5.3. Элита и эрзац-элита как социальные субъекты экономической деятельности

Существует очень интересная работа американского экономиста Торстейна Веблена, написанная им на рубеже XIX – XX вв., которая называется «Теория праздного класса» (VeblenT. TheTheoryoftheLeisureClass: AnEconomicStudyofInstitution, NewYork, 1899)[1]. Значительная часть этой книги посвящена изучению экономических психопатологий повседневной жизни. Т.Веблен пытался ответить на вопросы, какова психологическая природа экономического человека, и, кроме того, каково экономическое значение праздности как таковой. По Веблену, эволюция общественного устройства является процессом естественного отбора социальных институтов.

Нарочитое и демонстративное потребление, праздность, по мнению Веблена, это формы вполне рационального поведения для подтверждения своего социального статуса. Одно из необходимых условий, необходимых для образования и существования праздного класса, по Веблену, - это когда «средства для поддержания жизни должны доставаться на достаточно легких условиях, с тем, чтобы можно было освободить значительную часть общества от постоянного участия в труде по заведенному распорядку»[2]. Наличие праздного класса характерно не для всех экономических систем. Но там, где он существует, «работа» представителей этого класса по сути своей хищническая – богатства свои они присваивают силой или хитростью. Пристрастие праздного класса к силовому присвоению продуктов чужого труда воспринимается в обществе как оправданное и благородное. И, наоборот, «обычный труд отныне сопровождает печать стыда и смущения». По мнению Веблена, общество, где в почете грубая сила, вряд ли способно по достоинству оценить труд и прилежание. Цель праздного класса – захват произведенных другими продуктов.

Оригинальным в концепции Веблена является тот вывод, что низшие и высшие слои общества вовсе не враждебны друг другу, но неразрывно связаны общими взглядами на жизнь. Рабочие не желают сбросить своих начальников, а хотят стать такими же, как они. Несмотря на то, что праздные классы лишь забирают, не давая ничего взамен, они делают это с полного одобрения остальных.

Общества, где присутствует праздный класс, не только могут позволить себе его содержание как класса непроизводящего, но и не стесняются высказывать ему свое восхищение. Его представители считаются образцами силы и целеустремленности. Главное следствие – заметный сдвиг в отношении к труду как таковому. Кроме того, неостановимой становится гонка за удовлетворением потребностей. Как заметил Веблен: «Если бы, как иногда полагают, стимулом к накоплению была нужда в средствах существования или в материальных благах, тогда совокупные экономические потребности общества понятным образом могли быть удовлетворены при каком-то уровне развития производственной эффективности, но, поскольку борьба по сути является погоней за престижностью на основании завистнического сопоставления, никакое приближение к определенному уровню потребления невозможно»[3].

Деятельность многочисленного слоя людей, обслуживающих праздный класс, получила у него название «подставной праздности» («vicariousleisure») также не является производительной. Паразитический образ жизни господствующего класса всегда тяжким бременем ложится на общественное производство и тормозит его развитие. Кроме того, праздный класс является не только паразитическим, но и консервативным, что определяется его привилегированным положением. И здесь он также не встречает сопротивления со стороны низших классов. Их консерватизм имеет другую природу, поскольку все их силы поглощает повседневная борьба за пропитание.

Противостояние праздному классу Веблен связывает с обладанием «прогрессивным человеческим инстинктом» - «инстинктом мастерства». Мотивы получения прибыли и развития производства противостоят друг другу. Материальной формой современной ему цивилизации являлась индустриальная система. Для Веблена характерно противопоставление «индустрии» и «бизнеса», материального производства как такового и системы производства товаров для извлечения прибыли. Подчинение «материальных интересов общества целям извлечения прибыли» Веблен считал важной чертой капитализма, это противоречие обостряется по мере развития капитализма. Сфера разнообразных спекуляций становится намного более выгодной, чем непосредственно предпринимательская деятельность. Одно из следствий этого – ликвидация свободной конкуренции. Самое важное следствие этого процесса – отделение собственности от управления и руководства промышленным производством.

Интересы «незримых» владельцев предприятий особенно далеки от интересов общества, поскольку материальное производство находится под контролем людей, интерес которых концентрируется на возрастании ценности нематериальных активов. Неизбежное следствие этого процесса – возникновение унии крупной финансовой буржуазии с государственным аппаратом, когда государство превращается в «департамент бизнеса», а крупная буржуазия получает политическое господство, которое дает ей доступ к национальным богатствам страны. Погоня за прибылью, осуществляемая корпорациями, приводит к хищническому использованию и расточению природных богатств. Так что главным источником общественных противоречий Торстейн Веблен считал несоответствие целей и методов, применяемых различными субъектами экономической деятельности, которые можно назвать творческим производством и безудержным потреблением.

Наблюдения историков подтверждают правильность выводов Т.Веблена. Фернан Бродель в своей книге «Игры обмена», так описывает социальное устройство капиталистически развивающихся обществ, причем ссылаясь при этом на «структурный закон, не знающий исключений» и действующий постоянно: «Что мы сразу же видим на вершине пирамиды, так это горстку привилегированных. Обычно к этой крохотной группке стекается все: им принадлежат власть, богатство, значительная доля прибавочного продукта; за ними  - право управлять, руководить, принимать решения, обеспечивать процесс капиталовложений и, следовательно, производства. Обращение богатств и услуг, денежный поток замыкается на них»[4].

По мнению Броделя, удивительно то, что «привилегированные всегда бывали столь малочисленны. Удивительно, потому что существовало социальное продвижение, потому что эта крохотная группа зависела от прибавочного продукта, который предоставлял в их распоряжение труд непривилегированных, и с увеличением этого прибавочного продукта горстка людей наверху должна была бы разрастись в числе. Но ведь этого почти не происходило что сегодня, что в прошлом»[5]. Бродель приводит массу фактов, цифр и прослеживает динамику численности привилегированной верхушки в различных странах и в разные времена, и приходит к выводу, что ее численность практически везде составляла крошечный процент от общего числа населения, от 2% до 10% максимум[6]. Подобные рассуждения приведены и в книге Ч.Р.Миллса «Властвующая элита», где подчеркивается удивительная узость той группы, обладающей властью и богатством, от которой зависит принятие любого решения, важного для Соединенных Штатов[7].

Интересную зависимость проследил бельгийский историк Анри Перенн в своей работе «Периоды социальной истории капитализма». Он пришел к выводу, что капиталистических династий не существует. Если какая-нибудь эпоха располагает  своими капиталистами, то в следующую эпоху это будут уже не те люди. Умонастроение, обеспечивающее успех отцам, не передается по наследству, как и способность к адаптации к «предприятиям новых времен»[8]. Богатые торговые и капиталистические семейства, исчерпав «творческую силу» в течение двух-трех поколений после того, как им удалось преуспеть и «пожать плоды благоприятного для них сезона», переходят к спокойной жизни получателей ренты. Кроме того, все выходцы богатых семейств «интегрируются в локальную систему деловых связей и породнившихся семейств, тесно державшихся друг за друга»[9].

Бродель полностью разделяет, как он пишет, «интуитивную догадку Анри Перенна» о коллективной эволюции, происходящей в капиталистически развивающихся обществах, а не об индивидуальных судьбах. Речь идет о процессах довольно длительных. То есть обновление все-таки происходит за счет притока людей с необходимыми качествами творческой и деловой активности, поскольку «любая практически замкнутая аристократия уменьшается в числе»[10]. По поводу же демонстрации безумной показной роскоши на фоне удручающей нищеты, приводя многочисленные примеры этого явления из различных источников, Бродель замечает, что такое расточительство, т.е. «потребность ослеплять» является рациональной акцией в рамках заданной социальной структуры. «Ведя себя так, эти расточители… играли свою роль, они делали то, чего всякий от них ожидал, то, чем народ готов был восхищаться в такой же мере, как и завидовать, а затем ненавидеть. Повторяю: разыгрываемый спектакль был средством господства. Необходимостью»[11]. Ф.Бродель еще раз обращает внимание читателя на своеобразное сотрудничество между классами.

Йозеф Шумпетер в своей книге «Теория экономического развития»[12] говорит о приведении капитализма как системы в действие элитой, т.е. тех людей, которые характеризуются выдающимся уровнем интеллекта и силой воли. Шумпетер неоднократно подчеркивал значение экономического лидерства, о влиянии людей определенного типа на инертные массы. Шумпетер различает понятия экономического роста (увеличение производства и потребления одних и тех же товаров и услуг) и экономического развития (появление чего-то нового, неизвестного ранее). Людей, которые задумывают и осуществляют инновации, Й.Шумпетер называл «предпринимателями». Принимая творческие решения, предприниматели создают новые, ранее неизвестные комбинации факторов производства. В этом смысле Шумпетер считал предпринимательство фактором производства, который до него практически не рассматривался.

В центре внимания Йозефа Шумпетера был опыт динамического моделирования и изучение перспектив развития капитализма. «Производить, - считал он, - значит комбинировать имеющиеся в нашей сфере вещи и силы… Производить… - значит создавать другие комбинации из этих вещей и сил»[13]. Предпринимательство является не профессией, а социальным качеством, - соответствующие качества и навыки могут быть утрачены.

Шумпетер, как и Торстейн Веблен, считал, что в обычное время отношения классов характеризуются прежде всего сотрудничеством. При этом экономические и социальные процессы развиваются по собственной инерции, и возникающие в результате ситуации вынуждают отдельных людей и социальные группы вести себя определенным образом. Происходит это за счет сформировавшегося менталитета и путем сужения перечня возможностей, из которого осуществляется выбор.

К образу элиты по Шумпетеру можно добавить еще следующие черты – «авторитет личности и личная ответственность за успех». Это независимые интеллектуалы, которые по характеру своей работы имеют дело прежде всего с социопсихологическим механизмом, именуемым «общественное мнение». Интеллектуалы – это не социальный класс в том смысле, в каком им являются крестьяне или промышленные рабочие. Тем не менее «у них возникают групповые установки и групповые интересы, причем достаточно сильные, чтобы заставить многих из них вести себя таким образом, который в нашем представлении обычно ассоциируется с понятием социального класса»[14].

Шумпетер говорит и о свойствах социальной среды, которые мешают деятельности элиты в экономике. «Социальные потери» - это формы предпринимательской и интеллектуальной деятельности, которые носят «всецело защитительный характер», поглощают человеческие способности, придавая деятельности непродуктивный характер. Если в обществе созданы условия, при которых происходят социальные потери – это пример необычайного расточительства. Также упоминая о явлении престижного потребления, Шумпетер отмечает, что «мотив престижа легче, чем другие, может подвергнуться трансформации…»[15]. Угрожающим предпринимательской деятельности фактором Шумпетер считал замену деловой активности индивидов работой различных учреждений, бюро и комиссий.

Таким образом, опираясь на труды Торстейна Веблена и Йозефа Шумпетера, можно сказать, что в социальном пространстве действуют два групповых субъекта, которые разделяются по своим социально-психологическим качествам, что, в конечном счете, в экономическом пространстве выражается в различных «функциях цели». Эти субъекты социально-эволюционного процесса - элита и эрзац-элита.

Их представители - не отдельная страта, а личности, находящиеся на всех уровнях иерархии социальной пирамиды. Представители элиты обладают когнитивной сложностью мышления, высокой вариативностью поведения и характером установки, позволяющим приносить социуму, к которому они относятся, максимальную пользу. Эрзац-элита имеет некоторые общие свойства с элитой. Однако у ее представителей отсутствует повышенная вариативность поведения. Характер их ценностных ориентации сконцентрирован на удовлетворении личных интересов, не считаясь с общественной пользой. Наличие этих качеств при повышенной способности к социальной адаптации делает эрзац-элиту неполноценным заменителем элиты, ее социальным антиподом. Элита и эрзац-элита выполняют определенные функции. В процессе эволюции развитие социальных систем подвергается действию механизмов, реализующих либо сверхспециализацию, либо универсализацию средств решения возникающих задач. В стандартных условиях среды таким механизмом является адаптация, в период кризисов - бифуркация. Представители эрзац-элиты преобразуют уникальные и специфические воздействия элиты в повторяющиеся и всеобщие.

Эрих Фромм в своей книге «Человек для себя» писал о том, что человеческая природа не неизменна, и  человеческая психика поэтому обладает динамичным характером, приспосабливаясь к внешним изменениям. Человек может адаптироваться даже к неудовлетворительным условиям, «но в процессе такой адаптации он вырабатывает определенные ментальные и эмоциональные реакции…»[16]. Но разум, побуждающий человека развиваться, заставляет творить тот мир, хотя бы воображаемый, в котором человек «может чувствовать себя в согласии с собой и со своими ближними»[17]. Й.Шумпетер говорил об адаптивных изменениях среды в ответ на новые условия существования («changebyreconditioning»). При этом он отмечал огромную роль политики в экономике.

Йозеф Шумпетер отмечал, что «при слабости логического элемента в общественном мыслительном процессе, отсутствии рациональной критики и принуждающего к рациональности влияния и собственного опыта и ответственности возрастают возможности групп, которые преследуют свои корыстные цели»[18]. При анализе политических процессов мы в большей степени сталкиваемся не с подлинной, а с «сфабрикованной волей», поэтому воля народа «есть продукт, а не движущая сила политического процесса». Поэтому крайне важно, кто стоит наверху социально-политической пирамиды.

По мысли Шумпетера «политический гений состоит прежде всего в способности эксплуатировать благоприятные возможности и нейтрализовать неблагоприятные события настолько полно, что в итоге поверхностный наблюдатель заметит только первые»[19]. Это еще раз говорит в пользу той философии истории, которая оставляет достаточно места для учета качеств действующих лиц, а в данном случае – личных качеств лидера. Иначе говоря, «мозг и нервы человека, стоящего у руля», являются объективными фактами.

В экономической социологии сложились подходы, рассматривающие рынок как механизм реализации властных отношений[20]. Анализ властных отношений включает два важнейших измерения – отношения между самими участниками рынка и их отношения с государством. При этом на ранках складывается более или менее устойчивая властная иерархия игроков, которая подвержена институционализации[21]. Экономические и политические процессы тем самым утверждаются и воспроизводятся друг через друга. При этом исследователи подчеркивают специфичность для каждого общества способов интеграции государства с рыночными структурами и институтами.

Лауреат Нобелевской премии по экономике Пол Кругман (PaulKrugman) в этом смысле высказался очень определенно. В своей книге «Кредо либерала»[22] он раскрывает ключевое значение политического фактора в экономике. Он решил выяснить, что способствовало переходу американского общества начала ХХ века от состояния масштабного неравенства к относительному равенству повлевоенного времени. Кругман пришел к выводу, что масштабный рост благосостояния в 1950-60 гг. был, прежде всего, результатом осознанного политического выбора, а не следствием «естественного» экономического развития. При этом, учитывая показатель вертикальной социальной мобильности, возможности американцев намного ниже, чем у жителей других западных стран, особенно Скандинавских[23]. Поэтому важнейшей задачей либералов начала XXI века он считает сокращение социального неравенства и увеличение возможности равенства шансов.

В смысле исследования влияния политики на экономику и институционализации политико-экономических отношений очень интересен пример фашистской Германии. В июне 1933 года при министерстве экономики был организован Генеральный совет немецкого хозяйства, который направлял государственную экономическую политику. В него вошли 12 представителей крупнейших монополий, а также 5 представителей фашистской бюрократии. В 1934 году был издан декрет о трудовом фронте, который запрещал стачки и переход рабочих с одного предприятия на другое. Начала официально формироваться система принудительного труда.

Основным методом руководства экономикой стал административный диктат. Постепенно ключевые позиции в экономике заняли 30-40 богатейших семейств. Государственные заказы стали источником колоссальных обогащений крупнейших монополий. Крупнейшим монополистом стал Геринг, на предприятиях которого работало 600 тыс. чел. Сам Гитлер стал владельцем книгоиздательства и только за выпуск своей книги «Моя борьба», которая распространялась в принудительном порядке, получил 4 млн.долларов дохода[24].

Есть и более современные примеры. Николас Шэксон в своей книге «Острова сокровищ» (NicolasShaxson, «TreasureIslands: TaxHavensandtheManWhoStoletheWorld») раскрывает механизмы, при которых банки и финансовые компании Сити обзавелись привилегиями и свободами от правил и законов, которые обязательны к исполнению на всей остальной территории Британии. Кроме того, в настоящее время глобальные экономические отношения в области торговли энергоресурсами противоречат нормальным рыночным механизмам. Прибыль от продажи энергоресурсов прравительствами добывающих стран вкладывается не в развитие энергетики, а в промышленные объекты других, промышленно развитых стран.