Арон Р. Введение в философию истории

ОГЛАВЛЕНИЕ

Раздел II. Человеческое становление и историческое понимание

Общее заключение по второму разделу

Границы понимания

Выражение «границы понимания» обычно берется в психологическом смысле. Ясперс и Макс Вебер задавались вопросом, до каких пределов распространяются понятные феномены. Вопрос особенно трудный, в первую очередь, для того, кто изучал патологические факты. Понимая содержание бреда, не обязательно понимают связь между первоначальным травматизмом и психическим расстройством. И почти никогда не понимают, почему и как некоторые неврозы вызывают психологические симптомы.

Оставим в стороне этот аспект проблемы, который для истории никакого значения не имеет. Правда, Вебер поставил аналогичный вопрос, который, может быть, даже просто взял у Ясперса. Каковы границы области, принадлежащей понимающей социологии? Его ответ не обошелся без двусмысленности, поскольку он плохо различал неосознанное и непонятное (в теории, а не на практике) и был склонен путать рациональное и понятное. Будучи не в состоянии четко различать понимание побудительных причин и анализировать аффективное понимание (которое только отмечал), он шел от целевой рациональности к традиции, к спаду интеллигибельности.

С другой стороны, он признавал как типично непонятный факт механическую, инстинктивную реакцию или реакцию умалишенного. Без всякого сомнения, это наблюдение действительно, но социолог будет настаивать на другом, решающем с его точки зрения, вопросе. Речь идет прежде всего о том, чтобы найти место разумным поступкам, установить границы, внутри которых исторические события и социальные институты поддаются пониманию как личные действия, за пределами которых факты, кажется, больше не соответствуют мысли и подчиняются слепому детерминизму.

В первом разделе мы уже рассмотрели распространение, так сказать, элементарной интеллигибельности, мы отметили удивительный признак некоторых целостностей. Мы снова к этому вернемся в последующих двух разделах.

Мы больше остановимся на двух противоположных и взаимно дополняющих значениях одного и того же выражения. Понимание включает объективацию психических фактов: чем жертвуют при этой объективации? Но, с другой стороны, мы также видели, что понимание всегда возлагает ответственность на интерпретатора. Последнего никогда нельзя сравнить с физиком, он остается как человеком, так и ученым. И он не хочет становиться чистым ученым, поскольку понимание за пределами знания имеет в виду освоение прошлого. Следовательно, можно перевернуть предыдущий вопрос и задаться вопросом о последствиях неполной объективации, об условиях, которые предполагает общение сознаний.

Если бы разрезали жизнь души на напластованные слои, начиная от психологического состояния до духовного акта, то можно было бы расположить материал понимания, психологические данные как проекцию действия внутри сознания, связанного с телом. Мы не будем обсуждать метафизические конструкции Шелера, мы только укажем, — рассуждение имело место в наших предыдущих анализах, — что неправомерно придавать концептуальным различиям онтологическую реальность. Признав разнообразие ее аспектов, мы рассмотрели психическую жизнь в ее конкретной целостности, так, как она представляется непосредственному наблюдению или рефлексии. Поэтому мы никогда не наблюдали слияние или ассимиляцию «я», хотя не сомневались ни в общности основных верований, ни в приоритете эмоций и общих идей, ни в улавливании через различные сознания интенциональностей в большей части идентичных, эквивалентных соучастию, к которому, согласно Шелеру, стремится историческое познание.

Мы также с самого начала признали своего рода перцепцию другого. Но эта перцепция не заставляет нас разделить чужую жизнь, она нам ее предлагает в объективированном виде. Точность историка ничего общего не имеет с непосредственным впечатлением свидетеля, хотя и точность, и впечатление нуждаются в способности оторваться от самих себя и представить другую экзистенцию. Мы воссоздаем систему предпочтений или поведения, но очень часто нам не удается ощутить душу, из которой, так сказать, мы выделили интеллектуальную структуру.

С другой стороны, за неимением интуиции интенциональностей другого в видимых выражениях и символах мы не считаем достижимым то, что Шелер называл Gesinnung25 моральной интенцией человека. Как у наблюдателей у нас есть общий образ других: этот кажется знатным, тот вульгарным. Но Gesinnung при условии, что она смешивается с моральными свойствами (что свершается без труда, ибо, являясь составной частью каждого, она не поддается сознательному выбору и не имеет никакого отношения к достоинству), никогда не появляется как нечто целостное и однозначное. Она определяется как импульс, любовь или воля, стремящаяся к некоторой иерархии ценностей. Однако никогда не добираются до последнего импульса, и анализ целей, в сущности, бесконечен. Моральная интенция, которую можно постичь и которая отличается от мотивов и от побудительных причин, поскольку она содержит оценки, не включает в себя совершенное понимание.

Больше того, субъект как целостностное и свободное существо не дается ни в спонтанной интуиции наблюдателя, ни в терпеливой реконструкции историка. Пусть свобода понимается как этическое усилие или источник полного существования, все равно она исчезает для другого, как исчезает и Для самой себя. Может быть, всякая судьба есть следствие единственного выбора, выбора интеллигибельного характера мира ценностей или жребия жизни. Смешавшись со своими результатами, свобода якобы больше не отличается от фатальности: выбор мог бы быть другим, чем есть на самом

346

347

деле, но, свершившись, он остается, что констатируется, детерминированным, как всякая реальность. Только чувство, которое могло бы нас упрекнуть в нашем выборе, дает возможность осознать нашу отчужденную силу Следовательно, другие не отличаются от своего поведения и своих психологических состояний. Если даже они изменяются, мы усложним постепенно идею, которую имеем о них, тем не менее они не прекращают быть тем чем являются на самом деле. Они отрываются от своей судьбы только для тех, кто к ним обращается лично, кто, не проникая в тайну, признает силу творения.

Таким образом, двойной рубеж фиксируется в понимании тем фактом, что оно привязывается к объекту; моральное свойство находится за пределами мотивов и побудительных причин: свобода и целостность за пределами рассеивания. Пережитый контакт иной раз нам дает ощущение свойства, долгое общение и понимание некоторых поступков нам дает возможность сближать сущность индивидов. Но в конечном счете, существует разница между обладанием посредством знания и связью через бытие человека. Чтобы устранить ограничения объективации, познание должно уступить место соучастию. Но можно быть только самим собой, можно думать или представлять других.

Безусловно, это познание в крайнем случае само трансцендируется. Как только превращаются в свое прошлое, включают в состав богатства, переданные другим. Но в этот момент наука исчезает. Прошлое еще существует в той мере, в какой оно становится интегративной частью нашего духа и нашей жизни. Чтобы его исследовать, мы его отрываем от себя и проецируем вовне. Если после его распознавания мы его заново ассимилируем, то сразу же перестаем быть историками, чтобы снова стать историческими людьми.

Эта коммуникация личностей, кажется, противоречит усилию объективности, которую мы рассмотрели во всех формах понимания. В действительности, ангажированность интерпретатора в любом случае необходима, ибо двусмысленные и неисчерпаемые человеческие факты поддаются многочисленным улавливаниям.

Люди живут юридическим и моральным опытом, историк его определяет и реконструирует. Духовные элементы включаются в различные целостности, историк приводит в порядок совокупности и подчеркивает главное. Все моменты существования или универсума объединяются в одно становление. Историк составляет последовательность и в соответствии со своей перспективой и своими ценностями фиксирует связи фаз и смысл движения.

Иногда историк, насколько можно, пытается редуцировать это взаимодействие науки и настоящего. Либо он редуцирует ретроспективную организацию к своего рода рядорасположенности или концептуальной традиции, или берет отдельно ограниченные фрагменты, не интегрируя их в эволюцию. Но в первом случае наука по мере уменьшения роли решений стала бы постепенно исчезать и теоретически приблизилась бы к полной объективности. Во втором случае удалось бы избежать релятивности перспектив, но чтобы снова впасть в плюралистичность изображений.

Больше, чем исследование эмпирической точности, имеющей методологическое значение, нам важна склонность к универсальности за преде-

и особенного. Удается ли индивиду охватить историю, мимолетным Ла мом которой он является? Удается ли ученому изложить становление &1???? Думает ли человек о многообразии человеческих родов и следит ли за их последовательностью? По праву идентичность духовных логик или человеческой природы, какой бы формальный характер ни носила таким бразом созданная общность, позволяет интегральное понимание. Но остается преодолеть ограничения индивидуального духа и каждого исторического момента. Универсальность познания требует от историка и истории деиндивидуализации, присутствия истины как общего приобретения в сознании историка, интерпретатора всего.

Примечания

1 Malraux A. La condition humaine. Paris, 1933, p. 66.

2 Трансцендтальное «Я». — Прим, перев.

3 Буквально «задержка», «остановка». В данном контексте непосредственная связь прошлого и настоящего. — Прим. перев.

4 После события. — Прим. перев.

5 Мы заимствуем различение мотивов и побудительных причин у Шюца (A.) Der sinnhafts Aufbau der sozialen Welt. Vienne, Springer, 1931.

6 «je» в значении просто человека. «Moi» в значении мыслящего человека. — Прим. перев.

7 Из ничего. — Прим. перев.

8 Впрочем, психологическое познание есть только одна из форм ретроспективного познания. Мы умышленно упрощаем анализ.

9 Второе «я». — Прим. перев.

10 В строгом смысле слова (интенциональность).

11 Мысль. — Прим. перев.

12 Мышление. — Прим. перев.

13 Поворот к идее. — Прим. перев.

14 Речь идет о работе Арона «Критическая философия истории». — Прим. перев. b Хозяйство и обществ. — Прим. перев.

16 Наука автономна от понимания, когда стремится к конструированию (интеллигибельной совокупности) или к объяснению духовного становления. Она неразделима с ним, когда истолковывает такую связь, которую подтверждает каузальность.

17 Реймс — город во Франции с знаменитым Реймсским собором, где изображен Ангел с улыбкой. — Прим. перев.

18 Здесь я термин «интенция» употребляю как эквивалент термину «мотив».

19 В частности, произвольность выбора системы.

20 Мы используем технический термин в том смысле, в каком его используют Французские психоаналитики.

21 Человек хозяйственный. — Прим. перев. Мы намекаем на учение Кельзена. Относящуюся к ценностям. — Прим. перев.

22 Bninschvicg L. De la vraie et de la fosse conversion // Revue de Metaphysique et de Morale. 1931, p. 29. •э Намерения. — Прим, перев.

348 Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел философия