Ильин И. Об органическом понимании государства и демократии

(30 октября 1950 года)

Тот, кто хочет верно понять сущность государства, политики и демократии, -- должен с самого начала отказаться от искусственных выдумок и ложных доктрин. Так, например, это есть вздорная выдумка, будто все люди "разумны", "доброприродны" и "лояльны"; жизнь свидетельствует об обратном, и надо быть совсем слепым, чтобы этого не видеть, или совсем пролганным, чтобы лицемерно отрицать это. Точно также это есть ложная доктрина, будто право голоса можно предоставлять людям независимо от их внутренних свойств и качеств; скажем совсем точно -- независимо от их правосознания. Это есть величайшее заблуждение, будто государственный интерес состоит из суммы частных интересов и будто на состязании и на компромиссе центробежных сил можно построить здоровое государство. Это есть слепой предрассудок, будто миллион ложных мнении можно "спрессовать" в одну "истину"; или будто "честно" сосчитанные "свободные" голоса способны указать истинное благо народа и государства: ибо надо не только "честно" считать, но считать-то надо именно честные и разумные голоса, а не партийные бюллетени.

Итак, жизнь государства слагается не арифметически, а органически. Самые люди, участвующие в этой жизни, суть не отвлеченные "граждане" с пустыми "бюллетенями" в руках, но живые личности, телесно-душевно-духовные организмы; они не просто нуждаются в свободе и требуют ее, но они должны быть достойны ее. Избирательный бюллетень может подать всякий; но ответственно справляться с бременем государственного суждения и действия -- может далеко не всякий. Человек участвует в жизни своего государства -- как живой организм, который сам становится живым органом государственного организма; он участвует в жизни своего государства всем -- телесным трудом, ношением оружия, воинскими лишениями, напряжениями и страданиями; своею лояльною волею, верностью сердца, чувством долга, исполнением законов, (всем своим частным и публичным) правосознанием. Он строит государство инстинктивной и духовной преданностью, семейной жизнью, уплатой налогов, службой и торговлей, культурным творчеством и даже славой своего личного имени.

И совсем не в том смысле, что государство, как некий тоталитарный "Левиафан", есть "все во всем", все поглощает и всех порабощает; но в том смысле, что "ткань государственного бытия" слагается из органической жизни всех его граждан. Каждое индивидуальное злодейство совершается "в ткани" государства, вредит ему и разрушает его живое естество; и каждое доброе, благородное и культурное деяние гражданина совершается в ткани государства, строит и укрепляет его жизнь. Государство не есть какая-то отвлеченность, носящаяся над гражданами; или какой-то "я-вас-всех-давишь", вроде сказочного медведя, который садится на жителей домика и передавливает всех. Государство находится не "там где-то", вне нас (правительство, полиция, армия, налоговое ведомство, чиновничий аппарат); нет, оно живет в нас, в виде нас самих, ибо мы, живые человеческие личности, мы есьмы его "части", или "члены", или "органы". Это участие не сводимо к внешним делам и к внешнему "порядку"; оно включает и нашу внутреннюю жизнь. Но это включение состоит не в том, что "мы ничего не смеем", а "государство все смеет"; что мы -- рабы, а государство рабовладелец; что гражданин должен жить по принципу "чего изволите"? Совсем нет. Тоталитарное извращение есть явление сразу больное, нелепое и преступное. В государство включаются (строят его, укрепляют его, колеблят его, совершенствуют его или наоборот разрушают его) -- все свободные, частно-инициативные, духовно-творческие, внутренние настроения и внешние деяния граждан.

Продумаем это на живых примерах.

Так, инициативная жертвенность граждан может поддержать армию, выиграть воину и спасти государство (северно-русские города и нижегородцы в смутное время). Паника населения во время войны, наводнения, землетрясения, эпидемии -- может принести государству непоправимый вред. Политическая клевета, подрывающая доверие к законному Государю, отрывает от него сердца граждан, изолирует его и разрушает государство (по правилу: "поражу пастыря и рассеются овцы"). В стране, где граждане переживают воинскую повинность, как честь, как право, как доблестное служение -- мобилизация протекает совсем иначе, чем там, где люди "пальцы режут, зубы рвут, в службу царскую нейдут". Чиновник, честно блюдущий "казенную копейку", строит свое государство; чиновник, бормочущий себе под нос "казна -- шатущая корова, только ленивый ее не доит", -- есть враг своей страны и своего государства.

Тот день, в который патриотическая верность угаснет в сердцах, будет роковым для государства (февраль-октябрь 1917 года). Политический организм имеет прежде всего душевно-духовную природу: народ, потерявший чувсто духовного достоинства, лишенный ответственности и государственного смысла, отрекшийся от чести и честности, -- неизбежно предаст и погубит свое государство. Недаром сказано мудрое слово "мир управляется из детской": ибо воспитание гражданина начинается именно с детской, чтобы продолжиться в школе и завершиться в академии. Гражданин неотрывен от своего духа и своего правосознания: духовно-разложившийся человек подаст на выборах позорный и погибельный бюллетень; человек с деморализованным правосознанием будет вредить своему государству на каждом шагу -- неисполнением своих обязанностей, произвольным преувеличением своих полномочий, мелкими правонарушениями и дерзкими преступлениями, взяткой и растратой, избирательной коррупцией и шпионажем. Это не гражданин, а предатель, продажный раб, ходячее криводушие, недопойманный вор. К какому голосованию он способен? Кого он может "избрать" и куда его самого можно выбрать? Что понимает он в делах государства? Недаром сказано мудрое слово: "город держится десятью праведниками"...

Государственное дело совсем не есть "сумма" всех частных претензий, или компромисс личных вожделений, или равновесие "классовых" интересов. Все эти вожделения и интересы -- близоруки: они не смотрят ни в государственную ширь, ни в историческую даль. Каждый стяжатель промышляет о "своем" и не понимает, что настоящий гражданин мыслит об общем. Государственное же дело начинается именно там, где живет общее, т.е. такое, что всем важно и всех объединяет; что или сразу у всех будет, или чего сразу у всех не будет; и если -- не будет, то все развалится и упразднится, и все рассыпется, как песок.

Такова совместная и общая безопасность жизни: такова национальная армия; такова честная полиция; таков правый суд; таково верное и мудрое правительство; такова государственная дипломатия; таковы школы, дороги, флот, академии, музеи, больницы, санитарная служба, правопорядок, всяческое внешнее благоустройство и ограждение личных прав. Если это есть "частное вожделение" -- то чье же? Если это классовый интерес, то какого же класса? Никакого. Кому же это нужно и полезно? Всем, ибо это общее; в нем все "суть едино". И пока каждый промышляет о себе и вожделеет для себя, он не подумает об этом и не создаст этого. И поскольку он не Гражданин, а стяжатель и хапуга; и голосование его по делам государственным будет сплошь трагикомическим недоразумением ("учредительное собрание" 1917 года!).

Государство состоит из народа и ведется правительством; и правительство призвано жить для народа и черпать из него свои живые силы, а народ должен знать и понимать это, и отдавать свои силы общему делу. Верное участие народа в жизни государства дает этому последнему его силу. В этом выражается демократическая сила истинной государственности. Слово "демос" означает народ; слово "кратос" выражает силу, власть. Настоящее государство "демократично" в том смысле, что оно черпает из народа свои лучшие силы и привлекает его к верному участию в своем строительстве. Это означает, что должен происходить постоянный отбор этих лучших сил и что народ должен уметь верно строить свое государство.

Не следует думать, будто самый способ этого отбора лучших сил раз навсегда найден и будто этот способ применим во всех странах и у всех народов. На самом деле каждый народ в каждую эпоху своей жизни может и должен находить тот способ, который наиболее подходящ и целесообразен именно для него. Всякое механическое заимствование и подражание может дать здесь только сомнительные или прямо гибельные итоги.

Если же этот качественный отбор не происходит или не удается, то правят неспособные или просто порочные элементы и начинается развал государства. А если народ неспособен верно строить свое государство, -- в силу политического бессмыслия, или в силу частного стяжательства, или в силу безволия, или же в силу морального разложения, -- то государство или погибнет, или же начнет строиться по типу "учреждения" и "опеки".

Отсюда необходимо сделать вывод: то механическое, количественное и формальное понимание государства, которое осуществляется в западных демократиях, не есть ни единственно-возможное, ни верное. Напротив: оно таит в себе величайшие опасности; оно не блюдет органическую природу государства; оно отрывает публичное право человека от его качества и способности; оно не единит граждан в Общем, а утрясает в компромисс их своекорыстные голоса. Поэтому такая форма "государственности" и "демократии" не обещает России ничего доброго и не подлежит ни заимствованию, ни воспроизведению.

России нужно иное, новое, качественное и зиждительное.