Олье Дени. Коллеж социологии

ОГЛАВЛЕНИЕ

ДЕКЛАРАЦИЯ СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО КОЛЛЕЖА О МЕЖДУНАРОДНОМ КРИЗИСЕ

«La Nouvelle Revue Francaise». № 302. 1 ноября 1938 г .

«Международный кризис» — это был чехословацкий кризис, который только что, в ночь с 29 на 30 сентября закончился подписанием печальной памяти Мюнхенских соглашений. Они завершили последний по времени военный шантаж со стороны Гитлера, решившего добиться присоединения к Рейху Судет, чехословацкой территории со времен Версальского договора, но с немецким населением. К величайшему утешению своих избирателей, которые не околели оваций в честь своих избранников, Даладье и Чемберлен уступили. В Бюллетене, опубликованном в том же номере N.R.F., Жан Герен (псевдоним Полона) дал следующий комментарий: «Мюнхен. Благодаря Мюнхенским соглашениям мир спасен. Мир со всем тем, что в нем имеется пошлого и достойного гибели».

И действительно, год спустя он погиб. Была объявлена война.

Поль Низан, межсоюзный лауреат 1938 г. за книгу «Конспирация», подвел итоги кризису для коммунистической ежедневной газеты «Ce soir». Его статьи составляют основу страстной «Сентябрьской хроники», которую он публикует по горячим следам. Книга выходит в белой коллекции. На задней обложке напечатано объявление для широкой публики, воспроизводящее оглавление ноябрьского номера N.R.F. Фамилии подписавших «Декларацию» приведены там с орфографическими ошибками: Callois, Leris.

Эта «Декларация» завершает выпуск N.R.F., в котором главной темой был сентябрьский кризис: Арман Петижан («Молитва о товарищах»), Жюлъен Бенда («Демократии перед лицом Германии»), Жан Шлумбергер («Против унижения»), Марсель Арлан («Ожидание»), Дени де Ружмон («Страничка истории»), Анри де Монтерлан («Почетный мир»), Жак Одиберти («Вечер на Елисейских полях»), Марсель Леконт («Когда нейтралы мобилизуются»).

Вскоре «Декларация» была опубликована в «Esprit», «Volontes» и «La Fleche». В «Esprit» ей предшествовала редакционная заметка

(обязанная своим появлением Мунье, которому ее передал Кайуа): «Коллеж Социологии, в котором мы вскоре встретимся с нашими читателями, направляет нам нижеследующее сообщение, которое, как нам представляется, правильно освещает отношение к кризису». Три месяца спустя «Esprit» уже привел в своем «Обзоре обзоров» все заявление «За Социологический Коллеж:», добавив при этом: «К этому мы еще вернемся». Это доброе намерение было подписано инициалами Д. Р. (Дени де Ружмон?). Но действий за этим не последовало, по меньшей мере, если в этом объявлении не усматривать ссылку на выступление, которое сделал в Коллеже в ноябре Дени де Ружмон.

Редакция «Volontes», «молодого» журнала, основанного Жоржем Пелорсоном в 1937 г. и в котором из людей, близко стоящих к Коллежу, регулярно сотрудничал Кено, тоже снабдила предварительным замечанием текст «Декларации»: «Речь не идет о выполнении простой просьбы опубликовать. Энергичность текста пришлась нам по душе».

У Кайуа было много чехословацких связей, что, должно быть, и сыграло свою роль в том, что он взял на себя инициативу в подготовке этой декларации. 8 октября он отправил ее Полану («Вчера вечером я получил одобрение Батая и Лейриса и отпечатал его сегодня утром»), который, несмотря на свои оговорки, опубликовал ее в своем журнале.

В недавно вышедшей книге Ролан Кайуа описал чувства своего брата в мюнхенские дни: «В сентябре 1938 г. несколько дней, предшествовавших Мюнхену, ввергли его в катастрофическое состояние духа. Правда, он ненавидел Гитлера, но он питал отвращение также и к войне. Пацифистская идеология была здесь ни при чем: призрак войны 14 — 18 годов, миллионы мертвецов, стоявших, взявшись за руки, вокруг земного шара (образ, часто повторявшийся в то время), действовали на него, как и на многих представителей и левой, и правой интеллигенции. Мюнхен стал для него некоторым облегчением, но он тут же понял, что это трусливое облегчение станет фатальным для демократий. Именно в это время появляется Коллеж: Социологии. Но о нем расскажут другие, более компетентные, чем я. Между 1938 и 1939 г. я читал прозу Гастона Бержери в его журнале «La Fleche»; он разделял со мной это чтиво и эти идеи без особого убеждения. Мы не понимали, что он просто усыплял нас» (Ролан Кайуа. «Малая энциклопедия Кайуа». Chronos. Р. 195). 1

Мюнхенский кризис стал также причиной и чувства политической дезориентации, которое было доминирующей нотой в конце тридцатых годов. Никогда еще с такой настоятельностью не давала о себе знать потребность в феноменологии политического

1 По поводу сближения между Коллежем и La Fleche после Мюнхенского кризиса можно сослаться на заметку, вводящую выступление Гуасталла.

232

восприятия. Об этом можно судить по позиции Кожева, о которой сообщает один из его самых пылких почитателей Раймон Арон: «После 1938 г. один из самых интеллигентных людей, какого я когда-либо знал, то есть А. Кожев, не верил в возможность войны. Он считал, что Великобритания, английский капитализм уже и так отдал Европу Гитлеру. Поэтому он не видел причины, по которой Гитлер начал бы войну, поскольку после 1938 г. он и так был победителем» («Заинтересованный наблюдатель», [1981], 1983. С. 70).

Коллеж: Социологии рассматривает недавний международный кризис как опыт фундаментального порядка в различных аспектах. Он не имеет ни возможности, ни свободного времени, чтобы всесторонне изучить вопрос. Он также не считает себя сколько-нибудь компетентным, чтобы в том или ином направлении истолковывать дипломатические шаги, которые привели к поддержанию мира, и тем более чтобы разграничивать в этом долю предвидимого и неожиданного, долю согласия и долю принуждения, и, при желании, долю разыгранного зрелища и искренности. Он понимает одновременно существующую легкость и хрупкость такого рода истолкований. Воздерживаясь от всего этого, он выражает пожелание, чтобы его примеру последовали все, чья компетенция не превосходит компетенцию Коллежа. Это пункт первый.

Коллеж Социологии видит свою собственную роль в беспристрастной оценке коллективных психологических реакций, которые были вызваны непосредственной угрозой войны и которые благодаря окончанию угрозы чересчур быстро оказались в забвении (которое по справедливости следовало бы назвать восстановлением), или же быстро превратились в памяти приспешников в льстивые и почти одобрительные воспоминания. Самые растерявшиеся закончили тем, что стали воображать себя героями. Публика уже готова поверить в легенду о том, что она вела себя хладнокровно, достойно и решительно: разве премьер-министр не был столь ловким, чтобы поблагодарить ее за это? 1 И здесь пора сказать, что эти слова были всего лишь излишне красивыми названиями для чувств, которым до тех пор гораздо больше подходили слова «рас-

1 28 сентября перед отлетом в Мюнхен Даладье выступил по радио с заявлением: «Перед своим отъездом я хотел бы передать народу Франции свою благодарность за его позицию, полную смелости и достоинства. В особенности я хотел бы поблагодарить французов, призванных под знамена армии, за их хладнокровие и решительность, новые доказательства которых они предоставили» (мобилизация некоторых категорий резервистов была объявлена 24-го). В своей речи 4 октября в Палате депутатов Даладье вновь повторит эти слова: «Успех стал возможен именно благодаря решимости, доказательство которой предоставила Франция. И здесь необходимо отдать дань уважения нашей дорогой и великой стране, которую она заслужила» (Даладье. Защита страны. Париж, 1939. С. 148).

терянность», «безропотность» и «страх». Разыгранный спектакль стал демонстрацией растерянности, как в немой неподвижной сцене, демонстрацией печального подчинения происшедшему событию; это была позиция чрезвычайно напуганного и сознающего свою неполноценность народа, который отказывался включить войну в ряд своих политических возможностей, оказавшись лицом к лицу с нацией, которая именно на войне основывала свою политику. Это пункт второй.

К этой моральной панике добавлялась абсурдность политических позиций. Уже с самого начала ситуация была парадоксальной: диктаторы делали ставку на право народов на самоопределение, 1 а демократии — на жизненные интересы наций. В дальнейшем эти ориентации усилились до крайностей. Можно было видеть, как потомок и наследник того самого Джозефа Чемберлена, который напрямую говорил о мировом господстве Англии и который стал основателем ее империи, 2 отправился умолять г. Гитлера согласиться на любого рода урегулирование, лишь бы только оно было мирным. 3

1 И в самом деле, судетские немцы желали только одного — избавиться от
чехословацкой диктатуры, войдя в великодушное германское лоно III Рейха.
В Палате общин Чемберлен так описал свою встречу с Гитлером 15 сентября:
«Он сказал, что если бы я мог немедленно дать ему заверение в том, что бри
танское правительство согласится с принципом свободного самоопределения,
то он был бы готов немедленно обсудить пути и средства его применения»
(цит. по: Низан. «Сентябрьская хроника». С. 66).

2 Касательно Жозефа Чемберлена (1836—1914), британского министра ко
лоний между 1895 и 1903 гг., в этот период лидера «империалистического»
движения, его поддержки, оказанной Сесилю Родсу (владельцу-основателю
Родезии) и его позиции во время войны в Трансваале (куда он направил гене
рала Кичнера, который после сомнительной победы с показной жестокостью
подавил упорную партизанскую войну буров), можно будет прочесть в «Исто
рии английского народа» в XIX в. Эли Халеви, том — «Империалисты у вла
сти» (1895—1905), Париж, 1926. Чемберлен, новый человек (self-mademan)
предвосхищает по многим чертам диктаторов XX в. В целях противодействия
немецкой и американской конкуренции он переделал Британскую империю в
содружество, члены которого, будучи независимыми, устанавливают по отно
шению друг к другу таможенные тарифы по принципу наибольшего благопри
ятствования. Эта имперская политика любопытным образом сочеталась в его
устремлениях с утопией единого союза тевтонской расы, о котором договори
лись бы Англия, Германия и Соединенные Штаты, чтобы противодействовать
русско-французским проискам. Намерение, из которого исходит этот проект, ко
нечно же мог только благоприятно влиять на восприятие Гитлером сына его ав
тора. О Чемберлене можно также прочитать у В . Л . Стросса «J. С . and the Theory
of Imperialism», Вашингтон , 1942; P. Кёбнера и X. Дан Шмидта «Imperialism: the
Story and Significance of a Political Word» (1840—1960), Кембридж , 1964.

3 Кажется, это намек на письмо, посланное Гитлеру 28 сентября, в кото
ром Чемберлен говорит о себе, что уверен в том, что этот последний может по
лучить «все существенное без войны и незамедлительно» (« I feel certain Story
that you can get all essentiels without war and without delay»), см.: Низан, с. 141,
164, 215. С самого начала кризиса Чемберлен ни на мгновение не делал из это
го тайны: он был поборником мира любой ценой.

234

В одной коммунистической ежедневной газете можно прочитать о параллели между этим «посланцем мира» и Лордом Кечнером, параллели целиком в пользу этого последнего. В такое невозможно было бы поверить, если бы к этому не вынуждало непосредственно то, что видно невооруженным взглядом. Коммунисты однажды посчитали нужным поздравить героя войны в Трансваале за планомерные разрушения и концентрационные лагеря для гражданского населения в связи с тем, что он принес своей стране огромную территорию (они, правда, не сказали: золотые и алмазные копии финансистам лондонского Сити). Необходимо также отметить позицию американского общественного мнения, которое с приличного расстояния, с другой стороны океана, выразило всю меру непонимания, лицемерия и в некотором роде платонического донкихотства, становившегося все более и более характерным для демократий. 1 Это третий и последний пункт перед заключением.

Коллеж Социологии — это не политическая организация. Его члены имеют ту точку зрения, которая им нравится. Не в большей мере он считает для себя необходимым придерживаться и линии специфических интересов Франции во всей этой авантюре. Его роль состоит исключительно в том, чтобы извлекать из событий уроки, которые из них должны следовать, и пока есть еще на это время, то есть пока каждый человек полностью не убедится, что в ходе испытания он действительно проявил хладнокровие, достоинство и решительность. Коллеж: Социологии рассматривает общее отсутствие живой реакции перед опасностью войны как признак утраты человеческой мужественности. Он без колебаний усматривает причину этого в разрыве существующих в обществе связей, в их мнимом отсутствии, из-за развития буржуазного индивидуализма. Он без малейших симпатий разоблачает результат: люди столь одиноки и столь обездолены судьбой, что оказываются совершенно безоружными перед возможностью смерти, люди, которые, не имея глубоких причин бороться, в силу необходимости оказываются трусами перед лицом борьбы, любой борьбы, становятся своего рода имеющими сознание баранами, покорно идущими на бойню.

Коллеж Социологии определяет себя главным образом как исследовательскую и учебную организацию. Он продолжает быть такой организацией. Но уже при своем основании он оставил за собою возможность быть чем-то иным, если сможет, а именно быть

1 Американское общественное мнение выражало опасение, как бы американское правительство не позволило вовлечь себя через чехословацкий кризис в новую «европейскую» войну. Поскольку приближающиеся президентские выборы значительно усиливали его влияние, Рузвельт сделал ему заверение в речи, произнесенной им в Гайд-Парке 9 сентября. Он закончил ее следующими словами: «Включение Соединенных Штатов в союзнический фронт Франция—Великобритания представляет собою совершенно ложное толкование политических хронистов» (процитировано Г. Бонне, в публикации: «Защита мира. От Вашингтона до Ке д'Орсэ». Женева, 1946. С. 211).

235

очагом энергии. Вчерашние события подсказывают ему, а быть может, и приказывают акцентировать эту сторону своей деятельности, которую он для себя заранее определил. Вот почему он взял на себя инициативу выступления с этим публичным заявлением. Вот почему он призывает присоединиться к нему всех людей, которым тревога раскрыла единственный выход в необходимости восстановления живой связи между людьми. Всех людей, осознающих абсолютную лживость актуальных политических форм и признающих принципиальную необходимость восстановить коллективный способ существования, который не будет считаться ни с каким географическим или социальным ограничением и позволит сохранить хотя бы немного выдержки, когда возникнет угроза смерти. 1

Париж, 7 октября 1938 г. Батай, Кайуа, Лейрис

1 В июне 1939 г. в номере 5 «Ацефала», целиком подготовленного Батаем, но без его подписи, появились две статьи: «Угроза войны» и «Радость перед лицом смерти». Из первой, я привожу такую фразу: «Человек, у которого больше нет сил придать своей смерти тонизирующий характер, уже представляет собой нечто „мертвое"» (О.С, 1, р. 550 и 552).