Дуглас М. Чистота и опасность

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 9

Система в состоянии войны с собой



Когда сообщество подвергается нападению извне, то хотя бы внешняя опасность может способствовать росту внутренней солидарности. Когда сообществу угрожают изнутри отдельные неуправляемые личности, их можно подвергнуть наказанию, и структура будет снова публично утверждена. Но возможно и такое, что структура окажется саморазрушающейся. Это явление давно уже известно антропологам (см. Gluckman, 1963). Возможно, что все социальные системы основываются на противоречиях, в каком-то смысле воюют сами с собой. Но в некоторых случаях различные цели, к преследованию которых поощряются индивиды, увязываются между собой более гармонично, чем в других.

Сотрудничество разных полов по своей природе плодотворно и конструктивно, это общее основание социальной жизни. Но иногда мы обнаруживаем, что вместо взаимозависимости и гармонии институты пола выражают жесткое разделение и крайний антагонизм. Мы уже отмечали ту разновидность сексуального осквернения, которая выражает стремление сохранять тело (физическое и социальное) в неприкосновенности. Правила, относящиеся к этому осквернению, сформулированы с точки зрения контроля над входами и выходами. Другой вид сексуального осквернения вырастает из желания обеспечить сохранность внутренних контуров социальной системы. В предыдущей главе мы показали, каким образом подобные правила контролируют те индивидуальные контакты, которые разрушают контурные линии, - супружеские измены, кровосмешения и тому подобное. Но типы сексуальных осквернений этим никоим образом не исчерпываются. Третий тип сексуального осквернения может возникнуть в связи с конфликтом, и его цели могут быть заданы той же культурой.

В примитивных культурах различение полов, практически по определению, - это первичное социальное деление. Это означает, что на различиях полов всегда строятся какие-то важные социальные институты. В случае слабоорганизованной социальной структуры мужчины и женщины могли бы еще как-то надеяться следовать своим побуждениям, выбирая и отвергая сексуальных партнеров, и это не грозило бы тяжелыми последствиями обществу в целом. Но если примитивная социальная структура жестко артикулирована, она практически не может не вмешиваться самым настойчивым образом в отношения между мужчиной и женщиной. Тогда мы обнаруживаем представления об осквернении, призванные привязать мужчин и женщин к предназначенным им ролям, как это было показано в предыдущей главе.

Есть одно исключение, которое необходимо сразу отметить. Сексуальные отношения скорее всего не будут связываться с осквернением в таком обществе, где сексуальные роли поддерживаются непосредственным воздействием. В этом случае любой, кто посмел отклониться от нормы, будет немедленно наказан с применением физической силы. Это предполагает эффективное управление и консенсус, которые вообще встречаются редко, а в примитивных обществах - в особенности. Как пример мы можем рассмотреть вальбири из Центральной Австралии, племя, в котором без колебаний применяют силу для того, чтобы сексуальное поведение отдельных людей не подрывало ту часть социальной структуры, которая основывается на супружеских связях (Meggitt). Как и во всей Австралии, организация значительной части социальной системы зависит от правил, регламентирующих брак. Вальбири живут в тяжелых условиях пустыни. Им знакомы трудности выживания сообщества, и один из принципов, заложенных в их культуре, состоит в том, что все члены сообщества должны работать в соответствии со своими способностями, и обо всех должны заботиться в соответствии с их потребностями. Это означает, что ответственность за слабых и старых ложится на здоровых и сильных. Все сообщество держится на строгой дисциплине, молодые подчиняются старшим, но прежде всего женщины подчиняются мужчинам. Замужняя женщина живет, как правило, на значительном расстоянии от своего отца и братьев. Это значит, что хотя теоретически она и может призвать их на свою защиту, на практике это ровным счетом ничего. Она во власти своего мужа. В общем случае работает правило, что если женский пол полностью подчинен мужскому, методы осуществления принципа мужского главенства не представляются проблемой. Оно может проводиться в жизнь безжалостно и непосредственно в любой ситуации. Именно это и происходит у вальбири. За малейшее проявление недовольства или пренебрежение обязанностями женщин вальбири избивают или пронзают копьями. За кровь жены, убитой собственным мужем, нельзя требовать компенсации, и никто не вправе вмешиваться в отношения мужа и жены. Общественное мнение никогда не осудит мужчину, который утверждает свое превосходство над женой с крайней жестокостью или даже с летальным исходом. Так что женщина лишена возможности использовать одного мужчину против другого. Как бы настойчиво мужчины ни пытались соблазнить жен друг друга, все они абсолютно сходятся в одном. Они согласны с тем, что ни в коем случае нельзя допускать, чтобы их сексуальные желания позволили какой-нибудь конкретной женщине распоряжаться их делами или предоставили ей возможность вести интриги.

У этих людей нет никаких представлений о сексуальном осквернении. Они не избегают даже менструальной крови, и у них нет представлений о том, что контакт с ней несет в себе опасность. Хотя брачный статус в их обществе очень значим и важен, его защита осуществляется прямыми методами. Так что в данном случае главенство мужчин не предполагает ничего неопределенного или противоречивого.

На мужчин вальбири не накладывается никаких ограничений. Они могут соблазнять чужих жен, если представится случай, не проявляя особой озабоченности состоянием социальной структуры, основанной на институте брака. Последний защищен всесторонним подчинением женщин мужчинам и социально признанной системой отстаивания прав с помощью силы. Когда мужчина забирается в чужие владения, ему известно, что он рискует нарваться на драку и, возможно, будет убит. Система идеально проста. В конфликт вступают отдельные мужчины, но не принципы. Не случается такого, что моральные суждения, правильные в одной ситуации, сами себе противоречат в другой. Люди удерживаются в рамках своих конкретных ролей угрозой физической расправы. В предыдущей главе высказывалось предположение, что когда эта угроза ничем не сдерживается, можно ожидать, что социальная система выстоит и без поддержки представлений об осквернении.

Важно заметить, что главенство мужчин не всегда осуществляется с такой безжалостной простотой. В предыдущей главе мы видели, что когда правила морали туманны и противоречивы, проявляется тенденция к тому, чтобы представления об осквернении упрощали или проясняли суть проблемы. Случай племени вальбири предполагает наличие взаимосвязи. Когда главенство мужчин принимается в качестве основного принципа социальной организации и реализуется безо всяких ограничений с полным правом применения физической силы, развитие представлений о сексуальном осквернении маловероятно. С другой стороны, когда принцип главенства мужчин задействуется при упорядочении социальной жизни, но входит в противоречие с другими принципами, как например, независимое положение женщин или присущее слабому полу право на большую защищенность от физической жестокости, представления о сексуальном осквернении скорее всего будут развиты. Но прежде чем перейти к этому случаю, мы должны рассмотреть еще один тип исключений.

Можно указать немало обществ, в которых люди ни физическим принуждением, ни каким-либо иным образом не удерживаются в жестких рамках предназначенных им сексуальных ролей, и тем не менее социальная структура основывается на ассоциации полов. В этих случаях на помощь приходит изощренное развитие особых узаконивающих институтов. Индивиды могут до некоторой степени следовать своим личным прихотям, поскольку социальная структура посредством той или иной фиктивной подстановки приспосабливается к этому.

Политическое устройство нуэров совершенно неартикултрованно. У них нет эксплицитно выраженных правительственных или административных институтов. Такая текучая и неосязаемая политическая структура, как та, что представлена у них, является спонтанным и неустойчивым выражением их противоречивых представлений о верности. Единственным принципом, в котором наблюдается хоть какая-то устойчивость, придающая форму всему их племенному существованию, оказывается принцип генеалогии. Представляя свои территориальные объединения так, как если бы они являлись сегментами единой генеалогической структуры, нуэры вносят некоторую упорядоченность в свои политические группировки. Нуэры дают нам естественный пример того, как люди могут создавать социальные структуры и поддерживать их существование в мире идей, а не прежде всего - или: не только лишь - во внешнем, физическом мире церемоний, дворцов и залов суда (Evans-Pritchard, 1940).

Генеалогический принцип, который они применяют к политическим отношениям всего племени, важен для них и в другом контексте, на уровне личных претензий на скот и на жен. Таким образом, для мужчины-нуэра связи, устанавливаемые брачным альянсом, определяют не только его место в большой политической системе, но и его личное наследуемое имущество. От отцовских прав зависит не только структура их родовых связей, но и вся политическая структура. И все же нуэры не воспринимают супружескую измену или побег так трагически, как некоторые другие народы с патрилинейной системой родства, у которых отцовство устанавливается по факту заключенного брака. Правда то, что нуэрский муж может проткнуть копьем соблазнителя жены, если поймает его на месте преступления. Но если он каким-то иным образом узнает о неверности своей жены, он вправе лишь потребовать две головы скота - одну в качестве компенсации, другую для жертвоприношения, и это едва ли можно назвать суровой карой, особенно если сравнивать с другими народами, о которых мы читаем, что у них принято изгонять уличенных в прелюбодеянии (Meek, c. 218-9) или обращать их в рабство. Или если вспомнить бедуинов, которые не могут быть полноправными членами общества до тех пор, пока обесчещенная женщина из их рода остается в живых (Salim, c.61). Разница заключается в том, что официальный брак нуэров относительно неуязвим для прихотей заключающих его партнеров. Допускается, чтобы мужья и жены расставались и жили отдельно друг от друга, и это не влияет ни на официальный статус их брака, ни на права детей жены (Evans-Pritchard, глава III, 1951). Нуэрские женщины могут наслаждаться поразительной свободой и независимостью. Если женщина остается вдовой, братья ее мужа имеют право вступить с ней в левиратический брак, чтобы продолжить род умершего. Но если она не сочтет нужным принять это предложение, они не могут заставить ее силой. Ей предоставляется свобода самой выбирать себе любовников. Единственной гарантией непрекращения рода умершего мужа является то, что все ее отпрыски, от кого бы они ни были рождены, считаются принадлежащими к тому роду, который когда-то отдал скот в качестве ее свадебного выкупа. Правило, согласно которому кто дал скот, у того и права на детей, отличает официальный брак, который практически невозможно разрушить, от супружеских отношений. Социальная структура основывается на совокупности официальных браков, заключаемых передачей посредством передачи скота. Следовательно, она защищена практическими институциональными средствами от любых неопределенностей, которые могли бы угрожать ей в результате вольного поведения мужчин и женщин. В противоположность совершенной простоте и неоформленности политического устройства нуэров, они демонстрируют удивительную правовую изощренность в вопросах брака, внебрачных связей, развода и раздельной жизни супругов.

Развитость этой сферы, как я полагаю, дает им возможность организовать свои социальные институты, не прибегая к помощи обременительных представлений о сексуальном осквернении. Правда, что они оберегают свой скот от женщин, у которых менструация, но мужчине не нужно очищаться, если он прикоснется к такой женщине. Он должен лишь воздерживаться от сексуальной близости со своей женой во время ее менструальных периодов, - правило, которое как считается, выражает его участие к своим нерожденным детям. Это чрезвычайно мягкое ограничение, если сравнить с некоторыми из правил, которые мы рассмотрим несколько позже.

Выше мы упоминали еще один пример юридической фикции, снимающей с сексуальных отношений груз социальной структуры. Это исследование Нура Ялмана о женской чистоте в Южной Индии и на Цейлоне (1963). Там женская чистота охраняется как вход, ведущий в касту. Позиция матери - решающая для установления кастовой принадлежности. Из-за женщины может замутиться кровь и чистота касты. Так что их сексуальная чистота - это дело первостепенной важности, и любые слухи, ставящие ее под сомнение, должны предупреждаться и пресекаться. Зная это, можно предполагать, что женщинам приходится вести невыносимо ограниченную жизнь. И это действительно так для высшей и наиболее чистой касты.

Брамины народности намбудири из Малабара - это небольшая, богатая, эксклюзивная каста жрецов-землевладельцев. Чтобы оставаться такими, они соблюдают правило, запрещающее деление поместий. В каждой семье женится лишь старший сын. Остальные могут содержать наложниц из низших каст, но никогда не вступают в брак. Что касается несчастных женщин этой касты, им на долю выпадает строжайшее заключение. Лишь немногие из них выходят замуж, пока на смертном одре совершаемый над ними обряд бракосочетания не освобождает их из под власти надсмотрщиков. Если они выходят из дома, их тело полностью закутано в одежду, и зонтики скрывают их лица. Когда один из их братьев женится, они могут наблюдать эту церемонию через щелочки в стене. Даже на своей собственной свадьбе во время обычного публичного выхода невесты женщина намбудири должна замещать наярская девушка. Только очень богатая группа может позволить себе обречь большинство своих женщин на бесплодие и всех своих женщин - на пожизненное заключение. Этот тип безжалостного отношения по своему соотносится с той жестокостью, с какой мужчины вальбири воплощают свои принципы.

Но несмотря на то, что в других кастах преобладают те же идеи относительно женской чистоты, там это жесткое решение не нашло воплощения. Ортодоксальные брамины, которые не стараются сохранить отцовские поместья в неприкосновенности, оберегают чистоту своих женщин тем, что выдают девушек до достижения ими половой зрелости замуж за подходящих людей. Они оказывают друг на друга сильное моральное и религиозное давление с тем, чтобы каждая девушка касты браминов гарантированно вышла замуж до своей первой менструации. В других кастах, в случае если до наступления половой зрелости там не заключается настоящий брак, абсолютно необходимым считается фиктивный обряд бракосочетания. В центральных районах Индии девочка может в первый раз выйти замуж за стрелу или деревянную колотушку. Это рассматривается как первый брак и дает девочке статус замужней женщины, так что все ее возможные проступки будут расцениваться кастой или местным судом так, как если бы она была замужем.

Девушки народности наяр из южных районов, известны в Индии благодаря сексуальной свободе, которой они располагают. У них не бывает постоянных мужей; женщина живет в своем доме и поддерживает свободные отношения со многими мужчинами. Кастовая позиция этих женщин и их детей ритуально защищена фиктивным обрядом бракосочетания, который проводится до достижения ими половой зрелости. Мужчина, которому в ритуале отводится роль жениха, имеет подходящий кастовый статус, и ритуально он становится отцом всех будущих отпрысков своей невесты. Если на наярскую девушку падет подозрение в том, что она имела отношения с человеком низшей касты, она подвергнется не менее жестокому наказанию, чем женщина касты браминов-намбудири. Но если оставить в стороне ограничения, касающиеся подобных ошибок, ее жизнь так же свободна и никому не подчинена, как, возможно, и жизнь любой женщины внутри кастовой системы, и такая жизнь чрезвычайно контрастирует с режимом строгой изоляции женщин у живущих по соседству намбудири. Фиктивное заключение первого брака снимает с наярской девушки большую часть груза ответственности за чистоту крови и касты.

И довольно исключений.

Теперь мы должны рассмотреть несколько примеров социальных структур, которые основываются на неразрешимых парадоксах или противоречиях. В этих случаях, когда для прикрытия сексуальной свободы не прибегают ни к каким сглаживающим юридическим фикциям, сексуальные отношения окружаются преувеличенными опасностями, которых следует избегать.

В различных культурах в принятых системах представления космических сил более или менее заметное место отводится сексуальной энергии. Например, в индийской культуре и в культурах Новой Гвинеи символика секса занимает в космологии центральное место. А у африканских нилотов, напротив, сексуальные аналогии значительно менее развиты. Бесполезно было бы пытаться связать разнообразие этих глобальных метафизических представлений с различиями в социальной организации. Но внутри каждой отдельной культурной области мы можем обнаружить интересные вариации малых форм, относящиеся к теме сексуальной символики и осквернения. И это мы можем и должны увязать с другими локальными различиями.

Новая Гвинея - это то место, где боязнь сексуального осквернения является характерной чертой всех культур (Read, 1954). Но в рамках одной и той же культурной идиомы тема различия полов у арапешей с реки Сепик и у маэ энга с Центральной Возвышенности решается совершенно по-разному. Арапеши, по-видимому, стараются достичь абсолютной симметричности полов. Все силы представляются действующими по модели сексуальной энергии. Проявления женственности не более опасны для мужчин, чем проявления мужественности для женщин. Дающая жизнь женщина во время беременности питает своих детей своей собственной кровью; после того, как ребенок появился на свет, мужчина питает его своей дающей жизнь кровью, получаемой для этой цели из пениса. Маргарет Мид показывает, что от обоих полов требуется равная осмотрительность, касающаяся их собственных опасных сил. Приближаясь к противоположному полу представители каждого пола соблюдают массу необходимых предосторожностей (1940).

Маэ энга, напротив, не заботятся ни о какой симметрии. Они боятся оскверняющего воздействия женщин на мужчин и на все мужские дела, и не возникает никаких вопросов о сбалансированности двух типов сексуальных опасностей и сил (Meggitt, 1964). Мы можем попробовать в порядке эксперимента отыскать здесь социологически зависимости.

Маэ энга живут в районе с высокой плотностью населения. В основании их локальной организации стоит клан, небольшое, хорошо организованное объединение с военными и политическими функциями. Мужчины клана выбирают себе жен из других кланов. Таким образом, они женятся на чужих. Правило клановой экзогамии достаточно распространено. Вносит ли это напряженность и трудности в ситуацию поиска брачных партнеров зависит от того, насколько закрыты и локализованы кланы, входящие с систему взаимных браков, и насколько они соперничают между собой. В случае маэ энга они не просто чужаки, но традиционные враги. Мужчины маэ энга на индивидуальном уровне вовлечены в систему напряженного соперничества за обладание престижем. Они жестоко конкурируют в сфере обмена свиней и ценных предметов. Они выбирают жен среди тех самых чужаков, с которыми они обычно меняются свиньями и ракушками и с которыми они обычно воюют. Таким образом, для каждого мужчины его свояки мужского пола скорее всего будут его церемониальными партнерами по обмену (конкурентные отношения), а их клан - вражеским по отношению к его собственному клану. Следовательно, на брачные отношения ложится груз напряженности высоко конкурентной социальной системы. Представления маэ энга о сексуальном осквернении переносят на сексуальные отношения черты конфликта между врагами, в котором мужчина чувствует, что подвергается опасности со стороны сексуального партнера, вторгшегося на его территорию члена вражеского клана. Очень верят в то, что контакт с женщиной лишает мужчину силы. Они настолько озабочены тем, чтобы избегать этих контактов, что боязнь сексуальной заразы заметно снижает число сексуальных связей. Меггит располагает данными о том, что у них практически отсутствуют супружеские измены, и никто никогда не слышал о разводах.

С раннего детства мальчиков маэ энга приучают сторониться женского общества, и периодически их помещают в какое-нибудь изолированное место, чтобы они очищались от контактов с женщинами. Два главных представления их культуры состоят в превосходстве всего мужского и в уязвимости его со стороны женского влияния. Только женатый мужчина может отважиться на сексуальную близость, поскольку специальные средства для защиты мужской силы доступны только женатому мужчине. Но даже и состоящий в браке мужчина опасается сексуальной активности и старается свести ее к минимально необходимой для воспроизводства. Более всего они боятся менструальной крови.



Они верят, что контакт с ней или с женщиной во время менструации, если его не нейтрализовать магическими контрмерами, сделает мужчины больным, и у него начнется непрекращающаяся рвота, его кровь будет "убита" и почернеет, его жизненные соки испортятся, и в результате кожа его станет темной и повиснет на нем, когда его тело иссохнет, его ум затупится, и все это приведет его к медленному угасанию и смерти.



Мнение самого д-ра Меггита состоит в том, что "когда маэ ставят знак равенства между женщиной, сексуальностью и опасностью", в этом следует видеть результат попытки построить брачные отношения на союзе, связывающем стороны наиболее сопернических отношений в их высоко конкурентной социальной системе.



До недавнего времени кланы постоянно воевали из-за дефицитных земельных ресурсов, воровства свиней и неуплаченных долгов, и любом клане большинство мужчин, не вернувшихся из сражений, были убиты их непосредственными соседями. В то же время, в условиях изрезанной горной местности территориальная близость оказывается значимой переменной в реальном выборе брачного партнера. Таким образом, если учитывать близость расположения кланов, имеет место относительно высокая корреляция между числом межклановых браков и частотой совершаемых убийств. Маэ открыто признают существование этой взаимосвязи, когда говорят: "Мы женимся на тех, с кем сражаемся". (Meggitt, 1963)



Мы упоминали о том, что страх маэ энга перед женским осквернением контрастирует с представлениями о сбалансированности сил и опасностей обоих полов, которые мы находим в культуре горцев-арапешей. Интересно отметить также тот факт, что арапеши не одобряют локальную экзогамию. Если мужчина должен взять в жены женщину из равнинных арапешей, он соблюдает специальные меры предосторожности, чтобы остудить ее более опасную сексуальность.



Если он женится на такой женщине, он не должен торопиться брать ее в жены, но должен позволить ей оставаться при доме несколько месяцев, чтобы она привыкала к нему, чтобы охладить возможные страсти, происходящие из что она чужая и ей все незнакомо. После этого он может соединиться с ней и посмотреть, что будет. Хорошо ли растут его бататы? Находит ли он добычу, когда охотится? Если да, то все в порядке. Если же нет, то ему следует воздерживаться от отношений с этой опасной, излишне сексуальной женщиной в течении еще многих-многих лун, а не то его потенции, его физической силе, его способности заботиться о тех, кто ему больше всего дорог, будет постоянно наноситься ущерб. (Mead, 1940, c. 345)



Этот пример можно считать подтверждением точки зрения Меггита на то, что локальная экзогамия в условиях напряженности и конкуренции, в которых проходит жизнь маэ энга, накладывает тяжелый отпечаток на их супружеские отношения, внося в них ту же напряженность. Если это так, то тогда маэ энга могли бы освободиться от своих весьма неудобных представлений, если бы был устранен источник их беспокойства. Но это предположение совершенно непрактично. Это означало бы, что они должны отказаться либо от жесткой конкуренции с кланами-соперниками, либо от экзогамии, - то есть либо перестать воевать, либо перестать жениться на сестрах тех, с кем воюют. Любой выбор означал бы значительную переориентацию их социальной системы. В действительности, и это исторический факт, когда такая переориентация пришла извне, то есть когда среди них появились миссионеры, проповедующие об отношениях полов, и когда австралийская администрация наложила запрет на их разборки, маэ энга с легкостью отказались от представлений об опасности женского пола.

Противоречие, которое маэ энга пытались преодолеть с помощью запретами и ограничениями, - это попытка построить брачные отношения на вражде. Но другая трудность, возможно, более распространенная в примитивных обществах, вырастает из противоречивого формулирования мужских и женских ролей. Если принцип мужского главенства проводится последовательно, он может и не вступать в противоречие ни с какими другими базовыми принципами. Мы упоминали два совершенно различных случая, в которых мужское главенство было реализовано с беспощадной простотой. Но этот принцип оказывается под вопросом, если наряду с ним существуют другие принципы, которые защищают женщин от физического осуществления контроля над ними. Поскольку тогда у женщин появляется возможность использовать одного мужчину против другого, и принцип мужского доминирования подрывается.

В том случае, когда статус мужчин определяется с позиций их прав на женщин, особенно высока вероятность того, что все общество будет построено на противоречии. Если между мужчинами разворачивается свободная конкуренция, это дает недовольной женщине возможность обратиться к соперникам своего мужа или опекуна, найти новых защитников и новых друзей и, тем самым, превратить в ничто ту структуру прав и обязанностей, которая окружала ее прежде. Противоречия этого типа возникают в социальной системе лишь в том случае, если там de facto отсутствует возможность принудительного воздействия на женщин. Например, этого не происходит, если есть централизованная политическая система, которая обрушивается на женщин всей тяжестью своего авторитета. Там, где на женщин можно воздействовать через правовую систему, они не будут разрушительницами системы. Но централизованная политическая система - это не та, в которой статус мужчины определяется его правами на женщин.

Леле дают пример социальной системы, которая постоянно наталкивается на противоречия, возникающие в результате женского маневрирования вокруг главенства мужчин. Все мужское соперничество разворачивается в плоскости борьбы за жен. Мужчина, не имеющий жен, стоит на статусной лестнице ниже самого низкого уровня. Мужчина, у которого есть одна жена, может взобраться на начальную ступеньку, если у него будет ребенок и, таким образом, для него откроется выгодный доступ к культовым ассоциациям. Если у него родится дочь, он может рассчитывать на поддержку зятя. Если у него будет несколько дочерей и столько же обрученных с ними зятьев, и особенно если у него будут внучки, он окажется стоящим наверху статусной лестницы, окруженный уважением и привилегиями. И все это потому, что женщины, которым он дал жизнь, - это женщины, которых он может предложить в жены другим мужчинам. Этим он также обеспечивает себе поддержку мужчин. Каждый зрелый мужчина может рассчитывать найти двух-трех жен, а молодые люди в это время вынуждены ждать, оставаясь холостяками. Многоженство само по себе придает напряженность борьбе за жен. Но трудно было бы указать здесь все разнообразие способов, которыми успех мужчины в мужских делах переводится на язык его права на женщин (см. Douglas, 1963). Во всей социальной жизни леле доминирует институт выплаты компенсаций за передачу прав на женщин. Чистый эффект этой ситуации состоит в том, что в определенной связи женщины рассматриваются как разновидность валюты, посредством которой мужчины устанавливают размер долга и предъявляют друг другу долговые претензии. Взаимные задолженности мужчин накапливаются в такой степени, что на карту оказываются поставлены права на еще нерожденных девочек на поколение вперед. Мужчина, у которого нет подлежащих передаче прав на женщин, оказывается в тупиковой ситуации, в какой оказался бы современный бизнесмен, у которого нет банковского счета. С точки зрения мужчин, женщины - это самый ценный предмет, который только можно найти в их культуре. Поскольку все обиды и все обязательства можно урегулировать путем передачи прав на женщин, совершенной правдой было бы сказать, что они и делают, что единственная причина, которая может заставить их воевать, - это женщины.

Девочка леле, вырастая, становится кокеткой. С самого раннего детства она находится в центре неотвязного нежного внимания и заигрываний. Мужчина, которому она предназначена, всегда будет иметь над ней лишь очень ограниченную власть. Разумеется, он вправе проучить ее, но если он будет слишком жестко реализовывать это право, и, главное, если он утратит привязанность своей жены, она всегда найдет предлог, чтобы убедить своих братьев, что ее муж пренебрегает ею. У леле высока детская смертность, и в случае выкидыша или смерти ребенка родственники жены могут потребовать у мужа объяснений. Поскольку мужчины соперничают друг с другом из-за женщин, женщины получают возможность играть на этом и интриговать. В питающих надежды поклонниках недостатка нет, и ни одна женщина не сомневается в том, что для нее не составит труда найти другого мужа, если ей это понадобится. Мужчина, который хочет, чтобы жены, не достигшие средних лет, были ему верны, должен окружать всяческой заботой и жену, и ее мать. Правила этикета супружеских отношений расписаны очень подробно, включая множество случаев, в которых с мужа причитаются большие или маленькие подарки. Когда жена беременна, или больна, или недавно родила, муж обязан приложить все старания к тому, чтобы обеспечить ей надлежащий медицинский уход. Если становится известно, что какая-то женщина неудовлетворена своей жизнью, за ней тут же начинают ухаживать, - и у нее есть немало различных способов взять инициативу на себя и прекратить свой брак.

Сказанного здесь достаточно для того, чтобы показать, почему мужчины леле должны испытывать беспокойство по поводу своих отношений с женщинами. Хотя в определенном контексте женщины представляются им желанными сокровищами, они также говорят о женщинах как о никчемных созданиях, которые хуже собак, невоспитанны, невежественны, непостоянны, не заслуживают доверия. В социальном смысле, женщины действительно отвечают этим определениям. Их ни в малейшей степени не интересует то, что происходит в мужском мире, где они и их дочери служат пешками в мужских играх престижа. Они ловко используют всякие возможности, которые встречаются на их пути. Объединив усилия, мать и дочь способны разрушить любые планы, которые их не устраивают. Так что в конечном счете мужчинам приходится утверждать свое видимое главенство очаровывая, льстя и задабривая. Для общения с женщинами они используют особые, вкрадчивые интонации голоса.

Отношение леле к сексу складывается из удовольствия, стремления к плодовитости и представлений об опасности. У них есть все основания желать плодовитости, как было показано выше, и их религиозные культы имеют эту направленность. Сексуальная активность сама по себе считается опасной, но не для сексуальных партнеров, а для больных и слабых. Любой, кто недавно занимался сексом, должен держаться подальше от больных, иначе в результате непрямого контакта их болезнь усилится. Для новорожденных детей такой контакт смертелен. Поэтому там, где есть больные или новорожденные младенцы, на воротах для предупреждения вывешивается желтый лист пальмы-раффии. Это что касается опасности общего действия. Но есть и особые опасности, угрожающие лишь мужчинам. В обязанности жены входит очищение мужа после сексуального контакта с ним, и затем, прежде чем взяться за приготовление пищи, она должна вымыть себя. У каждой замужней женщины есть специальный горшочек с водой, спрятанный в траве за пределами деревни, и там она должна мыться, скрываясь ото всех. Горшочек должен быть хорошо спрятан и находиться в стороне от дороги, потому что если мужчина случайно наступит на него, его сексуальная сила ослабнет. Если женщина пренебрегает таким омовением, и ее муж съест приготовленную ею еду, он потеряет свою мужскую силу. Это пока те опасности, которые возникают при узаконенных сексуальных отношениях. Но женщина, у которой менструация, не может готовить для своего мужа или поддерживать огонь, иначе он заболеет. Она может подготовить продукты, но когда дело дойдет до того, чтобы класть их на огонь, она должна обратиться за помощью к подруге. Эти опасности угрожают только мужчинам, но не женщинам и не детям. Наконец, если женщина во время менструации может поставить под угрозу все сообщество, если она войдет в лес. Ее менструация не только неизбежно повредит любому делу, за которым она пойдет в этот лес, но также поставит мужчин в тяжелые условия. После этого в течение долгого времени охота не будет удачной, и ритуалы, в которых используются лесные растения, потеряют свою эффективность. Женщины находят эти правила весьма утомительными, в особенности потому, что у них периодически связаны руки и они опаздывают с посадкой растений, прополкой, сбором урожая и ловлей рыбы.

Опасности пола находят также выражение в правилах, защищающих мужские дела от женского осквернения и женские дела от мужского. Все ритуалы должны охраняться от идущего от женщин осквернения, и участвующие в них мужчины (участие женщин в культовых мероприятиях обычно исключено) воздерживаются от сексуальной близости в предшествующую им ночь. То же относится и к войне, охоте, и приготовлению пальмового вина. Женщины также должны воздерживаться от сексуальной близости накануне посадки земляных орехов или маиса, рыбной ловли, приготовления соли или изготовления глиняной посуды. Эти страхи симметричны для мужчин и для женщин. Обычное условие для разрешения любого серьезного ритуального кризиса состоит в требовании полового воздержание ото всей деревни. И если рождаются близнецы, или если ребенок-близнец из другой деревни впервые появляется в этой деревне, или во время какого-нибудь важного противоколдовского ритуала или ритуала плодородия, к жителям деревни ночь за ночью будут обращаться с требованием: "Каждый мужчина один на своей циновке, каждая женщина одна на своей циновке". Кроме того, в тех же самых случаях к ним могут обращаться со словами: "Пусть сегодня ночью никто не ссорится. Или если вы не можете не ссориться, не ссорьтесь в тайне. Пусть будет слышен шум, чтобы мы могли наложить штраф". Ссора, как и сексуальная близость, считается разрушительной для ритуально правильной ситуации в деревне. Она вредит ритуалам и портит охоту. Но ссориться плохо всегда, а заниматься сексом плохо только в определенных (довольно частых) случаях.

Обеспокоенность леле ритуальными опасностями пола я связываю с той реальной разъединяющей ролью, которая отводится полу в их социальной системе. Мужчины леле создали иерархию статусов, по ступеням которой взбираются, получая права на все большее и большее число женщин. Но они открыли эту систему для соперничества и этим предоставили женщинам возможность играть двоякую роль: быть пассивными пешками и, в то же время, активно заниматься интригами. На индивидуальном уровне конкретные мужчины правы в своих опасениях, что конкретные женщины могут расстроить их планы, и боязнь сексуальных опасностей просто очень точно отражает то, как это выглядит на уровне их социальной структуры.

Идущее от женщин осквернение в обществах такого типа в значительной степени связано с попыткой рассматривать женщину одновременно как личность и как разменную монету в сделках мужчин. Мужчины и женщины противопоставлены друг другу как принадлежащие к различным, взаимно враждебным сферам. В результате неизбежен антагонизм полов, и это выражается в представлении о том, что каждый из полов опасен для другого. Особенные опасности, которыми контакт с женщиной грозит мужчинам, выражают противоречие, заложенное в попытке использовать женщин вместо валюты, не низводя их до положения рабынь. Если в коммерческой культуре может возникать ощущение, что деньги - это корень всякого зла, то мужчины леле с большим правом могут увидеть корень всякого зла в женщинах. И в самом деле, история сада Эдема глубоко запала в души мужчин леле. Услышанная когда-то от миссионеров, она с тех пор пересказывается снова и снова возле их языческих очагов, доставляя им чувство радостного самодовольства.

Мы уже говорили о том, что юроки из Северной Калифорнии не раз привлекали к себе интерес антропологов и психологов радикальностью своих представлений о чистом и нечистом. Это умирающая культура. В 1951 году, когда проф. Робинс проводил свое исследование языка юроков, там оставалось только шестеро взрослых, говорящих на этом языке. По-видимому, это еще один пример высоко конкурентной, достижительской культуры. Головы мужчин были заняты тем, как накопить побольше богатства, имевшего форму престижных денег-ракушек, редких перьев и шкурок и импортируемых обсидиановых ножей. Для тех, кто не имел доступа к путям, по которым велась торговля производимыми во вне ценностями, обычный способ разбогатеть состоял в том, чтобы не мешкая мстить за свои обиды и требовать компенсации. Каждое нанесенная обида имела свою цену, более или менее стандартную. Оставалось еще достаточно пространства для ведения торга, поскольку, в конечном счете, цена ущерба определялась ad hoc, в зависимости от того, чего требовал сам пострадавший и на какую поддержку со стороны своих родичей он мог рассчитывать (Kroeber). Измены жен и выдача замуж дочерей являлись важными источниками богатства. Мужчина, гоняющийся за чужими женами, растрачивал свое состояние на выплаты компенсаций за прелюбодеяние.

Юроки были настолько убеждены в том, что контакт с женщиной подрывает их способность к добыванию богатства, что у них считалось, что никакие контакты между женщинами и деньгами не должны допускаться. Наиболее фатальные последствия для будущего благосостояния мужчины имела бы сексуальная близость в доме, где хранились связки его денег-ракушек. Зимой, когда на улице слишком холодно, у них у всех, по-видимому, был вынужденный период воздержания. Потому что дети юроков имели обыкновение рождаться в одно и то же время года - через девять месяцев после наступления первых теплых дней. Такое неуклонное разделение бизнеса и удовольствий оказалось настолько соблазнительным, что Уолтер Гольдшмидт сравнил юрокскую систему ценностей с протестантской этикой. В процессе этого исследования он обосновал расширение понятия капиталистической экономики таким образом, чтобы оно охватывало и рыбаков-юроков, и Европу 16го столетия. Он показал, что характерными чертами обоих обществ являются целомудрие, бережливость и стремление к богатству. Он также всячески подчеркивал тот факт, что юроков можно классифицировать как примитивных капиталистов, поскольку у них допускался частный контроль над средствами производства, чего не было у большинства примитивных народов. Действительно, юроки могут предъявлять индивидуальные права на рыболовные угодья и места сбора ягод, и это передается от одного человека другому для погашения долга, в случае, если больше платить нечем. Но это очень специфическая аргументация, если взять ее за основу для определения экономики как капиталистической. Такая передача прав - это своего рода лишение прав, и она имеет место только в тех случаях, когда у человека не было денег-ракушек или иных движимых средств, чтобы вернуть крупный долг, и очевидно, что у них отсутствовало что-либо похожее регулярно действующий рынок недвижимости. Долги, которые обычно были у юроков, - это не коммерческие долги, а долги чести. Исследование Коры Дюбуа проливает свет на жизнь соседних с ними народов, у которых жестокая конкуренция за престиж разворачивалась в сфере, более или менее обособленной от области материальной экономики. Гораздо более значимо для понимания представлений юроков об идущем от женщин осквернении то, что для юроков-мужчин именно здесь заключалась реальная причина того, почему погоня за богатством и погоня за женщинами - это взаимно противоречивые цели.

Мы проследили, какие экстремальные формы может принимать этот комплекс Далилы - веры в то, что женщины лишают силы или предают, - у маэ энга из Новой Гвинеи, и у леле из Конго, и у индейского племени юроков из Калифорнии. Там, где такие представления имеют место, мы обнаруживаем, что беспокойство мужчин по поводу поведения женщин считается оправданным, и что отношения между мужчинами и женщинами настолько проникнуты предубеждением, что женщинам изначально приписывается роль предателей.

Но сексуального осквернения не всегда опасаются только мужчины. В целях обеспечения симметрии, мы должны рассмотреть один пример, когда поведение женщин предполагает, что сексуальная активность очень опасна. Одри Ричардс пишет, что бемба из Северной Родезии ведут себя так, как будто они одержимы страхом половой нечистоты. Но она замечает, что культурно стандартизированное поведение, но, фактически, их индивидуальная свобода не ограничена никакими страхами. На уровне культуры боязнь сексуальной близости доминирует настолько, что ее "трудно преувеличить". На индивидуальном же уровне "выражается неприкрытое удовольствие, получаемое бемба от сексуальных отношений" (1956, с.154).

В других местах сексуальное осквернение передается при непосредственном контакте, но у бемба его переносчиком является огонь. Нет никакой опасности в том, чтобы видеть или касаться сексуально активного, нечистого человека, того, кто, как говорят бемба, разгорячен сексом. Но если только такой человек приблизится к очагу, любая еда, приготовленная на этом огне, будет опасно заражена.

Для сексуальной близости нужны два человека, еду готовит только один. Предположение, что осквернение передается через приготовленную пищу, жестко фиксирует ответственность на женщинах бемба. Каждая женщина должна быть постоянно на чеку, чтобы защитить свой очаг, от контакта с любым взрослым, который мог иметь сексуальную близость и не пройти потом ритуального очищения. Опасность смертельная. Любой ребенок, который съест пищу, приготовленную на зараженном огне, может умереть. Мать бемба постоянно занята тем, чтобы загасить попавший под подозрение огонь и зажечь новый, чистый.

Хотя бемба верят, что опасна любая сексуальная активность, их представления выделяют прелюбодеяние как реальную практическую опасность. Состоящая в браке пара имеет возможность обеспечить ритуальное очищение друг друга после каждого полового акта. Но совершивший прелюбодеяние не может быть очищен, если только он не обратится за помощью к своей жене, поскольку это не одиночный обряд.

Д-р Ричардс не упоминает о том, каким образом нечистота, вызванная прелюбодеянием, может быть устранена, или - как, в длительной перспективе, совершившая прелюбодеяние женщина должна кормить своих собственных детей. Эти представления, с уверенностью пишет она, не удерживают их от супружеских измен. Так что считается, что таких опасных людей немало. Хотя они сознательно могут стараться не прикасаться к очагам, на которых готовится детская пища, они все равно всегда представляют потенциальную угрозу обществу.

Заметьте, что в этом обществе женщины озабочены сексуальным осквернением в большей степени, чем мужчины. Если их дети умирают (а детская смертность очень высока), мужчины могут обвинить их в легкомыслии и отсутствии осторожности. В районе Ньяса у племен яо и сьюва тот же комплекс представлений выражается в осквернении, передающемся солью. Все три племени считают родство по женской линии, и во всех трех племенах мужчины покидают родные деревни, и каждый переходит жить в деревню своей жены. Это задает структуру деревни, в которой к ядру, образованному состоящими между собой в родстве женщинами, которые привлекают, в качестве мужей, мужчин из других деревень. Будущее деревни как политической единицы зависит от удержания в ней этих мужчин-чужаков. Но мы могли бы ожидать, что мужчины в гораздо меньшей степени будут заинтересованы в стабильности своего брака. Тот же принцип матрилинейного наследования переключает их интерес на детей их сестер. Деревня строится на брачных союзах, но не матрилинейное родство. Мужчины приходят в деревню, женщины рождаются в ней.

Во всей Центральной Африке представление о хорошей деревне, которая растет и процветает, - это ценность, в высокой степени значимая и для мужчин, и для женщин. Но женщины вдвойне заинтересованы в том, чтобы удержать своих мужей. Наибольшее удовлетворение женщина бемба получает от роли матриарха в своей собственной деревне, когда, достигнув середины жизни, она может надеяться на то, что ее старость пройдет в окружении ее дочерей и дочерей ее дочерей. Но если мужчина бемба найдет, что первые годы неприятны, он просто покинет свою жену и уйдет домой (Richards, c. 41). Более того, если уйдут все мужчины, или хотя бы половина из них, деревня уже не сможет быть жизнеспособной экономической единицей. Разделение труда ставит женщин бемба в крайне зависимое положение. Действительно, в этом районе, где в настоящее время около 50 процентов взрослых мужчин вовлечены в трудовую миграцию и отсутствуют дома, деревни племени бемба переживают больший упадок, чем деревни соседних с ними племен Северной Родезии (Watson).

То, чему учат девочек бемба во время церемоний, знаменующих достижение ими половой зрелости, поможет нам увязать эти аспекты их социальной структуры и женских амбиций и их страхом перед сексуальным осквернением. Д-р Ричардс отмечает, что девочкам строго-настрого велят, чтобы они были покорны своим мужьям, - интересно, поскольку женщины бемба имеют репутацию крайне властных и трудно управляемых. Участницы церемонии умаляются, в то время как сила их мужей превозносится до небес. Это будет выглядеть вполне логично, если мы будем смотреть на роль мужа у бемба как на аналог роли жены у маэ энга. Не существует никаких правовых механизмов защиты фиктивного факта официального брака, помимо утверждений о его реальности. Физическое присутствие мужа в деревне жены важнее для этой деревни, чем для самого мужа те права, которые он получает, вступая в брак, и его нельзя заставить остаться угрозами. Если жена в понимании маэ энга - это Далила, то он - Самсон в лагере филистимлян. Если он почувствует себя ущемленным, он может вышибить колонны, на которых держится общество, поскольку если все мужья возьмут и уйдут, деревня придет в полный упадок. Неудивительно, что женщины озабочены тем, как им польстить и как их задобрить. Неудивительно, что они хотят защитить себя от последствий супружеских измен. Муж предстает не опасным или зловещим, но робким, склонным к испугу, нуждающимся в том, чтобы его убеждали в его мужественности и в связанных с ней опасностях. Его надо заверять, что его жена заботится о нем, всегда готова очистить его, неустанно следит за огнем в очаге. Без нее он не может сделать ничего, не может даже обратиться к духам своих собственных предков. Жена бемба, которая как бы сама вызывает у себя беспокойство по поводу сексуального осквернения, является зеркальным отражением мужа маэ энга. И тот, и другая находят в структуре брака отражение тревог, касающихся большего общества. Если бы женщина бемба не стремилась остаться дома и стать там со временем влиятельной матроной, если бы она была готова покорно следовать за своим мужем в его деревню, она смогла успокоиться и не тревожиться больше о сексуальном осквернении.

Во всех собранных здесь примерах осквернений этого типа основная проблема может быть описана как тот случай, когда хотят и съесть пирог, и оставить его нетронутым. Маэ энга хотят воевать с враждебными кланами, но в то же время жениться на их женщинах. Леле хотят использовать женщин как пешки в своих играх, и в то же время их мужчины принимают сторону отдельных женщин против других мужчин. Женщины бемба хотят быть свободными и независимыми и вести себя таким образом, что это ставит их брак под угрозу, и в то же время они хотят, чтобы их мужья оставались с ними. В каждом из этих случаев опасная ситуация, которую приходится преодолевать посредством омовений и избегания контактов, имеет то общее с ситуациями других случаев, что нормы поведения в ней противоречивы. Левая рука воюет с правой рукой, - как в мифе о Трикстере индейцев виннебаго.

Существует ли какая-то причина, по которой все эти примеры социальной системы в состоянии войны с собой были взяты из области сексуальных отношений? Есть множество других контекстов, в которых мы ведем себя противоречиво, следуя принятым в нашей культуре канонам. Национальная налоговая политика - это пример современной области, к которой можно было бы без труда применить анализ такого рода. И все же страхи, вызываемые осквернением, почему-то не сосредотачиваются вокруг противоречий, не затрагивающих сферу сексуальных отношений. Ответ может заключаться в том, что ни какой другой вид социального давления не является потенциально таким ненадежным, как ограничения, накладываемые на сексуальные отношения. Мы можем с сочувствием отнестись к выходящему за все рамки требованию апостола Павла, что в новом христианском обществе не должно быть ни мужчины, ни женщины.

Рассмотренные нами здесь случаи могут в какой-то степени пролить свет на то преувеличенное значение, которое приписывалось девственности в первые века христианства. Отношение к женщинам в примитивной Церкви эпохи Деяний устанавливало нормы свободы и равенства, противоречившие традиционным обычаям евреев. Разделение по признаку пола на Ближнем Востоке того времени было равносильно угнетению одного пола другим, как это предполагают слова апостола Павла:



Все вы во Христа крестившиеся, во Христа облеклись. Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе. (Гал., 3.27-28)



Для того, чтобы построить новое общество, которое было бы свободным, в котором не было бы ни рабской зависимости, ни принуждения, ни противоречий, вне всяких сомнений, необходимо было утвердить новую систему позитивных ценностей. Идея о том, что девственность несет в себе особую позитивную ценность не могла не упасть на благодатную почву в рамках небольшой и преследуемой группы-меньшинства. Мы ведь видели, что такие социальные условия находят выражение в представлениях, изображающих тело как несовершенный сосуд, который может стать совершенным, только став непроницаемым. Далее, представление о высокой ценности девственности должно было хорошо согласовываться с проектом изменения роли каждого из полов в браке и в обществе в целом (Wangerman). Представления о женщине как о Праматери Еве, вместе с боязнью сексуального осквернения, принадлежат к определенному, специфическому типу социальной организации. Если этому социальному порядку предстоит измениться, то Вторая Ева, девственный источник искупления, сокрушающий зло, - это сильный новый образ.