Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Ваш комментарий о книге

Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. От романтизма до наших дней.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава тридцать восьмая
Критический рационализм Карла Поппера

1. ЖИЗНЬ И СОЧИНЕНИЯ

Карл Раймунд Поппер родился в Вене в 1902 г. Философию, математику и физику он изучал вместе с физиками Виртингером и Фуртвенглером и математиком Гансом Ганом. Работая в службе помощи подросткам при клинике Альфреда Адлера, он продолжал изучение истории музыки. В 1928 г. Поппер защитил диссертацию на тему «К вопросу о методе психологии мышления» у психолога Карла Бюлера. Несколько лет он преподавал математику и физику в начальной и средней школе. В это же время он написал статью по проблеме аксиоматики в геометрии. Фундаментальная работа «Логика и рост научного знания» была написана в 1934—1935 гг. В 1937 г. Попперу как еврею пришлось эмигрировать в Новую Зеландию, где он начал преподавать в Кентерберийском университетском колледже. Здесь были написаны работы «Нищета историцизма» и «Открытое общество и его враги», опубликованные в 1945 г. В начале 1946 г. философ получил приглашение в Лондонскую школу экономики и переехал в Англию. Результаты своих исследований по философии науки Поппер опубликовал в двухтомнике «Предположения и опровержения» (1963) и книге «Объективное познание» (1972). В 1974 г. вышли «Автобиография (Поиску нет конца)» и «Ответ моим критикам». В соавторстве с Дж. Экклсом Поппер издал книгу «Личность и ее мозг» (1977). Член Королевского общества, Поппер участвовал во множестве конгрессов и симпозиумов, объездил множество стран. Его книги переведены на двадцать языков. Скончался Карл Поппер в 1994 г.

662

2. ПОППЕР, НЕОПОЗИТИВИЗМ И АНАЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ

В философской литературе Поппера связывают с неопозитивизмом, в частности, с деятельностью Венского кружка. Тем не менее, как и Витгенштейн, он никогда не был его членом. Эта легенда развенчивается в «Ответе моим критикам», а в «Автобиографии» он взял на себя ответственность за смерть неопозитивизма Огто Нейрат не зря назвал Поппера «официальным оппонентом» кружка В самом деле, принцип верификации как принцип определения значимости он заменил критерием фальсифицируемости (демаркационное отличие науки от ненауки). Почтенный, но устаревший индуктивный метод он заменил на дедуктивный метод доказательства. В отличие от членов кружка, он доказывал, что протокольные предложения не абсолютны и даже не дефинитивны по природе. Предпочтительны, по его мнению, те научные теории, которые менее вероятны (как лучше контролируемые). В метафизике он видел прародительницу науки таких философов, как Кант, Гегель, Маркс, Дж. Стюарт Милль, Беркли, Бэкон, Аристотель, Платон, Сократ ему удалось прочитать под новым углом зрения, а досократиков он интерпретировал в эпистемологическом ключе, как создателей традиции критической дискуссии. Он обратился к классическим проблемам, таким как телесно-ментальное отношение, проблема смысла или бессмысленности истории. Драма нарастающего насилия не переставала занимать этого яростного противника тоталитаризма. Не в пример Карнапу и Нейрату (с их идеей «синтаксической фазы»), Поппер присоединился к регулятивной идее истины Тарского. В предисловии к английскому изданию «Логики научного открытия» (1959) он писал: «Сегодня, как и тогда, аналитики языка (кембридж-оксфордской школы) важны для меня не только как оппоненты, но и как союзники, ибо они только и остались верными рациональной философской традиции. Аналитики верят, что нет философских проблем в натуральном виде, что эти проблемы касаются лингвистического использования языка или словесных смыслов». О сути своей программы он говорит в предисловии к итальянскому изданию (1970): «Хватит копаться в словах и смыслах, важно разобраться в критикуемых теориях, обоснованиях и их ценности».

3. ИНДУКЦИИ НЕ СУЩЕСТВУЕТ

«Надеюсь, мне удалось решить проблему индукции... Решение было настолько плодотворным, что позволило мне решить большинство других философских проблем». Индукции нет, противоположная позиция ошибочна. Каким же путем пришел Поппер к такому выводу?

663

В прошлом термин «индукция» использовался двояко: а) индукция перечисления; б) индукция элиминации. Первая — индукция повторения, или перечисления, — должна бы обосновывать некое теоретическое обобщение. Малоценность такого способа рассуждения очевидна: любое число наблюдений лебедей белого цвета недостаточно для обобщения: «Все лебеди белые» (или что вероятность найти небелого лебедя мала). Таким же образом, сколько бы спектров атомов водорода мы ни наблюдали, нельзя сказать, что все спектры одного и того же рода. Следовательно, при помощи этой индукции ничего нельзя обосновать. С другой стороны, индукция посредством элиминации основана на методе вывода или опровержения ложных теорий. «На первый взгляд, — пишет Поппер, — этот тип индукции кажется весьма похожим на метод критической дискуссии, мной выдвигаемый, на деле же есть серьезное отличие. Бэкон и Милль, защитники этого метода, наивно верили, что, последовательно элиминируя ложные теории, можно оценить истинную. Но число оцениваемых теорий бесконечно, даже если в какой-то момент мы принимаем во внимание только часть из них. Тот факт, что для каждой проблемы существует бесконечное множество логически возможных решений, имеет ключевое значение для науки вообще, поэтому научные приключения и напоминают азартную игру. Там, где рутина, не может быть науки. Рискованные идеи и воображение в ней необходимы, как, разумеется, и суровый критический контроль.

Итак, индукция ничего не обосновывает, а методов, основанных на чистой рутине, не должно быть. Обычно думают, что от частных утверждений через упорядочение экспериментальных данных мы идем к универсальным суждениям, т.е. гипотезам и теориям. Но по причине неисчислимости первых любой из полученных таким образом выводов не будет логически безупречным.

Ситуацию неплохо прояснил Рассел. Один индюк заметил, что, как только он поселился на уютной ферме, корм стали давать ровно в девять утра. Как хороший индуктивист, он не поленился просчитать множество разных обстоятельств: в среду и пятницу, в жару и холод, в ненастье и в вёдро час кормежки оставался постоянным. Однако вывод: «Меня всегда кормят в девять утра» — опровергли в день сочельника, когда важную птицу, ожидавшую гарантированный завтрак, отнесли поварам в разделочную.

664

Посмотрим на проблему с другой стороны. Основа индукции — или аналитическое утверждение (т.е. тавтология), или синтетическое утверждение (т.е. эмпирическое). Значит, если бы принцип индукции был чисто логическим, не было бы никакой проблемы индукции, ибо все индуктивные выводы были бы логическими трансформациями выводов дедуктивной логики. Может ли быть принцип универсально-синтетическим утверждением? Если мы видим его истинность в опыте, возникают те же проблемы, что и вначале. Для его обоснования мы должны применить индуктивные выводы, а для оправдания последних нам придется принять индуктивный принцип более высокого порядка и т.д. Таким образом, любая попытка как-то обосновать индуктивный принцип на опыте проваливается, втягивая исследователя в бесконечный регресс.

4. РАЗУМ - НЕ TABULA RASA

Другое предубеждение индуктивистского толка состоит в том, что голова ученого должна быть свободной от предположений, гипотез, подозрений, короче, идеальный ум — tabula rasa, в котором отражается Книга природы. Такую позицию Поппер назвал «философским мифом обсерватизма». Но наш ум скорее напоминает доску, испещренную знаками традиции, культурной эволюции. Наблюдение всегда направляется теоретическими ожиданиями, что легко проверить. Прошу, обращается Поппер к слушателям, понаблюдать здесь и сейчас. И кто-то непременно спросит: «А что именно надо наблюдать?» В этом вопросе — удача эксперимента. Чарльз Дарвин заметил: «Странно, но никто не видит, что любое наблюдение не может не быть "за" или "против" какой-то теории». Нечто, подлежащее наблюдению или доказательству, — это гипотезы (идеи, теории), изобретаемые для решения какой-то проблемы. Никто не взвешивает тела, не описывает форму, не рассчитывает расстояние до центра Луны, не считает песчинки всех пустынь и всех пляжей. Оно и понятно, ведь это никого не интересует, ибо наша культурная память нацелена на другое.

Ум, очищенный от предрассудков, будет пустым, а не девственным, как ожидают некоторые. «Наблюдения чистого, лишенного теоретического компонента, просто не существует. Все наблюдения, особенно экспериментальные, выполнены в свете той или иной теории». Даже животное рождается со множеством подсознательных ожиданий, что вообще-то говоря соответствует своего рода гипотетическому знанию. Врожденным посылкам нельзя доверяться: утрата иллюзий порождает проблемы, ведущие к росту знания через коррекцию и модификацию предыдущих сведений.

665

5. ПРОБЛЕМЫ И ТВОРЧЕСТВО. ГЕНЕЗИС И ПРОВЕРКА ИДЕЙ

Итак, исследование начинается не с наблюдений, а с проблем практики или теории, оказавшейся в критическом состоянии. Проблема часто состоит в неоправдавшемся ожидании. По своей логической природе проблема есть противоречие между установленными положениями. Проблемы возникают в силу того, что мы располагаем культурно-биологической памятью, которая есть плод сначала эволюции биологической и лишь потом — культурной. Когда некий осколок памяти (ожидание, гипотеза, предание) раздражается от соприкосновения с реальным фактом, рождается проблема.

Иногда, пишет Поппер, спускаясь по некой лестнице, мы замечаем, что это не та лестница, которую мы ожидали увидеть, или, наоборот, вдруг открываем, не предполагая, что это просто другой спуск. Исследование, стало быть, начинается с поиска выхода из затруднения, где творческое воображение необходимо. Как, впрочем, необходимо понимание разницы между контекстом открытия и контекстом доказательства. Одно дело — психологический процесс, или генезис идей, и совсем другое — их доказательство. У научных идей нет привилегированных источников: миф, метафизика, сон, галлюцинации могут породить открытие. Важно при этом, что так или иначе они должны подтверждаться фактами, быть контролируемыми и обоснованными.

6. КРИТЕРИЙ ФАЛЬСИФИЦИРУЕМОСТИ

Исследование начинается с проблем, а чтобы их решить, нужны гипотезы. Выдвинутые гипотезы подлежат проверке путем извлечения из них следствий и анализа того, что они дают. По характеру следствий мы судим, подтверждается гипотеза или нет. Другими словами, даны проблема Р и теория Т, предложенная как решение проблемы. Мы говорим: если Т верна, должны следовать p1, p2, р3.., подтверждающие эту теорию. Их отсутствие будет свидетельствовать об обратном.

Отсюда видно, что теория, чтобы быть подтвержденной, должна быть в принципе контролируемой, или, другими словами, фальсифицируемой со стороны фактов. В самом деле, если нельзя получить следствия, открытые контролю фактов, то это значит, что теория ненаучна. Заметим, что иной раз метафизическая на сегодня теория завтра может стать научной, так метафизика атомизма времен Демокрита в эпоху Ферми стала научной теорией.

666

Процесс извлечения следствий из теории под контролем базовых (протокольных) предложений, которые, как мы знаем, описывают факты, и составляет суть контрольно-дедуктивного метода.

В логической перспективе контроль не имеет конечной дефинитивной точки, ибо любой последующий контроль способен опрокинуть теорию, десятилетиями считавшуюся неуязвимой, что красноречиво подтверждается историей науки.

Между верификацией и фальсификацией существует логическая асимметрия. Миллиарды подтверждений не способны увековечить теорию, но достаточно одного негативного факта, чтобы логически подорвать ее. Например, суждение: «Куски дерева не тонут в воде» лишает всеобщности другое: «Этот кусок эбенового дерева не держится на поверхности воды». Из подобой асимметрии Поппер извлек методологический принцип: поскольку теория остается подверженной опровержению, то следует испытывать ее фальсификацией, ибо чем раньше будет найдена ошибка, тем быстрее мы найдем другую, лучшую теорию для необходимой проверки. Поппер впервые по-настоящему оценил позитивную силу ошибки. Опыт, любил он повторять вслед за Оскаром Уальдом, это имя, которое мы даем собственным ошибкам.

«От научной теории я не требую, чтобы она была выбрана позитивным образом раз и навсегда; однако я требую, чтобы ее логическая форма была явной для средств эмпирического контроля в негативном смысле. Эмпирическая система не должна исключать опровержения опытом». Адекватность такого критерия обнаруживается, когда мы обращаемся к метафизическим системам. Они всегда верифицируемы (какой факт не подтверждает хотя бы одну из многих философий истории?) и неопровержимы ничем (каким фактом можно ниспровергнуть философию, историю или некое религиозное видение мира?).

667

7. ПРАВДОПОДОБИЕ И ВЕРОЯТНОСТЬ ТЕОРИЙ - ЦЕЛИ НЕСОВМЕСТИМЫЕ

Цель науки, по Попперу, — максимально приблизиться к истине. Теория Т2 лучше или правдоподобнее Т1, когда все верные следствия из Т1 суть верные выводы из Тг, когда ложные выводы из Т1 суть верные выводы из Т2. Значит, из Т2 дедуцируемы выводы, которые нельзя извлечь из Т1. Таким образом, приняв, что истинное содержание (верные выводы) и ложное содержание (ложные выводы) из двух теорий Т1 и Т2 несовместимы, мы можем сказать, что Т2 более правдоподобна и лучше соотносится с фактами, чем Т1, если и только если:

а) истинное содержание, но не ложное содержание Т2 превосходит Т1;
б) ложное содержание, но не истинное содержание Т1 превосходит Т2.

Эта идея большего правдоподобия Т2 в сравнении с Т1 привела Поппера к выводу, что правдоподобное (значит, более информативное, экспликативное и прогностическое) может быть и менее вероятным. Другими словами, если мы предпочитаем теорию с наибольшим информативным содержанием, то должны удовлетвориться меньшей ее вероятностью. В самом деле, говоря все больше, легче ошибиться. Поэтому теории, более открытые контролю, менее вероятны.

Обозначив содержание утверждения а) как Ct (а), утверждение б) как Ct (b), а конъюнкцию а и б как Ct (ab), мы получим:

Ct (a) <Ct (ab) > Ct (b),

что противоречит закону, отвечающему расчету вероятности:

где знаки неравенства перевернуты. Например, имеем суждение а): «В пятницу будет дождь» и суждение б): «В субботу прояснится», то аб): «В пятницу задождит, а в субботу будет ясная погода». Ясно, что информативность последнего суждения большая, чем а) и б) порознь. Но и вероятность аб) будет ниже, чем у а) и б) по отдельности. Следовательно, если наша цель — прогресс и рост знания, то нельзя одновременно желать его высокой вероятности, ибо два эти показателя, заключает Поппер, обратно пропорциональны.

8. ПРОГРЕСС НАУКИ

В науке ищут истину, но истина предписывается не фактам, а теориям. Теория верна (для Поппера, как и для Тарского), когда отвечает фактам. Все же у нас нет критерия истины, даже если мы на верном пути, нельзя знать об этом наверняка, ибо следствий из

668

теорий бесконечно много, и контролировать их все невозможно. А если все так, то истина становится регулятивным идеалом. Прогресс науки, по Попперу, и состоит в исключении ошибок предыдущих теорий и приближении ко все более правдоподобному: от Коперника к Галилею, от Галилея к Кеплеру, от Кеплера к Ньютону, а от него к Эйнштейну.

Из этого не следует, что существует закон научного прогресса. Наука знавала и периоды стагнации, и препятствия эпистемологического, идеологического, экономического плана Нет закона, но все же есть некий критерий, по которому одна теория Т2 заменяет другую Т1. Поппер дает шесть спецификаций:

1). Т2 содержит более точные утверждения, чем Т1.
2). Т2 объясняет больше фактов, чем Т1.
3). Т2 описывает и объясняет факты более детальным образом, чем Т1.
4). Т2 выдерживает контроль, который не выдерживает Т1.
5). Т2 выдвигает новые формы экспериментального контроля, которые не учитывала Т1, и Т2 преодолевает их.
6). Т2 объединяет разные проблемы, до того бытовавшие вне связи.

9. ЛОГИЧЕСКАЯ ФАЛЬСИФИКАЦИЯ И МЕТОДОЛОГИЧЕСКАЯ ФАЛЬСИФИКАЦИЯ. ПОНИМАНИЕ ФОНА И «НОВЫЕ ПРОБЛЕМЫ»

Суть фальсификационизма Поппера состоит в следующем. Если снизу принята гипотеза-фальсификант, то теория, обнаруживающая себя как противоречащая ей, логически несостоятельна в силу modus tollens (аргументация типа: если t верно, то верно будет и р, но р ложно, значит, и t ложно. В символах: ((t —> р) ^ Г р) —> Г t). Как видим, методологическая позиция Поппера достаточно запутанна. В самом деле, чтобы вывести наблюдаемые следствия из некой гипотезы, необходима вспомогательная гипотеза (из ряда тех, что наряду с контрольными гипотезами дают возможность получить наблюдаемые следствия).

Именно вспомогательные гипотезы ответственны впоследствии за негативный результат. Более того, чтобы фальсифицировать теорию, мы нуждаемся в базисных утверждениях, полагаемых как верные. Но принятые как верные они далеко не всегда истинны на деле. Поэтому протокольные предложения не застрахованы от ошибок, а ложной может быть не проверяемая гипотеза, а посылка-фальсификант. Все это говорит о том, что, хотя логическая фальсификация окончательна, методологическая фальсификация не имеет

669

итогового характера А если все так, то ясно, что претензию теории на научность нельзя обосновать эмпирически. Значит, мы перед лицом проблемы предпочтения одной теории другой. Стало быть, проблематику ступеней правдоподобия можно перевести вопросами: какие принципы предпочтения следует применять? можно ли говорить о «лучших» теориях?

Прежде всего отметим, что вопрос о предпочтениях рождается исключительно в условиях конкуренции теорий, предлагающих решение одной проблемы. Из разных решений ученый выбирает то, что ближе к истине. Но, преследуя истину, он ни на минуту не упускает из виду ложные решения, ибо установить ошибку означает через ее отрицание найти истинное решение, новую проблему для новой теории. Новая теория не только выясняет, что удалось предшественнику, но и его промахи и провалы. Именно поэтому она лучше старой.

Не будем забывать, что понятие «лучшая» всегда относится ко времени и средствам контроля, имеющимся в момент Т. Теория, пока она не опровергнута, вполне могла сходить за истинную, отвечая духу времени. Методом элиминации, используя воображение и средства контроля, мы можем напасть на верную теорию, но никакой метод не установит ее исключительную истинность. В любой момент Т есть множество неопровергнутых теорий, и теоретик может лишь указать на возможные эксперименты, элиминирующие одну (или все) из соперничающих теорий.

Фальсификация ведет к обогащению проблем: не вводя гипотез ad hoc, мы спрашиваем себя, почему теория рухнула. В ответ непременно должна появиться новая версия, лучшая теория. Хотя, подчеркивает Поппер, нет никаких гарантий нашего движения к прогрессу.

Таким образом, предпочтительнее та теория, которая в свете доступных на данный момент времени средств контроля содержит больше информации, точнее объясняет реальность. Нельзя доверяться ни одной из теорий, ибо нельзя доказать их истинность. Однако можно и нужно в качестве основы действия предпочесть теорию, в большей степени открытую для контроля.

10. ЗНАЧИМОСТЬ И КРИТИКУЕМОСТЬ МЕТАФИЗИЧЕСКИХ ТЕОРИЙ

В отличие от принципа верификации, критерий фальсифицируемости проводит демаркационную линию между утверждениями эмпирическими и неэмпирическими. Сказать, что положение ненаучно, не значит сказать, что оно бессмысленно. «Критерий демаркации, — писал Поппер в письме редактору журнала "Erkenntnis", — призван отделить научные системы от метафизических утверждений в полной мере значимых систем».

670

Неопозитивисты пытались элиминировать проклятую ими метафизику, но и не смогли ее избежать, когда ввели принцип верификации. Как обойти факт, что среди метафизических идей есть как те, что препятствовали прогрессу науки, так и те, без которых ни науки, ни прогресса не существовало бы? С психологической точки зрения, доказывает Поппер, научное открытие невозможно без веры в идеи чисто спекулятивного характера, при всей их непроясненности. Идеи реализма, универсального порядка и каузальности насквозь метафизичны. С психологической точки зрения исследование не может обойтись без них. С точки же зрения исторической нередки ситуации, когда идеи, прописанные веками в ареале метафизики, входили в контакт с наукой и срастались с ней. Среди них идеи атомизма, физического принципа первоэлемента, теория движения Земли, корпускулярная теория света, теория электрического тока и многие другие. Даже в примитивной форме эти идеи несли в сознание образ мирового порядка, идею, что некоторые события человек способен успешно предсказывать. Но идея такого рода достигает научного статуса лишь тогда, когда она представлена в форме, допускающей опровержение, когда возможно эмпирическое сравнение ее с другими теориями.

В «Postscriptum» (1957) Поппер излагает свою программу метафизических исследований: «Атомизм — блестящий пример неконтролируемой метафизической теории, влияние которой на науку превосходит множество контролируемых теорий... Последняя грандиозная программа Фарадея, Максвелла, де Бройля и Эйнштейна — попытка понять мир в терминах непрерывности... Каждая из этих метафизических теорий давала научную программу, указывая направление адекватных объяснений и полагая возможной оценку глубины теории». Подобную роль выполняли в биологии теория эволюции, клеточная теория и теория бактерий как переносчиков инфекции. Атомизм в психологии проявился в посылке, что опыт состоит из сенситивных элементов.

Таким образом, с точки зрения и психологической, и исторической, и логической сферу истинного нельзя отождествлять с областью эмпирически контролируемого знания. Впрочем, это не все. Метафизические теории, хотя и осмысленные, нередко верные и все же эмпирически неопровержимые, так или иначе могут быть объектом критики. Они не вне критики, ибо бытуют не изолированно от прочих теорий, а даны всегда в контексте объективно проблематичных ситуаций.

671

Например, кантианский детерминизм — плоть от плоти ньютонианской науки того времени (мир как часовой механизм). И если следующая эпоха рождает образ мира как туманности, то неизбежно рушится то, что образует фон, в частности философская теория детерминизма Канта.

11. ПРОТИВ ДИАЛЕКТИКИ. НИЩЕТА ИСТОРИЦИЗМА

Об основах социальной философии Поппера мы можем узнать из очерка « Что такое диалектика!» С точки зрения методологии, с одной стороны, нет ничего общего между логическим противоречием и диалектическим, с другой — диалектический метод, по мнению Поппера, скорее абсолютизация научного метода, и как таковой -недоразумение. Вряд ли речь идет о синтезе как необходимой форме сохранения тезиса и антитезиса. Диалектика как дескриптивная теория разрешается либо в банальную тавтологию, либо в доктрину, оправдывающую все и вся, благо тут же исчезающую из виду. Диалектика, будучи вне опытной проверки, в силу своей нефальсифицируемости и несмотря на декларируемую всесильность, по сути дела беспомощна.

Теперь посмотрим, как Поппер обосновывает свою позицию в работе «Нищета историцизма». Здесь он критикует идеи историцизма и холизма и защищает фундаментальное единство метода естественных и социальных наук, и как следствие — рациональную социальную технологию, так называемый градуализм.

Социальные науки, согласно историцизму, вскрывают законы исторической эволюции с целью предвидения будущего. Однако, замечает Поппер, такие претенциозные пророчества не имеют ничего общего с научными предсказаниями, ибо не учитывают, что: 1) история науки полна неожиданных сюрпризов, которые серьезно ограничивают саму возможность прогнозировать; 2) ветхий предрассудок о существовании стабильного закона социального развития основан на скандальной методологической ошибке, смешивающей понятия закона и тенденции; 3) у истории нет иного смысла, чем тот, который предписываем ей мы; 4) наконец, история не оправдывает, но судит.

С другой стороны, холизм концептуально обосновывает возможность мысленного постижения тотальности объекта, события, общества и их практической трансформации. Против холистской трактовки Поппер возражает: 1) грубой методологической ошибкой

672

будет думать, что известные нам теории, описывающие лишь небольшие фрагменты реальности, дают в сумме представление о целом (тем более что теорий бесконечно много и они все принципиально фальсифицируемы); 2) с точки зрения практики, холизм нередко вырождается в утопизм или тоталитаризм, знакомый по практически-политическим последствиям.

Что касается фундаментального единства научного метода, то эту модель Поппер рассматривает в сочинении «Логика научного открытия». Смешение методов и процедур естествознания и социальных наук часто санкционирует решение назревших проблем посредством серии экспериментов, которые произвольно меняют и комбинируют средства и ожидаемые цели.

12. ОТКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО

Анализ методологических тезисов историцизма как теоретического обоснования тоталитаристской идеологии мы находим в двухтомном сочинении Карла Поппера «Открытое общество и его враги». Поппер рассматривает историцизм как реакционную философию и как защиту «закрытого» общества. «Закрытым» он называет общество, организованное по тоталитарному принципу на основе авторитарно установленных и неизменных норм. В противовес ему «открыто» общество, основанное на мощном критическом потенциале человеческого разума, где не просто терпят, а всячески стимулируют при содействии демократических институтов инакомыслие, интеллектуальную свободу индивидов и социальных групп, направленную на решение социальных проблем и непрерывное реформирование общества.

Уточняя смысл демократии, Поппер подчеркивал важность сохранения определенных институтов через непрерывное совершенствование, в частности, тех, которые дают эффективную (а не бумажную) возможность управляемым гражданам контролировать и критиковать власти предержащие, а в случае необходимости заменять их другими без кровавой резни. Впрочем, философ далек от призывов к демократам драться за власть общепринятыми методами.

«Я не во всем и не всегда против насильственной революции,-писал он во втором томе сочинения "Открытое общество и его враги", — вместе с христианскими мыслителями средневековья и Возрождения я готов оправдать тираноубийство, когда насильственный переворот не имеет альтернативы. Однако я думаю, что любая

673

революция имеет смысл, если имеет целью восстановление демократии, но не в расхожем смысле ("правление народа", или "власть большинства"), а тогда, когда социальные институты (особенно всеобщие выборы, право народа сместить правительство) реализуют общественный контроль за деятельностью управленческих структур и ненасильственные реформы».

Говоря о демократии, Поппер вносит следующие уточнения.

1. Демократию нельзя характеризовать как правление большинства, даже принимая во внимание важность института всеобщих выборов. В самом деле, большинство тех, кто не вышел ростом более шести футов, вполне могут порешить, что все налоги сподручнее возложить на тех немногих, кто уродился выше шести футов. Избежать подобной карикатуры может общество, где действия властей реально ограничены правом народа сместить их без кровопролития. Следовательно, если власти предержащие не признают институтов, гарантирующих меньшинству возможность проводить в жизнь мирные оздоровительные реформы, такой режим определенно квалифицируется как тирания.

2. Стало быть, будем разделять лишь две формы правления — демократию и тиранию.

3. Демократическая конституция исключает только один тип изменений в системе законов — перемены, подвергающие опасности саму демократию.

4. Демократия, в целом поддерживающая меньшинство, не распространяется на тех, кто попирает закон, особенно на тех, кто подстрекает других к насильственному ниспровержению демократии.

5. Политическая линия на укрепление охраняющих демократию институтов не может упустить из виду базовую предпосылку о наличии скрытых антидемократических тенденций как в среде управляемых, так и во властных структурах.

6. Падение демократии означает исчезновение всех прав. Даже при условии сохранения экономического роста социальное повиновение становится императивом, а произвол властей безграничным.

7. Демократия дает неоценимую возможность отстаивать любую разумную реформу, если ее реализация не требует насилия. Стрессовый эффект насильственных перемен для цивилизации почти всегда реанимирует антидемократические тенденции. Именно поэтому каждый поединок может стать решающим, где ставка — сама демократия.

Это было написано в 1945 г. Позже философ выделил две главные характеристики открытого общества. «Во-первых, в открытом обществе законно свободное обсуждение, и результаты публичных дискуссий оказывают влияние на политику. Во-вторых, в нем есть институты, содействующие свободе тех, кто не ищет выгоды».

674

«Я думаю, — писал Поппер, — что открытое общество — и реальность, и вместе с тем некий идеал. В одном обществе демократия выйдет более зрелой, развитой, открытой, чем в другом. Это зависит от множества факторов: от исторического прошлого, традиций, политических институтов, методов воспитания, наконец от людей, наполняющих витальным содержанием социальные формы. Пожалуй, я бы смог провести достаточно четкую линию водораздела между демократией и диктатурой. Жива демократия, в рамках которой есть институты, позволящие осуществить полную смену правительства, не прибегая к насилию, то есть не применяя физических репрессий. Демократия, когда она есть, указывает путь в реально открытое общество. И это процесс постепенный. Я верю в разум, думаю, мы все должны немало поработать, чтобы подготовить себя к поведению такого рода. Не думаю, что это просто, что все такие разумные: разумные люди всегда редкость. Не говорю ни о силе, ни о власти разума Думаю только, что мы все перед выбором: разум или насилие, что это, наконец, преступно — применение грубой силы, когда этого можно избежать... Одно насилие неизбежно порождает другое, революции уничтожают самих революционеров, компрометируя идеалы. Выживают лишь циники, поднаторевшие в искусстве выживания. Я утверждаю, что только в условиях демократии и открытого общества есть возможность уйти от многих бед. Если мы насильственно разрушим социальный порядок, мы будем ответственны не только за бесчисленные жертвы, но создадим ситуацию, при которой несправедливость и репрессии станут нормой. Я за индивидуальную свободу и, как немногие, ненавижу наглую вседозволенность бюрократов. К сожалению, государство — неизбежное зло, которое нельзя упразднить. Верно и то, что чем больше население, тем нужнее государство. Нет ничего проще, чем уничтожить человечество, — достаточно развязать насилие. Куда сложнее возделывать рациональное общество, конфликты которого разрешаются по большей мере разумным путем. Я говорю: более рациональное, хотя нет вполне рационального общества. Определенно есть более рациональное, чем существующее, а потому и должно к нему стремиться. Стремление реалистичное, а вовсе не утопия!»

Демократические институты подобны крепости, залог ее безопасности — в недремлющем гарнизоне. Для Поппера важна иерархия ценностей: сначала — свобода, лишь затем — справедливость. В свободном обществе посредством суровой критики и взвешенных реформ можно добиваться справедливости. Но в условиях общества, закрытого для критики, где тиран окружен толпой льстецов, нет и речи о справедливости.

675

Рационализм, разумная аргументация, теория основаны на опытном контроле. Но сам выбор в пользу рационализма не может быть доказан аргументами и отсылкой к опыту. При любых дискуссиях последним основанием будет по сути иррациональная вера в разум. Впрочем, этот выбор, не будучи чисто интеллектуальным, имеет моральную окраску, ибо через него становится определенным наше отношение к жизни, социуму, близким и дальним.

Очевидно, что во многом человеческие существа неравны. Единственно, что не противоречит требованию не попирать человеческое достоинство, — наличие у всех равных прав. Однако равенство перед законом не есть факт, это политический момент, основа которого — моральный выбор, выбор в пользу разумности собственного и чужого поведения. Вера в разум неотделима от гуманности, терпимости и несовместима с авторитарными претензиями.

13. ВРАГИ ОТКРЫТОГО ОБЩЕСТВА

Историцизм и вера в железные законы исторического развития имеют достаточно длинную историю. Уже у Гераклита Поппер отмечает наличие идеи, сводящей на нет человеческие планы рациональной реконструкции общества как открытой системы. В мире правит безжалостная судьба, в мировом пожаре сгорает все, чтобы затем все повторилось в неизменном порядке.

Однако самого яростного противника демократии Поппер видит в лице Платона, теоретика идеального государства, окаменевшей структуры кастового характера, где правят философы. На все политические изменения наложено вето, ибо перемены не могут не нести разрушений. Трайбализм и тоталитаризм, по мнению Поппера, демонстрируют свою кровную связь с эссенциалистской методологией историцизма. Смиренному искателю истины сократического типа, критику и реформатору античного полиса Платон противопоставил фигуру правителя, владеющего истиной. Платоновское «Государство» Поппер поэтому ставит в связь не только с «Капиталом», но и «Mein Kampf».

Дух бесчестия воцарился в философии после Гегеля и Маркса как следствие гипертрофии «диалектических» законов. Принцип тождества разумного и действительного Поппер называет не иначе как оправданием мифа орды и апологией прусского государства. Конечно, прав Гегель, люди не создают мир из ничего, наши мысли в значительной степени продукт предшествующих эпох. Но все-таки гегельянство было и остается идейным арсеналом нынешних исто-рицистов, марксистов и тоталитаристов.

676

Что касается Маркса, то именно с его именем Поппер связывает своего рода схизму «odi et amo» («ненависти и любви»). Нельзя не признать в Марксе бескомпромиссного исследователя острых реальных проблем. Возврат к домарксистской социальной науке немыслим, и многие современные ученые в долгу перед автором «Капитала», гуманизм которого и сострадание к угнетенным несомненны. Поппер согласен с марксистской критикой laisser faire капитализма, морализаторской риторики и фарисейства.

Вместе с тем Поппер называет Маркса фальшивым пророком. Метафизический детерминизм экономического плана и сциентистские предрассудки эпохи нельзя не обнаружить в основе так называемого исторического материализма, возвещающего приход коммунистического рая. Историцизм как вера в неотвратимый и абсолютный закон социального развития и псевдорелигиозная эсхатология стали составляющими тоталитарной идеологии.

Согласно Попперу, Маркс — блестящий аналитик социологических и экономических институтов и их функций в современном ему обществе. Однако пророчества привели его к поражению, причина которого — нищета историцизма — заурядное суеверие. Бескомпромиссность молодого Маркса вызывает больше симпатий, чем пророчества автора «Капитала». «Научного коммунизма», очевидным образом, нет. Тем живее и ярче немеркнущий огонь страстной любви Маркса к свободе. Моральный радикализм, в отличие от радикализма политического, не может не восхищать. И наш долг, пишет Поппер, уберечь моральный радикализм от опасных сращений с политическими фикциями. Чувство социальной ответственности и любовь к свободе — наследие, которое мы обязаны сохранить живым.

 

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел философия










 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.