Мареев С.Н. Мареева Е.В. Арсланов В.Г. Философия ХХ века

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 6

МАРКСИЗМ И НЕОМАРКСИЗМ В XX ВЕКЕ

Настоящая глава не предполагает энциклопедического рассмотрения всех направлений марксизма и неомарксизма в XX веке. Таких "марксизмов" было много, и по поводу некоторых из них можно сказать словами Маркса: если это марксизм, то тогда я не марксист. Тем не менее, чисто формально "марксизм" XX века принято связывать с официальной идеологией и наукой бывшего СССР и социалистического лагеря. Что касается "неомарксизма", то он возник из сознательной установки на трансформацию марксизма или синтез его с другими направлениями философской мысли. Так родился фрейдомарксизм Э.Фромма, экзистенциалистский марксизм, сложившийся во Франции под влиянием "позднего" Ж.П.Сартра, феноменологический марксизм, распространенный в США и Италии (Э.Пачи, П.Пиконе и др.), структуралистский вариант неомарксизма (Л.П.Альтюссер и его последователи). Особое место в неомарксизме занимает франкфуртская школа, свою роль в нем сыграла югославская группа "Праксис" (Г.Петрович, Л.Враниц-кий и др.). Не избежал влияния марксизма и постмодернизм в лице Ж.Дерриды, Ф.Гваттари и Ж.-Ф.Лиотара.

Одни неомарксисты делали акцент на гуманистической проблематике марксизма и его диалектическом методе, другие пытались придать ему строго научный характер. Именно поэтому в неомарксизме XX века принято выделять "диалектико-гуманистическое" и "сциентистское" направления.

Для общего представления о неомарксизме, авторы решили сосредоточить внимание на таком выдающемся теоретике, как Д.Лукач, которого считают основателем гуманистической линии в неомарксизме. Второе яркое явление, о котором пойдет речь, - это франкфуртская школа, которая также принадлежит к гуманистическому направлению.

Теперь несколько слов собственно о марксизме в XX веке. Его анализ логично начать с фигуры В.И.Ленина. Однако Ленин как серьезный философ стал известен лишь после его смерти, когда были опубликованы "Философские тетради". Книга Ленина "Материализм и эмпириокритицизм" (1909) самим автором представлялась публике полемическим сочинением "рядового марксиста", напоминающим заблудшим товарищам по партии о некоторых азах марксистской теории и материализма в целом. После по сути обожествления Ленина "советским марксизмом", в период горбачевской перестройки и особенно после нее авторитет Ленина в России резко упал. Его "теория отражения" большинством профессиональных философов воспринимается ныне как вульгарная теория познания, в лучшем случае воспроизводящая черты философии просветителей, тоже давно устаревшей. Это при том, что некоторые элитарные мыслители конца XX века, например, Деррида, не разделяют такого мнения. И все же философию Ленина во всей ее значимости, по убеждению одного из авторов, можно оценить только через призму онтогносеологии Мих. Лифшица, о которой пойдет речь дальше. Неомарксизм во всех его вариантах - от франкфуртской школы до известной в свое время группы "Праксис" - развивался в отрицании ленинской теории отражения.

Как уже ясно, авторы уделяют внимание не тем, кто в советскую эпоху был марксистом по должности, исходя из карьерных соображений. В предлагаемой главе представлена не официально признанная версия, а взгляды тех, кто, будучи марксистом, находился в оппозиции к ней, т.е. критическое направление в советском марксизме. Это прежде всего Мих.Лифшиц и Э.В.Ильенков. Но и им, как увидит читатель, не было свойственно единомыслие, поскольку только в спорах рождается не казенное, а товарищеское единство.

1. Кто свяжет концы разорванной нити?

Прежде чем перейти к изложению марксистских учений XX века, попытаемся уяснить, какова главная разграничительная линия, отделяющая эту философию от других философских направлений XX века. Обычно марксистскую философию называют социальной, причисляя к одной из разновидностей социологии. В обыденном представлении философия марксизма сводится к положению "бытие определяет сознание". Однако это определение - отличительная черта любого философского материализма. В чем же специфика марксизма, что привлекло в XX веке к нему внимание и вызвало неугасающий интерес не только "низов", протестующих против угнетения и унижения, но и многих утонченных интеллектуалов?

На эти вопросы ищет ответ один из ведущих философов современности, лидер постмодернизма Жак Деррида в своей книге "Призраки (спектры) Маркса". Философию марксизма он истолковывает, обращаясь к "Гамлету" Шекспира, любимого автора Маркса. "Манифест коммунистической партии", написанный Марксом и Энгельсом в 1948 году, открывается, как известно, словами - "Призрак бродит по Европе". В пьесе Шекспира призрак отца Гамлета, предательски убитого, бродил по Дании, взывая к отмщению за совершенное преступление. Жак Деррида написал свою книгу в 1993-м году, когда господствующая в современном западном мире либеральная философия в лице американского философа Ф.Фукуямы объявила о конце истории, об окончательной победе либеральной демократии (капитализма) и о конце, поражении того "великого освободительного проекта", который, как пишет Деррида, определял развитие европейской философской мысли от Платона до Маркса. "Освободительный проект" - это философия Разума, согласно которой наш разум не просто присущее человеку средство в борьбе за существование, а голос, выражение великого смысла, заключенного в бытии, в природе и человеческой истории. Следовательно, великие, возвышающие душу идеи и представления, порожденные разумом человека - не химеры, не призраки, а суть самого бытия. Рано или поздно они, эти идеи, становятся реальными, а ложь, гнусность, предательство, глупость исчезают как призраки при свете дня."

Но разве современная либеральная философия с ее "правами человека", заявившая о конце истории и "освободительного проекта", выступает с проповедью лжи и насилия? Разумеется, нет. Но она доказывает, что такие, например, понятия, как справедливость - это всего лишь принятая между людьми условность, правило поведения, подобное, скажем, правилам дорожного движения. Условились жить по этим правилам, но можно выбрать и другие. Понятия человека - это условные знаки, как знаки дорожного движения.

В противоположность современному либерализму Гегель, продолжая традицию, идущую еще от Платона, утверждал, что понятие человеческого разума - не условный знак, а суть самого бесконечного бытия. И если человек действительно что-нибудь понимает, то он понимает, что всевозможные хитрости и уловки, обман и предательство, несправедливость - явления временные, преходящие. Разум обязательно победит. На языке простого человека это убеждение выражается поговоркой, которую очень любил Лев Толстой: "Бог правду видит, да не скоро скажет".

Либеральная философия с ее теорией знака, отцом которой был Локк, напротив, утверждает, что нет никакой объективно, независимо от нашего сознания, существующей Правды. И ждать победы этой правды, которая рано или поздно, тоже независимо от желаний и намерений того или иного человека, наступит - так же бессмысленно, как ожидать, что принятые нами правила дорожного движения изменят порядок бытия, что вся природа станет жить по этим, придуманным человеком для своего удобства, правилам.

Достоевский в лице одного из персонажей своего романа "Братья Карамазовы" поставил вопрос: будет ли когда-нибудь отмщение за мучения ребенка, затравленного на глазах матери собаками изувера-помещика? Будет ли отмщение за миллионы человеческих жизней, которые сгинули бесследно, за труд детей, из которых фабрика выпивала кровь, подобно вампиру? Если не будет отмщения, продолжал свои рассуждения герой Достоевского, Иван Карамазов, то мне не нужно блаженство в будущем счастливом обществе, построенном на костях невинных жертв, и я возвращаю свой билет в это царство блаженства.

О каком отмщении говорил Иван Карамазов? О том, чтобы мать растерзанного ребенка получила право и возможность растерзать мучителя? Нет, не о простом отмщении речь, а о том, есть ли разумный порядок в этом мире. Или разум с его понятиями о справедливости - только условность, и, следовательно, все позволено, если ведет к успеху?

Согласно Фукуяме мы уже живем в этом царстве блаженства, мы, то есть "золотой миллиард". Но чем куплено это блаженство? Счет будет очень длинным. Мы должны будем вспомнить не только о детском труде на фабрике по 14 часов, но и о гибели, например, английского крестьянства, йоменри, которое стало лишним в период английского "огораживания земель". Закон присуждал к повешению за бродяжничество, а что мог делать крестьянин, изгнанный со своих земель, и не имеющий возможности найти работу в городе? Между тем, именно йоменри, крестьянство, принесло победу Кромвелю, который заложил основы капитализма в Англии. Так где же справедливость в этом мире? Этот вопрос можно задавать бесконечно, вспоминая более близкие нам события XX века. Российское крестьянство и российские рабочие поднялись на борьбу не только ради своего блаженства, но ради царства справедливости на всей земле. И эта борьба имела косвенные, но очень серьезные положительные последствия для всего человечества, в частности, и для стран развитого капитализма. "Следует признать, - писал один из самых яростных противников марксизма, философ Карл Поппер, - что многие вещи Маркс видел в правильном свете. Если ограничиться только его пророчеством относительно того, что системе не ограниченного законодательно капитализма, какой он ее знал, не суждено существовать очень долго и что ее апологеты, считавшие ее вечной, заблуждаются, то мы должны сказать, что он оказался прав. Он был прав также, полагая, что в значительной мере именно "классовая борьба", т.е. объединение рабочих, вызовет преобразование старой экономической системы в новую экономическую систему".

Однако что получил российский народ за свою героическую борьбу и невероятные жертвы? Не только нищету и вымирание, распад страны, но и моральное поражение, поражение от бандита, чьи "нравственные", вернее, аморальные ценности и "понятия" стали господствующими, в том числе и в среде либеральной интеллигенции, которая жаждет прихода российского Пиночета. И это все ради того, чтобы американский, бельгийский, швейцарский обыватель мог испытывать блаженство, глядя с презрением из своего постиндустриального рая на остальное копошащееся и погрязшее в нищете человечество? Для того, чтобы этот обыватель клеветал на героев, отдавших свои жизни, за его, обывателя, возможность поглощать "Биг-мак" и смотреть шедевры масс-культуры?

Но не только этот обыватель, вся либеральная и элитарная интеллигенция не замечает, что на нее смотрит Призрак из щелей своего шлема. Так пишет Жак Деррида в своей книге о Марксе и его призраках. Не замечает, вернее, не хочет замечать, ибо чувствует призрачность и своего блаженства и своей, якобы, окончательно одержанной победы. И потому господствующая сегодня идеология, по словам Дерриды, впадает в "неолиберальную риторику, одновременно ликующую и беспокойно-тревожную, маниакальную и растерянную, часто непристойную в своей эйфории". Это риторика победившего капитала, победа которого равнозначна концу истории, литературы, философии и человека.

Так что же в таком случае призрачно - философия Разума или философия либерализма? Философия марксизма действительно превратилась ныне в призрак, но этот призрак бродит по миру, и не только наблюдает, но и взывает - к чему, к отмщению? Нет, он взывает к тому, чтобы была вновь соединена "разорванная нить", чтобы век, выскочивший из своих суставов, как сказано в трагедии Шекспира, был снова возвращен к своей норме.

Философия Маркса, согласно Жаку Дерриде - это философия возвращения духа, возвращения Разума в современный мир, возомнивший о том, что он свободен от объективных закономерностей, лежащих в основе бытия. Но для того, чтобы марксизм - эта философия революции, то есть отрицания - был понят как философия великого восстановления прерванной классической традиции мышления (и не только мышления), потребовался целый век. Революция есть сила хранительная, доказывал на протяжении своей жизни выдающийся советский философ-марксист Мих. Лифшиц. "Restauratio Magna" уже в "Коммунистическом манифесте", - писал в своих заметках Мих. Лифшиц, - это вы (т.е. буржуазия, считающая себя хранительницей традиций - авт.) разлагаете жизнь. Вы преступники. Экономическое обоснование и политической развитие этого (в "Коммунистическом манифесте- авт.). Революция как "сила хранительная". Я был одиноким в своем веке, понимающем это. И до сих пор одинок. Лукач? Да, отчасти...".

Но и Деррида, несмотря на необыкновенную популярность во всем современном цивилизованном мире, одинок в своем понимании марксизма как философии, связывающей нить классической традиции, а не разрывающую ее. По-прежнему и образованные и необразованные люди видят в этой философии идеологию разрушения, а не созидания - разрушения "до основания". И разве они не правы, разве слова о разрушении до основания взяты не из "Интернационала" - гимна всемирной организации рабочего класса? Разве марксизм в области философии не порывает радикально с идеализмом, то есть той традицией мышления, которая заложена Платоном и развивалась вплоть до последнего великого идеалиста в мировой истории - Гегеля? Разве марксизм, подобно основателю либеральной идеологии Локку, не ставит во главу угла факт, данные опыта, а не априорную, полученную до всякого опыта, Идею?

Ответ на эти вопросы, как и на те, что поставлены выше, содержится в истории развития марксистской теории в XX веке от Ленина до Мих. Лифшица. Но движение это не было прямым, по восходящей линии. Напротив, эта линия очень извилистая и непростая, часто запутанная, но не лишенная смысла.

2. Г.Лукач о диалектике истории

Георг (Дъердь) Лукач (1885-1971) - основатель неомарксизма и один из самых горячих поклонников философии Ленина, несовместимой с неомарксизмом. Эта двойственность особенно характерна для ранней книги Лукача "История и классовое сознание" (1923), которая считается "библией" леворадикальной интеллигенции. Однако в тридцатые и сороковые годы Лукач порывает с неомарксизмом. Развивая традиции ленинской философии, теорию отражения, он одновременно резко критикует так называемый "советский марксизм".

История жизни Г.Лукача сама по себе представляет сюжет, в котором отразились многие значимые события и явления XX века. Будучи сыном крупного будапештского банкира, Лукач получил прекрасное образование в лучших университетах Европы. Большое влияние на его взгляды оказал представитель философии жизни Г.Зиммель, с которым у Лукача сложились дружеские отношения, так же, как и с другим крупнейшим социологом начала XX века М.Вебером. В молодые годы Лукач написал немало работ, в том числе "Теорию романа", которая ныне принадлежит к обязательному чтению аспирантов-филологов самых знаменитых западных университетов. На своей родине, в Венгрии, входившей в состав Австро-Венгерской империи, Лукач и его друзья, многие из которых потом стали европейскими знаменитостями, создали так называемый Будапештский кружок, или "Воскресное общество". Будапештский кружок не был каким-то официальным учреждением: молодые люди встречались по выходным дням, спорили, обсуждая волновавшие их теоретические проблемы. И, конечно, никто из окружающих не подозревал, что один из этих молодых людей (Карл Манхейм) станет основателем так называемой "социологии знания", а другой (Арнольд Хаузер) - основателем известной на Западе "социологии искусства". "Главная из дилемм, стоявших перед Лукачем и его единомышленниками, заключалась в этическом выборе: что предпочтительнее в моральном плане - бегство от общества или прямой вызов? В ходе дискуссий обсуждалась даже идея создания небольшой коммуны близ Гейдельберга как своего рода убежища от современной цивилизации".

Под влиянием первой мировой войны и революции в России Лукач пережил духовный кризис, он полностью разочаровался в прожитой им жизни и написанных книгах, принесших ему известность. "Самое лучшее, что из меня могло бы получиться - это эксцентричный гейдельбергский приват-доцент", напишет Лукач о себе позднее. Перспектива стать эксцентричным приват-доцентом показалась ему настолько невыносимой, что он ей предпочел радикально иное: вступление в Коммунистическую партию Венгрии в 1918-м году. Комиссарство в Красной дивизии, подпольная работа в хортистской Венгрии, сотрудничество со сталинским режимом (и одновременно противодействие ему), арест и допросы на Лубянке - такова была цена (далеко не полная) за принятое Лукачем в 1918-м году решение. Он не пожалел о нем в конце жизни. Решение о вступлении в коммунистическую партию не было простым. Ему предшествовали серьезные сомнения. В декабре 1918-го года Лукач публикует статью "Большевизм как моральная проблема", в которой доказывает, что большевизм "в этическом смысле зиждется на том метафизическом допущении, что зло способно порождать добро, что именно через ложь пролегает дорога к истине, и что искоренить путем насилия угнетение во имя будущего бесклассового общества - более нравственный выбор, чем увековечить несправедливость классового строя". Итак, Лукач все уже знал о большевизме в 1918-м году, и самые радикальные современные авторы ничего принципиально нового не могли бы добавить к этому знанию. Но знают ли эти авторы то, что постиг Лукач, круто изменивший свою судьбу вскоре после публикации антибольшевистской статьи?

Разумеется, речь идет не о некоем эзотерическом (тайном) знании, хотя Лукача, как и его друга и в известном смысле соавтора Мих. Лифшица, некоторые авторы относят к разряду "эзотерического марксизма". Точнее было бы сказать - о сохранении того знания, которое было ведомо Гете и Гегелю, Пушкину и Шекспиру, а ныне утрачено. И даже не знания, а чего-то более широкого, объемлющего все силы души. Смысл обретенного им нового знания Лукач пытался выразить в своих многочисленных философских, эстетических и литературоведческих работах, написанных им после поражения Венгерской советской республики.

В 20-е и 30-е годы Лукач жил в Германии, после прихода Гитлера к власти - в Советском Союзе. Здесь произошла его встреча с Михаилом Лифшицем (который был моложе Лукача на 20 лет), названная Лукачем неожиданным счастливым событием его жизни. Она положила начало их дружбе и совместной научной деятельности. В Советском Союзе работы Лукача после 40-х годов не издавались (вплоть до перестройки), поскольку "течение" Лифшица-Лукача было признано властями антимарксистским и даже антисоветским. В 1941-м году Лукач был арестован по обвинению в шпионаже, допрашивался в НКВД, но затем (благодаря ходатайству Г.Димитрова перед Сталиным) был выпущен.

Лукач являлся членом Коминтерна, где выдвинул так называемые "тезисы Блюма" ("Блюм" - партийная кличка Лукача), в которых доказывал необходимость объединения всех антифашистских сил, и в первую очередь коммунистов с социал-демократами (объединение для борьбы с фашизмом, как главной опасностью, для Лукача не было равнозначно прекращению идейной полемики!). Эти тезисы противоречили позиции Сталина, который называл социал-демократов "социал-фашистами". Лукач был подвергнут уничтожающей критике, но последующие события доказали его правоту.

Во время восстания в Венгрии в 1956 году Лукач стал министром культуры в правительстве Имре Надя, расстрелянного после подавления восстания. В последние годы жизни он ограничился научной работой - писал многотомную "Онтологию общественного бытия".

Говорят, что Георг Лукач послужил для Томаса Манна прообразом одного из главных героев его знаменитого романа "Волшебная гора" - иезуита Нафты. На протяжении всего романа Нафта ведет интеллектуальный поединок с другим персонажем - либералом Сеттембрини, который видит смысл своей жизни в преодолении классовой борьбы с помощью весьма расплывчатых и неопределенных "социальных улучшений". В конце концов Сеттембрини вызывает Нафту на дуэль и первым стреляет в воздух, думая тем самым нравственно обезоружить противника. Нафта стреляет себе в голову. Сеттембрини морально повержен и до конца жизни уже не может оправиться от этого удара. Лукач не был, в отличие от Нафты, сторонником иезуитской политики. Его авторитет в интеллектуальных кругах всего мира высок. В частности, Томас Манн считал, что никто лучше, чем Лукач, не понял его романа "Доктор Фаустус". После смерти философа в "коммунистической" Венгрии был создан Институт ("Архив") Лукача, который продолжает работу по сей день. Несмотря на острую критику "реального социализма", Лукач, в отличие от большинства диссидентов, отстаивал парадоксальную мысль, согласно которой, как он говорил, "лучше сидеть в лагере в социалистической стране, чем стать буржуазным профессором". Мировую известность Лукачу принесла его ранняя работа "История и классовое сознание", которая была написана в острой полемике с господствовавшими тогда идеями абстрактно-социологического марксизма, марксизма социал-демократов II Интернационала. Лукач раскрыл в Марксе прежде всего философа, продолжившего традиции классической мировой мысли, тогда как в конце XIX и начале XX века Маркса считали не столько философом, сколько экономистом и социологом. Под влиянием этой книги сформировалась знаменитая на Западе франкфуртская философская школа (о которой пойдет речь в следующем параграфе настоящей главы), экзистенциализм Сартра и многие влиятельные направления неомарксизма. Главная работа самого крупного немарксистского философа XX века Мартина Хайдеггера "Бытие и время" (1927) написана в скрытой полемике с книгой Лукача. Между тем эта книга Лукача до сих пор не переведена на русский 238 язык и не издана в нашей стране.

Философская проблема XX века - продолжение спора между позитивизмом и нигилизмом, с одной стороны, и учениями, для которых правда и истина существуют реально (как справедливость для простолюдина, писал Кант), - с другой. Причем линия водораздела проходит не между абстрактно понятой буржуазной и марксистской философией: многие марксисты являются на деле нигилистами или позитивистами, тогда как некоторые оппоненты марксизма и социализма, такие, например, как Владимир Соловьев или Николай Гартман, ближе к традициям классической философской мысли, продолженной Марксом.

В конце XIX века философию Маркса называли "экономическим детерминизмом" - это значит, что все духовные, идеальные явления обусловлены экономикой, детерминированы материальным базисом общества. Если материя, бытие первичны, а сознание и все идеальное вторичны, то они как бы и второстепенны. В таком понимании марксизм оказывался нигилистическим по отношению к истине и справедливости учением позитивистского толка.

Главный пафос книги молодого Лукача "История и классовое сознание" заключался в отстаивании объективной, абсолютной истины, которую Лукач вслед за Гегелем называл Totalitaet - целостность. Лукач развивал идею, известную еще со времен первоначального христианства: человечество в своем развитии весь мир, всю природу приводит к ее истине, без человечества природа не могла бы дорасти до своего "понятия", говоря словами Гегеля. Лукач полагал, что решить эту задачу может только человеческая солидарность. Однако всеединство церкви Лукач считал иллюзорным. Человечество на протяжении всей своей предшествующей истории раздирается классовой борьбой, богатый так же не может понять бедного и объединиться с ним, как волк со своей жертвой.

Овеществленный, "превратный мир" и вопрос о его познании

Классовое сознание всегда дает ложную картину мира, "идеологию". Особенность буржуазного классового сознания состоит в атомизации и рационализации, расчетливости. Владимир Соловьев началом Мирового Зла считал изоляцию вещей и индивидов от целого, от всеединства, ибо изолированные вещи стремятся исключительно к самосохранению. Поэтому в мире царствует эгоизм. Действительную причину эгоизма и зла Соловьев видел в материальности вещей и материальной природе человека, которая противоречит его духовному началу.

Лукач причину изолированности и вражды людей также видит в материальных процессах, но особого рода. Так, например, человек в условиях древнегреческой демократии не был изолированным, эгоистическим индивидом. Таким он стал благодаря господству капиталистического производства, мирового рынка. Разделение труда превратило рабочего в частичного индивида, выполняющего только одну какую-нибудь функцию. Все вещи стали товарами и рабочий тоже ощущает себя товаром, потому что для продажи он имеет только свои рабочие руки. Всеобщая продажность стала нормой человеческих отношений. Корни эгоизма не в материи как таковой, а в материальном капиталистическом производстве.

Дальнейшие рассуждения Лукача сложны и требуют прекрасного понимания "Капитала" Маркса, особенно его первой главы о "товарном фетишизме". Ленин писал, что никто из марксистов после Маркса, включая Плеханова, не понял этой главы. Заслугой Лукача явился анализ ее глубокого философского содержания.

Сознание эгоистического буржуазного индивида является не материалистическим, доказывал Лукач, а овеществленным. Человек относится к другому индивиду не как к человеку, а как к вещи. В самом деле, для капиталиста процесс производства есть отношение между вещами. Он покупает машины, сырье и рабочего на рынке труда как вещь. Весь процесс производства выглядит для него как действие огромной машины, механизма. Механизм представляется буржуазному индивиду идеалом всякой деятельности, а механические закономерности - самыми правильными и единственно разумными. Единственно правильным, точным знанием оказывается в глазах буржуа и его идеологов математика с ее калькулируемостью, то есть знание, основанное на счете, на чисто количественных закономерностях при полном забвении закономерностей органических, качественных. Поэтому и вся природа предстает в глазах буржуазных мыслителей как огромный бездушный механизм.

Эти рассуждения Лукача основаны на работах его предшественников - известного социолога Макса Вебера и не менее известного философа Эдмунда Гуссерля. Так, например, Гуссерль в начале XX века доказывал, что математика вовсе не является абсолютно точной наукой, идеалом для всех других наук. Дело в том, писал Гуссерль, что математика строит свое здание на условных предположениях - аксиомах. Сами же эти аксиомы не доказаны. Если они верны, то верны только относительно. Природа рассматривается математикой только со стороны количественных отношений, а другие, качественные, предаются ею забвению. В результате мы имеем только скелет природы вместо ее живой и истинной картины. Самая точная из наук оказывается и самой произвольной.

Макс Вебер в свою очередь связал рационалистичность мышления, для которого идеалом является математика и количественные отношения - с буржуазным образом жизни. Даже религия развитого буржуазного общества - протестанство - рационалистична, доказывал Макс Вебер в своих знаменитых трудах по социологии религии.

То, что каждый человек смотрит на мир со своей колокольни, иначе говоря, мировоззрение зависит от определенной точки зрения, известно давно. Лукач, как и многие другие социологи XX века, исходит из того, что мировоззрение человека зависит от места, занимаемого им в системе общественного производства. Но для него это утверждение - только исходная точка дальнейших рассуждений. Он предлагает принципиально новый подход к решению традиционных и ранее в принципе не подлежащих решению проблем мировой философии. Одна из главных проблем - вопрос о познаваемости мира.

Если наше сознание является зеркалом, отражающим мир, рассуждает Лукач, то как доказать, что это зеркало не кривое? Вопрос принципиально не разрешим, если оставаться в рамках представления о сознании как механическом зеркале, и об отражаемом им мире как мертвом, неподвижном объекте. Человеческое сознание, зеркало, на языке философии называется субъектом, а отражаемый им мир - объектом. Субъект и объект независимы друг от друга как зеркало и отражаемый им предмет. Но как только мы оторвали субъект от объекта, пишет Лукач, вопрос о познании мира стал для нас принципиально неразрешимым.

Пропасть между субъектом и объектом была со всей ясностью осознана Кантом. Дальнейшие попытки Шеллинга, Фихте и Гегеля преодолеть эту пропасть были заранее обречены на провал, несмотря на ряд гениальных идей и в особенности создание ими диалектического метода. По сути дела, немецкие мыслители либо, как Фихте, оставляли один субъект (мыслящее зеркало без объективного мира), либо объект (мировой дух у Гегеля, раздавивший и подчинивший себе конкретную индивидуальность, субъект).

По мнению Маркса и Энгельса, вопрос о познаваемости мира есть вопрос практики. Для того, чтобы узнать вкус пудинга, надо съесть его - приводит соратник Маркса известную английскую поговорку. В принципе это верно, соглашается Лукач. Если, конечно, не сводить практику исключительно к современному индустриальному производству. Промышленное производство все проникнуто духом математики, и оно в известном смысле так же условно, как и математика. Оно ставит миру такие вопросы, ответ на которые как бы заранее известен, ибо он содержится уже в самом вопросе.

Например, вы хотите узнать характер человека и с этой целью задаете ему вопросы. Но вы ничего или почти ничего не узнаете о нем, если будете спрашивать: сколько будет дважды два или что такое дифференциальное исчисление. Индустрия раскрывает перед нами только механический скелет мира, потому что сама механистична. Но наше мироотношение механистично вовсе не потому, что мы применяем в своем производстве машины.

Причина, полагает Лукач вслед за Марксом, в овеществленном характере человеческих отношений при капитализме. Когда Лукач писал свою книгу "История и классовое сознание", рукописи Маркса 1844 года, где излагалась его теория отчуждения, были еще не опубликованы. Но Лукач ко многим выводам этой теории пришел самостоятельно, более того, привнес и что-то свое, чего не было у Маркса.

Пролетариат как воплощение тождества субъекта и объекта, бытия и сознания

Буржуазия считает единственно производительной силой силу предпринимательства, то есть саму себя в качестве субъекта. Весь остальной мир, в том числе и рабочие, предстает для нее мертвым материалом, который она должна организовать. Вселенная лежит перед нею как груда мертвых вещей - объектов. С другой стороны, как только процесс производства вступил в силу, он действует самостоятельно, как мотор заведенной машины. Следовательно, объективный мир, объект, оказывается совершенно независимым от субъекта. Этот взгляд на мир буржуазия, вернее, идеологи, философы, стоящие на подобной точке зрения, изменить не могут, даже если бы очень этого захотели. Слепой не может отказаться от своего представления о слоне как о чем-то столбообразном, пока он не сдвинется со своего места и не ощупает слона полностью, со всех сторон.

Но в том-то и дело, что люди не могут сдвинуться с этой точки зрения, пока они находятся в буржуазном мире и смотрят на него как буржуа. В буржуазном мире есть только одна позиция, которая позволяет рассмотреть мир всесторонне, целостно, тотально. Для марксиста Лукача этой привилегированной позицией оказывается пролетарская точка зрения, которая совпадает с потребностями высокоразвитого общественного производства.

Производство станет действительным производством, свободной человеческой деятельностью, когда преодолеет механический, овеществленный характер буржуазного способа производства, доказывал Лукач. Иначе говоря, оно должно потерять характер чего-то изолированно объективного. С другой стороны, субъект в свободном обществе не есть только субъект, который манипулирует мертвыми объектами.

Свободный человек создает весь мир материальной культуры собственными руками. Но мир не лежит перед ним как мертвый объект. Дело в том, рассуждает Лукач, что деятельность человека и его сознание само вплетено в процесс материальной жизни и поэтому не может рассматриваться только как внешний субъект по отношению к мертвому, бессознательному миру. Эта мысль была позднее положена в основу его многотомной "Онтологии общественного бытия", над которой Лукач работал до конца своих дней.

Все, что произведено человеком - от зданий, заводов до государства, культуры, искусства и религии - все это заключает в себе элемент человеческого сознания и потому не является уже только мертвым объектом. С другой стороны сам действующий индивид, субъект, включен в огромный мир человечества и зависим от него, в известной мере является продуктом этого объективного мира человечества. Значит, он - объект этого живого мира цивилизации. Тем самым, нет ни изолированного объекта, ни отдельного от него субъекта, но есть единый субъект-объект. Вернее, субъект и объект находятся в диалектическом взаимодействии. Но подлинное единство субъекта и объекта не появляется само собой, оно - продукт истории, результат деятельности людей, в которой сознание играет отнюдь не второстепенную роль. Поэтому выработка пролетарского сознания, достижение единства субъекта и объекта, является одним из важнейших факторов освобождения всего человечества.

Но что означает выработка пролетарского сознания? Ни много, ни мало как решение вечных и до того неразрешимых вопросов человечества, в том числе и философской проблемы субъекта и объекта. Пролетариат в своей практической и теоретической борьбе оказывается Мессией, освобождающим человечество от того, что В.Соловьев называл изолированностью, разъединенностью, эгоизмом и злобой. Но если Соловьев видел в солидарности людей при социализме решение только сугубо материальных и по сути эгоистических проблем, то Лукач - достижение объективной истины, решение вековых проблем человечества. Причем, условием материального освобождения является обретение действительной духовной свободы и истинного самосознания - и наоборот, истина духовная невозможна без реального освобождения человечества.

Последнее утверждение кажется лозунгом партийной коммунистической пропаганды. Но для Лукача оно является выводом из истории философии. Он детально анализирует противоречия и неразрешимые трудности, перед которыми в конце концов пасует и Кант, и Фихте, и Гегель. Они не смогли решить главную проблему гносеологии, вопрос о познаваемости мира. Правда, они приблизились к его решению. Кант совершил коперниковский поворот в философии, показав, что человек не пассивно отражает противостоящий ему мир, объект, а сам производит его. Ибо отражение мира в голове человека возможно лишь благодаря формам сознания, важнейшим из которых является логика и ее законы. Логические формы человек не находит в природе, они - в его голове и предшествуют всякому опыту, то есть являются априорными, доопытными. Это положение Канта было полемичным по отношению к английским философам Локку и Юму, которые доказывали, что все свои знания человек черпает только из опыта, из фактов.

В знаменитом романе М.Булгакова "Мастер и Маргарита" эрудированный литературный функционер М.Берлиоз верит только в факты. К необыкновенным явлениям он не привык, замечает автор. Ибо все факты реальной жизни убеждали его в том, что нет никакой объективной правды, побеждает самый сильный, хитрый, приспособленный. Это убеждение Берлиоз считал марксистским и материалистическим. Но материализм Берлиоза - вариант позитивизма, который в соединении с некоторыми идеями плохо понятого Маркса породил то, что в Советском Союзе в тридцатые годы получило название вульгарной социологии.

В книге Лукача "История и классовое сознание" красной нитью проходит полемика с позитивизмом и позитивистским культом факта. Поддержку в этой полемике марксист Лукач находит не у материалистов, а у таких философов как Кант и Гегель. То, что называется идеей - не утопия, а необходимое условие человеческого сознания, без которого какое-либо познание, какое-либо усвоение фактов невозможно. Но, доказав это справедливое утверждение, Кант встал перед неразрешимой для него проблемой: откуда у человека эти априорные условия познания, формы мышления? На этот вопрос Кант не дал ответа, оставив тем самым щель в своей философской системе, через которую возможно проникновение в потусторонний, трансцендентный мир, допущение возможности бытия Бога. Так философия Разума Канта обернулась иррационализмом.

Стремясь избежать иррационализма, Гегель продолжил и развил некоторые важнейшие положения философии Канта. Человек не просто отражает чуждый ему объект, он формирует его - это так. Но деятельность, в процессе которой субъект как бы приготавливает объект и познает его - эта деятельность имеет исторический характер. Сама способность субъекта к деятельности познания не является врожденной, а возникает в процессе человеческой истории. В "Феноменологии духа" Гегель подробно описал исторический процесс, в ходе которого совершается диалектика субъекта и объекта. Активность субъекта - необходимая составная часть реальной истории, без которой последняя просто невозможна. Другими словами, без деятельности познания не было бы и самих фактов человеческой истории. Факты - это только застывшие отпечатки единого процесса взаимодействия субъекта и объекта, который и представляет собой реальную историю человечества.

Однако у Гегеля исторический процесс сводится к истории духа. Несмотря на то, что дух Гегель понимал очень широко, включая в него всю материальную жизнь, причем, не только историю человечества, но и природу, в конечном итоге его философская система еще более идеалистическая, чем философия Канта. Если Кант допускал существование объективной, независимо от человеческого сознания, от духа вещи в себе, то для Гегеля весь мир содержится только в духе, а вне него ничего нет.

Причины, по которым Кант и Гегель оказались идеалистами, имеют, согласно Лукачу, исторический характер. История, как показал уже Гегель, не просто скопление фактов, а процесс порождения, развития, процесс необратимый, как напишет позднее Лукач, в ходе которого возникает новое, то, чего раньше просто не было. В истории накапливается смысл, а результатом ее оказывается обретение свободы. Причем, свобода понимается не просто как субъективное желание идти туда, куда захочется, и делать то, что захочется, она понимается как реальная свобода. Это возможность такой жизни и деятельности, при которой человек не впадал бы впросак, не получал бы обратные отрицательные результаты своей собственной деятельности, а развивал бы свои способности и удовлетворял свои действительные потребности. Такая свобода возможна, согласно Гегелю, лишь тогда, когда в процессе и результате истории возникает тождество субъекта и объекта, когда человек становится равен миру, а мир поднимается до высшей формы своего развития.

Но это тождество субъекта и объекта у Гегеля опять-таки появляется лишь в сфере духа и представляет собой чисто духовный феномен. Свобода оказывается результатом познания свободы. В процессе исторического развития человек, согласно Гегелю, не только не становится более свободным, чем, например, гражданин античного полиса, а еще более зависимым. Но зависимым уже не столько от сил природы, сколько от продуктов своего собственного труда, которые, отчуждаясь от человека, превращаются в объективные силы и организации, господствующие над отдельным индивидом. Таковы не только государство, но и сама сила человеческого знания. Школьник и студент, вынужденные корпеть над книгами, можно сказать, физически ощущают на себе эту тяжесть. В еще большей степени сказанное справедливо по отношению к рабочему, покоренному наукой, материализованной в машинах.

Постоянно растущий мир отчуждения, покоряющий и ограничивающий отдельного индивида - такова, согласно Гегелю, плата человечества не только за удобства и более безопасную жизнь в цивилизованном обществе, но и плата за тождество субъекта и объекта. Это тождество возникает в мозгу философа, познающего смысл всего прошедшего до него исторического процесса. И никакого другого дела, кроме познания того, что было и прошло, у человечества больше не остается, сама история заканчивается, вернее, замирает в этом мировом состоянии. Причем, вершиной мира оказывается прусская конституционная монархия, современником и практически апологетом которой являлся Гегель. Конечные выводы его философии не только консервативны в политическом отношении, но и по сути, пессимистичны. Неужели целые поколения, миллионы людей страдали, боролись и гибли только для того, чтобы быть поняты философом Гегелем? Если так, то история бессмысленна и бесчеловечна, в ней остаются только голые факты. Таков скрытый позитивизм философии Гегеля, отмеченный молодым Марксом.

Этот позитивизм и пессимизм, считает Лукач, - продукт истории, ее определенной стадии, которая отнюдь, вопреки Гегелю, не является конечной. Цивилизация - отчужденный от отдельного человека мир, этот так. Но вместе с тем мир отчуждения - не только создан человеком, он действительно является человеческим миром, нужно только, как писал Маркс в своих рукописях 1844 года, присвоить этот мир отчуждения, снять его в философском, гегелевском смысле этого слова. Так, например, наука, физика или математика, выступает как чуждая и даже враждебная для школьника сила лишь до тех пор, пока он не усвоил ее. Изучив математику, человек становится не только более сильным и знающим, но и более свободным.

Однако мир отчуждения - это не только наука, но и вся материальная база общества, прежде всего, сфера производства. Она живет своей собственной жизнью, независимой от индивидов и даже социальных классов, порождая экономические кризисы, войны, революции и другие исторические события, обрушивающиеся на головы людей как геологические катастрофы. Посредством этих кризисов проявляется хитрость разума - независимая от человека логика самих вещей, освободиться от которой он может, согласно Гегелю, только в познании, оставаясь на деле полностью зависимым от нее. В конце концов Гегель приходит к глубокой резиньяции, примирению с существующим порядком вещей, изменить который, сделать его более человечным, согласно гегелевской философии, нельзя.

Но этот пессимистический вывод, доказывает Лукач, - отражение овеществления, которое царит в буржуазном обществе. За логикой вещей, за их независимым от человека ходом скрывается логика человеческих отношений, которая воспринимается ими в ложном свете. Глава "Капитала" Маркса о товарном фетишизме прекрасно раскрывает эту сторону дела. Она служит для Лукача основой его философской концепции.

Ложная видимость, ложная идеология буржуазного общества, согласно Марксу, - не просто иллюзия или не только иллюзия. Эта иллюзия - объективная мыслительная форма. Только так и могут видеть вещи люди, втянутые в капиталистическое производство. Больше того, эти иллюзии позволяют, например, капиталисту достаточно успешно развивать свое дело. Но все-таки это только иллюзии. Истина же обнаруживается неожиданно, она падает на головы людей как божья кара, как возмездие. Но это возмездие не способно просветить капиталиста, ибо общая связь вещей скрыта от его сознания. Скрыта не потому, что он такой глупый, а потому, что его сознание - сознание вещи, вернее, капитала. Капитал же (в голове капиталиста) видит самого себя искаженно, для него развитие - это отношение вещей, а не людей.

Однако в системе капиталистических отношений есть класс, в котором, как в одной точке, сконцентрировались главные противоречия капитализма. И потому эта категория людей способна видеть целостно, воспринимать мир как целое, во всем его многообразии и сложности. Это - пролетариат, то есть класс, который на рынок выносит единственный товар - свою рабочую силу. Он является единственным классом в капиталистическом обществе, который на своей, так сказать, коже способен почувствовать и узнать, что чисто человеческие способности, такие, как ум, навыки, умения - превращаются в вещь, в товар. В этом его принципиальное отличие не только от капиталиста, но и от раба древних обществ. И раб, и господин видят, что первый подчиняется другому, покоряясь насилию. В капиталистическом же обществе возникает иллюзия, что и капиталист, и рабочий - партнеры, торговцы, только один выносит на рынок средства производства, а другой - свою рабочую силу. Однако капитал не просто средства производства, а материализованная рабочая сила (стоимость), живой труд, высосанный из рабочего, и превращенный в такую вещь, которая живет, возрастает только тогда, когда поглощает, как вампир, новую порцию живого человеческого труда.

Познает мир тот, кто его создает

Человек, из которого выдаивают его рабочую силу, чувствует это. Поэтому он инстинктивно против овеществленного мира, который он сам же и создает в качестве рабочей силы. Пролетарий, в отличие от раба, не против труда как такового, он только против его овеществленной формы, ибо эта форма - капитал, высасывающий из него труд, и превращающий этот труд в материальное условие поглощения новой порции живого труда. Но разве нельзя создать такую общественную форму труда, при которой рабочая сила не превращалась бы в вещь, в капитал, а напротив, была бы тем, чем она является на деле - свободным и радостным раскрытием человеческих способностей: ума, знаний, умений?

Этот вопрос остается открытым до тех пор, пока сам капитал не натыкается на свою собственную границу, пока развитие производительных сил не начинает все более и более настойчиво требовать замены капиталистической формы труда принципиально другой - социалистической. Тогда с необходимостью появляется и соответствующее сознание - социалистическое, марксистское.

Социал-демократы II Интернационала всемерно подчеркивали естественно-исторический характер сознания, его зависимость от материального производства и неизбежно впали в крайность - для них сознание утратило какую-либо серьезную самостоятельную роль и ценность. По сути это была вовсе не марксистская, а позитивистская философия.

Лукач делает упор на другую сторону дела: пролетарское сознание для него не автоматическое, механическое порождение определенных материальных условий, а выражение тайны капиталистического общества и тайны философии, отражающей овеществленность человеческих отношений в этом обществе. Но для того, чтобы раскрыть эту тайну, пролетариат должен ответить на те вопросы, которые поставили Кант, Шеллинг, Гегель. Разумеется, эти ответы он должен выработать, они не даны ему как некое сокровенное знание.

Лукач проводит очень важное различие между пролетарской психологией и пролетарским сознанием.

Психология является отражением непосредственных условий жизни пролетариата, а сознание есть выражение истины целого - тотальности. Это сознание не появляется автоматически, оно требует серьезнейшей интеллектуальной работы. Пролетариат - единственный класс в истории, который может и должен для своего освобождения выработать сознание, выражающее истину целого, а не ложные иллюзии. Но от способности выработать такое сознание до их реализации - дистанция огромного размера. Фактически пролетариат находится под влиянием идеологии господствующего класса - капиталистов. Чтобы вырваться из пут этого влияния пролетариат должен развязать все интеллектуальные узлы, которые были завязаны предшествующей философией. Без ответа на эти вопросы невозможно его практическое освобождение. Поэтому борьба за пролетарское сознание - не второстепенная задача, как это представлялась социал-демократам.

Другими словами, Лукач фактически опровергает то, что сознание -дело второстепенное, появляющееся как побочный продукт практики. Стихийно, само собой может возникнуть только оппортунистическое сознание, пролетарское же требует нового понимания практики. Практика есть не практицизм, а такое действие, в котором истинное понимание играет активнейшую роль, как априорные формы мышления у Канта. Но только Кант полагал, что эти формы мышления даны человеку до всякого опыта, а Лукач доказывает, что они - продукт исторического развития. И не только продукт, но и условие, без которого пролетарская практика невозможна.

Лукач пишет, что он не хочет ничего добавить к марксизму, обновить его, улучшить и так далее. Напротив, его задача - остаться в рамках марксизма, истолковать его правильно. Согласно Лукачу, конкретные выводы, к которым приходит Маркс, могут корректироваться последующей практикой, а вот марксистский метод имеет непреходящий характер. Метод этот - диалектический, исторический и материалистический. Любой представитель существующего общества может стать на пролетарскую точку зрения, и тогда перед ним открывается совершенно иная перспектива. Правда, чтобы стать на эту точку зрения, интеллектуал должен так или иначе включиться в практику пролетарской борьбы за освобождение - борьбы, в результате которой устраняется не только буржуазный способ производства, но и сам пролетариат, и на смену приходит сообщество свободных людей.

В книге "История и классовое сознание" было немало утверждений, от которых Лукач впоследствии отказался. Например, тезис о том, что природа - это чисто общественная категория. Но основные мысли этой работы были развиты Лукачем в его "Онтологии общественного бытия". Институт ("Архив") Лукача в Будапеште продолжает ныне подготовку к публикации и периодически издает фрагменты этого труда.

Разумеется, у Лукача были не только поклонники из среды левой западной интеллигенции, но и ожесточенные критики. В Советском Союзе ортодоксальные марксисты "разгромили" книгу Лукача, увидев в ней отступление (и этот упрек был до известной степени справедлив) от ленинской теории отражения. В 1924 году вышла брошюра крупного советского марксиста, последователя Плеханова А.М.Деборина "Г.Лукач и его критика марксизма". В заключении своей брошюры Деборин пишет: "Единство субъекта и объекта он (Лукач - авт.) понимает в смысле поглощения объекта субъектом, в смысле их идеалистического тождества. Единство теории и практики он интерпретирует таким образом, что практика растворяется в теории и ею преодолевается. Вполне понятно, что ни Маркс, ни Энгельс на этой идеалистической точке зрения не стояли" Мих.Лифшиц, не был догматиком, он высоко ценил ранние работы Лукача, но и Лифшиц во многом критически относился к некоторым центральным положениям философии венгерского мыслителя.

Идеи Лукача своеобразно преломились в творчестве Мартина Хайдеггера, противника марксизма, которого многие считают крупнейшим философом XX века. Как и Лукач, Хайдеггер утверждает, что разделение субъекта и объекта произошло в Новое время. В античности, полагает немецкий мыслитель, человек (субъект) не был отчужден от мира (объекта), мир был родственен человеку и потому бытие характеризовалось свойством "самораскрываемости", то есть познаваемости.

Отделение человека от мира свойственно технической цивилизации, при которой субъект активно воздействует на объект, человек "обрабатывает" мир, покоряет природу. Но при этом природа сопротивляется человеку, она как бы замыкается в себе, не желая выдавать свои тайны, защищая себя от агрессивности субъекта: "чем шире и радикальнее человек распоряжается покоренным миром, тем объективнее становится объект". Поэтому, если Лукач считал, что в будущем мир раскроется человеку в его истине, то для Хайдеггера будущее представлялось более, чем проблематичным.

"Социология знания" Карла Манхейма (одного из участников будапештского кружка) существенно отличалась от философии Лукача, хотя тоже основана на марксистской концепции идеологии как "ложного сознания". Манхейм продолжил традиции не философии абсолютной истины и объективной справедливости, а, скорее, примыкал к нигилистическому по отношению к абсолютной истине, направлению, близкому к плюрализму.

Согласно Манхейму, всякое сознание является общественно обусловленным, выражает определенные классовые интересы. Но классовый интерес по своему определению не является всеобщим, он всегда частный, всегда отражает эгоистический интерес того или иного класса. И в этом отношении сознание пролетариата ничем не отличается от буржуазного, оно тоже классово - "зашоренное" и, следовательно, ложное. Различие лишь в том, что сознание реакционных, сохраняющих настоящее положение вещей классов всегда прагматическое, а классов, которые хотят изменить в свою пользу настоящее, - утопическое. Но и та и другая классовая идеология - по сути сознание отчужденное, ложное. Лишь свободно "парящая" над классами интеллигенция в какой-то мере, утверждал Манхейм, может претендовать на истинность. Тогда как Лукач считал, что как раз эта "свободно парящая" интеллигенция, например, журналистика стран "свободного мира" - классический пример духовной проституции, продажности и измены духу, идее.

Впрочем, о ложности или истинности общественного сознания можно говорить только в условном смысле. Так думал еще один участник "будапештского кружка", живший затем в Англии известный историк искусств Арнольд Хаузер. Абсолютной истины нет и быть не может - она существует, полагал Хаузер, только для религиозного сознания. Ведь абсолютной истиной может обладать Бог, но не человек. Мыслитель или художник правдив тогда, когда он верно выражает интересы своего класса. Но интересы класса всегда эгоистичны. Так, например, пишет Хаузер, художники и мыслители эпохи Возрождения выражали интересы аристократии своего времени, а последующие за ними художники-маньеристы - буржуазный мир с его кризисами и противоречиями. Кто из них создавал более правдивое искусство - так вообще ставить вопрос нельзя.

В 30-х годах точка зрения, близкая Манхейму и Хаузеру, получила название "вульгарной социологии". Некоторые представители этой социологии вовсе не вульгарны в обычном смысле этого слова. Читать их работы интересно, в них много остроумных, не лишенных истинности, наблюдений и суждений. Так, например, Хаузер доказывает, что знаменитый коперниковский переворот в науке вызван не просто и не только чисто ествественно-научными, астрономическими открытиями. Скорее наоборот, научные открытия - коперниковская система мира - обязаны возникновению нового духа, духа капитализма. Капитализм разрушил неизменный, стабильный мир феодализма с его строгой иерархией и абсолютной системой ценностей. Капитализм - общество бурных изменений, динамическое, все старое ставящее под вопрос, подверженное внезапным и необъяснимым кризисам и катастрофам. Поэтому главная черта капиталистического духа - относительность всего и вся. Только тогда, когда эта относительность стала входить в реальную жизнь общества, только тогда могла быть создана система Коперника, лишившая Землю, и, главное, человека, абсолютного и центрального положения в мире. Так Хаузер по-своему развил мысль Лукача о том, что природа - это общественная категория.

Однако в 30-е годы именно Лукач резко критиковал "вульгарных социологов". Нелепость "вульгарной социологии", по справедливому мнению Лифшица и Лукача, особенно очевидна в искусстве. Почему, согласно вульгарным социологам, для нас ценен сегодня, например, Пушкин? Потому, отвечали они, что мы можем по его сочинениям наглядно познакомиться со взглядами классового врага пролетариата - аристократии. Следовательно, стихотворения и повести Пушкина ничем, в сущности, кроме художественной формы, не отличаются от записок его современника, шефа жандармов, Дубельта.

Вульгарная социология, которая процветала в Советском Союзе в двадцатые годы, была только по видимости марксистской, а по сути являлась одним из вариантов идеологии XX века, отрицавшей классическую философскую традицию. В современной России отношение к вульгарной социологии изменилось, ее уже не считают вульгарной, а оценивают достаточно высоко, поскольку она отрицает возможность существования объективной истины, утверждает всеобщий релятивизм (относительность) и плюрализм человеческого знания.

К такому же выводу практически пришла и так называемая франкфуртская школа - влиятельное неомарксисткое направление мысли на Западе, к которой мы и переходим.

Литература

1. Лукач Д. К онтологии общественного бытия. Пролегомены. М. 1991.

2. Лукач Г. Молодой Гегель и проблемы капиталистического общества. М. 1987.

3. Лукач Д. Своеобразие эстетического. В четырех томах. М. 1985-1987.