Крапивенский С. Социальная философия

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава двенадцатая. СОЦИАЛЬНОЕ РАЗВИТИЕ

1. ТИПЫ СОЦИАЛЬНОЙ ДИНАМИКИ*

* В этом параграфе использованы материалы М.Г. Хамдамова.

Термин "социальная динамика" как в нашей, так и в зарубежной литературе интерпретируется неоднозначно. О.Конт, который и ввел этот термин в научный оборот, подразумевал под ним однонаправленные поступательные процессы общественного развития, исключающие скачки и перерывы. В современной западной социологии разработка проблемы социальной динамики связана с именем П.Сорокина, полагавшего, что "подобно физиологии человеческого организма, которая изучает основные физиологические процессы, повторяющиеся в человеческих организмах, "социальная физиология", или динамика, концентрирует свое внимание на основных социальных процессах, повторяющихся в жизненной истории всех социальных групп" [1]. Итак, в первом случае под социальной динамикой понимаются линейные процессы, во втором - циклические. В нашей литературе понятию "социальная динамика" до последнего времени отказывалось в статусе научной категории. Более того, в специальных справочных изданиях подчеркивалось, что данный термин сохранил свой смысл лишь в исследованиях по истории и социологии [2].

1 Sorokin П. Society, Culture and Personality. - N.-J.-L.: 1947. P. 367.
2 См., например: Философский энциклопедический словарь. М., 1989. С. 175.

Между тем понятие "социальная динамика" отражает определенную и весьма существенную сторону общественного развития в целом. Из всей совокупности многообразных изменений исторической реальности понятие "социальная динамика" вбирает в себя и концентрирует свое внимание на одной стороне - направленности общественных изменений, их траектории. В связи с этим можно выделить циклический, линейный и спиралевидный типы социальной динамики.

ЦИКЛИЧЕСКИЙ ТИП СОЦИАЛЬНОЙ ДИНАМИКИ

В общественной жизни широко распространены циклические процессы, имеющие собственную логику развития и специфические формы реализации. Они не могут быть сведены к

случайным и кратковременным явлениям в наступательном движении общества, к частичным "отклонениям" от основной восходя-

266

щей линии, как это нередко представляется в рамках сугубо прогрессистского подхода к интерпретации социального развития.

Можно выделить два класса циклических изменений - системно-функциональный и исторический.

Системно-функциональный цикл отражает социальные изменения в рамках одного качественного состояния, причем конечный результат серии изменений становится исходным пунктом новой серии аналогичных изменений. В результате разрешения в рамках данного качества возникающих противоречий происходит неоднократное чередование подъемов и упадков, повторение одних и тех же фаз функционирования социальной системы. Следует подчеркнуть, что воспроизводство социального качества в неизменном виде не означает полного содержательного тождества начала и конца цикла, и, таким образом, системно-функциональные циклы в действительности суть квазициклические, якобы круговые процессы.

Развитие общества в порядке социально-функциональных циклов свидетельствует о его относительно стабильном состоянии: воспроизводятся естественно сложившиеся социальные общности (этносы, классы, страты); воспроизводятся устойчивые формы деятельности социальных субъектов, их традиционные роли в обществе; воспроизводятся политические, общественные и иные институты. Таким образом осуществляется саморегуляция общества. Выведенная из равновесия социальная система через определенное время вновь возвращается в свое первоначальное состояние - происходит своего рода маятниковое движение. Цикл является способом существования и сохранения общества, и особенно наглядно это обнаруживается в обществах, относительно замкнутых по отношению к внешнему миру.

Определенное влияние на изоляцию может оказывать географическое расположение общества, но решающее значение имеет активность его внутренних иммунных систем, препятствующих проникновению нововведений. Искусственное ограничение контактов с внешним миром осуществляется разными средствами (политическими, религиозными, идеологическими и т.д.), но при этом преследуется единая главная цель - сохранение социальной системы в сложившемся виде посредством устойчивого воспроизводства традиционных отношений и связей. Подобные общества, безусловно, изменяются, хотя в целом их развитие тормозится и они в течение более или менее длительного времени не переходят на следующую ступень. Примерами такого развития могут служить классические кочевые общества, некоторые архаические земледельческие общности, а также восточные цивилизации, нередко называемые "традиционными".

При сопоставлении динамики двух обществ (одного с преобладанием линейных процессов, а другого - с преобладанием циклических) в социально-философской литературе нередко возникают представления об абсолютном застое. Ярким примером таких представлений служат европоцентристские взгляды, сформи-

267

ровавшиеся в XVIII-XIX веках. В западных странах в это время наблюдался линейный прогресс, связанный с развитием капиталистических отношений, и, сопоставляя его с восточными обществами, в частности с Китаем, многие мыслители (И.Г.Гердер, А.И.Герцен, Н.Я.Данилевский, Н.Г.Чернышевский) определяли последние как общества застойного типа. Между тем история Китая, где феодальные отношения господствовали в течение почти двух тысячелетий, есть типичный пример циклического развития, обусловленного, с одной стороны, геополитической изоляцией и, с другой, высокой внутренней устойчивостью и зарегулированностью. Политическая централизация, строгая иерархическая структура власти, регламентация хозяйственной жизни, социально-экономическая этика конфуцианства, отторгавшая и подавлявшая культурные, идейные и технические нововведения - все это являлось предпосылкой повышенной стабильности китайского общества. Даже многочисленные движения народных масс и те способствовали стабилизации и упорядочению общества, ибо освобождали его от отдельных явных пороков. И только во второй половине XIX века циклические процессы стали обнаруживать тенденцию трансформации в линейный регресс. Тенденция эта проявлялась в виде усиливающегося паралича власти, снижения жизненного уровня большинства населения, деклассирования. И тем не менее утрата обществом тех или иных результатов, достигнутых ранее, происходила при сохранении и воспроизведении в основных чертах традиционных отношений и форм деятельности.

Исторический цикл является единством процессов генезиса, расцвета и распада социальных систем и отражает тот реальный факт, что общество, как и любое материальное образование, имеет определенный срок жизни, по истечении которого прекращает свое существование. Разумеется, исчезновение социального организма не происходит абсолютно бесследно: в каждом отдельном случае сохраняется определенная связь с ним возникших на его месте образований. Так было на территории бывшей Римской империи, где возник ряд самостоятельных государств, которые в эпоху Возрождения и Новое время обогатили многие унаследованные достижения Римской культуры. Но в этом случае правомерно говорить уже об исторических циклах вновь образовавшихся государств.

В последнее время начинает уделяться все больше внимания разработке вопроса о возможном мегацикле в эволюции Земли как планетарной системы, в котором не исключена смена восходящей линии нисходящей. Эта проблема, впервые поставленная (правда, в абстрактном виде) Ш.Фурье, сегодня становится все более актуальной в силу резкого усиления противоречий глобального масштаба [1].

1 См. Цикличность в социальных системах ("Круглый стоп") // Социологические исследования. 1992. № 6.

268

Отражением циклического типа социальной динамики является хорошо известные читателю теории исторического круговорота, чрезвычайно многообразные по используемому авторами материалу, форме изложения, методам аргументации, видению всемирно-исторических перспектив. Сравним, к примеру, концепции Д.Вико и Н.Я.Данилевского. Если для Вико основополагающим принципом выступает единство всемирной истории, то Данилевский, наоборот, исходит из отрицания этого единства и рассматривает историю общества как совокупность различных культурно-исторических типов, каждый из которых перестает существовать, пройдя определенный жизненный цикл.

К сожалению, анализ этих теорий еще в недалеком прошлом страдал существенной упрощенностью и односторонностью. Во-первых, эти теории жестко противопоставлялись идее общественного прогресса, хотя при более тщательном анализе обнаруживается, что на всем протяжении развития социальной философии теории круговорота в различных вариантах включали в себя эту идею, и это вполне логично, ибо цикл есть сопряжение восходящей и нисходящей ветвей развития. Во-вторых, возникновение циклических теорий несколько прямолинейно коррелировалось в литературе с политическими симпатиями и эмоциями их авторов, а также морально-психологической атмосферой соответствующего времени. Бесспорно, указанные факторы накладывают определенный отпечаток на любое творчество, но нельзя упускать главное: теории циклизма отражают определенные стороны объективной социальной динамики и появление их на разных исторических этапах указывает на существенный характер этих сторон. В-третьих, несколько преувеличивалась метафизичность этих концепций, забывалось, что в определенных пределах метафизический подход является правомерным и даже необходимым.

Чрезвычайно большое место в исторической действительности занимают линейные процессы. При этом сущность линейного типа социальной динамики не исчерпывается линейным прогрессом - другой исторической формой его реализации выступает линейный регресс, как нисходящая линия в развитии общества, когда происходит процесс сужения функциональных возможностей социальной системы, приводящий в конечном счете к тупиковым ситуациям в общественном развитии. Линейный прогресс и линейный регресс представляют собой противоречивое единство противоположностей, одна из которых на определенном этапе играет доминирующую роль.

Рассматривая соотношение линейного прогресса и линейного регресса, обратим внимание на следующее обстоятельство. Их понимание как разнонаправленных векторов исторического развития нередко приводит к значительному смещению этого акцента во времени. И если линейный прогресс рассматривается

269

направленным в будущее, то линейный регресс воспринимается чуть ли не как движение вспять даже во времени, как своего рода "прогресс наоборот". В действительности же линейный регресс не должен трактоваться как простое повторение в обратном порядке ранее пройденных стадий и фаз. На новом временном этапе социального развития существуют иные условия, иная общественная среда, и поэтому повторение старого возможно лишь прежде всего в отношении формы, хотя, разумеется, в известной степени это касается и содержания. Старые общественные институты невозможно реанимировать в их первозданном облике, ибо в новых исторических условиях они оказываются неспособными выполнять прежние свои функции. В этой связи правомерно говорить об ассиметричной направленности линейного прогресса и линейного регресса.

Отличительной чертой линейной динамики является ее кумулятивный характер, выражающийся в том, что каждое новое явление есть не механическое добавление к старому, а генетическое его продолжение. В ходе реализации линейных процессов возникают необратимые состояния, которые не полностью отрицают предшествующие, а частично вбирают в себя их свойства, обогащают их, усложняя тем самым весь процесс в целом. Это положение очень удачно иллюстрирует В.Г.Ревуненков при анализе развития французской революции конца XVIII века. Характеризуя период линейного прогресса в истории этой революции, В.Г.Ревуненков подчеркивает, что "главной особенностью восходящей линии революции являлось то, что на каждом ее следующем этапе к власти приходили все более радикальные группировки буржуазии, все более возрастало влияние народных масс на ход событий, все более последовательно решались задачи буржуазно-демократических преобразований страны" []. Вместе с тем и стадия линейного регресса как "нисходящая линия революции не представляла собой отступления в сторону феодального прошлого, напротив, она означала укрепление и дальнейшее развитие социальных порядков, покоящихся на частной капиталистической собственности и системе наемного труда" [2]. Иными словами, нисходящая фаза революции реализовала одну из возможностей, генетически заложенных в восходящей фазе. Линейный регресс заключался не в тотальном отказе от достижений первой фазы, а в смещении акцентов: на смену буржуазному демократизму пришел буржуазный авторитаризм, защищающий интересы прежде всего крупных собственников.

1 От старого порядка к революции. К 200-летию Великой французской революции. Л., 1988. С. 13.

2 Там же. С. 23.

С реализацией линейного типа социальной динамики связан такой исторический феномен, как многовариантность общественного

270

развития. В наибольшей степени она проявляется в переломных ситуациях, когда перед обществом возникает проблема исторического выбора. В эти периоды, по сравнению с периодами стабильного функционирования, существует гораздо более широкий спектр возможностей, все многообразие которых сводимо к трем основным вариантам: консервация существующего состояния, поступательное и нисходящее движение. Последние два варианта осуществляются в виде линейных тенденций, причем за каждой из них стоят материальные и идейные носители - разные классы и социальные слои, которые и борются между собой, чтобы направить эти тенденции соответственно своим интересам [1].

1 См.: Волобуев В.П. Выбор путей общественного развития: теория, история, современность. М., 1987. С. 21.

Важное теоретическое и практическое значение имеет выяснение пределов линейной динамики общества. В широком смысле эти пределы ограничиваются периодом количественных изменений между двумя последовательно сменяющими друг друга качественными состояниями общества. В общеисторическом плане линейный прогресс и линейный регресс сменяют друг друга тогда, когда исчерпываются потенции роста на собственной основе. Определенное влияние на пределы линейной динамики оказывает характер взаимодействия общества с природной и исторической средой. При этом пределы линейного прогресса общества могут быть расширены вследствие нагона исторического отставания за счет усвоения социального опыта стран, идущих впереди.

Масштабный, панорамный подход к изучению социальной реальности позволяет обнаружить в ней и спиралевидный тип динамики, который отражает направленность процессов, охватывающих различные качественные состояния общества. Сразу же подчеркнем: в общественном бытии спиралевидность выступает не как единственный, а как один из относительно самостоятельных типов социальных изменений. Такое замечание крайне важно, если учесть, что в нашей философской литературе прочно утвердилось мнение о развитии, как осуществляющемся исключительно по спирали.

Спиралевидный тип социальной динамики отражает совокупность генетически связанных процессов, отрицающих друг друга, и обнаруживается при суммировании большого количества данных на сравнительно длительных этапах исторического развития. В ходе каждого отрицания явление переходит не только в другое качественное состояние, но и в свою противоположность. В ходе последующих отрицаний явление вновь превращается в свою противоположность и одновременно как бы возвращается в свое исходное состояние, но возврат этот к якобы старому осуществля-

271

ется на новом уровне, с обнаружением новых свойств. В плане социально-онтологическом данный тезис можно проиллюстрировать на примере витка спирали, связанного с отрицанием первобытной общественной собственности частной, которая сегодня, в свою очередь, отрицается процессами обобществления и социализации. В плане социально-гносеологическом можно сослаться на такой виток: античная диалектика - многовековое господство метафизики в философии и естествознании - возвращение к диалектике. Вполне понятно, что в обоих случаях перед нами лишь якобы возврат, совершающийся на качественно новом уровне.

Попробуем графически изобразить теперь уже известные нам три типа социальной динамики:

Даже беглый анализ этих изображений обнаруживает, что спираль представляет собой синтез цикла (круга) и линии.

Спираль как графический образ, геометрическая модель выступает в роли аналога термина "социальная преемственность", который отражает диалектическое единство прерывности и непрерывности, относительного тождества и различия, генетической связи сменяющих друг друга процессов. Когда спираль определяется по формуле "возврат к якобы старому, повторение старого на ином уровне", то речь идет, в сущности, о таком процессе развития, когда обновление и устаревание являются лишь частичными.

Было бы упрощенчеством трактовать спиралевидную направленность как однозначно поступательную, восходящую. В рамках развития социальной системы реализуются и нисходящие спиралевидные процессы, тоже являющиеся закономерными и позволяющие понять причины разложения данного общества. Спиралевидные процессы обеих направленностей имеют место и в развитии культуры. Так, в начале XVII века в европейском сознании, благодаря интенсивному росту научных и технических знаний и их внедрению в производство, стала формироваться психология

272

человека-покорителя природы, ставшая в течение последующих двух столетий отличительной чертой европейского гуманизма. Утилитарное отношение к природе способствовало экономическому и культурному прогрессу Европы и в целом обеспечило ей значительный рывок по сравнению с другими регионами. Но XIX и особенно XX век с их дегуманизацией производства, экологическими кризисами и т.п. с достаточной очевидностью показали, что достигнут известный предел прогрессу европейской культуры в традиционных его формах. Осознание этого факта, повлекло за собой кризис прежней психологии "властелина природы", что нашло свое отражение в широком распространении антисциентистских и антитехницистских настроений.

В социальной реальности циклические, линейные и спиралевидные процессы выступают не как параллельные или следующие друг за другом через определенные интервалы времени, а как взаимосвязанные, взаимообусловленные и взаимопроникающие моменты одного и того же целостного процесса развития. Иными словами, диалектика социального развития такова, что в нем одновременно присутствуют и цикличность, и линейность, и спиралевидность в многообразии своих исторических форм проявления. Обращаясь, например, к любому переходному периоду, алы обнаруживаем в его рамках действия разнообразных альтернативных тенденций, в том числе и такие, какие при ретроспективном анализе квалифицируются как "зигзаги". В действительности же эти тенденции представляют собой разнонаправленные линейные процессы, отражающие мучительные поиски обществом оптимальных путей дальнейшего развития. В этот же период имеются как зачатки будущего общества, так и остатки прошлого, то есть элементы спиралевидной динамики обеих направленностей. Такой ситуацией характеризовался в отечественной истории период с 1917 года до середины 30-х годов, который изобиловал различными линейными процессами: "военный коммунизм", новая экономическая политика, "великий перелом". В то же время в обществе сохранялись "родимые пятна" прошлого строя и появились зародыши будущей административно-командной системы. В целом же в переходный период преобладал циклический тип социальной динамики в форме системно-функционального цикла, обусловленный ожесточенной борьбой противоположностей ("кто кого?") в экономике, политике, общественном сознании.

2. РЕВОЛЮЦИОННОЕ И ЭВОЛЮЦИОННОЕ В ИСТОРИЧЕСКОМ ПРОЦЕССЕ

Если понятие "тип социальной динамики" отражает траекторию, направление исторического движения на том или ином этапе (либо на нескольких, вместе взятых этапах), то в понятиях "эволюция" и • революция" отрефлексирован характер этих изменений. Чуть по-

273

зже мы увидим, что эволюционное и революционное оказываются неразрывно связанными и переплетенными не только в историческом процессе в целом, но и в конкретных, локальных явлениях. Теоретическое освоение этой взаимосвязи требует довольно основательного анализа употребляемых в данном случае философских категорий.

Обратимся для этого к одному из последних определений революции в нашей литературе,

"РЕВОЛЮЦИЯ, - читаем мы, - глубокое качественное изменение в развитии каких-либо явлений природы, общества или познания. Понятие Р. - неотъемлемая сторона диалектической концепции развития. Оно раскрывает внутренний механизм закона перехода количественных изменений в качественные. Р. означает перерыв постепенности, качественный скачок в развитии. Р. отличается от эволюции - постепенного развития какого-либо процесса" [1]. В этом определении (правда, в несколько смягченном виде) сохраняется то, что характеризовало понимание революции и эволюции нашей литературой на протяжении десятилетий.

1 Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 574.

Во-первых, ставится знак равенства между революциями и качественными изменениями, скачками вообще. Между тем подобное отождествление явно ошибочно, поскольку сами скачки, в частности, в развитии общества, различаются между собой по степени глубинности и кардинальности. Революция, и об этом мы еще будем говорить, есть не любой скачок, а только такой, который ломает старое в главном, коренном. В свою очередь эволюция не сводится только к количественным изменениям, она включает в себя и скачки.

Во-вторых, в анализируемом определении революция, как перерыв постепенности, противопоставляется эволюции, как постепенному развитию. Чтобы быть правильно понятым, такое противопоставление нуждается в расшифровке. В каком смысле революция выступает как перерыв постепенности? Очевидно, в том смысле, что революция есть водораздел между эпохами стабильного, постепенного развития. Но и сам этот водораздел, занимающий целую эпоху, в свою очередь, тоже наделен такой чертой, как постепенность. Следовательно, в этом плане не существует абсолютных граней между революцией и эволюцией, хотя последняя сплошь и рядом изображается в литературе как цепочка исключительно количественных изменений. Революции всегда содержат в себе значительные эволюционные вкрапления, во многих же случаях (как мы постараемся показать) революции вообще совершаются в эволюционной форме.

274

Отмеченные отождествления революции и скачка, абсолютизация граней между революцией и эволюцией суть лишь частные проявления многолетнего процесса метафизации нашего философского метода. Вульгаризация затронула самые глубины диалектики - ее основные законы, в том числе закон взаимного перехода количественных и качественных изменений, включая и концепцию диалектического скачка. В угоду теоретическому "обоснованию" форсированного, взрывного характера

строительства социализма взрыв, как таковой, возводился в ранг диалектического скачка (в один из его типов), в то время как в действительности взрыв, хотя и имеет место, выступает как форма, по сути дела, метафизического отрицания, перечеркивающего возможности дальнейшего развития. Диалектический же скачок, в том числе и при революционном изменении общественных систем, неизменно и неизбежно характеризуется постепенностью. Логическое противоречие, которое мы якобы обнаруживаем при этом ("скачок есть перерыв постепенности" и "скачок характеризуется постепенностью"), - противоречие кажущееся, ибо надо различать два вида постепенности: постепенность количественных изменений и постепенность качественных изменений.

При выяснении различий между скачком типа взрыва и "постепенным" скачком нередко подчеркивается, что последний связан с замедленностью. Практика же показала, что всякий раз, когда мы намеревались осуществлять качественные изменения общественной жизни "взрывным" путем, вместо желаемого ускорения мы как раз и получали замедление темпов развития (переход от товара к нетовару, насильственная коллективизация, сверх индустриализация). Сегодня к подобным результатам могут привести обвальная приватизация, приказная антиколлективизация и т.п.

Понятие "социальная революция" здесь и во всех других главах употребляется в строго определенном смысле как содержание эпохи перехода к новой, более прогрессивной ступени развития. Тем самым мы отмежевываемся от тех, кто под социальной революцией подразумевает форму или способ перехода (и форма, и способ перехода, как мы увидим, могут быть весьма разнообразными, в том числе и эволюционными), либо один из этапов межформационного скачка.

В предлагаемом нами смысле социальные революции носят закономерный характер. Это приходится подчеркивать особо, ибо многим течениям историографической и социально-философской мысли присуще объявление социальных революций случайностями, имевшими место в истории. Подобное понимание мы встречаем в многотомной "Истории народов, говорящих по-английски" У.Черчилля. События 1789 года во Франции были вызва-

275

ны, в его интерпретации, ошибками королевского правительства, неспособного упорядочить управление страной. Таким же образом объясняет Черчилль и американскую революцию XVIII века. Основную причину завоевания независимости английскими колониями в Северной Америке он видит в ошибках назначенных королем "реакционеров в английском правительстве", а успех американского народа в революционной борьбе объясняет главным образом личными качествами Дж.Вашингтона [1].

1 Churchill W.A. History of English-speaking peoples, Vol. 3. The Age of Revolution. London, 1957. P. 233.

Закономерный характер социальных революций связан прежде всего с тем, что их причины заложены в самом фундаменте общественно-экономической формации. Исподволь в недрах старого экономического способа производства вызревает конфликт между ушедшими вперед производительными силами и безнадежно устаревшими производственными отношениями, которые в свое основе перестали соответствовать новой ступени развития производительных сил. Такой антагонистический конфликт и представляет собой экономическую основу социальной революции.

Социальная революция носит системный характер. Поскольку вся формационная система определяется экономическим способом производства, переворот в нем сопровождается более или менее быстрым переворотом и во всех остальных элементах формации, включая политическую и духовную надстройку. В свою очередь задача, решаемая в эпоху межформационного перехода в каждой из сфер жизни общества, тоже носит системный характер. Так, экономическая задача социальной революции никогда не сводится к какому-либо одному требованию (например, к экспроприации собственности на средства производства новым классом). Она всегда представляет собой сложную систему отдельных задач, которую можно свести к четырем основным: а) смена типа собственности, лежащего в основе устаревших производственных отношений, новым, более прогрессивным; б) создание адекватной новому способу производства материально-технической базы; в) формирование новой общественной дисциплины труда; г) создание саморегулирующейся экономической системы.

Как показывает исторический опыт европейских и других революций, в комплексе решаемых ими задач особое место принадлежит политической задаче, ибо основной экономический интерес класса, олицетворяющего собой новые производственные отношения, может быть удовлетворен только посредством создания новой политической надстройки. Однако политическая борьба ни в коем случае не может рассматриваться как основная задача той или иной социальной революции, ибо борьба классов во всех ее формах ведется, в конечном счете, из-за освобождения экономического.

276

Социальные революции включают в себя также преобразования культуры, нравственный прогресс, идеологическую и психологическую перестройку общества.

Социальным революциям присущ кардинальный характер, то есть они представляют собой не любые, пусть даже и качественные, изменения в жизни общества, а коренной переворот в его экономических отношениях и всей громадной политической и духовной надстройке. Понимание этого чрезвычайно важно для обоснования различий между социальной революцией и некоторыми другими, хотя и сходными с ней в определенных отношениях, явлениями (например, внутриформационными переходами к новым фазам развития).

При этом в каждой сфере общественной жизни обнаруживается свой критерий кардинальности. Таким безошибочным критерием в сфере экономики служит наличие конфликта между производительными силами и производственными отношениями в целом (а не частичное несоответствие), разрешение этого конфликта в целом (а не снятие только одной его стороны). В политической сфере таким критерием служит переход власти в руки нового класса. Смена же у государственного руля одной фракции господствующего класса другой не меняет ни существа политической власти, ни тем более сущности экономического строя и потому не может отождествляться с социальной революцией. Этот критерий очень важен, в частности, для оценки тех многочисленных внутриклассовых правительственных переворотов, которые произошли за последние десятилетия в ряде стран Азии, Африки, Латинской Америки.

Анализируя кардинальный характер социальных революций, нельзя пройти мимо уже давно дискутируемой в исторической наг уке проблемы так называемых "внутриформационных революций", в качестве которых рассматривались и переворот, связанный с падением Римской республики и переходом к империи [1], и крестьянские войны в России и многие другие явления. У нас уже были поводы высказать свою позицию по этому вопросы [2], поэтому ограничимся кратким резюме. На наш взгляд, обсуждаемое понятие представляет собой парадокс, который в логике давно уже обозначен как "противоречие в самом определении" (contradictio in adjecto). "Внутриформационная революция" - это нечто вроде квадратного треугольника или овального угла. Революция всегда означает коренную ломку старого, замену его принципиально новым, а внутриформационные изменения при

277

всей своей возможной внушительности оказываются либо попытками оптимизации данной общественно-экономической системы, либо этапом ее достройки (то есть завершения межформационной революции), либо переходом от одной стадии развития формации к другой. И в первом, и во втором, и в третьем случае налицо модификация, надстраивание над господствующими общественными отношениями без изменения их глубинной сущности. Концепция внутриформационных революций возникла на базе изучения очень важных исторических явлений, таких качественных скачков, которые в определенных отношениях сходны с социальными революциями. Однако эта схожесть сторонниками данной концепции преувеличивается, абсолютизируется, идентифицируется с самими революциями.

1 См.: Утченко С.Л. Кризис и падение Римской республики. М., 1965. С. 17, 29, 31; Ом же. Цицерон и его время. М., 1973. С. 5-9.
2 См.: Крапивенский С.Э. К анализу категории "социальная революция". Волгоград, 1971. С. 93-97; Он же. К анализу экономической основы социальной революции // Проблемы теории революции и истории революционной мысли: Тарту, 1986. С. 24-28.

Социальные революции носят всеобщий характер. Это означает, что переход от одной общественно-экономической формации к другой всегда представляет собой социальную революцию. Подчеркиваем это потому, что в литературе (особенно исторической) данная закономерность оспаривается. Из разряда социальных революций исключают, например, переход от первобытно-общинного строя к классовому обществу на том основании, что данный процесс был весьма протяженным во времени и протекал полностью стихийно. В основе подобных аргументов лежит типизация исторических явлений не по их содержанию, а по их форме. В этой связи уместно вспомнить рекомендацию Маркса "всегда отличать материальный, с естественно-научной точностью констатируемый переворот в экономических условиях производства от юридических, политических, религиозных, художественных или философских, короче - от идеологических форм, в которых люди огознают этот конфликт и борются за его разрешение" [1].

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 7.

А разве не был таким материальным, с научной точностью констатируемым переворотом в экономических условиях производства переход от коллективистско-первобытной к частной собственности на средства производства? События, подобные реформам Солона, открыли ряд социальных революций. Другое дело - степень идеологического осознания конфликта, использования идеологических форм в борьбе за его разрешение. Но даже первая в истории социальная революция не была абсолютно стихийным процессом. Утверждение частной собственности сопровождалось и ускорялось появлением политической и правовой надстройки, перестройкой религиозного сознания и общественного сознания в целом. Если же оценивать в целом этот переворот, то без всяких преувеличений можно сказать, что по своей кардинальности

278

революция эта сравнима только с развернувшимися в XX веке процессами социализации.

Особо следует остановиться на такой черте социальных революций, как их поступательный характер. Дело в том, что нередко даже те концепции, которые в общем признают за революциями атрибут необходимости, дают им сугубо негативную оценку в аспекте их возможной поступательности, прогрессивности. Типична в этом отношении концепция Арнольда Тойнби. Социальные революции у Тойнби генетически связаны с теми периодами в развитии локальных цивилизаций, которые он квалифицирует как преддезинтеграционные. Принципиальных возражений такая постановка вопроса не вызывает: ведь, действительно, уже первые симптомы вызревающей революции означают, что данное общество вступило в период общего кризиса, одним из альтернативных исходов которого может оказаться полная дезинтеграция. Возражения возникают позднее, в связи с тойнбианской оценкой "полезности" революции. Хотя социальная революция не есть, по Тойнби, первопричина упадка той или иной цивилизации (единственно реальным основанием такого упадка является "уничтожение гармонии между частями общества"), но цена революции настолько страшна, что Тойнби обозначает ее как торможение дальнейшего прогресса. "Элемент торможения - сущность революции", - пишет он [1]. С одной стороны, "революция отбрасывает весь балласт старых институтов", но с другой, - "разрушение, производимое революцией, настолько велико, что она не может компенсировать этого разрушения" [2]. "Цена революции", как правило, действительно велика [3], но у Тойнби она явно преувеличена и перечеркивает любые возможности дальнейшего общественного прогресса. Впрочем, это вполне логично вытекает из концепции исторического процесса Тойнби и также вполне логично вписывается в нее: ведь ни одна из последующих цивилизаций не признается им прогрессивнее предшествующих.

1 Toynbee A.I. A Study of History. Oxford. 1957. Vol. 4. P. 135.
2 Ibid. P. 146.
3 О "цене революции" см.: Крапивенский С. Э. Парадоксы социальных революций. Воронеж, 1992. С. 117-126.

Вкратце прогрессивную роль социальных революций можно суммировать по следующим основным направлениям:

1. Социальные революции разрешают многочисленные противоречия, медленно накапливающиеся в период эволюционного развития, открывая больший простор для прогресса производительных сил и общества в целом.

2. Социальные революции приводят к невиданному высвобождению сил, таящихся в народе, поднимают народные массы на новую ступень развития.

3. Социальные революции поднимают на новую ступень процесс освобождения личности, ее духовного и нравственного развития.

279

4. Социальные революции осуществляют диалектическое отрицание предыдущей формации, отбрасывая все устаревшее и в то же время сохраняя из старого все прогрессивное. Тем самым создается прочная основа для успешного поступательного развития общества, ее системного перехода на новую историческую горизонталь.

Возвращаясь к проблеме соотношения эволюционного и революционного, отметим, что в истории не раз встречались случаи эволюционного скачка при переходе от одной общественно-экономической формации к другой.

Таковы были ранние социальные революции, которым многие исследователи, как мы видели, отказывают в соответствующем статусе именно в связи с их постепенностью, приравниваемой к замедленности. В форме "эволюционной" социальной революции совершался и переход от феодализма к капитализму в прусской части Германии, в России, в скандинавских странах.

В этой связи нельзя пройти мимо реформ П.А.Столыпина, которые и он сам, и большинство современных исследователей оценивают как попытку найти альтернативу радикально-революционным, "взрывным" преобразованиям общества 10 апреля 1907 года, выступая в Думе с Декларацией правительства по аграрному вопросу, Столыпин заявил: "Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций. Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия". В дальнейшем Столыпин еще не раз будет обосновывать необходимость реформ как единственного способа избавления от "пути, ведущего к социальной революции". Со Столыпиным в данном случае произошло то же, что с мольеровским героем, не подозревавшим, что он сорок лет говорил прозой: ведь по сути дела замышленное Столыпиным и означало социальную революцию, завершение перехода к новой формации, но в формах, исключающих политический переворот.

Оценивая реформу Столыпина, В.И.Ленин подчеркивал, что в "научно-экономическом смысле" она была прогрессивна, так как не закрывала путь капиталистическому развитию, а содействовала ему, расчищала для него дорогу, хотя наиболее мучительным, наиболее тяжелым для основных масс крестьянства путем. Более того: Ленин говорил, что это "единственно возможный путь для капиталистической России, если не победит крестьянская аграрная революция" [1]. И только в 1913 г., спустя несколько лет после начала этой реформы и гибели самого Столыпина, Ленин сделает вывод о том, что "реформистских возможностей в современной России нет" [2].

1 Ленин В.И. Попн. собр. соч. Т. 16. С. 266.
2 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 23. С. 57.

280

Оценивая явления "эволюционного" перехода к новым формациям, историки не раз указывали на тормозящий характер подобного типа перехода. Так, Е.М.Жуков отмечал следующие негативные моменты "революции Мэйдзи", означавшей эволюционный переход от феодализма к капитализму в Японии: а) компромиссный исход борьбы, ограничивший пределы непосредственной победы буржуазных общественных отношений; б) обреченность трудящихся масс Японии на особо тяжелые условия существования вследствие консервации архаичности, "допотопных" форм эксплуатации, соединенных с самыми новейшими методами капиталистического хозяйствования [1]. Однако оценки и определения в принципе верные, когда речь идет об исторических явлениях прошлого (пусть даже и недавнего), нельзя без корректировки распространять на феномен "эволюционного" скачка к социализму в современных условиях.

1 См. Вопросы истории. 1968. № 2. С. 54.

Феномен этот теперь общепризнан, хотя осознание его осуществлялось нелегко, а многих первоначально застало врасплох. И это, действительно, не укладывается в сознание, если:

а) исходить из деформированного представления о скачках в общественном развитии, из деления их на революционные типа взрыва и скачки, характеризующиеся постепенностью и не имеющие якобы отношения к революции;

б) понимать социальную революцию только как форму перехода от одной формации к другой, а не как его содержание, суть. Естественно, что при таком понимании любая форма скачка, отличающаяся от "взрывного", представляется чуждой революции;

б) недооценивать прогрессивную роль внутренних законов капитализма, законов его саморазвития.

Читая параграф "Историческая тенденция капиталистического накопления" (глава XXIV первого гома "Капитала") мы нередко упускаем из виду одну "маленькую деталь": и первое отрицание (экспроприация собственности мелких товаропроизводителей) и второе (экспроприация экспроприаторов) происходят не по чьей-то субьективной прихоти, а в соответствии с внутренней логикой экономического развития. Анализируя мелкотоварный способ производства, Маркс подчеркивает, что "он сам создает материальные средства для своего уничюжения". Что же касается второго отрицания, то обобществление тоже "совершается игрой имманентных законов", но на сей раз уже "самого капиталистического производства" [2].

2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 771, 772.

Понятно, что в этой "игре" участвуют и более общие, в том числе и общесоциологические законы. Это прежде всего относится к закону соответствия производственных отношений характеру, уровню и потребностям развития производительных сил. В главе

281

четвертой было уже прослежено, почему современные производительные силы в развитых странах требуют принципиального изменения собственнических, распределительных, потребительских отношений именно в направлении социализации. Напомним только, что, как это ни парадоксально, частный интерес в этих условиях приводит к реализации социалистических по своему смыслу целей - достижению более человечного "качества жизни", большей социальной справедливости.

В направлении революционной по своей сущности эволюции действует и закон возвышения потребностей, причем всего населения, а не только "верхних" слоев. Его действие вынуждены учитывать и государство, и собственники условий производства, независимо от того, в какой "системе отсчета" это сегодня происходит" Иначе цель производства (будь то получение прибыли или развитие человека) не достигается, что по разным каналам приводит к взрывоопасной социальной напряженности.

Действует в направлении социализации общественных отношений и закон социального сравнения, закон по своей сути социально-психологический, появляющийся на исторической арене с появлением социального неравенства. Пока нет дворцов и все живут в хижинах, закон этот, разумеется, не действует.

Объективные процессы в экономике развитых капиталистических стран обусловливают процессы демократизации политической жизни, которые в свою очередь, оказывают на экономику обратное позитивное воздействие. В этих условиях становится необходимым и возможным осуществлять государственное перераспределение национального дохода, что способствует нарастанию черт общенародности в самой капиталистической собственности.

Естественно, что все эти процессы приводят к существенному изменению в соотношении революционного и эволюционного, революционного и реформистского в развитии современной социальной действительности.

3. СОЦИАЛЬНАЯ МОБИЛЬНОСТЬ

Под социальной мобильностью понимаются такие перемещения индивидов или целых социальных групп, которые приводят к изменению их места в социальной структуре общества. Термин "социальная мобильность" введен в западную социологию П.Сорокиным, им же разработана типология социальных перемещений, досконально проанализированы каналы вертикальной циркуляции и механизмы социального тестирования, отбора и распределения индивидов внутри различных социальных страт.

ТИПОЛОГИЯ СОЦИАЛЬНЫХ ПЕРЕМЕЩЕНИЙ

Прежде всего П.Сорокин выделил два основных типа социальной мобильности - горизонтальную и вертикальную. Примерами горизонтальной мобильности могут служить

282

перемещение некоего индивида из баптистской в методистскую религиозную группу, переход из одного гражданства в другое, из одной семьи в другую, с одной фабрики на другую (с сохранением при этом своего профессионального статуса). В каждом из этих примеров речь идет о переходе индивида в группу, расположенную на том же самом социальном уровне. При вертикальной мобильности индивид или даже группа перемещаются в другой социальный пласт (этаж).

В зависимости от направления перемещения Сорокин выделил два подтипа вертикальной мобильности - восходящую и нисходящую, то есть социальный подъем и социальный спуск. Восходящие течения существуют в двух основных формах: проникновение индивида из нижнего пласта в более высокий пласт (вплоть до создания такими индивидами новой группы) и проникновение всей группы в более высокий пласт. Соответственно и нисходящие течения также имеют две формы: первая заключается в падении индивида с более высокой социальной позиции на более низкую без разрушения при этом исходной группы, к которой он принадлежал; другая форма проявляется в деградации социальной группы в целом, в понижении ее ранга на фоне других групп или в разрушении ее социального единства. "В первом случае, - поясняет Сорокин, - "падение" напоминает нам человека, упавшего с корабля, во втором - погружение в воду самого судна со всеми пассажирами на борту или крушение корабля, когда он разбивается вдребезги" [1].

1 Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С. 374.

Поскольку случаи индивидуального проникновения в более высокие пласты или падения с высокого социального уровня на низкий привычны и понятны, они, по Сорокину, не нуждаются в объяснении. Вторую же форму (групповую) он рассматривает подробно, на многих исторических примерах. Так, историки кастового общества в Индии пришли к выводу, что каста брахманов не всегда находилась в позиции неоспоримого превосходства, которую она занимает последние два тысячелетия. В далеком прошлом касты воинов, правителей и кшатриев располагались не ниже брахманов, и последние стали высшей кастой только после долгой борьбы. Возвысилась вся группа в целом, и все члены ее в полном составе заняли это высокое положение. Или - занимать видное положение при дворе Романовых, Габсбургов, Гогенцоллернов до революции означало иметь самый высокий социальный ранг. Падение династий привело к социальному падению связанных с ними рангов. Большевики в России до революции не имели какого-либо особо признанного высокого положения. Во время революции эта группа преодолела огромную социальную дистанцию и заняла самое высокое положение в русском обществе.

283

В связи с показателями интенсивности (или скорости) и всеобщности (или массовости) вертикальной социальной мобильности Сорокин выходит на проблему так называемых "открытых" и "закрытых" обществ. Одна из самых ярких характеристик демократических обществ - большая интенсивность вертикальной мобильности по сравнению с недемократическими обществами. В демократических обществах социальное положение индивида (по крайней мере теоретически) не определяется

происхождением, в них нет юридических или религиозных препятствий для подъема или спуска по социальной лестнице. В силу этой большей вертикальной мобильности здание демократического общества кажется менее стратифицированным, чем здание автократического общества. И все же конкретно-исторически в некоторых недемократических обществах мобильность оказывалась большей, чем в "открытых". Толчком к повышенной мобильности (по ее интенсивности и всеобщности) служат обычно те потрясения, которые сопровождают становление автократических обществ. Достаточно вспомнить огромные массовые перемещения, которые совершал "социальный элеватор" у нас в первые три десятилетия советской власти (деклассирование рабочих в годы гражданской войны, раскрестьянивание деревни в период коллективизации, небывалая по своим масштабам миграция в город в связи с индустриализацией разрушение старой интеллигенции как социального слоя и т.д.).

П.Сорокиным разработан также вопрос о каналах, по которым происходят вертикальные социальные перемещения в обществе.

Правда, здесь, как нам представляется, существует значительное поле для критики Сорокина. Во-первых, последовательность, в которой Сорокин анализирует эти каналы, не соответствует их роли в жизни стабильного общества, тем более современного. Так, на первый план в анализе выдвигается армия, хотя понятно, что выполнение ею функции канала вертикальной регуляции преобретает чрезвычайное значение лишь в условиях кризисного, а еще точнее - гиперкризисного состояния общества. Во-вторых, Сорокиным рассматривается в основном процесс восхождения по социальной лестнице, очень важный сам по себе, но все-таки гораздо менее массовидный и поэтому, очевидно, менее значимый, чем путь нисхождения. И в-третьих, предметом анализа прежде всего выступает индивидуальное, а не групповое восхождение. Между тем проследить механизм и общественные последствия перемещения большой социальной группы не менее важно, чем путь человека из низов к вершинам политической, деловой, научной карьеры. Но все эти критикуемые моменты отнюдь не перекрывают главного - Сорокиным создан такой задел, отталкиваясь от которого можно плодотворно развивать наши

284

представления о социальной мобильности в разных направлениях. Очень важным является, в частности, тезис Сорокина о том, что институты, функционирующие в качестве каналов вертикальной циркуляции, являют собой одновременно и "сито", тестирующее и просеивающее, отбирающее и распределяющее своих индивидов по различным социальным стратам и позициям [1].

1 Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. С. 405.

Из каналов вертикальной циркуляции, привлекших внимание Сорокина (армия, церковь, школа, политические институты, творческие союзы, организации по созданию материальных ценностей, семья) остановимся особо на роли семьи и школы.

В качестве канала вертикальной мобильности семья выступает, как правило, в том случае, когда она возникает в результате брака представителей разных социальных статусов. Такой брак обычно приводит одного из партнеров или к социальному продвижению, или к социальной деградации. По римскому закону свободная женщина, вышедшая замуж за раба, сама становилась рабой и теряла свой статус свободного гражданина. Подобная деградация ожидала и мужчину, а ребенок, родившийся от такого брака, тоже становился рабом. Но поскольку смешанных в стратификационном отношении браков и сегодня заключается не так уж много, роль семьи и брака в реализации вертикальной мобильности не так уж велика. В то же время вряд ли какой-либо общественный институт может сравниться с семьей по роли в качестве фундамента социальной селекции и распределения индивидов по стратам. С незапамятных времен именно семейный статус был избран обществом в качестве косвенного критерия для обнаружения и выяснения способностей своих членов. Умные родители, обладающие высоким статусом, рассматривались как гарантия большего интеллекта их отпрысков и пригодности их для высокого социального положения. И наоборот, простое происхождение принималось за доказательство неполноценности личности и пригодности ее только для скромной общественной позиции. Так возник институт наследования социального статуса родителей детьми, сохраняющийся в некоторой степени и поныне.

И все-таки тестирующая и селекционная роль семьи к настоящему времени серьезно ослабла, ибо ослабла сама семья, типичными стали браки между представителями разных страт, а образование, профессиональная подготовка и накопление жизненного опыта происходят в основном вне семьи.

В этих условиях приоритет в системе тестирования способностей индивидов и определения их социального статуса все более переходил к школе, которая во все времена, какую бы конкретную форму институты образования и воспитания ни обретали, была средством вертикальной социальной циркуляции. Конечно, длина маршрута этого "социального лифта" в разных обществах была

285

различной в зависимости от доступности школы низшим слоям общества. В феодальном Китае под воздействием конфуцианства школа была доступна для всех слоев. Лучшие ученики вне зависимости от их семейного статуса отбирались и переводились в высшие школы, откуда они попадали на высокие правительственные позиции. Можно сказать, что образовательный тест выполнял здесь роль всеобщего избирательного права. Нечто подобное существовало в Турции в некоторые периоды, особенно при правлении Су-леймана Великолепного (1520-1566). Аристократия султанов, их гвардия и высокопоставленные государственные служащие набирались из корпуса янычар, а последний пополнялся за счет отбираемых по всей стране способных детей из всех слоев общества, которые помещались в специальные школы, где получали соответствующее образование. Подобную функцию школа выполняет и в современном цивилизованном обществе: не окончив уни-J верситета или колледжа фактически нельзя достичь какого-либо заметного положения в обществе.

В качестве примера селекционного действия школы только в верхних слоях может служить индийское кастовое общество, где для низших каст (например, шудра) образование было запрещено. Подобные ситуации наблюдались и в средневековой Европе. В Англии при Ричарде II был выпущен следующий декрет: "Ни один крепостной не должен отправлять своих детей в школу, чтобы не дать возможность их детям продвигаться в жизни".

4. ОБЩЕСТВЕННЫЙ ПРОГРЕСС

Прогресс (от лат. progressus - движение вперед) есть такое направление развития, которое характеризуется переходом от низшего к высшему, от менее совершенного к более совершенному.

С Заслуга выдвижения идеи и разработки теории общественного прогресса принадлежит философам второй половины XVIII века, а социально-экономической базой для самого возникновения идеи общественного прогресса послужило становление капитализма и вызревание европейских буржуазных революций. Кстати, оба творца первоначальных концепций общественного прогресса - Тюрго и Кондорсе - были активными общественными деятелями предреволюционной и революционной Франции. И это вполне объяснимо: идея общественного прогресса, признание того факта, что человечество в целом, в главном идет в своем движении вперед, есть выражение исторического оптимизма, свойственного передовым социальным силам.

Три характерные черты отличали первоначальные прогрессистские концепции.

Во-первых, это идеализм, то есть попытка отыскать причины поступательного развития истории в духовном начале - в бесконечной способности совершенствования человеческого интеллекта (те

286

же Тюрго и Кондорсе) или в спонтанном саморазвитии абсолютного духа (Гегель). Соответственно этому критерий прогресса тоже усматривали в явлениях духовного порядка, в уровне развития той или иной формы общественного сознания: науки, нравственности, права, религии. Между прочим, прогресс был подмечен прежде всего в сфере научного познания (Ф.Бэкон, Декарт), а затем уже соответствующая идея была распространена на социальные отношения в целом.

Во-вторых, существенным недостатком многих ранних концепций социального прогресса являлось недиалектическое рассмотрение общественной жизни. В таких случаях общественный прогресс понимается как плавное эволюционное развитие, без революционных скачков, без попятных движений, как непрерывное восхождение по прямой линии (О.Конт, Г.Спенсер).

В-третьих, восходящее развитие по форме ограничивалось достижением какого-нибудь одного облюбованного общественного строя. Весьма отчетливо этот отказ от идеи неограниченного прогресса сказался в утверждениях Гегеля. Вершиной и завершением мирового прогресса им провозглашался христианско-германский мир, утверждающий свободу и равенство в их традиционном истолковании.

Эти недостатки в значительной степени были преодолены в марксистском понимании сущности общественного прогресса, включающем в себя признание его противоречивости и, в частности, того момента, что одно и то же явление и даже ступень исторического развития в целом могут быть одновременно прогрессивными в одном отношении и регрессивными, реакционными в другом. Именно таков, как мы видели, один из возможных вариантов воздействия государства на развитие экономики.

Следовательно/ говоря о поступательном развитии человечества, мы имеем в виду главное, магистральное направление исторического процесса в целом, его результирующую применительно к основным ступеням развития. Первобытно-общинный строй, рабовладельческое общество, феодализм, капитализм, эпоха социализированных общественных отношений в формационном срезе истории; первобытная доцивилизационность, земледельческая, индустриальная и информационно-компьютерная волны в ци-вилизационном срезе истории выступают основными "блоками" исторического прогресса, хотя по каким-то своим конкретным параметрам последующая формация и ступень цивилизации могут уступать предыдущим. Так, в ряде областей духовной культуры феодальное общество уступало рабовладельческому, что послужило основанием для просветителей XVIII века смотреть на средние века как на простой "перерыв" в ходе истории, не обращая внимания на большие успехи, сделанные в течение средних веков: расширение культурной области Европы, образование там в соседстве друг с другом великих жизнеспособных наций, наконец,

287

огромные технические успехи XIV и XV веков и создание предпосылок для возникновения экспериментального естествознания.!?' Если попытаться в общем виде определить причины общественного прогресса, то ими будут потребности человека, являющиеся порождением и выражением его природы как живого и не в меньшей степени как социального существа. Как уже отмечалось в главе второй, эти потребности многообразны по своей природе, характеру, продолжительности действия, но в любом случае они определяют мотивы деятельности человека. В повседневной жизни на протяжении тысячелетий люди вовсе не ставили своей сознательной целью обеспечить общественный прогресс, а сам общественный прогресс отнюдь не является какой-то изначально заложенной в ход истории идеей ("программой"), осуществление которой составляет ее сокровенный смысл. В процессе реальной жизни люди движимы потребностями, порождаемыми их биологической и социальной природой; а в ходе реализации своих жизненных потребностей люди изменяют условия своего существования и самих себя, ибо каждая удовлетворенная потребность порождает новую, ее же удовлетворение, в свою очередь, требует новых действий, следствием которых и является развитие общества.

И все-таки и марксизм и его оппоненты унаследовали от своих предшественников в области теории общественного прогресса нечто такое, что впоследствии негативно сказалось на развитии объективной социальной реальности. Речь идет о вере в беспредельные возможности общественного, и прежде всего экономического прогресса, вытекающие из безграничных-де резервов, содержащихся в природной среде. Эйфория вокруг само собой разумевшегося "беспредела" сопровождала всю историю капитализма, а затем и так называемого социализма (ибо то, что мы наблюдали в Центральной и Вьючной Европе XX века, социализмом, разумеется, не было). Между тем под прикрытием этой одурманивающей эйфорической завесы исподволь вызревала та самая кризисная экологическая ситуация, которая уже рассматривалась в главе "Экологическое бытие общества".

Впервые человечество было предупреждено о нависающей над ним в связи с этим смертельной угрозе Римским клубом в книге Денниса Медоуза "Пределы роста" (1972). В нескольких словах выводы книги можно выразить так: при сохранении нынешних тенденций к росту в условиях конечной по своим масштабам планеты уже следующие поколения человечества достигнут пределов демографической и экономической экспансии, что приведет систему в целом к неконтролируемому кризису и краху. Пока еще можно, отмечалось в книге, избежат катастрофы, приняв меры по ограничению и регулированию роста и переориентации его целей. Однако чем дальше, тем болезненнее будут эти изменения и тем

288

меньше будет оставаться шансов на конечный успех [1]. Как отмечал руководитель Римского клуба Аурелио Печчеи, основной вывод доклада шел вразрез с превалирующей в мировой культуре ориентацией на рост, ибо успехи революционных преобразований в материальной сфере сделали мировую культуру высокомерной. "Она, - писал Печчеи, - была и остается культурой, отдающей препочтение количеству перед качеством, - цивилизацией, которая не только не желает считаться с реальными возможностями жизнеобеспечения на планете, но и бездумно расточает ее ресурсы, не обеспечивая при этом полного и разумного использования человеческих возможностей" [2].

1 См. Печчеи А. Человеческие качества. М., 1985. С. 149.
2 Там же. С. 150.

Тревожное предупреждение о пределах роста имеет в виду не только внешние по отношению к человеку пределы, но и его внутренние, проистекающие из врожденно присущих нашему существу качественных и количественных характеристик. С одной стороны, многие достижения (в кавычках и без оных) цивилизации далеко не всегда вписываются в психофизиологические возможности человека. Отсюда - избыток стрессов и приоритет нервно-психического травматизма. С другой стороны, для многих регионов земного шара характерна массовая психофизическая недоразвитость, отсутствие у людей той психофизической формы, которую требуют от нас сложности современной жизни.

Проблема пределов человеческого роста и человеческого развития, как подчеркивает Печчеи, является по сути своей проблемой главным образом культурной. Это означает, что научно-технические, цивилизационные достижения не осознаны по-настоящему, темпы и формы их внедрения еще далеки от окультуривания. Налицо антагонистический разрыв между культурным развитием человечества и его материальными достижениями. Культура при этом понимается в самом широком смысле, включая политическую культуру сосуществования членов мирового сообщества и философские основы существования этого конгломерата.

Так сами реалии последней трети XX века поставили под глубочайшее сомнение традиционную прогрессистскую концепцию. Подчеркнем: речь идет не об отрицании необходимости и возможности общественного прогресса, а о замене теоретической и практической установки на безудержный рост установкой на взвешенный, учитывающий рассмотренные внутренние и внешние пределы оптимальный вариант согласованного в общепланетарном масштабе развития.

КРИТЕРИИ ОБЩЕСТВЕННОГО ПРОГРЕССА

Раздумья мировой общественности о "пределах роста" значительно актуализировали проблему критериев общественного прогресса. Действительно, если в окружающем нас соци-

289

альном мире не все так просто, как казалось и кажется прогрессистам, то по каким наиболее существенным признакам можно судить о поступательности общественного развития в целом, о прогрессивности, консервативности или реакционности тех или иных явлений?

Отметим сразу, что вопрос, "как измерять" общественный прогресс, никогда не получал однозначного ответа в философско-социологической литературе. Такая ситуация во многом объясняется сложностью общества как субъекта и объекта прогресса, его многоплановостью и многокачественностью. Отсюда поиски своего, локального критерия для каждой сферы общественной жизни. Но в то же время общество есть целостный организм и, как таковому, ему должен соответствовать основной критерий социального прогресса. Люди, как замечал Г. В. Плеханов, делают не несколько историй, а одну историю своих собственных отношений. Наше мышление способно и должно отразить эту единую историческую практику в ее целостности.

И все же господствовавшая парадигма беспредельного прогресса с неизбежностью подводила к казалось бы единственно возможному решению вопроса: главным, если не единственным, критерием общественного прогресса может быть только развитие материального производства, которое в конечном счете предопределяет изменение всех других сторон и сфер жизни общества. Среди марксистов на этом выводе не раз настаивал В. И. Ленин, который еще в 1908 году призывал рассматривать интересы развития производительных сил в качестве высшего критерия прогресса. После Октября Ленин возвращается к этому определению и подчеркивает, что состояние производительных сил - основной критерий всего общественного развития, поскольку каждая последующая общественно-экономическая формация побеждала окончательно предыдущую именно благодаря тому, что открывала больший простор для развития производительных сил, достигала более высокой производительности общественного труда.

Примечательно, что вывод о состоянии и уровне развития производительных сил как генеральном критерии прогресса разделялся и оппонентами марксизма - техницистами, с одной стороны, и сциентистами, с другой. Позиция последних нуждается, очевидно, в некоторых комментариях, ибо возникает законный вопрос: как могли сойтись в одной точке концепция марксизма (т. е. материализма) и сциентизма (т. е. идеализма)? Логика этого схождения такова. Сциентист обнаруживает общественный прогресс прежде всего в развитии научного знания, но ведь научное знание обретает высший смысл только тогда, когда оно реализуется в практике и прежде всего в материальном производстве.

В процессе еще только уходящего в прошлое идеологического противостояния двух систем техницисты использовали тезис о про-

290

изводительных силах как генеральном критерии общественного прогресса для доказательства превосходства Запада, шедшего и идущего по этому показателю впереди. Тогда их оппонентами была внесена существенная поправка к собственной концепции: этот высший общесоциологический критерий нельзя брать в отрыве от характера господствующих в данном обществе производственных отношений. Ведь важно не только общее количество производимых в стране материальных благ, но и то, насколько равномерно и справедливо распределяются они среди населения; как способствует или тормозит данная общественная организация рациональное использование производительных сил и их дальнейшее развитие. И хотя поправка действительно существенная, но она не выводит критерий, принятый в качестве основного, за пределы одной - экономической - сферы социальной действительности, не делает его поистине интегративным, то есть пропускающим через себя и впитывающим в себя изменения буквально во всех сферах жизни общества.

Таким интегративным, значит, наиболее важным, критерием прогресса выступает уровень гуманизации общества, то есть положение в нем личности: степень ее экономического, политического и социального освобождения; уровень удовлетворения ее материальных и духовных потребностей; состояние ее психофизического и социального здоровья. Заметим, кстати, что внутри этого сложного по своей структуре индикатора можно и нужно выделить один, по сути дела синтезирующий в себе все остальные. Таковым, на наш взгляд, является средняя продолжительность жизни. И если она в данной стране на 10-12 лет ниже, чем в группе развитых стран, да к тому же обнаруживает тенденцию к снижению, соответственно должен решаться вопрос и о степени прогрессивности. Ибо, как сказал А. Вознесенский, "все прогрессы реакционны, если рушится человек".

Уровень гуманизации общества, как интегративный критерий, вбирает в себя в снятом виде рассмотренные выше критерии. Каждая последующая формационная и цивилизационная ступень является более прогрессивной и в плане личностном - она расширяет круг прав и свобод личности, влечет за собой развитие его потребностей и совершенствование его способностей. Достаточно сравнить в этом отношении статус раба и крепостного, крепостного и наемного рабочего при капитализме. На первых порах может показаться, что особняком стоит в этом отношении рабовладельческая формация, знаменовавшая собой начало эры эксплуатации человека человеком. Но, как разъяснял Ф. Энгельс, даже для раба, не говоря уже о свободных, рабовладение было прогрессом в плане личностном: если раньше пленного убивали или съедали, то теперь его оставляли жить.

291

Итак, содержанием общественного прогресса было, есть и будет "очеловечение человека", достигаемое путем противоречивого развития его естественных и общественных сил, то есть производительных сил и всей гаммы общественных отношений. Этому содержанию должен быть адекватен и избираемый нами основной критерий общественного прогресса.

ВОПРОСЫ ДЛЯ САМОКОНТРОЛЯ

1. Сможете ли вы обнаружить в реальном историческом процессе примеры развития по каждому из трех типов социальной динамики?
2. Как связаны между собой революционное и эволюционное в истории?
3. В чем состоит проблема критериев общественного прогресса?

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел философия