Айдын Ариф оглы Али-заде. Библия и Коран: сравнительный анализ (мировоззренческий аспект)

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава II. НОВЫЙ ЗАВЕТ И КОРАН

5. Античная критика Христианства и данные Корана

Истоки современной библеистики восходят к римской эпохе. Набирающее силу христианство столкнулась с господствующими в империи традиционными философиями, имеющими многовековую историю. Философы же всегда выступали за рациональное осмысление любого учения. Они, как мыслящие люди, принимали только подкрепленную доказательством, а не слепую веру. Представители римских философских школ блестяще владели искусством ведения полемики и идеологических споров, основоположниками которой были еще элеаты, применяли методы аристотелевской логики. Большая часть из них стояло на позициях платоновского идеализма. Совершенно естественно, что христианское учение было подвергнуто ими (особенно, представителями школы неоплатоников) детальному критическому анализу. Задача философов облегчалась еще и тем, что до этого они познакомились с иудаизмом и его писанием, и поэтому истоки христианства им были известны.

Римские мыслители, вступая в открытую полемику с христианами, сразу обратили внимание на противоречивость многих стихов и сюжетов Ветхого и Нового Заветов. В результате чего в Христианстве возникла необходимость теоретической защиты своего вероучения названная "апологетикой".

Христианские идеологи в этих условиях стали приспосабливать новое учение под стандарты античного образа мышления. Особенно это относилось к учению христиан-гностиков, идеология которых хотя и была осуждена впоследствии официальной церковью, однако оказала огромное влияние на формирование современного христианского учения.

Так, например, доктрина о бренности земного, существования и следовавшем из этого приоритете души над телом напрямую была заимствована у Платона. Эту мысль после него развил представитель римской стоической школы Луций Анней Сенека, посредством которого она вошла в христианское учение. Вот отрывок из произведения Сенеки, который один к одному совпадает с учением церкви в этом вопросе:

"16. Это тело – бремя души и наказание для него; она страдает под давлением его, она находится в оковах, пока не является философия, которая дает ей свободно вздохнуть в созерцании природы и возносит ее от земного к небесному. В этом ее освобождение; в такие минуты душа ускользает из темницы, где она содержится, и возносится к небу... 23. Вселенная состоит из материи и Бога. Бог управляет материей, которая облекает его, повинуется Ему как управителю и руководителю. А ведь творящее начало – Бог могущественнее и выше, чем управляемая Богом материя. То место, которое в мире занимает Бог, в человеке занимает душа; а материи мира соответствует наша душа; пусть же худшее служит лучшему".

"Многие христианские авторитеты давали высокую оценку философии Сенеки. Тертуллиан называл его "saepe noster" ("часто наш"). (De anima 20). А Иероним его прямо называет "Seneka noster" ("наш Сенека"). В средние века даже была сфабрикована переписка между Сенекой и апостолом Павлом" [36, с. 158].

Однако, несмотря на заимствования из античной философии и наличие разных версий священного писания, римские христиане не сумели преодолеть противоречия в своем учении, и во II-III веках все больше и больше становилось объектом критики со стороны философов.

Сегодня в нашем распоряжении были бы десятки работ римских философов, посвященных критике христианства, если бы церковь не начала с V в. планомерную кампанию по уничтожению всех таких произведений. На кострах, которые разжигали победившие христиане, сгорели не только критические работы против Христианства, но и работы самих христианских отцов, которые выступали с ответом на критику Христианства. В результате этого сегодня наука располагает очень скудными материалами из этих произведений в виде отдельных фрагментов, чудом уцелевших после всех этих событий. Однако даже такой скудный материал дает современным исследователям очень ценные сведения о различных аспектах вероучения и организации церкви ранних христиан. Особенно ценными являются сохранившиеся фрагменты из произведений Цельса, Порфирия и Юлиана.

Большой интерес представляет то обстоятельство, что в ряде случаев информация Корана и отдельные моменты из произведений этих философов совпадают. Это относится, прежде всего, к факту фабрикации христианами священного писания, осуждению антропоморфизма в Библии, критики отдельных моментов христианской эсхатологии, проникновению в христианское вероучение эллинистических воззрений.

Ниже будут приведены отрывки из их произведений, информация которых совпадает с данными Корана.

1. Цельс

Среди произведений, направленных против христианства книга римского философа Цельса "Правдивое слово" занимает особое место. Это произведение содержит развернутую критику христианского вероучения с точки зрения образованного римлянина II в. н.э.

Эта книга, к сожалению, не дошла до нашего времени в своем оригинальном варианте. Однако Ориген в своем критическом произведении "Contra Celsum" ("Против Цельса") передал в цитатах почти все произведение римского философа.

Цельс жил в то самое время, когда христианство начинало распространяться в Римской империи. Он был свидетелем распада его на множество сект и направлений уже на заре своей истории. Он блестяще знал учение и противоречия первых христианских общин. Именно это знание позволило философу написать критическое произведение против Христианства.

Надо отметить, что Цельс не был противником теологии, но рассматривал ее исключительно с рационалистических позиций, что было свойственно римлянам того времени. Именно это обстоятельство делает его труд ценным для современного мусульманского исследователя.

"Цельс не враг христиан; напротив, со свойственным идеалисту непониманием исторической необходимости возникновения христианства как фантастического отражения общественного бытия он надеется "образумить" их, они вызывают у него не гнев, а жалость; он обращается к ним не как яростный обличитель, а как гуманный просветитель, верящий в силу убеждения и логической аргументации. Именно отсутствие личной заинтересованности делает книгу Цельса ценной в качестве свидетельства постороннего наблюдателя, хорошо изучившего свою тему.

Очень важны сообщения Цельса о составе христианских общин, о значительной роли гностицизма в выработке христианской догмы, о фабрикации священного писания, о мистериях Митры как прообразе христианских мистерий" [36, с. 267-268].

Цельс видит и говорит о противоречиях в писаниях христиан. Проводя детальный анализ их учения, он опровергает очень многие догмы христианства, и ссылается, при этом, на их же собственные Евангелия. Он говорит:

"Все это мы подносим вам из ваших же писаний... вы побиты собственным своим оружием" (II, 74).

Объектом философского исследования и анализа у Цельса является как личность Иисуса, так и последующая история и вероучение христианской общины в Римской империи, современником которой он являлся. Сам философ являлся сторонником традиционной языческой религии Рима. Поэтому исследователю мусульманину необходимо считаться с этим фактом. Очень важно выявить в произведении Цельса моменты и исторические факты, которые совпадают с истиной Корана по отношению к христианам, и опровергнуть на основе логических аргументов те места в "Правдивом слове", которые противоречат божественной истине.

Так, например, когда Цельс открыто оскорбляет Иисуса как шарлатана, отрицает его мессианскую сущность или оскорбляет его мать Марию в прелюбодеянии с римским солдатом Пантерой, его заявление голословны и не могут быть доказаны. Здесь Цельс очень далек от объективности. Он жил спустя почти 150 лет после Иисуса, и в суждении о нём апеллировал к точке зрения евреев об этом человеке. А позиция иудеев в этом вопросе является тенденциозной и необъективной. Вот лишь один известный нам пример из Талмуда, который отражает отношение евреев к Иисусу:

"Царапающий на теле". По этому поводу учили: Сказал рави Элиезер мудрецам: "Ведь бен Стада вывез магию из Египта в царапинах на теле". Ему ответили: "Тот был ненормальным, а случай с человеком ненормальным нельзя приводить в доказательство".

В оксфордской и мюнхенской рукописях трактата Санг., 65б, где также приведен этот текст, имеется следующая приписка:

"Бен Стада есть бен Пандира (т.е. Иисус). Сказал рави Хисда: "Стада – муж, Пандира – любовник". Но ведь то был Паппос бен Иегуда? Значит, Стада – его мать. Его мать Мария, завивающая волосы женщин. Вот почему говорят в Пумпедите: "Она изменила мужу". [36, c. 213].

Вот на такие "свидетельства" евреев опирался Цельс в своих измышлениях против Иисуса. Однако подобные тексты не могут быть доказательством этих измышлений. А.Б.Ранович был отчасти прав, когда по этому поводу сказал:

"Все данные Талмуда о христианах и Иисусе представляют собой нелепое смешение мифов и легенд и не имеющих хотя бы отдаленной связи с какими бы то ни было историческими событиями, с какой бы то ни было исторической обстановкой" [36, с. 209].

Учитывая все вышесказанное можно с уверенностью заключить, что в вопросе о личности самого Иисуса у Цельса нет никакой достоверной информации, он следует в этом за своими предположениями, и его аргументы не подтверждаются какими-либо достоверными независимыми источниками. А это означает, что кораническая истина об Иисусе, которая была передана Мухаммаду через откровение, не может быть опровергнута произведением Цельса.

Однако когда Цельс говорит о фабрикации священного писания христианами и о том, что ранние христиане раскалывались на большое количество сект и направлений нет основания не доверять философу. Во-первых, потому что он был непосредственным свидетелем этого, и, во-вторых, все это многократно подтверждается другими независимыми источниками, в первую очередь самой Библией. Все это в конечном итоге полностью совпадает с коранической истиной и является фактическим ее доказательством.

"Contra Celsum" – это попытка рационального осмысления истоков христианского вероучения. Цельс недоумевает по поводу того, что христиане, пропагандируя свое учение, отказываются от доказательств своих догм. Он пишет:

"Некоторые из них не хотят ни давать, ни получать объяснения на счет того, во что веруют. Они отделываются фразами вроде: "не испытывай, а веруй", "вера твоя спасет тебя"; они говорят: "мудрость в мире – зло, а глупость благо..." (I, 9).

Здесь Цельс упоминает проблему, которая стала центральной в средневековой схоластической философии Европы. Это вопрос о соотношении веры и разума и степени их соотношения. В той или иной степени этот вопрос фигурирует в произведениях Евсевия, Григория, Тертуллиана, Августина, а позднее и у Аквината. И все они считали, что разум вторичен по отношению к вере.

Именно против этого поднял голос Цельс еще во II в. н.э. Развивая эту мысль, он далее пишет:

"Если они пожелают ответить мне не как человеку осведомляющемуся, а как человеку, всем одинаково интересующемуся, то хорошо; если же они не пожелают, то скажут, как обычно "не испытывай" и т.п., то необходимо, чтобы они разъяснили, каково то, что они утверждают, и из какого источника оно проистекло (I, 12). Наконец, Цельс заключает, что христианство, в этом вопросе не оригинально и ничем не отличается от других верований, распространенных в римском обществе. "Но воспринимать какое-нибудь учение надо, следуя разуму и разумному руководителю; кто примыкает к каким-либо учителям не на таких основаниях, тот поддается обману. Такие люди подобны неразумным почитателям метрагиртов и гадателей... и кого попало" (I, 9).

Цельс отрицал божественность Иисуса. Вот как он высказывается об этом:

"Тело, рожденное так, как ты, Иисус рожден, не может быть телом Бога. Тело Бога и не питается таким образом, тело Бога и не пользуется таким голосом, ни таким средством убеждения..." (I, 70). "Все это – дело ненавистного Богу, негодного колдуна" (I, 71).

Развивая эту мысль Цельс продолжает:

"Как бы могли признать Богом того, кто вообще не исполнял ничего из того, что обещал, а когда его обличили, осудили и приговорили к казни, скрывался в бегах и был взят позорнейшим образом, преданный теми, кого он называл своими учениками? А ведь не полагалось бы, чтобы Бог убегал и чтоб его повели связанным и менее всего возможно, чтобы его приверженцы, делившие с ним всю его личную жизнь, следовавшие ему как учителю, покинули и предали того, кого считали спасителем, сыном и ангелом великого Бога" (II, 9).

Цельс высмеивает христиан за их утверждения о том, что Бог сошел на землю:

"В чем смысл такого сошествия Бога? Значит он не всеведущ?" – спрашивает он. "Или он знает все, но не исправляет и не может своей божественной силой исправить, не послав для этого кого-то во плоти" (IV, 3). "Если Бог спустился к людям, Он, следовательно покинул свой трон" (IV, 5).

Цельс абсолютно прав, говоря, что в этом случае изменился бы весь миропорядок. Согласно этим рассуждениям, он верит в единого Бога, но как язычник считает, что он стоит во главе пантеона богов, как создатель всего сущего.

Древние римляне, имеющие множество антропоморфных богов, не уподобляли Его человеку. Христиане же по Цельсу сделали именно это:

"А может быть Бог, не пользуясь известностью среди людей и, считая, что он от этого теряет, пожелал, чтобы его узнали, и захотел проверить верующих и неверующих, как и из людей выставляют себя напоказ? Но это значит приписывать Богу сильное и вполне человеческое тщеславие" (IV, 6).

Продолжая тему библейского антропоморфизма он обрушивается с критикой на сам факт усталости Бога после сотворения всего сущего.

"Возвращаясь к началу, как можно не считать, нелепым первого и величайшего Бога, который приказывает "Да будет то, да будет это", который работает один день столько-то, на другой день столько-то больше, затем на третий, на четвертый, пятый, шестой день (VI, 60). И после этого, прямо таки, как жалкий ремесленник, он устает и нуждается для отдыха в праздности" (VI, 61).

Цельс недоумевает: почему христиане рисуют Бога по подобию человека? Здравомыслящий философ платонической школы указывает на примитивизм такого подхода к божественной личности и расценивает это как оскорбление в адрес Создателя:

"И Бог не создал человека по подобию своему, ибо Бог не таков и нисколько не похож ни на какой образ" (VI, 63). "От него все исходит, а он ни из чего; Бог недоступен слову... Его нельзя обозначить именем... он не обладает никаким свойством, которое может быть охвачено названием; он вне всякого восприятия" (VI, 65).

Цельс пропускает жизнь Иисуса описанную в Евангелиях Нового Завета, сквозь призму размышлений философа и находит в ней массу противоречивых моментов. Так по поводу его казни он пишет:

"Если он принял казнь, повинуясь Отцу, то очевидно, что все совершившиеся с ним как с Богом по Его воле и мысли не должно быть для него болезненным и тягостным" (II, 23); "что же он зовет на помощь, жалуется и молит об избавлении от страха смерти говоря: "Отец, если можно, да минует меня чаша сия"" (II, 24).

И здесь Цельс переходит из области философских размышлений о сущности Иисуса в плоскость конкретного исторического факта, свидетелем которого он являлся и который подтвержден сегодня конкретными данными. Он обвиняет христиан в том, что они для устранения всех противоречий в Евангелиях многократно изменяли свои писания. Вот это место в "Правдивом слове":

"Неудивительно потому, что некоторые из верующих, как бы в состоянии опьянения, доходят до того, что налагают на себя руку, трижды, четырежды и многократно переделывают и перерабатывают первую запись Евангелия, чтоб иметь возможность опровергнуть изобличения" (II, 27).

Цельс в своем произведении протестует против того, что христиане называют Иисуса словом. Как последователь классической античной философии, он считает "логос" необходимостью, которая правит миром. Для него является большим "святотатством" отождествлять "слово" с какой-то человеческой личностью, которая к тому же происходит из варваров. По этому поводу он пишет:

"Вы занимаетесь софистикой, когда говорите, что сын Божий – само слово, объявляя сына Божьего "словом", вы предъявляете не чистое, святое слово, а человека, позорнейшим образом, поведенного на казнь и подвергнутого мукам бичевания. Если бы сын Божий был у вас действительно словом, мы бы вас похвалили" (II, 31). "Но ваш Иисус только хвастун и колдун" (II, 32).

Автор "Правдивого слова" пишет также о воскресении Иисуса. При этом он совершенно справедливо недоумевает, что, смог ли кто-либо воскреснуть после смерти во плоти. Он отмечает, что это утверждение старо как мир:

"Ведь то же самое говорят у скифов о Замолксисе, рабе Пифагора, в Италии о самом Пифагоре, в Египте – о Рампсините. Этот даже играл якобы в аду в кости с Деметрой и вернулся оттуда с подарками от нее. Такое же рассказывают об Орфее у одризов, о Протесилае в Рессалии, и о Геракле в Генаре " (II, 55).

Цельс приводит несколько примеров умерших и воскресших богов из греческого и римского пантеона и вполне резонно проводит их аналогию с мифом о телесном воскресении Христа. Цельс справедливо вопрошает:

"Почему вы думаете, что у других это считается и в действительности является сказкой, у вас же это драматическое происшествие придумано прилично и правдоподобно – его возглас на столбе, когда он испустил дух, и землетрясение, и затмение?" (II, 55).

Далее Цельс подробно останавливается на логическом противоречии самого факта "воскресения". Если (воскресение) имело столь большое значение для доказательства его божественности,

"ему, во всяком случае, следовало бы исчезнуть прямо со столба (II, 68), так, чтобы это все видели. А он предпочел скрыться, но кто же когда-либо, будучи послан как вестник, скрывается, когда нужно возвестить то, что ему было поручено? Пока он облеченный в плоть, не внушал доверия, он всем проповедовал без устали, а когда он, восстав из мертвых, мог бы внушить крепкую веру, он явился тайком только одной какой-то женщине и собственным своим приверженцам; когда его наказывали, его видели все, а когда он воскрес – только один человек, а ведь должно было быть наоборот" (II, 70). "Так-то он рассчитывал просветить благочестивых и пожалеть заблуждающихся и покаявшихся" (II, 71). "Если он хотел остаться в неизвестности, то зачем раздался голос, объявляющий его сыном Божьим? Если же он не хотел скрываться, к чему было подвергаться наказанию и умереть? (II, 72). А если он хотел (примером) перенесенных им страданий научить нас презирать смерть, то, восстав из мертвых, он должен был бы открыто призвать всех и объяснить, ради чего он сошел на землю" (II, 73).

После этих размышлений Цельс заключает, что Иисус вовсе не был Богом или Его сыном, а был обычным человеком.

Акт спасения человечества от грехов является лейтмотивом всей деятельности Иисуса, как считают христиане. Цельс не обошел вниманием и эту тему. Он писал, что если Бог хотел спасти человечество путем отправки в этот мир своего сына, то где он был за тысячи лет до Иисуса. Почему Бог так несправедлив к своим творениям, жившим до сошествия Мессии.

"Даже если, в самом деле, Бог как Зевс в комедии, проснувшись от долгого сна, захотел спасти род человеческий от зол, почему же это он послал свой дух, о котором вы говорите, в один уголок Земли? Ему следовало таким же образом надуть много тел и разостлать их по всей Земле?" (VI, 78).

Иными словами, почему он послал его к иудеям, а не к другим народам мира?

Затем Цельс открыто обвиняет христиан в отходе от принципов единобожия (монотеизма). Он говорит:

"Если им разъяснишь, что этот не сын Бога, но, что зато Бог отец всего и что его одного следует чтить, они не согласятся чтить Бога, если одновременно не поклоняться и сыну" (VIII, 14).

Продолжая эту тему, Цельс приводит свои доводы в защиту исповедуемой им традиционной римской религии, согласно которой присутствие Бога в этом мире опосредовано другими божествами, поклонение которым не является преступлением. Это обычная позиция политеиста, которая противоречит монотеизму, согласно которому Бог в посредниках не нуждается и непосредственно Сам управляет миром. Но христиане, оскорбляющие другие божества были бы правы, согласно Цельсу, если бы они сами поклонялись бы единому Богу, но на деле они поклоняются еще и Христу:

"Может быть, у них имел бы оправдание их непримиримый спор против других, если бы они, в самом деле, не почитали никого, кроме одного Бога; но ведь они сверх меры чтят этого недавно явившегося и, однако, не считают, что прегрешают против Бога поклоняясь даже его служителю" (VII, 12).

Все цитаты из "Правдивого слова" приводились в русском переводе с издания – А.Б.Ранович. "Античные критики христианства". М., 1990. Политиздат, стр. 270-331.

2. Порфирий

В отличие от Цельса, который известен только из сочинения Оригена, сириец Порфирий является известной фигурой в истории философии.

В контексте нашего исследования особый интерес представляет его произведение "Против христиан", написанный в конце III в. К сожалению, это произведение не дошло до наших дней и было уничтожено в 448 г. н.э. христианами. Судя по отзывам об этом труде церковников и сохранившимся до наших дней фрагментам это было серьезное произведение. В нем автор обнаруживает огромную эрудицию, крупный полемический талант, глубокое знакомство с христианской и иудейской литературой.

"Пожалуй, среди аргументов, приводимых Порфирием, не найдется такого, который не был бы использован позднейшей критикой Евангелий вплоть до Древса. Судя по сохранившимся у Иеронима скудным цитатам и намекам, Порфирий подверг детальному анализу весь Ветхий Завет; в частности, в своем разборе книги "Даниил" он предвосхитил выводы современной библейской критики; он установил, что книга эта написана при Антиохе Эпифане (около 165 г. до н.э.), что ее "пророчества" относятся к истекшим уже событиям, а "видения" содержат намеки на современные автору события. Порфирий впервые указал, что так называемые Моисеевы книги не написаны Моисеем, а спустя, как он считает 1180 лет, Ездрой и его учениками; что это у него не просто догадка, а результат серьезного исследования, можно умозаключить из отрывка Евсевия (Praer. ev. I, 9 и X, 9) и Феодорита (Graec. Affec. Cur II, 27); очевидно Порфирий изучал источники по древней истории евреев. Столь же детально он разбирает и Новозаветную литературу" [36, c. 349].

Такая мощная аргументированная критика христианства вызвала взрыв негодования со стороны церковников. Они сочли необходимым в срочном порядке опровергнуть произведение Порфирия. Так, Евсевий посвятил опровержению 20 книг, а Аполлинарий – целых 30. Но, спустя 144 года после смерти философа победившее в Римской империи христианство не нашло никакого другого аргумента против труда Порфирия, кроме его сожжения. В результате этого от него до наших дней сохранилось несколько строк. Они сохранились у Евсевия. Кроме этих строк, сохранилось много косвенных цитат из этого произведения. Так Августин и, особенно, Макарий Магнет полемизируя с Порфирием, передают мысли этого философа. Сохранившиеся отрывки из произведения Порфирия всё-таки дают некоторые представления о характере этого труда.

Работа Порфирия, как и Цельса не утратила свое значение и сегодня. Их критика христианства стояла у истоков современной научной библеистики. Примечательно, что спустя 1700 лет после смерти Порфирия в 1906 году немецкий протестантский богослов Харнак сказал: "Еще и теперь Порфирий не опровергнут" [36, c. 350-351].

В 1879 году к сохранившимся отрывкам из книги Порфирия прибавился значительный материал, написанный Макарием Магнетом, под названием "Apokritikos". В этой случайно найденной рукописи сохранились в прямом или косвенном виде мысли Порфирия, из которых становится ясно, что аргументированная критика христианского учения в исполнении этого философа действительно поражает читателя широтой его мысли.

Ниже будут рассмотрены фрагменты этой рукописи.

1. Вот, что писал Порфирий о евангелистах:

"Евангелисты – выдумщики, а не историки деяний Иисуса. Все они написали отчеты о страстях, не согласующиеся между собой, а совершенно разноречивые. Один рассказывает, что распятому некто поднес губку, напитанною уксусом (Марк, 15:36). Другой рассказывает иначе: "Пришедший говорит, на Голгофе дали ему пить вино, смешанное с желчью; и отведав, не хотел пить". И вслед за тем: "А около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Элоим, элоим, лема савахтани, то есть Боже мой, Боже мой! Для чего Ты меня оставил?" (Матфей 27:34-46). Другой говорит: "Тут стоял сосуд, полный уксуса и вот, привязав сосуд, полный уксуса к Иссопу, поднесли устам его. Когда же Иисус вкусил уксуса, он сказал: "Свершилось" и, наклонив голову, испустил дух" (Иоанн 19:30). Другой рассказывает: "И возгласив громким голосом, сказал: "Отче! В руки Твои предаю дух Мой" (Лука 23:46). Из этого блеклого и противоречивого рассказа можно сделать вывод, что речь идет не об одном, а о нескольких пострадавших. В самом деле, если один говорит: "В руки твои предаю дух мой", другой: "Свершилось", третий: "Боже мой, Боже мой, для чего ты меня оставил", то очевидно, что это противоречивое повествование относится к нескольким распятым, либо к одному, но столь тяжко боровшемуся со смертью, что не мог дать присутствующим ясного представления о своем страдании. Если же евангелисты, не будучи в состоянии рассказать правду о способе его смерти, сочинили поэму об этом, то и обо всем остальном они не могли сообщить ничего достоверного" (II, 12).

2. Порфирий критикует апостола Павла.

"Этот самый человек, сильный в речах, однажды, как бы забыв свои собственные слова, сказал тысяченачальнику, что он не иудей, а римлянин (Деяния, 22:25), хотя пред этим сказал: "Я иудеянин, родившийся в Тарсе Киликийском, воспитанный в сем городе при ногах Гамалиила, тщательно наставленный в отеческом законе" (Там же, 22:3). Итак, сказавши "я римлянин" и "я иудей", он ни то и ни другое, потому, что причисляет себя к тем и к другим... Если Павел лицемерно объявляет себя то эллином, то римлянином, то чуждым закона, чуждым и враждебным и тем и другим, то это значит, что он вкрался в душу тем и другим и всем им навредил, льстиво присваивая себе убеждения их. Таким образом, он лжет и явно в ладах с ложью, и напрасно он говорит: "Истину говорю во Христе, не лгу" (Римлянам, 9:1), ибо кто вчера облачался в тогу закона, а сегодня – Евангелия, тот по справедливости и в личной и в общественной жизни – злодей и зловредный человек.

3. Порфирий недоумевает по поводу того, каким образом Бог может быть рожден женщиной:

"Если и среди эллинов попадаются столь тупоумные люди, что думают, будто боги обитают внутри статуй, то у них все же более чистое представления о боге, чем у того, кто верует, будто Бог вошел во чрево девы Марии, стал зародышем, родился и его спеленали, перепачканного кровью детского места, мерзостью и кое-чем более неприличным, чем это" (IV, 22).

Все цитаты из "Против христиан" приводились в русском переводе с издания – А.Б.Ранович. "Античные критики христианства", М., 1990. Политиздат, стр. 364-398.

3. Юлиан

Флавий Клавдий Юлиан был императором Римской империи в 361-363 гг. и погиб в походе на персов. Он заменил на троне Константина I и Констанция II, личностей немало сделавших для превращения христианства в единственную официальную идеологию империи. Однако в отличие от них Юлиан, преклоняясь перед античными традициями его предков, пытался реанимировать язычество. Надо отметить, что для этого он не стал устраивать гонений на христиан, а объявил свободу всех вероисповеданий. За эту попытку в поздней христианской литературе он стал именоваться Юлианом Отступником.

От него до наших дней сохранились несколько философских трактатов, в которых он приводит свои доводы для опровержения христианства. Опустив те места в его произведениях, где он пытается оправдать языческие верования, здесь приводятся несколько фрагментов из труда "Против христиан":

1. Юлиан обвиняет христиан в отступничестве от закона Моисея в вопросе об обрезании. Он говорит:

"Почему вы не совершаете обрезания? "Павел, – говорят они, – сказал, что заповедано обрезание сердца, а не плоти". ...Послушай же опять, как писание говорит о том, что обрезание по плоти преподано Аврааму как завет и как знак "между Мною и вами, между потомством вашим в роды ваши; обрежьте крайнюю плоть вашу, и это будет знамением завета между мною и тобою и между мною и потомством твоим" (Бытие, 17:10). После того, как Христос недвусмысленно предписал, что надо соблюдать закон, и угрожал наказанием за нарушение хотя бы одной заповеди, какое придумаете себе оправдание вы, нарушившие все заповеди, вместе взятые? Либо Иисус говорит неправду, либо вы лжете везде и во всем и ваши хранители закона. "Обрезание будет на теле вашем", – говорит Моисей; исказив это, они говорят: "Мы обрезаны сердцем".

2. Юлиан опровергает утверждение христиан, что ветхозаветное высказывание Моисея "Господь Бог вам воздвигнет вам пророка из братьев ваших как меня; слушайтесь его" (Второзаконие, 18:18) имеет прямое отношение к Иисусу. Он говорит:

"...ведь Моисей говорит, что тот будет подобен ему, а не Богу, что то будет пророк, как он, из среды людей, а не от Бога".

3. Юлиан недоумевает по поводу ветхозаветного стиха о вавилонской башне, согласно которому, Бог разделил людей на народы и смешал их языки потому, что возгордившись, решили построить в Вавилоне башню высотой до небес (Бытие, 11:1-8). Он говорит:

"Вы хотите, чтобы мы верили подобным вещам, а вы не верите тому, что Гомер говорит об алоадах, что они вознамерились взгромоздить три горы на другую, чтобы приступом небо взять (Одиссея XI, 3/6). А я говорю, что и это столь же сказочно, как и то. Вы же признавая первое, на каком основании ради Бога, отвергаете сказание Гомера? А уже о невежестве этих людей, я думаю и говорить не стоит: если бы даже все люди на всей земле имели один язык и одну речь, они не сумеют построить башню, доходящую до неба, даже если бы они употребили на кирпич всю землю: ибо потребуется бесчисленное число кирпичей, размером во всю землю, чтобы можно было добраться до орбиты Луны. Если допустить, что собрались все люди, что у них один язык, что они превратили всю землю в кирпич и в тесанные камни, то когда бы башня могла достигнуть до неба, если бы даже люди выстроившись гуськом, вытянули ее тоньше иглы?"

Все цитаты из "Против христиан" приводились в русском переводе с издания – А.Б.Ранович. "Античные критики христианства". М., 1990. Политиздат, стр. 399-432.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел сравнительное богословие