Гностики или о "лжеименном знании". Сборник

ОГЛАВЛЕНИЕ

О БАШНЕ ВАВИЛОНСКОЙ ( ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ )

Этой книгой мы намереваемся открыть серию "Антология мировых проблем". Почему именно гностики? Ведь, если говорить о действительно мировых проблемах (т. е. о тех вопросах, которые волновали и мучили человека на протяжении всей его истории, а не тех, о которых вещают политики и пресса), то, безусловно, центральной будет проблема зла. Именно этому вопросу мы и хотели посвятить первую книгу, но... Но "в наши дни, после векового развития критической философии и величайших успехов естествознания, нередко наблюдается возвращение к мистицизму, и притом в наиболее грубых его формах"*. В самом деле, обилие пост-, или, если угодно, неогностической литературы (прежде всего, т. н. "теософской") и повышенный к ней интерес — явный симптом чего-то нездорового в "датском королевстве". Эта книга — просто реакция, пусть даже и "тропизм", лечение гангрены аспирином, — но все же — это попытка понять, откуда сия напасть, где ее истоки и что представляет собою сток. Те, кто под гностицизмом понимают только раннехристианский гнозис, скажут, что мы трактуем гностицизм излишне широко и, потому, неопределенно, но для нас — это прежде всего способ мироощущения. Что же до псевдорелигиозных или псевдо-философских концепций гностиков — то они не более, чем попытки это мироощущение как-то оформить.
Гностицизм, как таковой, родился, собственно, тоже из проблемы мирового зла. Гностики для себя эту проблему решили, причем решили очень оригинально. Если Эмпедокл, рассуждая о причинах падения собственной души в собственное же тело, называл себя "дезертиром, бежавшим от Бога", то гностики предпочли дезертировать из мира.
Э. Берн, комбинируя попарно две позитивные и две негативные психологические установки по отношению к окружающему миру и самому себе, получил четыре типа
С.Н. Трубецкой. "Основания идеализма".

3

мировосприятия, исчерпывающие все возможные варианты, а именно: 1) "я хороший и мир хороший" (в умеренной форме это, в частности, позиция христианства, для которого человек — образ и подобие Бога, а мир — Божие творение. При этом, однако, не забывается, что человек греховен, а мир — пал. В своих же крайних выражениях — это сытое самодовольство преуспевающего буржуа, отчего иные философы сделали несколько поспешный вывод о "благородстве пессимизма"); 2) "я плохой и мир плохой" (в умеренной форме такая позиция находит выражение в учениях типа буддизма. Умеренность проявляется в том, что плохими или, попросту, иллюзорными полагаются чувственные "я" и "мир", все же умопостигаемое остается благим. В крайних формах — это либо самоуничтожение, либо вандализм); 3) "я плохой, но мир хороший" (умеренное выражение мы можем найти в некоторых формах христианской аскезы, неумеренное — похоже на то, что и в п.2, только здесь самоубийца будет долго стенать, а вандал. — терзаться задним числом); 4) "я хороший, а мир — плохой" (весь диапазон, от умеренной формы до самой крайней, заполняют, по нашему мнению, представители гностицизма).
Таким образом, гностицизм — это проявление вполне конкретного мироощущения, а именно: "я хорош, но мир — сплошная дрянь". Отсюда необходимость бегства от мира. Но как и куда? Монах и отшельник тоже бежит мира, но при этом он молится о мире. Позиция гностиков совсем иная: раз мир плох, то он заслуживает гибели'(даже если он и не совсем плох, то все же хорошего в нем слишком мало, чтобы с этим считаться). Ни мир, ни люди (за исключением, разумеется, гностиков) не заслуживают доброго слова даже у Спасителя апокрифических евангелий: "Тот, кто познал мир, нашел труп, и тот, кто нашел труп — мир недостоин его" (Евангелие от Фомы), "Адам съел от дерева, которое породило животных. Он стал животным. Он породил животных", "Этот мир — пожиратель трупов. Все, что в нем поедается, также ненавистно" (Евангелие от Филиппа), "Что должны сказать мы людям, которые слепы, какое знание

4

должны мы высказать несчастным смертным, которые говорят: "Мы пришли ради добра, а не для проклятья"? Спаситель сказал; "Поистине не признавайте сих за людей, но считайте их скотами... они изъяты из истины" (Книга Фомы Атлета).
Но, если мир столь плох, каков же его Создатель? "Мир произошел из-за ошибки" (Евангелие от Филиппа). Весьма сдержанная позиция, выгодно отличающая Филиппа от большинства других. Большинство же это решило однозначно; Создатель (Демиург), виновник творящегося безобразия, безусловно плох. "Он был благ, — пишет о Демиурге Платон в своем "Тимее", том самом диалоге, на который так часто и так незаслуженно ссылались многие раннехристианские гностики, — а тот, кто благ, никогда, и ни в каком деле не испытывает зависти". Демиург же (или Первый Архонт, иногда — Ягве) гностиков — напротив, крайне завистлив и высокомерен, и именно эти качества подвигли его на творчество. Но кто является воплощением завистливости и гордыни? Разумеется, Сатана. Итак, гностики ставят Сатану на место Творца. Господь же, по крайней мере в одном из своих проявлений, неизбежно должен занять место Сатаны. Так, собственно, и происходит. Некоторые, наиболее радикальные гностические секты, поклоняясь змею, полагали (и вполне справедливо), что первым гностиком был именно Сатана. В "Свидетельстве истины", одном и апокрифов, найденном в НагХаммади, приводится библейское сказание о грехопадении Адама, за которым следует анализ текста: "Какой же он, этот Бог? Во-первых, он позавидовал Адаму и не захотел, чтобы тот съел с древа познания, и, во-вторых, он сказал: "Адам, где ты", т. е. Бог не имел предвиденья. И после этого он сказал: "Давайте прогоним его из этого места, чтобы не съел он с древа жизни и не стал жить вечно". Если же он показал себя злым завистником, то что же это за Бог? Ибо велика слепота тех, которые взывают к нему и не познали его". Продолжение текста испорчено, но, зная общее направление гностической мысли, вывод сделать нетрудно: Творец Адама, да и всего нашего мира, — злое и завистливое существо, создавшее все из праха и для праха. Мудрый Сатана, сжалившись над людьми, открыл им истинное знание (или

5

направил их на этот путь). Испуганный и озлобленный Демиург проклял и без того уже проклятое им творение.
"Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется". Так ли? Предугадать наверняка — да. Но с достаточной степенью вероятности предвидеть последствия все же можно. Если кто-то кричит в пещере, он, скорее всего, услышит эхо. Если он кричит в местах возможного схода лавин, то вряд ли поступает благоразумно. "Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо", — говорит Мефистофель. Отец лжи верен себе — все обстоит с точностью до наоборот.
Сатана (вернее, Сатанаил) был, как известно, самым могущественным, умным и светлым ангелом (одно из его имен, Люцифер, переводится как "светоносный"), и, как Божье творение, не мог ни быть злым, ни стремиться ко злу. Но, обладая свободой воли, он мог сам избирать свой путь.
Сатану подвела его же сила, чрезмерная вера в свою силу. Возможно, что единственным, но вполне достаточным грехом его был грех гордыни. Он хотел именно творить добро, но только при том условии, что сам стал бы Первым Благом. Если же нет — что ж, "лучше быть первым в провинции, чем вторым в Риме". Гордыня заставила Сатану предпочесть роль первого злодея роли второго благодетеля. И на этом пути своего отпадения ему прежде всего следовало: 1) заявить о своей исключительности, основанной на некоем особом "знании" путей Господних (знание, как известно, и вообще — сила, магическое же знание — почитай, абсолют); 2) отвратиться от окружающего мира, субъективно считая его "злом" (ведь мир этот его обидел — Богом не признал).
Короче, "я хороший, мир — плохой".
Таков путь любого гностика, и неважно, чтит ли он Христа, полагая, что тот явился в сотворенный гадким Демиургом мир, дабы спасти "избранных" из его тенет, или плюет на крест, открыто поклоняясь Сатане; считает все, что так или иначе связано с материей, злом, мечтая лишь об умопостигаемом, или же объявляет, что нет ничего, кроме материи, да только хорошая материя — "тонкая", что же до

6

"толстой", то с ней все ясно из определения (впрочем, иные не опускаются и до подобных дефиниций).
Гностицизм не породил отдельной "гностической" религии. Ряд школ попыталось опереться на "тайные божественные откровения" (ведь без "божественного откровения" религии нет), но, не сумев объединить силы (что, впрочем, было и невозможно), эти религии быстро зачахли. Провалилась также и попытка привить "культурный" гностицизм на "дичок" христианства — здоровый организм сумел, хоть и весьма для себя болезненно, справиться с пагубой. Позднее, когда "просвещенные" умы стали бежать всевозможных "суеверий" (трактуя, однако, "суеверия" до неприличия однобоко), на смену тайным евангелиям пришли еще более кошмарные тайны "древних мудрецов", т. е. началась уже явная абсолютизация пусть и "неведомых", но вполне земных авторитетов. Таким образом, идолопоклонство (читай: сатанизм) стало откровенным. Подобное, кстати, наблюдается и в нынешнем, почти магическом отношении к науке. Наукой можно восхищаться (точнее, не наукой, а ее достижениями и самими учеными-подвижниками), ее плодами — с благодарностью пользоваться, можно, наконец, посвятить ей всю свою жизнь. Но вера в науку — одна из форм поклонения "князю мира сего", и результат этого — налицо... Впрочем, мы отвлеклись.
Ах, как приятно ощущать себя избранником (особенно, если забесплатно), как славно "знать", что таких, как ты, как пошутил Хлебников, "и вовсе нет"! Но, если разобраться, подобное "избранничество" — не более, чем духовное мародерство. Нам возразят, что ощущение избранности — признак аристократизма. Если говорить об аристократизме, и, прежде всего, об аристократизме духовном, то более уместным был бы термин не "избранность", но "призванность". Но, Бог с ним, с термином. Важна не избранность сама по себе, но тот вывод, который из этого следует. Для истинного аристократа его избранность подразумевает такие понятия как служение, верность, долг и честь. Чувство сострадания, которое испытывает аристократ по отношению к "неизбранным" (слово, кстати, претящее любому аристократу), на вершинах духовности перерастает в любовь. Вывод гностиков — диаметрально противоположный, что неудивительно, ибо они

7

есть крайнее выражение духовного плебейства. Гностики — парвеню, удачливые буржуа, вытянувшие выигрышный билетик и потому искренне презирающие всех, кто остался за бортом "корабля избранников". И, так как сей мир, по их мнению, дрянь и грязь, то выражение "из грязи да в князи" можно отнести к ним буквально.
Признав собственную "избранность" (почему бы и нет!) и презрев падший мир, гностик мог бы на этом и остановиться. Вероятно, наиболее последовательные из них так и поступали
— история, естественно, их имена не сохранила. Менее последовательные поддавались мирским соблазнам и, большинство ради славы, иные из-за денег, прочие же — чтобы не скучать, создавали свои школы. Поскольку окружающий мир был, по определению, враждебен, школы эти, если только быстро не распадались, превращались в тайные сообщества тоталитарного типа. Последнее диктовалось жизненной необходимостью — ведь, еще Плотин заметил: невозможно найти хотя бы двух гностических учителей, чьи "знания" бы совпадали. Конечно, такой простор для фантазии!
— любая мало мальски яркая индивидуальность не могла здесь не развернуться! Совпадать могли лишь мнения тех, кто своего мнения не имел — бездарных "избранных" адептов, слепо следующих за своим гуру. Появление самостоятельно мыслящего ученика неизбежно вело к расколу (яркий пример тому — провал "проекта" вавилонской башни — типично гностической затеи. Поначалу дело, судя по всему, спорилось, но достаточно было "смешаться языкам", что, очевидно, означает не что иное, как идейный разброд, и вот, пожалуйста...). Значит, инакомыслящий "избранный" гораздо хуже, чем "злой" мир, ведь он — предатель. А так как мир заслуживал гибели, то отступник — тем более.
Конечно, тайные общества нередко создавались и для достижения земных, порой очень даже благородных целей (например, сицилийская мафия —для борьбы с оккупантами), но все же мы не слишком ошибемся, если скажем, что история тайных обществ и история гностических движений
— это почти что одно и то же.
О разных, с нашей точки зрения гностических, направлениях в книге будет сказано достаточно, мы же остановимся

8

на двух самых свежих примерах, настолько свежих, что серьезный анализ этих феноменов — дело весьма отдаленного будущего. Мы имеем в виду коммунизм и нацизм.
Поражает тот факт, что многие исследователи, отмечая частые внешние совпадения, не перестают удивляться: что же это, дескать, происходит — столь различные установки и столь схожие результаты! Да так ли уж разнятся их установки? На уровне деклараций — да. Но в истории гностицизма есть немало примеров того, как у одной и той же секты параллельно существовали сразу две теории — одна для "самых избранных" (иногда их называли "совершенными"), другая —для всех прочих. Бывали и многоступенчатые теории (различные уровни "посвящения"). Так что декларациям не всегда стоит доверять, очень часто они — реверанс в сторону тех, в ком "учителя" чают найти себе физическую или финансовую опору. Сущность же обоих упомянутых течений общая и чисто гностическая. Их основатели (учителя, вожди) заявляли об осенившем их "знании" — абсолютном и окончательном во веки веков. Все прочие, отличные от этого знания заведомо объявлялись ложными, причем их ложность проистекала не столько из-за заблуждений, сколько являла собою происки сил зла. Суть же "истинных знаний" заключалась в том, что существующий мир отвратителен и неизбежно погибнет (как вариант: заслуживает уничтожения, впрочем, тоже неизбежного). Спастись могут только избранные (в одном случае пролетарии, руководимые своими "совершенными", во втором — арийцы, тоже руководимые "совершенными"). Спасенных ожидает блаженство в Плероме, которая (о, плоды "просвещения") и в том, и в другом случае помещается на земле под именем или "мировой коммунизм", или "тысячелетний рейх".
То, что большевизм и нацизм были тоталитарны и создали тоталитарные общества — отнюдь не причина многих их общих черт, но неизбежное следствие их гностической установки. Главной опасностью для них обоих было инакомыслие внутри элиты. Отсюда и бесконечные чистки, и "ночь длинных ножей" — для подобных структур возможны только два варианта: или один "богоподобный" вождь — гарант чистоты

9

учения, или раскол и вырождение ("коллективное руководство" было началом конца).
Там, где есть "избранное" меньшинство, появление "недочеловеков", людей "второго сорта" неизбежно. А так как они, кроме того, часть враждебного и злого мира, то любая мораль по отношению к ним — абсурдна. И большевизм, и нацизм "отменили" мораль. Массовое истребление обреченных, под определенным углом зрения, может даже казаться актом гуманизма. Действительно, их мир погибнет и, возможно, гибель его будет ужасной (как мило перекликается "мы, на горе всем буржуям, мировой пожар раздуем" с "мировым пожаром" стоиков, воспринявших эту идею у гностицизирующих пифагорейцев), так не лучше ли избавить несчастных от страданий, предложив им (насильно, разумеется, ибо они не только злы, но и глупы, и счастья своего не понимают) "легкую" смерть в газовой камере?
Существенно отличаются, на первый взгляд, метафизические установки коммунизма и нацизма, но только что на первый взгляд, поскольку в первом случае мы имеем лишь имитацию философии, во втором же не находим и этого. Тотальный материализм, на который ссылаются коммунисты (как выразился зощенковский персонаж, когда "все — одна химия"), есть субъективный идеализм, низведенный до уровня магизма. Ведь, если материя — все, то ее попросту нет, так как она, не имея себе иного, невыделима и, как понятие, бессмысленна. Нацизм в этом смысле был честнее, откровенно пытаясь найти опору в древнегерманской демонологии. Все свелось, в конечном счете, к антихристианству и вульгарному идолопоклонству, т. е. к сатанизму.
Вернемся к тому, с чего начали: дано ли нам предугадать, как наше слово отзовется? В тот момент, когда общество утрачивает позитивные идеалы, когда крепнет ощущение, что мир гибнет, расцветают учения, обещающие спасение "избранных" за счет остальных. Поначалу они выглядят достаточно безобидно: группка любопытствующих чудаков "раскапывает" некие тайны "древних мудрецов" (в прежние эпохи — "тайные откровения"). Все это — неудобоваримая" и скучнейшая галиматья (Бердяев сравнивал книги Блаватской со справочником по минералогии), однако, она обладает одним

10

притягательным свойством — эффектом "дедушкиных очков" (помните мультик: совенок заметил, что его дед — мудрая сова — перед тем, как дать очередной совет, надевал очки. Ничтоже сумняшеся, совенок решил, что все тайны премудрости заключены в этих очках. Очки он, конечно, стащил, да еще и песенку пропел: "Есть у меня волшебные очки... Надену их, и вмиг, раз-два, раз-два, узнаю все, как дедушка сова!"). О, эти "раз-два"!.. Как бы трудно ни было читать подобные писания (а запомнить и того трудней!), самое главное, что их не нужно осмысливать, понимать. Никаких напряженных раздумий, никаких духовных усилий — прочел брошюрку, и "в курсе" (если под столь ненавидимой им "образован щи ной" Солженицын понимал именно это — с ним нельзя не согласиться). Легкость "восхождения" привлекает все новых адептов, и постепенно в обществе создается определенное умонастроение, фон, на котором такие явления, как, скажем, нацизм, уже не кажутся чем-то диким.
Нечто подобное мы наблюдаем и в наши дни. Невинное, казалось бы, увлечение широких масс оккультизмом уже отозвалось печальноизвестным (особенно в Киеве) "Белым братством" и еще более зловещей "АУМ Синрике". Что дальше?
Пресловутый "масонский заговор", если понимать его не буквально, но аллегорически, конечно же существует. Это уходящее вглубь веков брожение сил тьмы, время от времени оформляющееся и кристаллизующееся в разного рода жизнеотрицающие гностические учения и секты. В здоровом общественном организме такие "заговоры" обречены на провал и быстро лопаются, как "пузыри земли", губя лишь души своих адептов. В кризисные же годы они иногда реализуются, унося тысячи, а то и миллионы жизней невинных людей.
Какой же из всего этого следует вывод? Тут мы как бы стушуемся и сошлемся на великого, хоть и не очень древнего мудреца Козьму Пруткова, который сказал: "Бди".