Томпсон М. Философия науки

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 2. НАУЧНЫЙ МЕТОД

В настоящей главе мы рассмотрим основной подход к науке, установившийся с XVII века и в определенной степени использующийся до сих пор для подтверждения истинности ее идей. Нас особенно будет занимать индуктивный метод накопления знаний и его воздействие на научную методологию. Отправной точкой при этом послужит признание того, что все научные теории должны быть подкреплены данными наблюдения и/или опыта.
В дальнейшем мы поговорим о развитии, оценке и смене научных теорий и затронем вопрос о том, действительно ли научные гипотезы трактуют явления, которые имеют место «там», в объективном, физическом мире, а не мыслительные процессы, происходящие в нашем мозгу.
Ключевая проблема заключается в том, могут ли подкрепляющие теорию данные обеспечить ее абсолютную достоверность.
В период становления современной науки были созданы определенные критерии достоверности знания, и все же нынешняя ситуация показывает, что применить их в полной мере на практике крайне трудно (пожалуй, даже невозможно).
81

НАБЛЮДЕНИЕ И ОБЪЕКТИВНОСТЬ

Осторожность — вот чем нужно руководствоваться, делая научные заявления. Все сказанное должно быть подкреплено убедительными доказательствами и опытными данными. Кстати, в Daily Telegraph от 14 марта 1998 года, в статье, посвященной работе профессоров Оксфордского университета Нила Тьюрока и Стивена Хокинга о ранних этапах развития нашей Вселенной, содержатся два весьма мудрых замечания Тьюрока на эту тему:
«Во-первых, наше открытие сугубо математическое, представлено оно на языке общей теории относительности, выдвинутой Эйнштейном для описания силы тяготения, которая определяет облик Вселенной в космических масштабах. Подобные вещи трудно изложить без искажений обиходным языком: происхождение нашей Вселенной, естественно, не рядовое событие.
Во-вторых, я хотел бы предупредить о том, что построенные нами теории пока не подкреплены экспериментальными данными. Мы часто говорим о них как об истинных, поскольку сами убеждены в этом, но, естественно, не претендуем на непогрешимое видение истины. Мы всего лишь выдвигаем гипотезы, которые согласуются с довольно строгими критериями теоретической физики, и вполне осознаем, что пока наши теории не получат полного подкрепления посредством эксперимента и наблюдений, они будут оставаться гипотезами».
Отметим два важных момента:
• Не всегда возможно описать что-то обычным языком, который позволил бы неподготовленному че-
82
ловеку получить точное и образное представление об обсуждаемом предмете. Некоторые вещи столь необычны, что обретают смысл лишь в виде математических формул. Иногда ученые могут наглядно представить что-либо, не прибегая к научным терминам, но такое происходит нечасто.
• Второе, и, пожалуй, самое главное в наших рассуждениях о научном методе: каждое заявление требует своего подкрепления какими-то данными. Они могут быть результатами наблюдений за природным явлением (например, в астрономии) или за естественным отбором, когда требуется определить численность и повадки популяции конкретного вида. Но чаще всего данные для подтверждения гипотезы дают эксперименты, которые проводятся для изучения какого-либо отдельного явления реального мира.
Эксперименты
Поговорим немного об опытных данных и их оценке. Прежде всего, следует помнить, что в науке под термином «факты» подразумевают не результаты наблюдения, а результаты опыта. Эксперименты создают искусственные условия, исключающие факторы непосредственного воздействия на изучаемый предмет, так что исследователь может сосредоточиться на измерении одного или нескольких показателей. Полученные данные будут более точными и управляемыми, они, безусловно, будут способствовать разработке теории, но в то же время не станут отражением процессов, происходящих в реальном мире, где все взаимосвязано и подвержено бесконечному числу сторонних воздействий.
Никакой эксперимент не в состоянии полностью отразить реальность, он не может быть столь же объемным и сложным, как сама Вселенная. Из этого следует,
83
что опытные данные оказываются выборочными и могут считаться допущениями. В этом, как мы увидим позже, и кроется причина большинства споров относительно верности научных теорий.
Встает вопрос: можно ли провести эксперимент, определяющий, какая из соперничающих теорий верна? Одни ученые, например Бэкон, считали это возможным, а другие, скажем французский физик Пьер Дюэм (1861—1916), утверждали, что это нереально, поскольку нам не дано знать совокупности вероятных теорий,
304
35
которые были бы применимы ко всякому множеству опытных данных. Но в действительности некоторые эксперименты (в частности, наблюдения, подтвердившие общую теорию относительности Эйнштейна) все же позволяют установить превосходство одной теории над другими.
В историческом обзоре мы упоминали, что, когда Галилей приводил доводы в защиту коперниковской системы мироустройства, консервативные мыслители того времени возражали ему, но не из-за ошибочности наблюдений или расчетов ученого, а потому, что его доказательства строились именно на наблюдениях и расчетах, а не на теоретической (теологической) концепции мироздания.
Галилей боролся в условиях господства религии, утвердившей примат Аристотелевых представлений о совершенстве и целеполагании над наблюдениями и данными опыта. Он провел эксперименты, доказывающие несостоятельность взглядов Аристотеля. Другими словами, ОБ заставил сомневаться в средневековой системе дедукции, которая позволяла делать выводы на основе личного восприятия явлений. Галилей же руководствовался индуктивным методом построения теории, на основе наблюдений, опытов и расчетов. Его метод сыграл определяющую роль в становлении научного познания мира.
84
Мы уже видели, какое важное значение имели труды Фрэнсиса Бэкона, отвергавшего аристотелевские представления о цели и замысле и утверждавшего, что знания должны основываться на данных опыта. Его убежденность в том, что факты следует принимать даже тогда, когда они не согласуются с нашими ожиданиями, свидетельствует о признании им того, что впоследствии будет названо научным методом.
Опыт и знание
Научный метод реализуется тогда, когда ученый признает необходимость исключения из доказательства тех аргументов, которые рождены его субъективным видением.
Философ Джон Локк1 (1632—1704) утверждал, что наши знания происходят от чувственного опыта. Воспринимая некий предмет, мы описываем определенные качества, которыми он обладает. Локк разделил эти характеристики на два вида:
• Первичные качества — относящиеся к самому предмету и включающие его местоположение, размеры и вес. Локк полагал, что они остаются неизменными (истинными) для самого предмета независимо от наблюдателя.
• Вторичные качества — зависящие от ощущений воспринимающего их субъекта и от обстоятельств. Так, например, восприятие цвета, запаха и звука зависит от наших органов чувств: с изменением освещенности мы видим, как предметы меняют свой цвет.
Наука, таким образом, занята исследованием первичных качеств. Они объективны, и их можно измерить.
85
Комментарий
Вообразите, каким бы казался мир, если бы мы изучали только его первичные качества. Вместо цвета, звука и запаха мы располагали бы лишь количественными данными. Музыка предстала бы в виде числовой последовательности излучения звуковых волн в воздухе. Солнечный закат оказался бы набором данных о длине волны световых лучей и составе атмосферы.
Обычно наука имеет дело с первичными качествами. Индивидуальное же восприятие мира — сложенное из множества одновременных ощущений, личного толкования и чувственного опыта, ограниченного тем, что является внешним по отношению к нам, — лежит в основе искусства, а не науки.
Наука анализирует, исключает несущественное и личное, отыскивая связи между первичными качествами вещей.
Отказ от господствующих при восприятии вторичных качеств и от представлений о целеполагании стал важным шагом на пути к выработке научного метода. Механистический мир ньютоновой физики предстал умозрительным и унылым, лишенным личного чувственного опыта.
Позднее мы увидим, что чем больше вникаешь в то, как собирается информация и какие слова и образы используются для ее описания, тем очевидней становится непреодолимость разрыва между реальностью и ее толкованием человеком. Подобно тому как мир меняется в процессе познавания его первичных или вторичных качеств, так и используемые для его описания средства не могут отразить его истинность просто из-за невозможности провести прямое сравнение образа реальности с самой реальностью. Наши ощущения неоднозначны, поскольку во многом зависят от наших индивидуальных особенностей. Научный метод разрабатывался
86
ради исключения этих личных факторов и обретения знания, основанного только на данных, полученных в результате опыта.
Понимание невозможности просто наблюдать и описывать явления появилось накануне ХХ века, когда стала развиваться ядерная физика. Отделить наблюдаемое от самого процесса наблюдения оказалось не под силу. 304
36
Комментарий
Даже работа приборов может вызывать проблемы. Например, с помощью телескопа Галилей увидел на Луне горы. Это противоречило традиционному взгляду о гладкой сферической форме небесных тел. Однако его открытие не стало торжеством фактов над умозрительной теорией. Некоторых гор просто не существовало, а появились они из-за искажений в оптической системе телескопа.
Средства, которые используют ученые, создают подчас серьезные проблемы. Оборудование, применяемое в науке, также способно оказать влияние на то, что мы наблюдаем. Это необходимо учитывать при любом исследовании. Никогда ни в чем нельзя быть уверенными. Таким образом, сделанное Галилеем описание Луны не было истинным, хотя по сравнению с прежним представлением оно оказалось точнее.

ПРОБЛЕМА ИНДУКЦИИ

Наука развивалась, и тем тщательнее собирались и проверялись данные, необходимые для выработки общих теорий. Такой подход, отстаиваемый Фрэнсисом Бэконом и другими учеными, стал основой того, что мы привыкли считать ньютоновым миром науки. Важность оценки данных нашла отражение и в эмпиризме
87
Юма (см. с. 90—92), который оспаривал достоверность результатов опыта. Его аргументация состояла в том, что все опыты могут в лучшем случае обеспечить степень вероятности чего-то, но полную достоверность — никогда. Такой ход рассуждений, именуемый «индуктивным выводом», служит попыткой перейти от частных утверждений (например, суждений об отдельных вещах) к общим, или универсальным, утверждениям о мире, которые могут принимать вид «законов природы». Именно этот индуктивный метод доказательств отличает современную науку.
Бертран Рассел описывал «принцип индукции» так: чем чаще мы наблюдаем два явления совместно, тем больше уверенности, что они причинно взаимосвязаны. Если опыт проводится один раз, то уверенности в его результатах нет. Если же он проводится сотню раз с одинаковым исходом, мы убеждаемся, что подобный результат будет получен всякий раз после такого опыта. Это вполне разумно, но здесь опять же многое неясно, ведь одно дело предвосхитить такой исход эксперимента на основе прошлого опыта и совсем другое — утверждать, что прошлый опыт доказывает получение и в будущем того же результата.
Индуктивный метод
Индуктивный подход базируется на беспристрастном сборе данных или на проведении опытов, с помощью которых можно проверить полученные результаты и сделанные на их основе выводы. Это предполагает наличие беспристрастного исследователя и возможность проверки теорий на основании анализа данных при обнаружении новых фактов.
На практике подобный метод работает следующим образом.
88
• Происходит сбор данных и по возможности исключаются незначимые факторы.
• На основании полученных данных делаются выводы, ведущие к построению гипотезы.
• Предпринимаются опыты для проверки гипотезы, в процессе которых выясняется, может ли она правильно предсказать результаты этих опытов.
• В случае необходимости гипотеза корректируется с учетом результатов проведенных экспериментов.
• На основании гипотезы и экспериментальных данных строится общая теория.
• Эта теория используется для прогнозов, которыми ее можно подтвердить или опровергнуть.
Пример
Заключительный этап такого процесса убедительно иллюстрирует гипотеза, подтвердившая общую теорию относительности Эйнштейна, который утверждал, что световой луч изгибается в сильном поле тяготения и, следовательно, положение звезды будет казаться смещенным относительно ее истинного места при прохождении света от нее вблизи Солнца. Это было смелое предположение. Проверить его представлялось возможным, лишь наблюдая за звездами, находящимися около края солнечного диска, и сравнивая их с положением относительно других звезд в период, когда идущий от них свет больше не попадает в поле действия сил притяжения Солнца. Наблюдать звезды близ Солнца удавалось лишь во время его затмения. В 1919 году группы наблюдателей отправились в Африку и Южную Америку следить за солнечным затмением. Оказалось, что положение звезд смещается на величину, весьма близкую к той, которую предсказал Эйнштейн. Это и подтвердило общую теорию относительности.
89
Очевидно, что индуктивный метод может лишь увеличить степень приблизительности теории, поскольку всегда остается возможность того, что какие-то новые факты покажут ошибочность исходной гипотезы, на которой эта теория строится. Чаще всего оказывается, что теория применима лишь в ограниченных пределах, а в каких-то конкретных условиях она вообще не работает. Но даже если теория, разработанная посредством индуктивного метода, не опровергнута либо сфера ее применения не ограничена, она в какой-то момент может все равно оказаться неверной. 304
37
Научные законы
С развитием современной науки экспериментальный метод привел к формулированию «законов природы». Что же подразумевается здесь под термином «закон»? Закон природы не требует подчинения. Он не может указывать, какими должны быть вещи, он просто описывает их. Например, закон тяготения не требует, чтобы, споткнувшись, человек растянулся во весь рост на мостовой, — он просто описывает это явление, констатируя его как свершившийся факт.
Таким образом, если человек спотыкается, но не падает, а вдруг взлетает вверх, то он не нарушает закон тяготения, а просто находится в условиях, где этот закон не действует (например, на околоземной орбите).
Классический подход к эмпирическим данным
Английский философ Дэвид Юм 2 (1711—1776) утверждал, что научные законы представляют собой лишь итог того, что было нам дано опытом. Чем больше данных подтверждают теорию, тем выше степень ее досто-
90
верности, хотя само по себе количество фактов не в состоянии обеспечить полную достоверность.
Юм говорил, что мудрый человек непременно должен соразмерять свое мнение с имеющимися у него данными: чем больше данных свидетельствуют в пользу этого мнения (или склоняют в его пользу, несмотря на наличие противоречащих фактов), тем ближе оно к истине.
Юм также считал, что при оценке фактов следует учитывать надежность свидетелей, отсутствие у них особой заинтересованности в подаче этих фактов. Таким образом, подобно Фрэнсису Бэкону, он сформулировал основные правила оценки данных, в основе которых — стремление исключить все субъективные факторы, или пристрастность, и достичь тем самым по возможности объективного взгляда на реальность.
В Исследовании о человеческом разуме (гл. IV, ч. 2) и в Трактате о человеческой природе (кн. I, ч. III, гл. 6) Юм утверждает, что никакое количество фактов не позволит индуктивной логике сделать вывод о полной достоверности некоего суждения. Всегда остается место для противоположного примера, а значит, для опровержения закона.
Этот довод затрагивает самые животрепещущие вопросы науки, лишая фундамента экспериментальный метод.
С позиции нашего времени подобный вывод кажется вполне естественным, но в эпоху Юма, когда научный метод был еще только в стадии становления, эти высказывания считались довольно радикальными. Они расценивались как выпад против рационального оправдания научных теорий.
Вызов Юма принял Кант, но ему так и не удалось низвергнуть достижения ньютоновой физики, которые исходили из очевидности установленных законов природы. Это побудило Канта сделать вывод, что очевидности, усматри-
91
ваемые нами в устроении природы (время, пространство и причинность), это результат работы нашего разума, который навязывает подобные представления нашему опыту.
Иными словами
Вызов, брошенный Юмом в эпоху торжества научного метода, подвел к мысли о том, что сам процесс познания мира неизбежно связан с ограничениями и зависит от структуры человеческого разума. То есть мы воспринимаем мир таким, каким позволяют его воспринимать наши органы чувств, наш мозг. А это значит, что мы не способны познать явление с абсолютной точностью. Согласно Канту, мы знаем лишь мир явлений (феноменов), а каковы вещи в действительности (ноумены), нам знать не дано.
Во многом такая точка зрения представляется верной. Мы не можем познать электрон сам по себе, а лишь способны отметить его присутствие в каких-то моделях или формах, когда пытаемся исследовать вещи на субатомном уровне. Человек может составить о вещи некое представление, но это понимание (если оно возможно) не есть точная, истинная характеристика данной вещи.
В начале ХХ века возникло философское учение, получившее название логический позитивизм (чаще именуется неопозитивизмом). Его приверженцы, испытавшие значительное влияние научного метода, провозгласили эмпирические данные мерилом смысла. Иначе говоря, смысл суждения отождествлялся ими со способом его верификации. Это накладывало ограничения на представления о достоверности, которая в понимании Юма служила критерием всех суждений, не являющихся определениями или предметами логики и математики (истинных априори), но зависящих от фактов (поэтому верных лишь апостериори).
На одном примере из Задач философии (1952) Бертран Рассел характеризует сложности индукции. Объясняя
92
нашу склонность допускать, что происходящее ранее будет иметь место и впредь, он приводит наглядный пример с цыпленком: «Человек, кормивший цыпленка ежедневно на протяжении всей его жизни, в конце концов свернул ему шею, тем самым показав, что цыпленку следовало бы придерживаться более совершенных взглядов, чем уповать на постоянство законов природы». 304
38

«Новая загадка» Гудмена

Важную дискуссию о проблеме индукции начал в 1954 году на страницах своей знаменитой книги "Факт, фикция и прогноз" профессор из Гарварда Генри Нельсон Гудмен (1906—1998).
Гудмен разделяет точку зрения Юма на то, что между фактами отсутствуют какие бы то ни было обязательные связи. Наш опыт дает нам постоянно представление о том, что одна вещь следует за другой, и мы вырабатываем привычку считать их взаимосвязанными, тем самым заключая, что одно явление служит причиной другого. Все будущее вытекает из прошлого постоянства, это постоянство и закрепило привычку, о которой мы говорили выше.
Получается, что мы устанавливаем общие правила на основании частностей, известных нам из опыта, и эти правила затем служат основанием же для умозаключений и предсказаний других событий. Однако необходимо понять, что прошлое не может накладывать никаких логических ограничений на будущее. То обстоятельство, что какое-либо событие не случилось в прошлом, вовсе не означает, что оно не может случиться впредь.
Вот здесь-то и возникает порочный круг в использовании метода индукции, когда правила зависят от частностей, а определение частностей зависит от правил. Мы оправдываем правила индукции тем, что они основаны на успешном применении самой индукции. Эти правила
93
прекрасно подходят для практического использования на определенном уровне, но вовсе не удостоверяют прогнозы грядущих событий. Правила работают, потому что работают; но это не означает, что они обязаны работать. Гудмен замечает: «Правило подвергается корректировке, если оно приводит к нежелательному для нас заключению; заключение отбрасывается, если оно нарушает правило, которое мы не желаем изменить».
Единственным оправданием служит видимое совпадение между правилами и заключениями: если правило выдает приемлемые заключения, оно признается. Ключевой вопрос, согласно Гудмену, состоит не в том, как можно доказать верность прогноза, а в том, как можно определить различие между достоверными и недостоверными предсказаниями.
Гудмен разделяет суждения на «законоподобные» и «случайные». Если я привлекаю отдельный факт для подтверждения некой гипотезы, это не значит, что данное предположение должно принять форму общего закона.
Вот примеры Гудмена:
• Я могу утверждать, что кусок меди проводит электричество, располагая данными об этом, и, как следствие, вывести общее правило, что всякая медь проводит электричество.
• Но я не могу на основании данных о том, что один из сидящих в комнате людей — чей-то младший сын, утверждать, что любой находящийся в комнате человек тоже является младшим сыном. То, что кто-то действительно является младшим сыном, верно лишь для одного случая, но это не характеризует всех людей. Поэтому данный пример противоположен первому.
А вот еще известный пример Гудмена, касающийся проблемы так называемого «зелубого» цвета3:
94
• Все встреченные до времени t изумруды были зелеными. Исходя из этого, мы заключаем, что все изумруды зеленые.
• Предположим, что мы используем слово «зелубой» для всех предметов, бывших, по нашим наблюдениям, до времени t зелеными, а по его истечении ставших голубыми.
• В таком случае все изумруды до времени t являются и зелеными, и «зелубыми». После времени t лишь тот изумруд будет «зелубым», который станет голубым.
• Проблема состоит в том, что до времени t наш обычный подход к индукции в равной мере подтверждал суждения «Все изумруды зеленые» и «Все изумруды зелубые», но мы знаем, что с наступлением времени t первое останется верным, а второе будет ложным. И как нам до этого момента сделать выбор между этими суждениями?4
Иными словами
С позиции индуктивного метода до наступления времени t совершенно невозможно сделать выбор между изумрудами зелеными и изумрудами зелубыми — согласно фактам, они одинаково возможны. Но нам известно, что одно представление вскоре станет ложным, а другое останется верным. Получается, что основной недостаток индукции состоит в невозможности ее привлечения для составления прогнозов.
Дело здесь в том, что случайная гипотеза (в отличие от законоподобной) имеет некоторые временные или пространственные ограничения. Иначе говоря, она не поддается обобщению. Проблема с «зелубым» цветом связана с ее временным ограничением, ибо означает одно до определенного времени и нечто другое после. Новая загадка индукции связана не столько с тем, как мы подтверждаем
95
общие законы с точки зрения отдельных случаев, сколько с тем, как мы различаем те гипотезы,

которые могут верно предсказываться на основании частных примеров, и те, которые невозможно строить, исходя из них.
Итог
Если вы хотите вывести из частных случаев общий закон, вам следует с особой тщательностью отбирать их отличительные признаки. Некоторые из них (вроде цвета изумрудов) будут общими, а посему составят разумную посылку для общей гипотезы (например, что «все изумруды зеленые»), другие же окажутся случайными, нерелевантными (например, «изумруды зелубые» или «все люди в комнате — младшие сыновья»), так что вы не сможете вывести из них полностью достоверную гипотезу.
Рассмотрим последний пример: «Все планеты, на которых есть вода, по всей вероятности, обитаемы».
• Мы знаем, что в отношении Земли это верно. Но является ли данный факт общим для всех планет, сходных с нашей по параметрам и расположению, или же это частный признак, свойственный лишь нашей планете?
• Смысл проблемы в том, что наука определяет главные признаки и принципы на основе частностей, с которыми сталкивается. Мы знаем о жизни только на одной-единственной планете — на Земле. Обязательны ли для жизни условия, которые имеют место на нашей планете, нам знать не дано.

МАТЕМАТИЧЕСКАЯ ВСЕЛЕННАЯ

Одно дело — наблюдать природу, и совсем другое — ее объяснять. Важную роль в толковании мира учеными XVII—XVIII веков играла математика. Галилей полагал, что книга природы начертана языком математики,
96
и это было вовсе не ново, ибо еще Пифагор5 (570—497 до н. э.) объяснял мироздание с помощью математики. Само название знаменитого труда Ньютона Математические начала натуральной философии свидетельствует о стремлении постичь движущие силы природы, исходя из математических законов.
Труды по математике послужили основой для многих достижений науки того времени, а некоторые ученые, в частности Декарт, пытавшийся найти базис знаний, были одновременно и математиками, и философами. Но не все они признавали ведущую роль математики. Фрэнсис Бэкон, например, видел в ней лишь полезное орудие, а главное место в построении знания отводил опытным данным, тогда как математики пытались найти достоверность в обобщающих предположениях.
Абстрагируясь от природы
Важно уяснить природу математики и полную отвлеченность понятий, связанных с ней. Галилей, Декарт, Гюйгенс и Ньютон занимались «выведением формул». Иначе говоря, они стремились создать математический, отвлеченный способ подытоживания физических явлений. Все ученые периода становления наук допускали, что отвлеченные формулы способны сопрягаться с природой. Они были уверены в том, что мир есть предсказуемое и упорядоченное пространство. Порывая с эпохой «темного суеверия», ученые полагали, что вступают в мир, где восторжествуют разум и опыт. При этом разум в его чистой форме они видели в логике и математике, а потому, вполне понятно, ожидали, что мир по свой сути постижим с помощью законов природы, которые с математической точностью определяют процесс развития всего сущего.
Исповедуя такие взгляды, созданная в ту пору наука была не совокупностью ощущений, образов и звуков, то
97
есть того, что давал опыт, а собранием отвлеченных формул, посредством которых подобные вещи пытались понять и предсказать. Явления, таким образом, расчленялись на математически исчисляемые составляющие.
Мы уже касались этого, когда рассматривали разделение Локком качества описываемых вещей на первичные и вторичные. Связывая цвет, звук и вкус с человеческими ощущениями, он определял их как вторичные качества. Первичными же были вес, местоположение и размеры вещей, то есть то, что можно было измерить и описать математически. В конце XVII века реальная природа виделась науке безмолвной, бесцветной и лишенной запаха — это была взаимосвязанная совокупность материальных тел, действия которых можно было представить в форме числа, проанализировать, а затем вывести в виде научных и математических законов.
Заметьте, насколько отвлеченно само понятие «число». Мы видим перед собой три отдельных предмета и описываем в виде числа «три». Но ведь в описании каждого из предметов нет ничего, имеющего внутреннее качество «троичности». «Три» — это чисто отвлеченное понятие, используемое для определения полезного свойства данного опыта. Например, наиболее важным признаком денежной купюры является цифра на ней, а не цвет или качество бумаги. Однако если, например, потребуется собрать ряд предметов зеленого цвета, то, зачисляя в него и долларовую банкноту, мы не будем руководствоваться тем, какая цифра изображена на ней.
40
Итак, «законы природы» или арифметическое действие «умножение» не существуют как вещи. Они являются не конкретными сущностями, а описаниями отношений между понятиями, к которым прибегают люди для осмысления своего опыта.
Таким образом, математика представляет собой абстракцию, а не реальность. Главной особенностью на-
98
уки XVII века было ошибочное отождествление действительности со всей совокупностью крайне отвлеченных суждений, которой придавалась объективность. Это приводило к допущению, что, стоит только сформулировать все законы, и уже не останется места открытиям. С наступлением ХХ века, признавшего право на истинность различных, даже конфликтующих, теорий, сама попытка «объективизировать» данный процесс абстрагирования была признана ущербной. Стоит только принять абстракцию за действительность, как весь мир сведется к математически управляемым и жестко установленным действиям.

ЭКСПЕРИМЕНТЫ

Мы в определенной степени выяснили, что научные факты доставляет как эксперимент, так и наблюдение. В частности, после формулирования гипотезы необходимо обратиться к опытам, чтобы либо подтвердить ее, либо опровергнуть.
Научный эксперимент отличают две весьма важные особенности.
Обособление значимых величин
Прежде всего при проведении опыта создается управляемая обстановка, при которой по возможности исключаются все сторонние влияния. Чем чувствительнее подлежащий опытному измерению предмет, тем больше должно быть предпринято мер предосторожности в отношении действия внешних факторов. Так, к примеру, опыт по проверке существования самых неуловимых элементарных частиц — нейтрино, проходящих сквозь земную толщу, проводился с использованием емкости с
99
совершенно чистой водой, спрятанной глубоко под землей, вдали от всевозможных помех.
Управляемая обстановка позволяет ученому измерять нужные ему величины, исключив все другие. Результатом этого измерения становится вывод математической формулы, связывающей один фактор с другим, что позволяет сделать обобщающее заключение.
Чтобы пояснить сказанное, рассмотрим в качестве примера экспериментальную проверку нового лекарства. Допустим, что новый препарат дается больным, находящимся в крайне тяжелом состоянии, а людей с заболеваниями средней тяжести лечат обычными средствами. Исход опыта может показать статистику смертности людей после приема нового лекарства. Однако выводы эти будут неверными. Для чистоты эксперимента необходимо обеспечить тождественность двух групп пациентов, то есть их равное соотношение по возрастным, половым признакам и по тяжести заболевания. Тогда одной группе прописывают новый препарат, а другой назначают обычный курс лечения или же вообще не дают лекарств.
Исход этого опыта мог бы показать, влияют ли новые лекарства на продолжительность жизни больного и в какой мере. Иначе говоря, необходимо при прочих равных условиях доказать пользу нового препарата. Если же окажется, что при проведении опыта не были учтены какие-либо необходимые факторы, то его значимость существенно обесценится.
Возможность воспроизведения результатов
Если какое-то явление наблюдалось лишь однажды, его можно квалифицировать как чисто случайное, вызванное неповторимым стечением обстоятельств. Разу-
100
меется, на таком зыбком основании нельзя возвести научную гипотезу. Ценность тщательно выверенных опытов состоит в том, что они позволяют другим людям повторить их и тем самым подтвердить либо опровергнуть полученные сведения. После обнародования результатов эксперимента многие исследователи, работающие в той же области знаний, пробуют воспроизвести его, чтобы проверить полученные данные либо убедиться в том, что все посторонние факторы были исключены. Если результаты опыта не удается повторить, они вызывают сомнения.
Комментарий
Следует отметить важную роль подготовки эксперимента. Планирование и организация, создание необходимых условий, разработка и настройка измерительного оборудования, исключение влияния побочных факторов — это как раз и есть та основная часть работы, которую ведет ученый, а непосредственное 304
41
проведение эксперимента оказывается довольно простым делом.

ЧТО СЧИТАЕТСЯ НАУКОЙ

Слепая приверженность теории вовсе не достоинство ума — это преступление ума.
Имре Лакатос
В науке должны присутствовать определенная доля скептицизма, готовность перепроверить прежние представления с учетом новых данных и строить теории, зависящие от внешних, поддающихся проверке фактов, а не от воззрения их создателя. Мы уже видели, что рабо-
101
ты Бэкона и многих других ученых отличают поиск объективного, приверженность опыту и готовность отказаться от господствующих представлений ради доводов разума и эксперимента. Когда имелись расхождения по поводу степени определения очевидности, то некоторые из них (например, Ньютон) соглашались принять «практическую очевидность», признав невозможной «полную очевидность».
В ХХ веке развернулись жаркие споры по поводу того, как определить ошибочность теории (о чем мы поговорим в следующей главе) и когда ее следует считать неопровержимой. Любая теория может быть опровергнута новыми, несовместимыми с ней данными (Поппер), стать несостоятельной под воздействием глобальных перемен в научных взглядах (Кун), подвергнута корректировке в результате проведения непрерывных исследовательских опытов (Лакатос). Исходя из этого, мы не можем говорить, что для подлинной науки, в отличие от лженауки, характерна непременная истинность всех утверждений. В конце концов, то, что признают на основании совершенно ошибочных доводов, может оказаться истинным, тогда как самые уважаемые теории в науке иногда бывают вынуждены уступать место другим, более продвинутым. Наука от лженауки отличается природой утверждений и способами, которые привлекаются для их признания.
Исходя из этого, современная философия науки использует теорию вероятности (см. с. 184—190). Невероятное оказывается более значимым, нежели вероятное. Если теория предсказывает невероятное событие, которое затем действительно происходит, авторитет ее значительно укрепляется. И напротив, то, что признается вполне естественным и, согласно прогнозам, может произойти в любом случае, едва ли будет рассматриваться сильным доводом в пользу предсказавшей это теории.
102
Иными словами, подлинной науке свойственно постоянное стремление устанавливать истинность того, что выступает против привычных фактов.
Пример
Человек упорно считает все сделанное им весьма успешным, в то же время со стороны его усилия выглядят плачевными. Можно задаться вопросом: «А справедливо ли назвать его действия провалом?» Если сам человек квалифицирует их как успех, а окружающие — как провал, то оба понятия оказываются бессмысленными с позиции объективного, научного подхода, ибо утверждения и об успехе, и о провале отражают субъективное восприятие.
Научность должна основываться на методах, используемых для постановки надлежащих опытов или сбора соответствующих данных, и на готовности подвергнуть результаты скрупулезному анализу и принять иное их истолкование. Различие между наукой и лженаукой, таким образом, по существу, определяется методом, а не содержанием.
Лженауке свойственно привлечение аналогий для подтверждения причинных, каузальных, связей, но она не способна определить их или прямо засвидетельствовать. Вот два известных примера. Считалось, что красный цвет планеты Марс подобен крови, и поэтому планету ассоциативно связали с войной, кровопролитием. Только не ясно, каким образом цвет Марса связан с воинственностью людей на Земле. Другой пример, совершенно не требующий пояснений, — применение порошка, сделанного из рога гиппопотама, в качестве средства лечения полового бессилия у мужчин!
103
Примеры
Самым ярким примером лженауки является астрология. Напротив, астрономия считается наукой, поскольку основана на наблюдениях, и любые нынешние ее гипотезы, возможно, будут пересмотрены с появлением каких-то новых фактов. Астрология же базируется на мифологии и годовом обращении знаков Зодиака. С помощью асторологии невозможно увидеть, каким образом созвездие Близнецов властвует над рожденными в мае и какие символические сообщения нам посылают звезды. Астрологи могут быть точны в расчетах и искусны в приложении своих теорий к конкретным обстоятельствам, и сама астрология, несомненно, очень важна для тех, кто ею занимается. Но ни один из фактов (даже оказавшийся верным) никогда не превратит ее в науку. Ведь для этого необходимо найти объективное свидетельство связи между датами рождения и общими поведенческими наклонностями, которое можно проверить и доказать какими-
42
либо научными способами.
Другим примером лженаучного подхода может служить лечение кристаллом. Люди носят его с собой и кладут под подушку на ночь, считая, что кристалл обладает некой «вибрацией», способной воздействовать на настроение. В качестве доказательства приводится довод, что вибрация — это всеобщее явление, которое присуще не только кристаллу. Такие слова звучат вполне научно, однако в них отсутствует всякая обоснованная связь между теорией строения атома и тем, как можно успокоиться и хорошо выспаться. Пока не будет выдвинута какая-либо гипотеза, объясняющая такую связь, поддающаяся проверке и не исключающая при этом своей ошибочности, до тех пор никто не признает научным подобный подход к лечению.
И все-таки ответ на вопрос, что отличает науку от лженауки, отнюдь не так прост. Возьмем, к примеру, марксизм. Конечно, в основе построения марксистской теории лежат логика и наблюдение за устройством и из-
104
менением общества. В этом отношении, следуя индуктивному методу, марксизм можно было бы назвать наукой. Но марксисты используют свою теорию для толкования любого события и его результата: что бы ни случилось, марксизм обязательно найдет этому разумное объяснение. То же самое можно отнести и к тем, кто прибегает к теориям Фрейда в психологии.
В следующей главе мы увидим, что отличительной чертой научной теории является наличие возможности, пусть и теоретической, ее опровержения. Иначе говоря, если отсутствует хотя бы гипотетический шанс доказать ошибочность теории, она представляется бесполезной. Ведь теории служат для предсказания событий, и если утверждается, что с их помощью можно предсказать все, значит, они необъективны, поскольку претендуют на абсолютную непогрешимость. На этом основывал свою критику марксизма и фрейдизма Карл Поппер, доказывая, что неопровержимая теория не может быть научной.
Комментарий
В следующей главе мы рассмотрим мировоззрение Куна и обратим особое внимание на его представления о научных парадигмах и их смене. Совершенно очевидно одно: признаком подлинной науки является критический подход к любой теории. С увеличением количества фактов, опровергающих теорию, может потребоваться ее полная замена. Таким образом, наука переживает и периоды стабильности, и стадии революционных ломок. Особенностью ненаучных подходов является то, что для них закрыта возможность подобных революционных изменений.
Однако не следует воспринимать сказанное так, будто ценность имеют только научные взгляды. Есть многие области жизни, например религия, искусство
105
или взаимоотношения людей, где вполне допустимы пристрастность и особый взгляд, не зависящий от фактов. Нам просто нужно признать, что подобные вещи не имеют рационального объяснения и, стало быть, к ним не следует подходить с научной меркой.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Локк Джон — английский просветитель, философ, богослов, педагог, экономист и политический писатель; медик по образованию. Родился в семье капитана Локка, служившего в парламентской армии во время гражданской войны (английской революции). Окончил Оксфордский университет, много занимался самостоятельно, показав, каких блестящих результатов можно добиться самодисциплиной и самообразованием, о чем писал впоследствии в своих книгах. В 1667 г. поступил на службу к лидеру партии вигов Энтони Эшли Куперу (графу Шефтсбери). Принимал активное участие в политической борьбе того времени. Преследования правительства Карла II дважды вынуждали Локка эмигрировать, долгие годы он провел во Франции и в Голландии (где сблизился с Вильгельмом Оранским). В 1690 г. опубликовал свой главный философский труд Опыт о человеческом разуме. Локк был убежден в могуществе воспитания в процессе формирования человеческой личности. Проблемам воспитания посвящен трактат Мысли о воспитании (1693). Карл Маркс назвал Локка «отцом европейского свободомыслия», поскольку Локк выступил в защиту веротерпимости (Письма о веротерпимости, 1689, 1690, 1692). Общественно-политические взгляды Локка изложены им в сочинении Два трактата об управлении государством (1690). Вольтер писал о нем в Философских письмах: «Сколько философов создавали романы о человеческой душе, и вот явился мудрец, скромно написавший ее историю».
2 Юм Дэвид — английский философ, историк, экономист. Родился в Эдинбурге в семье небогатого землевладельца. Отец рано умер, но матери удалось дать сыну хорошее образование. Он изучал классические языки и юриспруденцию в Эдинбургском университете, затем пробовал свои силы в коммерции, но без особого успеха. Образование завершил во Франции, в знаменитом иезуитском колледже Лафлеш, где некогда учился Декарт. Здесь Юм написал Трактат о человеческой природе (1738), который почему-то не привлек внимания читате-
106
лей. Вскоре он вернулся в Шотландию, несколько лет занимался самообразованием, изучая свои любимые предметы. В 1742 г. выпустил в свет первую часть Опытов... Здесь он высказал много новых, остроумных, наводящих на размышление мыслей на темы морали, экономики, политики. В качестве секретаря генерала Сен-Клера Юм совершает поездку на континент. Возвратившись в Шотландию, публикует трактат Исследование о принципах морали (1751) и вторую часть Опытов... (под названием Политические рассуждения). В это же время начинает работать над главным трудом своей жизни — Историей Англии (первый том вышел в 1754 г., последний — в 1761-м). В 1763—1769 гг. Юм — секретарь графа Хертфорда, английского посланника во Франции. Здесь он сблизился с французскими энциклопедистами и просветителями (наиболее дружеские отношения сложились у Юма с Ж.-Ж. Руссо). В 1769 г. вышел в отставку и поселился в родном Эдинбурге. Здесь он возглавил местное философское общество; около него собрался кружок просветителей, из которых наиболее известны экономист и философ А. Смит и моралист А. Фергюсон.
304
43
3 Составленное из обозначений цветов «зеленый» и «голубой» слово «зелубой».
4 Это знаменитый парадокс теории подтверждения, основанный на том, что многие предметы со временем изменяют свой цвет. Зеленые яблоки, созревая, становятся красными, волосы к старости седеют, серебро со временем чернеет. Нельсон Гудмен называет предмет «зелубым», если тот удовлетворяет двум условиям: во-первых, остается зеленым до конца века и, во-вторых, становится голубым после 2000 года. Ведь два утверждения «Все изумруды зеленые» и «Все изумруды зелубые», как ни странно, подкреплены одинаково надежно! Каждое наблюдение за изумрудом может рассматриваться как пример, подкрепляющий оба утверждения, в то время как неизвестно ни одного контрпримера! Объяснить сколько-нибудь вразумительно, почему одно утверждение следует принять, а другое отвергнуть, не так-то просто.
5 Пифагор — древнегреческий ученый, философ и математик, родился на острове Самос. Мать Пифагора, Партения, происходила из древнего рода, который основал там колонию. Отец Пифагора был финикийцем (по другим сведениям, сирийцем или тирийцем из города Тира). Он был хлеботорговцем, прибыл на Самос по торговым делам и удостоился самосского гражданства и греческого имени Мнесарх. Пифагор рос очень красивым мальчиком, заметным среди своих сверстников. Искусные учителя обучили его письму, чтению, правильной речи и стихосложению, искусству декламации стихов (с детства он знал наизусть Илиаду и Одиссею), диалек-
107
тике, физике и теогонии (учению о рождении богов). Учился он также у кифариста, живописца и атлета. Отец часто ездил по своим делам в Италию и иногда брал с собой мальчика. Италия в те времена процветала и произвела на Пифагора благоприятное впечатление. В пятнадцать лет он был посвящен в таинства бога Пана, чуть позднее жрец Аглаофам посвятил его в таинства учения орфиков (последователей легендарного Орфея, участника похода аргонавтов). В восемнадцать лет Пифагор стал эфебом (так называли юношей, призванных на военную службу). И хотя Пифагор к этому времени осознал свое жизненное предназначение и стремился посвятить себя служению Аполлону, он исполнял свой воинский долг с честью и находил немало приятного в физических упражнениях. Он стал известен своими выдающимися способностями, молва о нем распространилась по всей Элладе, дошла до мудреца Фалеса Милетского и Бианта из Приены. Тем временем владыкой Самоса стал Поликрат, подняв народное восстание. Пифагор не пожелал подчиниться зарождавшейся тирании Поликрата, более того, осуждал его правление и был вынужден покинуть Самос. Некоторое время он пробыл у Фалеса. Старец передал ему свои знания и дал полезные советы. Пифагор много путешествовал, посетил Египет (где учился у египетских жрецов), Малую Азию, Вавилон (учился там у халдеев и магов и, возможно, посетил Зороастра), Милет (где, вероятно, учился у Анаксимандра). Вторую родину он обрел в Южной Италии. Здесь, в Кротоне, Пифагор основал философскую школу — религиозно-философское братство учеников-пифагорейцев. В братство, однако, входили и «сестры»-пифагорейки, одна из которых была его женой. Школа Пифагора была очень престижной, и немало людей стремились в нее лишь для того, чтобы попасть в ряды духовной и политической элиты и возвысить себя в глазах сограждан. Деятельность братства была окружена тайной, его основателя уже при жизни почитали как мудреца и мага, а после смерти причислили к богам. О нем было сложено немало легенд, которые, возможно, имели под собой реальные факты: великий ученый действительно был великим политиком и провидцем.
Основой учения Пифагора была вера в переселение душ и гармоничное устройство мира. Он полагал, что душу очищают музыка и умственный труд, поэтому пифагорейцы считали обязательным совершенствоваться в «четырех искусствах»: арифметике, музыке, геометрии и астрономии. Сам Пифагор является основоположником теории чисел, а доказанная им теорема известна каждому школьнику. Трудов Пифагора не сохранилось (если он вообще их писал), однако до нас дошли его (или приписываемые ему) многочисленные мудрые
108
изречения, собранные в книге Золотые слова. Вот несколько изречений Пифагора: «Благоразумная супруга! Если желаешь, чтоб муж твой свободное время проводил подле тебя, то постарайся, чтоб он нигде больше не находил столько приятности, удовольствия, скромности и нежности»; «Что самое мудрое? Число. Что второе по мудрости? Давать имена вещам. Что самое прекрасное? Гармония. Что всего сильнее? Неизбежность. Она неколебима»; «Будь другом истины до мученичества, но не будь ее защитником до нетерпимости»; «Избери себе друга; ты не можешь быть счастлив один: счастье есть дело двоих»; «Молчи или говори то, что получше молчания»; «Пьянство есть упражнение в безумстве».

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел философия