Фрэзер Д. Фольклор в Ветхом Завете

ОГЛАВЛЕНИЕ

часть первая. ДРЕВНЕЙШАЯ ЭПОХА СУЩЕСТВОВАНИЯ МИРА

Глава 4. ВЕЛИКИЙ ПОТОП

Вавилонское сказание о великом потопе

Из всех имеющихся в литературе легенд о великом потопе наиболее древняя
- вавилонская или, правильнее, шумерийская: известно, что, как ни стара сама
по себе вавилонская версия этой легенды, она была заимствована вавилонянами
от их еще более древних предшественников - шумерийцев, от которых
семитические обитатели Вавилонии, по-видимому, переняли основные элементы
своей цивилизации. Вавилонское предание о великом потопе известно благодаря
вавилонскому историку Беросу, который в первой половине III в. до нашей эры
составил историю своей страны. Берос писал по-гречески, и хотя его труд до
нас не дошел, но некоторые фрагменты сохранились благодаря позднейшим
греческим историкам. Среди этих фрагментов оказался, к счастью, рассказ о
потопе. Вот он.
Великий потоп произошел в царствование Ксисутруса, десятого царя
Вавилонии. Бог Кронус явился к нему во сне и предупредил его о том, что все
люди будут уничтожены потопом в пятнадцатый день месяца, который был восьмым
месяцем по македонскому календарю. А потому бог велел ему написать историю
мира от начала и закопать ее для сохранности в Сиппаре, городе солнца. Кроме
того, он велел ему построить корабль и сесть туда вместе со своими
родственниками и друзьями, взять с собой запас пищи и питья, а также
домашних птиц и четвероногих животных и, когда все будет готово, отплыть. На
вопрос царя: "Куда же мне отплыть?" - бог ответил: "Ты поплывешь к богам, но
до отплытия ты должен молиться о ниспослании добра людям". Царь послушался
бога и построил корабль; длина корабля была пять стадий, а ширина - два
стадия. Вавилонский стадий равнялся 194 метрам. Собрав все, что было нужно,
и сложив в корабль, он посадил туда своих родственников и друзей. Когда
потоп стал убывать, Ксисутрус выпустил на волю несколько птиц. Но, не найдя
себе нигде пищи и приюта, птицы вернулись на корабль. Через несколько дней
Ксисутрус снова выпустил птиц, и они вернулись на корабль со следами глины
на ногах. В третий раз он их выпустил, и они больше на корабль не вернулись.
Тогда Ксисутрус понял, что земля показалась из воды, и, раздвинув несколько
досок в борту корабля, выглянул наружу и увидел берег. Тут он направил судно
к суше и высадился на горе вместе со своей женой, дочерью и кормчим. Он
воздал почести земле, построил алтарь и принес жертву богам, а потом исчез
вместе с теми, кто высадился с ним из корабля. Оставшиеся на корабле,
увидев, что ни он, ни сопровождающие его люди не возвращаются, тоже
высадились на берег и стали искать его, выкликая его имя, но нигде не могли
найти Ксисутруса. Тогда раздался голос с неба, который приказал им чтить
богов, призвавших к себе Ксисутруса за его благочестие и оказавших такую же
милость его жене, дочери и кормчему. И еще велел им тот голос отправиться в
Вавилон, разыскать спрятанное писание и распространить его среди людей.
Голос также возвестил им, что страна, в которой они находятся, - Армения.
Услышав все это, они принесли жертву богам и отправились пешком в Вавилон. А
обломки корабля, приставшего к горам Армении, существуют до сих пор, и
многие люди снимают с них смолу для талисманов. Вернувшись в Вавилон, люди
откопали в Сиппаре писание, построили много городов, восстановили святилища
и вновь населили Вавилон.
По словам греческого историка Николая Дамасского, современника и друга
Августа и Ирода Великого, "в Армении находится большая гора, называемая
Барис, на которой, как гласит предание, спаслось много людей, бежавших от
потопа;
говорят также, что какой-то человек, плывший в ковчеге, высадился на
вершине этой горы и что деревянные остатки того судна сохранялись еще долгое
время. Человек этот, вероятно, был тот самый, о котором упоминается у
Моисея, законодателя иудеев". Сомнительно, чтобы Николай Дамасский почерпнул
эти сведения из вавилонского или еврейского предания;
ссылка на Моисея показывает, что он был, по-видимому, знаком с
рассказом книги Бытие, который мог стать ему известным со слов его
покровителя Ирода.
В нашу эпоху суждено было извлечь из давно утерянных архивов Ассирии
подлинную вавилонскую версию легенды. При раскопках Ниневии, составляющих
славу и гордость XIX в. и имеющих чрезвычайное значение для истории древнего
мира, английским исследователям удалось обнаружить значительную часть
библиотеки великого царя Ашшурбанипала, царствовавшего в 669-633 гг. до
нашей эры, во время блестящего заката Ассирийской державы. Этот царь,
наводивший ужас на соседние народы вплоть до берегов Нила, украсил свою
столицу великолепными сооружениями и собрал в ее стенах из ближних и дальних
стран многочисленные тексты по истории, естествознанию, грамматике и религии
для просвещения своего народа. Тексты эти, в значительной части
заимствованные из вавилонских источников, представляют собой клинописные
таблицы из мягкой глины, впоследствии обожженные и сложенные в библиотеке.
Библиотека была, по-видимому, расположена в верхнем этаже дворца, который во
время последнего разграбления города рухнул от пожара, причем большинство
таблиц разбилось вдребезги. Сохранившиеся потрескались и опалены огнем
пылавших развалин. В последнее время к развалинам приложили свою руку
кладоискатели, которые искали здесь для себя не научные сокровища, а
настоящий золотой клад, чем немало содействовали еще большей разрозненности
этих драгоценных памятников. В довершение всех бед богатая солями вода,
каждую весну проникающая в почву, пропитывает таблицы. Соли кристаллизуются
по линиям трещин, и по мере роста кристаллы расщепляют и без того разбитые
таблицы на более мелкие фрагменты. Все же благодаря кропотливому труду
Джорджа Смита, хранителя Британского музея, множество фрагментов было
восстановлено. Ему удалось реставрировать знаменитую эпическую поэму о
Гильгамеше в двенадцати песнях, вернее, таблицах, из которых одиннадцатая
содержит вавилонскую легенду о потопе. Это великое открытие было
обнародовано Смитом на собрании Общества библейской археологии 3 декабря
1872 г.
По остроумной догадке Генри Раулинсона, двенадцать песен поэмы о
Гильгамеше соответствуют двенадцати знакам зодиака, так что движение
рассказа в поэме как бы следует за движением солнца в течение всех
двенадцати месяцев года. Эта теория до некоторой степени оправдывается
местом, какое занимает в поэме легенда о потопе, изложенная в одиннадцатой
песне, потому что вавилонский одиннадцатый месяц в году приходился как раз
на дождливый сезон, был посвящен богу ветров Рамману и, как говорят,
назывался "проклятый месяц дождей". Как бы то ни было, легенда здесь
является отдельным эпизодом или отступлением, лишенным всякой связи со всем
остальным содержанием поэмы. Вот как она начинается.
Герой поэмы Гильгамеш потерял своего дорогого друга Энкиду, похищенного
смертью, и сам тяжело заболел. Опечаленный происшедшим и в страхе перед
грядущим, он решил разыскать своего отдаленного предка Утнапиштима, сына
Убара-Туту, и узнать от него, как смертный человек может обрести вечную
жизнь.
Утнапиштим, думал он про себя, наверное, знает этот секрет, так как сам
стал подобен богам и живет теперь где-то далеко в блаженном бессмертии.
Тяжелый и опасный путь пришлось совершить Гильгамешу, чтобы дойти до него.
Он должен был перейти через гору, охраняемую двуполым скорпионом, там, где
заходит солнце; он шел по темной и страшной дороге, где ни разу не ступала
нога смертного; он переправился на лодке через обширное море, перебрался по
узкому мосту через реку смерти и наконец предстал перед лицом Утнапиштима.
Но когда Гильгамеш задал своему великому предку вопрос, как человеку
достигнуть бессмертия, то получил неутешительный ответ: мудрец сказал ему,
что для человека не существует бессмертия. Удивленный таким ответом со
стороны того, кто некогда сам был человеком, а теперь сделался бессмертным,
Гильгамеш, естественно, спросил своего высокочтимого родственника, каким
образом ему удалось избегнуть общей участи. На этот вопрос Утнапиштим
поведал следующий рассказ о великом потопе.
Утнапиштим сказал Гильгамешу: "Я хочу открыть тебе, о Гильгамеш,
сокровенное слово; умысел богов я хочу поведать тебе. Ты знаешь город
Шуруппак, что лежит на берегу Евфрата; это город старинный, и боги его
внушили великим богам мысль послать на землю потоп. Там был отец богов Ану,
их советник и воитель Энлиль, их вестник Ниниб, их властитель Эннуги. Бог
мудрости Эа также сидел вместе с ними; он передал их слова тростниковой
хижине, говоря: "О, тростниковая хижина, тростниковая хижина! О, стена,
стена! О, слушай, тростниковая хижина! О, внимай, стена! О, человек из
Шуруппака, сын Убара-Туту, ломай свой дом, построй корабль, оставь свои
богатства, бойся своей гибели! Бросай своих богов, спасай свою жизнь, возьми
с собою в корабль всякие семена жизни! А корабль, который ты соорудишь,
должен быть хорошо соразмерен; его ширина и длина должны соответствовать
друг другу, и ты его спустишь в открытое море". Я внял словам его и сказал
богу моему Эа так: "О, господин мой, я преклоняюсь пред твоим велением и
исполню его. Но что я отвечу городу и народу и его старейшинам?" Эа открыл
свои уста и так сказал мне, слуге своему: "Вот что ты ответишь им: так как
Энлиль возненавидел меня, то я не могу больше оставаться в вашем городе и не
могу преклонить голову на земле Энлиля; я должен спуститься в глубокое море
и буду жить у господина моего Эа". Утнапиштим послушался бога Эа, собрал лес
и все, что было нужно для постройки судна, и на пятый день остов был готов.
Он построил его в форме баржи, на которую поставил дом в сто двадцать локтей
высотой, и разделил дом на шесть ярусов, а в каждом ярусе сделал девять
комнат. Он сделал в нем отверстия для спуска воды, обмазал снаружи горной
смолой и древесной смолой изнутри. Затем он велел принести масло, зарезал
волов и ягнят, наполнил кувшины кунжутным вином, маслом и виноградным вином.
Он созвал народ на пир, как в день новогодний; народ пировал, и вино лилось
рекой. А когда корабль был готов, он наполнил его всем, что имел из серебра,
и всем, что имел из золота, и всем, что имел из семян жизни. Он также
посадил на корабль всю свою семью и всех домочадцев; собрал домашний скот,
зверей полевых и всяких ремесленников и всех поместил на корабль. Бог-солнце
Шамаш назначил время, объявив: "С наступлением вечера властитель тьмы пошлет
разрушительный ливень; тогда войди в ковчег и запри за собой дверь". Пришел
урочный час, и с наступлением вечера властитель тьмы послал разрушительный
ливень. "Я видел начало бури, но дальше смотреть на нее побоялся. Я вошел в
ковчег и запер за собою дверь. Кормчему корабля, а также Пузур-Амурри,
мореходу, поручил я (плавучий) дворец и все, что в нем было. Когда стало
рассветать, появилось на горизонте черное облако. Рамман гремел среди небес,
а боги Мужати и Лугаль предшествовали ему. Подобно гонцам, шли они по горам
и равнинам; Иррагал сорвал с корабля мачту. Явился Ниниб и разразился бурей.
Боги Ануннаки вздымали кверху пылающие факелы, бросавшие яркий свет на
землю. Смерчь бога Раммана поднимался к небесам, и дневной свет потух во
мраке". Весь день бушевала гроза, и воды вздулись до горных вершин. "Один не
видел другого, люди не узнавали друг друга. Боги в небесах испугались потопа
и пятились назад, карабкались по небосклону к обители Ану. Боги припадали к
земле, как собаки, жались у стен. Иштар надрывалась от крика, как женщина в
родовых муках; царица богов обливалась слезами и восклицала своим дивным
голосом: "Да обратится в прах тот день, когда я в собрании богов накликала
горе! Увы, это я накликала горе в собрании богов! Это я накликала смерть для
уничтожения моих людей! Где они теперь - те, которых я призвала к жизни? Как
рыбьей икрой, кишит ими море". Боги Ануннаки плакали вместе с ней; боги в
изнеможении садились и плакали с плотно сжатыми губами. Шесть дней и шесть
ночей свирепствовал ветер; потоп и гроза опустошили землю. На седьмой день
стихла гроза, и ливень, и буря, бушевавшая подобно вражескому войску. Море
успокоилось, вода пошла на убыль; ураган и потоп прекратились. Я посмотрел
на море: на нем лежала тишина, весь род человеческий превратился снова в
глину. Там, где были поля, простиралось болото. Я открыл окно, и дневной
свет упал на мое лицо. У меня подкашивались ноги, я сел и заплакал; слезы
катились по щекам моим. Я смотрел на мир: везде было море. По прошествии
двенадцати (дней?) показался остров. Корабль приплыл к земле Низир; он сел
на гору Низир, и гора не отпускала корабль. Прошел день, другой - гора Низир
все не отпускала корабль. Прошел третий день, четвертый - гора Низир все не
отпускала корабль. Прошел пятый день, шестой - гора Низир все не отпускала
корабль. На седьмой день я выпустил голубя и дал ему улететь. Но голубь
полетал немного и, не найдя нигде приюта, вернулся назад. Тогда я выпустил
ласточку и дал ей улететь. Ласточка покружилась немного, но, не найдя нигде
приюта, вернулась назад. Затем я выпустил ворона и дал ему улететь. Ворон
улетел и увидел, что вода спала; он клевал пищу, пробирался по лужам,
каркал, но назад не вернулся. Тогда я вывел всех из корабля и отпустил их на
все четыре стороны. Я принес жертву и совершил возлияние на вершине горы. По
семи в ряд я выставил жертвенные сосуды и собрал под ними в кучу тростник,
кедровое и миртовое дерево. Боги вдыхали запах, боги вдыхали благоухания.
Боги, как мухи, собирались вокруг того, кто принес им жертву. Тут выступила
вперед мать богов. Она подняла кверху ожерелье, которое Ану сделал по ее
желанию, и сказала: "О вы, боги, собравшиеся здесь! Как верно то, что я не
забуду этих лазоревых самоцветов, которые я ношу на шее, так же верно и то,
что я буду помнить всегда эти дни и никогда их не забуду. Пусть все боги
присутствуют при этом жертвоприношении, но пусть Энлиль не приходит, потому
что он не размыслил, наслал потоп и обрек на гибель моих людей". Тогда
подошел Энлиль и, увидев корабль, рассвирепел. Полный гнева против богов,
против Игиги, он воскликнул: "Кто-то, я вижу, спас свою жизнь. Нет, ни один
человек не останется в живых после всеобщего истребления". Тут Ниниб открыл
свои уста и сказал, обращаясь к воителю Энлилю: "Кто, как не Эа, мог сделать
подобное дело? Ведь Эа знает все, что происходит на свете". Тогда Эа открыл
свои уста и сказал, обращаясь к воителю Энлилю: "Ты, о воитель,- владыка
богов, но ты не размыслил и наслал на землю потоп. На грешнике должен быть
отомщен его грех, и на преступнике - его преступление. Не давай же воли
своей руке, дабы не все люди погибли; пощади, дабы не все они исчезли с лица
земли. Вместо потопа пусть бы лучше пришел лев и сократил род людской!
Вместо потопа пусть бы лучше пришел леопард и сократил род людской! Вместо
потопа пусть бы лучше пришел голод и опустошил землю! Вместо потопа пусть бы
лучше пришла богиня-чума и поразила человечество! А я не открыл умысла
великих богов; я только дал Атрахазису увидеть сон, и во сне он услышал
умысел богов". После этого Энлиль принял свое решение и вошел в ковчег. Он
взял меня за руку и вывел из корабля и меня и жену мою, велел ей стать на
колени рядом со мной, а сам подошел к нам, стал между нами обоими и
благословил нас (говоря): "До сих пор Утнапиштим был человеком, но отныне
пусть Утнапиштим и жена его уподобятся богам и станут равными нам, пусть
Утнапиштим живет далеко от земли, у устья рек". И тогда меня взяли и унесли
далеко от земли и оставили жить у устья рек".
Такова длинная легенда о потопе, внесенная в поэму о Гильгамеше, с
которой она, по-видимому, вначале не стояла ни в какой связи. Сохранился
фрагмент другой версии этой легенды на одной разбитой плитке, найденной, как
и плитка поэмы о Гильгамеше, среди развалин библиотеки Ашшурбанипала в
Ниневии. В этом фрагменте содержится часть беседы, происшедшей перед потопом
между богом Эа и вавилонским Ноем, который здесь называется Атрахазис - имя,
которое, как мы видели, случайно приписано ему в поэме о Гильгамеше, хотя
везде в этой поэме он именуется не Атрахазис, а Утнапиштим. Имя Атрахазис,
как полагают, было первоначальным вавилонским именем героя, которое в
греческой версии легенды о потопе у Бероса заменено именем Ксисутрус. В
упомянутом фрагменте бог Эа приказывает Атрахазису: "Ступай в ковчег и
закрой за собою дверь; возьми туда с собой свои запасы хлеба, свои домашние
вещи и прочее имущество, свою (жену?), семью, родственников, своих
ремесленников, полевой скот и всех травоядных полевых животных". Герой
возражает на это, что он никогда раньше не строил корабля, и просит
начертить ему на земле план корабля для руководства при постройке.
До сих пор мы видели, что вавилонские версии легенды о потопе относятся
ко времени Ашшурбанипала, то есть к VII в. до нашей эры, на этом основании
можно было допустить более позднее происхождение их в сравнении с еврейской
версией и, стало быть, предположить, что они заимствованы у евреев. Однако
мы располагаем данными, несомненно свидетельствующими о значительно более
древнем происхождении вавилонской легенды, благодаря еще одной разбитой
плитке, найденной при раскопках, предпринятых турецким правительством в
Абу-Хабба, на месте, где находился некогда древний город Сиппар. Плитка эта
содержит весьма искаженное изложение легенды о потопе и снабжена точной
датой, а именно: в конце текста имеется отметка о том, что табличка написана
в двадцать восьмой день месяца шабату (одиннадцатый месяц у вавилонян), в
одиннадцатый год правления царя Аммизадуга, то есть около 1966 г. до нашей
эры. К сожалению, текст настолько отрывочен, что дает мало сведений, но имя
Атрахазис здесь встречается, а также говорится о большом ливне и,
по-видимому, о корабле и спасшихся на нем людях.
Другая очень древняя версия легенды о потопе была обнаружена в Ниппуре
во время раскопок, производившихся Пенсильванским университетом. Она
написана на небольшом обломке таблицы из необожженной глины, и на основании
начертания букв и места нахождения датируется открывшим ее профессором
Гильпрехтом не позднее 2100 г. до нашей эры. В этом фрагменте бог возвещает,
что пошлет на землю потоп, который сметет сразу весь людской род; бог
предлагает человеку, к которому обращает свою речь, построить себе большое
судно с крепкой крышей, где он сможет спасти свою жизнь, и взять туда с
собою животных и птиц.
Все эти версии легенды о потопе написаны на семитическом языке
Вавилонии и Ассирии. Но есть другая отрывочная версия, найденная
американцами при раскопках в Ниппуре и написанная на шумерийском языке, то
есть на несемитическом языке древнего народа, который, по-видимому,
предшествовал семитам в Вавилонии и основал в нижней долине Евфрата свою
собственную замечательную культуру, обыкновенно именуемую вавилонской
культурой. Город Ниппур, где была найдена эта шумерийская легенда о потопе,
был самым священным и, возможно, наиболее древним религиозным центром
страны, и местный бог этого города Энлиль стоял во главе вавилонского
пантеона. Судя по начертанию письма, текст таблички, на которой записана
легенда, относится, вероятно, ко времени знаменитого вавилонского царя
Хаммурапи, то есть приблизительно к 2100 г. до нашей эры. Но сама легенда,
надо полагать, гораздо древнее, потому что в конце третьего тысячелетия,
когда был написан текст таблички, шумерийцы как отдельный народ перестали
уже существовать, растворившись в семитическом населении страны, и язык их
стал уже мертвым языком, хотя древняя литература и содержащиеся в ней
священные тексты служили еще предметом изучения и переписывались
семитическими жрецами и писцами. В результате открытия шумерийской версии
легенды о потопе возникло предположение о том, что сама легенда ведет свое
происхождение от времени, предшествовавшего занятию долины Евфрата семитами,
которые, поселившись в новой стране, заимствовали легенду о потопе от своих
предшественников - шумерийцев. Интересно отметить, что шумерийская версия
легенды о потопе служит продолжением рассказа, к сожалению весьма
отрывочного, о сотворении человека; согласно этому рассказу, люди были
созданы богами раньше животных. Таким образом, шумерийская легенда сходится
с библейским рассказом в книге Бытие, поскольку и здесь и там сотворение
человека и великий потоп трактуются как два тесно связанных между собой
события первоначальной истории мира. При этом шумерийское сказание совпадает
не с жреческим, а с яхвистским источником, изображая такую
последовательность событий, при которой сотворение человека предшествовало
сотворению животных.
Пока что опубликована только нижняя половина таблички этой "шумерийской
книги Бытие" но и этой половины достаточно, чтобы представить себе в общих
чертах легенду о потопе. Здесь рассказывается, что Зиугидду или, правильнее,
Зиудзудду был некогда царем и жрецом бога Энки - шумерийского божества,
соответствующего семитическому Эа. Изо дня в день он служил богу, смиренно
повергаясь ниц перед ним и исполняя у алтаря установленные обряды. В награду
за такое благочестие Энки сообщает ему, что по требованию Энлиля на совете
богов решено истребить семя человеческого рода посредством ливня и бури.
Прежде чем сделать святому человеку это своевременное предупреждение,
божественный друг просит его отойти к стене, говоря: "Стань у стены слева от
меня, и у стены я скажу тебе слово". Эти слова находятся в очевидной связи с
тем странным местом в семитической версии легенды, где Эа начинает свое
предупреждение Утнапиштиму в таких выражениях: "О, тростниковая хижина,
тростниковая хижина! О, стена, стена! О, слушай, тростниковая хижина! О,
внимай, стена!" Эти два параллельных места в обеих версиях легенды
заставляют предположить, что доброжелательный бог, не желая прямо сообщить
смертному человеку тайное решение богов, прибегает к уловке и шепотом
доверяет тайну стене, по другую сторону которой он предварительно поставил
Зиудзудду. Таким образом праведный человек подслушал чужой разговор и узнал
роковую тайну, тогда как его божественный покровитель имел возможность
впоследствии утверждать, что он не открыл человеку умысла богов. Эта уловка
приводит на память известную легенду о том, как слуга царя Мидаса открыл,
что у его господина ослиные уши, и, не будучи в состоянии удержаться, чтобы
не выболтать кому-нибудь этой тайны, шепотом рассказал ее пещере и засыпал
пещеру землей, но на этом месте вырос тростник, и шелест его листьев,
волнуемых ветром, разнес по всему свету секрет об уродстве царя. Та часть
таблицы, в которой, вероятно, содержалось описание того, как строился ковчег
и как сел в него Зиудзудду, потеряна, а сохранившаяся часть сразу
захлестывает нас волнами потопа. Бушующая буря и ливень описываются как
явления одновременные. Затем текст продолжается так: "После того как ливень
и буря свирепствовали на земле целых семь дней и семь ночей, а огромный
ковчег силой вихря носился все время по могучим волнам, появился бог-солнце,
проливая дневной свет на небо и землю". Когда свет солнца засиял над
ковчегом, Зиудзудду пал ниц перед богом-солнцем и принес в жертву вола и
овцу. Здесь опять пробел в тексте, а вслед за тем мы читаем, что царь
Зиудзудду пал ниц перед богами Ану и Энлилем. Гнев Энлиля против людей
теперь как будто смягчился, как можно понять из его слов, относящихся к
Зиудзудду: "Жизнь, подобную жизни бога, я дарую ему". И дальше: "Вечную
душу, подобную душе бога, я сотворю для него". А это значит, что герой
легенды о потопе, шумерийский Ной, обрел дар бессмертия или даже превратился
в бога. Дальше ему преподносится титул "хранителя семени человеческого
рода", и боги отводят ему обитель на горе, быть может на горе Дильмун, хотя
такое чтение имени не вполне достоверно. Конец легенды до нас не дошел.
Итак, мы видим, что в существенных чертах шумерийская версия легенды о
потопе совпадает с более длинной и обстоятельной версией, сохранившейся в
поэме о Гильгамеше. В обеих версиях великий бог (Энлиль или Бэл) решил
истребить человечество, затопив землю дождем. В обеих версиях бог (Энки или
Эа) предупреждает человека о близкой катастрофе, и человек, получивший такое
предупреждение, спасается в ковчеге. В обеих потоп в период его наибольшей
силы продолжается семь дней. В обеих версиях, после того как вода начинает
спадать, человек приносит жертву и под конец возводится в ранг богов.
Единственное существенное различие касается имени героя, который в
шумерийской версии называется Зиудзудду, а в семитической - Утнапиштим или
Атрахазис. Шумерийское имя Зиудзудду напоминает другое - Ксисутрус, которое
Берос дает герою, спасшемуся от потопа. Если сходство этих двух имен не
случайно, то мы имеем новое основание удивляться той верности древнейшим
документальным источникам, которую сохранил в своем описании вавилонский
историк.
Открытие этой чрезвычайно интересной таблички, содержащей рассказ о
потопе в связи с рассказом о сотворении мира, дает основание предполагать,
что заключающиеся в книге Бытие сказания о первоначальной истории мира
родились не у семитов, но были ими заимствованы от более древнего
цивилизованного народа. Дикие орды семитов, нахлынувшие за несколько
тысячелетий до нашей эры из Аравийской пустыни в плодородную долину Нижнего
Евфрата, застали там уже сложившуюся цивилизацию. Потомки первобытных
бедуинов постепенно переняли искусства и нравы покоренной страны точно так
же, как гораздо позднее северные варвары позаимствовали известный культурный
лоск от покоренного ими населения Римской империи.