Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. От романтизма до наших дней.

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ
БЕРТРАН РАССЕЛ, ЛЮДВИГ ВИТГЕНШТЕЙН И ФИЛОСОФИЯ ЯЗЫКА

Философия не может быть плодотворной, если она отделена от науки.
Бертран Рассел

...Если бы на все возможные вопросы были найдены ответы, то проблем нашей жизни они даже не коснулись бы.
Людвиг Витгенштейн

Для философии характерно проникновение сквозь склеротический панцирь, образованный традицией и условностями; разбив оковы, она приходит к новому способу видения вещей.
Фридрих Вайсман

Никакое императивное заключение нельзя должным образом вывести из суммы посылок, не содержащих хотя бы одного императива.
Ричард М. Хеар

Глава двадцать пятая
Бертран Рассел: отказ от идеализма и критика аналитической философии

1. ОТКАЗ ОТ ИДЕАЛИЗМА

Оглядываясь на пройденный путь, Бертран Рассел (1872—1970) писал в «Автобиографии» (1962): «Я нахожу, что моя жизнь стоила того, чтобы быть прожитой, и я бы вновь пережил ее с радостью, если бы была возможность». В этой жизни преобладали три простые страсти: жажда любви, тяга к знанию и безмерное сострадание к ближнему. Будучи родом из вигов, которые с XVI столетия сражались за свободу и конституцию, философ унаследовал от предков дух нетерпимости к догматизму и авторитаризму. Лорд Вильям Рассел, один из его предков, участвовал в заговоре против Карла II и был казнен. Лорд Джон Рассел, дед философа, был министром королевы Виктории. Поборник реформы системы выборов, он, к слову сказать, посетил Наполеона на острове Эльба. Отец Бертрана, виконт Эмберли, ученик и друг Стюарта Милля, был членом парламента в 1861—1862 гг. и являлся сторонником «контроля над рождаемостью». Его мать Кэтрин была дочерью лорда Стэнли Эльдерлейского, она умерла в 1875-м, когда Бертрану было три года. После преждевременной кончины родителей мальчика воспитывала бабушка, «леди Джон». Шотландская пресвитерианка, она защищала права ирландцев и критиковала британскую экспансионистскую политику в Африке.

Овладев французским и немецким языками, будущий философ нашел в библиотеке своего деда массу интересных книг, в частности «Геометрию» Евклида, и получил удовольствие от математической ясности и строгости. В восемнадцать лет он стал студентом Trinity College Кембриджа. Новый мир открылся юноше, вошедшему в счастливую пору созревания. Его друзьями были Льюис Диккинсон, Тревельян, Мак-Таггарт, Сиджвик, Мур. В колледже среди учеников

454

был и Витгенштейн, вдохновитель неопозитивизма Венского кружка и признанный глава аналитико-лингвистического движения. Знакомство с ним стало «знаменательным событием» в жизни Рассела, однако впоследствии их позиции разошлись, и дружба прервалась. Под влиянием Мак-Таггарта он пережил увлечение гегельянством, но вскоре начал отходить от идеализма, не без помощи Мура. «В Кембридже я читал Канта и Гегеля, "Логика" Брэдли ощутимо подействовала на меня... Брэдли утверждал, что все, во что верит здравый смысл, — это чистая видимость. Мы подошли с противоположной точки зрения: реально все, что здравый смысл, не зараженный философией и религией, полагает реальным. Чтобы сбежать из тюрьмы солипсизма, разрешим себе думать, что трава зеленая, что солнце и звезды существуют даже тогда, когда никто не размышляет о них... так мир, остававшийся утонченно логическим, внезапно стал богатым, разнообразным и прочным».

2. ЛОГИЧЕСКИЙ АТОМИЗМ И ВСТРЕЧА РАССЕЛА С ПЕАНО

Освободившись от пут идеализма, Рассел вернулся в лоно традиционного английского эмпиризма. Эту эмпирическую реалистическую концепцию философии представляет целая серия книг по проблемам гносеологии и эпистемологии: «Проблемы философии» (1912), «Наше познание внешнего мира» (1914), «Мистицизм и логика» (1918), «Анализ духа» (1921), «Анализ материи» (1927), «Человеческое познание, его сфера и границы» (1948). Утверждая, что философия, отделенная от науки, бесплодна, Рассел хотел подчеркнуть не то, что философ должен осваивать воскресными днями какую-то науку, а нечто радикально иное. Воображение философа должно быть пропитано научными понятиями и уверенностью в том, что наука несет с собой мир новый, с понятиями и методами, ранее неизвестными. Философия, по Расселу, должна опираться на широкий и прочный фундамент знаний, и не только философского плана. Собственную концепцию он сравнивал с результирующей четырех наук: физики, физиологии, психологии и математической логики. Так он писал в 1959 г.

455

Переломными в творчестве Рассела стали 1899—1900 гг., когда он открыл технику математической логики Пеано, в которой сразу распознал зародыш революции. Логический атомизм как философия рождался из симбиоза радикального эмпиризма и логики исчислений. Логика дает стандартные формы корректного мышления, где из атомарных посылок конструируются комплексные. «Причина, по которой я называю мою концепцию логическим атомизмом, — писал Рассел в "Философии логического атомизма" (1918), — заключается в том, что атомы, к которым я намереваюсь прийти, суть атомы логические, а не физические». Атомарная посылка описывает некий факт и утверждает, что нечто имеет некое качество, что определенные вещи связаны известным образом. С другой стороны, атомарный факт удостоверяет или опровергает атомарную пропозицию. «Сократ — афинянин» — это атомарная посылка, устанавливающая гражданство Сократа. «Сократ — муж Ксантиппы» — другое предложение атомарного типа. «Сократ — афинянин и муж Ксантиппы» будет комплексной, или молекулярной, посылкой. Сходные посылки мы найдем и в «Логико-философском трактате» Витгенштейна.

В Париже на Международном философском конгрессе в 1900 г. Рассел, наблюдая дискуссии туринца Джузеппе Пеано с собравшимися там философами, убедился в необходимости реформы логики. Заинтересовавшись работами Пеано, он прочел их все, что подтолкнуло его на собственные математические исследования. Внимательно изучив философию Лейбница, Рассел написал в 1900 г. очерк о нем, а в 1903 г. опубликовал книгу «Принципы математики», где показал, что вся математика родилась из символической логики, и поэтому важно наконец понять ее принципы. Эта цель была реализована в трехтомной «Principia matkematica», написанной вместе с Уайтхедом и выходившей в 1910-м, 1912-м, 1913 гг. Рассел, как и Готлоб Фреге, мог бы сказать, что «математика — ветвь логики», что чистая математика — это класс всех пропозиций типа «Р подразумевает Q», что нет понятий, типичных для математики, которые бы нельзя было свести к логическим, и что нет математических расчетов, которые нельзя было бы перевести в чисто формальные.

3. РАССЕЛ ПРОТИВ «ВТОРОГО» ВИТГЕНШТЕЙНА И АНАЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ

Внимательный аналитик языка, Рассел поставил целую серию сложных философских вопросов под «микроскоп логики». Его постоянно заботили проблемы ценности познания и границ эмпиризма Действительно, принцип, согласно которому «все синтетическое познание должно иметь опытную основу», сам на опыте не основан,

456

т.е. внеэмпиричен. Неадекватность эмпиризма очевидна, хотя, замечает философ, из всех известных теорий эмпиризм — лучшая. Вопреки прагматистам и неопозитивистам (таким, как Нейрат, Гемпель, например), он не забывал, что цель слов «заключается в занятии тем, что отлично от слов». Его критика «второго» Витгенштейна, как мы увидим позже, чаще била мимо цели, ибо именно отношения между словами и жизнью оказались в центре внимания аналитической философии.

«Ранний Витгенштейн, которого я близко знал, — писал Рассел, — был необычайно и страстно предан философской мысли, глубоко понимал ее сложные проблемы, и я видел в нем философского гения. Новый Витгенштейн, как кажется, устал серьезно мыслить и потому изобрел доктрину, оправдывающую необязательность этого занятия. Даже на мгновение не могу поверить, что теория с подобными меланхолическими последствиями может быть верной». По поводу аналитической философии вообще он писал, что не согласен с теми, кто полагает достаточным для философии язык повседневной жизни. «Я против такого мнения, ибо: 1) оно неискренне; 2) потворствует невежеству в математике, физике и неврологии со стороны тех, кто ограничился классическим образованием; 3) его защищают ханжи, как будто не поддающийся упрощениям научный язык — это грех против демократии; 4) оно делает философию тем самым избитой и поверхностной; 5) увековечивает в философском обиходе конфуз, который они подхватили у здравого смысла».

Разумеется, «в обыденном языке мы не расположены толковать о солнце, почему и как оно всходит и заходит. И все-таки астрономы находят, что лучше другой язык, и я также утверждаю, что в философии предпочтительнее другой язык», — продолжает Рассел. Он критикует философию языка за «азбучную ересь» (в поисках откровения из уст невежд), сочувствие «доводам сердца» Паскаля, «благородному дикарю» Руссо, наконец, Толстому, предпочитавшему всем литературным изыскам «Хижину дяди Тома». «Эти философы напоминают мне негоцианта, который все уточнял вопрос о кратчайшем пути к Винчестеру:

— Господин желает знать, какая дорога к Винчестеру самая короткая?
— Да.
— Самая короткая дорога? — Да.
— Не знаю.

Как выяснилось, ни малейшего интереса отвечать у лавочника не было. Такова позиция современной философии по отношению к тем, кто страстно ищет истину».

457

«В детстве мне подарили часы со съемным маятником, — рассказывал Рассел в предисловии к книге Геллнера "Слова и вещи". — Я понимал, что часы без маятника здорово спешили. Но если основная цель часов — ходить, то неважно, какой час они показывают, — без маятника они идут еще быстрее. Лингвистическая философия в своем интересе не к миру, а к языку похожа на ребенка, забавляющегося часами без маятника, которые, даже не показывая часа, функционируют проще, в забавном ритме». Так, играя в слова и культивируя обыденное употребление языка, философы, по мнению Рассела, уходят от реального смысла вещей.

4. РАССЕЛ: МОРАЛЬ И ХРИСТИАНСТВО

Убежденный, что ценности логически невыводимы из знаний, Рассел рьяно защищал свободу индивида против любой диктатуры и гневно изобличал социальную несправедливость, будучи к тому же пацифистом. Первая мировая война отбила у него охоту жить в мире абстракций. «Я глядел на молодых солдат в военных эшелонах, и возвышенные мысли из абстрактного мира казались мне маленькими и пошлыми рядом с теми ужасными страданиями, которые обступали меня вокруг. Бесчеловечный мир был похож скорее на случайное прибежище, чем на родину, дававшую стабильно уютное жилье».

Жизнь, переполненная страданиями, часто бессмысленными, заставила философа спуститься с математических небес на грешную землю. Изобличая капиталистические нравы, он не щадил и большевистские методы. «От сектантства и монгольской жестокости Ленина [с которым Рассел познакомился в 1920 г. — Авт.] стынет кровь в жилах», — писал философ в очерке «Практика и теория большевизма». В 1952 г. по его ходатайству американское правительство освободило Мортона Собелла, осужденного на тридцатилетнее тюремное заключение за шпионаж. При поддержке Эйнштейна в 1954 г. он начал кампанию за запрещение атомного оружия. Во время карибского кризиса он направил два памятных письма Кеннеди и Хрущеву. В газету «Известия» он послал статью, изобличающую русский антисемитизм. Американский фонд мира и «трибунал Рассела» немало способствовали раскрытию военных преступлений во Вьетнаме.

458

Пацифист и бесстрашный демистификатор, Рассел поплатился за свои идеалы. Его несколько раз судили, брали под стражу, отняли кафедру City College в Нью-Йорке. Философ был женат четыре раза и, следовательно, — трижды! — разведен. Вместе со второй женой, Дорой Уинфред Блэк, основал школу, но революционные педагогические методы ничем не ограниченной свободы не позволили ей просуществовать слишком долго.

Любая религия, метафизика, вера рано или поздно обречены умереть, осмыслены только тавтологические утверждения математики и эмпирические науки. Христианскую мораль Рассел находит обскурантистской, догматической и бесчеловечной. Сквозь все эти рассуждения проступает серость викторианской господствующей трактовки религии. За всем этим, как вспоминает биограф А. Вуд, стояло желание Рассела покончить с невежеством соотечественников, и особенно — содействовать сексуальному раскрепощению.

Имея дух живой и творческий, философ прожил свою жизнь в устремлении к новому миру, «свободному от зависти и жестокости, где счастье и свободное развитие наполняют жизнь интеллектуальным наслаждением. Такой мир возможен, надо лишь чтобы люди хотели его создать».

5. А. Н. УАЙТХЕД: ПРОЦЕСС И РЕАЛЬНОСТЬ

Альфред Норт Уайтхед родился в Рамсгейте (Кент), в 1861 г. Он посвятил себя математике (но не пренебрегал при этом изучением классических языков и истории), и в 1898 г. вышел в свет «Трактат по общей алгебре». Вместе с Расселом Уайтхед создал трехтомный труд «Principia mathematical (1910—1913). До 1924 г. он преподавал математику в Кембридже и Лондоне, затем, до 1937 г., — философию в Гарвардском университете. Умер в 1947 г. Среди множества его философских работ назовем такие: «Наука и современный мир» (1925), «Религия в созидании» (1926), «Процесс и реальность» (1929), «Приключения идей» (1933), «Способы мысли» (1938).

«Три книги: "Наука и современный мир", "Процесс и реальность", "Приключения идей" образуют, — писал Уайтхед, — некую попытку выразить способ понимания природы вещей, показывающий, как этот способ подтверждается изменениями, произошедшими в человеческом опыте». «Спекулятивная философия, — читаем мы в работе "Процесс и реальность", — это усилие создать связанную систему логически необходимых общих идей, посредством которых каждый элемент нашего опыта может быть объяснен». Частные науки освещают специфические аспекты реальности, внутренняя связь которых поддерживается этим усилием. Философия и наука

459

неотделимы. «Одна помогает другой. Задача философии — работать над согласованием идей, соединяющихся вслед за конкретными фактами реального мира... Наука и философия взаимно критикуют друг друга, поставляя одна другой материал для воображения. Философская система должна уметь растолковать конкретные факты, от которых абстрагируются науки. А науки затем находят собственные принципы в конкретных фактах, представляемых философской системой. История мысли есть поэтому история неудач и успехов этого совместного предприятия».

Иными словами, наука поставляет «упрямые и нередуцируемые» факты, на которые наталкиваются философские обобщения, с другой стороны, мы видим, как «философские интуиции» преобразуются в «научный метод». Задача философии — «бросить вызов полуправде, образующей научные первопринципы», чтобы прийти к органическому видению начал во взаимосвязи. Следовательно, нет ничего скандального в факте множественности философских систем, сменяющих друг друга во времени. Более того, «контраст теорий — не беда, а возможность для практического использования».

Ясно, что Уайтхед одним из первых осознал значение теории относительности для метафизики, не желающей заниматься пустыми словопрениями. В 1919 г. экспедиция Эддингтона в Северную Африку (где 29 марта были сделаны снимки полного солнечного затмения) подтвердила теорию Эйнштейна (как противовес ньютоновской). Уайтхед, присутствовавший на заседании Королевского общества, где демонстрировались снимки световых флексий при прохождении источника света вблизи солнца, рассказывает: «Атмосфера напряженного интереса напоминала греческую драму: мы были хором, комментирующим приговоры судьбы в моменты необычайных событий. И даже сценография усиливала драматические моменты: традиционная церемония на фоне портрета Ньютона как напоминание, что и самое великое научное обобщение спустя два столетия не избежало модификации. То был личный интерес к великому приключению мысли, выброшенной в конце пути на берег. Но уместно напомнить, что драматическая сущность трагедии на деле не была несчастьем. Корень ее в фатальном процессе неудержимой смены событий...»

Не только жизнь человечества, по мнению Уайтхеда, но и вся история Вселенной есть процесс. Получается, что не столько мы испытываем качества и сущности, сколько безостановочный событийный процесс испытывает нас на понимание взаимосвязей. Если объектом механистической философии были «статические элементарные частицы, то теперь науку интересует совокупность связей, рождающихся из их отношений интенциональности со всей Вселенной» (М. Dal Рга). Не субстанция, а понятие события

460

помогает понять мир. Субстанция, «инертная материя», абсолютное пространство и время суть понятия ньютонианской физики. Современная физика, отказавшись от них, вынуждена говорить о событиях в пространственно-временном континууме. Вселенная как процесс — не машина, а скорее растущий организм. Кроме того, начальный пункт этого процесса — вовсе не субъект, как полагали идеалисты. Самосознание — конечный пункт, не всегда досягаемый, точка отсчета — совокупность событий корпорального свойства, человеческое тело.

Вселенная — это организм, прошлое которого не забывается, более того, она творит все новые синтезы, то, что Платон называл «вечными сущностями», «формами». Последние суть потенциальные возможности, некоторые из них отбираются и реализуются. Таким образом, процесс состоит в сохранении и вызревании, а тотальность вечных объектов Уайтхед называет Богом. Или, скорее: как «природа изначальная» Бог содержит в себе вечные объекты, а в качестве «природы заключительной» Бог — принцип конкретной реальности. Он живет и растет вместе со Вселенной. «Бог не творец мира, Он — его спаситель», — пишет Уайтхед. «Актуальная целостность» реализует вечные ценности, благодаря им, а следовательно, и Богу мир исполнен событиями, не лишенными смысла. Бог как изначальная природа — в гармонии всех ценностей, реализуемых в процессе. В этом смысле «Бог присутствует в нас радостью реализованной ценности и скорбью поруганной или несбереженной ценности, возможностью утраты добра. Но Он — выше нас, Он присутствует в трансцендентной возможности, к которой мы устремлены, чувствует ее и в добре и в зле как изначальную ценность мира» (Е. Paci).