Трёльч Э. Историзм и его проблемы. Логическая проблема философии истории

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава IV. О построении европейской истории культуры

1. Развитие и построение

Существуют две главные темы материальной философии истории: культурный синтез современности и всеобщая история. Они тесно связаны друг с другом. Первый составляет предпосылку и идеал всеобщей истории, определяющий отбор фактов, вторая образует объективный фон и дает
конкретный материал для культурного синтеза.
Между ними действует отношение взаимного определения и взаимной зависимости, следовательно, они образуют цикл. Мы измеряем обращение Солнца и Земли по равномерности количества часов, а эту равномерность - по их обращению. Подобных цикличных определений нельзя избежать нигде, где речь идет о последних причинах. К тому же эти определения носят характер цикличности лишь тогда, когда они исходят из неуверенности в одном элементе и хотят ее преодолеть с помощью другого. Они перестали бы быть таковыми, если бы существовал интуитивный взгляд, способный охватить и постигнуть сразу оба эти элемента и воспринять их вместе. Только потому, что нам не дано такого рода одновременное восприятие и мы вынуждены всегда начинать с какого- либо одного из этих элементов, чтобы затем мыслить их в
единстве, у нас возникает эта цикличность.
В сущности и для нас такой интуитивный взгляд – уже преодоление цикличности и начало всей постановки проблемы. Дело лишь в том, что вследствие недостаточной надежности и общего характера этого взгляда нам необходимо сразу же разложить его на оба его направления, чтобы подтвердить данные одного данными другого. А такое последующее взаимное подтверждение, в свою очередь, возможно лишь потому, что мы убеждены в их соответствии друг другу в самой сущности вещей и поэтому можем надеяться найти на обеих сторонах объективные элементы, указывающие друг на друга. В конечном счете, это глубокая вера в единство и смысл действительности, такая же, как та. которая нам необходима в естественных науках, когда мы ждем, а часто и достигаем. совпадения логически развитых гипотез с действительным ходом вещей. Следствием этого является то, что
обоим упомянутым мыслительным образованиям в области философии истории действительно предшествует некое общее

600

начало, смутное предчувствие взаимной связи и внутреннего соответствия, возникшее из сочетания исторических знаний и практически-этических установок. Лишь исходя из этого предчувствия мы разделяем направления в нашем исследовании, и после того, как каждое из них продумано и проработано, вновь соотносим их друг с другом - задача, которая по самой
своей сущности может быть решена только в бесконечном приближении.
На этом основаны два важных явления, с которыми мы уже неоднократно встречались и которые только исходя из этого вполне уясняются.
Конечно, может случиться, и почти постоянно случается, что в зависимости от таланта, склонности, потребности и обстоятельств отдельные исследователи останавливаются на каком-нибудь одном из этих направлений и не находят больше пути к изначальной концепции, более того, полагают, что
это возвращение им вообще больше не нужно. Тот, кто по своему духу склонен больше к истории, уделит все свое внимание истории какой она была; исполненный жаждой реальности, он будет стремиться к чистому созерцанию и, быть может, совсем забудет о субъективной априорности своей исходной точки, хотя совершаемые им отбор и сочетание фактов и тогда сохранят связь с этой исходной точкой посредством становящихся все более тонкими, но все еще достаточно крепких нитей. Христианин или гуманист, пессимист или реалист будет при всей преданности делу и критической проверке своих
данных всегда конструировать по-разному, так как действенные и решающие события не могут не представляться по-разному каждому из них. Однако об этом можно забыть, и тогда возникает идеал чисто объективного созерцания, отражающего бытие в себе универсально-исторической связи. Поскольку бытие в себе вещей может быть только их бытием для абсолютного духа, исследователь предположит, что он незаинтересованно и чисто объективно созерцает божественное в истории, пока какое-либо столкновение с другим конструирующим исследователем не напомнит ему о человеческой, связанной с настоящим субъективности, о его скрытой или забытой, бессознательной или глубоко запрятанной исходной точке 1. И наоборот, практические или этические волевые натуры, пророчески или поэтически возбудимые люди, склонные к ожиданию будущего и к фантастическому предвидению, обратят
все свое внимание на культурный синтез, придадут ему фантастические и произвольно изменяемые исторические основы и диалектически развивающиеся исторические силы или сочтут, что могут вообще действовать и строить планы совершенно независимо от истории, забывая о своих всегда очень конкретных исторических корнях, сублимируя их в общую разумную

601

необходимость или превращая в гениальные новообразования, в результате чего они резко сталкиваются с историческими силами или узнают о своей исторической обусловленности от противников, действующих теми же методами но с противоположным пониманием содержания своей деятельности 2 Спокойные времена, когда системы общей гуманности, национальной культуры или религиозной этики непоколебимы и само собой разумеются, могут призывать к чисто объективному созерцанию, которое полностью утверждает все существующее и очень толерантно по отношению к ценностным суждениям об отдельных исторических событиях, ибо ценностное
суждение в целом, суждение об общем развитии само собой разумеется. Напротив, в неспокойных катастрофических условиях или при стремлении к ставшим достижимыми целям культурный синтез связывается со страстями и надеждами, созерцающая реалистическая история вызывает презрение, а история в целом рассматривается совершенно субъективно как средство целенаправленных конструкций. Тогда точность, критическое отношение, вычленение проблем и чистая объективность исследования подвергаются насмешкам и именуются педантизмом, узостью или бездуховностью; тогда господствует стремление к обобщениям и обзорам, соответствующим собственному беспокойному, ищущему великих целей жизненному чувству. Понятно также, что философы с их интересом к общему значению истории для мировоззрения проявляют преимущественный интерес к проблеме культурного синтеза и подводят под нее конструкции универсального процесса, а историки, напротив, проявляют к этому недоверие и предпочитают решать проблему всеобщей истории, опираясь на чисто эмпирические, поясняющие каузальные связи факторы, если они вообще эту проблему признают. При этом те и другие в конечном счете наталкиваются на предпосылки и проблемы друг друга, потому что эти проблемы коренятся в
самой сущности вещей.
Само собой разумеется, что на практике эти разделения и расщепления мысли неизбежны. Однако над ними всетаки всегда парит общая цель согласия и плодотворного взаимного влияния, в результате чего история достигает философского завершения и общего значения в деле воспитания и образования, а философия, исходя из логической и познавательно-теоретической техники, приходит к содержанию, определяющему жизнь. Для нас, людей Земли, философия может черпать это содержание только из познаваемой стороны нашего существования, из борьбы и стремления к созиданию, из сил и надежд нашей земной жизни, как бы наше существование ни выходило за пределы этой формы деятельности и сколько бы других сфер жизни и чувств ни было наряду с человеческой.

602

Нам известен только этот исторический мир, и все, что выходит за его пределы можно в лучшем случае лишь предчувствовать, основываясь на аналогии с ним и на его постулатах. Перед самой земной жизнью каждый момент вновь ставит задачу формировать из прошлой истории историю грядущую 3.
Однако все это не выводит нас за цикличность нашей основной проблемы в такой степени, как это нужно для дальнейшего хода наших мыслей. На постоянно уходящем вдаль ценностном приближении к цели нашего познания нельзя успокоиться, так как речь ведь идет не об исследовании покоящихся предметов, к которым можно всегда вернуться, а об изучении меняющихся и изменяющих свои очертания событиях, когда каждая новая постановка проблемы сталкивается с новыми условиями и новыми вопросами, а каждое решение является также и практической позицией под напором событий. Поэтому возникает вопрос, нельзя ли прорвать этот цикл с большим успехом и возможностью большего практического применения.
И это действительно происходит, когда еще более расчленяют взаимоотношения обеих сторон. Современный культурный синтез совсем не нуждается в полностью установленной, подтвержденной во всех отдельных сочетаниях связи. Он нуждается только в видении больших основных масс, особых значимых культурных образований, которые выделились из этого потока и, соединенные для постоянной связи и взаимопроникновения, представляют темы, которые современность должна вновь переработать, соединить в новую мелодию. Для этого культурному синтезу нужны образы этих больших массивов, представленных в той строгой научной, объективной ясности, в какой их может дать лишь связная всеобщая история. Но и сама эта история остается задачей, которая может быть беспрепятственно решена при строгости, объективности, понимании фактов и реализме историка. Культурному синтезу не только не нужно непосредственно примыкать к линии развития, прочерченной историком; культурный синтез и не может просто и непосредственно этим воспользоваться, ибо в его задачу не входит непосредственно продолжать линию развития, действительно выявляющую последние связи; это невозможно уже потому, что в настоящем никогда не бывает только одна линия развития, а присутствует множество различных и поэтому борющихся друг с другом линий. Культурный синтез именно и стремится подняться над этой борьбой и умиротворить ее; благодаря тому, что он становится на более высокую точку зрения, он понимает борющиеся в настоящем тенденции культуры из их исторических источников, обогащает и исправляет и соединяет их в новой связи, которая, правда, принимает во внимание требования современности, но вместе с тем в какой-то

603

степени освобождается от нее посредством погружения в важные в прошлом и продолжающие действовать культурные массивы. Лишь таким образом культурный синтез может стать творческим и в свою очередь связать новые линии развития из тех, которые расчленяют современность.
Другими словами, в решении нашей проблемы речь идет совсем не непосредственно о самом процессе общего исторического развития, а о становящемся из него ясным построении больших пластов нашей культурной среды. Это предполагает историческое развитие, но само является чем-то другим. Следовательно, речь идет о точке, из которой теория понятого таким образом построения может отделиться от исследования исторического развития, которую следует предоставить философски ориентированному историку.
Эту точку определить нетрудно. Она находится в периодизации всеобщей истории, которая ведь представляет собой только отделение друг от друга различных больших культурных связей, введение между ними цезур и общую характеристику и понятийное обобщение лежащих между этими цезурами больших и характерных культурных целостностей. В такой периодизации заключен подлинный философский элемент всеобщей истории, к ней может примкнуть выделение больших массивов, положенных судьбой в виде пластов друг над другом, которые надлежит как бы перекопать и до известной
степени по-новому расположить или, вернее, привести это напластование в новую жизненную связь с современностью.
По мере того как идея построения занимает место идеи развития, мы в значительной степени преодолеваем упомянутую выше цикличность. Допустим, что большие культурные массивы отчетливо выделились бы посредством реальной связи их действенных составных частей и исторического видения - тогда мы имели бы объективную периодизацию и
соответственно, по крайней мере в принципе, объективные, т.е. просто доступные созерцанию основания крупных главных элементов нашей культурной жизни. Возникает вопрос, до какой степени и посредством чего возможна их объективная характеристика и понятийное обобщение. Если мы сначала оставим в стороне сложный второй вопрос, то в периодизации как таковой остается объективный момент, на который может опереться современный синтез и по отношению к которому единичная конструкция происходящего, созданная историком, сравнительно безразлична. Тогда перед нами были бы большие, объективно разделенные основные материалы, и только при новом их соединении с напирающими силами современности начала бы складываться неустранимая субъективность, чья сущность и все-таки объективное ядро описаны во второй главе.

604

Возражая на это, указывали на ненадежность и колеблющуюся субъективность всех периодизаций. В той мере, в какой речь идет только об установлении цезур на определенные годы и события, это возражение не требует пояснения. Ибо в этом смысле цезуры всегда приблизительны, и старое всегда продолжает существовать, когда новое уже становится заметным. Речь вообще может идти лишь о характеристиках а potiori 4 Завершать ли античность основанием Византийской империи, или реформированием Империи Диоклетианом, или почти канонической датой 476 г., вторжением варваров, ориентализацией, начиная с Северов или уменьшением роли рабов, исчезновением металлических денег, или победой христианства - совершенно безразлично. Все это ничего не меняет в том, что античность была крупным культурным единством и что западное средневековье начинает новый культурный мир. Примерно так же обстоит дело с попыткой провести границу между средними веками и развитой европейской культурой. Само различие несомненно и объективно существует. И подобным же образом обстоит дело с подразделениями внутри периодов. Во всех этих случаях различия могут быть твердо установлены, и немаловажная задача историка - определить тот или те пункты, где новое действительно возникает Лишь в обосновании разделений и соединении их в группы или в характеристике их содержания присутствует нечто меняющееся и зависимое от восприятия, на которое оказывает влияние общее понимание всего развития. Но и здесь нет субъективного произвола. Для всех достигших своего завершения периодов возможны действительно объективное деление и характеристика. Различие в понимании и в периодизации зависит от уровня знания вопроса, от глубины постижения развития, нахождения решающих пунктов. Там, где обнаруживаются действительно большие цезуры, они проявляются посредством силы их созерцаемости и конструкции. Так, например, периодизацию западноевропейского капитализма надо было сначала увидеть и разработать, исходя из самой сути дела. С тех пор, как это совершилось, периодизация установлена и спор идет только о деталях. Так же обстоит дело с историей государственного строя, с историей хозяйства, с историей религии и искусства. Здесь несомненно существует прогресс в объективной периодизации. Периодизации теологов, гуманистов, просветителей, сторонников романтического или позитивистского умозрения, исторического реализма представляют собой логически развивающийся ряд попыток создать все глубже проникающие конструкции, а не только смену субъективных предположений.
Только в одном пункте полагание цезур в значительной степени обусловлено также и субъективно - при указании начала

605

современного мира, т.е. всего периода, когда возникли решающие для настоящего и будущего проблемы культуры, периода, для которого, к сожалению, нет другого обозначения. Любое другое было бы ведь характеристикой их содержания, о котором здесь и ставится вопрос. В данном случае период не завершен, правда, установление начала будет всегда восходить к важным в их созерцаемости цезурам, но оценка значения такой цезуры будет зависеть от того, как мыслятся основные черты дальнейшего продвижения, как представляют себе власть, значение и содержание появляющихся в этот период новых элементов. Католик, который ждет возврата мира к церкви и в этом смысле толкует знаки времени, увидит в Реформации, Возрождении и Просвещении промежуточную стадию или возврат к язычеству.
Прогестант, который исходит из утверждения в будущем умеренно ортодоксальной теологии, увидит в Реформации решающий фактор, определяющий будущее. Гуманист и сторонник классицизма усидит это в Возрождении, а исследователь политической истории и государственного права - в возникновении национальных, вводящих новое бюрократическое управление государств, знаменующих конец средневековья и зарождение системы крупных держав. Социолог и историк духовной культуры увидит решающий фактор в критическом индивидуализме и культе науки, заступающей место основанной на авторитете религии. Здесь в самом деле все зависит от понимания грядущих событий, и периодизация связана отнюдь не с произволом, а с недоказуемым доверием в конструирование проникающим в события взором, способным, как полагает исследователь, различить в борющихся силах современности решающую, преобладающую над всеми остальными линию, которая определяет их и исходит из определенных узловых точек. Это не просто субъективно, это недоказуемо, так как проверку может дать только будущее.
Следовательно, в некоторой степени объективная периодизация, по крайней мере замкнутых основных отрезков истории, существует и для современного мира, а тем самым и для построения истории европейской культуры. Самое важное и трудное в атом - установление начала или основ современного духа.
К этим вопросам нам теперь и надлежит обратиться.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел философия