Рорти А. Царь Соломон и простолюдин: проблема согласования конфликтных моральных интуиций

Вопросы философии.— 1994.— №6.

Для того чтобы вести моральный образ жизни, как, впрочем, и для изготовления добротной вещи, нужно иметь немалое дарование и большое искусство. Вполне было бы достаточно одной доброй воли, чтобы стать моральным, если единственное условие для этого заключается в признании суда морали. Моральность праведной воли — обязательство поступать согласно каким-либо требованиям морали — может быть универсальной, и, воля как всеобщая способность, возможно присуща в равной мере всем, кого знаем, однако вряд ли эти атрибуты человеческого существования развиваются и выполняются каждым из нас в равной степени.

Поверхностная мораль праведной и благонамеренной воли вменяет общую обязанность поступать должным образом, исходя из должного основания. Отличная от нее более глубокая мораль содержит также активную установку на выработку морально значимых намерений и на осуществление их в подобающей деятельности1. Вероятно, смысл моральной жизни выходит за границы воли, преуспевшей в приговорах суда праведности, и подразумевает деятельность, адекватную осуществлению принципов морали (или, к примеру, воли Аллаха) даже в том случае, если морально значимое действие выполнимо только in foro interno . В конце концов наиболее доступный и простой способ выдержать суд праведности состоит в сведении намерений к минимуму. Истинный смысл морали выше желания малого, т. е. стремления ничего не жалеть. Человек с чистой волей и обостренным моральным чувством, но не способный исполнить свои решения и планы может быть обаятельной, даже трагической личностью, однако со временем его претензии на моральность окажутся пустыми.

Между тем необходима известная проницательность, чтобы понять смысл каждого долга и знать, чем руководствоваться в любой ситуации. Всеобщая обязанность поступать правильно, т. е. поступать должным образом исходя из должного основания, сама по себе ничего не говорит о способности индивида выполнить данную обязанность. Исполнительная мораль — доведение доброй воли до осуществления в конкретных намерениях и действиях — не может, как представлял Кант, гарантироваться особыми моральными способностями, без которых и раньше в общем обходились, действуя эффективно и правильно. Если мораль как исполнительна, так и законодательна, если она действенна так же, как и праведна, то различия в практической способности становятся морально значимыми .

I. Морально значимые способности
Мы можем обрисовать круг интеллектуальных и психологических черт, способностей и навыков в индивидуальном и социальном отношении 4.

1. Когнитивные и интеллектуальные способности
— проницательность, предотвращающая вред, удовлетворяющая потребности и приносящая благо;

— предвидение и «боковое» зрение, активная установка на сравнительное и систематическое мышление, распределяющая приоритеты согласно решениям на основе принципа рефлективного равновесия.

— воображение и сообразительность, изобретательность, остроумие;

— детализированное и контекстуализированное чувство меры и приоритетов;

— открытость по отношению к новации и коррекции, которая вместе с тем надежна против искуса смятения перед отдаленными и просто воображаемыми возможностями;

— способность избирать и идти на сотрудничество .

2. Черты характера и исполнительности
— развитая эмпатическая понятливость;

— лояльная объективность, сознание собственных границ;

— энергия, настойчивость и способность конструктивно относиться к конфликту и поражению;

— деятельная способность поступать в согласии с суждением о наилучшем;

— чувство правомерности, способствующее видению и прояснению побудительных причин;

— чувство времени (культурно и контекстуально изменчивого), такта и экспрессивности

— нужно уметь видеть, когда надавить, а когда воздержаться, когда сблизиться, а когда отойти, когда слушать, а когда советовать;

3. Навыки
— ряд навыков, дающих возможность соответствующего исполнения достойных намерений. Многие из них приобретены и значительно варьируются в зависимости от общественных потребностей и индивидуальной ситуации.

Конечно, здесь мы отвлекаемся от вопроса, в какой мере перечисленные характеристики самодостаточны или взаимоисключают друг друга. Ни одна из них, взятая в отдельности, не гарантирует, что индивид будет действовать соответствующим образом, но и обладание всеми ими вовсе не обязательно, для того чтобы подойти вплотную к деятельной морали. Они могут быть использованы хорошо или плохо, на благо или во вред. Ряд способностей и навыков вообще говоря не являются необходимыми. Их нормальное количество и состав определяются потребностями реализации наилучших намерений. Моральная компетенция не требует какой-то особой моральной теории, более того, моральной теории вообще, нет нужды и в том, чтобы моральные агенты принимали мораль как план для себя, с помощью которого обеспечивается безупречность, отслеживание и оценка мотивов и действий. Действительно, чрезмерно пристальное и постоянное внимание к собственным мотивам и ориентациям может помешать, причем существенно, первостепенному — сосредоточению на ближайших задачах. Конечно, надо уважать ближних и отвечать на их вопросы, критику, однако активные и устойчивые отношения привычки не требуют, более того, не предполагают эксплицитного оправдания. Несмотря на то что мораль неразрывно связана с деятельностью в согласии с наилучшими или наиболее оправданными ориентациями, все же компетентный субъект морали не нуждается в артикуляции или защите принципов своей деятельности.

Значимая мораль подпадает под сферу случайности . Но есть моральный случай и моральный случай. Некоторые случайности являются, бесспорно, порождениями каприза и, как отмечал еще Аристотель, нет основания для построения теории применительно к просто случайному. Тем не менее многие случайные факторы законообразны. Непредвиденные и неконтролируемые обстоятельства могут, безусловно, расстроить лучшие из намерений, и в таких случаях мы ценим намерения и прощаем неудачу. Но когда случайности в целом предсказуемы и обстоятельства в общем контролируются, мы переносим ожидания и оценки с намерений на их исполнение.

II. Проблема неравенства морально значимых способностей
Неравенство морально значимых способностей задает этической теории проблемы, связанные со справедливостью наших ожиданий и опыта благодарения и порицания. Те, кто по воле случая, в силу своей конституции или развития, наделены исключительно высокими способностями, нередко обнаруживают себя в ситуации конфликта, выбора и проигрыша, сталкиваясь с людьми, которые обычно встречаются среди нас и не выходят за стандарт человеческих возможностей. Возьмем такой класс исключительно компетентных деятелей, который представлен Соломоном. Возможно, круг исключительных способностей Соломона по кантианским нормам и представляется морально нейтральным, все же назову их добродетелями.

Соломону не надо быть непременно царем, иметь особые обязанности, соответствующие его роли или должности. Достаточно того, чтобы он в определенной сфере по сравнению с другими коллегами был исключительно способным, внимательным и понятливым. Соломон может быть Софией, секретарем кафедры, чьи исключительные способности распространяются на определенную область. Возможно, она как мать не заслуживает доверия, однако, подобно Соломону, способна и предвидеть и эффективно решать бесконечные вопросы академической жизни, энергично и предприимчиво вести работу, далеко выходящую за формальные требования. Ее относят к тому сорту людей, от чьей политической ловкости и умения вести переговоры зависят и факультет и студенты. Даже тогда, когда коллеги не осознают степень, в которой они опираются на нее, и лишь полушутя говорят, что кафедра без нее распадется, все же они рассчитывают на то, что она работает ради них . (Не каждый высокоумелый человек достоин квалификации ранга Соломона. Когда пациенты блестящего хирурга, светила в своей области, резонно ожидают и, быть может, даже требуют от него огромной помощи, их ожидания относительно четко определены, содержательны и конкретны. Они надеются, что он окажет им свои услуги в той мере, в какой это возможно независимо от его компетенции в каких-либо других неспецифических сферах.)

Именно потому, что Соломон и София обладают живостью и сообразительностью, они способны предусмотреть те опасности, потребности, обстоятельства, которые обыкновенный человек не в силах заметить. Они видят ситуацию более четко и с большим числом возможностей, с более широким приложением деятельности, чем он. Не пытаясь стать моральными святыми или чудотворцами, они действуют неизменно эффективно и часто просто изящно, с точным и глубоким пониманием сути дела. Соломон не старается быть моральным праведником, строящим свою жизнь на идеалах некоей этической теории. Ему не нужно быть Геркулесом от морали, зилотом, стремящимся выполнить исключительно трудное или героическое дело, выходящее за рамки возможностей обывателя. Святые и праведники отличаются скорее своими мотивами и амбициями, нежели своими способностями .

Наши ожидания, обращенные к соломонам сего мира, завышаются, как, следовательно, и соломонова ответственность, невзирая на то, что их деятельность относительно локализована. Хотя мы часто и благодарны Соломону за то, что он делает, улучшая нашу жизнь, но нередко и обвиняем его, если он не вмешивается ради нашей пользы. Когда мы благодарны, то не исключено, что мы думаем — он сделал больше, чем морально требовалось . Порицание означает, что мы думаем, будто он потерпел неудачу, выполняя морально требуемое. Если Соломон — София, мы порой ставим ей в вину, что она опустилась до уровня среднего человека.

Когда мы виним Соломона за неудачи, связанные с нами, он вправе заметить: «Я уже сделал большее, чем полагалось сделать». Или: «Это лучшее, что я мог сделать в данных обстоятельствах». Однако фраза: «Я ничего вам не должен» — требует уже расшифровки и разъяснения. Ответы подобного рода лишены точки в конце . Дальнейшее оправдание потребуется в том случае, если Соломон не сделал для нас того, что мог бы сделать, несмотря на то что при этом не было имплицитного обещания или соглашения. Но даже если обязательство наилучшего результата ограничивается строгой оговоркой, даже если оно не является первоочередным, безусловным, мы склонны воспринимать его как непременное обязательство наряду с другими.

Экономя время и внимание, Соломон и София могут лишиться многих прелестей жизни, преимуществ верной дружбы, полноты участия в делах культуры, удовольствий природы. Иногда соломоновы способности связывают его с конкретно-ролевыми обязательствами, угрожающими его моральной цельности . Требования, предъявляемые к его способностям, могут означать опасность для основных ценностей. Соломоновы жена и дети, например, страдают от его невнимания, важные решения его хозяйственной и домашней жизни переходят в ведение его помощников и доверенных 12. Пределы времени и лимит интенсивного внимания, конечно, случайное условие соломоновой миссии. Но подобные случайности и оказываются неизбежностью: мир, вероятно, должен быть совсем другим: чтобы такие границы и лишения не влияли даже на Соломона при всем его величии, не говоря уже о занятой и измотанной Софии.

Наши ожидания и собственно соломоновы способности ставят проблему. Назовем ее проблемой Соломона, а заключается она в следующем: ожидается, более того, требуется ли от Соломона большее, чем от обычного человека, если это «большее» связано с ценой страдания, непоправимых лишений и утрат в делах, важных для него . Безусловно, определение круга моральных обязательств обыкновенного человека также образует проблему. В конечном счете и он обнаруживает себя в ситуации, в которой достижение значимого результата представляет угрозу для его дел, его собственной цельности или его морально оправданных интересов. Проблема обыкновенного человека такова: в каком случае мы правы, осуждая кого-то за отход от наилучшей альтернативы выбора? Соломона во всех случаях отличает от обычного человека то, что его обреченность на исключительные утраты каждый раз вытекает из его добродетелей, а не вызывается просто случайным стечением обстоятельств. Один из критериев, определяющих эти добродетели, заключается в том, что они обычно предполагают в качестве результата деятельности развитие или содействие ему. Одна из причин того, что Соломон добровольно принимает на себя трудности, связана с развитием его умения и талантов: у него есть неплохое основание полагать, что, пройдя через испытания, он станет более опытным и подготовленным. Тем не менее кажется проблематичным, что Соломон, выходя за пределы уязвимости и страданий простолюдина, должен претерпевать значительные потери в силу добродетельности своих добродетелей.

Наши интуиции, относящиеся к проблеме Соломона, конфликтуют. С одной стороны, кантианское сознание, формирующее наши моральные интуиции, утверждает, что мораль содержит равные требования, предъявляемые каждому индивиду в равной степени. Никакие особые обстоятельства — слабая физическая конституция или социальные лишения, которые определяют и, возможно, деформируют структуру мотивации, словом, ограничения различного рода—не освобождают кого-либо от принципов морали. Хотя моральная вина может смягчиться, а неудачи их реализации иногда прощаются. Более конструктивная формулировка значения этой интуиции заключается в том, что рациональные индивиды независимо от своих способностей или их отсутствия в равной мере наделены моральной волей и не только могут утверждать, что такое хорошо, но и желать этого, сообразно поступая, несмотря на ограниченность своих возможностей . Кант, конечно, не предполагает, что мораль означает требование одних и тех же поступков (или одних и тех же намерений) от различных людей. Не утверждает он также, что равенство рациональных индивидов подразумевает и равенство их естественных дарований. Но у каждого человека есть моральное обязательство развивать и культивировать свои способности и таланты. Общее различие между абсолютным и неабсолютным долгом не определяет, какие способности должен развивать Соломон. Поскольку долг развивать дарования вытекает непосредственно из категорического императива, ясно, что это — абсолютный долг, но если решение относительно развития дарований отдано на усмотрение индивиду, то долг развивать какое-либо конкретное дарование выступает неабсолютным. В этом пункте проблема Соломона формулируется следующим образом: может ли мораль требовать от Соломона развития тех дарований, которые наиболее благотворны для морального развития его ближних, несмотря на то что он, поступая так, обрекает себя, по всей вероятности, на исключительные жертвы? Или может ли моральное требование, обязывающее культивировать дарования на благо человечества, выполняться человеком, не подвергая его известному риску? Если моральный успех безразличен к моральному обязательству и слабые дарования никого не извиняют, тогда выдающиеся способности Соломона не должны обрекать его на чрезмерные утраты.

Но имеются также интуиции, противоположные по значению. Если выигравший в естественной лотерее имеет выгоду от своей удачи, то тогда плата за это справедлива. Если мы разделяем общие цели и обязаны способствовать добру в силу наших возможностей, то ничего несправедливого нет в том, что соломоновы исключительные способности налагают на него высокие обязательства. Если Соломон способен на действие, существенное для общего блага, то тогда не будет несправедливым требовать от него большего, чем от обыкновенного человека, даже в том случае, когда это связано со значительными личными жертвами.

Проблема Соломона может быть сформулирована как проблема примирения трех основных интуиции, представленных в рамках различных этических теорий .

1. Утилитарно-мелиористическая интуиция: мы обязаны содействовать общему благу сообразно нашим возможностям.

2. Эгалитарная кантианская интуиция: принципы, определяющие моральные обязательства, безусловны и необходимы — мы все связаны друг с другом в равном отношении и связаны с этими принципами в равной степени 16.

3. Аристотелевское признание дифференциации по моральной способности: морально значимые способности, дарования и умения распределены не равным образом и обязывают поступать во благо с полной силой.

Вопреки отсутствию очевидного способа примирения этих утверждений или выделения здесь морального приоритета, мы противимся отказу от какого-либо из них.

III. Решения, предлагаемые этическими теориями
Перед тем как обратиться к современным решениям проблемы установления ограничений для, как считается, необоснованных требований, свойственных кантианской и утилитаристской концепции морали, обсудим некоторые традиционные решения проблемы Соломона.

1. Начнем с версий положения, согласно которому «добродетель есть сама по себе награда или влечет награду».

По одной версии добродетели обладают внутренней ценностью что бы они ни приносили и чего бы это ни стоило, они означают полноту наших самых лучших возможностей. Их обладатель ведет благородный, подлинно человеческий образ жизни. И поскольку добродетель имеет степени, то более высокая добродетель означает большее благородство. Классическая или аристотелевская версия этой точки зрения связаны с формой добродетели: справедливое распределение обязательств, справедливая практика благодарения и порицания определены phronimos в большей мере, чем контекстом инвариантных правил

Согласно консеквенциалистской версии данного положения, добродетельная жизнь, как правило, полезна и даже приятна. Хотя выдающиеся способности имеют свою собственную ценность, они также приносят вознаграждение. Характерные черты и способности человека определяются как добродетели именно потому, что их применение обусловливает процветание. Соломоновы находчивость и такт помогают ему достичь замечательных результатов в том, что ему представляется наиболее важным. Он испытывает огромное удовлетворение, устраивая ирригационную систему для Иерусалима и решая сложные проблемы законодательства, он наслаждается своей разумностью и плодами своей изобретательности.

Но все эти версии решения — «добродетели вознаграждаются» — применительно к нашей проблеме не свободны от одинаковых трудностей. Как бы соломоновы добродетели ни вознаграждались, а его жизнь ни выражала человеческое совершенство, потери, присущие такой жизни, должно быть, уравновешивают триумф. Будь Соломон менее последовательным в делах справедливости, тогда, может быть, его обидчивый сын Рехобоам прислушался бы к советникам отца и преуспел бы в сохранении царства. Имей Соломон выбор, он бы мог поступиться славой своих добродетелей, как бы ни были они самоценны, государству тогда было бы лучше при царе менее одаренном, с обычными, заурядными добродетелями .

Добродетельная жизнь не всегда должна ориентироваться на образ лучшей из возможных .

Скорее всего, соломоновы добродетели окажутся благими по большому счету и уместными в справедливом обществе, а не в обыкновенном. И они будут благотворны для Соломона только в том случае, если он отождествляет свои собственные достижения с тем, что выступает благом для идеально справедливого Израиля. Так как остается открытым вопрос о том, соответствует ли соломоновым добродетелям баланс потерь и обретений в условиях обычного, относительно несправедливого общества, подобного нашему, то неизвестно, правы ли мы, когда требуем от Соломона больше, чем от обыкновенного человека.

Конечно, рассмотрение утверждения, что добродетель сам? по себе награда, не опровергает теории. В принципе добродетель может быть ценной как сама по себе, так и инструментально, в прикладном отношении, безотносительно к тому, справедливо ли удерживать Соломона на более высоком уровне, требуя от него больше, нежели от простого человека. Таким образом, вопрос остается, как остается и конфликт наших интуиции.

2. Положение: «Если все было добровольно, то о чем тогда сожалеть?» С этой точки зрения нет ничего несправедливого в том, что Соломон подвергается риску, идет на жертвы в тех ситуациях, в которых он оказался по собственной воле.

Однако то, что Соломон может добровольно подвергать себя риску и жертвовать многим, не доказывает, будто, поступая так, он справедлив по отношению к себе. Он может добровольно попасть в соответствующую ситуацию, не имея возможности предвидеть все вероятные последствия. Его согласия на подобный шаг можно добиться с помощью определенной манипуляции, а не ясных аргументов. Вместе с тем под вопрос ставится утверждение, согласно которому рациональна оправданность различных ожиданий, относящихся к позиции: «...потому что справедливо требовать большего от того, кто способен на многое».

3. Вариант средневекового трюкача. Согласно легенде, акробату нечего было принести в дар Святой в день ее именин.., кроме циркового номера, и он выступил, вложив в свое искусство всю душу. И он прославился больше, чем принц, который осыпал жемчугом изваяние Святой. Вероятно, урок средневекового трюкача заключается в том, что моральное обязательство соразмерно способности, умениям и одаренности человека. Соломон и трюкач одинаково подпадают под требование, которое обязывает сделать все возможное, на что они способны.

Случай средневекового трюкача скорее ставит проблемы, чем их решает. Магические фразы «приложить усилие» и «сделай все возможное» представляются двусмысленными. Толкуемые как направленность воли, они принадлежат морали праведности. В этом смысле моральная ценность агента измеряется его волей, обретающей значение долга. Согласно этой интерпретации, «сделай все морально возможное» означает изволение благого. Такое изволение не имеет степеней, предпосылок и само по себе не утверждает относительно способа действия, даже ничего о его начинании. Но и «приложить усилие» может толковаться также с позиций значимой морали. Согласно этой интерпретации, «прилагать усилие» подразумевает исполнение всеобщей доброй воли в конкретных действиях и намерениях, причем в каких угодно. Однако у воли (или у характера индивида) нет особой способности или центра, благодаря которым можно проявить усердие, приложить усилия, чтобы сделать все возможное в данном случае. С позиций значимой морали, «истинно усердное старание» или «приложить усилие, чтобы сделать все возможное» — выражения, означающие широкий круг разнообразных способностей и задатков, которые весьма неравно распределены между людьми. Если способности и задатки, предполагаемые фразой «приложить усилие, чтобы сделать все возможное», подпадают в сферу случайности неравного распределения, то тогда моральное требование «сделать все возможное» всего-навсего повтор предыдущей фразы в форме регрессии.

Во всяком случае лозунг «от каждого по способностям» сам по себе не решает проблему Соломона. Если вариант средневекового трюкача и содержит истину, то и тогда это лишь схема, которая дает лишь общие ограничения для множества конкурирующих решений. Предположим, что данный вариант трактуется следующим образом: мораль не требует от трюкача делать все возможное, не щадя живота. Отсюда лозунг «от каждого по способностям» должен интерпретироваться как морально релевантное требование разумно возможного. Но достаточно ли чувствительны наши ожидания в отношении к различиям в способностях? Чтобы определить степень обязательств трюкача, потребуется критерий идентификации и измерения морально релевантных способностей. Но тогда наша проблема откладывается на лучшие времена.

4. Решение «Не строй теории применительно к девиантным случаям». Вполне убедительным представляется, что если соломоновы выдающиеся способности иногда и обрекают на большие потери, то все же случай жертвенности выступает исключением. Соломон не претерпел бы драматических утрат в нормальных условиях. Теоретически добродетели обычно по своему назначению призваны служить интересам их обладателя так же, как и интересам общества. В той степени, в какой способности человека не оправдывают данного назначения, они лишаются права называться добродетелями. А следовательно, нельзя построить теории в данном случае, взяв за основу девиантные или исключительные ситуации.

На первый взгляд такое метаэтическое рассуждение выглядит безобидным или, по крайней мере, нейтральным, тем не менее, оно содержит в себе мощный нормативный компонент. Случай жертвы — статически значимое явление в коррумпированных политических системах. Подобные явления определяются как исключительные или девиантные с точки зрения нормативной теории, описывающей, что предписывается или должно быть предписано в идеальных условиях. В данном отношении имплицитным представляется утверждение, согласно которому в безупречно сформированной и хорошо организованной социополитической системе Соломон был бы избавлен от неизбежности частых потерь и жертв. Если это должно быть именно так или мы имеем дело с одним из критериев здоровой политической системы, то вряд ли подобные высказывания помогут нам решить, справедливо ли с нашей стороны в условиях менее идеальных ожидать от Соломона большего, чем от обычного человека.

5. Политическое решение. Существующие структуры неравенства способностей могут быть сопутствующими результатами практики социальной несправедливости. Если совершенствование социальной и политической системы уменьшит неравенство в моральных способностях, то мы должны придерживаться такой воспитательной и экономической политики, которая максимизирует равенство людей.

Но даже если окажется, что иная социополитическая система уменьшает степень неравенства способностей, то отсюда вовсе не следует, что минимизация неравенства способностей должна иметь приоритет по сравнению с другими направлениями политики. В противном случае, не исключено возникновение противоречия между такой минимизацией и другими морально релевантными ценностями. Таким образом, вопрос нуждается в дальнейшем осмыслении.

6. Имеются три версии решения, которое назовем «В чем проблема?» Первая — наиболее рафинированная — «добродетель сама по себе награда». Утверждается, что у Соломона есть представление о благой жизни, в которой каждой деятельности соответствует определенное значение и воздаяние, а значит, и степень риска и жертвенности. По всей видимости, Соломон должен знать, когда пожертвовать вниманием к своим детям ради планов строительства ирригационной системы для Иерусалима. В другом случае, например, Соломон нашел бы, как сочетать заботу о детях с делами, касающимися священных садов, если для этого была бы хоть какая-нибудь возможность. Но даже если нет никакой возможности, он знает пределы деятельности. Эти пределы не укладываются в рамки общих правил. Все, что нужно в данном случае,— это находчивость, помогающая сбалансировать ситуацию.

Но это решение не отвечает интересам тех. кто ищет особого критерия для проверки и оценки соломоновых интуиции, а проще говоря, для определения, утратил ли Соломон свою мудрость и когда. Представим, что Соломон находился в состоянии крайнего перенапряжения, когда мы пришли к нему с очередной неразрешимой проблемой. Вероятно, он оказался бы одним из тех людей, которые знают, когда сказать, точнее, передать через слугу, что не принимают. Разве мы не возмутимся, когда раскроется, что он был в саду и беспробудно спал, в то время как его вмешательство могло бы изменить мир? Должен ли он укорять себя за то, что мог это сделать, мог предотвратить опасность или принести благо, но не сделал? Когда и на каком основании мы обязаны заключить, что Соломон, нарушив меру справедливости, превратился еще в одного Саула?

Вторая версия решения «В чем проблема?» исходит из мелиористского условия полноты усилия. Если общему благу способствует требование большего от Соломона, чем от обыкновенного человека, то тогда и надо требовать большее... до тех пор, пока такая практика не перестает приносить пользу, например, пока она не отбивает охоту у будущих соломонов совершенствовать свои способности.

Недовольство неограниченным мелиоризмом знакомо. Иногда оно выражено в кантианской, иногда в аристотелевской форме , временами оно формулируется консеквенциалистами и даже в рамках утилитаризма. Консеквенциалисты, осознающие оправданность подобного недовольства, стремятся внести ограничения законных требований морали, которые исходят из аристотелевских или кантианских предпосылок консеквенциального представления о том, что морально значимо. Тогда проблема Соломона вызывает конфликты относительно степени, в которой критерий полезности должен отражать кантианскую справедливость, аристотелевское благородство или иные морально значимые титулы людей.

Третья версия решения «В чем проблема?» различает то, что заслуживает морального поощрения, от того, что морально требуется. Возможно, представляется морально ценным, похвальным, что Соломон рискует понести утраты, действуя в нашу пользу, но он, с данной точки зрения, не обязан так поступать и мы не имеем права осуждать его, если он не совершит подобного поступка.

Но различие между абсолютным и неабсолютным долгом сопоставимо с различием между моральным эгалитаризмом и моральной элитарностью. Должно быть, действительно имеется общее различие между морально требуемым и сверхтребованием применительно к Соломону. Однако все же остается вопрос, обязан ли Соломон морально на то, чтобы понести такие потери, которые не требуются от обычного человека. Различие в данном случае не решает вопроса, справедливо ли Соломону осуждать себя, когда, как оказалось, он, и только он, в состоянии был внести значительное изменение в общее благо, пусть даже большой ценой для себя.

В своих простых, неискаженных формах, не расширенные взглядами конкурирующих теорий, традиционные стратегии преодоления трудностей, связанных с неравенством морально релевантных способностей, могут быть вполне истинными: в конечном счете, они выражают ту или иную характеристику интуиции, с которых мы начали. Однако хотя каждое из предложенных решений выражает какое-то одно из наших самых глубоких моральных убеждений, все же каждое из них оставляет проблему Соломона открытой и, как представляется, выражает лишь одну сторону к конфликте интуиции, причем без адекватного понимания других позиций. Если традиционные теории инкорпорируют взгляды конкурирующих позиций, то они становятся гибридами и в этой расширенной форме представляют, скорее всего, вид конфликта интуиции, порождаемых проблемой Соломона

IV. Не создаем ли мы псевдопроблему?
Есть нечто странное в проблеме Соломона. Она не возникает в строгих, несокрушимых версиях какой-либо теории. Но возникает она в рамках концепции добродетели, так как Соломон выступает образцом для определения того, что такое справедливость. Кантианство не обеспокоено тем, что выполнение моральных обязательств — какими бы они ни были — может угрожать некоторым ценностям, существенным для эвдемонистического образа жизни. Если справедливость должна быть соблюдена, невзирая на то, что даже «святые содрогаются» при этом, то ее нужно соблюсти и пусть Соломон пожертвует самым важным для него самого. Не просматривается проблема Соломона и в неограниченной утилитаристской этике. Если обыватель или Соломон могут и делают нечто большее, чем принято, эмпирически результат оценивается с позиции общего блага, как и все остальное, включая их неизбежные потери.

Возможно, проблема Соломона возникает в результате стремления к главенству среди различных концепций, когда одна возвышается над другими, присваивая все плоды или предписывая свое основополагающее значение для других теоретических структур. Вопросы справедливости неравных ожиданий могут возникнуть под влиянием попытки объединить кантианские интуиции с концепцией добродетели или с консеквенциалистской теорией. Вопросы о границах мелиористских обязательств появляются при проекции аристотелевской или деонтической позиций на утилитаризм. Вопросы о политических последствиях неравенства моральных способностей встают в результате воздействия утилитаристских позиций на концепцию добродетели. Неудивительно, что перенесение концептуальных положений из одной теоретической структуры в другую порождает конфликт интуиции.

У нас есть возможность попробовать решить проблему Соломона посредством различения пластов морали, имеющих свои особые критерии и требования.

1. Минимально негативная мораль эгалитарна, но не имеет сильного значения. Она артикулирует и довольствуется универсальными запретами без обращения к моральному случаю. Не открыта она и для ценностного измерения благодеяния.

2. Минимально позитивная мораль выдвигает универсальные обязательства, но прощает неудачи, оказывающиеся результатом неспособности или невезения. Она открыта для ценностного измерения благодеяния в экстремальных случаях или в ситуации явного конфликта обязательств. Сильное значение морали на этом уровне зависит от степени многообразия конкретных деталей, предписаний и обязательств, которыми она располагает.

3. Основная добропорядочная мораль — «вполне достойно» — выступает, видимо, эгалитарной по сравнению с моралью праведности, но не для значимой морали. Она приветствует взаимопомощь, требует конструктивного сотрудничества от каждого в соответствии со способностями. Неудачи, происходящие в результате неравенства морально релевантных способностей, не предполагают презумпции невиновности и не требуют оправданий. Мораль добропорядочности весьма чувствительна к ценностному измерению: она требует равновесия силы обязательств различных типов, включая обязательства к самому себе.

4. «Звездная» мораль различает обязательства Соломона от обязательств обычного человека. Она в высшей степени неэгалитарна.

Если эти различия и могут устранить ряд наслоений моральных требований, то вызванный проблемой Соломона конфликт интуиции при этом остается. В какой мере мелиористское условие может вторгаться в мораль добропорядочности? Если Йехуда имеет задатки Соломона, морально обязан ли он развивать свое дарование до степени деятельных способностей и навыков? В какой мере он обязан стремиться к расширению круга своей морали «вполне достойного»? Обязан ли Соломон вести образ жизни, соответствующий «звездной» морали?

Если мы не можем разрешить проблему Соломона при помощи различения уровней и степеней моральности, мы можем попробовать различение сфер моральной оценки. Утилитаризм обеспечивает меру моральности действия, деонтологические теории дают критерий моральности воли, концепции добродетели анализируют ценность характера. Но проблема Соломона возникает вновь и формируется как проблема выбора из названных позиций основной в оценке конкурирующих утверждений относительно того, что в данной ситуаций соответствует решению вопроса о справедливости наших требований, предъявляемых к Соломону.

Возможно, мы должны довольствоваться тем, что удалось обнаружить, и тогда достаточно факта конкурирующих решений проблемы Соломона. Для теории, видимо, немало получить комплекс предписанных ответов на вопрос, требовать ли большего от того, кто способен на многое. Такой результат дает более широкий и более чувствительный набор факторов и измерений, важных для моральной оценки. Тем не менее в практической жизни порой оказывается необходимым решение Соломона. В конечном счете осуждение не просто оборот речи. Прежде всего это, как правило,— несправедливость по отношению к тем, кому оно адресовано. Если Соломон заслуживает порицания, то мы справедливы, обращаясь с ним подобным образом, в противном же случае, мы далеки от справедливости. Временами самодовольство моральной теории оборачивается на практике, когда необходимо знать, что делать, колючей неприятностью.

Если различение -степени и сфер моральности не решает проблему Соломона, мы, вероятно, вынуждены прийти к заключению, что проблема выступает результатом ошибочности некоторых наших интуиции. Тогда, видимо, следует перечеркнуть или радикально изменить этическую теорию, которая артикулирует и поддерживает эти ошибочные интуиции. Однако такое заключение, правомерно выдвигая требование пересмотра многого в нашем опыте, все же не является аргументом против него в целом. Многие реформаторские преобразования, как, например, отмена рабства, нуждаются в длительном приспособительном периоде, откладывающем на многие годы ожидаемый результат. Евреи, бывшие рабами в Египте, оставались в состоянии конфликта в течение всего времени пребывания в пустыне, хотя они и стремились следовать, взращивая детей, измененной морали. Понадобилось, по крайней мере, поколение людей, чтобы превратить рабов в народ, населяющий Землю Обетованную.

Но если решение проблемы Соломона требует изменения некоторых фундаментальных моральных интуиции, то как должны мы определить, не имея своего Моисея, принимавшего повеления Бога, подлежащее пересмотру? В данном случае замешательства не избежать, поскольку каждая моральная теория снабжена формой теоретического доказательства, соответствующей определенной моральной системе. Как тут быть с поиском ошибочных интуиции или теоретических положений? Каждая система оправдана своими собственными авторитетами, каждая критикуется (по крайней мере) как неполная в сравнении с другими. Аристотелевские этические концепции начинают диалектически: они стремятся объяснить и артикулировать мнения «мудрого» и предрассудки «многих». Напротив, Кант утверждал, что ни общая вера, ни наличная практика не могут устанавливать ограничения справедливости, не говоря уже о том, чтобы определять ее критерий; утилитаристы основывают защиту моральной теории на консеквенциальной основе. Отсечение, по крайней мере, одного из конфликтующих решений проблемы Соломона, оказывается, вызывает эффект регрессивного методологического поиска теории оправдания для оценки конкурирующих теорий морального оправдания.

Есть еще три альтернативы, к которым мы можем прибегнуть: «строгая оценка и радикальный выбор решения», некогда предложенные Чарльзом Тэйлором, «приостановка конфликтного решения» Берлина, Хэмприра и Волзера и, наконец, решение «рефлективного равновесия» в версии Роулса .

Под влиянием Киркегора Тэйлор подчеркивает необходимость строгой оценки, радикального выбора между конкурирующими основополагающими ценностями и образами жизни . В силу того, что базисные ценности определяют язык соответствующего оправдания, они сами по себе не могут иметь подтверждения или оправдания извне. Они раскрываются и оцениваются, будучи выражены в определенном образе жизни. Указывая на возможность строгой оценки, Тэйлор осознает, что радикальный выбор, основанный на подобной оценке, должен вызывать драматический разрыв в личностных ценностях и самопонимании. Поскольку, по мнению Тэйлора, нет никаких убедительных доводов в пользу предпочтения ценностного разрыва в сравнении с признанием морального конфликта, личность выбирает скорее множественность ценностей, чем отказ от тех или иных моральных интуиции хотя и сталкивается при этом с трудностями, аналогичными для проблемы Соломона

Берлин, Хэмпшир и отчасти Тэйлор доказывают, что наши интуиции пребывают неизбежно в состоянии конфликта, причем эта неизбежность не только психологически и практически подтверждается, но также имеет историческое и моральное значение . Мораль содержит в себе целый ряд идеалов, воспринятых однажды по тем или иным причинам в различные исторические эпохи. Мы сформированы этими идеалами, они структурируют нашу практическую жизнь. Моральная цельность и связанность, временами отступая назад, все же продолжают поддерживать сохранение интуиции, уже не совместимых друг с другом . Таким образом, проблема Соломона, вероятно, показывает место и время подобной ситуации и степень нашей напряженности, вполне естественной для человека — причудливого творения из довольно странных наслоений. Позиция «приостановки конфликтного решения» настаивает на необходимости уважения сферы наших ценностей, хотя бы и конфликтующих.

Такая позиция опасна своей изначальной непрочностью и нуждается в дополнительных ограничениях и разъяснениях. Сильная мораль не может довольствоваться тем, что каждый трудный выбор выражает действительный и неизбежный конфликт между несогласующимися ценностями. Порой очевидные конфликты означают ошибки и неверные решения, подлежащие исправлению даже в том случае, когда они глубоко укоренены в практической жизни и взаимосвязи первичных, определяющих ценностей. Как правило, мы воспринимаем себя вынужденными согласовывать свои обязательства, причем их объем зависит от наших возможностей. К счастью, иногда удается это через показ, как обе стороны явного конфликта примиряются друг с другом . Все же и значимая мораль допускает, что мы не всегда можем восстановить нашу цельность, соединяя интуиции.

«Решение рефлективного равновесия» состоит в применении разработанной Роул-сом процедуры, согласно которой справедливость понимается как баланс наших различных интуиции . Она подразумевает взаимное приспособление друг к другу наиболее абстрактных теоретических принципов, .определяющих справедливость, и соответствующих убеждений, относящихся непосредственно к практической жизни. Но, как понимает сам Роулс, применительно к концепциям добра метод рефлективного равновесия не означает во всех случаях использования совокупности всеобщих принципов решения. Распределение приоритетов среди различных концепций добра может варьироваться контекстуально в достижении рефлективного равновесия, а сам метод не предписывает определенное значение соответствующим интуициям или традиционным теориям, их артикулирующим. Именно в силу того, что конфликты, обнаруженные при помощи проблемы Соломона, не имеют непосредственного безусловного решения, мы все ближе продвигаемся к процедурной справедливости, вырабатывающей принципы согласия тех, кто придерживается различных концепций добра. Несмотря на то что Роулс не верит, будто факторы, существенные для определения принципов справедливости, более соизмеримы, чем различные устоявшиеся концепции добра, метафоры «равновесие» или «баланс интуиции», тем не менее ориентируют на количественный подход к сопоставлению ценностей. Во всяком случае, как признает и Роулс, кантианцы отрицают, что ценность морального достоинства, значимая для процедурной справедливости, поддается равновесному соотношению с эвдемонистскими соображениями

V. Моральная теория и индивид
У проблемы Соломона есть еще одна странная черта. Как и многие другие проблемы современной этики, она формулируется для философов, хотя в конечном счете адресована деятельным индивидам. Пожалуй, есть доля истины в том, что, как утверждает этика, традиционные моральные теории читаются нами как бы по ошибке с конца, ведь индивиды нуждаются в идеалах и принципах, выраженных моральными теориями, но подходят к ним с точки зрения регулятивных и координирующих задач, присущих их опыту и деятельности, практике одобрения и порицания. Здесь именно та ситуация, как если бы философская этика могла заменить собой непосредственные божественные предначертания или Дух Протестантской этики и тем самым обойтись без созидательной роли государства и общества, формирующих жизненную психологию, столь важную для сильной морали. Возможно, философская этика строится по модели протестантизма, поскольку мы не склонны допускать мысль, что сама возможность морали зависит от благоприятных политических обстоятельств. Индивидуалистически мыслящие либералы не склонны к выводу, что политические институты сдерживают и направляют мораль граждан даже в том случае, если нет непосредственного влияния на нее.

Вне всякого сомнения, этика в буквальном смысле слова означает изучение характера людей, достойных восхищения. Однако несмотря на то, что люди способны иногда воспитывать в себе или перестраивать определенные нравственные качества, они все же редко формируют свой характер как целостность . Социологические условия определяют широту многообразия характеров людей. Они обусловливают типы нравов и навыков, желательных для формирования, включая например, психологические установки на самокритику и самоперестройку. Они структурируют обычную совокупность мотивов и приоритетов, выделяя, к примеру, позицию невыполнения обязательств и возможные последующие изменения или пункт регресса, к которому, как правило, отступают в трудных обстоятельствах. Они также показывают, на какое сотрудничество может рассчитывать индивид и какие последствия типичны для самых благих намерений.

Аристотель и по-своему Гоббс, а также просветители полагали, что философская этика адресована в первую очередь тем, кто занимает руководящее положение в институтах, формирующих характер, способности и мотивы . В принципе добродетелью может обладать и один индивид, независимо от степени окружающих его хаоса и коррупции. Однако для большинства утверждение и развитие даже морали добропорядочности зависит от ограничений и поддержки, оказываемых ближними. Можно ли выстраивать этическую теорию на том основании, что индивид морален или может укрепить или применить свои моральные качества независимо от своего окружения?

Итак, неудивительно, что мы оказались неспособными найти общее решение проблемы Соломона. Ведь мы сами преднамеренно придерживались вопросов, вытекающих из деятельно значимой морали, а не морали праведности. Но именно только в пределах морали праведности необходимы общее правило или критерий справедливости ожидания, отличающегося своими особенностями. Когда мы пытаемся определить в общем виде, справедливо ли ожидать от Соломона большего, чем от обычного человека, мы абстрагируемся от типа понимания, участвующего в нашем решении. Но понимание смысла жизни Соломона — как он задан сообществом и как влияет на соломоновы поступки — не выступает случайным эпизодом в определении справедливости требований, предъявляемых к Соломону. Оно центрально в этом определении. Поэтому-то тщетно ожидать общего решения проблемы Соломона применительно ко всем возможным соломонам во всех возможных социополитических контекстах.

Другими словами, мы вернулись к тому, с чего начали, а это для философов отнюдь не дурной знак, если все подлежит пониманию .

-------------

Примечания
1 Это различие, вероятно, должно быть разъяснено. Святость предполагает верное действие в соответствующих целях и из наилучших побуждений. Как правило, она не осознаваема и безвозмездна. Но, учитывая, что жертвенность порождает неминуемо мотивы самозащиты, а незаинтересованность — чисто игровые мотивы, мы можем сказать, что она для нас не достижима. Праведность означает такую совокупность личностных мотивов, которая соответствует требованиям морали и поддается ее управлению. Если мораль святости чрезмерно требовательна, то мораль праведности обнаруживает известную неполноту. Сама по себе она не утверждает и не порождает богатства многообразия морально значимой жизни. Значимая мораль предполагает как широкое соответствующее множество особых намерений и мотивов, так и полновесную совокупность способностей, пригодную для их исполнения. Она признает мир в качестве вместилища нашей активности, превосходящей по плодам чистое существование, предписываемое излишне праведной волей.

2 Этот вопрос по характеру и концептуальный, и моральный. Добродетельность воли человека определяется пристойностью его намерения, измеряемой так или иначе в рамках определенной моральной системы. Вместе с тем намерения, в свою очередь, индивидуализируются и определяются направленностью соответствующих действий. В данном случае интрапсихическая активность признается как морально значимая.

3 Обратимся к аналогии. В принципе всеобщая рациональная способность может быть распределена равным образом. Однако способности, необходимые для построения целесообразных и продуктивных мыслительных связей, в чем собственно и заключается смысл «быть рациональным», вряд ли распределены именно так.

4 Имея в виду черты характера, я отвлекаюсь от специального анализа используемых терминов, моя позиция сравнима с господствующими представлениями о наклонностях и свойствах людей. Многие черты характера можно выделить только аналитическим путем, а многие неразрывно связаны с интеллектуальными характеристиками.

5 Эффективная деятельность предполагает активное, но, как правило, неявное сотрудничество с другими. Серьезное медицинское обслуживание зависит не только от врачей, здесь важна кооперация труда технического персонала, медсестер, санитаров, исследователей. Даже явно обособленное академическое исследование зависит от помощи коллег и библиотекарей.

6 Дискуссию по вопросу о влиянии чистой случайности на моральные суждения в статьях Бернарда Вильямса и Томаса Нагеля см.: «Proceedings of the Aristotelian Society», 1976.

7 He каждый высокоискусный человек является Соломоном. Пациенты могут ожидать и даже требовать многого от блестящего хирурга, тем не менее, их ожидания относительно определенны, ограничены и конкретны. Они рассчитывают, что его услуги будут достаточно широкими безотносительно к его возможностям в других сферах.

8 Cf. Susan Wolf. «Moral Saints», Journal of Philosophy (1982); Frances Kamm «Supererogation and Obligation». Journal of Philosophy (1983); Marcia Baron. «Minimal Morality, Moral Excellence and the Supererogatory» (нeoпyбликoвaннaя рукопись).

9 Есть повод и довольно веские основания для благодарности помимо тех случаев, когда мы получаем сверхтребу емое. Так, когда мы благодарны кому-то за исполнение обычного долга, то ма.сто благодарим за ту изящную форму исполнения, которая не оставляет у нас чувства, будто мы принуждали его. Благодарность в английском языке этимологически связана со словами «любезность» и «милосердный», означают дары, которые превышают связующие обязательства.

10 Я благодарна Дейвиду Вонгу за эту мысль.

11 Cf. Michael Walter. «The Problem of Dirty Hands» Philosophy and Public Affairs. Vol. 2. 1972.

12 Трудности, связанные с экономией соломоновых времени и внимания, не означают конфликта между личной и общественной сферами, между собственным интересом и альтруизмом. Соломон с его добродетелями и обязательствами выходит за рамки подобной дихотомии. Если Соломон-царь вынужден заниматься делами правосудия, то страдают Соломон-отец и Соломон-поэт. Но если он, царь или нищий, предстает перед Вратами Небесными, то плоды воспитания его детей отнюдь не частное или личное дело. Как и поэтический дар человека. Стоит напомнить, что соломоново увлечение строительством прекрасных храмов обернулось ужасными последствиями для царства.

13 Проблема Соломона является схемой для целой группы проблем: должен ли Соломон требовать от себя большего, чем обычный человек? В каком случае справедливо поступает должностное лицо или общественный деятель, отменяя общие наилучшие условия, характерные для его офиса? В каком случае справедливо осуждать Софию за то, что она не сделала для нас большего, чем могла бы? Различия в этих формулировках проблемы Соломона не имеют отношения к нашему обсуждению темы.

14 The Groundwork of the Metaphysics of Morals. Этот долг сформулирован как третье применение категорического императива.

15 Cf. Charles Larmore. «Patterns of Moral Complexity, (Cambridge: Cambridge University Press, 1987); Steven Lukes. «Making Sense of Moral Conflict»; Nancy L. Rosenblum. Liberalism and the Moral Life (Cambridge: Harvard University Press, 1989).

16 Кантианская мораль может интерпретироваться в двух направлениях. С одной стороны, поскольку большая часть нашей деятельности определена и вызвана случайностью, то она трактуется как внеморальная в строгом смысле слова. Множество наших действий могут быть желаемыми, но необязательными, прискорбными, не будучи в строгом смысле аморальными. С другой стороны, в той степени, в которой воля, скажем так, участвует в наших действиях, все они могут трактоваться как подпадающие под требования морали.

17 Ницшеанская версия этого решения строится на существовании образов звездной славы и видового уровня. Ницше интерпретирует традиционные вопросы «справедливости и оправдания» как выражения обиды слабого.

18 В книге Х «Государства» Платон, непревзойденный лидер теории «добродетель сама по себе награда», рассматривает Одиссея, с радостью принимающего безвестную жизнь пастуха, исполненную скромной добродетели, предпочитая именно ее, а не жизнь знаменитости с большими возможностями для благородства и славы.

19 Cf. Christine Korsgaard. «Two Distinctions in Goodness». Philosophical Review (1983).

20 Эта проблема не связана исключительно с верификационистскими требованиями. Необходимость независимого критерия для определения Соломона и основательности его решений наиболее остро ощущается в случаях с особым релятивным контекстом, когда, например, индивид выглядит как Соломон в сравнении с обычным человеком лишь в одной сфере, а не в целом.

21 Cf. Marcia Baron. Op. cit., and Susan Wolf, op. cit.

22 Я благодарна Джереми Валдрону за замечание относительно способа проявления проблемы Соломона в утонченной версии консеквенциализма.

23 Cf. Charles Taylor. «The Diversity of Goods Utilitarianism and Beyond Amartya Sen and Bernard Williams, ed. Cambridge: Cambridge University Press, 1982; Isaiah Berlin. Four Essays on Liberty. (Oxford: Oxford University Press, 1969); Stuart Hampshire. Morality and Conflict (Cambridge: Harvard University Press, 1983); John Rawls. A Theory of Justice (Cambridge: Harvard University Press 1971). P. 48—50; Walzer, op. cit.

24 «Responsibility for the Self» in A. 0. Rorty, The Identities of Persons (Berkeley: University of California Press, 1976).

25 Нравится это или нет, однако, те, кто испытал решение «строгой оценки и радикального выбора», нередко оказывались свидетелями возврата подавленного. Cf. Anielie О. Rorty and David Wong. «Aspects of Identity and Agency» Owen Flanagan and Amelie Rorty. Identity, Character and Morality.

26 Op. cit.

27 В «Spheres of Justice (New York: Basic Booke, 1983). Вальзер (Walzer) стремится показать, каким образом специализированные критерии и практика справедливости могут иногда помочь в отношении явно конкурирующих ценностей; тем не менее подобная фрагментация не дает возможности разрешить те виды конфликтов, которые он проанализировал в «Problem of Dirty Handz» loc. cit. P. 160—80.

28 Cf. Barbara Herman. «Obligation and Performance» т Owen Flanagan and Amelie Rorty (eds.). Identity, Character and Morality (Cambridge: MIT Press, 1990).

29 Op. cit. P. 48—51.

30 Тем не менее Кант доказывает («Религия в пределах только разума»), что мораль, в конечном счете, связана со счастьем. Однако его доводы слишком всеобщи и априорны. Они не возникают, кстати, в результате применения метода рефлективного равновесия, а основываются на его концепции рациональной системы. Cf. Stephen Engstrom. «The Concept of the Highest Good in Kant's Moral Theory», неопубликованная рукопись.

31 Cf. Charles Taylor. «Gross-Purposes: The Liberal Communitarian Debate» in Nancy Rosenblum:

Liberalism and Moral Life (Cambridge: Harvard University Press, 1989).

32 Этот класс — класс социальных и политических лидеров — включает в себя прежде всего тех, кто определяет моральный и политический облик средств массовой информации и начальной школы, формирующих политические экспектации и менталитет граждан.

33 Эта статья появилась как результат продолжительных бесед с Эндрюсом Ритом. Любезные замечания, полученные от Джереми Валдрона, помогли мне решить ряд ключевых проблем. Я также обрела много полезного в дискуссии с Рюдигером Битнером, Дж. А. Когеном, Стефеном Энгстромом, Стивеном Геррардом, Терри Ирвином, Биллом Пюком, Кен Симон, Милтоном Вашбергом, Дейвидом Вонгом, а также участниками коллоквиума в Калифорнийском университете Санта-Барбары, в Рид колледже, Дартмундском колледже, Корнельском университете и Еврейском университете Иерусалима.

Перевод с английского В. В. Платковского

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел философия