и ранами его мы исцелились. Все мы блуждали, как овцы, совратились каждый на свою дорогу, — и Господь возложил на него грехи всех нас. Он истязуем был, но страдал
добровольно и не открывал уст своих; как овца, веден был он на заклание и, как агнец перед стригущими его, безгласен,
— так он не отверзал уст своих. От уз и суда он был взят, но род его кто изъяснит? Ибо он отторгнут от земли живых, за преступление народа моего претерпел казнь. Ему назначили гроб со злодеями, но он погребён у богатого, потому
что не сделал греха, и не было лжи в устах его. Но Господу
угодно было поразить его, и Он предал его мучению; когда же душа его принесёт жертву умилостивления, он узрит
потомство долговечное, и воля Господня благоуспешно будет исполняться рукою его. На подвиг души своей он будет смотреть с довольством; через познание его он, Праведник, раб Мой, оправдает многих и грехи их на себе понесёт. Поэтому
Я дам ему часть между великими, и с сильными будет делить добычу за то, что предал душу свою на смерть и к злодеям
причтён был, тогда как он понёс на себе грех многих и за преступников сделался ходатаем».

Нужно иметь какой-то навык к восприятию самых различных
форм пророчеств; тема интереснейшая, но настолько обширная, что, конечно, в письме об этом не скажешь. Пользуясь
случаем, хочу хоть сколько-то прокомментировать, —
всё же я немало это изучал. Оригинальность данного пророчества
прежде всего в том, что оно говорит как будто бы уже о сбывшихся делах, — а ведь речь шла о будущем
(Йешайя жил в 7.м веке до н. э.). Весь этот драматический образ
раба невозможно понять, не познакомившись хотя бы отчасти
с Евангелием. Но в том-то и суть, что те, ранние иудеи-
христиане, видели и знали о разыгравшейся трагедии, которой
они поначалу не придали значения, но уже после, накладывая
данное пророчество и ряд других, сопоставляя с деталями
жизни, смерти и воскресения Йегошуа, они убеждались в совершившемся факте. Но это может перейти к проповеди, и я здесь заканчиваю.

Собственно, Йешайя начал тему страдающего Слуги Господня ещё с 42-й главы, но мы, Рувим Иосифович, не будем
отвлекаться, иначе пришлось бы писать целый трактат. Я знаю принятое у евреев объяснение процитированной главы:
речь идёт будто бы об Израиле, о его страданиях и о его прославлении в конечном счёте. В строгом смыле, это даже не объяснение, а лишь мнение, которое более похоже на 
неудачную отговорку. И это понять можно, потому что глава сама по себе сильна своей недвусмысленностью. В христианском
мире её называют «ветхозаветным Евангелием».
Мне не хочется умничать перед Вами, но разве из текста
не видно, что речь идёт о заместительной жертве за грехи мира? Ни один рабби, в древности или современности, никогда не дерзнул считать Израиль искупительной жертвой за грех, ибо жертва по всем еврейским канонам должна быть безгрешной,
по лексике Торы — без пятна и порока. По тексту же всего
ТаНаХа еврейский народ вовсе не считался безгрешным.

Мудрецы, толкователи Библии, говорили об «агнце», ведомом
на заклание, как о Машиахе. Ристо Сантала приводит цитаты из мидрашей Танхума (9.й век н. э.) и Ялкут Шимони, рассуждающих на тему о «страдающем рабе»: «Это царь, Машиах,
который восстанет и будет чрезвычайно возвеличен — выше, чем Авраам, величественнее, чем Моисей, выше всех ангелов». Рабби Моше Алшех (16-й в. н. э.): «Наши древние мудрецы представили нам свидетельство предания, что это ссылка на Машиаха. По этой причине мы так же, следуя им, должны считать, что это пророчество относится… к Машиаху,
который явится таким образом».

Смотрю свои записи по прочитанным ранее книгам. Вот толкование рабби Шломо Ицхака (РаШИ) на книгу Брейшит (Бытие): «Всевышний вступил в беседу с Машиахом. Он сказал:
“Грехи евреев, которых ты защищаешь, ввергнут тебя в железные оковы, под железное иго...” Машиах ответил: “Властелин мира! Неужели эти страдания будут продолжаться
многие годы?” Всевышний ответил: “Ради жизни твоей Я отмерил тебе семь лет страданий”». Здесь явно нет никаких христианских происков, это не их рука, потому что, по Евангелию,
никаких семи лет страданий Мессии не было. Видимо, это очередной мидраш, но ведь нас сейчас интересуют не сроки,
а сами страдания.

Но здесь у меня есть возражение по другому поводу. Я вспомнил случай почти двадцатилетней давности. К нам в город приезжал православный диакон Андрей Кураев с презентацией
какой.то книги. Диакон этот был, говорят, референтом самого патриарха — фигура заметная. И вот в зале областной библиотеки встаёт какой.то смурной мужик и непонятно
с чего вдруг вопросил диакона: «До каких пор мы будем терпеть евреев?» Вопрос был, как говорится, ни к селу ни к городу, тема встречи даже и близко не вызывала этот вопрос. Я сижу и жду, что ответит этот диакон. Он расквасил
свои слащавые губки и начал говорить вокруг да около. Пришлось встать мне, Вашему нескромному слуге, и выразить
диакону недоумение, почему он, будучи богословом, не мог ответить честно и конкретно? А суть в том, что я ему здесь же процитировал слова самого Йегошуа перед его страданиями:
«…Я отдаю жизнь мою, чтобы опять принять её; никто не отнимает её у меня, но я сам отдаю её: имею власть отдать её и власть имею опять принять её» (Евангелие от Иоанна
10:12.18).

Я не могу согласиться с последним упомянутым мной мидрашом, что «грехи евреев» ввергли Машиаха «в железные оковы». Ведь во всём контексте иудаистской религиозной мысли ожидаемый Машиах должен прийти ради грехов всего
мира. Надо ли доказывать евреям это, когда их же пророки
сплошь и рядом говорили именно так? Вот Гошеа (Осия): «…и скажу не Моему народу: “Ты Мой народ”, а он скажет: “Ты — мой Бог”» (2:23). Вот Йешайя: «И будет в тот день: к корню Иесееву (ещё одно из библейских имён Машиаха), который станет как знамя для народов, обратятся язычники» (11:10). Мне здесь нужно тормозить самого себя, иначе пришлось бы
слишком много перечислять. Так что если уж говорить о грехах, то их у евреев никак не больше, чем у остального
мира. Ведь и Иоанн Креститель мыслил в этом же духе: «Вот Агнец Божий, который берёт на себя грех мира!» Так что не надо наваливать всё на евреев.

Ещё из толкования РаШИ: «Наши мудрецы учат: «Тогда отцам мира предстоит сказать Машиаху: «Ефраим (ещё одно библейское имя Машиаха), наш праведный Машиах… Ты вытерпел грехи наших сыновей, перенёс тяжёлые испытания, не выпадавшие на человеческую долю ни в древние, ни в новые
времена… Всё это постигло тебя из.за грехов наших детей
». Всевышний говорит им: “Праведники мира! Ефраим, Мой праведный Машиах, ещё не получил вознаграждения даже за половину перенесённых мук”».

Прежде чем закончить, приведу ещё объяснение из Метсудат
Давида в связи со словами Йешайи 28:16 «...после великих
страданий отвергнутый краеугольный камень вновь станет
драгоценным семенем дома Давидова и основой основ».
Я знаю, что на всё, приведённое мной здесь, найдутся возражения. Но моя задача — показать, что дискуссии всё же велись во все времена, а каждый человек вправе самостоятельно
определяться. Вы же знаете, что любой научный факт может быть по-разному истолкован. Одни евреи увидели
в пророчествах о страдающем рабе своего Машиаха, другие
смотрят на это иначе. Я хочу только обратить внимание на то, что эти страдания — не те действия, которые можно подтасовать самому себе. Не буду перечислять всё, но вот хотя бы ряд моментов, которые Йешуа ну никак не мог
спровоцировать, — а ведь об этих моментах существуют совершенно
конкретные пророчества. Если не утомлю, то вот хотя бы несколько:

— он был предан за 30 серебренников (Зхарья 11:12.13);
— он был распят (Пс. 21:17.19) — у вас 22.й;
— он был казнён без перебития костей (Шемот 12:46) —у нас Исход;
— был причислен к преступникам (Йешайя 53:12);
— воскрешён Богом (Йешайя 53:10.12);
— к нему будут обращены евреи и язычники (Йешайя 11:10; 42:1).

Переиначивая слова Великого инквизитора, можно сказать,
что Церковь «исправила подвиг» своего Христа: ведь он сам говорил, что послан к овцам Израиля, но есть у него овцы и другого двора, т. е. язычники. Церковь несёт на себе грех, что, ошельмовав весь народ, она напрямую вмешалась в планы
Божии, за что и будет расплачиваться. Во времена Павла ещё можно было вести обоюдный разговор в надежде найти взаимопонимание. Вот он пишет новообращённым христианам
из неевреев г. Ефеса:

«Он (Мессия) — сам наш Шалом, он сделал из нас обоих одно целое и разрушил мхицу (преграду),
разделявшую нас… Он совершил это, чтобы из двух групп (иудеев и язычников) создать в союзе с самим собой новое единое человечество и, таким образом, принести шалом,
а также чтобы примирить с Богом и тех, и других в едином
теле посредством своей смерти...» (Ефесянам 2:14.16).

Но — имеем то, что имеем: Церковь дала сатане место
в своём сознании. Справедливости ради опять напоминаю: во все времена не всё было так однозначно; Церковь — это слишком общее понятие, и в ней далеко не все были антисемитами.
Впрочем ведь и Израиль не однороден. Церковь не могла во всей совокупности понять свой собственный Новый
Завет, который ясно показывает, что пути к Богу у иудеев
и язычников разные, хотя и замкнутые в конечном счёте
на Машиахе. И не нам, неевреям, навязывать евреям свой путь. Разве мы не читаем удивительные по своему высочайшему
полёту слова: «Не отверг Бог народа Своего»?

  Но пора заканчивать.
  Мир Вам.
  Ваш Алексей.


Шалом и тебе, Алёша.
Прежде всего хочу воздать должное твоему такту; хотя я сам задаю тебе некоторые вопросы, ты отвечаешь, не навязывая
мне ничего. А я в который раз сожалею, что чуть ли не всю свою жизнь прожил в информационной недостаточности
(вроде кислородной). Сам знаешь, как мало нам было доступно в советское время. Но всё же я что.то читал и атеистом
воинствующим не был, — кажется, для того времени и это уже хорошо.

Я слышал, что кто-то сказал: «Иисус не был богословом,потому что был иудеем». Думаю, это и верно, и хорошо. Богословие, на мой взгляд, да чувствую — и на твой, само,
не желая того, разделяет людей. Ведь у каждой религиозной группы своё богословие, и каждый верующий считает своим долгом отстаивать правоту своего богословия. Хотя, в широком смысле, богословие (теология) — это мышления о Боге, и всякий, мыслящий о Нём, уже богословствует.
Хочу быть справедливым и скажу, что состояние исключительной
правоты присуще вовсе не только в области Веры; это есть и в политике, и в науке. Хочется надеяться, что, уже испытав всё, человечество приблизится к пониманию,
что крайности доставляли много вреда.
Ты, я думаю, из тех, кто это понял. И тебе придётся
нелегко, потому что основная масса людей далеко ещё не прогрессивна
и тяготеет к стереотипам, к привычному.
И христиане, и евреи вряд ли сказали бы тебе «спасибо
», если бы твои изыскания дошли до них. Ну да не буду накаркивать;
как раньше говорили: «Бог не выдаст — свинья не съест».

А вообще всё, что ты мне пишешь, — трогательно в своей беспомощности.
Вот ты написал мне о страдающем Машиахе; дал понять
— довольно аргументированно, — что наши пророки об этом в своё время говорили, и наши мудрецы всё это обсуждали.
Кто как воспринимал — это другое дело, но обсуждалось.
То есть это — не придуманный вопрос. Но что это изменит?
Пусть неправы евреи, проглядев многое в пророчествах; пусть неправа и Церковь, поспешив ошельмовать их за «богоубийство
», — хотя в свете твоих взглядов всё расставляется
иначе. Но история.то уже состоялась, из песни слов не выкинешь,
и два мира так и остаются сами по себе со своими обидами
и отчуждениями. Я бы и сам хотел лучшего, но в ближайшей
перспективе этого не вижу.

Может быть, твоё преимущество передо мной в том, что ты — верующий человек в добром смысле этого слова (есть ведь и упёртые верующие). Я же пока не знаю, к какому
состоянию себя соотнести. Да и надо ли? Я честно пытаюсь
осмыслить всё, что выше нашего материального бытия, а ведь это уже — от Бога. До чего не додумаюсь, так что ж, —
Всевышний не взыщет, если это выше моих возможностей. А ведь наворочено столько, что действительно — выше.

Вот ваша, например, доктрина об искуплении: Машиах,
по.вашему, принёс себя в искупление, заплатил выкуп. Но кому? Сдаётся мне, что все ваши богословы до сих пор не понимают, что они этой доктриной унижают Всевышнего.
Его, разумеется, унизить нельзя; просто все человеческие рассуждения о Нём поневоле хоть в какой.то степени примитивизируют Его образ.
Ведь ты подумай сам: человек попал в рабство; чтобы его освободить, нужно дать его хозяину выкуп. Что же получается?
— Всевышний вступает в сделку с сатаной (сатаном), расплачиваясь с ним за освобождение рода человеческого Машиахом, которого почти сразу воскрешает. И сатан остаётся
«с носом»: «Ад, где твоя победа?»

Не сердись на меня; я ведь не Емельян Ярославский, который
с Библией обращался как дешёвый балаганный шут, - стыдно за него как за еврея. Я-то ведь рассуждаю всерьёз, я искренно хочу понять и хоть как.то во всём этом разобраться.
Или ты мне посоветуешь смиренно всё принимать на веру?
Но кто дал человеку разум, — разве не Всевышний? Неужели Он может унижать Себя, вступая в торг с сатаном? Они что — равносильны? И не похоже ли это на восточный дуализм, где добро и зло, равные по своей силе, вечно противоборствуют
друг другу, а человеку остаётся только балансировать?

Конечно, можно было бы коротко сказать словами знаменитой
еврейской притчи об Иове: «Бог выше человека»,
т. е. «не мудрствуй». Но ведь вопросы всё равно остаются.
Я не настолько глуп, чтобы полагать, будто всё можно
постичь из Его промыслов. Но если вопросы поставлены не мной, а пророками, проводниками Божьего света, то значит
нам и решать эти вопросы, а не прятаться за признание превосходства Творца над Своим творением.

Если хочешь эту мысль перенести на «русское поле», то пример — вот он, Иван Карамазов: он ведь не против Бога, он хочет Его понять.
Правда, Достоевский мастер в своём деле: у него рационализм
и холодный ум Ивана доводит до сумасшествия;
разгульная и разухабистая душа Дмитрия тоже не приводит к пониманию «Божьей гармонии»; вывод один —
лишь собранность
и постоянство в устремлённости к Богу, как у Алёши, помогает что.то понять.
Кстати, вспомнил: ведь это ты же подошёл ко мне на выпускном году школы и спросил, как понять мысль Достоевского
относительно путей трёх братьев. Роман этот не входил в обязательное чтение, но ты его прочёл, — а прочитал ли
кто ещё, не знаю, мне вопросов никто не задавал.
Ну так как ты мне ответишь на мой очередной вопрос? Если, конечно, вольная формулировка его тебя не покоробила.
До свидания.
Рувим Иосифович.


  ТРИНАДЦАТОЕ — ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ

Читая полученное Ваше письмо, вспомнил, что слово
«Израиль» само по себе пророческое — «тот кто борется
с Богом», — не в смысле изначального противления Ему, а в попытках понять Его. Кстати, в Сидуре я прочитал интересное
пояснение слова «корбан» — «жертвоприношение»: оно связано с корнем «корав» — приближаться (а не со словом
«жертвовать», т. е. отдавать, как это в русском языке). Какая.то невидимая связь есть с Вашим вопросом, хотя я не могу всё мысленно увязать.

Впрочем, знаете что? «Не довольно ли нам пререкаться, не пора ли предаться любви?», т. е. не переключиться ли нам на время от умных разговоров к чему.нибудь светлому? Знаете,
мой Иван Бунин так хорошо однажды сказал, что, на мой взгляд, превышает все рациональные рассуждения: «...а Бог был ясен, радостен и прост...» Не знаю, насколько в нём устойчиво
было это озарение, но во мне оно в последние времена
почти постоянно. И опять я вспоминаю свою маму, когда
она говорила нам: «Благодарите за всё Господа». Всякое понимание приходит в своё время (или не приходит никогда), и мне тогда было трудно постичь эту просветлённость мамы, а теперь в молитвах своих я больше чувствую потребность благодарить Отца. А поводов, оказывается, очень много.

Вспомнилась еврейская религиозная лирика. Вот «Шир ха-Кавод» (Песня о славе Всевышнего):

«В прекрасную мелодию вплету слова, ибо к Т Тебе стремится моя душа. Моя душа стремится под сень Твоей руки, чтобы познать сокровенные
тайны Твои». Или на Рош ха-Шана: «Друг моей души, милосердный Отец!.. Величественный и прекрасный Светоч мира! Моя душа больна любовью к Т Тебе. Молю Тебя, Господи, исцели её, яви ей очарование Своего сияния. И тогда она исцелится,
окрепнет и обретёт вечную радость… Яви Свой свет, Возлюбленный, раскинь надо мной Свой шатёр мира...».

Это прямо-таки в духе ваших (и наших тоже) псалмов из Библии: «Как лань стремится к потокам воды, так стремится
душа моя к Т Тебе, Боже» (41.й, у вас — 42.й). Может быть, не случайно всплыли эти ассоциативные воспоминания,
— ведь не всё уж так рассудочно в наших размышлениях
о Боге. Вот и Августин ещё в 5.м веке выразил эту устремлённость:
«Ты создал нас, Господи, направленными к Т Тебе, и мятётся сердце наше, доколе не успокоится в Т Тебе».

Вообще, псалмы — это такая прелесть. Церковь провела
границу между еврейским и христианским мирами (правда, далеко не всегда это осознавая), но на протяжении двух тысяч
лет она окрылялась еврейской лирикой, которая и в двойном
переводе дышит своим очарованием.
Взять хотя бы классическое синодальное издание, которое
есть в наше время почти в каждом доме; пс. 8.й:

«Когдавзираю я на небеса Твои — дело Твоих перстов, на луну и звёзды, которые Ты поставил, — то что есть человек, что Т Ты помнишь его, и сын человеческий, что Т Ты посещаешь его?»

Это же философия, достойная высочайшей оценки: Бог не только трансцендентен, но — что более удивительно — имманентен, близок к конкретному человеку. И эта близость к человеку переживается настолько реально, что при утрате её он буквально задыхается:

«Доколе, Господи, будешь забывать меня вконец (в современном еврейском переводе «не навечно ли?»). Доколе будешь скрывать лицо Твоё от меня? Доколе мне слагать советы в душе моей? (совр. евр. — «До каких пор мне хранить в душе своей думы?») ...Призри,
услышь меня, Господи Боже мой! Просвети очи мои, да не усну я сном смертным» (пс. 12, у вас — 13.й).
И это — не стоны жалкого раба, желающего спрятаться от господина. Это — дыхание человека, сознающего, что Всевышний
помнит и посещает его. Открытый для Творца, человек
радуется тому, что Он, Творец, — везде. Но не в пантеистическом
понимании, нет, ибо Он ещё и Отец:

«Взойду ли на небо — Ты там; сойду ли в преисподнюю — и там Т Ты. Возьму ли
крылья зари и переселюсь на край моря, — и там рука Твоя поведёт меня и удержит меня десница Твоя» ( пс. 138-й, у вас — 139.й»).

Душа живёт не правильностью понятия о Всевышнем, а своей открытостью к Нему. Порою это как миг, которым никак не надо пренебрегать. Хорошо сказал Осип Мандельштам:

Образ Твой, мучительный и зыбкий,
Я не мог в тумане осязать.
«Господи!» — сказал я по ошибке,
Сам того не думая сказать.
Божье имя, как большая птица,
Вылетело из моей груди.
Впереди густой туман клубится,
И пустая клетка позади...

Нет, всё же не зря я обратился в лирическое настроение:
ведь нужно помнить и отрадное, и это не иллюзии, а сама жизнь с её солнцем и небом, освежающим дождём и подснежниками.Не лишне вспомнить ещё Бунина:

И цветы, и шмели, и трава, и колосья,
И лазурь, и полуденный зной…
Срок настанет — Господь сына блудного спросит:
«Был ли счастлив ты в жизни земной?»
И забуду я всё — вспомню только вот эти
Полевые пути меж колосьев и трав —
И от сладостных слёз не успею ответить,
К милосердным коленям припав.

А к богословию с его доктринами я и сам в последние
лет десять отношусь снисходительно, с некоторой внутренней
улыбкой. Это не насмешка, не пренебрежение, это что.то другое.
Богословие — мне так думается — это процесс строительства.
Строительные леса ведь тоже нужны, но приходит
время, и они уже лишние. Потом следуют отделочные
работы, после чего здание сдают в эксплуатацию. Мы ведь не найдём такого прораба, который настаивал бы, что леса нужно оставить вокруг здания, потому что за всё
время строительства было так много пользы от них? А в духовной
жизни люди никак не научатся давать правильное
место своим доктринам. Свои понятия, сиречь богословие, они сливают в одно целое с Богом, а это вредно и опасно, ибо никому ещё из смертных не было дано познать Непознаваемого.
Дано только лишь приближаться по мере духовного развития.

Но нужно отвечать на вопрос об искуплении. И я 
неплохо к этому подошёл, даже и сам не ожидал этого; я имею в виду предыдущую мысль, что могу отвечать лишь по мере своего опыта, а он, понятно, не претендует на абсолютность.

Рувим Иосифович, ведь идея об искуплении была придумана
не христианами. Если Павел и рассуждал много на эту тему, то ведь он был, извините, евреем и выражал еврейское чаяние. Прав он был или нет, это мы не обсуждаем.
Но вот Вам всего лишь несколько выдержек из пророков:

«Так говорит Господь, сотворивший тебя, Иаков, и устроивший
тебя, Израиль: не бойся, ибо Я искупил тебя...» (Йешайя 43:1); «Я вывел тебя из земли египетской и искупил тебя из дома рабства» (Миха 6:4); «От власти ада Я искуплю их, от смерти избавлю их. Смерть, где твоё жало? Ад, где твоя победа?» (Гошеа 13:14); «А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восстановит из праха распадающуюся плоть мою» (Иов 19:25).

Псалмы – те вообще полны этим понятием.
Я не хочу открывать по этому поводу дискуссию; вся многообразная система еврейских храмовых жертвоприношений в основе своей содержала идею искупления. Даже знаменитый козёл отпущения, который у всех нас является образом нарицательным, пришёл к нам из Т Торы: он был искупительной
жертвой после того, как священник, положив руку на его голову, исповедовал грехи всего народа.Но, может быть, это было в прошлом, а сегодня это забыто?

В Йом Кипур («День искупления») и поныне существует
обряд, называемый «капарот», когда мужчины приносят белого петуха, а женщины — белую курицу. Крутят петуха или курицу семь раз над головой и произносят: «Это замена моя, это подмена моя, это искупление моё». Позволяется видоизменить
сам обряд, чтобы обойтись без птиц, но смысл не меняется.

В еврейских молитвенниках очень часто повторяются слова о том, чтобы Всевышний принял молитвы молящихся
как жертвы, взамен тех жертв, которые бы они приносили
в Храме, но у них его пока, увы, нет. Смысл почти всех жертв был — это видно без труда — заместительный, искупительный.
В комментарии к Т Торе («Ваикра») я читаю, что понятие «искупление» приобретает значение «скрытие греха», т. е. аннулирование.
А в книге «Зохар» делается пояснение к тому самому главному, что должно быть в душе молящегося в Йом Кипур:

«С момента, когда в груди согрешившего рождается чувство раскаяния... милосердие Всевышнего спускается ему навстречу, успокаивая его душу и заверяя в том, что он получит прощение Творца и грех будет забыт» (скрыт согласно Торе).

Думаю, здесь опять уместно напомнить, что в Талмуде сказано со ссылкой на мудрецов, что цель Торы — Машиах, и все пророки говорили о нём как о Примирителе Неба и человечества.Жертва — прежде всего, а уж потом слава.
По мнению РаМБаМа, «цель Торы — постепенно (весьма
вероятно, что на это потребуется несколько столетий) удалить народ от примитивных форм поклонения и привести его к высочайшей форме служения Всевышнему, которая должна быть чисто духовной». Смелая, надо сказать, мысль и революционная.

И я думаю, что, пройдя через все исторические
испытания, евреи всё более ориентируются не на обрядовость,
а на то, что было духовным смыслом этой обрядовости,
которую РаМБаМ не боится назвать «примитивными формами поклонения».
Но я — нееврей, и на что надеяться мне? Если в синаногах
молятся за все народы мира, то мне.то что от этого? Ведь Тора формально была дана не мне, я не отношусь к спискам Израиля. Вспомнился из советского времени анекдот, когда
в «выездном деле» появилась новая строка: «Не были ли Вы в детстве евреем?» Так вот, даже в детстве не был. А так жаль: ведь у меня была бы надежда по причине моего еврейства.Или мне, как всему язычеству, так и гибнуть в темноте языческого невежества?
Говорят, что у евреев всё же есть что.то обнадёживающее:

«…гора дома Господня будет поставлена во главу гор и возвысится над холмами, и потекут к ней все народы. И пойдут многие народы и скажут: придите и взойдём на гору
Господню, в дом Бога Йяакова, и будем ходить по стезям Его» (Йешайя 2:2.3).

Наверное, так и будет, по крайней мере, так говорится в Библии. К моему счастью, у вас там сказано, что Всевышний
полон любви ко всем людям. И это логично, иначе совершенство
Божье не было бы уже совершенством.
Я всматриваюсь в ваши богодухновенные книги и вижу, что Он дал миру Йешуа, и неисчислимые миллионы людей за эти две тысячи лет пришли с помощью евреев — спасибо им за Библию — к тому же Богу, в которого веруют и они.

   Верим по.разному? Грустно, но поправимо, ведь «все дороги ведут в Рим»; искупление мы приняли в рамках еврейского
мышления, и ничего — молимся еврейской молитвой: «Если я пойду и долиной смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной».
И никто не сказал мне так внятно и тепло о Боге, как евреи
посредством своих священных книг. Кстати, ещё из Сидура «Врата молитвы»:

«В конце дней Он пошлёт нам Машиаха,
чтобы искупить ждущих окончательного спасения Его». Мысль чисто еврейская, правильная мысль, и Вы не заподозрите здесь какую-то сделку, как Вы сказали, с сатаном.
Слово «окончательного» напрямую перекликается со словами Михи — помните? — «оставит их до времени». Так что смысл искупления действительно в забвении, аннулировании.
Ведь и в псалме Давида говорится: «Блажен, кому отпущены беззакония, и чьи грехи покрыты» (31.й, у вас — 32.й). А что мешает горечь памяти антихристианского поведения Церкви, я это понимаю, и остаётся только надеяться, что суд Божий расставит всё по местам. Николай Бердяев прав: «Христиане встали между Мессией и евреями, загораживая
от последних подлинный образ Спасителя».

Слушайте, по-моему, я постоянно соскальзываю в проповедничество.
А мне этого не хотелось бы. Я с охотой и заинтересованностью
могу отвечать, если меня спрашивают,но поучать не люблю.
Надеюсь, что я не поучаю, иначе не было бы столько
горьких признаний вины христиан. Меня обнадёживает ещё и то, что все наши разговоры — всего лишь дружеские письма, и Вы, надеюсь, снисходительно принимаете эпистолии
своего ученика.

Но можно я всё же договорю? Я ведь и сам достаточно
долго не мог вместить в себя понятие искупления в христианской
интерпретации. А потом как.то проникся смыслом истошного крика Йегошуа в последний час его распятия: «Боже мой, для чего Ты меня оставил?»
В одно из своих посещений Нижегородской картинной галереи на Откосе я ненароком обратил внимание на маленький
карандашный эскиз рвущегося со креста Йешуа. Более
реального изображения муки богооставленности я нигде не видел. И все эти бесчисленные западноевропейские картины
с изображением благостно висящего на кресте — всё это марание холстов по сравнению с тем рисунком.
До меня дошло, что Йешуа во всю свою жизнь вплоть до этого невыразимого ужаса был в неразрывной связи с Богом, что давало ему и мудрость, и духовную силу. Но здесь он взял на себя как представитель рода человеческого нашу богооставленность.
И теперь всякий, кто верой берёт этот дар с Небес, получает восстановление отношений с Богом.

И опять же это не мои фантазии. В Талмуде есть весьма интересный пассаж:

«Моше дал 613 заповедей... Пришёл Давид и сократил их до одиннадцати... Пришёл Йешайя и уменьшил их до шести... Пришёл Миха и сократил их до трёх... Вернулся Йешайя и сократил их до двух... Пришёл Хаббакум и сократил их до одной, как написано: “Праведный своей верой жив будет”»(2:4) — Маккот 23.24.

Я бы сюда добавил, что всё это мне напоминает решение
сложной алгебраической формулы: в числителе «а» в квадрате, «б» в кубе, «с» в пятой степени; в знаменателе не легче — тоже куча всяких степеней; ко всему прочему здесь ещё простые скобки, потом квадратные, есть и фигурные,
— когда это предстояло решать, то Лёвка Балуев говорил
такое, что мы с Вами никогда не произносили. Но соль всей этой сложнейшей формулы в том, что при знании соответствующих
правил всё это можно было сокращать, и в результате
формула выглядела до смешного простой, решить которую не составляло труда.

Я клоню к тому, что «всё великое — просто». 613 заповедей
ещё не смог никто исполнить, и Всевышний Сам предложил «сокращение», упрощение благодаря Йегошуа: «Всякий верующий в него имеет жизнь вечную». Эта цитата из Нового Завета, но она целиком по духу еврейская.

В начале 16.го века Мартин Лютер, читая Аввакума и переводя его на немецкий, был озарён глубоким смыслом вышеприведённых слов «праведный своей верой жив будет».
Оказывается, не монашество, не покупка индульгенций, не соблюдение постов и прочих религиозных установлений дают право на воссоединение с Богом, а доверие, сыновнее доверительное отношение к Богу, ибо, как известно, вера и доверие — однокоренные понятия.
Это озарение и было искрой, от которой возгорелось пламя Реформации. Это был уже совсем иной уровень европейской цивилизации: человеку возвращалось его достоинство,
потому что он уже не раб, пытающийся выполнять невыполнимые требования заповедей, а сын своему Отцу, верою получивший своё сыновство. Это обновлённое сознание
помогло сформулировать юридическое право, уважающее
человека как индивидуума. Отсюда — и экономический прорыв.
Мысль еврейского пророка была всему этому фундаментом.

В связи с этим вспомнил слова раби Шауля (ап. Павла) о том, что если мир получил примирение с Небом благодаря подготовительной роли Израиля, то возрождение
самого Израиля через своего долгожданного Машиаха для мира будет равносильно воскресению из мёртвых. Сильное сравнение. Остаётся ждать.
Ваш Алёша.


Алёша, шалом.
Как искренни слова Мандельштама, просты, без рисовки. Иногда и у меня бывает что.то такое, похожее, отчего в душе становится светлее. Всё же справедливо заметил Грибоедов устами Чацкого: «Блажен, кто верует, тепло ему на свете!» Но мне многое даётся трудно; считай, вся жизнь была советской,
да и думы о судьбах евреев оставляют многие вопросы. А чёрная страница Холокоста, кажется, многих сделала просто
атеистами. Ну да что говорить? — Всё это не ново.

А я вспомнил при прочтении слов Мандельштама ещё одно далёкое. Какой-то был школьный вечер, и ты читал наизусть «Валерик» Лермонтова. Произведение достаточно
большое, чтение заняло у тебя минут 10, не меньше, но помню, что зал тебя слушал, — а ведь это был школьный зал. Я понимал тогда, что выбрал ты «Валерик» не случайно; в программу эта поэма не входила (я имею в виду программу обучения), но уже начальные строки определяли лейтмотив твоего настроения. Ты этим чтением сказал о своей юношеской
любви к Наташе Беляковой:

Я к вам пишу случайно; право
Не знаю как и для чего.
Я потерял уж это право.
И что скажу вам? — ничего!
Что помню вас? — но, боже правый,
Вы это знаете давно;
И вам, конечно, всё равно.

Ты умел любить достойно, и в тебе это уважали. Ты ничего про неё не знаешь?
Тебе спасибо, что ты не оставляешь мои вопросы без ответа. Как написанное тобой укладывается в моём сознании,
я и сам пока не знаю, но в любом случае для меня много интересного. Ты как.то умеешь подать в живой и, чувствую я, далеко не всегда в ортодоксальной форме.
Времени у меня хоть и мало осталось, но то, что осталось,
полностью моё, и я перечитываю твои письма, анализирую.
Как жаль, что мои ноги не дают мне свободно передвигаться;
я мог бы дойти до синагоги, посмотреть по книгам твои ссылки. Ведь у меня здесь не такая уж обширная литература
по религиозной тематике, да и в иврите я не силён. Внук и то больше понимает, ведь в школе они же учат язык. Скоро у него будет Бар-мицва.

Слушай, почему бы тебе не приехать сюда? Вызов мы тебе сделаем без проблем, благо что отношения между нашими государствами сейчас хорошие. Ты мог бы здесь многое для себя выяснить, а то вот ты позвонил мне и просил уточнить
перевод нескольких мест из пророков и псалмов, — я же не смог этого сделать.
При твоём добром интересе к проблемам иудео-христианского
диалога поездка сюда для тебя была бы очень полезна.
Я не обещаю тебе каких.то компетентных знакомств, т. к. сам их просто не имею, но ты ведь человек коммуникабельный
и знаешь, чего хочешь, а в вашем Евангелии сказано же: «Ищите и найдёте».

Что это ты напоследок сказал, со ссылкой на своего Шауля, относительно фантастического будущего Израиля? Сказав «А», тебе придётся сказать и «Б», иначе остаётся какая.то двусмысленность.

Кому не известно, что в течение всей истории Церкви христиане подчёркивали своё противопоставление Израилю? У тебя здравый взгляд, и потому, не боясь
тебя покоробить, тоже вспомню Мартина Лютера: «Знай, христианин, что после дьявола у тебя нет врага более жестокого,более злобного и яростного, чем истинный еврей», —
и это не самые гнусные его слова. Не бойся, у меня тоже пока ещё Бог не отнял разум, и я не считаю, что всё христианство — в этих словах. Ну так что там говорил Шауль?
Окажи мне милость, объясни, что ты хотел сказать?

Не взыщи с меня, что письма мои короткие; если я уж читаю с лупой, то писать мне и того тяжелей.
Надеюсь на встречу. Но поспеши.
Рувим Иосифович.


ПЯТНАДЦАТОЕ — ШЕСТНАДЦАТОЕ

   Рувим Иосифович, шалом.
Ваше последнее письмо... Знаете, всегда, когда пишу «последнее», вспоминаю своё: когда я получал свидетельство (нет, заключение судмедэкспертизы) о смерти своего сына, то патологоанатому сказал обычное «До свидания»; он меня быстро перебил: «Прощайте, прощайте». У каких.то профессий есть свои суеверия. Сел как.то в маршрутное такси, а шофером оказался мой приятель; время было уже позднее, вечернее, и я спросил его: «Последний рейс?» Он ответил: «Не говори “последнее”, а говори “остатнее”». Так и я при этом слове как будто внутри спотыкаюсь, хотя суеверия никакого не испытываю.

Это письмо мне хочется написать на одном дыхании, потому что Вы заказали мне тему, которая, по сути, является
отправной точкой моих размышлений о судьбах Израиля и мира. Немного получилось пафосно, но ведь этот тон задан не мной. Возможно, это действительно фантастика, но если это так, то все претензии — к Библии.
Совершенно без всякой рисовки говорю, что тема эта доставляет мне озабоченность постоянно. Откуда это во мне? Маниакальности вроде бы не замечаю, раз задаю себе этот вопрос. Как бы там ни было, я почти дословно могу повторить
слова Павла, когда он писал письмо в Рим тамошним христианам из иудеев:

«...моя печаль столь глубока... что желал бы попасть под Божье проклятие и быть отделённым от Машиаха, если бы это помогло моим братьям».

Так начинаются его знаменитые 9—11-е главы его послания Римлянам. Я буду цитировать Вам не по синодальному переводу, хотя Вы можете проследить за мной по имеющейся у Вас Библии синодальной. Смысл везде в данных главах один и тот же; просто перевод у меня более современный, непосредственно еврейский (выходные данные этого издательства — 78 Манахат,
96901 Иерусалим, Израиль).

Павел начинает свои рассуждения весьма сильно. Что такое «херем» для глубоко верующего еврея, т. е. отлучение от синагоги, от общества Израиля, от Бога, — это знал хорошо только тот, кто прошёл через это. Проклятие и изгнание
в жизни земной и последующей, заупокойная служба в синагоге как по умершему, — это, наверное, с ужасом представлял себе каждый еврей. И Шауль готов был пойти на всё это, если бы только такая жертва помогла его единокровным братьям-евреям увидеть в его Йешуа долгожданного Машиаха.
Подумать только, он готов был даже быть отлученным
от грядущего его царства. Насколько всё это реально, мы об этом здесь не судим, но следует почувствовать высокое напряжение и самоотверженность Шауля.

Он приводит целый ряд мест из псалмов и пророков (Осии, Малахии, Иоиля, много — из Исайи), чтобы показать прежде всего, что забота Всевышнего была не только об Израиле.
Более того, эти пророки прямо говорили, что будет период, когда Израиль на время отойдёт как бы на задний план, а на передний выйдут те, кто был в исторической тени.

«Я был найден теми, кто не искал Меня; Я стал известен тем, кто не спрашивал обо Мне» (Ис. 65:1); «И скажу не Моему народу: «Ты — Мой народ», а он скажет: «Ты — мой Бог» (Осия 2:23).

Одним из незыблемых свойств Всевышнего является справедливость, и в силу её Он даёт язычникам возможность стать единой духовной семьей в доме Отца. Такая возможность
открывается благодаря Йешуа Машиаху. Евреям это может не понравиться, но справедливости ради следовало бы подумать: в своей ортодоксальной или национальной ревности
не унижают ли они Творца, предоставляя Ему возможность
заботиться о язычниках только в грядущие времена? Помните о горе Сионе, к которой «потекут все народы»? Это не личный мой выпад; повторяю, что ваши пророки говорили о всеобщности царства Машиаха, за что они и подвергались осуждению от своих же. Таков пророческий удел!

Церковь период Йешуа (нынешний период) называет
периодом Благодати, когда миллионы и миллионы людей, ранее не знавшие света Единого, были обращены к этому свету. Йермияху как.то сказал: «Ты влёк меня, Господи,
— и я увлечён». Через Йешуа языческий мир узнал о любви Небесного Отца и был увлечён этой любовью.

Знаю, Рувим Иосифович, что каждый еврей при этом вспомнил бы о многих отвратительных деяниях, творимых от лица Церкви. Но возьмите судьбу моего деда, который не только на словах, но и жизнью своей засвидетельствовал преданность Богу, а уж то, что он не был антисемитом, так же верно, как то, что таковым не являюсь я. И мой дед не исключение; таких было очень много, и число им знает лишь Господь. У евреев есть хорошие слова: «Есть суд, но есть и Судья». Я же здесь хочу знать лишь одно —
и это позиция Библии, — что человек, еврей он или язычник, имеет одинаковую природу и может поступать честно и самоотверженно,
подло и предательски. Вы ведь не обидитесь на меня, если я напомню, что пророки многократно обличали свой народ:

«Поэтому знай, что не за праведность твою Господь, Бог твой, даёт тебе овладеть этой доброй землёй, ибо ты народ жестоковыйный» (Деварим 9:6).

Неоднократно они подчёркивали, что Израиль порой поступал даже хуже окружавших его народов. Так что на земле нет только правых или только виновных, — и все живём Отцовским
снисхождением.
Так вот, Шауль говорит, что период Благодати для языческого
мира — это заслуга еврейского народа, ибо от него пришла Библия с ее светлыми обетованиями. Более того, если временное ожесточение, которое нашло на Израиль, вызвало духовное обогащение язычников, то насколько же большее богатство принесёт языческому миру Израиль, когда воссоединится
со своим Машиахом.

«Если отвержение Йешуа с их стороны несёт примирение миру, то что же принесёт принятие? — Это будет жизнь из мёртвых» (Рим. II: 12, 15).

Шауль хочет сказать, что язычники должны знать, из чьих рук они получили благодать примирения с Богом,и время, когда евреи дождутся своего Машиаха, для человечества
будет всё равно что жизнь из мёртвых, т. е. в образном смысле — воскресением, преображением.
Здесь не только изумление от открывшихся Шаулю перспективах: «О глубина богатства, мудрости и познания Бога! Как непостижимы Его суды! Как неисследимы Его пути! Ибо кто познал ум Господа? Кто был Ему советником?» Шауль конкретно предупреждает христиан из язычников, чтобы они не вздумали превозноситься над народом Израиля, ошибочно полагая, что с неприятием Йегошуа как Машиаха этот народ оказался отверженным перед Богом. Несколько раз апостол подчёркивает:

«Не отверг Господь народ Свой». «...Жестокосердие в какой.то мере нашло на Израиль до тех пор, пока не войдёт полное число гоим, и тогда весь Израиль спасётся» (11:25.26).

Еврейские мудрецы, когда подводили какое.то резюме после обсуждения, говорили: «Что же скажем?» И что я могу сказать после всего этого? Конечно, остаётся ещё много мучительных вопросов. Мне просто непонятно, как могли многие христиане, объявив весь свод Библии, включая и Новый Завет, богодухновенной книгой, просто пренебречь тем, что мы читали в указанных главах из «Римлянам». Ведь умолчание — питательная среда для дурного. А ведь я не апокрифы
какие.нибудь разыскал, ведь всё это чёрным по белому напечатано в Н. З. любого издания. Здесь я могу понять лишь на духовном уровне: сатана повредил ум тех христиан, которые
позволяли и позволяют себе злые выпады под личиной поборников правды. Плохо, когда этим грешат такие видные лица вроде Иоанна Златоуста или Мартина Лютера. Эта поражённость
духа на уровне иррациональном; но не безотрадно всё в данном вопросе: залогом остаётся Библия.

А предложение Ваше о возможности встретиться на земле обетованной меня заставило растеряться. Ведь это было моим давним желанием, но, как я полагал, неосуществимым.
Причём я давно уже знал: окажись там, я не пошёл бы по памятным местам, — они все условны. Во всём этом есть дух фетишизма; людям думается, что, посетив храм Гроба
Господня, они сподобятся некоей благодати. Я помню, как мне хвалился один мой приятель, что он крестился в самом Иордане.Мне же нужно молча побыть, подумать, встретиться с учёными людьми. Было бы интересно узнать от них относительно
т. н. «благодатного огня», который «чудесно» возжигается на Пасху христианскую. Интуиция мне говорит, что это грандиозная фальсификация, и где.то за рубежом была уже публикация
на эту тему, но народ так хочет чуда, — и «чудо» ему дают.

Конечно, я благодарен за предложение, и надо узнать, какие неизбежные процедуры нужно пройти. Но как бы ни была желательна встреча, мы продолжаем наше письменное
общение.
Алёша.


  Шалом, Алёша, шалом.
   Я напишу тебе совсем немного. И не потому, что вполне реально замаячила впереди желанная встреча, когда можно будет сказать недосказанное, — просто я как.то резко стал слабеть.
Понимаю, что всё — в руках Всевышнего; помню, кстати, и слова твоего отца, когда он по какому.то поводу полушутливо
сказал: «Старики умирают по очереди, а молодые — без очереди». Знал бы он твою судьбу, — я имею в виду твоего сына.

То, что ты с таким теплом написал о будущем Израиля,
меня ещё раз убедило, что тебе надо сюда приехать. Что из твоей поездки получится, трудно сказать, но уверен: она будет полезной для взаимопонимания, как ты говоришь, двух миров, — хотя бы в радиусе твоего общения. Ты же знаешь
крылатую еврейскую фразу: спасший одного человека —
спас весь мир. Здесь высоко поднята самоценность конкретного
человека. Да и ваш Йешуа не об этом ли сказал? — «Какая польза человеку, если он приобретёт весь мир, а душе своей повредит?» Я ничего не наврал? — Кажется, так он и сказал.

Мессианскими проблемами и с ними неразрывно связанной
проблемой нашего народа я специально никогда не занимался, хотя, как каждому еврею, мне это было совсем не безразлично. Но клубок этот очень запутан. Читал об этом что.то, что случайно попадалось под руку, но написанное
тобой в таком духе добра!.. Не знаю, скорее всего, это вековечная мечта о всеобщей гармонии. Хотя — опять эти пророчества — в них ведь говорилось, что Израиль соберётся.
Уж хорошо не помню, Йехезкиель, кажется, нарисовал фантастическую картину, где поле с мёртвыми костями вдруг оживает и возрождается к жизни. Уж очень это напоминает оживание Израиля через девятнадцать веков государственного
небытия с возрождением — где и с кем ещё это было? —
древнего языка. Наверное, тут нужна очень мощная вера.

Я несколько раз похвалялся перед тобой своей осведомлённостью
в вашем Новом Завете, но — ведь бывает же такое — эти главы Шауля Римлянам я как будто и не видел. Если бы не правила приличия, то можно было бы воскликнуть
по-пушкински: «Ай да Шауль! ай да... сын!» Впрочем, поживем-увидим. Хотя я-то уж точно не увижу. Может, тебе выпадет такая честь в награду за добрые слова и веру?
Но всё же как обойтись без вопросов? Можно было бы их приберечь до времени встречи, которая более реальна, чем скорый приход Машиаха (извини, это дружеская шутка), но мне не терпится.

По христианскому положению, вера в Йешуа как Машиаха
является спасающей: «Всякий верующий в Него имеет жизнь вечную», — видишь, я даже цитирую Н. З. Если, по.твоему,Йешуа не Бог, то и вера твоя рассыпается как дом, построенный на песке (опять евангельское сравнение). Ведь Бог, по.вашему, принёс себя в жертву; если Йегошуа не Бог, то и искупительной жертвы нет. Тогда, как писал Павел, «вера ваша тщетна».
Ты понимаешь, что ты «отпал от благодати»? (что.то из меня нынче сыпятся цитаты как из рога изобилия). У нас это называется «херем» — отлучение, отпадение, — да ты же сам об этом писал. Всякий правоверный христианин с видом превосходства не подаст тебе руку для приветствия, ты для них еретик. И тебе что — всё равно?

Не удивляйся моему пафосу, ты же мне не чужой. Я могу представить твоё состояние, когда ты так круто развернул направление своего прежнего движения. Может быть, я сейчас лезу в твою душу, тогда извини. Ты можешь даже и не отвечать на этот вопрос, я не обижусь.
Натан шлёт тебе привет.
Рувим Иосифович.


СЕМНАДЦАТОЕ

   Рувим Иосифович, шалом.
Нисколько не удивительно, что эсхатологические надежды
Шауля о судьбах Израиля и его благотворной роли в судьбах мира Вами воспринимаются как некая фантазия. Но ведь это — вопрос веры! Кто мог предположить, что какой.то древний
народ возродится и вновь создаст своё государство?
Более того, в этом государстве будут говорить не на каком-то условном эсперанто, а на языке праотцов (хотя бы и не совсем на древнееврейском). И это возрождение
— через две тысячи лет.

Но во всех наших письмах я хотел, чтобы было понятно:
об этом говорит Библия, которую, как это кому бы ни нравилось, понять в объёмности можно, только учитывая и Новый Завет. Можно и не учитывать, но тогда непонятного будет больше. Ведь этот Завет по своей ментальности — весь еврейский. И образ Машиаха ваши мудрецы рассматривали (по крайней мере — обсуждали, хотя и не все) как личность не совсем земную (помните цитату из книги «3охар»?), и понятие
об искуплении посредством жертвенности Машиаха придумали вовсе не язычники, и «два дня» Машиаха, между которыми он будет отсутствовать, — тоже древняя еврейская мысль. И грядущая слава Израиля — не мои выдумки.

Справедливости ради хочу оспорить один пассаж, который
заключён в еврейском комментарии к книге «Первые пророки. Йешуа» (имеется в виду Йешуа бен Нун, Иисус сын Навин):

«ТаНаХ всегда был предметом изучения во всём Западном мире. При этом книги пророков представляли для христианской теологии большую трудность, т. к. предсказание
о возрождении сыновей Израиля на своей земле не согласовывалось с концепцией исчезновения еврейского народа, которой придерживалась церковь с момента своего возникновения».

Это не вполне объективная (я бы ещё сказал — «не совсем честная») оценка хотя бы в свете моего предыдущего письма. Да, в последующих веках было всякое.
По этому поводу вспомнилось, как я сдавал в университете
«Историю Древнего мира» Касаткиной, которой было очень трудно сдать на «хор», — студенты об этом знали. Моё положение усугублялось тем, что весь деканат был уведомлен КГБ о том, что я верующий человек. По экзаменационному билету я ответил, но Касаткина имела право на дополнительный вопрос, и он был буквально следующим: «Христианство —
прогрессивное явление или нет?»
Это было время господства атеизма, да и учиться.
то меня угораздило на идеологическом факультете — истфиле.
Я ответил: «Смотря какой период истории будем рассматривать
и в какой конкретно стране», после чего получил в зачётку «хор».

К слову сказать, по окончании учёбы чуть ли не половина
преподавателей были моими добрыми приятелями, — полагаю
потому, что сам никогда не был фанатиком и не любил
крайностей, и преподаватели, надо полагать, это ценили. Кроме
того, учился я на заочном, поздно — через десять лет после школы, — так что был уже не мальчик.

  Это маленькое отступление, как говорится, — по ходу мысли — я сделал к тому, что в истории Церкви были разные страницы. Взять хоть Россию: в ней были церковные иерархи-антисемиты (которые очень активно участвовали в погромном
«Союзе русского народа», содействовать которому было напрямую рекомендовано самим Синодом, и митрополиты ещё как содействовали); но были и Вл. Соловьёв, Н. Бердяев, С. Булгаков — тоже православные. Говорить про Запад? —
Но ведь это дело специальной монографии; достаточно только
напомнить «славные» крестовые походы.
Не давая себе увлечься побочной темой, скажу только, что несправедливое слово из еврейского комментария, будто Церковь придерживалась концепции исчезновения еврейского
народа «с момента своего возникновения», опровергается самим Н. З. — основным документом самого что ни на есть раннего христианства.

Да что там говорить: я сам вырос в среде евангельских христиан, где духовное окормление основывалось не на обрядовости,
не на традициях, часто весьма сомнительного свойства,
не на сказках вроде «жития святых», а на конкретном слове Библии, — и в этой среде я ни разу не встречал сорного семени юдофобии. Так что у меня по этой части вовсе не романтические иллюзии, а живая практика. А периоды у Церкви,
да, были разные, и ей отвечать перед Судьёй.

Но вернёмся к Вашему письму. Я не хочу уходить от вопроса, хотя он действительно нелёгкий. Эта «нелёгкость» — чисто психологического свойства. Однако в вероисповедном
ряду для меня ничего не потерялось, из него ничего основополагающего не выпало.
Ведь как формировалось христианское убеждение? Еврейское
пророчество — это посыл, который обретал своё подтверждение в новом христианском сознании. Но ведь в еврейских
пророчествах нигде нет посыла, что Бог принесёт Себя в жертву. В знаменитом «Акедат Ицхак» в жертву приносится
не Ицхак, а животное, совсем не единосущное Ицхаку
и Аврааму. И те пророчества, самые известные и важные для христианства, о которых я упоминал, были переведены и истолкованы под сложившиеся догматы.
Я не буду повторять то, что мы уже обсуждали.

Но вот дополнительно ещё пример того, как искусственно слова, совершенно к Машиаху не относящиеся, в Церкви считают
мессианскими: «Сам Господь даст вам знамение: вот дева примет во чреве и родит сына, и нарекут имя ему Эммануил» (Йешайя 7:14).
Всякий непредубеждённый читатель без труда поймёт, что речь идёт о малозначительном в истории Израиля событии.Но с какой стати это приписали Йешуа? Ведь Йешуа
— это не Эммануэль. А что касается смысла этого имени, то ведь в Израиле очень часто мальчиков называли именами, связанными с понятиями о Боге: «Бог силен», «Бог моя скала», «Бог моя надежда», «С нами Бог». Да и само слово «Исроэль» мы недавно с Вами упоминали. Так что натяжки в вольных толкованиях совсем ни к чему. Богу — медвежья услуга, а людям — раздор.

Самое же главное остаётся на своём месте: искупление
совершил Йешуа, Божий посланник, сидящий, образно
говоря, одесную Бога (об этом говорилось и в мидрашах). Христиане считают его Богом? Тут уж ничего не поменяешь, да и не нужно менять. И спорить не нужно.
Нам важно определить всё это еврейским сознанием, ради чего мы с Вами и вели дискуссию. Мне можно было бы благополучно доживать свои земные дни, если бы не постоянные
думы о причине той драматической ситуации, когда евреи
и неевреи, вошедшие было в одно русло Церкви, недолго смогли прожить в братском содружестве. Думы эти, как я полагаю,
не праздные; ведь Церковь ждёт второе пришествие Машиаха, и евреи (верующие) говорят, что шаги Машиаха слышны. Значит, это вопрос не изучения древностей, а вопрос
современный.

Мне всё кажется, что у меня никак не получается до конца, предельно ясно сформулировать мотивацию моих духовных поисков, связанных с Израилем.
Я живу с постоянным ощущением вины перед библейским
народом, хотя личной вины у меня нет. Да, было и есть активное неприятие евреями Евангелия как вести о Машиахе,
восстановившем духовное сыновство всего нееврейского мира перед Отцом. Но ведь помогла этому неприятию сама Церковь, когда неосознанно, а чаще всего — вполне сознательно. И если Вы ещё втайне думаете, что я хочу сделать из Вас неофита, то оставьте так думать. Самое дохлое дело — «перетягивать» в свой лагерь. Не любил этого никогда в силу своей любви к свободе самоопределения.

Это — письмо, а письмо бывает и сумбурным. Вот вспомнил ещё один интересный момент. Даже в Апостольском Символе Веры, этом первом соборном документе Церкви,
текст говорит о Йешуа просто и недвусмысленно:

«...Вознёсся на небеса, где он сидит одесную Бога, своего Всемогущего Отца…».

Рядом с собой сидеть нельзя, сидеть можно
только рядом с кем-то, — и этот «кто-то» уже не есть «я». Это я к тому, как евангельскую простоту, которая ещё оставалась в Символе (4.й век н. э.), вскоре превратили в софистику,уверявшую, что двое, сидящих рядом, есть одно. К счастью,
тексты, которые я Вам присылал, до сих пор говорят, что апостолы так не считали, ибо они были подлинными евреями. Сын? Ну что ж, при всём единстве Йешуа со Всевышним
всё равно это разные личности. Если верно переданы
слова Йешуа: «Я и Отец — одно», то ведь любой верный
посол так же скажет о пославшем его главе государства, и слова посла — это выраженная воля его государя.

Кстати, о сыне. Духовные озарения еврейских пророков
и поэтов отличались уникальностью и порой как будто случайностью. Вот в книге «Притчи Соломона» вдохновенный поэт рассуждает о непостижимости и могуществе Творца:

«Кто собрал ветер в пригоршни свои? Кто завязал воду в одежду? Кто поставил все пределы земли? Какое имя ему? и какое имя сыну его? Знаешь ли?» (30:4).

Я не строю на этом слове никакого богословия. Просто я снова говорю себе: значит,
древние, рассуждая о Вседержителе, могли допускать мысль и о сыне, хотя и не в той концепции, до какой додумалась Церковь.

Интересно здесь вспомнить известный эпизод суда над Йешуа; первосвященник спросил у него: «Ты ли Машиах, сын Всевышнего?» Эта фраза не вставлена искусственно.
Её произнёс противник Йегошуа, саддукей, которому нужна была лишь провокация на слово «Машиах», а «сын» он сказал как понятие, ходившее уже привычно в разговорах
о Машиахе. Понятно, это не было тем, что после стало христианским догматом, но важно то, что слово «сын» всё же было в ходу в еврейской среде до трагических событий.
Как видим, не христианам первым пришла идея о сыне. Но подчёркиваю, никогда евреи никого не отождествляли со Всевышним, и Он был для них только один, о чём гласит повседневная молитва «Шма».

Да и что это за антропоморфизм в богословии? Ведь если даже Йегошуа и принимал обращенное к нему признание «Ты — сын Божий», то ведь не обязательно же понимать это в буквальном смысле. Ведь не понимаем же мы буквально слова из Брейшит «создал Бог человека по образу Своему и подобию Своему»? Иудейские
мудрецы и христианские богословы считают это духовной
метафорой, указывающей на человеку только присущее осознанное право выбора. Так что понятие «сын» совсем не обязательно воспринимать как то, что у Всевышнего родилось
потомство. Вообще, здесь вольностей в воображении
накопилось выше крыши, и всё это воображаемое введено в догматы. Что же удивляться, если иудаизм упрекает христианство в многобожии?

Вот ещё пример; он немного о другом, но иллюстрирует,
как поздние фантазии силовым давлением навязывались как незыблемые, данные свыше. Всё тот же Апостольский Символ Веры, каждый член которого начинается словом «верую»: там нет ни слова, ни даже намёка на «богородицу», в которую надо веровать. Ни в одном апостольском послании,нигде во всём Новом Завете нет даже полслова о том, что Мирьям, родившая Йегошуа, стала с чего-то вдруг «царицей
небесной». Апостолам в голову не приходила такая причуда; для них она была высокоуважаемой женщиной, но не более того. Вот Вы как.то упомянули, что в Израиле есть мессианские евреи (они есть во многих странах, в России тоже). Когда они перевели с древнего текста известное славословие Мирьям, то получилось так, как это было изначально:

«Ибо впредь — подумать только! — все поколения будут называть меня благословенной» (Ев. от Луки 1:48).

Что же читаем в нашем синодальном переводе? — «Отныне будут ублажать меня все роды». Это перевод под сложившееся учение о поклонении Марии, чему противился сам Йешуа — «Господу Богу одному поклоняйся».Не странно ли это? Может быть, апостолы были людьми
неопытными и что.то не понимали? Но прошло три века, время дало возможность тысячи раз осмыслить всё самое главное для христианской веры, — и вот Первый Вселенский Собор, и вот Символ Веры, но про «богородицу» нет даже намёка.
Про Мирьям сказано только, что она родила Йешуа, и всё. Лишь в шестом веке рождается учение о «богородице». В позднем же Средневековье было создано учение уже о
непорочном зачатии самой Мирьям. И если посмотреть на практику, то она стала фактически четвёртой ипостасью. Всё это я говорю к тому, что прецедент с Йешуа, сделанного
богом, не единичный. А если прибавить сюда ещё и сонм различных «святых», которым тоже следует молиться, то картина
хоть куда. Ведь уж как велик у вас Моше, но и до сих пор нет его канонизации. А ведь есть ещё такие величины общечеловеческого масштаба, как Давид, Йешайя, Йермияху,
Йехезкиель и др. Причина такого «упущения» проста: Господь
один, и молиться нужно только Ему.

Справедливости ради следует сказать, что христианство
исповедует всё-таки только одного Бога, Единого для всех человеков. Но триединство, придуманное позднее, неоправданно развело по разные стороны два мира — иудейский
и христианский, — и сатан, уж конечно, радуется своему успеху.

Обращали ли Вы внимание на то, что люди в сильной
степени подвержены влиянию бесчисленных «табу»? Это мощный фактор, и его никак нельзя недооценивать. Кажется, в «Детях капитана Гранта» дикари были близки от расправы с бледнолицыми пришельцами, но те оказались на каком.то небольшом холме. Смерть их была бы неминуемой,но племенной шаман громко прокричал грозное слово «табу», и дикари не приблизились к беглецам. Холм этот был под священным запретом, подниматься на него было запрещено под страхом смерти: духи, по местному верованию, поразили бы
нарушивших «табу». Этот случай для персонажей Жюля Верна оказался спасительным, — ведь они были свободны от суеверных предубеждений.

Впрочем, улыбаться на это снисходительной улыбкой человека просвещённого, человека уже третьего тысячелетия
н. э. не приходится, если помнить, что люди и поныне
связаны всевозможными писанными и неписаными табу. Еду в автобусе, а впереди женщина читает что.то благочестивое,
— шрифт чёткий, крупный. Советы духовных пастырей (православных): «Когда ложишься в постель, перекрестись да и ложись правым (?!) плечом наверх». Пройти в храме между подсвечником и иконой — грех. Задают священнику вопрос: «Обязательно ли после Причастия употреблять запивку?» Ответ: «После Причастия обязательно надо употреблять
запивку, но некоторые старцы говорят, что духовнобольным
(бесноватым) можно немного подождать, ибо враг (бес) обжигается от Святыни, а так он прячется в воду и получает от этого облегчение». «Нельзя, встав на колени, застывать надолго в этом положении: ложиться лбом на пол, выставив
торчком задницу. Это страшный грех. Так делают бесы и колдуны. Благодать прибивает их к земле, они прячут голову,
но при этом в знак непокорности Богу выставляют свои заголённые задницы к небу». «Когда посуда не помыта, злая сила лижет и оскверняет всё, а мы потом эту нечисть поглощаем и заболеваем. Нужно и постель убрать сразу, когда встаёте. Когда она не убрана, бесы кувыркаются, оскверняют её блудом, а когда человек потом ложится спать, на него нападает
блудный бес. Встав от сна, надо быстро умыться, причесаться,
чтобы тёмная сила не путалась в волосах и не навевала плохие помыслы». Когда идёт Великий пост, женщины волос своих не стригут и не красят — грех. Это не Средневековье;
все эти поучения сегодня можно купить в храмах, да и взял-то я эти примеры из книги диакона Андрея Кураева.

Всё это — из разряда «табу». Припишет какой.нибудь переписчик в конце «Если кто убавит или прибавит хоть слово к книге сей, то извергнет Господь такого из книги жизни» — и всё, «табу».

...Всё же есть свои прелести в письмах. Одна из них —
в том, что можно писать, как будто говоришь при встрече: иногда увлекаясь какой.то мыслью, здесь же и сразу — совсем
о другом. Но всё же я возвращаюсь к изложению своих взглядов, — и не взыщите строго, что где-то повторяюсь; я же не оставляю копии своих писем, чтобы всё проверять.

Итак, о табу на написанное, — тем более на Священные Писания. Любопытно, что Маймониду приписывают фразу о Т Торе:

«Святой Бог, да будет Он благословен, восседает в Эдемском саду и составляет для Израиля новую Тору, которая будет дана ему Машиахом».

  А в мидраше по книге Екклесиаст говорится:

«Тора, которую человек познаёт в этом мире, — тщета и суета по сравнению с учением Машиаха».

Я не вдаюсь здесь в рассуждения; мне важна в данном случае сама мысль, что всё, кроме Всевышнего, преходяще, вечен лишь Он. Нельзя даже из Торы (Библии, Корана и пр.) делать себе объект поклонения, делать фетиш, — если не хотим нарушить мудрую мицву «Не сотвори себе кумира». Разве не еврейской мысли принадлежат слова «Буква убивает, а дух животворит»? Но людям свойственно именно из «буквы» делать
кумир, не вникая в дух этой буквы. Это наиболее распространённая
болезнь, опасная своей агрессивностью: табу на букву, которую отождествили с Самим Всевышним, Да, сказано, что Писание — богодухновенно, и это правда. Оно направляет нас на путь к Отцу и ведёт по этому пути. Но следует ли считать, что оно — прямая диктовка Бога и человеческого в ней нет? Мы очень часто делаем Ему медвежью услугу, в правоверном рвении неосознанно унижая Его. Примеры? — Извольте. В книге Деварим (5.я Моше) читаем:
«Кроме оружия твоего, должна быть у тебя лопатка; и когда будешь садиться
вне стана, выкопай ею яму и опять зарой ею испражнение твоё» (23:13).

Кто тут станет возражать, что в целях санитарии людям, странствующим по Синайской пустыне, так и нужно было поступать после отправления своих естественных
потребностей? Но неужели до этого не мог додуматься даже великий Моше, если утверждается, что каждая буква Торы — откровение свыше? Неужели надо было Самому Всевышнему диктовать это? Если сплошь и рядом читаем «Так говорит Господь», то ведь это была необходимая форма воздействия на человека, чтобы ему лучше было строить
свою жизнь хоть в санитарном, хоть в религиозном плане, — и эта форма воздействия вполне земного происхождения.

А вот пример и религиозный, но в какой форме! В книге пророка Йехезкиеля в 23-й главе мы читаем подробные повторы (в главе 49 стихов):

«Были две женщины, дочери одной матери, и блудили они в Египте, блудили в своей молодости;там измяты груди их, и там растлили девственные соски их... и именовались — Огола — Самарией, а Оголива — Иерусалимом... не переставали блудить с египтянами, потому что они с нею спали в молодости её и растлевали девственные соски её, и изливали на неё похоть свою...».

Ни в Синагоге,ни в Церкви вслух это никто не прочтёт — хоть с бимы, хоть с амвона; не прочтут и с протестантской кафедры, — а ведь это Св. Писание.
Неподготовленного человека это смутит, если ему вовремя
не подскажут, что это принятая тогда образная форма изображения духовной измены Израиля своему Богу. Древнее царство, с таким трудом создававшееся Давидом и его сыном Шломо, слишком быстро разделилось на две части вплоть до отделения друг от друга. Самария и Иудея стали перенимать языческие обычаи и верования соседних племён. Против этого.то и выступил пророк, облекая своё возмущение
в эротические формы. Так разве не мог сам обличитель прибечь к художественным образам, — или надо было Самому Всевышнему изъясняться таким языком? Но это явно не Его перо, это язык вполне земной, хотя духовное значение обличения в такой форме не умалилось.

Или описание того, как пьяный Лот сношался сначала с одной дочерью, потом с другой. Так напиться! И всё это — в Библии! И был бы непоправимый соблазн, скандал, если не знать, что автор Брейшит записал это как сохранившееся
в веках предание, и Библия таким образом даёт наглядный
пример того, до какой деградации доводит нравственная распущенность.

Библия остаётся богодухновенной; авторы той или другой
её части были людьми психически вполне нормальными:
что.то они написали, исходя из практических соображений
(закапывание кучек в пустыне), а были глубокие идеи, внушаемые им Богом, облекаемые ими в доступные формы выражения. Тогда это было в норме; ведь писал же Йешайя: «ваша праведность, как запачканная одежда» (в оригинале звучит более пикантно — «как тряпки женщины во время кровотечения»).

Здесь не нужно впадать в религиозную истерику и торопиться
забросать камнями вольнодумца. Богодухновенность Библии — в духовном векторе, а описание того, как мы идём, следуя этому вектору или нет, — это право излагать своим языком предоставлено авторам.
Я как-то приводил пространную выдержку из вашей мистической книги «3охар» о Праведнике, имевшем небесные и земные свойства. Там же уделяется много внимания Дереву Сефирот как структуре мироздания и иерархического
соподчинения разных духовных ликов в Вышнем Свете. Как там обстоит дело на самом деле (тавтология поневоле),судить не берусь. Когда разводят целые трактаты с изложением
детальных подробностей из сфер Надмирных, то тут я увядаю, гасну, как при чтении в бытность свою студентом «научного коммунизма» или «научного атеизма». Но для меня главное в том, что еврейская религиозная мысль допускала и обсуждала влияние личностных духовных сил (Михаэль, Габриэльи др.) на жизнь земную. Поэтому не выглядит таким
неприемлемым то, что Мимра (помните, Вы выписывали это для меня?), или Логос по.гречески, или Слово по.русски (что одно и то же) явился в образе Йешуа.
Обозначим это «во.первых».
Во-вторых, Машиах возвращается для воцарения в Израиле,как написано у Зхарьи:

«А на дом Давидов и на жителей Иерусалима изолью дух благодати и умиления, и они воззрят на него, которого пронзили, и будут рыдать о нём, как рыдают о единородном сыне… В тот день откроется источник дому Давидову и жителям Иерусалима для омытия греха и нечистоты» (12:10; 13:1).

И у Михи:
«...из тебя произойдёт Мне тот, который должен быть Владыкой в Израиле,
и которого происхождение из начала, от дней вечных. Посему он оставит их до времени, доколе не родит имеющая родить; тогда возвратятся к сынам Израиля и оставшиеся братья их. И станет он и будет пасти в силе Господней, в величии имени Господа Бога своего, и они будут жить безопасно,ибо тогда он будет великим до краёв земли. И будет он —
Мир (Шалом)» (5:2.5).

Это будет то, что в еврейских молитвенниках
называется «второй день Машиаха» и завершение спасения. Через преображение Израиля преобразится весь мир. Как это будет, не знаю, но так говорится как в еврейской (вернее — иудаистской) части Библии, так и в христианской —
тоже на 99 % еврейской.

И последнее, о чём Вы меня спрашиваете. Ведь если в еврейских пророчествах не говорится, что Бог явится в виде Машиаха; если во множестве мест Н. З. совершенно однозначно видно, что Йешуа — лишь посланник Всевышнего,
по небесной иерархии сидящий «одесную Бога», — то что я потерял в своей вере в спасительную жертву Йешуа? И потерял ли что? — Ровным счётом ничего.
Верю в явление миру Искупителя (то что в ваших Сидурах
называется первым днём Машиаха), взявшего на себя мою богооставленность и вернувшего мне сыновство. Мне очень нравится жизнеутверждающее слово Павла: «Оправдавшись
верою, мы имеем мир с Богом...» (таков лейтмотив всех посланий апостолов).
Обратите внимание: сказано, что действие уже совершилось,
в настоящем времени и без каких.либо сослагательных
наклонений. Впрочем, это уже я о том, что приобрёл нееврейский мир благодаря Йешуа.

Я сворачиваю это рассуждение,а то подумаете, что это пропаганда и агитация. Бог премудр, и ничего не случается такого, чтобы для Него было неожиданностью. Мучителен и противоречив путь еврейский, не так уж гладок и ровен христианский путь. Но мы осознаем, что должны понять друг друга, и посредником и примирителем
нашим будет общеожидаемый Машиах. Верю, что сошается история человечества, как бы ни была она драматична для нас.

Здесь ничего не нарушается в плане спасения в христианской
интерпретации, по крайней мере — для меня. Дух Святой (Руах ха-Кодеш) по.прежнему благословляет меня, и это не самохвальство, — ведь написано же: «Дух Божий свидетельствует духу нашему, что мы дети Божии». Я, правда, не могу с такой же уверенностью сказать, что я люблю Бога во исполнение известной заповеди; для меня это слишком возвышенно. Здесь я понимаю сомнения рабби Акивы (пример
классический, Вы должны его знать).

В последние годы до сегодняшнего дня в молитвах своих
я говорю Ему: «Я не знаю, что такое любить Тебя. Но вот я от ранней юности потянулся к Т Тебе, и через Библию мне был доступен образ Твой, хотя он и был для меня “мучительный
и зыбкий” (по Мандельштаму). Я всю свою жизнь, изо дня в день, думаю о Т Тебе, о Т Твоих промыслах в жизни моей, разговариваю с Т Тобой, не понимаю Твоих путей, потом понимаю.
Каждый день не по принуждению или привычке, а по зову души я выстраиваю свои повседневные дела перед Тобой, чтобы Ты, и никто другой, был мне Судьёй, и суд Твой не ошибётся в отличие от суда земного. Я всю жизнь не просил
у Т Тебя ничего, а только того, чтобы Ты Святым Своим Духом пребывал во мне, — может, Господи, это и есть моя ответная любовь?»
Что до суда людского, о чём Вы так трогательно озабочены,то я ведь пишу старому другу. В христианском мире мои изыскания никому не повредят, если представить себе трудно представимое, что они будут где.то обнародованы. Сказать по чести, мне хотелось бы одного: хоть как.то сблизить два мира, хотя бы на уровне понимания общих отправных пунктов.Недаром же в еврейской Библии дана заявка на то, что у рода человеческого один праотец — Адам и один Бог.

Если же мы всерьёз верим в Бога Всемогущего, то должны быть в этом последовательны: Он не из тех, кто уступает сатану, и наши земные раздраи Он всё же приведёт к лучшему. Этим жили пророки. А что до самих раздраев, то Павел правильно говорил: если рука скажет ноге: «Ты мне не нужна, потому что ты не рука», — то неужели же от этой глупости
нога окажется ненужной в общем организме?

Я верю, что мы — братья, и помирит нас, неразумных, мудрый Отец. Только бы не услышал каждый из нас роковой вопрос, направленный лично к нему, — «Где Авель, брат твой?»
Ваш Алёша.
P. S. Я уже подал необходимые сведения о себе для получения
загранпаспорта. Дождитесь меня.



   ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Прошло совсем немного времени после выхода первого
издания книги. Реакция в еврейской среде была весьма благожелательной, хотя и безмолвно-смущённой: нееврей разбирается лучше в их религиозной культуре, чем сами евреи.
Но окупалось всё доброй тональностью; в книге не было и тени поучительства, а было явное желание лучше понять друг друга. В христианской же среде было возмущение вплоть до упоминания ярлыка «антихрист». Впрочем, это было ожидаемо и неизбежно.

Но вот вдова моего друга принесла ещё какой.то конверт:
где.то он лежал неприметный, да в нём оказалось что.то ещё из записей. Это было ровно сто цитат из Нового Завета, и их объединяла общая формулировка. Совершенно очевидно, что Алексей в своё время набрался терпения, чтобы
более весомо аргументировать свои выводы в той части, где он показывал, что евангелисты и апостолы совершенно конкретно различали понятие о Боге и об Иисусе Христе, не делая их равносущными. Это.то, по его мнению, и стало основной причиной трагического многовекового раздора. По всей вероятности, ученик подбирал своему учителю побольше
аргументов, чтобы тому не показалось, что используется метод «выдёргивания». Так действительно иногда поступают,выхватывая из контекста несколько выгодных для себя положений, сознательно пренебрегая при этом общей тенденцией. Правоту моих предположений подтверждает и небольшая ремарка, обнаруженная мной на обороте одной из страниц; вот она:

«Если так много одинаковых положений, совершенно недвусмысленных в своей конкретной формулировке,то не следует ли честно признать, что авторы имели в виду то, что писали? И это множество не должно ли по справедливости сказать своё веское «да» в противовес двум-трём другим фразам, вроде «Бог явился во плоти»? Ведь так сказал бы любой посол: «В моём лице вы разговариваете с моим государем, которого я представляю. Принимая меня, вы принимаете его». Парадоксально здесь то, что по сути нет смысла
ломать копья: по еврейским источникам здесь всё сходится и не противоречиво, и в христианских убеждениях потерь нет. Ведь основополагающее кредо христиан заключается в том, что Бог дал миру искупление грехов мира (по еврейской терминологии – сокрытие, аннулирование), – и это остаётся незыблемо,и Христос (Машиах) это совершил. Но Иисус нигде прямо и конкретно не придавал себе прерогативы Бога, – не делали это и апостолы.

   Понимая, что для Алексея было важно договорить то, что для него было узловым пунктом, я решился снова пойти по нелёгкому пути издания этой книги уже в дополненном виде. При этом я сохранил даже те несколько слов, которые он приписывал рядом с тем или другим местом Нового Завета.

  «ОТКРОВЕНИЕ ИОАННА БОГОСЛОВА»

«Откровение Иисуса Христа, которое дал ему Бог…» 1:1

«Побеждающего сделаю столпом в храме Бога моего… и напишу на нём имя Бога моего…» 3:12.
Следует учесть, что это слова самого Иисуса, воскресшего и с небес давшего это «откровение» Иоанну.

«Спасение Богу нашему… и Агнцу» 7:10

«Царство мира соделалось царством Господа нашего и Христа Его» 11:15

«Они будут священниками Бога и Христа…» 20:6

«…от престола Бога и Агнца…» 22:1,3

ПЕРВОЕ ПОСЛАНИЕ ПЕТРА

«…восшед на небо, пребывает одесную Бога…» 3:22

«…чтобы во всём прославлялся Бог через Иисуса Христа…» 4:11

ВТОРОЕ ПОСЛАНИЕ ПЕТРА

«Благодать и мир вам да умножатся в познании Бога и Христа Иисуса, Господа нашего…» 1:2
Совершенно очевидно, что в таком словосочетании «Господь» следует понимать как Господин, как некий управитель во владениях хозяина, которому «дана всякая власть на небе и на земле».

   ВТОРОЕ ПОСЛАНИЕ ИОАННА

«…мир от Бога Отца и Господа Иисуса Христа…» 1:3

ПОСЛАНИЕ ИУДЫ

«…освящены Богом Отцом и сохранены Иисусом Христом…» 1:1

  ПЕРВОЕ ПОСЛАНИЕ ТИМОФЕЮ
«…мир от Бога, Отца нашего, и Христа Иисуса, Господа нашего…» 1:2

«Один Бог, один и посредник между Богом и человечеством – Иисус Христос» 2:5

«…перед Богом и Господом Иисусом Христом…» 5:21

«…перед Богом, всё животворящим, и перед Христом Иисусом…» 6:13

   ВТОРОЕ ПОСЛАНИЕ ТИМОФЕЮ

«…мир от Бога Отца и Христа Иисуса, Господа нашего…» 1:2

«Заклинаю (призываю) тебя перед Богом и Господом нашим Иисусом Христом…» 4:1

ПЕРВОЕ ПОСЛАНИЕ ФЕССАЛОНИКИЙЦАМ

«…в Боге Отце и Господе Иисусе Христе.., благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа…» 1:1

«…терпение упования на Господа нашего Иисуса Христа перед Богом, Отцом нашим…» 1:3

«…Сам же Бог,Отец наш, и Господь наш Иисус Христос…» 3:11

«…умерших в Иисусе Бог приведёт с ним…» 4:14

«Бог определил нас… к получению спасения через Господа нашего Иисуса Христа…» 5:9

  ВТОРОЕ ПОСЛАНИЕ ФЕССАЛОНИКИЙЦАМ

«…по благодати Бога нашего и Господа Иисуса Христа…» 1:12

«Сам же Господь наш Иисус Христос и Бог Отец наш…» 2:16

   ПОСЛАНИЕ КОЛОССЯНАМ

«…где Христос сидит одесную Бога…» 1:1

«…жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге…» 1:3

«…всё делайте во имя Господа Иисуса Христа, благодаря через него Бога Отца…» 3:17

«…чтобы Бог отверз нам дверь… возвещать тайну Христову…» 4:3

  ПОСЛАНИЕ ФИЛИППИЙЦАМ

«Бог свидетель, что я люблю всех вас любовью Иисуса Христа…» 1:8

«…исполнены плодов праведности Иисусом Христом в славу и похвалу Божию…» 1:11

«…потому и Бог превознёс его (И. Х.) и дал ему имя выше всякого имени…» 2:9

«Бог мой да восполнит всякую нужду вашу… Христом Иисусом…» 4:19

ПОСЛАНИЕ ЕФЕСЯНАМ
«…чтобы Бог Господа нашего Иисуса Христа…» 1:7
Как ещё можно читать хотя бы этот текст, если не быть отягчённым богословием и ортодоксальностью? Это мне напоминает фразу из псалма «Сказал Господь Господу
моему…», которая в еврейском переводе значится, мягко говоря, несколько иначе: «Сказал Господь господину моему…». И никаких потерь; еврейскими мудрецами это
место считается мессианским, что созвучно и христианскому
убеждению.

«…в Боге, создавшем всё Иисусом Христом…» 3:9

«Один Господь (И. Х.), одна вера, одно крещение, один Бог Отец наш…» 4:5 – 6

«Бог во Христе простил вас…» 4:32

«Христос отдал себя в жертву Богу…» 5:2

«…не имеет наследия в царстве Христа и Бога…» 5:5

«…благодаря всегда за всё Бога Отца во имя Господа нашего Иисуса Христа…» 5:20

ПОСЛАНИЕ ГАЛАТАМ
«…избранный Иисусом Христом и Богом Отцом…» 1:1

«…Завета о Христе, прежде Богом утверждённого…» 3:17

ПЕРВОЕ ПОСЛАНИЕ КОРИНФЯНАМ

«Павел, волей Божьей призванный апостол Иисуса Христа…» 1:1

«Непрестанно благодарю Бога моего за вас ради благодати Божьей, дарованной вам во Христе Иисусе…» 1:4

«Верен Бог, Которым вы призваны в общение сына Его Иисуса Христа…» 1:9

«…вы же – Христовы, а Христос – Божий» 3:23

«…но оправданы именем Господа нашего Иисуса Христа и Духом Бога нашего…» 6:11

«…Бог воскресил Господа…» 6:14

«…но у нас один Бог Отец… и один Господь Иисус Христос…» 8:6

«…Христу глава – Бог» 11:3

«…о Боге, что Он воскресил Христа…» 15:15

«…а затем конец, когда Христос передаст Царство Богу…» 15:24

«…и сам Сын покорится Покорившему всё ему, да будет Бог всё во всём…» 15:28

«Благодарение Богу, даровавшему нам победу Господом нашим Иисусом Христом…» 15:57

  ВТОРОЕ ПОСЛАНИЕ КОРИНФЯНАМ

«…мы Христово благоухание Богу…» 2:15

«…такую уверенность мы имеем в Боге через Христа…» 3:4

«…Христа, который есть образ Бога…» 4:4

«Всё же от Бога, Иисусом Христом примирившего нас с Собой…» 5:18

  ПОСЛАНИЕ РИМЛЯНАМ

«Благодарю Бога моего через Иисуса Христа…» 1:8

«Бог будет судить тайные дела людей через Иисуса Христа…» 2:16

«…искуплением во Христе, которого Бог предложил в жертву умилостивления…» 3:24 – 25

«…мы имеем мир с Богом через Господа нашего Иисуса Христа…» 5:1

«Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас…» 5:8

«…хвалимся Богом через Господа нашего Иисуса Христа…» 5:11

«Христос… живёт для Бога» 6:10

«Благодарю Бога моего Иисусом Христом…» 7:25

«Единому Премудрому Богу через Иисуса Христа слава вовеки…» 14:26

«…я могу похвалиться в Иисусе Христе в том, что относится к Богу…» 15:17

«…умоляю вас, братья, Господом нашим Иисусом Христом… подвизаться со мной в молитве за меня к Богу…» 15:30

ДЕЯНИЯ АПОСТОЛОВ

«Бог сделал Господом и Христом этого Иисуса…» 2:36

«…я вижу небеса отверзтые и Сына человеческого, сидящего одесную Бога…» 7:56

«Он (Бог) назначил день, в который будет праведно судить вселенную посредством предопределённого Им Мужа, подав удостоверение всем, воскресив его из мёртвых…» 17:31

«…покаяние перед Богом и веру в Господа нашего Иисуса Христа…» 20:21

   ЕВАНГЕЛИЕ ОТ МАТФЕЯ

«…если же я Духом Божьим изгоняю бесов…» 12:28

«Что ты называешь меня (И. Х.) благим? Никто не благ, как только один Бог…» 19:17

«…увидите Сына человеческого, сидящего одесную силы (Власти, Бога) …» 26:64

«Боже мой, для чего Ты меня (И. Х.) оставил?» 27:46

ЕВАНГЕЛИЕ ОТ МАРКА

«Кто меня примет, тот не меня примет, но Пославшего меня…» 9:37

«О дне же том или часе никто не знает, ни ангелы небесные,ни Сын, но только Отец…» 13:32

«Господь после беседования с ними вознёсся на небо и воссел одесную Бога…» 16:19

ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ЛУКИ

«Он будет велик и наречётся Сыном Всевышнего, и даст ему Господь Бог престол Давида…» 1:32

ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ИОАННА

«Кто хочет творить волю Его, тот узнает об этом учении,
от Бога ли оно, или я сам (И. Х.) от себя говорю» 7:17

«…вы любили бы меня (И. Х.), потому что я от Бога пришёл…» 8:42

«…потому что он (И. Х.) от Бога пришёл и к Богу отходит…» 13:3

«…Отец мой (И. Х.) более меня…» 14:28

« Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам всё, что слышал от Отца моего…» 15:15

«…поэтому веруем, что ты (И. Х.) от Бога…» 16:30

«…я (И. Х.) пришёл от Бога…» 16:27

«…да знают Тебя, единого истинного Бога, и посланного Тобой Иисуса Христа…» 17:3

«…восхожу к Отцу моему и к Отцу вашему, и к Богу моему и к Богу вашему…» 20:17

ПОСЛАНИЕ К ЕВРЕЯМ

«…Сын этот, совершив собою очищение грехов наших, воссел одесную Престола (Га-Гдула-ла Ба-Мроним, Силы Свыше, Бога)» 1:3

«Посему он (И. Х.) должен…быть милостивым и верным
первосвященником перед Богом…» 2:17

«Он (И. Х.), ...будучи наречён от Бога первосвященником по чину Мелхиседека…» 5:10

«…мы имеем такого первосвященника (И. Х.), который воссел одесную Престола величия на небесах» 8:1

«Христос вошёл не в рукотворенное святилище, но в самое небо, чтобы предстать ныне за нас перед лицом Божьим» 9:24

«Вы приступили… к Судье всех, к Богу.., и к ходатаю нового завета Иисусу… » 12:22-24

«Итак будем через него (Иисуса) непрестанно приноситьБогу жертву хвалы…» 13:15

«…Бог мира, воздвигший из мёртвых…Господа нашего Иисуса Христа…» 13:20

.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел сравнительное богословие