4.2. «Структурная устойчивость» как основная категория анализа политической системы

Такие понятия, как «нелинейность», «флуктуация», «бифуркация» стали проникать в наши взгляды на мир за пределами физики и химии. Акцент научных исследований сместился на отношение, связь, время. В частности, социология стала все больше уделять внимание изучению процессов возникновения новых структурных элементов, увеличению сложности. Особенно широкое применение в социальных проблемах, а, следовательно, и в политологических  имеет понятие «структурной устойчивости».

В настоящее время понятие структурной устойчивости находит широкое применение в социально-политических проблемах. Напомним, что речь идет о реакции заданной системы на введение новых единиц, способных «размножаться» и вовлекать во взаимодействие различные процессы, протекающие в системе[1].

Проблема устойчивости системы относительно изменений такого типа сводится к следующему. Вводимые в небольшом количестве в систему новые составляющие приводят к возникновению новой сети реакций между ее компонентами. Новая сеть реакций начинает конкурировать со старым способом функционирования системы. Если система структурно устойчива относительно вторжения новых единиц, то новый режим функционирования не устанавливается, а сами новые единицы («инноваторы») погибают. Но если структурные флуктуации успешно «приживаются» (например, если новые единицы размножаются достаточно быстро и успевают «захватить» систему до того, как погибнут), то вся система перестраивается на новый режим функционирования[2].

«Новыми единицами» для социально-политической системы являются новые социальные механизмы, новые поведенческие нормы и характер установок. При оценке внутреннего состояния системы различие между желательным и действительным поведением выступает как внешнее условие нового типа, определяя контуры динамики наряду с внешней средой[3].

Образование как социальный институт, определяющий структурную устойчивость

             Социальная реальность является частью внешнего, объективного мира физических явлений. То, каким образом внешний мир воспроизводится в социальной реальности посредством выработки адекватных понятий и представлений, зависит от передачи информации и осознания ее смысла. Образовательное пространство можно рассматривать как социальное пространство, локализованное в социальном времени. Образование – воспроизводство наиболее передового, но и устоявшегося, проверенного временем научного и культурного опыта. Формами образования являются воспитание, обмен информацией. В идеальном смысле, образование – это максимально эффективное извлечение опыта предыдущих поколений с переходом на прогрессивные способы мышления, меняющие формы социальных механизмов. Основные функции образования - это:

–       интеграция (влияние на личность, создание мировоззренческих моделей, мораль, идеология),

–       дифференциация (распределение по статусным позициям);

–       воспроизведение определенных социальных структур путем ответа на запросы общества (производство и потребление в экономике).

Школа практически во всех цивилизованных обществах представляет собой один из основных каналов социальной мобильности. Политические институты воспроизводят посредством социальных механизмов на всех этажах социальной иерархии достоинства и недостатки системы образования как отбора тех людей, которые считаются и являются наиболее востребованными при функционировании данного общества. Таким образом, система образования – это основная система формирования социальных фильтров для каналов вертикальной и горизонтальной социальной мобильности. Пространство и время присутствуют здесь, выражаясь через системные кризисы, когда «злокачественные» (по словам П.Сорокина) социальные фильтры препятствуют продвижению наверх людей, способствующих прогрессивному развитию общества.

Люди на вершине социально-политической «пирамиды» обладают определенными когнитивно-психологическими характеристиками. Одной из основных функций «управляющих» является адекватный анализ различных ситуаций и выработка на его основе эффективных стратегических и тактических решений. Важность этой функции многократно возрастает в период кризиса, поскольку здесь на передний план выходит проблема выбора. Отсутствие фундаментальных знаний и умения мыслить в нестандартной ситуации сопровождается неизбежным кризисом мировоззрения.

    Главным из признаков знания, отличающим его от других явлений, является его символический характер, следующий из присущей ему функции репрезентации[4]. Особой характеристикой знания является также его способность быть истинным[5]. Следующий специфический признак знания: оно является «общественным благом»[6]. Все эти характеристики знания тесно связаны с ценностями. Исследования швейцарского психолога Ж.Пиаже и его последователей продемонстрировали зависимость между «когнитивными и моральными рядами развития» в онтогенезе[7].

По мнению Ж.Пиаже: «Социальная жизнь трансформирует интеллект через воздействие трех посредников: языка (знаки), содержания взаимодействий субъекта с объектами (интеллектуальные ценности) и правил, предписанных мышлению (коллективные логические или дологические нормы)»[8]. Через структуру потребностей и мотивов индивида определяются основные типы адаптивных процессов. В этом смысле адаптация означает гибкость и эффективность при встрече с новыми и потенциально опасными условиями, а также способность придавать событиям желательное для себя направление.

Поскольку существенную особенность адаптивного поведения субъекта составляет подчиненность активности какой-либо заранее заданной норме или цели, то на первый план выходит проблема постановки индивидом целей. Мировая цивилизация, построенная  в настоящее время, уже в ближайшее время может прийти к возникновению по типу цепной реакции череды острейших глобальных конфликтов (ресурсного, экологического, демографического). В этой ситуации нужна безусловная способность политиков осмыслить эти «вызовы» и предпринять упреждающие действия. Кроме того, необходима способность формально принять на себя ответственность за это будущее. Все это самым непосредственным образом связана с той ценностной системой, которую политические лидеры исповедуют.

Бертран Рассел, исследуя связь между знанием и властью, отмечал тот факт, что роль знания неуклонно падает, хотя в прошлом знание и мудрость всегда служили основанием власти вплоть до отождествления власти и учености. Недостатки получаемого образования, т.е. усвоение так называемого «полезного знания» (usefulknowledge), обеспечивающего попадание на «вершину», достижения жизненного успеха, не позволяют новым управленцам осознать особенности проявления новой социальной реальности во всем многообразии ее проявлений. Проявляется широко известный психологический феномен – «сверхуверенность»[9] (тенденция демонстрировать уверенность, боясь показаться незнающим). Фактически, авторитарные политические системы нашей современности делают неизбежными управленческие ошибки того класса, когда людям на вершине «политической пирамиды», которым совершенно естественно свойственно преувеличивать свою безошибочность,  некому на них указать и помочь исправить.

Возникает логическая цепочка – изменения среды, вызванные собственной активностью неравновесной системы (которую представляет из себя любое общество), выражаются в форме острых кризисов. Кризисы такого типа играют в пространственной и временной перспективе наиболее существенную роль. И в природной, и в социальной среде начинают  накапливаться настолько разрушительные  эффекты, что действие прежних социальных механизмов становится не только неэффективным, но и просто опасным.

Многочисленные социологические исследования показывают системную зависимость между технологическим потенциалом общества, качеством его культурно-ценностной среды и внутренней устойчивостью общества. Качество решения разнообразных проблем зависит от тех механизмов внутренней селекции, одним из которых, и, вероятно, важнейшим, является образование как социальный институт. Социальная цена необразованности и безкультурья многократно возросла.

Немецкий и британский социолог Карл Маннгейм разрабатывал эту проблему, систематически исследуя зависимость познания от чисто социальных факторов – религии, классовой принадлежности, возрастных характеристик и т.д. Мышление в общественной жизни и политике рассматривалось ученым как инструмент коллективного действия. В рамках одной эпохи могут наличествовать различные исторически сложившиеся расстановки социально-классовых позиций и сил, обусловливающих существование различных стилей мышления. По Маннгейму, при реформировании общества мирными средствами объектом воздействия «социальных технологий» должны быть главным образом социальные группы – их сознание, отношения, ценности и нормы.

Изучая принципы, лежащие в основе общественного развития, Маннгейм считал, что «большое» общество разделено на малые группы, внутри которых вырабатываются те социальные механизмы, которые способны привести господствующие ценностно-поведенческие нормы в соответствие с историческими и социальными сдвигами. По Маннгейму, существует особая социальная группа – «социально обособленные интеллектуалы», способная освободиться от «связанности бытия», неизбежной для человеческого мышления[10]. Это не обладающая прочным положением, относительно мало связанная с каким-либо классом группа, - интеллигенция, - которая проникает во все слои общества, но концентрируется вокруг высших эшелонов власти, оказывая при этом влияние на политическую элиту.

Карл Маннгейм, умерший в 1947 году, не дожил до результатов интереснейшего исторического опыта, осуществленного на территории послевоенной Германии и подтвердившего правоту его выводов. Усилиями оккупационных властей в немецких «элитах» была осуществлена своеобразная «искусственная революция», благодаря которой ведущие позиции в ней заняли лица, преследовавшиеся при нацизме. Демократические преобразования в Германии стали возможны во многом благодаря тому, что при преобладании авторитарных установок в политической культуре масс в политической культуре послевоенной элиты господствовали демократические убеждения. Значительную часть «элит» составили представители интеллигенции и лица свободных профессий, не имевшие ранее политического опыта[11]. Механическая смена состава элит изменила и политическую культуру слоя людей, который принимает политические решения.

Нынешняя острая кризисная ситуация показывает, что пришло время принятия политических, экономических решений другого уровня. Включенность в этот процесс системы образования не подлежит сомнению. Но нам стоит говорить не об интеллигенции вообще в качестве субъекта реформ. Мы ставим вопрос о том, что таким субъектом является социальная элита. Это люди, обладающие такими качествами, как высокая вариативность поведения, высокая когнитивная структурированностьмышления, ярко выраженная способность к социальной адаптации, обладающие социально значимым характером установки.

Представители элиты находятся на всех этажах социальной пирамиды. В результате индивидуального творческого акта каждый представитель элиты открывает новое знание. Эволюционным механизмом передачи знаний в обществе являются сети социальной параллельности. Социально-политические механизмы позволяют перейти представителям социальной элиты в качество политической элиты, определяющей эффективную и долговременную стратегию развития общества.

Политико-поведенческая матрица как иллюстрация структурных характеристик социальной системы

Важнейшими характеристиками социальной системы служат:

    1) социальная структура, т.е. состав, положение и отношения определяющих ее развитие групп;

    2) стратификация общества, или расположение названных групп на иерархической шкале социальных статусов.

Наглядно характер действия внутренних сил, включающих вертикальную мобильность, позволяет представить политико-поведенческая матрица, описывающая реакцию людей на личностном уровне в достаточно типовых и общих ситуациях, условиях, тенденциях[12].

Политико-поведенческая матрица характеризует предрасположенность населения, различных его категорий к определенным типам политических действий и поведения. Предположим, мы исследуем политико-поведенческую предрасположенность трех классов (их названия в данном случае не столь важны), из которых первый - высший, а третий - низший по совокупности уровня доходов, положения в общественной иерархии и престижу.  Обозначим эти классы соответственно цифрами 1, 2, 3.

Внутри каждого класса можно выделить четыре группы, различающиеся между собой по суммарным итогам жизненного пути. В первую войдут те, кто на протяжении жизни как минимум двух поколений совершает непрерывное восходящее движение в рамках своего класса или переходит из низшего класса в высший. Вторую группу составляют те, кто тоже совершает восходящее движение, но только на протяжении своей собственной жизни (люди, «сделавшие себя сами»). Третью - те, кто в целом на протяжении всей жизни остается на среднем для своего класса уровне, не меняет сколько-нибудь существенного своего положения внутри класса либо меняет его вместе с изменением положения класса в целом и в ту  же   сторону. И, наконец, четвертую группу составят те, кто катится вниз либо перемещаясь в классы более низшие по сравнению с ним. Эти группы мы тоже обозначим цифрами соответственно от 1 до 4.

    Теперь составим обычную матрицу, в которой каждая первая цифра обозначает принадлежность человека к одному из трех классов (в принципе их может быть не три, а сколь угодно много), каждая вторая - принадлежность того же человека к определенной группе по итогам жизненного опыта в пределах своего класса. Получим следующий результат:

11    12    13     14

21    22     23    24

31    32     33    34

    Каждая строка этой матрицы - один из трех избранных нами для анализа классов, только расположенный на группы по накопленному жизненному итогу и опыту, а каждый столбец объединяет подгруппы из разных классов, но со сходным жизненным опытом (хотя и различающиеся по материальным итогам такого опыта). Оказывается, что, с психологической и, соответственно, политико-поведенческой точки зрения, гораздо больше общего у людей, принадлежащих к разным классам, но к одинаковой группе жизненного опыта, чем у тех, кто входит в один и то же класс, но внутри него относится к разным слоям жизненного опыта.

Дети людей, входящих в первый  столбец (во всех классах) воспитываются в условиях, когда, по меркам  и стандартам соответствующего класса, материальные и статусные потребности семьи, ее членов удовлетворяются по наивысшим для данного класса стандартам и с относительно высокой степенью гарантии. Если впоследствии люди, выросшие и воспитанные в таких условиях, идут в политику, то из них получаются, как правило, либо реформаторы, либо реакционеры.

Второй столбец во всех классах образуют «люди, сделавшие себя сами». Когда люди данной категории вынуждены делать политический выбор, их симпатии чаще всего оказываются на стороне умеренного или ярко выраженного консерватизма, иногда (в зависимости от остроты их личного, а также общего положения) с переходом в реакцию[13].

Третий столбец составляют люди, все силы, время и способности которых уходят преимущественно на то, чтобы «жить не  хуже соседей». Эта цель, в данном случае, достойна уважения, ибо только на ее осуществлении может базироваться, в частности, «средний класс».

У людей данной категории на интерес к  политической жизни и тем более участие в ней либо остается мало времени, сил и желания, либо не остается совсем. Это по преимуществу те, кого в 1970 году тогдашний президент США Р.Никсон очень удачно назвал «молчаливым большинством»: среди них больше всего неголосующих, и они в массовом порядке включаются в политику только в случае резких перемен в обществе, в социально-экономических условиях к худшему или к лучшему[14].

Четвертый столбец - люди, «катящиеся вниз». Из окунувшихся в политику людей данной категории чаще всего получаются экстремисты; будут они правыми или левыми - дело случая, психологических различий между теми и другими нет[15].

Но люди могут катиться вниз и не по своей вине, а под воздействием серьезных социальных потрясений: кризисов, спадов, войн, последствий крупнейших катастроф и т.д. В таком случае, как правило, не происходит немедленной радикализации общества. Огромная масса в целом нормальных психологически, во-первых, понимает причины создавшегося положения, невозможность быстрого изменения к лучшему и иные объективные обстоятельства; во-вторых, озабочена проблемами выживания своего и своей семьи, и потому им просто не до политической деятельности, тем более не до бунтов или чего-то подобного. Однако в такие моменты возможен резкий перелив массовой поддержки и голосов избирателей от господствующих политических сил и партий к их оппонентам, независимо от политического лица как первых, так и вторых.  Сохранение же нисходящих со социально-экономических тенденций на протяжении достаточно значительного времени (3- 4 года и более) меняет конкретное социальное наполнение построенной матрицы[16].

Обратимся еще раз к нашей матрице и зададимся вопросами: каким было советское общество на рубеже начала перестройки, в середине 80-х гг.? Каким является российское общество сегодня? Кого и почему оно, может быть, склонно поддержать?

Заметное улучшение жизни людей (естественно, по советским стандартам) началось с середины 60-х гг. За 20-25 лет образовалась значительная масса людей в той или иной степени улучшивших свои жилищные, материальные, бытовые, образовательные условия жизни и ее качество, а значит, «создавших себя». Можно предположить, что к середине 80-х годов в структуре советского общества мощно вмонтировали второй и третий столбец, т.е.  «консерваторов» и «молчаливое большинство», примерно в равной пропорции или даже с небольшим перевесом первых, причем ожидания и тех, и других были ориентированы на то, что улучшение жизни будет продолжаться и далее.

На указанные два столбца, вместе взятые, приходилось порядка 90% населения[17]. Первый столбец был немногочисленен: к середине 80-х годов советская система приближалась к своему 70-летию, а это продолжительность жизни всего двух трудоспособных поколений. К тому же на те десятилетия пришлось столько войн, чисток и испытаний, что процент семей, на протяжении двух-трех поколений совершавших восходящее движение, никак не мог быть существенным. Таким образом, общество готово было поддержать реформы, но только сугубо прагматические, сопровождающиеся дальнейшим улучшением жизни, не ставящие под угрозу достигнутое ранее и уже никак не идеалистические. Четвертый столбец не выходил за пределы нормы и состоял в подавляющей массе из людей, лично ответственных за свои неудачи.

Период 1985-1993 годов и все, чем он был заполнен, резко изменили изначальную политико-поведенческую матрицу общества. Первый столбец остался, по-видимому, без существенных изменений просто в силу своей малочисленности. Но весьма значительная масса населения оказалась отброшенной не только из второго столбца в третий, но и из обоих еще ниже - в четвертый.

Сдерживающее влияние оказывают механизмы понимания объективности и неодолимости причин, вызывающих столь резкую деградацию уровня и качества жизни. Но чрезмерное удлинение этого процесса (больше 3- 4 лет) ведет к политическому «переливу» общественных настроений, о чем было сказано ранее.

Процессы социальной мобильности можно, исходя из вышеизложенного, проиллюстрировать следующим образом (см. рис.1)

Рис. 1.Процессы социальной мобильности.

Схема эта, конечно, весьма условна, но наглядно показывает, какие большие изменения произошли в горизонтальной и вертикальной разбивке. Из нее видно, что, подобно колоде карт, все общество оказалось «перетасованным». Общество, развивающееся от кризиса к кризису, во многом отличается от такого общества, которое разрешает свои напряженные ситуации более мирным путем[18].

Исходя из вертикальной  разбивки видно, что правительство, правящие круги, осуществляя радикальные реформы, могут опираться в основном на людей, входящих во 2-й и 3-й столбец и  на «высший» и «средний» классы при горизонтальной. Кризисные явления и связанные  с ними социальные трансформации значительно сокращают эту область (см. рис.2). Часть общества, не входящая в это обрамление, и может дать совершенно непредвиденное «перетекание» политических пристрастий электората.

Рис.2. Процессы социальной мобильности (рамкой обведена часть общества, оказывающая поддержку проводимой социально-экономической политике).

Проблема приспособления массовых групп к новой социальной реальности

Механизмы понимания объективности и неодолимости причин, вызывающих столь резкую деградацию уровня и качества жизни, оказывают сдерживающее влияние. Очень важно понять, как люди интерпретируют те ситуации, в которых они оказались. Своеобразными «каркасами сознания», которые дают людям интерпретации мира для того, чтобы действовать в нем, являются идеологии. Идеологии скрепляют не только социальную систему в политическом измерении, но и в экономическом, что часто не выглядит столь очевидным. Проясним для себя роль идеологии в восприятии социально-экономического уклада.

Сохранение общества как стабильного целого предполагает наличие структурно оформленных институтов обеспечения социального порядка. Это не только официальные институты охраны правопорядка, но и устоявшиеся традиции и повседневные привычки. Политическая власть является главным элементом централизованного распределения труда и его продуктов.Уместно привести здесь следующее высказывание выдающегося экономиста Р.Л.Хейблронера (R.L.Heilbroner): «…Экономика – всего лишь скрытая социализация или субординация»[19].

Большинство, если не все человеческие действия можно объяснить в терминах единой логики, которая накладывает на них свой универсальный отпечаток, – по словам Хейлбронера, - «отпечаток расчета и оптимального выбора, который и есть «экономика». С этой точки зрения экономика не есть какое-то особое множество поведений, но внутренний поведенческий принцип. Это образ мышления, который нетрудно обнаружить даже там, где все на первый взгляд подчинено лишь социальным и политическим факторам; он пронизывает все стороны общественной жизни»[20]. То есть и при рассмотрении экономических явлений мы оперируем такими подлинно универсальными понятиями, как наличие или ограниченность ресурсов, издержки, предпочтения и выбор. Действия, совокупность которых образует рыночный «механизм», приобретают свойство процессов, управляемых законами. Однако смена ожиданий под воздействием сигналов, которые нигде, кроме как в голове экономического агента, не регистрируются, может даже знак поведенческой функции изменить на противоположный.

В обозримой истории человечества любой социальный «порядок» - это обслуживание и поддержка интересов некоторой доминирующей в нем группы людей или класса. Не составляет исключения и рыночное общество. Определяющий признак доминирования – доступ к ресурсам. Э.Гидденс делит ресурсы на два основных вида: на ресурсы, возникшие как следствие координации человеческой деятельности (авторитативные), и на распределяемые ресурсы – производные управленческого контроля за материальными продуктами или другими элементами материального мира[21].

Понятие «ресурсов» вообще является фундаментальным с точки зрения осмысления власти. Господство зависит от мобилизации двух вышеназванных типов ресурсов. Согласно Давиду Риккардо, различие в затратах предопределяет возникновение ренты. Джон Стюарт Милль считал, что экономические законы не имеют никакого отношения к распределению. Распределение богатства зависит от законов и обычаев, коим подчиняется общество. Собственно, экономисты не могут указать на «правильное» распределение.

Богатство – это нечто, имеющее реальную ценность в соответствии с нашими потребностями и осуществлением наших желаний. И современные деньги – это всего лишь цифры на листке бумаги или электронный счет в компьютере, что позволяет их владельцу предъявлять запросы на реальное богатство – в соответствии с общественной договоренностью. В качестве примера можно привести современную глобальную систему, движимую единственным императивом делать все больше денег для тех, кто уже имеет их в достаточном количестве. Именно это быстро истощает реальный капитал – человеческий, общественный, природный и физический, от которых зависит реальное благосостояние. По мнению экономиста Дэвида Кортена, высказанного в книге «Деньги против богатства», главная причина заболеваний современных экономик, ее фундаментальная патология  состоит в том, что финансовые прибыли и транзакции растут намного быстрее, чем производство реальных благ.

Интересы доминирующей группы могут быть самыми разнообразными, но их можно разделить на две основных группы по той «логике выбора», которая стоит за решениями любого рода – творчество или потребление. Цели доминирующей группы  подразумевает существование различных обеспечивающих институтов – будь то градация социальных прерогатив или фирмы и банки, характерные для социальных порядков, ориентированных на капитал. Парадокс состоит в том, что если заглянуть «дальше» и «глубже» рынка, то можно обнаружить социальные и политические командные структуры, роль которых рынок игнорирует или маскирует. В частности, использование аналитических возможностей экономической науки при капитализме позволяет скрывать в глазах широкой общественности тот факт, что именно капитализм, а не сам по себе рыночный механизм является социальным укладом.

Р.Л Хайлбронер считал самым примечательным в капитализме то, что это единственная социальная формация, способная замаскировать  (даже от тех, кто пользуется ее плодами) тот способ, которым «присущая ему «система» обеспечения служит интересам социального порядка, подсистемой которого он является»[22]. Элементы рынка – люди, оптимизирующие свои доходы, конкурентная среда, юридическая база контрактных отношений и прочее – жизненно важны для исторической миссии капитализма – миссии накопления, но «сама по себе эта миссия не вытекает из этих рыночных элементов. Она вытекает из древних как мир человеческих интересов – стремление занять подобающее место в иерархии, жажды власти, господства, славы, борьбы за престиж, - о которых рыночная система ничего не может нам поведать»[23].

Обман «заключается в том, что экономика представляется нейтральной наукой, а не системой объяснения капитализма, несущей в себе идеологический заряд»[24]. Это проявляется во многих отношениях. Например, такой важнейший термин, как «эффективность», выдается за квазиинженерный критерий, хотя на самом деле негласное его значение заключается в максимизации выпуска продукции с целью получения прибыли, а это уже не чисто инженерная задача.

Когда в качестве фундаментальной ячейки экономической системы рассматривается рациональный индивид, максимизирующий свою выгоду, экономическая система мыслится как общество отшельников, а не как упорядоченная структура групп и классов. Таким образом, экономическая наука осуществляет идеологическую функцию как мировоззренческую систему из числа тех, что сопровождают и поддерживают все социальные порядки. По мнению Хейлбронера: «Назначение подобных идеологических систем заключается в том, чтобы обеспечить моральную уверенность, которая есть необходимая предпосылка политического и социального душевного покоя как для господствующих, так и для подчиненных элементов любого социального порядка»[25].

В центре социального-экономического уклада нашего общества находится проблема перераспределения ренты. Суть нашей экономической системы состоит в том, что доминирующие группы (классы) нашего общества главным образом сосредоточены на охране и сохранении за собой контроля источников ренты. Обеспечением лояльности других классов и групп является вовлечение их в процесс перераспределения и извлечения ренты. Бюрократический аппарат, представляющий государство, предъявил права на ту ренту, которая проистекает из невыполнения им своих прямых обязанностей – регулирования и создания правовых  и экономических механизмов. Здесь происходит замещение понятия «управляемости» этого аппарата на «эффективность».

Объективные критерии оценки

структурной устойчивости

Науку, в предельном онтологическом смысле, можно считать поиском взаимосвязей между наиболее общими феноменами мироздания и проявлений социальности. Онтология – это выявление внутренних противоречий в качестве источника развития, имеющего собственную логику. Объективными критериями оценки структурной устойчивости являются:

1) общий характер социальной стратификации общества;

2) адекватность воспринимаемых «вызовов» доминирующими группами (теми, кто осуществляет политическое управление);

3) состояние экономической системы в том смысле, насколько эффективно в ней осуществляется производство товаров и услуг, т.е. общее приращение «богатства народа»;

4) состояние образовательной сферы как механизма, ответственного за производство и качество «управляющих» и «производящих», а также общее состояние информационной среды;

5) наличие идеологий, которые позволяют интерпретировать различные процессы, оказывая сдерживающее влияние и блокируя агрессивность, в том числе, на основании понимания нежелательности политического насилия.

Хотелось бы подробнее остановиться на том, каким образом проявляется различие между желательным и действительным поведением, которое выступает как внешнее условие нового типа, то есть как реализация второго закона социальной эволюции.

Самый злокачественный показатель для системы социальной стратификации – это осознание несправедливости занимаемой социальной позиции и невозможности улучшить свое положение. Стимулы формируют поведенческие стратегии людей. Стандарты и правила поведения определяют то, что считается «ресурсами», как следствие координации деятельности и производными  управленческого контроля. Высокий уровень образования эти стимулы усложняет, одновременно повышая способности к анализу реальности.

В экономической сфере ощущение несправедливости распределения и вознаграждения за труд – это не только одно из многих проявлений недовольства собственным положением, но еще и определенным образом осознаваемая форма неудовлетворенных базовых потребностей, таких как потребность в самореализации и уважении окружающих, чувство принадлежности. Например, в экономике, стержнем которой является перераспределение ренты, стимулами «экономического поведения» становятся отнюдь не честный труд и творческий подход.

 Социально-психологические факторы всегда действуют в обществе не менее ощутимо, чем физиологические или экономические. Предмет потребностей человека, объем и состав благ и условий, признаваемых им достаточным, обусловлен исторически и социально. Субъективная неудовлетворенность выражается через «относительную лишенность» («относительная депривация» (RelativeDeprivation))[26], что соотносится со сравнением своего положения с положением группы, выбираемой как «референтная». Чем более непреодолимым представляется разрыв в положении, тем сильнее чувство лишенности. Одна из функций идеологий – это находить обоснование и оправдание таким «разрывам».

Объективно желательное поведение внутри системы – это деятельность элиты, которая наряду с реализацией собственных целей приносит своему социуму максимальную пользу. Необходимое условие такой деятельности – это возможность представителям элиты занимать верхние социальные позиции и возможность принимать стратегические политические и экономические решения. В соответствии с этим первый закон социальной эволюции реализуется таким образом, что система эффективно осуществляет обмен веществом, энергией и информацией с окружающей средой.

В соответствии с третьим законом социальной эволюции стадии общественного развития образуют определенную последовательность. Эволюция, - утверждал Илья Романович Пригожин, - имеет исторический характер. Зная начальные состояния системы и пограничные условия, возможно предсказать режим работы, который изберет система.

Современное общество принято называть информационным обществом или обществом знаний. Активная циркуляция информации, общее повышение образовательного уровня населения и развитие средств связи привели к возникновению следующих устойчивых явлений:

1)                                                 Информационное общество можно рассматривать не просто как уникальное явление в развитии человечества, но и как определенную стадию социальной эволюции. Его ключевым качеством является комплексность, т.е. зависимость от характера связей и отношений. Но эта зависимость носит нелинейный характер.

2)                                                 Отсюда, главной проблемой становится координация. Эта проблема в социуме решается на уровне политических и экономических отношений. Новые исторические системы («сетевое общество») – это реализованный в виде определенных социально-политических и социально-экономических механизмов творческий поиск индивидов по координации своих духовных и материальных усилий.

                Сетевое общество[27] воспроизводится на разных уровнях социальной организации. Можно говорить даже об объединение различных стран «по образу и подобию». Но элементарными формами социальной жизни, которые позволяют осуществлять это объединение, является тот комплекс личностных знаний, который входит в арсенал необходимого «культурного минимума». А этот комплекс опосредуется через систему образования как обучения и воспитания.

Для такой стадии развития человечества, как информационное, «сетевое» общество, основным противоречием внутреннего развития общества является закупорка каналов вертикальной мобильности. Это неизбежно превращает правящие, доминирующие группы в социальных паразитов. В работе «Социология революции» Питирим Сорокин писал: «Предположим, что механизм социальной селекции и распределения перестал должно функционировать, а индивиды начинают занимать те позиции, которые и подавно не соответствуют их талантам. …Что же тогда приключится с подобным обществом? Подавление инстинкта самовыражения этих людей проявится крайне остро. …В результате группа людей с репрессированным инстинктом, помышляя об эмансипирующей их революции, восстанут. …Таким образом, революционная ситуация будет создана»[28]. Гомогенная, «аполитичная» в прошлом, масса негодующих людей «дифференцируется и распадается на сектора в четком соответствии с типом их подавленных инстинктов»[29].

Интересно наблюдение американского социолога Теда Роберта Гарра (TedRobertGurr), исследовавшего причины того, «почему люди бунтуют», в разное время и в разных странах: «Эмпирические исследования революционного лидерства предполагают, что существенное большинство лидеров были выходцами из средних и более высоких страт своих обществ»[30].

Проблема революционного лидерства рассматривалась и для современных западных стран. При этом Гарр представляет такой показатель неудовлетворенности, как «элитная относительная депривация» (элитная RD)[31]. Элита состоит из индивидов, которые приобрели или унаследовали такие персональные характеристики и которым культурно предписано все, что необходимо для занятия высоких ценностных позиций, независимо от того, приобрели ли они реально эти позиции. В западных обществах такие характеристики обычно включают в себя высокую степень интеллектуального развития, специальную техническую подготовку, менеджерские способности, амбиции, а также навыки межличностного общения. Массы включают в себя индивидов, обладающих этими характеристиками в меньшей степени. «Элитная RD», возможно, в большей степени распространена среди тех людей, которым свойственны элитные характеристики, но которые не обладают достаточно высокими ценностными позициями – «внутренняя элита», по выражению Парето, - например, полубезработная интеллигенция в слаборазвитых странах или компетентные мужчины и женщины в западных обществах, отстраненные от возможности продвижения по дискриминационным соображениям»[32].

Революционные лидеры могут быть маргиналами в том смысле, что они чувствуют свою социальную позицию и перспективы продвижения ненадежными, но они редко появляются из низших классов. Ряд западных ученых, которые исследовали классические европейские революции, подчеркивали, что неудовлетворенность была широко распространена не только среди простых людей, но и среди больших сегментов высших и средних классов. «Дезертирство интеллектуалов» неоднократно упоминается как предвестник революции[33].

Оценка структурной устойчивости

российской социально-политической системы

Исторический процесс, по мнению П.А.Сорокина, распадается на множество повторяющихся элементов: «Схожие причины при схожих обстоятельствах порождают схожие результаты»[34]. При этом «повторения» обнаруживаются «в элементарных, повседневных и обыденных фактах, …на уровне которых сложные явления должно анализировать»[35]. Питирим Сорокин говорил о «революционизирующем влияние репрессированных инстинктов», в том числе, о «подавленном инстинкте самовыражения, который вдобавок подавляется со стороны искусственно созданной славы и привилегий ни к чему не способных индивидов, …но взобравшихся на вершину общественной лестницы»[36].

При этом идеологические факторы кристаллизируют бесформенное чувство негодования, детерминируя, однако, не сами вспышки недовольства, а конкретные формы и символы, при которых происходят выступления, а также выбор популярных героев революционного движения.

Вот некоторые данные по состоянию нашего общества. На протяжении минувшего года фонд «Общественное мнение» (ФОМ) проводил исследование, которое позволило разделить все российское общество на шесть типологических групп исходя из суммарного объема ресурсов, которыми они располагают. Под ресурсами понимаются 10 показателей, описывающих возрастной, экономический, профессиональный, культурный и территориальный статус. В опросе приняло участие 10 тыс. россиян. Выяснилось, что большинство населения страны (54,2 %) составляют представители низкоресурсных и практически безресурсных групп способных к работе граждан. Ключевые особенности этих групп: у них нет высшего образования. Более того, у части этих людей высшего образования нет ни у кого из членов семьи. Эти люди более всего сегодня склонны протестовать[37].

По данным Левада-центра[38], люди оценивают как изменилось положение дел за прошедший 2010 год, как изменившееся к худшему,  в таких сферах, как «справедливость распределения доходов»  - 41%, «возможность хорошо зарабатывать» - 44%, «уровень жизни основной части населения» - 42%, «личная безопасность граждан» - 35%, «влияние простых людей на государственные дела» - 27%, «работа образовательных учреждений» - 30%. «Совершенно не представляет или слабо представляет, куда, в каком направлении страна движется, какие цели ставит ее нынешнее руководство» - 85%. Политика граждан решительным образом не интересует – доминирует желание от нее воздержаться и как-то отстраниться. Главная причина – свыше 80% опрошенных считают, что от них ничего не зависит и они ни на что не могут повлиять. Подавляющее большинство граждан считают, что «Большинство политиков занимаются политикой «только ради личной выгоды». Около 70% считает, что политики и бюрократия склонны к вранью, описывая реальное положение дел в различных сферах российской жизни. Свыше 80% граждан считают, что партии не отражают интересы людей, а лишь борются за власть; 62% говорят, что живут, полагаясь только на себя, и избегают вступать в контакт с властью. Отчуждение от власти проявляется также в том, что большинство граждан не желает отвечать за действия правительства.

Еще несколько цифр для анализа структурной устойчивости.

За последние десять лет из России уехало 1 250 000 человек (эту цифру озвучил С.Степашин)[39].

По данным Левада-центра, в сентябре 2010 г. хотя бы раз пользовались Интернетом 43% (около 60 млн. человек). Среди людей, для которых Интернет является предпочтительным источником информации о происходящем (и внушающим наибольшее доверие), преобладают люди без определенных политических пристрастий[40].

Мы видим, что люди крайне не удовлетворены своим социальным положением, что их отчуждение от власти приняло недопустимо критические значения. То, что большой процент недовольных без образования, имеет следствием распространение крайне агрессивных форм протестного поведения и склонность к насилию.

 Выходом для образованных и профессиональных пока является перемещение в другие социальные системы. Но это как минимум приводит к тому, что российская социально-политическая система не может адекватно реагировать на «вызовы» не только внутри, но и извне. Возможность свободно и быстро обмениваться информацией многократно увеличивает способность к самоорганизации. Но чрезвычайно опасным фактором является то, что каких-либо осмысленных идеологий, кроме «проверенных временем» фашистских, пока нет. Дело даже не в том, что идеологии отсутствуют в качестве «каркасов сознания». Практически нет фигур, вызывающих доверие людей. Наблюдается крайнее недовольство полной некомпетентностью претендентов на роли модернизаторов.

Даже в наиболее спонтанных вспышках недовольства обеспечивается определенное единство с помощью основополагающих убеждений и лозунгов. Изучая коллективную неудовлетворенность  при «дискредитации господствующих убеждений и утраты людьми лояльности этим убеждениям», Г.Хекшнер ( HeckscherGunnar) говорил о том, что «аукцион пропаганды» среди соперничающих групп, раздающих обширные обещания в предреволюционных ситуациях, обладает эффектом «создания общей смуты и недовольства»[41]. Э.Хоффер (HofferEric) исследовал ситуацию «голода веры», как максимально благоприятной ситуации для распространения новых убеждений[42]. Р.Гарр, применяя эти аргументы к коллективной неудовлетворенности,  утверждает, что «люди с наибольшей вероятностью будут восприимчивы к новым идеациональным системам, когда они испытывают интенсивное недовольство, а источники депривации не ясны. …Критические ситуации возникают, когда индивид сталкивается лицом к лицу с хаотическим внешним окружением, которое он не может, но желает объяснить – психологическое условие, когда люди вполне поддаются внушению»[43].

То есть, в настоящее время нет укоренившихся в общественном сознании идеологий, оказывающих сдерживающее влияние и блокирующих агрессивность, в том числе, на основании понимания нежелательности политического насилия. Но имеются все предпосылки для распространения новых идеологий, способных мобилизовать людей на коллективные акции путем объяснения неопределенных ситуаций и создания культурной среды, в рамках которой развиваются лидерство, мобилизация и конкретные действия по изменению социально-политической действительности.

В результате проведенного анализа, где главным критерием является исследование структурной устойчивости, можно сделать следующие выводы по состоянию российской социально-политической системы. Не приходится сомневаться в том, что нас ждет череда глубоких потрясений. Если говорить о той стадии социальной эволюции, на которой пребывает наше общество, то наша «система» на уровне рационального управления не дает адекватного ответа практически ни на один «вызов» ни изнутри, ни снаружи. Согласно теории синергетики, система, где информация, энергия и вещество циркулируют неэффективно, стоит перед однозначной альтернативой – измениться или погибнуть.

Характер управления социально-политической системой должен кардинальным образом измениться. Первоочередными стратегическими задачами при этом являются изменение характера стратификации общества и утверждение новой системы ценностей. Должен появиться мощный слой людей, ощущающих стабильное улучшение своего социального и материального положения, твердо надеющихся на повышение своей статусной позиции и увеличение объема ресурсов. Основания для такой надежды дает осознание справедливости распределения доходов в обществе, т.е. непосредственное соотнесение размера дохода с количеством вложенного труда – физического или умственного. Обратная связь власти с обществом, немедленное реагирование на всякую угрозу стратегическим направлениям политики и отклонениям от них – это необходимое условие выживания и власти, и общества.

Единственно возможным субъектом таких преобразований на уровне государственного управления является социальная элита – люди, присутствующие на всех уровнях социальной пирамиды, и обладающие не только профессиональными, но и нравственными качествами, принципами и ценностями. Такие люди продолжают оставаться в своей стране, они являются «точками роста» в любой, самой критической ситуации. Уровень их личностного развития определяет ту стадию социальной эволюции, на которой находится общество. К сожалению, чем их меньше, тем труднее достигнуть этой стадии тому большинству, которое на них ориентируется.