Бохенский Ю. Современная европейская философия

ОГЛАВЛЕНИЕ

От переводчика

В книге Ю.М. Бохенского «Современная европейская философия» излагается история философии в Европе в период первой половины XX века. В ее становлении автор выделяет шесть основных направлений: философия материи (Рассел, неопозитивизм, диалектический материализм), философия идеи (Кроне, Брюнсвик, неокантианство), философия жизни (Бергсон, прагматизм и бергсонианство, историцизм и немецкая философия жизни), философия сущности (Гуссерль, Шелер), философия существования (Хайдеггер. Сартр, Марсель, Ясперс) и философия бытия (Гартман, Уайтхед, томизм).

В конце книги дается краткое изложение математической логики и, добавленное редакцией, перечисление русской литературы по темам, годы последних философских конгрессов, а также годы смерти многих философов.

Книга предназначена для философов и студентов, изучающих историю философии.

Введение

Автор «Современной европейской философии», швейцарский философ и теолог Юзеф Мария Бохенский (1902-1995) был человеком разносторонних дарований. Историк философии, логик, специалист по философии религии, он был известен главным образом как один из первых (наряду с Густавом Веттером) критиков господствовавшей у нас в стране марксистско-ленинской философии. Его книги «Советско-русский диалектический материализм» (1950) и «Марксизм-ленинизм» (1976) много раз переиздавались (разумеется, не в СССР), став своего рода классическими трудами по критике диалектического и исторического материализма. У нас же недавно переведена его небольшая работа «Сто суеверий. Краткий философский словарь предрассудков» (М., 1993), по которой можно судить и о собственных философских взглядах Бохенского последнего периода его деятельности.

«Современная европейская философия», вышедшая первым изданием в 1947г., а вторым - в 1951 г., переведенная на английский язык в 1965г., посвящена европейской философии первой половины XX века. В этом смысле её название не совсем соответствует действительности. Прошло полстолетия и в философии кое-что изменилось. Появились новые течения и новые имена, произошла определенная переоценка относимой значимости предшествовавших философских школ, а целый ряд их представителей, продолжив свою деятельность в 50-70 гг., опубликовал новые важные работы.

И тем не менее то, что Бохенский писал в послевоенные годы, отнюдь не утратило своей ценности и актуальности. Дело в том, что крупнейшие философские авторитеты XX века это мыслители, начавшие, или даже завершившие свою деятельность в его первую половину - М. Хайдеггер, К. Ясперс, Ж.-П. Сартр, Б. Рассел, Л. Витгенштейн, З. Фрейд, Э. Гуссерль. Недаром с конца 80-х годов именно этих философов у нас в стране стали усиленно переводить и публиковать (см. список литературы). Есть даже мнение, что после смерти Рассела, Витгенштейна, Поппера в Европе вообще не осталось великих философов. Их идеи по-прежнему остаются отправными точками философского дискурса и диалога последних десятилетий XX века. Пока не написана всеобъемлющая история современной европейской философии. И книга Бохенского интересна как одна из первых попыток осмыслить новации и традиции, характерные для философского мышления нашей эпохи.

Концепция современного историко-философского процесса Бохенского вытекает из его представлений о философии. По своей философской ориентации Бохенский рационалист. Человек как «существо рациональное» предопределен, запрограммирован философствовать (осознанно или неосознанно). Дело в том, что он может познать нечто лишь путем созерцания или наблюдения (чувственного или рационального) или высказать об этом нечто свое суждение. Но всегда это деятельность познания и, по преимуществу, деятельность разума. Философия для Бохенского - род «разумной научной деятельности», это учение, но не сочинительство или поэтическое творчество1. Своеобразие научного статуса философии определяется тремя обстоятельствами. Во-первых, философия не имеет самостоятельного предмета исследования и, как правильно отметил Б.Рассел, стремится прояснить все неясные с точки зрения науки (религии, политики) проблемы. Парадокс заключается лишь в том, что по мере развития научного знания не уменьшается, а наоборот, возрастает число проблем, которыми занимается философия (так, с выделением логики как самостоятельной науки появилась философия логики). Во-вторых, «философия есть универсальная наука, её предмет не поддается конкретному определению или ограничению»2. Это наука о познании, о ценностях, о человеке, о языке, с точки зрения их первопричин и оснований; «наука проблем и оснований, а следовательно, радикальная наука, не удовлетворяющаяся другими дисциплинарными парадигмами и стремящаяся в познании прийти к корням и причинам 3. В-третьих, философия использует наряду с собственно философскими методами приемы, навыки, технологии познавательной деятельности в любых сферах. Бохенский осознает сложность и неоднозначность философских аргументов и выводов: в философии нет и не может быть простых решений. Лапидарные решения свидетельство лени и некомпетентности исследователя. Сложна сама действительность, тем более сложна истина об этой действительности.

Для историка философии важны и ценны любые разные по масштабам «прорывы» достижения мысли, считает Бохенский. Но это не означает, что из множества философских систем нельзя выбрать главные и определяющие свое время, свою эпоху. Роль философии в жизни человечества не сводима к утилитарно-прагматическому значению её истин для науки, социальной практики или политики. Философия предназначена искать последние основания, которые открываются только в религии и философии; искать их (в отличие от религии) рассудочными, рациональными средствами. Но философия - это действительно историческая сила; философская мысль может «изменяет лицо человечества»4, если она делается понятной массам. И Бохенский напоминает нам об исторической роли гегелевской философии, идеи которой инициировали появление идеологии фашизма, национал-социализма, коммунизма, кардинально повлиявших на судьбу XX века.

Характеризуя исходные посылки своего историко-философского труда, Бохенский задумывается над тем, что следует понимать под «современной философией». Он видит многообразие школ, идей в философии XX века и стремится избежать тривиальной трактовки современности философской идеи как идеи, которая наиболее популярна сегодня. В принципе неверны определения позитивизма, или материализма, или экзистенциализма как современной философии. Современная философия это размышление над проблемами современности, приносящее новые результаты, формирующее новые подходы, предопределяющее новые тенденции в философии. «Философия современности поразительно богата и многообразна»5. Таковы содержательные рамки понятия современной философии. Хронологически они охватывают в данной книге работы мыслителей, вышедшие в период 1918-1949 гг., сыгравшие значительную роль в философии XX века. Бохенский сознательно замыкает свой анализ европейской философии на английскую, французскую и немецкую литературу (хотя в отдельных случаях он исследует работы американских, итальянских, бельгийских авторов), считая, что эта география наиболее полно отражает европейский философский менталитет, поскольку именно здесь сложились главные Школы и направления.

Книга Бохенского не справочное издание, это размышления об ориентирах философского мышления Европы XX века. Поэтому интерес представляет не столько перечисление имен, работ, анализ главных дефиниций и аргументов, сколько оценка перспективности этих идей для будущего философии, присутствующая в каждой главе. Неравноценны сами главы (это осознает и сам автор), непривычно расставлены акценты; присутствуют явно парадоксальные, с точки зрения сегодняшнего дня, оценки (об этом чуть ниже). Но книга Бохенского читается почти как художественное произведение. Композиция, стиль, образы философии прошлого и настоящего создают ту игру света и тени, которой проникнут философский поиск XX века - поиск бесконечного в конечном, трансцендентного в имманентном, Бога - в человеке, великого - в малом, добра - во зле.

Становление философии XX века Бохенский рассматривает как продолжение процесса преодоления философской парадигматики Нового времени. Сам Бохенский, следуя традициям томизма, негативно характеризует этот период, считая, что на смену целостной концепции бытия пришел механицизм, а на смену понимания человека как носителя универсального божественного начала - субъективизм, определивший субъекта центром бытия. Он характеризует ситуацию в философии Нового времени как «катастрофу мысли»6, разрушительные последствия которой проявились в полной мере значительно позже. Философию Канта, традиционно причисляемого в нашей историко-философской литературе к немецкой философской классике, Бохенский рассматривает как завершение философских исканий Нового времени: Кант виновен в забвении метафизики как адекватной формы философского постижения мира, от Канта идет ставшая в философии XIX-XX веков почти совместной редукция рационалистической философии к позитивному синтезу достижений конкретно-научного знания. Но с именем Канта связано и введение в философию установки на радикальный концептуализм, согласно которому трансцендентальный субъект (формирующий принцип) созидает интеллигибельное содержание мира; в данном случае (когда продуктом конструирующей деятельности духа являются формообразования действительности) философия оказывпется «анализом становления идеи»7. Философия XIX века лишь развила установки кантовской философии: позитивизм и материализм свели задачу философии к научному синтезу, а идеализм построил системы, в которых действительность понимается как процесс и результат движения мысли.

Европейская философия XIX века стала первой попыткой выйти за пределы аналитики Нового времени, считает Бохенский. Утверждается идея философского синтеза, укрепляется тенденция к системотворчеству. С точки зрения Бохенского, господствовавшие в это время идеализм и эволюционный сциентизм способствовали утверждению в философии системного принципа, доминанты рационалистической (в противовес эмпирической) установки, уходу от исследования потустороннего, закреплению монистической тенденции, рассматривающей человека в контексте абсолютного или универсального измерений бытия. Философия XIX века - это «рационализм, феноменизм, монистический антиперсонализм»8.

В конце XIX - начале XX века в Европе философия переживает кризис, о чем свидетельствует возникновение оппозиционных по отношению к материалистическому механицизму и субъективизму течений. Бохенский сравнивает этот кризис по своим масштабам с культурным кризисом эпохи Ренессанса, подготовившим утверждение нового образа европейской культуры - культуры Нового времени. Только к началу XX века философия осознала, что современность есть нечто отличное от эпохи Нового времени. Кризис европейской философской традиции - это крушение прежней картины мир а, появление новых приемов миропознания. В философское миросозерцание приходит принципиально плюралистическая установка: необходимо исходить из многоразличия ступеней бытия и множественности самостоятельно бытийствующего. Такой подход сближает философские течения (позитивизм и материализм, превращающийся в его составляющую, психоанализ), порождает новые направления (философскую феноменологию, неореализм, виталистический иррационализм). Плюралистичны и истоки философской аргументации в XX веке. Идеи черпаются из самых различных философских учений (томизма, Декарта, Лейбница, Аристотеля, Паскаля, Кьеркегора) независимо от ориентации их интерпретаторов (так Рассел использует суждения Лейбница для обоснования своего логического эмпиризма).

Признаком, отличающим философию XX века от философии конца XIX века, Бохенский считает персоналистический плюрализм и возвращение к спекулятивным способам постижения мира. К главным течениям современной европейской философии Бохенский относит неопозитивизм (его он считает оригинальным продолжением идей позитивизма), экзистенциализм (для Бохенского это несомненно новация в философии), новую метафизику и онтологию С.Александера, А.Н.Уайтхеда, Н.Гартманна, феноменологию. Бохенский предлагает свою систематизацию философских течений - по содержанию и по методу. С точки зрения содержания выделяется эмпиризм («философия материи»), как продолжение позитивизма XIX века, и идеализм («философия идеи»), как продолжение гегелевской и кантовской философии. Разрыв с этими направлениями осуществили «философия жизни» и феноменология («философия сущности»). Попытки осознать современность в экзистенциализме и новейшей метафизике бытия. Различия по методу сложнее скалькулировать, потому что философские школы все чаще используют все многообразие философских методик и приемов.

Несмотря на явную симпатию к гносеологической и эпистемологической проблематике, Бохенский не преуменьшает значения новых для Европы культурных и социальных феноменов, которые стали своеобразными нефилософскими детерминантами современного европейского мышления (пережитые ужасы первой и второй мировых войн страх одиночества, смерти, боли, социальный утопизм, коллективизм и братство человечества). По своей культурной и познавательной значимости первое место среди философских течений современности он отводит метафизике (новой онтологии) и экзистенциализму, второе философии жизни и феноменологии, третье - философии материи и четвертое - идеализму. В целом, главными характеристиками современного европейского знания Бохенский считает антипозитивистскую ориентацию, реализм (признание за человеческим мышлением способности постигать-познавать мир), плюрализм, актуализм (отрицание существования субстанции), персонализм (интерес к человеческой личности и индивидуальности).

Для нас весьма непривычны аргументы, которыми руководствуется Бохенский, характеризуя «философию материи». Выше уже говорилось, что это понятие служит ему для описания натуралистических, сциентистских и рационалистических концепций в европейской философии XX века. К ним он относит логический атомизм Б. Рассела, неопозитивизм и диалектический материализм. Пожалуй, именно эти страницы свидетельствуют о неприятии Бохенским как теологом сциентистской ориентации в философии. Его не устраивает «натуралистическая» трактовка человека как природного существа, так как она игнорирует существенное отличие человека (его духовность) от всех остальных живых существ: он не воспринимает естествознание в качестве непререкаемого интеллектуального авторитета и не согласен ограничить в духе позитивизма функций философию обобщением данных и методологий конкретно-научного знания. Бохенский не видит в аналитическом методе универсальной методологии рационального постижения мира. Эта неудовлетворенность материализмом и позитивизмом в их современных версиях не позволяет Бохенскому адекватно оценить смысл и значение многих понятий и дефиниций неопозитивистов, как раз и стремившихся уйти от натурализма в познании и определить границы научного и вненаучного знания и методов. Столь же бескомпромиссен Бохенский и в отношении диалектического материализма, рассматривая его как деформацию рационалистических и диалектических традиций философского знания, подмену философии псевдорелигией.

Как «философию идеи» Бохенский описывает доктрины английского, французского и итальянского неогегельянства и неокантианства. Отмечая, что современный идеализм немало сделал для осознания своеобразия духовных и идеальных феноменов, творческого содержания познания, несводимости духа к природе, сознания к бытию, Бохенский (не совсем справедливо) считает идеи Б. Кроче, Л. Брюнсвика, П. Наторпа, Г. Риккерта, Э. Кассирера отошедшим в прошлое достоянием философии XIX века.

Принципиально новым течением Бохенский признает «философию жизни» в её французском (А. Бергсон) и немецком (В. Дильтей) вариантах. Однако он указывает на параллели, существующие между прагматизмом и аргументами европейских философов, предлагает увидеть «американские корни» философии жизни. Можно поставить в упрек Бохенскому некоторую его натурализацию европейской традиции философии жизни. Это связано прежде всего с тем, что всеобъемлющей её доктриной он признает концепцию Бергсона. Но нельзя не согласиться с главными характеристиками этого направления: актуализм, стремление воспринять действительность органически, используя понятия биологической науки; иррационалистическое (интуитивное) восприятие и постижение практики, истории, познания; склонность к плюрализму и персонализму. Главной заслугой философии жизни Бохенский называет её оппозиционную по отношению к господствовавшим в XIX веке позитивизму и идеализму позицию. Философия жизни стала той интеллектуальной силой, которая расчистила дорогу новым направлениям европейской мысли, преодолевшим рационалистически-сциентистскую ориентацию и открывшим конкретную действительность как объект философского анализа и реконструкции. В силу непонимания масштабов господства позитивистского мировоззрения, считает Бохенский, нам трудно оценить заслуги и приоритеты философии жизни. Мы чаще замечаем её недостатки биологизаторские мотивы, Принижение рацио во имя чувственного постижения действительности. Но именно философия жизни предвосхитила главные аргументы экзистенциализма и новой метафизики9.

С понятием «философии сущности» Бохенский связывает феноменологические воззрения (прежде всего, М. Шелера и Э. Гуссерля). Феноменология возродила в философии проблематику интеллектуального постижения-созерцания. Но, тем не менее, считает Бохенский, она осталась философией, занимающей промежуточное положение между веком XIX и веком XX. Феноменологии не дано «постичь конкретное бытие: это не философия бытия, а философия сущности»10. В известной мере Бохенский недооценил искания Гуссерля, для него большее значение имеет феноменологическая трактовка человека, Шелером. Он не воспринял идею интерсубъективности знания, сводя интерсубъективность к объективности; не осознал значения учения об интенциональности.

Один из немногих, Бохенский подчеркнул кардинальное различие между экзистенциализмом - "пророческим призывом" к освобождению и спасению человека от гнета повседневности, как он присутствует в литературе и искусстве, и экзистенциализмом - сложной для понимания рафинированной системой философских суждений и понятий. Бохенский убежден: нельзя относить к экзистенциалистам М. де Унамуно, Ф. Достоевского, Р.М. Рильке; не были экзистенциалистами Августин и Паскаль. Философы экзистенциалисты - М. Хайдеггер, К. Ясперс, Г. Марсель, Ж.-П. Сартр принесли в философию новые психологические и феноменологические приемы анализа, впервые исследовали с их помощью ранее не интересовавшие философию сферы межличностного общения («событие», «бытие-для-другого» Хайдеггера, «Ты», «коммуникация» Ясперса и т.д.). Возникла новая философская проблематика. Появились новые возможности дистанцироваться от уходящих в прошлое установок позитивизма и идеализма. Экзистенциализм утвердил в философии приоритеты конкретного бытия, существования, мышления о «здесь» и «сейчас». Он создал новую версию онтологии. Но, по мнению Бохенского, экзистенциалистам не удалось подойти к пониманию бытия как такового. Их объективное всегда опосредовано субъектом, бытие ищется в непостижимом и невыразимом трансобъективном. Их философия - философия человеческого существования, т.е. философия бытования, но не бытия как такового. Это не столько философия, сколько «автобиография», род поэтического творчества, но не научного поиска. Поэтому даже в своих онтологических вариантах (Хайдеггер, Ясперс) он не удовлетворяет требованиям философского поиска - поиска бытия11. Эту задачу решает новая онтология, новая метафизика.

Метафизика для Бохенского - это высшая и современная форма рациональной философии. Соответственно, метафизические системы в философии XX века он рассматривает как прорыв к новому качеству философского исследования. Лучшими достижениями современной философии Бохенский называет положения новой метафизики и новой онтологии (учение о ступенях бытия, концепцию духа и его свободы, идею природы познания и пр.)12. Он обращает внимание читателей на единые истоки воззрении новых метафизиков и онтологов: неклассическую физику, схоластику, неокантианство Марбургской школы. Идея восприятия действительности в целом, поиск адекватно-истинного суждения о действительности как целостности Бохенский считает самыми конструктивными моментами современной европейской философии. Новые метафизические системы отличают эмпиризм (понимание опыта как основы философского анализа), интеллектуализм (акцент не на чувственный, а на интеллектуальный опыт), верность рациональным методам философского познания, онтологическая тенденция (в отличие от феноменологов они считают не явление, а сущность предметом философского поиска, т.е. бытийствующее в своей эссенциаль-ности и экзистенциальности); универсализм (признание структурированности, иерархичности бытия позволяет понять действительность в её соотнесённости с бытием; философия такого рода создает учения о первых принципах и основаниях бытия и мира); гуманизм (присутствие антропологической составляющей в этих концепциях). С точки зрения Бохенского, современная метафизика несет на себе печать нашего времени: это мышление, которое обращено к конкретному и человеческому бытию. В этом смысле она может характеризоваться как одна из «типичных форм выражения нашей эпохи»13. Эта философия - философия конкретного бытия и личности. Она не пренебрегает тем позитивным знанием, которое продуцируется сегодня наукой, искусством, религией, литературой. Всякое знание о мире современная метафизика воспринимает как доказательство и свидетельство многообразия бытия. В ней есть место и для человека. Таким образом, считает Бохенский, современная философия обрела новые идеалы, следуя которым она сможет ещё лучше служить человечеству.

С момента написания этой книги прошло 52 года. Сегодня европейская философия несет на себе печать культуры постмодерна. Игра, имитация, компиляция стали важными моментами философской рефлексии и саморефлексии. Но наряду с этими тенденциями прослеживается и другая: философия стремится выйти за рамки постмодернистского образа мира, человека, свободы; стремится к новому, рациональному и синтетическому знанию о бытии и человеке. Истоки этого синтеза современные исследователи ищут не в новой онтологии (и в этом Бохенский ошибался), а в воззрениях Гуссерля, Витгенштейна, Хайдеггера. Снова говорят о необходимости новой метафизики. И это свидетельствует о том, что Бохенский верно определил интенции философии XX века. Читая эту книгу, мы попытаемся вместе с умным и проницательным мыслителем сами пройти этот путь и увидеть главные особенности современной европейской философии.

Е.Л. Петренко

ПРЕДИСЛОВИЕ

У этой небольшой книжки две цели. Первая - дать читателю, не имеющему специальной философской подготовки, общую ориентацию в области современной философии. Вторая представить тем, кто совершит вместе с нами такую ориентирующую экскурсию, возможность дальнейшего знакомства с текстами и их самостоятельного систематического изучения. С этих двух точек зрения, работа такого типа представляется крайне необходимой. Ибо помимо написанной по-итальянски книги М.Ф. Шакки у нас нет свежего вводного обзора, учитывающего то новое, что на сегодня имеется в философии и других областях знания. К тому же в прекрасной в общем работе Шакки не ставится вышеуказанная вторая цель.

Исходя из этих соображений, автор и решился взять на себя такую неблагодарную задачу, причем неблагодарную в трех отношениях. Вопервых, она отнимает время, отвлекая от монографических исследований, единственно интересных для философа и историка философии. Во-вторых, такая работа, как хорошо известно автору, в силу самой своей природы не может получиться удовлетворительной. На этот счет ясно высказался один из самых уважаемых мыслителей нашего времени, лорд Бертран Рассел. То, что он пишет в предисловии к своей недавно вышедшей «Истории западной философии», в еще большей степени касается автора данной работы. Когда сознаешь, что для углубленного изучения одного единственного философа требуется целая жизнь, то это вовсе не стимулирует к написанию подобных книг. Наконец, в третьих, - и в этом, пожалуй, наибольшая трудность, - в работах подобного рода приходится прибегать к насильственным и мучительным схематизациям и ампутациям. Если на каждого автора выделяется ограниченное количество строк, то тут уж ничего не поделаешь. Можно легко себе представить, что в результате получится из философии какого-нибудь Уайтхеда, Бергсона или Гуссерля. Пусть мыслители проявят к автору снисхождение!

Задача этой книги информировать читателя. Но в то же время у нее есть одна основная особенность, на которую надо сразу же со всей ясностью обратить внимание.

Нам представлялось невозможным не выразить, хотя бы вкратце, свое отношение к излагаемым философским системам. Обычно же считается, что историк различных учений должен к соответствующим мыслителям относиться нейтрально. Это верно лишь наполовину. Верно лишь постольку, поскольку здесь требуется величайшая объективность в выборе и истолковании систем, - а такую позицию автор стремится все время сохранять. Но неверно, если имеется в виду, что философские системы должны рассматриваться как равноценные с точки зрения истинности. Согласиться с этим значило бы отказать философам в надлежащем уважении. Так как, если все системы одинаково ценны, хотя в то же время противоположны друг другу, - а именно так обстоит дело, - то тогда все они ложны и могут претендовать лишь на оценку в качестве художественных произведений. Нет ничего более чуждого образу мыслей философов, достойных этого имени. Ведь все они стремятся к единой истине и заслуживают того, чтобы их оценивали именно с этой точки зрения. Так что, когда при изложении взглядов тех или иных мыслителей здесь даются и краткие оценки их основных идей, и их положительного вклада, а также указываются их слабости и односторонности, то это всего лишь дань уважения. Эта критика, высказываемая в форме примечаний, осуществляется от имени и с позиций метафизической, реалистической и спиритуалистической философии.

Еще важнее, чем вопрос об этих позициях, нам представляется указание на две точки зрения, лежащие в основе данной работы как руководящие идеи. Их тоже надо разъяснить с самого начала, так как не будь автор убежден в их правильности, он бы никогда не взялся за написание такой книги.

Прежде всего, речь идет о правильной оценке всего философского творчества в ходе истории. Его значение слишком часто недооценивается: говорят, что философия - не что иное, как совокупность абстрактных спекуляций, ничего не дающих для жизни; надо мол изучать практические науки, которые лежат в основе техники во всех областях (не только у инженера, но и у воспитателя и духовника), а также социальную науку, учение о народном хозяйстве и политику. Ибо primum vivere, deinde philosophari (сначала жить, а потом философствовать - ред.), a philosophari не имеет значения для жизни. Это столь распространенное сегодня представление автор считает совершенно ложным, заключающим в себе пагубную духовную ошибку. Если знание и познание свести к его технико-практическим аспектам, то это будет значить, что в каждом случае достаточно знать, как надо делать то или это. Однако прежде вопроса «как» следует ставить вопрос «почему». А ответ на последнее «почему» могут дать лишь религия и философия. И пусть не говорят, что для этого достаточен обыденный человеческий рассудок: ведь то, что называют обыденным рассудком, часто в истории оказывалось осадком прежних философских взглядов. Человек есть animal rationale (рациональное животное - ред.), он не может не пользоваться своим разумом, и если он этого не делает сознательно и философски, то он делает это неосознанно и дилетантски. Это относится без исключения и ко всем тем, кто считает себя свободным от всякой философии: они именно дилетантские философы, которые, принижая творческие достилсения людей, бесконечно превосходящих их своей духовной силой, строят свои собственные мало чего стоящие и излишние философские концепции. Аналогичное утверждение можно выставить и в отношении религии. Сама по себе она не зависит от философии. Но и она должна быть разъяснена и сделана понятной, ее всегда надо будет истолковывать, ибо человек - мыслящее существо. Фактически и здесь, если при этом необходимом разъяснении не использовать рациональную философию, то точно так же, как и во всех других областях, будут господствовать предрассудки.

Нет также большей ошибки, чем отрицание жизненной важности философии. Конечно, для действительности данного момента философ не всегда крупная величина. Обычная его участь - быть понятым лишь после смерти. Правда, были философы, пользовавшиеся прижизненной славой, - достаточно вспомнить Плотина, Фому Аквинского, Гегеля, Бергсона. Но и в этом случае имело место обычно не столько глубокое понимание, сколько простая мода. Для ежечасных и повседневных нужд философ не требуется. Ну и что из этого? Разве человек, если он действительно человек, не прорывает чисто одномоментное существование? А беря в качестве предмета познания лишь одномоментное действие, разве не подвергаемся мы опасности принизить человека до животного уровня? Тот, кто постоянно живет духовной жизнью, каковы бы ни были его философские убеждения, знает, как обстоит дело: именно потому, что философия не направлена на hie et nunc (здесь и теперь - ред.) данного момента и не стремится к результатам, непосредственно используемым в жизни, она представляет собой одну из великих духовных сил, предохраняющих нас от впадения в варварство и помогающих нам оставаться людьми и становиться людьми все больше и больше.

Но и это еще не все. Как бы маловажной она ни казалась, философия на самом деле - огромная историческая сила. Надо согласиться с Уайтхедом, когда он, сравнив успехи Александра Македонского, Юлия Цезаря и Наполеона с незначительными с виду достижениями философов, восклицает: именно мысль меняет лицо человечества! И тут нет необходимости идти вглубь веков вплоть до пифагорейцев, как это делает английский метафизик. Достаточно вспомнить о той поразительной линии судьбы, которая началась с Гегеля - такого «несвоевременного» и трудно постижимого мыслителя. Своего предшественника в нем видят и фашизм, и национал-социализм, и коммунизм: он - одна из тех сил, которые сейчас изменяют мир. Философ, высмеиваемый в народе, такой безобидный, живущий в мире понятий, в действительности - страшная сила. Его мысль действует, как динамит. Он идет себе своим путем, убеждает то одного, то другого и, в конце концов, увлекает массы. Приходит такой момент, когда он, торжествуя над всеми препонами, беспрепятственно определяет движение человечества или же... накидывает саван на его руины. Поэтому желающие знать, куда ведет наша дорога, правильно поступают, прислушиваясь не к политикам, а к философам: то, что они возвещают сегодня, станет завтрашней верой.

Наряду с этим первым положением о важности философии в основе данной работы лежит еще одно, представляющееся автору не менее существенным и заслуживающим того, чтобы читатели его приняли к сведению и признали.

Это, по сути, простая мысль о том, что нет современной философии в том наивном, но, к сожалению, очень распространенном понимании, согласно которому есть одна единственная утвердившаяся философия, остающаяся философией нашего времени, окончательно превзошедшей все другие школы. Как таковую её пытались рассматривать, причем одновременно, позитивизм, материализм, идеализм, экзистенциализм. Но нет ничего более ошибочного. Богатство современной философской мысли не втискивается в такие узкие схемы. Сегодня, как и всегда в истории и, может, даже больше, чем в прошлом столетии, идет острая борьба между враждующими картинами мира. Редко эта борьба достигала такой напряженности и редко в ней сталкивались столь многие концепции, выступающие с такой резкостью и с таким богатым и изощренным понятийным аппаратом. Да, существует современная философия, но лишь в том смысле, что определенные проблемы современности интересуют всех мыслителей нашего времени и все они вынуждены считаться с некоторыми новейшими позициями. Но отсюда до представления об одной единственной школе или одной единственной тенденции - дистанция огромного размера. Философия современности поразительно богата и многообразна.

В заключение еще одно слово относительно пользования этим пособием. Кто-то сказал, что любая книга по истории философии подобна путеводителю: ну а если путеводитель не заменяет путешествий, то и история философии не может избавить от изучения самих текстов. Для облегчения изучения текстов в конце книги дается богатая библиография. Если эта книга пробудит у читателя вкус и склонность к изучению мыслителей, о которых в ней идет речь, можно считать, что ее цель будет достигнута.

Хотелось бы коротко сказать еще и о том, как делалась эта книжка. Это могло бы объяснить некоторые ее слабости и в какой-то мере оправдать, как надеется автор, ее формальные и языковые недостатки наличием смягчающих обстоятельств. Книга написана на основе лекций, читавшихся на английском языке для группы американских военных слушателей в зимний семестр 1945-46 гг. Текст этих лекций был затем изложен по-французски. А с этой рукописи он был переведен на немецкий двумя разными переводчиками.

ПРИНЦИПЫ ОТБОРА И ИЗЛОЖЕНИЯ

Отбор философов из обширного материала современной философии осуществлялся по следующим принципам.

1. Рассматриваются только английские, французские и немецкие философы. Исключение делается лишь для некоторых особо важных случаев (диалектический материализм, Кроче, Джемс, Дьюи).

2. Даже в этих границах нельзя бьио надеяться на создание полной картины философских концепций отдельных стран. Приходилось смиряться с тем, что будут представлены лишь определенные философы и школы, оцениваемые как особенно характерные. Таким образом, речь шла не о том, чтобы обозреть целые философские течения и тем более совокупность философов нашего времени, а лишь о том, чтобы ориентировать в основных чертах в современной мысли.

3. Выражение «современный», которое не так легко определить, понимается в том смысле, что им охватываются мыслители, выступившие с важными публикациями после первой мировой войны. Так, например, рассматриваются Бергсон и Шелер, но не рассматривается Брэдди. Правда, иногда это условие не соблюдается, а именно тогда, когда речь идет о философах, оказавших особое влияние на современность. Принадлежит лик таким философам Кьеркегор, казалось сомнительным. Но, во всяком случае, было необходимо коротко сказать о Джемсе и Дильтее.

4. Наконец, нельзя было ставить задачу изложить учения философов и школ без пропусков. Надо было брать у них лишь то, что представлялось основополагающим и особенно важным для современной философии. Рассматриваются главным образом проблемы онтологии, антропологии, этики и методологии. Вследствие этого, пришлось почти целиком опустить такие более специальные вещи, как наукоучение, социальная философия, философия истории, эстетика, философия религии. Эти области оставлены для второго тома. Не рассматривается и математическая логика, несмотря на то, что она занимает в рассуждениях современных философов значительное место.

В ходе изложения мы стремились по возможности соблюдать расположение частей, которое дают сами авторы. Особенные усилия прилагались к тому, чтобы наряду с самой теорией представить и метод, и способ выражения, и манеру автора. В большинстве случаев мы старались придерживаться текста рассматриваемых произведений. В результате, однако, разные главы выглядят по-разному. Так, нельзя было не передать богатство образов, присущее Бергсону или Марселю, тогда как Хайдеггера надо было излагать со всей его мучительной точностью выражений и в сухом тоне. Отсюда получилось, что у разных глав различная степень трудности. Начинающим можно посоветовать пропустить при первом чтении трудноватые главы о неокантианстве, Гуссерле, Хайдеггере и Уайтхеде, ограничившись для начала знакомством с их введением и заключением.

Для облегчения целесообразного использования пособия прилагается библиография. Она содержит в общем полный список произведений рассматриваемых авторов и из бранные работы о них. В самом же тексте книги ссылки не даются. Вместо этого рекомендуется обращаться к самим произведениям и искать в них необходимые доказательства, - если читатель желает избежать опасности неадекватного и бездумного использования знаний.

ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ

В этом втором издании добавлены в качестве приложения два новых раздела - обзор проблем математической логики и краткое обозрение международных философских организаций. Значительно расширена по сравнению с первым изданием глава о Ж.П.Сартре, переработаны главы 2, 4, 7, 13, 16, 19, 21, 22 и 23, а также многие параграфы остальных глав. Дополнена библиография и весь текст перепроверен с точки зрения содержания и языка. Но чтобы несколько компенсировать такое расширение второго издания, - а оно стало на целый печатный лист больше первого, - пришлось, к сожалению, произвести некоторые сокращения. В целом, я полагаю, в новом издании сохранилось все существенное из первого издания, но в улучшенном виде и с некоторыми новыми дополнениями.

Приятное подтверждение высказанного мною в 4 главе мнения об открытости и готовности к взаимопомощи, заметных сегодня в философской среде, я получил в той ценной информации, советах и конструктивной критике, которые поступили ко мне от многих философов, принадлежащих к самым различным школам. Всем им я хотел бы выразить здесь свою искреннюю благодарность, и особенно профессорам Р.Байеру (Сорбонна), Э.В.Бету (Амстердам), Х.Гаусу (Берн), П.Визеру (Фрейбург, Швейцария), докторам И.Бар-Хиллелю (Иерусалим), М.И.Дельфгаауву (Амстердам), И.Томасу (Хокесярд) и Е.И.Вальтеру (Цюрих), у которых я многому научился. Мой бывший ученик, доктор Х.Краузе (Гамбург) осуществил для меня переработку одной главы. За что я ему благодарен.

К сожалению, не все пожелания критиков могли быть учтены, тем более что первое издание разошлось гораздо быстрее, чем предполагалось, а подобного путеводителя все еще нет на книжном рынке14. Так, я не решился включить сюда представителей так называемых малых языковых общностей. Подробнее свое отношение к этой проблеме я изложил в одном примечании, касающемся творчества проф. Р.Ингардена (см. стр.116).

Я по-прежнему буду весьма благодарен всем специалистам за дальнейшую конструктивную критику.

Обратно в раздел философия