Фрэзер Д. Фольклор в Ветхом Завете

ОГЛАВЛЕНИЕ

часть первая. ДРЕВНЕЙШАЯ ЭПОХА СУЩЕСТВОВАНИЯ МИРА

Глава 4. ВЕЛИКИЙ ПОТОП

Древнегреческие сказания о великом потопе

Легенды о разрушительном потопе, в котором погибла большая часть
человеческого рода, имеются и в древнегреческой литературе. У Аполлодора,
автора мифологического сочинения, мы находим следующее сказание: "Девкалион
был сыном Прометея. Он царствовал в стране Фтия (в Фессалии) и был женат на
Пирре, дочери Эпимитея и Пандоры, первой женщины, сотворенной богами. Когда
Зевс решил истребить людей бронзового века, то Девкалион по совету Прометея
построил ящик или ковчег и, сложив туда всякие запасы, вошел в ковчег вместе
со своей женой. Зевс пролил с неба на землю большой дождь, который затопил
большую часть Греции, так что все люди погибли, за исключением немногих,
столпившихся на ближайших высоких горах. Тогда разделились горы в Фессалии,
и вся земля по ту сторону Истма и Пелопоннеса была залита водой. Но
Девкалион в своем ковчеге плыл по морю девять Дней и девять ночей; наконец,
пристав к Парнасу, он высадился здесь после прекращения ливня и принес
жертву Зевсу, богу спасения. И Зевс послал к нему Гермеса с предложением
исполнить любое желание Девкалиона. Девкалион пожелал, чтобы появились люди
на земле. Тогда по приказанию Зевса он стал собирать камни и бросать их
через свою голову. Камни, которые бросал Девкалион, превратились в мужчин, а
камни, которые бросала Пирра, превратились в женщин. Вот почему люди
по-гречески называются laoi - от слова laas - камень".
В такой форме греческая легенда относится ко времени не ранее середины
II в. до нашей эры. Но в действительности она гораздо старше, потому что мы
находим ее уже у Гелланика, греческого историка V в. до нашей эры, который
рассказывает, что ветер пригнал судно Девкалиона не к Парнасу, а к горе
Отрис в Фессалии. Другая версия принадлежит Пиндару, писавшему ранее
Гелланика, в том же веке; поэт говорит, что Девкалион и Пирра спустились с
Парнаса и вновь создали человеческий род из камней. Некоторые полагают, что
первый основанный ими после потопа город был Опус, расположенный в
плодородной Локрейской равнине, между горами и Эвбейским заливом, и что
Девкалион жил в Цинусе, служившем гаванью для Опуса и находившемся в
нескольких милях от него на равнине. Здесь вплоть до начала новой эры
показывали путешественникам могилу его жены. Прах ее мужа, как говорят,
покоился в Афинах. По мнению Аристотеля, писавшего в IV в. до нашей эры,
наибольшие опустошения были произведены потопом во время Девкалиона "в
древней Элладе, то есть в стране, где находится Додона и река Ахелой, потому
что эта река во многих местах изменила свое русло. В то время земля эта была
населена народом селли и другим народом по имени греки (graikoi), которых
теперь называют эллинами". По мнению некоторых писателей, святилище Зевса в
Додоне было основано Девкалионом и Пиррой, жившими среди молоссов в этой
стране. В IV в. до нашей эры Платон также упоминает о потопе во времена
Девкалиона и Пирры, но не описывает его. При этом он говорит, что египетские
жрецы смеялись над наивностью греков, полагавших, что потоп произошел только
однажды, тогда как на самом деле было несколько потопов. Паросский
летописец, составивший свою хронологическую таблицу в 265 г. до нашей эры,
считал, что потоп при Девкалионе произошел за 1265 лет до времени
составления таблицы. По этому расчету, потоп происходил в 1530 г. до нашей
эры Паросская хроника (Chronicum или Mannor Parium) - мраморная доска,
найденная в 1627 г. на острове Парос, содержит краткое описание политической
и литературной истории эллинов; находится теперь в Оксфордском университете.
Многие местности в Греции притязали на ту или иную почетную роль в
связи с легендой о Девкалионе и великом потопе. Не захотели, разумеется,
оставаться в стороне и афиняне, гордившиеся своим древним поселением в
Аттике. Они связали имя своей страны с Девкалионом, утверждая, что когда над
Парнасом собрались темные тучи и дождь хлынул потоками на Ликорею, где
царствовал Девкалион, то он, спасая свою жизнь, бежал в Афины и, прибыв
туда, основал святилище богу дождя Зевсу, принеся ему благодарственную
жертву за свое спасение. Так как в этой коротенькой легенде ничего не
говорится о судне, то надо, очевидно, полагать, что герой совершил свой путь
пешком. Но, так или иначе, предание говорит, что он основал древний храм
Зевса-олимпийца и был похоронен в Афинах. Вплоть до II в. нашей эры афиняне
с патриотической гордостью показывали иноземцам могилу греческого Ноя,
неподалеку от позднейшего и гораздо более великолепного храма
Зевса-олимпийца, чьи разрушенные, но величественные колонны и теперь еще
одиноко вздымаются к небу над современным городом, привлекая наши взоры еще
издали как безмолвное, но красноречивое свидетельство о славе Древней
Греции.
Но это не все, что древние афиняне показывали как память об ужасном
потопе. Под сенью обширного храма Зевса-олимпийца они подводили
любознательного путешественника к небольшому участку "олимпийской земли",
где обращали его внимание на расселину в земле шириной в один локоть. В эту
расселину, как уверяли они, стекала вода потопа, и сюда ежегодно бросали они
лепешки из пшеничной муки, замешанной на меду, в пищу душам погибших от
великого наводнения; известно, что в Афинах ежегодно совершались по ним
поминки или заупокойная служба. Это был так называемый "праздник возлияния
воды", и, судя по этому названию, благочестивые люди не только бросали
лепешки, но еще лили воду в расселину, чтобы утолить кроме голода также и
жажду духов, обитавших в подземном мире.
Другим местом, где поминали великий потоп посредством подобных обрядов,
был город Гиераполис на Евфрате. Здесь до второго века нашей эры сохранился
культ семитических богов. Главным божеством была здесь великая сирийская
богиня Астарта, которой греки поклонялись под именем Геры. Лукиан оставил
нам весьма ценное описание самого храма и совершавшихся в нем странных
обрядов. Он говорит, что, по господствующему мнению, храм был основан
Девкалионом, при жизни которого происходил потоп.
По этому поводу Лукиан излагает греческое сказание о потопе следующим
образом. Человеческий род, говорит он, существует на земле не впервые; ему
предшествовал некогда другой, погибший бесследно. Мы являемся вторичной
породой, которая размножилась после Девкалиона. До потопа люди были крайне
нечестивы и не повиновались законам, не соблюдали данной клятвы, не
оказывали гостеприимства чужестранцам, не внимали просьбам своих ближних. За
это их постигло великое бедствие. Отверзлись источники бездны, дождь хлынул
потоками, вздулись все реки, море разлилось по земле, и везде была вода,
ничего кроме воды; все люди погибли. Девкалион был единственным человеком,
который благодаря своему разуму и благочестию остался в живых и явился
звеном, связывающим первую породу людей с последующей.
А способ, которым он спас свою жизнь, был таков. У него был большой
ковчег, и он вошел туда с своими женами и детьми; вслед за тем к нему пришли
свиньи, и лошади, и львы, и змеи, и всякие другие земные животные, все
попарно. Он принял всех их к себе в ковчег, и они ему никакого вреда не
причинили; напротив, с божьей помощью они жили в большой дружбе между собой
и все вместе плыли в одном ковчеге все время, пока продолжался потоп на
земле. Таково, говорит Лукиан, греческое предание о Девкалионовом потопе; но
жители Гиераполиса, продолжает он, рассказывают удивительную вещь: откуда-то
появилась там огромная пещера, вся вода от потопа стекла в эту пещеру. После
этого Девкалион построил на том месте жертвенники и заложил святой храм в
честь богини Геры.
"Я видел пещеру под тем храмом, - рассказывает далее Лукиан, - но очень
маленькую; быть может, в старину она была больше, а потом с течением времени
уменьшилась до нынешних размеров, я этого не знаю; но та, которую я видел,
была небольшая пещера. В память о потопе там совершается следующий обряд:
два раза в году в храм приносится с моря вода; приносят ее не одни только
жрецы; отовсюду, из Сирии и Аравии, даже из-за Евфрата, толпы народа
отправляются к морю и приносят с собою воду. Воду эту льют в пещеру, и как
ни мала пещера, а все же вмещает в себе огромное количество воды. И люди
говорят, что этот обычай был установлен в храме самим Девкалионом в память о
великом бедствии и в знак благодарности". Кроме того, у северных ворот
великого храма стояли две высокие колонны, вернее, два обелиска, каждый в
360 футов вышины. Дважды в году на один из них взбирался человек и семь дней
подряд оставался на вершине обелиска. Зачем он туда поднимался и что делал
там - это объясняют по-разному. Большинство полагает, что с такой высоты
голос его был слышен небожителям и они могли внимать молитвам, которые он
возносил богам за весь сирийский народ. Другие же думают, что он взбирался
на обелиск для того, чтобы показать, как некогда люди взлезали на горные
вершины и на высокие деревья, чтобы спастись от Девкалионова потопа.
Уже в этой позднейшей версии греческая легенда о потопе обнаруживает
достаточное сходство с вавилонской версией. Но сходство это довершается
благодаря еще одной черте, привнесенной Плутархом, который говорит, что
Девкалион выпустил из ковчега голубя, чтобы посмотреть, вернется ли он или
улетит совсем, и таким образом узнать, улеглась ли уже буря или еще
продолжается. В этой своей форме греческая легенда о великом потопе есть,
несомненно, копия или, вернее, слепок с семитического образца - все равно,
заимствованы ли краски и формы от Израиля или от Вавилона.
Другим городом в Малой Азии, который гордился своей связью с великим
потопом, была Апамея Киботос во Фригии. Прозвище Киботос, присвоенное этому
городу, по-гречески означает "ящик" или "ковчег". На монетах города,
отчеканенных в царствование Севера, Макрина и Филиппа Старшего, изображен
ковчег, плывущий по воде, с двумя пассажирами в нем, представленными по
пояс. Рядом с ковчегом показаны стоящие во весь рост другие две человеческие
фигуры, мужская и женская; наконец, на верху ковчега пригнездились две
птицы, как объясняют, ворон и голубь, с оливковой веткой в клюве. Как бы для
того, чтобы устранить малейшее сомнение в точном соответствии легенде, имя
Ноэ - греческое обозначение Ноя - начертано на ковчеге. Не подлежит
сомнению, что две человеческие фигуры в ковчеге и рядом с ним изображают Ноя
и его жену. Монеты эти доказывают неопровержимо, что в третьем веке нашей
эры населению Апамеи было известно еврейское сказание о потопе в той его
форме, в которой оно изложено в книге Бытие. Возможно, что оно узнало об
этом сказании от своих еврейских сограждан, которые в I в, до нашей эры были
так многочисленны или так богаты, что в одном случае оказались в состоянии
послать в Иерусалим в виде дара не менее 100 фунтов золота. Было ли в Апамее
сказание целиком заимствовано от евреев, или же оно явилось наслоением на
туземной старинной легенде о великом потопе - это вопрос, на который ученые
дают различные ответы.
Потоп, связываемый с именем Девкалиона, является наиболее известным и
прославленным, но не единственным в греческих преданиях потопом. Древние
ученые различали три великие катастрофы этого рода, которым в различные
эпохи подвергалась земля. Первая произошла при Огигесе, вторая при
Девкалионе, третья при Дардане. Огигес или, в другом произношении, Огигус
считался основателем Фив в Беотии и царем этого, по словам римского писателя
Варрона, древнейшего города в Греции, который был построен еще до первого
потопа на земле. Связь Огигеса с Беотией вообще и с Фивами в частности
подтверждается также тем, что именем его называлась вся страна, город и одни
из его ворот. Варрон рассказывает, что Фивы в Беотии были построены
приблизительно за 2100 лет до того, как он писал свой труд, что было в 36 г.
до нашей эры или около этого времени; а так как потоп, по Варрону, произошел
при жизни Огигеса, после того как он построил Фивы, то отсюда следует
заключить, что, по мнению Варрона, великий потоп произошел в 2136 г. до
нашей эры или вскоре после того.
По словам историка церкви Евсевия, великий потоп при Огигесе случился
спустя около 2200 лет после Ноева потопа и за 250 лет до повторной
катастрофы при Девкалионе. Вообще, писатели первых веков христианства,
по-видимому, считали вопросом чести утверждать, что потоп, описанный в
священных книгах, относится к гораздо более древнему времени, нежели потопы,
о которых повествуется в других, чисто светских книгах. Христианский
летописец Юлий Африканский переносит Огигеса из эпохи Ноя в эпоху Моисея, а
Исидор, ученый епископ севильский, живший в начале VII в., начинает свой
список потопов с Ноева потопа, второе и третье места по времени отводит
потопам при Огигесе и Девкалионе, причем Огигес оказывается современником
патриарха Иакова, а Девкалион - Моисея. Епископ этот был, насколько мне
известно, первым в ряду многих писателей, ссылавшихся на найденные в
отдаленных горах ископаемые раковины как на доказательство истинности
предания о Ное.
Если Огигес был первоначально не аттическим, а беотийским героем, то
сказание о потопе в его время объясняется, вероятно, теми превратностями,
которые испытало Копайское озеро, занимавшее некогда значительную часть
Центральной Беотии. Так как озеро это не имело вытекающих из него рек, то
сток воды в нем зависел от подземных проходов или пещер, которые вода
пробила постепенно в течение веков в твердом известняке, по мере того как
эти проходы закупоривались или освобождались, уровень воды в озере
поднимался или падал. Ни в одном другом озере, быть может, ежегодные
сезонные изменения не были столь регулярны и резки: зимой оно сплошь
зарастало камышом и привлекало к себе тысячи диких птиц, а летом
представляло более или менее болотистую равнину, где пасся скот и сеяли
хлеб. Но во всякое время года можно было ожидать то подъема, то спада воды в
озере в зависимости от недостатка или обилия зимних дождей, а также от
засорения или очищения подземных пещер. Подобно древним авторам, писавшим о
затопленных городах по берегам этого озера, один современный путешественник
рассказывает о поселянах, вынужденных бежать от наводнения из своих
деревень, и о виноградниках и нивах, затопленных водой. Одно из таких
наводнений, более сильное и разрушительное, чем все предшествовавшие, могло
быть впоследствии связано с именем Огигеса.
Подобное объяснение причины великого потопа при Огигесе необыкновенным
разливом Копайского озера подтверждается в известной мере аналогичным
явлением в Аркадии. Мы видели, что третий великий потоп греческая легенда
связывает с именем Дардана. По словам одного предания, Дардан был сначала
царем Аркадии, но потом вынужден был бежать оттуда, спасаясь от великого
потопа, наводнившего низменности и сделавшего их на долгое время
непригодными для земледелия. Жители отступили к горам и некоторое время
перебивались той скудной пищей, какую могли себе здесь отыскать, но,
убедившись потом, что земля, освобожденная от воды, не могла их всех
прокормить, они решили разделиться: часть населения осталась в стране со
своим царем Димасом, сыном Дардана, а другая часть под предводительством
самого Дардана переселилась на остров Самофракия.
Согласно греческому преданию, принимаемому на веру римским писателем
Варроном, родиной Дардана был город Феней в северной Аркадии - место весьма
знаменитое, ибо, за исключением Копайского озера, ни одна другая долина в
Греции с древнейших времен не славится так своими обширными и
продолжительными наводнениями, как Фенейская долина. Естественные условия в
обеих местностях, по существу, одинаковы. Та и другая представляют собою
бассейны в известковом грунте, лишенные поверхностного стока; обе принимают
в себя дождевую воду с окружающих гор; в обеих сток воды происходит по
подземным каналам, образованным действием воды или землетрясениями в
каменных породах, и каждый раз, когда эти каналы забиваются тиной или
как-нибудь иначе засоряются, место, которое до того было равниной,
превращается в озеро.
Но наряду с этими существенными чертами сходства оба ландшафта имеют
свои резко выраженные отличия. Ибо в то время как Копайский бассейн
представляет собой обширную гладкую поверхность, немного возвышающуюся над
уровнем моря и ограниченную только низкими скалами или отлогими склонами,
Фенейский бассейн есть узкая горная долина, замкнутая со всех сторон крутыми
мрачными горами, верхние склоны которых одеты темными сосновыми лесами, а
высокие вершины несколько месяцев в году бывают покрыты снегом. Река Ладон,
питаемая этим бассейном через подземный проток, по своей романтической
красоте превосходит все реки Греции. Песчаные берега Ладона, поросшие
лилиями, вдохновляли Мильтона. Даже прозаик Павсаний воскликнул, что нет
более прекрасной реки ни в Греции, ни в чужих странах.
И среди моих личных воспоминаний, которые я сохранил о Греции, ни одно
не возбуждает во мне такого восторга, как воспоминание о проведенных здесь
днях, когда я прошел по течению этой реки от ее истока в прелестном озере до
родников на правом склоне горы и дальше до глубокого, покрытого лесом
ущелья, через которое она шумно бежит, перескакивая со скалы на скалу и
выбрасывая зеленовато-белую пену, чтобы догнать священный Алфей. Через
Фенейскую долину река Ладон пробила себе путь под землей, который время от
времени засыпался землетрясениями, вследствие чего приостанавливалось
течение реки. Когда я находился у родников Ладона в 1895 г., один местный
крестьянин рассказал мне, что три года назад после сильного землетрясения
вода в реке исчезла на три часа, дно ее обнажилось, и на сухой земле
показались рыбы. Через три часа возобновилось слабое течение воды, а спустя
три дня после шумного взрыва хлынули бурные потоки.
Подобные перерывы в течении реки отмечались и в древности, и в наше
время, и всякий раз, когда завалы оказывались длительными, в Фенейской
долине появлялось озеро различной величины и глубины в зависимости от
степени засорения подземного прохода. По словам Плиния, таких перемен в
состоянии долины, то есть переходов от мокрого состояния к сухому и обратно,
до его времени насчитывалось всего пять, все эти перемены объяснялись
землетрясениями. Во времена Плутарха произошло столь сильное наводнение, что
вся долина очутилась под водой. Набожные люди приписывали это наводнение
несколько запоздалому гневу Аполлона против Геркулеса, который около тысячи
лет тому назад украл пророческий треножник бога из Дельф и перенес его в
город Феней. Но несколько позже, в том же столетии, вода в озере снова
иссякла; это видно из того, что греческий путешественник Павсаний нашел дно
долины совершенно сухим и о прежнем существовании озера знал только по
рассказам.
В долине, испытавшей столько переходов от воды к суше, от широкого
озера с голубой, как в море, водой к обширным полям с желтыми колосьями
хлеба, предания о великом потопе не могут быть легко отвергнуты; напротив,
здесь все говорит об их достоверности. Поэтому сказание о Дардане, уроженце
Фенейской долины, который был вынужден бежать от большого наводнения,
затопившего поля и низменности и прогнавшего жителей на высокие горы,
по-видимому, имеет под собой реальные факты. То же самое следует сказать и
об упоминаемом Павсанием потопе, которым был затоплен древний город Феней, у
северного края озера.
Покинув свою родину в гористой Аркадии, Дардан, по преданию,
переселился на остров Самофракия. По одной версии легенды, он переправился
туда на плоту, по другой, великий потоп застиг его не в Аркадии, а на
острове Самофракия. Он спасся от гибели на надутом кожаном мешке, который
нес его по волнам, пока он не приплыл к горе Ида, где и основал город
Дарданию, или Трою. Известно, что жители Самофракии, гордившиеся своим
древним происхождением, утверждали, что первый в мире потоп произошел на их
земле. Они рассказывали, что море выступило из берегов и затопило много
равнин на их острове и что спасшиеся от потопа люди нашли убежище на высоких
горах, которые и теперь еще делают Самофракию одним из наиболее заметных
издалека островов в северной части Эгейского моря, так что в ясную погоду их
можно хорошо различить из Трои.
Так как море продолжало преследовать людей в их убежище, то они стали
молить богов о спасении, а когда избавились от опасности, то поставили по
берегу вокруг всего острова памятники о своем спасении и построили алтари,
на которых продолжали и впоследствии совершать жертвоприношения. И еще
спустя много веков после великого потопа рыбаки то и дело вылавливали в
своих сетях каменные капители колонн, которые свидетельствовали о городах,
погибших в морской бездне. Заслуживают внимания причины, которыми
самофракийцы объясняли происхождение наводнения. По их словам, катастрофа
случилась не от ливня, а вследствие внезапного и чрезвычайно высокого
подъема воды в море, вызванного прорывом барьеров, которыми до того времени
Черное море отделялось от Средиземного. Огромные массы воды, запруженные
этими барьерами, прорвали преграду и пробили себе путь через сушу, образовав
таким образом проливы, известные теперь как Босфор и Дарданеллы, через
которые с тех пор Черное море сообщается со Средиземным. Когда вода со
страшной силой впервые хлынула через вновь образовавшиеся проливы, то она
залила большую часть азиатского берега, а также и низменности Самофракии.
Это самофракийское предание подтверждается до некоторой степени
новейшими данными геологии. "В не очень отдаленную от нас эпоху, - говорит
Гексли, - Малая Азия была неразрывно соединена с Европой посредством полосы
земли на месте теперешнего Босфора, которая служила барьером в несколько сот
футов высоты, запиравшим воды Черного моря. Обширные пространства Восточной
Европы и западной части Средней Азии представляли, таким образом, огромный
резервуар, причем самая низкая часть его берегов, возвышавшаяся, вероятно,
более чем на 200 футов над уровнем моря, совпадала с теперешним южным
водоразделом Оби, впадающей в Северный Ледовитый океан. В этот бассейн
вливали свои воды величайшие реки Европы - Дунай и Волга и тогдашние большие
азиатские реки - Окс и Яксарт со всеми промежуточными реками.
Сверх того, он принимал в себя избытки вод озера Балхаш, которое тогда
было гораздо больше, чем теперь, а также внутреннего моря Монголии. В то
время уровень Аральского моря был по крайней мере на 60 футов выше, чем
теперь. Вместо отдельных теперешних Черного, Каспийского и Аральского морей
было одно обширное Понто-Аральское Средиземное море, которое, по-видимому,
имело своим продолжением заливы и фиорды в низовьях Дуная, Волги (где
каспийские раковины и теперь еще попадаются вплоть до Камы), Урала и других
впадающих в это море рек, а избыток своих вод оно, вероятно, отдавало на
север через нынешний бассейн Оби".
Этот огромный резервуар, или обширное внутреннее море, прегражденное
естественной дамбой, соединяющей Малую Азию с Балканским полуостровом,
очевидно, существовал до плейстоценового периода; а пролив Дарданеллы, через
который сдерживаемые ранее воды пробили себе наконец дорогу в Средиземное
море, образовался, вероятно, к концу плейстоценового периода или позже.
Человек же, как теперь достоверно установлено, появился в Европе уже в
плейстоценовом периоде; некоторые полагают, что он существовал здесь уже в
плиоценовом или даже в миоценовом периоде. Поэтому следует признать вполне
возможным, что жители Восточной Европы сохранили память об обширном
внутреннем Понто-Аральском море и о его частичном усыхании благодаря прорыву
дамбы, отделявшей его от Средиземного моря, иначе говоря, благодаря
образованию Босфора и Дарданелл. Если это так, то самофракийское предание,
пожалуй, содержит в себе немалую долю исторической правды относительно
причин, вызвавших катастрофу.
С другой стороны, предание о самой катастрофе не находит себе
подтверждения в данных геологии. Имеются доказательства того, что
образование Дарданелльского пролива произошло не вдруг, подобно прорыву
дамбы под напором воды или вследствие землетрясения, но что, наоборот, мы
здесь имеем дело с постепенным и медленным процессом размывания,
продолжавшимся, вероятно, целые века или даже тысячелетия.
Дарданеллы "ограждены непрерывными плейстоценовыми пластами толщиной в
сорок футов, в которых, по всей видимости, мало-помалу образовался проход".
Таким образом, понижение уровня Понто-Аральского моря до уровня Средиземного
едва ли произошло внезапно и сопровождалось катастрофическим наводнением
азиатских и европейских берегов; гораздо правдоподобнее, что оно совершалось
весьма медленно и постепенно, результат, достигнутый в течение одного
человеческого поколения, оставался бы незаметным не только для обыкновенных
наблюдателей, но даже для исследователей, вооруженных точными инструментами.
А потому неправильно будет допустить, что самофракийское сказание основано
на прямом воспоминании об огромном наводнении, вызванном образованием
Дарданелл.
Можно предположить, что эта легенда о великом потопе есть не что иное,
как гипотеза какого-нибудь древнего ученого, который правильно угадал способ
образования проливов, не представляя себе при этом крайней медленности, с
какой природа совершала процесс их прорытия. Известно, что выдающийся
древний философ-натуралист Стратон, сменивший Теофраста в качестве главы
перипатетической школы в 287 г. до нашей эры, действительно держался такого
взгляда по чисто теоретическим основаниям, не ссылаясь при этом на
какое-либо старинное предание, а исходя из собственных наблюдений над
некоторыми особенностями Черного моря. Он указывал на огромные массы ила,
ежегодно наносимого большими реками в Понт Эвксинский, утверждая при этом,
что, не будь выхода через Босфор, все море с течением времени оказалось бы
запружено илом. Далее, он предположил, что в прежние времена те же самые
реки пробили себе путь через Босфор, дав выход скоплению своих вод сперва в
Пропондиту, а затем из нее через Дарданеллы в Средиземное море. Равным
образом он считал, что Средиземное море некогда было озером и что с
Атлантическим океаном оно соединилось впоследствии, когда запруженная вода
пробила выход через Гибралтар. Поэтому мы вправе заключить, что причина,
которой самофракийцы объясняли великий потоп, вытекала скорее из остроумной
догадки, а не из древнего предания.
Есть некоторое основание думать, что сказание о потопе, которое греки
связывали с именем Девкалиона и Пирры, точно так же было не столько
воспоминанием о действительном происшествии, сколько выводом, основанным на
наблюдении известных явлений природы. Выше мы видели, что, по одной легенде,
потоп во времена Девкалиона разделил горы Фессалии, а по другому рассказу,
ковчег, на котором плыл Девкалион, пригнало течением к горе Отрис в
Фессалии. Эти указания, казалось бы, позволяют нам считать Фессалию
первоначальной родиной легенды; к тому же это подтверждается мнением древних
о причинах формирования ландшафта этой страны, Так, Геродот приводит
предание о том, что некогда Фессалия была большим озером, или внутренним
морем, запертым со всех сторон высокими горами - Оссой и Пелионом, Олимпом,
Пиндом и Отрисом, между которыми еще не существовало прохода для стока воды.
Впоследствии, по словам фессалийцев, бог моря Посейдон, причиняющий
землетрясения, дал озеру выход, пробив в горах узкое Темпейское ущелье, по
которому с тех пор потекла река Пеней, осушая Фессалийскую равнину.
Благочестивый историк как будто признает, что это местное предание
соответствует истине. Он говорит: "Всякий, кто верит, что Посейдон потрясает
землю и что образованные землетрясениями бездны - дело его рук, при взгляде
на ущелье, где протекает Пеней, наверное, скажет, что Посейдон его сделал;
ибо разъединение гор, мне думается, непременно произошло вследствие
землетрясения". Этот взгляд "отца истории", по существу, разделяли
позднейшие древние писатели, хотя один из них приписывал создание ущелья и
осушение озера герою Геркулесу, которому в числе многих других
благодетельных для человечества подвигов, по господствовавшему мнению,
принадлежало устройство водоемов. Более осторожные или более научно
мыслившие писатели ограничивались тем, что объясняли образование ущелья
землетрясением, не делая ссылок на богов или героев как на причину этого
великого катаклизма.
Неудивительно, что народ склонен был объяснять эти явления природы
сверхъестественным вмешательством богов или героев: природные особенности
Темпейского ущелья как нельзя более способны вызвать в душе человека
суеверный страх, представление о каких-то могучих изначальных силах, которые
по гигантским размерам своей деятельности представляют разительный контраст
с ничтожными делами людей. Путешественник, спускающийся утром с западной
стороны в этот глубокий проход, видит высоко над собой снега Олимпа,
окрашенные золотым румянцем восходящего солнца. Но, спустившись ниже по
тропинке, он теряет из виду горные вершины, справа и слева перед его глазами
встают стеной громадные, уходящие ввысь величественные утесы. Местами они
настолько сближаются, что кажется, будто сейчас совсем столкнутся вплотную,
и едва оставляют место у подножия для дороги и реки да еще для узенькой
полосы голубого неба над головой. Лишь только дорога сворачивает на южный
или правый берег реки, перед глазами путешественника открываются скалы на
склоне Олимпа, самые великолепные и самые удивительные во всей Греции. В
дождливую погоду они поражают еще более своими низвергающимися водопадами,
вздувающими ровную и спокойную поверхность реки.
Наиболее величественный вид открывается в середине ущелья, где
вздымается гигантская скала с парящей в небе вершиной, увенчанной
развалинами римской крепости. Но грандиозность картины несколько смягчается
обилием и зеленью растительности. В некоторых местах ущелья утесы
расступаются, давая место у своего подножия лужайкам с вечнозелеными
зарослями лавра, мирта, дикой оливы, земляничного дерева и целомудренника,
увитых плющом и диким виноградом; зелень пестреет пурпуром олеандров,
золотом жасмина и альпийского ракитника. Воздух насыщен сладким ароматом
бесчисленного множества деревьев и цветов. Даже в самых узких местах берег
реки скрыт в тени платанов, их корни и свисающие ветви купаются в потоке, а
густая листва образует крону, едва пропускающую солнечные лучи. Сами скалы,
изрезанные рубцами и трещинами, покрыты карликовыми дубами и кустарником
всюду, где можно было пустить корни, и их зелень ложится яркими пятнами на
обнаженной белой поверхности известковых громад; а сквозь расщелины в
скалистой стене то здесь, то там открывается панорама дубовых и хвойный
лесов, карабкающихся по крутым склонам.
Тенистые своды и нежная растительность особенно поражают своей
неожиданностью путешественника, если он приходит в эту лощину в жаркий
летний день, оставив только что пыльные и знойные равнины Фессалии, без
единого дерева для защиты от палящих лучей южного солнца, без малейшего
освежающего ветерка, с редкими переходами от холмов к низинам, несколько
ослабляющими скучное однообразие ландшафта. Не приходится поэтому
удивляться, что человек стал рано задумываться над происхождением этого
величественного и прекрасного ущелья, что первобытная религия и наука
одинаково приписывали его происхождение какому-то великому катаклизму в
незапамятные времена, какому-то внезапному и страшному извержению
вулканических сил, а не настоящей причине - медленно, веками происходящей
под действием воды эрозии пород.
Отсюда мы можем с некоторой уверенностью заключить, что трещина в
фессалийских горах, которая, по преданию, образовалась вследствие
Девкалионова потопа, есть не что иное, как Темпейское ущелье. Не будет
легкомыслием с нашей стороны, если мы пойдем еще дальше и предположим, что
сама легенда о потопе была подсказана желанием объяснить происхождение
глубокого и узкого ущелья. Ибо раз люди знали о существовании большого
озера, окаймленного кольцом фессалийских гор, то у них, естественно, могла
возникнуть мысль о том, какое огромное наводнение должно было последовать за
прорывом перемычки, когда вода, получившая свободный выход, хлынула потоком
через только что образованный проход, затопляя прилегающие низменности и
оставляя на своем пути опустошение и гибель. Если в таком предположении есть
хоть некоторая доля истины, то фессалийское сказание о Девкалионовом потопе
и самофракийское сказание о Дардановом потопе имеют под собою одну и ту же
почву: оба они явились выводами из фактов, относящихся к области физической
географии; ни одно из них не содержит в себе каких-либо воспоминаний о
действительных событиях. Короче говоря, оба сказания представляют собою то,
что Эдуард Тайлор называет "мифом наблюдения", а не историческую традицию.