Соболев А. Загробный мир по древнерусским представлениям

ОГЛАВЛЕНИЕ

МЕСТОПРЕБЫВАНИЕ ДУШИ ПО СМЕРТИ ЧЕЛОВЕКА (ЗЕМЛЯ)

Разрешая далее вопрос (куда душа уходит или где живет), мы прежде всего сталкиваемся с верова нием предка в посмертную жизнь души на земле, где она, по его воззрению, живет, принимая на себя раз личные образы.

Признавая за душой способность превращаться, предок верил, что душа умершего блуждает по земле под видом огня или носится в виде ветра. Остаток таких представлений предка можно усматривать в существующих у простого народа поверьях. Так, про стой народ думает, что ведьмы и колдуны по смерти огненными шарами каждый год отправляются к реке Иордану омывать свои грехи, но их на пути всегда застигает дождь и они никогда не достигают своей цели 33 . Если жена тоскует по умершему мужу, то он по ночам к ней может, по народному поверью, явиться огненным змеем, проникая в дом через трубу. В Малороссии, по рассказу одной женщины, умершая об ратилась вихрем. «Умерла одна баба, — так говорит рассказчица, — взяли у нас рушныки; та впустыли рушныки у яму, тай забулися об них; батько огляди- лись, де ти рушныки? Лають батько, що немае руш- ныкив; а мы-що робить? С сестрою за лопаты; давай

3 Слышано автором в Покровском уезде Владимирской губ.

откуповать ту бабу; норовицы з дви земли виверну- ли; як узяли тягнуть... й взявсь з тией могылы ви хорь; як почав, як почав крутить! Всю солому обдер, чуть нашей хаты не перевернув!»[36, S 21]. По веро ванию белорусов, душа ветром врывается в трубу и стонет, прося поминовения [123, 514].

Имея такое представление, предок также был убежден, что душа умершего может превращаться в растения, а следовательно, и жить на земле.

Живя среди природы и приковывая к ней свои взоры, древний человек невольно замечал, что то раз нообразие растительного царства, которое его окру жает, имеет свои корни в земле и от земли получает свое бытие. Видя такую способность земли произво дить и произрастать, примитивный человек считал и себя произшедшим от земли. Такое убеждение у него могло возникнуть еще и потому, что он находил по тлении человеческого организма земляной прах. Дей ствительно, у всех народов мы находим название че ловека земнородным, а земля называется матерью. Так, в санскритских поэмах и именах мы часто встре чаем эпитет человека: «рожденный от Ману», или «рожденный землею». В этих же поэмах и земля на зывается матерью — « matar Prithivi », т. е. творящею производительницей, от корня «та», которая могла рождать людей [11, 127].

У Гомера, в гимне Венеры [118], люди названы « Xa | iayevei (^» — рожденные землею 84 , а в «Илиаде» находим богиню « Ar | ur ) i : r | p », дочь Крона и Реи, сест ру Зевса, которая была матерью-землею, ибо Апц^тлр образовалась изь Гл-цптцр (бг| — земля, цг)тлр — мать). Существовало у древних греков и предание, что пелазги, родоначальники греков, произошли от Пелазга. которого родила земля [11, 128; 50, 114; 52].

'В тексте стоит: «хацатл'еал avGpcoroov ».

У римлян встречаем предание, записанное Овидием о Кадме, который хотел сражаться с людьми, вышед шими из земли.

Territus hoste novo Cadmus capere arma parabat, — пишет Овидий , — Ne cape: de populo, quern terra creaverat, unus Exclamat «nee te civilibus insere bellis. Atque ita terrigenis rigido de fratribus unum Comius ense ferit [257]... 35

Называет землю матерью, матушкой, а человека земнородным и наш русский народ. Интересен в дан ном случае стих, с которым крестьяне Нижегородс кой губ. обращаются к земле перед сбором лекарствен ных зелий и кореньев. Вот этот стих:

Гой, земля ecu сырая, Земля матерая, Матерь нам ecu родная! Всех ecu нас породила, Воспоила, воскормила И угодьем наделила; Ради нас, своих детей, Зелий ecu народила, Польгой беса отгоняти И в болезнях помогати. Повели с себя урвати Разных надобъев, угодьев, Ради полый на живот.

Что наш предок считал себя происшедшим из земли, на это мы находим указание также в стихе «О Голубиной книге», где говорится, что наши

Кости крепкия от камени, Телеса наши от сырой земли [21, № 567, 73, 356].

35 Устрашенный новым врагом, Кадм готовится схватиться за ору жие. «Не бери! — воскликнул один из народа, который создала зем ля. — И не вводи себя в гражданские войны». И, таким образом, в рукопашной схватке одного из братьев земнородных твердым прон зил мечом.

Правда, стих «О Голубиной книге» на Руси появ ляется поздно и притом заключенное в нем сказание о сотворении мира и человека перешло к нам от дру гих народов, но уже одно то, что оно могло срастись с убеждением и кругом воззрений русского народа, указывает нам, что оно не было чуждо духу нашего предка и могло быть заимствовано только из обще индоевропейского источника [332, 144].

Считая себя происшедшим из земли, древний че ловек ставил через это происхождение себя в род ственную связь с окружающим его растительным цар ством, так как он видел, что и растения получают свое бытие из земли. На основании этого, а также вследствие одухотворения природы и перенесения на нее психических процессов, растения и деревья представлялись древнему человеку не мертвыми, а подоб ными ему живыми существами. Они, как и он, полу чили из одной материнской утробы свое бытие, они, как и он, растут, разделяют явления жизни и смер ти, здоровья и болезни, одним словом, они обнару живают все черты, напоминающие человека. Такое представление дало возможность примитивному че ловеку заселять растения и деревья душами умер ших. К этому же побуждало его и то обстоятельство, что на могилах умерших он находил растения, вы росшие как бы из праха погребенного мертвеца. Для него было вполне естественно переселить в это расте ние душу умершего, а что душа действительно могла жить в деревьях, в этом древнего человека убеждало присутствие в них огня, который обнаруживался во время трения древесных кусков 36 ; огонь же предок считал не только живительной силой, но и душой человека.

36 Огонь в древнее время добывался посредством трения двух дре весных кусков [41].

Следы древнего верования нашего предка в пере селение души умершего в разные рстения сохрани лись в существующих на Руси сказках, народных преданиях и стихах. Так, в сказке «О Снежевиноч- ке» говорится, что на могиле убитой Снежевиночки вырастает камыш, из которого бурлаки делают ду дочку. Дудочка досталась в руки родителей Снеже виночки; они разломили ее — и оттуда выскочила их дочка [15, № 137, 137]. Подобное находим в ма лорусской сказке «Маруся». Маруся умерла от злого упыря. На могиле ее вырастает цветок. Боярский сын пересаживает цветок в горшок и привозит домой. Ночью цветок начинает двигаться, падает наземь со своего стебля и превращается в красивую девицу [15, № 137, 206, 123, 323]. В сказке «О злой маче хе» рассказывается об убийстве мачехой падчерицы. Убитая превращается в калину. Прохожие делают из калины дудочку, которая сама играет и рассказыва ет об убийстве. Сюжет этот варьируется весьма раз нообразно: иногда сестра убивает брата, и на могиле вырастает бузина, то брат — сестру, и вырастает тростинка, то две сестры убивают третью, накрывают ее елкой, а на елке вырастает цветок, который поет о совершенном злодеянии [15, N° 137; 32, 21; 95, 20] 37 .

По народному поверью, незамужние дочери по смерти превращаются в тополь [199, 224], а прокля тые матерью — в крапиву 38 . В песне «О Василье и Софьюшке» говорится, что

На Васильевой могиле вырастала золота

верба,

На Софииной могилушке кипарисно деревцо;

Корешок с корешком сорасталися,

Прут с прутом совивается,

Листок с листком сошпается [21, 70].

8 В [160] говорится, что на могш.е убитой растет «дягилек». ¦* 8 Слышано автором в Покровоком уезде Владимирской губ

Если обратимся к родственным нам славянским народам, то и в их песнях так же найдем указания на превращения умерших в различные растения. Так, сербская песня рассказывает о любовниках, которых разлучила злая мать; с горя они умерли, и на их могилах

Више драгог зелен бор израсте,

А више драге румена ружица [231, 239 - 240].

Или в песне «Два брата с сестрою» говорится:

Два су бора напоредо расла,

Медю нима танковерха ела:

То не била два бора зелена,

Ни медь нима танковерха ела,

Веть то била два брата родена

Едно Павле, а друго Радуне,

Медю нима сестрица Елица [21, 711].

В болгарской песне «Стоян болен» герой песни Стоян, каясь матери в содеянных им преступлениях, говорит, что он зарезал «два млада за две младицы». Когда, говорит Стоян, я пошел от места убийства и оглянулся, то

Дето бех невяста-та врязал, Бела си лоза поросла, А дето врязал момяка, Зелена бора поросла [235, 140].

Словенская песня «Два гроба», рассказывая о смерти молодого Иована и его возлюбленной Анны, говорит:

Иована схоронили, Когда солнце восходило; Милу Анну схоронили, Когда солнце заходило. И из гроба Иована Вырастала ала роза, И из гроба милой Анны Бела лилия всходила» [79, 78].

Одна литовская песня рассказывает о розовом де ревце, в которое превратилась душа молодца, что скончался от любовной тоски [85, 118], а в их «рауду» (плач) жена выражает соболезнование, что у нее «нет мужа — зеленаго деревца, молодого дубка» [155, 102] zg .

Кроме приятия форм растительного царства, душа умершего, по представлению предка, могла также про должать свое существование на земле под видами раз личных насекомых, птиц и животных. В Малороссии, напр., до сих пор народ говорит, что человек по смерти непосредственно может быть: муравьем, птицей, зве рем [134, 63]. В Херсонской губ. утверждают, что если не будет роздана заупокойная милостыня, то душа умер шего явится к родным в виде ночной бабочки и будет виться вокруг зажженной свечки. Увидав таковую, род ственники умершего на другой же день собирают и кормят нищих [13, 216]. На юге же России старухи, возвращаясь с кладбища после похорон, садятся на це лую ночь караулить душу усопшего и ставят на стол сыту: они убеждены, что душа умершего прилетит под видом мухи и станет пить для нее приготовленный на питок [13, 218; 71, 371]. На Волыни о душах умерших детей рассказывают, что они, принимая вид ласточки, конопляночки и других певчих птиц, садясь по деревь ям возле отцовских изб, поют сладкозвучные песни [13, 223]. В одной же сказке рассказывается, что душа неповинно убитой девицы летает к любимому ею чело веку под видом соловья и поет ему про свое несчастье [15, 196]. В одной же из малорусских песен говорится,

39 Характерна чувашская песня, приведенная в [16]. Рекрут-чу ваш тяготится солдатским именем. Ему тяжело его носить, и он думает, что над его горем поплачут умершие родители. Он идет к ним и видит:

Среди поля стоит старый дуб, —

Подумал я, — говорит чуваш, — что батюшка, и подо

шел, —

Не сказал он мне: пойди ко мне, сынок, — То не был мой отец».

что душа убитого мужа прилетала к плачущей вдове в образе павлина [13, 223]. В средней России по сие вре мя говорят, когда влетит зимой в дом птица, «упокой- ничек озяб: пичужкой погреться прилетел» 40 . Верят на Руси и в то, что душа часто летает голубем и пребы вает на месте своего погребения, и у нас от древнего времени сохранился обычай строить на могилах осо бые постройки, для отдохновения души и для защиты ее от ненастья, носящие названия голубцов [227, 7]. Особенное же представление о том, что умерший (ина че: его душа) живет на земле, в природе, принимая на себя различные виды пернатого царства, мы встреча ем в похоронных причитаниях. Так, плачущая по усоп шему просит его обернуться «перелетным да ясным соколом» [18, 174], вскинуться «белым голубочком» [205, 106 - 107], явиться «на свое широкое подворьи- це» в виде «пташечки» [219, 24]. Убитая горем дочь спрашивает свою мать-покойницу: «Да коли ты до меня в гости прибудешь, да чи ты иттимешь, чи летиты- мешь, чи плеститимешь? Утонькою плестимешь, буду ряску розгоняти, зозулею будешь летиты, сады буду росхиляти, дорогою итимешь, буду дориженьку поми- таты, буду и воритички одчиняты» [28, 79].

В причитаниях мы находим указание и на то, что мертвые могут, живя на земле, принимать виды раз личных животных. Так, жена просит умершего обер нуться заюшком и прийти навестить ее [219, XII , 10, 24]. В русских сказках мать превращается по смерти в коровушку-буренушку и приходит к своей доче ри прясть лен [14, 76 - 80].

Родственные нам славянские народы также име ют представления о жизни души на земле под различными видами пернатого и животного царств, что еще более может подтвердить нашу мысль, что у нашего

"Слышано автором в Покровском уелде Владимирской губ.

предка было верование в земную жизнь души умер шего. Так, польские предания утверждают, что каж дый член рода Гербурт обращался по смерти в орла, а первородная дочь Пилецких превращалась в голубку, если умирала до брака, и в сову, если умирала в заму жестве. Литовцы уверяют, что душа по смерти пре вращается в соловья или жаворонка [19, 13]. По мне нию чехов, в сову превращается жена, неверная свое му мужу [13, 222] 41 . Те же чехи убеждены, что души умерших летают в виде голубей [91, 194], бегают по земле в виде кошек, зайцев, безголовых овец, белых коней, а по одному их преданию, душа самоубийцы превращается в черную собаку и во все то время, ко торое человек должен был бы прожить, если бы не наложил на себя рук, скитается по земле [88, 715].

Приводимые представления, как доказательства в пользу существования у предка представления земной жизни души умершего под видами различных стихий, растений, насекомых, птиц и животных, могут пока заться малоубедительными, так как заимствованы из христианского периода как русского, так и других славянских народов, но если мы обратим внимание, что в христианстве душа признается нематериальной духов ной сущностью, то увидим, что указанные представления не могли быть продуктом христианства, а пришли и живут в славянских землях как остаток далеких язы ческих времен нашего предка-язычника, — именно, они пришли от того времени, когда наш предок одухотво рял природу, жил с нею тесною связью и представлял ее таким же живым организмом, как и он сам.

Веруя в земное существование души умершего под вышеупомянутыми видами, наш древний предок- язычник был также убежден, что душа умершего

41 Племена Бразилии веруют, что души умерших превращаются в прекрасных птиц и порхают по деревьям [224, 472].

может жить на земле и под видом человека или его тени. Она, по его воззрению, даже может жить в тех владениях, которыми умерший обладал при жизни, и даже в самом его жилище. На существование такого представления у древнего предка указывает вера в «Рода» или «Чура», которого заменил наш «домовой» [43, 42], и вера в русалок, в которых предок видел души умерших.

Свидетельствуя о древнейшем быте наших предков, летописец говорит, что они «живяху кождо с своим родом и на своих местах» [143, 4] и притом «особе» [143, 5], т. е. разъединенно род от рода. Отдельный род в то время представлял из себя несколько семей, свя занных узами кровного родства и властью одного ро доначальника. Родоначальники носили названия: ста рец, жупан, владыка, князь и пр. [175, 56] 42 и в своем лице соединяли не только власть и управление родом, но и обязанности жреца [51, 846]. Доселе уцелевшие народные обычаи живо свидетельствуют нам о том бо гослужебном значение старшего или родоначальника, которое принадлежало ему некогда в среде рода как жрецу. В Малороссии до сих пор накануне Нового года хозяин исполняет тот же «законный» обряд, какой, по свидетельству Саксона-Грамматика, совершал в ста рину жрец во время Святовитова праздника: он садит ся за стол, уставленный всякого рода печеньями, и после обычного замечания домочадцев, что его не вид но из-за приготовленных яств, молит об урожае буду щего года, говоря: «Дай же, Боже, щоб и на той рок не бачили!» [12, 52].

42 Последнее название особенно было употребительно у русских славян. Слово «князь», или «конязь», происходит от корня «кон» — предел, граница, вершина, начало; корень же «кон» происходит от санскритск. «джан» — рождать, и князь в санскрите имеет себе со ответственные: «джанка», «джанутри», откуда латинское « genitor » [29, 164; 30].

По указанию колядской песни, заклание в жерт ву козла совершалось стариком.

За рекою за быстрою

Леса стоят дремучие,

Во тех лесах огни горят.

Огни горят великие,

Вокруг огней скамьи стоят,

Скамьи стоят дубовые,

На тех скамьях добры молодцы.

Добры молодцы, красны девицы, —

Поют песни колядушки.

В середине их старик сидит,

Он точит свой булатный нож.

Котел кипит горючий.

Возле котла козел стоит;

Хотят козла зарезати [172, 68 - 69].

До сих пор набольший в семье накануне Рождества и под Великий день приносит жертву морозу, которая состоит в угощении мороза киселем 43 . Нужно отметить, что и вообще все уцелевшие от старины обломки жерт венных и богослужебных обрядов совершаются у нас на Руси главным образом старшими в семье — стари ками и старухами. Все это может подтвердить мысль, что в древнее время жреческую обязанность нес тот же родоначальник, который и управлял родом. Предок при вык благоговеть перед своим старшим, ибо он видел в нем не только начальника, жреца и управителя, но и надежного хранителя рода и его интересов. Когда уми рало такое лицо, предок не мог примириться с мыс лью, что умерший навсегда прекратил свою земную

43 Обряд угощения мороза происходит так: старик семейства бе рет ложку овсяного киселя, влезает с ним на печь; просовывает го лову в волковое окно и говорит там:

Мороз, мороз! Приходи кисель есть, Мороз, мороз! Не бей наш овес, — Лен да канапи, в землю вколоти.

Народ верит, что мороз, удовольствованный киселем, не убьет ни льна, ни конопли, ни овса [11, 319; 12, 52; 163, 54].

деятельность, и у него является вера в «Рода» или «Чура» 44 , под которым он разумел своего умершего родоначальника, заботящегося о его благосостоянии и охраняющего его от действия различных враждебных сил. Что у предка действительно было представление о Роде или Чуре как о душе покровителя-родоначальни ка, на это мы находим указание в современном закли нании. Так, предограждая себя от нечаянной опаснос ти, простолюдин произносит заклинание: «Чур меня!», т. е. «Храни меня дед», «Чур наше место свято!» Здесь мы видим Чура в роли охранителя человека. Но мы знаем, что родоначальник заботился не только об охра-

44 «Чур», славянская форма «щур», сохранившаяся в названии «пращур», указывает нам на предка основателя рода. Наши ученые историки Соловьев и Ключевский считают «Чура» за одно лицо с «Родом» и видят в слове «Чур» только другое имя «Рода», а потому эти наименования и я смешиваю.

Что под «Родом» нужно разуметь умершего родоначальника, это можно вывести из помещенного в Пансиевском сборнике «Слова св. Григория, изобретенного в тольцех о том, како первое погани, суще языцы, кланялися идолом и требы им клали: то и ныне творят». В этом слове проповедник, имея в виду указать языческое происхож дение веры в «Рода», сближает его с подобным, с его точки зрения, мифическим представлением других народов. Он говорит: что «Род» означал у славян то же, что у греков Артемида; противополагая Артемиду «Роду», проповедник придает даже ее имени мужское оконча ние: «Начата Еллини ставити трапезу Роду и Рожаницам (так пере ведено «Артемиду и Артемиде»), таже Египтяне, таже Римляне, даже и до Славен доиде. Се же словени начали трапезу ставити Роду и Рожаницам прежде Перуна Бога их» [136, 245]. Это место в сборнике Кириллова монастыря читается так: «Оттуда же извыкоша елени класти требы, артемиду i артемиде. Рекше роду i рожанице, тации же египтяне. Тако i до Словен доиде се слово i ти начаша требы кла сти роду и роженицам прежде Перуна Бога их» [175, 90, 304; 215, 33]. Известно, что у греков Артемида считалась покровительницею плодо витости: она давала людям плодовитость и благополучные роды, отсюда (из объяснений проповедника) можно уловить намек на то, что Роду приписывалась славянами и древнерусскими людьми плодотво- рящая, возрождающая к жизни сила. На такое свойство Рода указы вает, по нашему мнению, само название его, имеющее один корень со словами: «фождать» или «рожать», «родитель», «родственник» и т. п. Представителем же и носителем плодотворящей жизненной силы, кроме богов: Перуна, Даж-бога и Лады, мог быть и родоначальник, праотец, дающий жизнь целому роду. Таким образом, сближение в «Слове св. Григория» Рода с Артемидою является для нас основанием видеть в Роде обоготворенного умершего предка-родоначальника.

не своих сородичей, а он заботился и о родовом достоя нии; таковым для нас является и Чур. Так, в Белорус сии до сего времени Чур или Род почитается храните лем полей и пашен, состоящих в определенной меже [12, 90, 92\. Чур также оберегает и дом. Его присут ствие заставляет удаляться всех злых человеку духов, и ни один из них в его присутствии не может причи нить человеку вреда [223, 77].

Таким образом, «Чур», или «Род», является тем же охранителем родичей, каким был для них живой родоначальник, т. е. прерогативы, которые усваива лись живому родоначальнику, переносятся с ним и в загробный мир.

Роль благодетельного предка для жизни древнерус ского человека предполагает и место его пребывания. Оно обязательно должно быть там, где место арены его деятельности, т. е. на земле, что особенно ярко выразилось в веровании в домового.

Домовой — это теперь своенравный дедушка. Он представляется в образе старика волосатого, седого и имеющего низкий рост. Так, малорусы представляют себе домового маленьким карликом с длинной седой бородой [148, 171]. В Вятской губ. рассказывают, что домовой показывается людям стариком ростом с пяти летнего ребенка, всегда в красной рубашке, опоясан ной синим кушаком, лицо у него сморщенное, борода белая, волосы на голове желтовато-серые, а глаза слов но огонь [207, 135]. В других губерниях домового знают как маленького старикашку, одетого в красную рубашку; у него седая длинная борода, волосы на голове склочены и застилают лицо, голос глухой и суровый; он любит браниться, употребляя в брани крепкие рус ские слова [1, 145; 26, 117]; тело домового все покрыто густой шерстью и мягким пушком; даже ладони и подошвы у него в волосах, только лицо около глаз и носа голое [12, 74].

Древность домового по письменным памятникам засвидетельствована только в XIV в., где он назван «проклятым бесом храможителем» [32, 560], но даже в современных чертах домового указывается, что его прошлое лежит в далекой языческой старине, когда у нашего предка существовал культ усопших. Уже само название домового: «дед», «дедушка», «дидь- ка», «дзед» наводит на мысль, что под ним разуме ется душа усопшего, ибо в некоторых местах России названия: «дед», «дзеды», «деды» усвояются умер шим [92, 122; 219, 374 - 376]. Связь домового с умершими открывается и из следующего факта: в не которых местах России до сего времени сохранился знаменательный обряд, по которому родственники умершего, принося ему яйца, масло, деньги, просят его хранить и оберегать их имущество. «Вот тебе, Семен (имя покойника), — говорят они, — на! Это принесла тебе Марфа (хозяйка), береги у нее скоти ну и хлеб, когда я буду жать, корми цыплят и гля ди за домом [12, 76; 189, 84]. Здесь, как мы видим, на умершего возлагаются различные заботы о живых, заботы, относящиеся к благополучию семьи, а эти за боты обыкновенно у нас на Руси приписываются деду-домовому. Домовой у нас является охранителем и устроителем семейного очага. Он охраняет дом, не давая в нем являться злому существу, оберегает ско тину, чистит ее по ночам, поит ее водой, дает корм, заплетает лошадям гривы, надзирает за птицею (осо бенно курами), огородами, амбарами, овинами, но сит хозяину дома деньги, делает его нивы плодотвор ными [12, 67 - 119; 59, 574], вообще несет те забо ты, которые, как мы видели, возлагаются на души умерших.

Однако в домовом чувствуется не просто дух вся кого умершего, а дух умершего родоначальника. На прямое отношение домового к духу умершего родона чальника указывают те черты, которые рисуют домо- врго как домовитого хозяина-патриарха.

Домовой — идеал хозяина. Никто лучше его не радеет о хозяйстве дома или двора, никто так не бере жет хозяйское добро, как он: здесь он приберет к месту какую-либо вещь, там поправит что-нибудь или подметет двор. Собственно, настоящим обладателем дома, хозяином в нем является не живой владелец его, а дед-домовой, отчего домового называют хозяином, хозяюшком 45 . Хозяин дома не более как пред ставитель домового. Существует убеждение, что до мовой «словно вылит в хозяина дома». Он часто при нимает вид умершего домохозяина [12, S3]. Эти-то характерные черты, приписываемые домовому, — чер ты праотца, положившего начало семейному очагу.

По народному представлению, в каждом доме — свой домовой. Только свой домовой бывает добр, только он заботится о благосостоянии дома, который принадлежит ему. Чужой же домовой всегда зол, он постоянно старается вредить человеку во всем, по этому его боятся и произносят против него заклина ния. Так, в одном заговоре испрашивается защита светлых духов «от черта страшнаго, от чужого домового» [163, 19]. Если мы припомним, что у пред ка господствовал родовой быт, когда каждый род жил обособленно от других, когда родоначальник одного рода не имел никакого отношения к поколению другого родоначальника и нередко был врагом его, — резкое различие между своим домовым и чу жим станет для нас понятно. Зачем домовой-прао тец известного рода будет заботиться о другом доме или семействе?! У того — свой родоначальник. Зна чит, и отношение домового, как пената известной

45 Лопари домового наз. «перт», т. е. хозяин, и он у них — упра витель дома и лицо, заменяющее живого хозяина [208, 34].

семьи, к чужому дому побуждает признать в нем духа умершего родоначальника 48 .

Наконец, на отношение домового к духу умершего родоначальника указывают поверья относительно ново-построенного жилья и религиозные обряды перед пост ройкой дома. И сейчас в простом, темном народе жива вбра в то, что новопостроенное жилье только тогда будет прочно, когда умрет глава поселившейся в нем семьи, и что тот из родичей умрет ранее, кто прежде всех войдет в новый дом [1, 115; 217, 51]. Новое жилье должно по лучить домового гения-хранителя, а таковым может быть душа усопшего хозяина дома. Отсюда и поверье, что постройка нового дома влечет за собой смерть его хозяина. Желая, чтобы смерть не коснулась строителя дома, кре стьяне перед постройкой дома приходят на место заклад ки, отрубают у петуха голову и зарывают ее на том мес те, где следует быть переднему углу [12, 63 - 89]. В не которых местах, прежде чем начнут класть основные звенья сруба, закапывают в землю у переднего угла не сколько мелких монет и ячменных зерен, иногда кусок хлеба, щепоть соли и частицу меда [12, 63 - 89]. В одном сборнике Румянцевского музея встречается указание на имевший место в Древней Руси обряд в честь домового: «В новоселий идет с кошкою черною и с курою черною» [136, 248]. И теперь иногда крестьяне при закладке дома или новосельи убивают петуха, курицу, ягненка или ка кое-нибудь другое животное. Все это жертвы домовому — духу умершего родоначальника [12, 67 - 119] и остаток от прежних языческих времен, когда основание дома, двора и вообще поселка соединялось с жертвами, закапывавшимися в землю на месте основания. Есть преда-

""Характерно в данном случае верование чернокожих. Они среди своих «аматанго» (умершие души своего племени) особенно почитают умершего родоначальника, ибо помнят его любовь и заботы при жизни, и они говорят: «Он останется таким же для нас и после смерти. Мы не знаем, за что бы он стал заботиться о других; он будет заботиться только о нас» [186, 17].

ние, что в основание городов закладывались люди. Таково предание о Новгороде. Когда Смоленск запустел и пона добилось срубить новый город, тогда старшины народные, следуя древнему обычаю, послали пред солнечным вос ходом гонцов во все стороны с наказом захватить первое живое существо, которое им встретится; навстречу попа лось дитя; его взяли и положили в основание крепости, которая и названа поэтому Детинцем [12, 67-119].

Итак, все черты, приписываемые народными поверь ями домовому, все поверья о нем подтверждают, что это дух умершего предка родоначальника. Из сказанного для нас открывается тесная связь домового с Родом. Домо вой — это тоже Род, но только (принимая во внимание, что сейчас домовой есть в каждом дому) «род» — храни тель отдельной семьи, отдельного двора, а не целого рода, каковым был первый. С упадком родового быта домовой заменил собою «Рода». Он встал в семье на место прежне го общего родоначальника, или Рода, или занял здесь его место и его роль охранителя [87, 140\, а как таковой он, как и Род, должен был жить там, где место арены его деятельности, т. е. на земле. У нас и по сие время гово рят, что домовой обыкновенно живет в банях, овинах, винокурнях и от этих своих мест он носит различные названия: банного, подовинника, гуменника [12, 69]. Помещается он и в хлевах. По народному поверью, его мож но видеть в Чистый Четверг и на Светлое Воскресенье в коровнике или хлеве, где он сидит, притаившись в зад нем углу [26, 117; 42, 7; 59, 575; 192, 128]. По поверью, домовой часто расхаживает и по двору, где на снегу даже оставляет следы своих мохнатых лап [12, 74].

Впоследствии предок свой взгляд на умершего ро доначальника, или Рода, Чура, Домового, перенес на все души умерших семьи или рода 47 . Он их также стал

4Т Характерным является здесь для нас название умерших просто людинами — «родители».

считать своими покровительницами, на что может ука зывать существовавший в древней Руси обычай хоро нить умерших «при путех», т. е. на распутиях, где сходятся межи различных владений [87, 140]. Вот как этот обычай описывается летописцем: «Аще кто ум- ряше, — пишет он, — творяху тризну над ним, и по- сем творяху кладу велику, и возложахут и на кладу мертвеца, сожьжаху, а посем собравше кости, возло-жаху в судину (в ссуд, в сосуд) малу и поставляху на столпе на путех» [143, в]. В этом обряде проглядывает вера предка в защиту умершими владений рода. Умершие как бы являлись сторожами родного селе ния. Столпы, на которых стояли «сосудины малы» с прахом умерших, отмечали границы поля или усадьбы, принадлежащих известному роду, и напоминали этому роду, что он стоит под охраной своих умерших. Переход же этой границы лишал человека покрови тельства своих умерших родичей. Отсюда в нашем сло ве «чересчур», как обозначающем нарушение извест ной границы или меры, слышится предостережение [87, 140] 4а .

Являясь сторожами владений родичей, души умер ших, по представлению русского славянина, естествен но должны были жить на земле, они даже, как домовой, являлись в дом и здесь поселялись. На такое об щее представление жизни души умершего на земле

48 На Руси по сие время около перекрестков бросают солому, про стыню или иную какую постилку, которая лежала в доме под умер шим; бросают также горшок, который был в употреблении при об мывании покойника. Этот факт указывает на древний обычай хоро нить умерших на распутьях. Кроме этого, на Руси еще существует обычай, который замечается и у болгар, это обычай хоронить умер ших некрещеных младенцев у порога [36, 319; 237, 392], что также может указывать на древнее погребение на границе владений, ибо порог есть граница избы или дома. Но из этого обычая можно вывести и другое предположение — именно, что у предка было когда-то в обычае хоронить умерших в домах, а это, в свою очередь, указыва ет на то, что предок считал умерших своими защитниками и покро вителями.

может указывать нам существующее на Руси представ ление о марах или кикиморах.

Народ до сего времени верит, что мары и кикиморы — младенцы, умершие некрещеными или прокля тые родителями [12, 101]. Их обыкновенно представля ют невидимками-карликами, которые живут в домах за печкой. По ночам мары и кикиморы выходят из сво их убежищ, садятся на печке и прядут пряжу [13, 136]. «Спи девушка, — говорят простолюдины, — кикимора за тебя спрядет, а мать вытчет [61, 722]. «Чу! кикимора пряжу прядет», — говорит народная поговорка, или: «От кикиморы рубашки не дождешься» [59, 722]. Мары появляются и в хлеве, где они косматят лошадям гри вы [148, 171] ю . Такое представление о марах и кикимо рах ставит их в связь с домовым, который, как мы видели, также живет в доме и помогает живым.

Кроме сказанного, на существование у предка пред ставления о земной жизни души умершего указывает и вера в русалок. Русалки не речные или какие бы то нимфы, как говорят некоторые исследователи (напр. Троицкий), ссылаясь в этом случае на свидетельство греческого писателя Прокопия, сказавшего, что все во обще славянские народы боготворят речных или водя ных нимф (т. е. русалок) [78]; их имя происходит и не от «русла», а от «русый» (светлый, ясный) [29, 15, 20], и они были не что иное, как души умерших предков. На это может служить указанием то, что доныне, по народному представлению, русалки являются душами

48 "Мары называются еще «марухами», а кикиморы — «шишимора- ми». Слово «кикимора» или «шишимора» сложное и первая половина его доселе употребляется в самостоятельной форме: «шиш» — домовой, бес, «шишко» — нечистый дух. «Что касается, — говорит Афана сьев, — второй половины слова, то она равносильна немецк. « der Mar ». Слово «мара» и 2-я половина слова «кикимора» (мора) имеют корень «мор» (санскритское mri , mar ), указывающий на смерть.

49 Можно думать, что мары заменили древнюю «рожаницу» или родоначальницу (о них ниже), точно так же, как домовой заменил Рода.

льницами, на что может ука зывать существовавший в древней Руси обычай хоро нить умерших «при путех», т. е. на распутиях, где сходятся межи различных владений [87, 140]. Вот как этот обычай описывается летописцем: «Аще кто ум- ряше, — пишет он, — творяху тризну над ним, и по- сем творяху кладу велику, и возложахут и на кладу мертвеца, сожьжаху, а посем собравше кости, возло- жаху в судину (в ссуд, в сосуд) малу и поставляху на столпе на путех» [143, 6]. В этом обряде проглядывает вера предка в защиту умершими владений рода. Умершие как бы являлись сторожами родного селе ния. Столпы, на которых стояли «сосудины малы» с прахом умерших, отмечали границы поля или усадь бы, принадлежащих известному роду, и напоминали этому роду, что он стоит под охраной своих умерших. Переход же этой границы лишал человека покрови тельства своих умерших родичей. Отсюда в нашем сло ве «чересчур», как обозначающем нарушение известной границы или меры, слышится предостережение [87, 140 f B .

Являясь сторожами владений родичей, души умер ших, по представлению русского славянина, естествен но должны были жить на земле, они даже, как домо вой, являлись в дом и здесь поселялись. На такое об щее представление жизни души умершего на земле

48 На Руси по сие время около перекрестков бросают солому, про стыню или иную какую постилку, которая лежала в доме под умершим; бросают также горшок, который был в употреблении при обмывании покойника. Этот факт указывает на древний обычай хоро нить умерших на распутьях. Кроме этого, на Руси еще существует обычай, который замечается и у болгар, это обычай хоронить умер ших некрещеных младенцев у порога [36, 319; 237, 392], что также может указывать на древнее погребение на границе владений, ибо порог есть граница избы или дома. Но из этого обычая можно вывести и другое предположение — именно, что у предка было когда-то в обычае хоронить умерших в домах, а это, в свою очередь, указывает на то, что предок считал умерших своими защитниками и покро вителями.

может указывать нам существующее на Руси представ ление о марах или кикиморах 48 ".

Народ до сего времени верит, что мары и кикимо ры — младенцы, умершие некрещеными или проклятые родителями [12, 101]. Их обыкновенно представля ют невидимками-карликами, которые живут в домах за печкой. По ночам мары и кикиморы выходят из своих убежищ, садятся на печке и прядут пряжу [13, 136]. «Спи девушка, — говорят простолюдины, — кикимора за тебя спрядет, а мать вытчет [61, 722]. «Чу! кикимора пряжу прядет», — говорит народная поговорка, или: «От кикиморы рубашки не дождешься» [59, 722]. Мары появляются и в хлеве, где они косматят лошадям гри вы [148, 1 71] 49 . Такое представление о марах и кикимо рах ставит их в связь с домовым, который, как мы видели, также живет в доме и помогает живым.

Кроме сказанного, на существование у предка пред ставления о земной жизни души умершего указывает и вера в русалок. Русалки не речные или какие бы то нимфы, как говорят некоторые исследователи (напр. Троицкий), ссылаясь в этом случае на свидетельство греческого писателя Прокопия, сказавшего, что все во обще славянские народы боготворят речных или водя ных нимф (т. е. русалок) [78]; их имя происходит и не от «русла», а от «русый» (светлый, ясный) [29, 15, 20], и они были не что иное, как души умерших предков. На это может служить указанием то, что доныне, по народному представлению, русалки являются душами

48а Мары называются еще «марухами», а кикиморы — «шишимора- ми». Слово «кикимора» или «шишимора» сложное и первая половина его доселе употребляется в самостоятельной форме: «шиш» — домовой, бес, «шишко» — нечистый дух. «Что касается, — говорит Афана сьев, — второй половины слова, то она равносильна немецк. « der Mar ». Слово «мара» и 2-я половина слова «кикимора» (мора) имеют корень «мор» (санскритское mri , mar ), указывающий на смерть.

"Можно думать, что мары заменили древнюю «рожаницу» или родоначальницу (о них ниже), точно так же, как домовой заменил Рода.

умерших. Они ныне представляются душами младенцев, умерших некрещеными, а также душами утоплен ниц и удавленниц и вообще женщин и девиц, самопро извольно лишивших себя жизни и неудостоенных хри стианского погребения.

На связь русалок с душами умерших людей указывает и народное поверье, по которому огни, светящие ся на могилах вследствие фосфорических испарений, разводятся русалками или же суть одноглазые русал ки [13, 197, 237; 56, 71 - 72; 132, 28; 192, 11, 129]. Связь русалок с умершими видна также из существую щих игр. Так, в некоторых местах России существует обычай на родительской неделе (неделя, в которую при ходится Дмитриевская суббота) переряживания; а пе- реряживание не у одних только русских и даже не у одних славян, а и у многих других народов было необ ходимой принадлежностью праздника в честь мертвых [13, 142; 115, 31; 141, 253; 189, 79].

По свидетельству летописца Нестора, славяне в древ ности совершали игрища на перекрестках в честь мер твых с переряживанием и ставили на таких местах со суды с прахом мертвецов. Отсюда, конечно, ведет свое начало до сих пор существующий суеверный страх в народе перед перекрестками как местом, где собирает ся нечистая сила [2, 60; 11, 37; 12, 94; 13, 799; 30, 41]. В несомненной связи с рассматриваемым обычаем находится народная вера в оборотней и в появление умерших после смерти под различными образами.

Думая, что русалки — души всех утопленниц и удав ленниц, простолюдины на их могилах совершают поминовение: кладут блины, бьют яйца и призывают русалку:

Русалка-царица,

Красная девица!

Не загуби душки,

Не дай удавитца;

А мы тебе кланяемся

[13, 243; 137, 358; 192, 134].

Русалки обыкновенно представляются девицами с длинными русыми волосами или девочками-семилет ками с русыми кудрявыми волосами, в белых сороч ках, без пояса; в Малороссии они носят название «мав- ки», т. е. малютки [13, 237, 812; 91, 190]. Летом 50 ру салки, но представлению народа, живут на земле в полях, рощах, лесах, избирая местом обитания преимущественно старые деревья или растущие над во дой: иву, вербу, плакучую березу. Время они проводят в постоянном веселье: празднуют, как говорят кресть яне, свои свадьбы, аукаются, бегают, пляшут, водят хороводы и поют песни или же, свернувшись клубком, с хохотом и визгом катаются по траве и дорогам, по вечерам любят качаться на низких ветвях [12, 339; 13, 125; 109, 115 - 116; 137, 358; 192, 124]. Иногда они, сидя на древесных ветвях, будто бы просят у проходя щих дать им сорочку.

На гнилой колоде,
На белой березе
Русалки сидели,
Суки вязали,
Да на тых суках
Русалки гутали.
Красныя девочки
Шли веночков вить;
Просили русалочки
У девок сорочки:
«Девочки-подружки!
' Дайте мне сорочку!» [13, 140]"

50 С Троицына дня.

51 Сидела русалка
На кривий берези,
Просыла русалка

У жиночок намиток, У дивочок сорочок: «Жиночки подружки! Дайте мини намитку; Хоть вона худенъка. Да абы б биленька!»

Таковы верования народа о русалках. Очевидно, что эти верования не могли быть принесены на Русь христи анством, где душа, как уже я говорил, является нематериальной сущностью, а пришли и живут в народе от языческих времен нашего далекого язычника-предка.

Мы сказали, что душа живет на земле под различ ными видами, и указали сами виды, но этим вопрос о месте жительства души умерших не исчерпывается. В то же время, кроме изложенного представления, мы встре чаем у нашего древнерусского человека еще и другие, отводящие для загробной жизни души, новые обитали ща. По одному из этих представлений, душа живет в неведомом, далеком мире, живет там, куда, по одному причитанию над умершим,

Ветры не провевывают,

Лютое зверье не прорыскивае,

Малая птичка не пролетывае [18, 191].

По другому же представлению, она живет в земле: Укатается,

— говорит причитание, —

Скаченная жемчужинка, На иное безызвестное живленъице, Во матушку мой свет во сыру землю [18, 93, 94].

И здесь живет около своего тела.

Постараемся, насколько возможно, разобраться в этом двойном представлении предков-язычников о заг робном месте жительства души умершего.