Фрэзер Д. Фольклор в Ветхом Завете

ОГЛАВЛЕНИЕ

часть третья. ЭПОХА СУДЕЙ И ЦАРЕЙ

Глава 9. МОЛЧАНИЕ ВДОВ

У многих, если не у всех, народов земли смерть одного из членов семьи
налагает на родственников обязанность соблюдения некоторых правил, главный
смысл которых заключается в том или ином ограничении привычной свободы; чем
ближе родство между оставшимися в живых и умершим, тем строже и
обременительнее эти ограничения. Смысл таких ограничений часто неизвестен
подчиняющимся им людям; однако целый ряд фактов приводит нас к заключению,
что многие, если не большинство, из этих запретов порождены страхом перед
духом умершего и желанием избежать его непрошеного внимания. Нужно во что бы
то ни стало укрыться от него, отделаться от его посещений, словом, тем или
иным путем заставить его примириться со своей участью или по крайней мере не
тревожить своих родственников и друзей. Древние евреи соблюдали многие
запреты, налагаемые смертью в семье, относительно чего мы находим немало
намеков, а порой и прямых предписаний в Ветхом завете. К перечню правил о
трауре, упоминаемых в Библии, следует, быть может, прибавить еще одно,
которое, правда, в Библии нигде не приводится, но зато вытекает из данных
этимологии и подтверждается аналогичными обычаями у других народов.
Возможно, что в еврейском языке слово "вдова" этимологически связано с
прилагательным "немой". Еврейское alemanah - "вдова" - имеет, вероятно,
общее происхождение с Illem - "немой". Составители оксфордского еврейского
словаря производят оба слова от одного и того же корня. Если такое
словопроизводство правильно, то еврейское название вдовы обозначает,
по-видимому, молчащую женщину. На каком же, собственно, основании вдова
называется "молчащей женщиной"? Я склонен думать, хотя не уверен в этом
вполне, что эпитет "молчащая" можно объяснить широко распространенным
обычаем, который предписывает вдовам абсолютное молчание на определенный -
часто весьма продолжительный - срок после смерти мужа.
Так, среди племени куту, живущего на берегу реки Конго, вдовы соблюдают
траур в течение трех лунных месяцев. Они обривают головы, раздеваются почти
догола, обмазывают тело белой глиной и все три месяца не выходят из дому,
сохраняя полное молчание. У племени сиханака на Мадагаскаре порядок тот же,
но период молчания длится не меньше восьми месяцев, а иногда и целый год. На
это время у вдовы отбирают все ее украшения, она ходит в дерюге и ест
сломанной ложкой из разбитой посудины. Мыть лицо и руки ей возбраняется; она
может окунуть в воду только кончики пальцев. В таком виде она весь день
проводит дома, не говоря ни с кем ни слова. Племя нанди, в Восточной Африке,
считает вдову нечистой на все время ее траура. Разговаривать ей разрешается,
но только шепотом. Описывая калифорнийских индейцев племени нитинат, один
автор, хорошо знавший быт этих индейцев в третьей четверти XIX в., между
прочим, сообщает, что "в окрестностях Оберна преданная жена после смерти
мужа несколько месяцев, а то и год или даже больше не произносит ни слова,
не нарушая своего молчания ни при каких обстоятельствах". "Я сам, - говорит
он далее, - был свидетелем такого удивительного факта. В других же местах,
например по берегам Американ-Ривер, вдовы в течение нескольких месяцев
говорят шепотом. Спускаясь ниже по течению, в направлении к реке Косамнес,
вы уже не встретите этого обычая". У индейцев племени квакиютль, в
Британской Колумбии, жена после смерти мужа сидит в продолжение четырех дней
совершенно неподвижно, подобрав колени к подбородку. Затем она еще
шестнадцать дней не должна покидать своего места, но ей уже разрешается
вытянуть ноги, двигать же руками ей все еще возбраняется. На протяжении
всего этого срока никто не должен заговаривать с нею. Тот, кто нарушит это
правило молчания и заговорит с вдовой, навлечет тем самым смерть на
кого-либо из своих близких. В случае смерти жены муж подчиняется точно таким
же запретам. Равным образом у индейцев бела-кула в той же местности вдова
четыре дня постится, не произнося при этом ни слова; они верят, что в
противном случае явится дух ее мужа, приложит руку к ее рту, и она умрет. Те
же правила и по тем же основаниям относятся и к мужу, когда умирает жена.
Следует заметить, что причиной предписываемого супругам молчания служит
боязнь привлечь к себе опасное и даже гибельное внимание духа умершего. Ни
один народ, однако, не соблюдает так строго этот удивительный обычай
молчания, как некоторые дикие племена Северной и Центральной Австралии. Так,
у вадуман и мудбурра, двух племен, живущих по реке Виктории в Северной
территории, не только вдова умершего, но и жены его братьев подвергаются
вынужденному молчанию в продолжение трех или четырех недель со дня его
смерти. Все это время тело покойного находится на сплетенном из ветвей
помосте, на сучьях дерева, и остается там, пока не обнажится весь скелет.
После этого кости обертывают корой и уносят на особую поляну, где члены
племени садятся вокруг них и плачут. По окончании этой траурной церемонии
кости относят обратно на дерево и уже окончательно оставляют там. Все время
со дня смерти до обратного водворения останков умершего на дерево никто не
должен употреблять в пищу растение или животное, бывшее тотемом покойного.
Но когда кости найдут наконец последнее успокоение среди ветвей, один или
два старика отправляются за тотемными животными или растениями умершего.
Если, скажем, тотемом покойного была летучая мышь, то старики излавливают
несколько летучих мышей и приносят их на ту же поляну. Здесь разводят огонь
и варят на нем мышей. Тем временем женщины, обреченные на молчание, то есть
вдовы покойного и жены его братьев, приближаются к огню и с возгласами
"Якаи, якай!" подставляют головы под дым. Один из стариков наносит им легкий
удар по голове и затем протягивает им палец для укуса. Этот церемониал
снимает с женщин заклятье молчания, и отныне они могут свободно говорить. В
заключение некоторые мужчины из родственников покойного съедают часть
сваренного мяса, остатки же отдаются всем желающим.
В Центральной Австралии у племени арунта вдовы вымазывают себе волосы,
лицо и грудь белой трубочной глиной и на некоторое время предаются молчанию,
пока над ними не совершится обряд, возвращающий им право речи. Обряд этот
состоит в следующем: вдова, желающая избавиться от, вынужденного молчания,
набирает в большую деревянную чашу до краев каких-либо съедобных зерен или
мелких клубней и обмазывается белой трубочной глиной на женской половине
становища, где она жила со смерти мужа. С чашей в руках, окруженная
женщинами, которых нарочно созвала для этой цели, она отправляется к центру
всего становища - к месту, находящемуся на одинаковом расстоянии от обоих
его отделений. Здесь женщины садятся на землю и начинают громко плакать;
к ним присоединяются те из мужчин, которые по крови или же по
классификационному родству приходились покойному сыновьями и младшими
братьями. По "классификационной" системе родство считается не между
отдельными лицами, а между группами лиц: отцом признается не только кровный
родитель, но всякий человек, который, согласно обычаю племени, мог бы быть
отцом данного лица; матерью признается каждая женщина, которая, согласно
тому же обычаю, могла бы быть его настоящей матерью; братья и сестры - это
совокупность всего потомства, происходящего от всех мужчин и женщин, которые
могли бы быть, по закону племени, родителями данного лица, и т. п. Потом эти
мужчины берут из рук вдовы сосуд с зерном (или клубнями) и, ухватившись за
него все вместе, насколько позволяет величина сосуда, принимаются громко
кричать: "Ваа! Baa! Baa!" Все женщины, за исключением самой вдовы, перестают
плакать и присоединяются к крику мужчин. Затем мужчины подносят чашу с
зерном или клубнями к самому лицу вдовы (остерегаясь, однако задеть ее) и
делают движения руками вправо и влево перед ее щеками, продолжая
выкрикивать: "Baa! Baa!" Тут вдова перестает плакать и издает то же
восклицание, только вполголоса. Через несколько минут сосуд с зерном или
клубнями ставится позади мужчин. Сами же они садятся на корточки и, держа
свои щиты обеими руками, с силой ударяют ими о землю перед стоящими против
них женщинами. Вслед за этим мужчины удаляются к своим шалашам и едят то,
что принесла в чаше вдова; теперь она может разговаривать, сколько ей
угодно, но должна еще некоторое время обмазывать тело глиной.
Смысл этого странного обряда, коим вдовы из племени арунта возвращают
себе право речи, Спенсер и Гиллен (Gillen) объясняют следующим образом: "Что
касается собирания семян или клубней, то эта часть ритуала служит символом
того, что вдова готова вновь приняться за обычные женские занятия, в
значительной мере заброшенные, пока она находилась, как мы бы сказали, в
глубоком трауре. Мы здесь имеем нечто сходное с обычаем, принятым у народов,
стоящих на более высокой ступени развития, - заменять широкую траурную кайму
на бумаге узкой каймой. Приношение младшим братьям и сыновьям покойного
имеет двоякое значение: с одной стороны, оно указывает на то, что вдова
должным образом выполнила первую стадию оплакивания, а с другой стороны, оно
должно снискать ей их благоволение, так как подразумевается, что они (в
особенности младшие братья) питают в продолжение некоторого времени чувство
неприязни к женщине за то, что муж ее мертв, а она жива. В самом деле,
младший брат может безнаказанно проколоть копьем вдову своего старшего
брата, встретив ее вскоре после смерти мужа где-нибудь в кустах за обычной
женской работой, например за собиранием ямса. Туземцы объясняют такую
враждебность чувством скорби, которое у них вызывает вид вдовы, напоминая им
об умершем брате. Вряд ли, однако, можно ограничиться одним этим
объяснением: ведь к старшим братьям покойного этот обычай не применяется.
Скорее всего настоящую причину этой враждебности следует каким-то образом
связать с обычаем, предписывающим вдове после окончания траурного периода
стать женой одного из младших братьев, которого она вначале должна всячески
избегать".
У двух других племен Центральной Австралии, унматчера и кайтиш, волосы
на голове у вдовы сжигаются головней до самых корней, а тело свое она
посыпает пеплом. Это посыпание пеплом она производит периодически в
продолжение всего траурного периода. Считается, что если она не будет этого
делать, то преследующий ее по пятам дух умершего мужа убьет ее и сорвет все
мясо с ее костей. Более того, младший брат покойника вправе жестоко избить и
даже убить невестку, если встретит ее во время траура без этой эмблемы
глубокой скорби. Кроме того, на вдову налагается заклятие молчания, которое
с нее снимает спустя много месяцев после смерти мужа его младший брат; при
этом она дарит ему довольно большое количество пищи, а он дает ей отведать
немного, показывая этим, что она отныне может говорить сколько хочет и
вместе со всеми исполнять обычные женские работы.
Гораздо более сложный и необычный характер носит обряд молчания женщин
у другого племени в Центральной Австралии, варрамунга. У них обрекается на
немоту в продолжение всего траурного периода, который длится год, и даже
два, не только вдова умершего; его мать, сестры, дочери, теща или тещи - все
они равным образом и в течение того же срока должны хранить молчание. Более
того, не только действительная мать и жена покойного, его действительные
сестры и тещи подчиняются этому закону, но еще и многие другие женщины,
которых туземцы по классификационной системе родства считают за таковых,
обязаны молчать в продолжение целого года, а то и двух. Вследствие этого
зачастую большинство женского населения деревни пребывает в вынужденной
немоте. Многие женщины даже по окончании срока траура предпочитают
объясняться на языке знаков, к которому они успели приобрести изумительную
сноровку. Нередко в какой-нибудь деревне женщины, собравшись вместе,
сохраняют полное молчание, но тем не менее между ними все время идет
оживленная беседа, только вместо языка им служат пальцы или, вернее, руки,
так как многие понятия они выражают, придав рукам или локтям то или иное
положение. Несколько лет тому назад в Теннентс-Крике еще была жива женщина,
которая на протяжении более чем двадцати пяти лет открывала рот лишь для еды
или питья. Так она, вероятно, и сошла в могилу. Когда через некоторое время
вдова из племени варрамунга пожелает вернуть себе свободу речи, она должна
обратиться к мужчинам, которые по племенной или классификационной системе
считаются ее сыновьями, и подарить им, как это в таких случаях принято,
какую-нибудь пищу. Церемония эта сама по себе очень проста: женщина приносит
пищу, обычно большую лепешку из зерен дикорастущих злаков, и затем по
очереди кусает палец каждому из мужчин, которые явились снять с нее запрет.
После этого ей разрешается говорить сколько угодно. В заключение остается
добавить, что вдова племени варрамунга коротко остригает свои волосы,
надрезает кожу посреди черепа и проводит горящей головней по зияющей ране.
Последствия подобного увечья бывают подчас весьма серьезны.
У племени диери, в той же Центральной Австралии, вдовы должны сохранять
молчание до тех пор, пока не искрошится и не отвалится сама собой вся белая
глина, которой они обмазывают свое тело в знак траура. До этого времени -
иногда несколько месяцев подряд - они могут объясняться с другими лицами
лишь на языке жестов.
Почему же вдовы обрекаются на молчание на тот или другой срок после
смерти мужа? По-видимому, главным основанием этого обычая следует считать
страх перед духом умершего мужа. У индейцев бела-кула и у австралийских
племен унматчера и кайтиш, где вдовы посыпают свое тело пеплом или
обмазывают глиной, эта боязнь проявляется вполне определенно. Очевидно, весь
смысл данных обычаев заключается в том, чтобы скрыться от духа умершего,
вызвать его отвращение и отогнать его от себя. Вдова скрывается от него,
сохраняя молчание; она вызывает его отвращение и тем отдаляет от себя,
снимая свои украшения, сбривая или сжигая волосы, обмазываясь глиной или
сажей. Такое толкование подтверждается и некоторыми другими подробностями
австралийских обычаев.
Так, у вадуман и мудбурра вдова сохраняет молчание лишь до тех пор,
пока держится мясо на костях трупа ее мужа. Когда же мясо окончательно
отвалилось и обнажились кости, ей возвращается право речи. По
общераспространенному представлению дикарей, дух лишь до того времени
обретается при гниющих остатках, пока на них остается хоть сколько-нибудь
мяса, а как только оно исчезает, дух уходит в более или менее отдаленные
края. Там, где преобладает такая вера, представляется вполне естественным,
что вдова воздерживается от речи, пока тело ее покойного мужа не разложилось
до конца, потому что до тех пор дух его скитается поблизости и в любой час
его внимание может быть привлечено звуками знакомого голоса.
С другой стороны, отношения, связывающие у племен арунта, унматчера и
кайтиш вдову с младшим братом ее покойного мужа, также говорят в пользу
нашей гипотезы, что все ограничения, которым подвергаются вдовы, вызваны
страхом перед духом покойника. У названных племен вдова в продолжение всего
траурного периода, по-видимому, подлежит особому надзору со стороны младшего
брата покойного; деверь следит за тем, чтобы она точно выполняла все
правила, предписываемые обычаем в подобных обстоятельствах, и если она их
нарушит, он имеет право не только сурово наказать ее, но и убить. Кроме
того, у унматчера и кайтиш, как мы видели, именно младший брат освобождает
вдову от ее вынужденного молчания и тем самым возвращает ее к обычным
условиям жизни. Эта особая связь между вдовой и младшим братом умершего
станет для нас совершенно понятной, если мы предположим, что по окончании
траура она должна стать его женой, как это полагается при системе левирата,
предназначающей вдову в жены одному из младших братьев умершего. А система
эта принята в племенах арунта, унматчера и кайтиш. У арунта обычай
определенно предписывает вдове стать по окончании траура женой одного из
младших братьев умершего; относительно же племен унматчера и кайтиш нам
сообщают, что "такой переход вдовы к младшему (но никогда не к старшему)
брату является чрезвычайно характерной чертой этих племен". Подобным же
образом у племени диери, предписывавшего вдовам молчание во время траурного
периода, жена умершего переходила к его брату, и ее дети звали его отцом.
Для первобытного человека, верящего, что дух мужа преследует вдову и мучает
ее своим непрошеным вниманием, вполне естественно думать, что такой брак
представляет для жениха некоторый риск, вытекающий из ревности умершего
соперника, крайне неохотно уступающего другому свои супружеские права. В
другом месте я уже приводил примеры воображаемых опасностей, сопутствующих
браку с вдовой. Эти примеры облегчают нам понимание того, почему у названных
племен младший брат так зорко следит за поведением вдовы своего старшего
брата. Им в данном случае, по-видимому, руководит не столько бескорыстное
уважение к памяти брата, сколько эгоистическая забота о собственном
благополучии:
ему угрожала бы опасность, если бы он женился на вдове до того, как она
совершенно освободилась от духа покойного мужа путем строгого соблюдения
всех обычных в таких случаях предохранительных мер, в том числе и закона
молчания.
Таким образом, сходство обычаев, наблюдаемое среди народов, находящихся
на большом отдалении друг от друга, подтверждает нашу гипотезу, что и у
древних евреев на какой-то ранней ступени их исторического развития вдовы
некоторое время после смерти мужа соблюдали молчание, чтобы избавиться от
преследований его духа. Точно так же вероятно, что младший брат, которому по
закону левирата предстояло по окончании траура жениться на вдове умершего, с
особой строгостью следил за выполнением всех предписанных мер
предосторожности. Но не следует упускать из виду, что помимо приведенных
аналогий единственным прямым доказательством в пользу существования
принудительного молчания вдов у древних евреев является всего лишь
этимологическая догадка. А так как все выводы относительно обычаев того или
иного народа, основанные на этимологии, вообще крайне ненадежны, то и я в
данном случае не могу претендовать на высокую степень достоверности моей
гипотезы.