Олье Дени. Коллеж социологии

ОГЛАВЛЕНИЕ

Батай Ж., Кайуа Р. САКРАЛЬНАЯ СОЦИОЛОГИЯ И ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ «ОБЩЕСТВОМ», «ОРГАНИЗМОМ» И «СУЩЕСТВОМ»

Суббота, 20 ноября 1937 г .

Первое торжественное заседание. Коллеж: Социологии вступает во владение местом, где он в течение двух учебных лет будет раз в две недели проводить свои собрания, сначала по субботам, затем по вторникам, в 21.30: в подсобном помещении книжных галерей, книжного магазина (кажется, католического) на ул. Гей-Люссака; — «просторного книжного магазина, в котором был большой зал», вспоминает Пьер Прево.

НЕУВЕРЕННОЕ НАЧАЛО

Батай и Кайуа, единственные вдохновители Коллежа с тех пор, как Монро игнорирует его работу, берут слово. Кайуа не был оратором. Андре Тирион описывает его как «крепкого юношу, выше среднего роста, с малоподвижным лицом, сохранявшим строгое и вопросительное выражение, и сдержанными манерами. Его очевидная застенчивость была одновременно следствием его прилежности и легкого заикания, иногда затруднявшего его речь» (Революционеры без революции. С. 331). Что касается Батая, Пьер Прево в своих воспоминаниях набросал портрет «человека лет сорока, массивного и солидного вида» (Прево. С. 11).

Кайуа открывает заседание. Но он не готовил свое выступление. Когда его в 1977 г . спрашивали о нем, он не мог вспомнить, чему оно было посвящено. Батай поблагодарил своего предшественника на трибуне за «общий исторический обзор социологической мысли», который тот представил. Не шла ли речь о комментарии к библиографии, которую они подготовили совместно? «Мы начали со ссылок на результаты, достигнутые современной социологией: Кайуа даже перечислил работы, которые послужили нам отправными пунктами», — говорит он в своем отчете 2 апре-

ля 1938 г . Фигурировал ли среди этих работ Монтескье? В одном письме Полану Кайуа именно к нему возводит социологическую генеалогию Коллежа : «Secundatus qui genuit Durkheimium qui genuit Coliegium Sociologicum» ( Переписка . С. 71). От духа законов к духу сект.

На следующий день после этой первой конференции Кайуа отправляется в Буве (он преподавал там латынь в лицее для мальчиков), и Батай сообщает ему о своих впечатлениях. «Дорогой Кайуа, я думаю, Вы отдаете себе отчет, что все происходившее вчера было далеко от совершенства в том, что касается нашей манеры изложения. Мне кажется, что было слишком много импровизации, слишком мало конкретных вещей: наши выступления были лишены ярких иллюстраций» (Ле Буле. С. 67). Батай настаивал, чтобы они согласовывали свои выступления. 10 ноября, передав Кайуа предложение Дени де Ружмона и Клода Шевали (Новый Орден) о «предварительных собраниях перед каждым докладом, во время которых докладчики давали бы представление остальным о том, что они будут говорить», он добавляет: «Не могли бы Вы в связи с этим подумать, о чем Вы будете говорить 20-го числа?» (Ле Буле. С. 65).

ПРОТИВ АНТРОПОЦЕНТРИЗМА

Хотя никаких письменных следов выступления Кайуа не осталось, две рукописи Батая все же имеют названия, включенные в повестку дня. Мы сначала представим первый из них, который он зачитал.

Обращение к Ницше и к Дюркгейму сочетается там с более чем сомнительными ссылками на некоего Бело и на последние теории физиков: не этим ли эклектизмом и объясняется недовольство конференцией, присутствующее в письме к Кайуа? Батай еще не нашел свой стиль.

Остановимся все же на космологическом (даже онтологическом) измерении, которое Батай сообщает сакральной социологии, внедряя социальную мысль в диалектику природы, насыщенную теориями современной физики. Это космологическое измерение появляется во множестве его эссе тех дней, таких как «Лабиринт (композиция существ)» (Recherches philosophiques. V . 1935—1936; И.С. I . С. 432—441) или «Небесные тела» (Verve. Весна 1938; И.С. I . С. 495—496 и 514—516). «Сам атом, — пишет он в „Лабиринте ", — состоит из слишком сложных элементов, чтобы его можно было легко определить» (с. 435).

Этим ссылкам на атомную физику Батай обязан контактам с Жоржем Амбросино и книгам, прочитанным по совету этого физика-атомщика. Среди книг, взятых в это время в Национальной библиотеке, — «Принципы квантовой механики» Дирака и «Понятие частиц и атомов» Ланжэвена, которые он цитирует в «Лаби-

ринте» (И.С. I . С. 435); «Дискуссия об эволюции вселенной» Джинса, Лемэтра, Де Ситтера и Эддингтона; «Теория атомов и описание явлений» Нилъса Бора.

Космология Батая организована вокруг противопоставления земного (человеческого) закона и закона солнечного (космического). Политеизм, говорит Ницше, умер от разрывов смеха: смеха, который охватывал богов, когда один из них начинал считать себя единственным. Вселенная Батая также взрывается от подобных раскатов смеха, когда одна из ее провинций самоутверждается в центре мироздания и навязывает свои амбиции лабиринту онтологии композиций.

«Кажется, что естественный антропоцентризм для человека является тем же, что и феодальная власть для власти центра империи, всегда слишком далекого» (И.С. I . С. 516). Какая наука (веселая наука) позволила бы сохранить уважение к вселенной и в то же время выжить в ней? Наука действительно предполагает, что ее предмет ускользает от закона, управляющего миром в целом. Как понять движение целого, если сам в него включен? Но, что еще более важно, как его понять, не будучи в него включенным? «Всякая истина, доступная человеку, — пишет Батай в «Небесных телах», — неизбежно связана с заблуждением, которое представляет собой „неподвижная земля"» (И.С. I . С. 516). Отсюда и идет то, что он называет в примечаниях к «Ученику колдуна» разрушительными нравственными последствиями науки. Сакральная социология, программу которой Батай набросал на этих страницах, представляла собой науку, готовую сжечь свои корабли, науку ученика колдуна, отказавшегося держаться за поручни, отказавшегося от стабильности и неподвижности Земли.

ОТ КЛАНОВ К ИМПЕРИЯМ

Добавления, внесенные в рукопись, показывают, что Батай планировал возобновить эту конференцию под названием: «От клана к миру в целом» (И.С. П. С. 449, 451). Это вариация на тему одной классической работы во французской социологии, которая также фигурирует среди книг, взятых из Национальной Библиотеки. Это книга «От кланов к империям» Морэ и Дави. Переход к империи — это организационная схема построений Батая, но этой империей должен стать в конечном счете весь мир. Сакральная социология намерена вписать «образование человеческого общества в игру вселенской, универсальной композиции», представить «человеческое существование на уровне существования галактик». Онтологическая композиция организуется вокруг двух конкурирующих осей. Обе являются «империалистическими», но их империи соперничают друг с другом. Одна представляет собой правую сакральную империю, другая — левую. Правая ось — ось Дави и Морэ, ось

пирамидальной композиции, кульминацией которой являлась концентрация и капитализация в единой точке (на вершине) разбросанных в феодальном мире суверенных кланов, монополизацией существования «индивидуумом», «ipse». Эта версия империи завершается обожествлением верховной личности. Ось с левым вращением — это ось утопии ацефала, вдохновлявшая Коллеж:, это ось композиции лабиринта (композиции взрыва), начинающая с жертвоприношения суверен, или, скорее, утверждающая суверенность жертвоприношения. Эта ось зловещей экзальтации завершается радостью перед лицом смерти. Это то, что Батай назвал на следующих конференциях парадоксальным и безнадежно утопичным термином «империя трагедии».

После введения Кайуа я обязан выдвинуть некоторые общие соображения метафизического, точнее онтологического характера, о природе общества. Можно ли считать общество существом? Или организмом? Или попросту скоплением индивидов? Вообще говоря, эти вопросы настолько далекие и внешние по отношению к науке как таковой, что никак не связаны по своей природе с созданием благоприятной атмосферы для развития точных знаний. В то же время вопрос о природе общества неотъемлемо связан с любой социальной наукой, и в частности, с областью, которую мы обозначили именем сакральной социологии: было бы одновременно и невозможно, и совершенно напрасно стараться избежать этого вопроса.

На самом деле сакральная социология для нас не просто часть социологии как таковой, например религиозной социологии, с которой есть риск ее перепутать. Сакральная социология может рассматриваться как исследование не только религиозных институтов, но и всей совокупности общественных движений, предполагающих феномен причастия. Именно с этой точки зрения сакральная социология рассматривает такие свои объекты, как власть и армия, и руководствуется представлением, что все человеческие виды деятельности — наука, искусство, техника — имеют значение, объединяющее людей, предполагающее их активное «причастие». Иными словами, эти виды деятельности созидают единство между людьми. В следующих докладах я вернусь к сакральному, точнее, к специфическому характеру всего, что объединяет людей в общество. Но я должен с самого начала подчеркнуть тот факт, что так называемая сакральная социология предполагает решенным вопрос о бытии: она даже сама является точным ответом на этот вопрос. Она допускает, что кроме индивидов, образующих общество, существует общее движение, которое преобразует его природу. Социо-

логия сторонится любых концепций, согласно которым социальное существование собирает индивидов в единое целое на основе договора, то есть концепций, на которых базируется весь ансамбль сегодняшней культуры: даже поразительно, что социология не вступает в противоречие с естественными реакциями (или же с предвзятыми мнениями) большинства из нас. Все это признал и Кайуа в своем историческом обзоре социологических учений. Это общее представление я попытался изложить здесь для того, чтобы связное и последовательное представление об обществе в целом стало возможным.

§ 1. Общество отличается от суммы элементов, которые его образуют

Человеческое общество не отделено от мира, но отличается от него — отличается не только от остальных вещей и существ, но и от других обществ: оно состоит из множества элементов почти идентичных тем, из которых образовано соседнее общество, но эти элементы достаточно устойчивы и принадлежат только ему. Совокупность людей, живущих на острове, составляет Великобританию. Но значительная часть подданных Британии пребывает вне острова. И наоборот, население острова включает в себя какое-то количество иностранцев. Таким образом, Великобритания существует тем не менее, как нечто абсолютно отличное, исключающее этих иностранных граждан и включающее помимо самих островитян множество англичан, рассеянных по свету. С одной стороны, существуют британцы, с другой — Британия.

Если мы теперь рассмотрим атом так, как его представляют современные теории, мы обнаружим, что существуют, с одной стороны, электроны, с другой — атом, сформированный соединением электронов в неком процессе движения. 1 Молекула имеет тот же двойной аспект: это, с одной стороны, заданное количество составляющих ее атомов (которые могли существовать самостоятельно), с другой стороны — молекула представляет собой нечто, совершенно отличное от атомов, совершенно одинаковых, но не объединенных в молекулярные формации. Определенное количество молекул может образовать мицеллу, также отличающуюся от суммы молекул, пока еще не объединенных.

На другом уровне кристаллы формируют единые целостности, внутри которых молекулы теряют свою автономность. Мицеллы, которые входят в состав коллоидных тел, стоят рядом с живой материей. Она имеет по крайней мере ту же самую двойственность,

1 Я напомню, что Ж. Амброзино (подписавший Декларацию в Ацефале) был физиком. Когда после войны Батай руководил Критикой, то просил последнего написать кое-какие статьи по научным вопросам. Предисловие к «Проклятой доле» (1949) заканчивается благодарностями в адрес Амброзино за все, чем ему обязана эта книга (И.С. VII . С. 23).

что и неорганическая материя. Весь мир знает, что клетка отличается от расположения составляющих ее частей, которыми являются молекулы и мицеллы. И еще выше в иерархии существ располагается многоклеточный организм, который также не может рассматриваться как простое сосуществование клеток. И, вернувшись к обществу, можно сказать, что, объединяя в единое целое организмы, оно образует нечто большее, чем простую сумму элементов.

Даже если факты и требуют некоторой осторожности, их простое перечисление приводит к обобщениям: образование сложного существа из более простых кажется процессом слишком банальным, или даже процессом, служащим основанием для всего, что существует по инерции или нет (поскольку само собой разумеется, что огромные звездные скопления и галактики, которые их объединяют, не могут избежать этой модальности существования). В этих условиях уже не парадоксально говорить об обществе как о живом существе: совсем наоборот, парадокс заключается в затруднениях, с которыми мы сталкиваемся в присутствии этого существа. Парадоксально было бы выкрикивать с иронией: «Истина по ту сторону Пиреней...», и не признавать — из враждебности или будучи введенным в заблуждение — существование отечества, знамени, которое действительно ограничивает всех, кто его образует.

§ 2. Атом, молекула, мицелла, клетка, организм, общество

Весьма общее представление о композиции существ настолько непривычно уму, что сразу же сталкивается с неточностью лексики. Цепочка разрывается благодаря регулярному выражению того факта, что общество дано как составленное не из организмов, а из индивидов. Но понятие индивидуальности может быть применимо как к инертным корпускулам, так и к живым существам: это понятие может в то же время относиться и к обществам. Слово индивид не может служить обозначением ступени в иерархии форм. С другой стороны, слово организм иногда применяют и к клетке. Очевидно, необходимо избавиться от такой огромной неточности. Атомы, молекулы, мицеллы и клетки достаточно хорошо определены; но термин организм должен быть сохранен для обозначения совокупности клеток и заменен в этом отношении термином индивид. Уместно будет также разграничить простые организмы и одномерные. Название простого организма надо приберечь для животных нулевой, осевой или радиальной симметрии, таких как речная губка, морская звезда или медуза. Эти животные создают совокупность колоний, объединяющих связанные друг с другом элементы, а не общества. И в той мере, в какой отдают должное теории колониального происхождения организмов, можно сказать, что простые организмы, группируясь, создают сложные: организмы, которые колониальная теория представляет как состоящие из линейно расположенных

от головы к хвосту сегментов. Эти сегменты в некоторых случаях сохраняют свою автономность. Черви, например земляные черви, которых натуралисты относят к разряду олигохетов, дают самую яркую простую иллюстрацию подобных ассоциаций; и вышестоящие, более высоко организованные животные, насекомые и позвоночные в своем эмбриональном развитии, затем в своей нервной системе или скелете сохраняют еще немало от сегментарного характера червей. Несомненно, наука не слишком часто сосредоточивалась на этом пункте: она даже сегодня демонстрирует нечто вроде отвращения к колониальной теории. Но остается вспомнить тот факт, что общество, в отношении развития композиции живых существ, является самым сложным способом композиции. Остается вспомнить, что общество образуется лишь из одномерных организмов.

§ 3. Понятие «сложного существа»

Если теперь мне захотелось бы воспроизвести все мои рассуждения, чтобы получить что-то вроде единой картины, я бы построил следующую простую последовательность: атом, молекула, мицелла, клетка, простой организм, одномерный организм и общество. Я добавил бы, что атом и молекула могут быть максимально когерентными конструкциями для нашего разума, и что дистанцию между простыми и одномерными организмами провести сложнее, чем между остальными. Я затем подчеркнул бы, почему все эти оговорки мне не кажутся особо затруднительными: на данный момент я хотел бы обозначить новые промахи терминологии: я не располагаю в действительности нужным словом для обозначения вышеперечисленных элементов в целом. Слова «совокупность», «группа», «объединение», «тотальность», «тело», «композиция» далеки от того, чтобы сделать очевидным характер различия между такими формациями, как атом или клетка, и такими, которые нелегко ясно обозначить: я хочу говорить конкретно о горсти песка, куче камней или стакане воды. Таким образом, я должен предложить говорить о скоплении, если речь идет об объединениях, не модифицирующих образующие их части, о «сложных существах», если речь идет об атомах, клетках или элементах такого же порядка.

Я считаю возможным определить эти «сложные существа» следующим образом: 1) они представляют собой нечто большее, чем скопление, а именно специфическое движение, которое можно назвать «объединяющим движением», по крайней мере когда речь идет об одномерном существе или обществе; 1 2) они характеризу-

1 Дюркгейм. Правила социологического метода (Париж, 1895. С. 127): «Общество — это не просто сумма индивидов, но сформированная их объединением система, представляющая собой специфическую реальность со свойственными ей признаками». Такой тип формулы ( X это более или нечто иное,

ются более или менее ясно выраженным отличием от массы, которая образована сходными, но не составляющими единую композицию элементами.

§ 4. Общество — это сложное существо

Теперь, когда эта нудная и тяжелая работа по уточнению основной терминологии закончена, можно дать первый вразумительный ответ на вопрос: что такое общество? Оно не является совокупностью индивидов. Оно не является организмом. Уподобить общество организму столь же бессмысленно, что и приравнять его к молекуле (нечто подобное и делал Дюркгейм). Общество — это «сложное существо».

Упорство одних имеет позитивный смысл: они связывают свои представления с узкими идентификациями. У других оно негативно: они ограничиваются тем, что отвергают эти идентификации. Я хочу привести пример такого грубого упрямства. Я позаимствовал его из недавней публикации французского астронома Эмиля Бело в международном журнале «Наука» 1 (июль 1937 г .). Сравнение, которое проводит Бело между организмами и звездами, имеет, между прочим, большое значение, так как он вводит нас в область, которой я вначале пренебрег, описывая для простоты лишь одну линию усложнения существ. Попытавшись описать эволюцию, которая характеризует фазы существования звезды, Бело добавляет, что «исследование, не учитывающее происхождения звезд и их эволюции, возникновения новых звезд и планетарных систем и т. д., не может удовлетворить ученого, занимающегося космогонией: ему необходимо раскрыть сравнительную эволюцию разнообразных звездных тел и общие законы биологии и биогенетики для всех космических существ». Ниже уточняем:

«1. Дуализм находится у истоков происхождения звезд, вихревых туманностей, планетарной системы, он обнаруживается в столкновении гигантской звезды с туманностью: дуализм среди живых существ называется сексуальностью. — 2. У живых существ размножение происходит посредством клеточного деления, у кольчатых червей — через деление целых существ. На уровне космических объектов звезда, сжимаясь, приобретает форму гантели, как показали А. Пуанкаре и Джинс, и в этот момент она разделяется надвое как обыкновенная клетка. Планетарные турбулентные потоки могут оставлять за собой вихревые следы, состоящие из вереницы

чем сумма частей) виталистического характера был очень моден в кругах гештальтистов. Своим уточнением Батай дает этому «более» интересное определение: целое есть движение, объединяющее свои части.

1 Эмиль Бело. Ведущая роль астрофизики в космогонии // Наука. 1937. CCCIV. С. 74—82.

маленьких планет (Марс, Юпитер, Сатурн), это и есть феномен размножения делением. Витки вихревых туманностей нестабильны и делятся на фрагменты, зависящие от массы через единицу длины оборота, витка. — 3. У всех существ оплодотворение и рождение являются внезапными феноменами (как вспышка сверхновой для рождения планетарных колец). — 4. В сексуальности рождению предшествует период вынашивания, достаточно короткий по сравнению с длительностью существования уже появившегося на свет существа. Что касается планет, то проходит несколько циклов вынашивания их туманностью, предшествующих сотням миллионов лет их жизни. — 5. Эмбрионы временно живут в среде, отличающейся от той, где будут жить совершенные, законченные существа. — 6. Эмбрионы имеют временный облик, часто сильно отличающийся от конечного результата (метаморфозы, начиная с личинок, червей и т. д.) (турбулентные потоки, кольца для космических тел). — 7. Только лишь во взрослом состоянии живые существа способны к репродукции. Звезда достигает этой зрелости, когда благодаря сжатию в эллипс ее центробежная сила в экваторе оказывается рядом с той силой, которая удерживает ее вещество. — 8. Теория наследственности Менделя показывает, что разнообразие видов обязано своим существованием многочисленным комбинациям доминирующих черт обоих родителей. Многообразие космических видов достаточно ясно демонстрирует нам, что их происхождение связано с принципом дуализма. — 9. Живые существа выбирают пищу, пригодную для ускорения их эволюционного развития путем ассимиляции. Звезды, проходя через туманность, ассимилируют плотные вещества, которые увеличивают их собственную плотность и отталкивают непригодные для их эволюции вещества. Основное отличие живых существ от космических состоит в том, что первые рождаются маленькими и впоследствии вырастают, а последние рождаются гигантскими, а потом уменьшаются из-за гравитации, которая на живых существ оказывает лишь минимальное воздействие. Таким образом, в нашей Вселенной существует общий в генетическом плане механизм и для живых существ, и для космических».

Не относясь к числу ученых, которые продвигаются вперед только после того, как очень медленно устранят все возможные ошибки, Эмиль Бело в то же время не может быть уподоблен и оккультистам, говорящим о «геоне» и «живой земле». Даже если фрагмент, который я сейчас прочту, покажется сплошным бредом, Э. Бело представляет тем не менее науку. Нет, впрочем, никакого смысла отказывать астральным телам в том, что они являются «сложными существами», на том основании, что это качество однажды уже было установлено для различных образований, встречаемых человеком на Земле. Невозможно отрицать минимум «единства генетического плана» для всех «сложных существ». Этот минимум может быть сведен к тому принципу, который композиция

добавляет и дифференцирует. Нет нужды быть астрономом или прорицателем, чтобы предположить, что развитие науки демонстрирует поверхностный характер большей части тех косных сопоставлений, о которых я только что говорил. Опровержения, которые обязательно последуют, не будут, впрочем, менее косными, чем безапелляционные утверждения, тогда как в самой природе все смутно, неопределенно, разнородно, и, что касается возможности появления разнообразных форм, достаточно богато для того, чтобы бесконечно обрекать человеческий разум на унижение.

Я настаивал на изначально неясном характере понятия сложного существа, которое я стремлюсь ввести: характер его отличается и расплывчатостью, и в то же время точностью, если он противостоит косности и практической неточности обычных дискуссий.

Я настаивал на неопределенном характере понятия сложного существа, которое я пытаюсь ввести в обиход: его характер одновременно расплывчатый и в конечном итоге четкий, если он противостоит на практике неточной, неясной ригидности привычных дискуссий. На самом деле, я намеренно употребляю слово «существо», которое репрезентирует, помимо всего прочего, и самую туманную и неопределенную идею. Эмиль Бело также использует слово «существо». Правда, я со своей стороны определил, что подразумеваю под выражением «сложное существо», и кажется, тем самым я освободился от излишней неопределенности, которая сопровождает слово «существо». Я мог бы продолжить мой ход рассуждений, не погружаясь все больше и больше в метафизическое болото, в которое, как иногда кажется, серьезный человек должен попадать, только чтобы посмеяться. Но случилось так, что, с одной стороны, слово «существо» наводит на мысль о сознании, 1 а с другой — на представление о том, что по крайней мере одна из перечисленных категорий, одномерное существо (если мы рассматриваем целое и если останавливаемся на наиболее убедительном его проявлении), отличается сознанием. Остается только ввести определенную двусмысленность, которой, должен честно признаться, я и не пытался избежать. Напротив, мне казалось, что крайне неопределенная природа человеческого познания таких вещей поддерживается на практике предлагаемым мной выражением, и я надеюсь, что эта неопределенность будет поддерживаться эксплицитно. Я по-

1 Об определении термина «существо», на которое эта «сложная онтология» вдохновила Батая, см. 1. «Ученик колдуна»: «Это не то существо, которое искажено рационалистической философией, наделяющей его атрибутом неподвижности; прежде всего это существо, о котором возвещают имя и отчество, затем это двое, которые соединяются в бесчисленных объятиях, наконец, община, «которая истязает, обезглавливает и ведет войны», см. 2. «Лабиринт» (1936): «Существо вырастает в беспокойном волнении жизни, которая не знает границ: оно хиреет, оно исчезает из виду, если то, что одновременно является и „существом" и сознанием, калечит себя, сводя себя к познанию» (И.С. I . С. 434).

40

лагаю, что в этом отношении наиболее образованный человек пребывает примерно на том же уровне, что и крестьянин: на самом деле способ познания сознания других ни в какой мере не может быть разработан наукой. Лошадь кажется нам наделенной сознанием, как и насекомое: труднее приписать наличие сознания речной губке, но поскольку существуют ступени от речной губки к пчеле... мы приходим к инфузории, к клетке! Некоторое количество людей может условиться, чтобы допустить существование определенной границы: сознание начинается вместе с жизнью, вместе с клеткой: это то, что кажется достаточно произвольным. Почему мы не допускаем также что-то вроде сознания у корпускул или у инертной материи? Почему клетка становится сознательной, если составляющие ее частицы ни в коей мере таковыми не являются? Сказать по правде, некоторые последующие рассуждения, скорее, заставляют думать, что рождение сознания из ничего на пороге жизни — беспрецедентно. Ницше признавал восприятие за неорганической материей, а значит, и познание; он даже настаивал, что только инертное может достичь истины: органическое связано комплексом интересов и тем самым обречено на утилитарные интерпретации и на заблуждения. 1 Я цитирую, только чтобы напомнить. Справедливо было бы добавить, что я с большим интересом читал тексты Ницше, на которые я только что сослался, поскольку я давно склонен видеть вещи подобным образом. Но я привожу этот факт лишь для справки. Не стоит останавливаться на таких туманных рассуждениях, Ницше в свое время тоже на них не задерживался.

Однако вопрос о сознании у существ имеет два аспекта, в зависимости от того, движемся ли мы по линии усложнения существ, или же, начиная с самих себя, мы доходим до общества. С социологической точки зрения важен только второй аспект. Мы обнаружим здесь также в новой форме метафизический вопрос о природе общества. Точнее, качественное своеобразие «сложного существа» ставит вопрос о знании, является ли общество сознательным существом. Но смутная и ускользающая природа, свойственная самому объекту вопроса — сознанию, должна проявляться в этом случае более настойчиво и более правдоподобно, чем когда речь идет о клетке или инертной материи. Жизнь сознания, в которую мы все стремимся проникнуть как в основу всех вещей, не является абсурдной, так как сознанию принадлежит фундаментальное единство, благодаря которому оно противостоит остальному миру как неделимая реальность. Но тот факт, что сознание рассматривается как неделимое, становится самым твердым препятствием в признании

1 «Признавать восприятие также за неорганическим миром; восприятие абсолютно четкое — там-то и царствует „истина"! — Неопределенность и иллюзии начинаются вместе с зарождением органического мира». Батай цитирует эту фразу Ницше во втором номере «Ацефала» («Суждения о фашизме», январь 1937 г . См.: И.С. I . С. 470).

41

коллективного сознания. Тут нет ничего, кроме грубой веры: даже если верно, что мы глубоко переживаем наше единство перед лицом смерти, то, что исчезает в смерти, есть не что иное, как «причащающее движение», свойственное частям, из которых мы состоим. Эти части при необходимых условиях могли бы нас пережить. Какое различие существует между этим сознательным «причащающим движением», которое есть мы сами, и «причащающим движением» общества — различие по природе или различие в степени? Некоторые процессы, которые нам придется описать в предполагаемых в дальнейшем докладах, кажется, достаточно ясно демонстрируют, что это различие очень слабо выделено. Трудно сделать выбор между кричащей в едином порыве толпой и разобщенным состоянием сознания и сказать, с какой стороны единства недостает в большей степени. И если легко можно признать, что социальная общность является наиболее хрупкой, что лишь общество может сформировать в одно и то же время несколько в равной мере единодушных толп, ничего друг о друге не знающих, а затем и вовсе рассеивающихся, то нет оснований не признать, что какая-то структура, поддерживающая обычаи, ритуалы, общие представления, поддерживает также и коллективную идентичность. Более того, нет причин забывать о сложном характере организмов, которыми мы являемся, о взрывном характере индивидуального сознания. Можно даже продемонстрировать несколько позже, как факты сознания в каждой категории сложных существ могут систематически связываться с взаимодействием различных частей. Как бы то ни было, ничто не позволяет нам выводить то уникальное значение, которое сообщает самому себе человеческое сознание, из положения изолированного индивида. Я, впрочем, настаиваю на негативном характере этих аргументов. Я не стремлюсь, в сущности, утверждать, что существует коллективное сознание: я хочу показать, что познание того, что мы называем сознанием, завершается весьма смутным понятием, и мы не имеем права оспаривать тот факт, что само общество имеет сознание. Почему бы раз и навсегда не признать, что мы здесь находимся в самой темной и непонятной области познания?

Эта область настолько темна, что всегда очень трудно, наблюдая факты сознания в индивидуальном смысле этого слова, решить, принадлежат ли они собственно личности или выражают «причащающее, объединяющее движение» самого общества. Не нужно забывать, что мы не самые лучшие образцы одномерных организмов, как представители категории сложных существ, как клетки, которые мы образуем из живой и автономной клетки. Человеческое существо не существует иначе, чем в обществе: вследствие этого оно находится на иерархической лестнице существ, как и связанные атом, молекула, мицелла и клетка. Таким же образом и баран в стаде, одушевленный общим порывом, является связанным с одномерным организмом, то есть входящим в общую композицию. Но мы с самого начала допускаем, что элементы, входящие таким образом в

42

формацию сложных существ, с этого момента глубоко меняются. Это изменение в человеческом обществе имеет в большей степени психическую природу. Но я далек от того, чтобы перечислить здесь все сложности, с которыми сталкивается анализ индивидуальных фактов сознания. Человек не только «связанный одномерный организм»: он использует одну часть своих сил, чтобы частично или полностью порвать связь, объединяющую его с обществом, в надежде стать свободным индивидом: я предлагаю сохранить слово личность 1 для того сложного существа, которое появляется в результате этого вторичного действия.

С другой стороны, подобным образом представленная действительность сильно упрощалась. Тенденция к разъединению противопоставляет не только индивидов и группу: она противопоставляет тому же самому целому множество частей, которые могут быть составлены из тех же элементов, но в последующие моменты времени. Реальный факт, что епископ может быть офицером в запасе, дает представление о том, что этот способ композиции является весьма сложным. Таким же образом средневековый человек мог принадлежать к своей корпорации, будучи вассалом короля, горожанином и подданным Церкви, которую тогда называли Вселенской. Тайные общества, религиозные ордена, братства, партии, армия сообщают крайнюю сложность этому представлению, в котором исчезает все, кроме географического единства. 2 Само собой разумеется, что эти внутренние формации — весьма отличные друг от друга органы одного организма — не направлены с неизбежностью на разъединение, они могут одинаково хорошо служить как сохранению, так и изменению композиции. Но когда тенденции к распаду, что-то вроде внутреннего отталкивания, 3 в обществе пре-

1 Понятие «личности» (не путать с «индивидом») находилось под сильным
воздействием манифестов персоналистского движения Мунье (см. особенно:
Анархия и персонализм. 1937). Движение группировалось вокруг «Esprit», ко
торым руководил Мунье. С ним сотрудничал П. Клоссовски. Другие сотруд
ники были также близки Коллежу: П. Л. Ландсберг, Д. де Ружмон, М. Морэ.
В майском номере 1937 г . этого журнала была напечатана заметка Ружмона по
поводу Ацефала, подтверждающая то, что Батай здесь сказал: «„Ацефал" это
символ радикального антиэтатизма, то есть только антифашизм достоин этого
названия. Это общество без головы почти то же самое, что в менее романтич
ных терминах называется федерацией. В этом отношении согласие Ницше и
его учеников с персонализмом, кажется, может быть легче достигнуто, чем с
любым другим политическим движением» (с. 314). В том же номере заметка
Ландсберга по тому же поводу выражает то же самое мнение: «Сотрудники
„Ацефала" (sic) выполняют работу персоналистов, защищая личностную сущ
ность мышления, которую мы не можем отделить от человеческой жизни и от
тотальности его опыта» (с. 296). «Esprit» был католическим журналом. См.:
Ж. -Л. Лубе дель Байль. Нонконформисты 30-х. Париж, 1969.

2 По поводу тайных обществ см. ниже в выступлении Батая 19 марта.

3 Об этом понятии, заимствованном у Рабо, см. материалы следующей
конференции («Животные сообщества»).

43

обладают, они тотчас используются в этом направлении. (Не только индивид пытается разорвать социальные связи и стать свободным: он использует внутренние противоречия. Ему не так важно, что борьба заданной функции не предполагает свободы в качестве реальной цели: он поддерживает эту борьбу, чтобы получить общее, правда, временное ослабление связи, делающей его подчиненным.) В любом случае общее описание иерархии сложных существ — по линии, ведущей от атома к человеческому коллективу, — приобретает, таким образом, новый элемент. Внутренние формации, которые перегруппируют индивидов в новой плоскости, могли бы получить название сообществ. Как бы то ни было, термин сообщество не может быть точным обозначением подчиненной изначальной формации подгруппы. На самом деле новые сообщества всегда соединяются со старой организацией, той, которая привязана к крови или почве — и иногда даже случается, что они оказываются более значительными. Развитие новых сообществ таково же, как и развитие изначальной формации, и, когда все закончено, они приобретают значение, равное значению второстепенных формаций. Такую формацию можно с этого момента рассматривать как одно из сообществ, образующих само общество, и дать ей имя традиционного сообщества, в противоположность новым сообществам, среди которых важнейшие — это сообщества избранных, 1 возникающие в результате выбора части тех элементов, которые их образуют, и представляющие собой определенную тотальность. Таковы, например, религиозные ордена и тайные общества. 2

1 Коллеж отказывается примкнуть к фактическим сообществам. Сообщества избранных, которые он им противопоставляет, сообщества существ, которых сближает избранность, можно определить как сообщества ценностей. Каких ценностей? Ценностей сообщества как такового: сообщества тех, для кого оно само представляет собой ценность, а не факт. Родина является только фактом: было бы глупо его отрицать, но нравственно недопустимо этим фактом
ограничиваться. Здесь Коллеж отстраняется от мнения своих учителей французской социологической школы ради терминологии и идущего с другой сто роны Рейна вдохновения, которое недавно принес во Францию Р. Арон.

2 На полях рукописи Батай добавил следующие замечания: «1. Фактические сообщества: клан, фратрия, племя, нация, цивилизация, человечество. 2. Сообщества избранных, отталкиваясь от Лоуи: армия, простые организации, администрации, производственные коллективы». Роберт Лоуи, антрополог из Беркли, недавно увидел две свои работы, вышедшие на французском и переведенные Евой Метро, «старейшим другом» Батая. Е. Метро была сама связана с Этнографическим музеем в Трокадеро: ею написаны учебник по культурной антропологии и Трактат о первобытной социологии (Париж, 1935). Главы X и XI этого труда были респектабельно названы: «Объединения» и «Теория объединений». В Южных тетрадях в 1937 г . (почти сразу же после конференции) рецензия на эти книги была опубликована Кайуа: «Часть, касающаяся правительства, — пи
сал он, — слишком поверхностна, но две главы о наполовину тайных, наполовину официальных объединениях, которые занимают такое важное место в жизни „не-цивилизованных", являются замечательной разработкой одной из проблем, вошедшей в повестку дня под влиянием обстоятельств».

44

Здесь я заканчиваю введение в сакральную социологию. Я обозначил главные терминологические изменения, необходимые для развития этой области науки. Я пытался в то же самое время показать, каким образом объект этих специфических исследований располагается в ансамбле всего существующего. Я с самого начала обозначил, в каком направлении будет эта попытка осуществляться, указав, что сакральное для меня является особым фактом движения общества к объединению. Именно это я попытаюсь разъяснить во время следующих докладов.

Перед тем, как закончить сегодняшнее выступление, я хотел бы подчеркнуть, что опыты Коллежа Социологии должны располагаться исключительно в плоскости научной объективности. Я хотел бы открыто признать свою личную озабоченность исследованиями, результаты которых я изложил. Впрочем, не в первый раз я отдаю предпочтение тому, что назвал сообществом избранных. Но, заботясь о том, чтобы с достаточной точностью зафиксировать смысл терминов, я в то же время испытываю удовольствие, когда противопоставляю принцип сообщества избранных и принцип традиционного сообщества, к которому я фактически принадлежу, но от которого я хотел бы отмежеваться, так же как и от индивидуалистических принципов, которые ведут к демократической атомизации. Я признаю это, чтобы честно обнаружить предрассудки, которые существуют во мне, даже когда я пытаюсь на время от них отстраниться, даже когда пытаюсь создать научную доктрину. Я ограничиваюсь общими замечаниями, считая, что открытые сегодня дебаты должны иметь целью познание, а не практику.

Я предоставляю теперь второй манускрипт, озаглавленный, как и предыдущий: «Отношения между „обществом", „организмом " и „ существом "». 1

1 Примечания Батая внизу страницы: «За сообщество избранных против традиционного сообщества см. „Ordre nouveau" — Cuvillier, с. 32—36».

Первая из этих ссылок отправляет нас, несомненно, к одной опубликованной Кайуа статье в июньском номере «Нового ордена» в 1937 г . Тема номера: «Революции и революция», название статьи: «Агрессия как ценность». Читаем там то, что, по-видимости, соответствует ссылке в примечаниях: «Каждый раз, когда мы встречаем человеческое сообщество, чье объединение не является порабощающим фактом или случайностью, но согласованным результатом совместного выбора, требованием совпадающей воли и образа преследуемой цели, это сообщество, будь то Орден иезуитов или Ку-Клукс-Клан, в начальном своем объеме всегда смехотворно ограничено, но всегда странным образом с самого начала имеет непропорционально большой успех». О движении «Нового ордена» можно прочитать у Ж. Тушара, «Дух 30-х годов» в книге «Политические тенденции французской жизни, начиная с 1789 г .», Париж, 1960, и У Ж.-Л. дель Байля, op. cit. Его основателями были Арно Дандье (библиотекарь Национальной библиотеки, умер в 1933 г . в 36 лет) и Робер Арон, работавший в издательстве «Галлимар»). Многие его члены, такие как Д. де Ружмон, также

45

II

Мы попытались установить пределы той области познания, которой мы дали имя, «сакральной социологии» и предлагаем прямо сейчас представить несколько понятий, которые можно разработать и развить в этой области. Эти понятия не зависят от каких бы то ни было философских рассуждений: они не зависят от данной метафизической доктрины: они были в значительной мере заимствованы из произведений, авторы которых необязательно имели единое мнение даже по основному вопросу социологии — по вопросу о природе общества, которое одни рассматривали как существо, другие — как организм, третьи — как простое взаимодействие автономных индивидов, в той или иной степени основанное на договоре. Не столь уж очевидным выглядит с самого начала и метафизический вопрос о природе общества. Возможно, каждый из нас даст на него свой ответ, что, думаю, не может помешать нам прийти к согласию по отдельным пунктам. Но метафизические выводы, которые можно подвести под каждое представление, продолжают существовать, и их столько же, сколько и направлений движущейся мысли. В итоге особенно интересно описать достаточно образно и живо, достаточно критично то, к чему могут привести наши демарши. Почему, впрочем, мы забываем, что речь здесь не только о пространстве интеллектуальных дебатов, которые, скорее, являются театром, в котором разыгрывается политическая трагедия? Поскольку люди рассматривают целостности, которые они формируют как кучи пыли или зерна, как волны молекул, связанных лишь движением, или, наоборот, как организации, обладающие всеми правами на составляющие их части, они берут в руки оружие, и между ними начинается смертельная игра.

Обычно, рассуждения, подобные тем, которые сейчас последуют, начинаются со сведений, почерпнутых из истории философии. Аристотель сделал первый шаг, Конт последовал за ним как автор самого термина «социология». Эспинас, Дюркгейм, Тард представляют недавний период. Логическое развитие понятий сложной формы повторяется во многих работах. Но существуют лишь понятия, разработанные путем логического саморазвития от одной философской работы к другой: существует также развитие факта, которое

работали в «Esprit». Но никто из членов Коллежа туда не входил, несмотря на родственные черты во взглядах, о чем свидетельствует сотрудничество Кайуа с этим журналом. Впрочем, «Новый орден» потерял большую часть своей аудитории после усиления власти Народного фронта. Начиная с 1937 г . журнал выходил с большим трудом. В 1938 г . он исчез.

Другая ссылка отправляет нас к «Введению в социологию» Армана Кювилье (Париж, 1936), фрагмент на 32—36 с. посвящен Органицизму и резюмирует тезисы Спенсера, Шэффля, Ж. де Грифа, Эспинаса и Рене Уормса. По поводу Шэффля говорят, что для него «общество — „добровольный организм", скорее организация, нежели организм».

46

связано скорее с жизнью, чем с дискурсивным мышлением. Однако, кажется, это фактическое развитие не было пока еще объектом весомых размышлений со стороны различных авторов. В то же время совсем не трудно охарактеризовать в нескольких словах условия этого развития, а затем показать всю его многозначность: действительно, в целом, когда человек думает о существовании общества без предубеждений, но с некоторой озабоченностью, интеллектуальной или практической, он склонен рассматривать его как существо. Но как только он избавляется от этого бремени озабоченности по отношению к такому объекту, сам индивид уже предстает как существо благодаря своей эксплицитно выраженной или имплицитно предполагаемой способности мыслить. Эта парадоксальная оппозиция особенно ясно представлена в актуальном состоянии умов во Франции: на факультетах, изучающих социологию, общество предстает как единственно реальное; какие-то политические партизаны — левые или правые — базируют свою деятельность на представлениях такого же порядка. Но из совокупности выраженных мыслей, несомненно, исходит дремучая, но господствующая вера в фундаментальную реальность индивидуального существования.

Если рассматривать социальную композицию в целом исторически, то выяснится, что современные общества не представляют собой первой ступени образования человеческих объединений. Европейская нация берет свое начало не в объединении индивидов, а в провинциальных группах, которые когда-то были монолитными и сплоченными и поэтому назывались автономными.

В итоге современное общество может в какой-то мере рассматриваться как совокупность обществ, занимающих нижнюю ступень в иерархии композиций. В любом случае эти составные части не могут рассматриваться как аналоги клеток, из которых состоят простые организмы, или как аналоги атомов, из которых состоят молекулы, поскольку в композиции они теряют свою индивидуальность: замена феодальных провинций на произвольно разграниченные департаменты показывает, до какой степени неустойчивы большие внутренние подразделения. В действительности, группа, возникающая из объединения более маленьких обществ, должна классифицироваться как сформированная не регионами, а городами и населенными пунктами разного значения, между которыми существует система отношений, а именно административная организация, и своя иерархия главных городов — система, которая может меняться: даже сама столица может перемещаться. Единственный город внутри общества и на нижнем уровне композиции образует вполне определенное единство. 1

Впрочем, необходимо точно зафиксировать то, что мы подразумеваем под городом в жесткой номенклатуре понятий. Всякая ус-

1 См .: «Париж, современный миф» Кайуа и «Париж — столица XIX столетия» В. Беньямина.

47

тойчивая агломерация, если взглянуть на нее как на композиционную структуру, должна рассматриваться как город при условии, если она имеет минимум императивных организаций — совет, мэр, церковь, кюре. Не вполне уместно здесь проводить различия — по крайней мере, когда идет речь о современности — между сельскими и городскими агломерациями. И те и другие имеют одинаковую структуру. Начиная с самой маленькой и заканчивая самой большой, они представляют собой композиции одного уровня. Только подразделение, которое подчиняет одни из них другим, вводит функциональные различия, которые приносят с собой и признаки тотальности, более или менее законченные, но всегда несовершенные: даже местность, где находится резиденция центральной власти, остается подчиненной этой внешней власти, не зависящей от нее ни в какой мере. В этом отношении переполненная местность, столица или главный город департамента — будь то Лондон, или Нью-Йорк — может быть приравнена к самой маленькой из деревушек, как слон может быть приравнен к муравью. Такие композиции отличаются просто интенсивностью движения, зависящего от числа элементов, которые они объединяют, и от концентрации некоторых функций, которые образуются в самых больших агломерациях.

Можно также провести различие между местностями, учитывая историю их возникновения. Хотя это случается редко, первая агломерация может размножаться: в этом случае старейшая сохраняет центральное значение, другие ей незамедлительно подчиняются. Но, как правило, все не так: небольшой город просто становится важнее соседних небольших городов, которые ему подчиняются лишь во вторую очередь. В обоих случаях результат один и тот же: центральные учреждения смешиваются на первых порах с местными учреждениями привилегированного небольшого города, из которого они и происходят.