Поляков Л. История антисемитизма

КНИГА I. ЭПОХА ВЕРЫ

ОГЛАВЛЕНИЕ

ХРИСТИАНСКАЯ ЕВРОПА

ЭПОХА ГЕТТО (ФОРСИРОВАННЫЙ АНТИСЕМИТИЗМ)

ГЕРМАНИЯ

В конце XV века Германия была процветающей и динамичной. Ее железные рудники и запасы драгоценных металлов являлись богатейшими в Европе. Ее негоцианты и банкиры прочно утвердились в Антверпене, Англии и на Балтике и держали в своих руках торговлю в Северной Европе. После открытия Америки они стали контролировать рынок пряностей в Лиссабоне и поставляли вооружение для индийских флотов.

Изобретение книгопечатания также способствовало этому расцвету: немецкие печатники распространяли новое искусство в Испании и Скандинавии, в Турции и Шотландии. Современники хорошо понимали все значение открытия Гутенберга. "Не существует другого подобного открытия или изобретения, которым мы, немцы, могли бы гордиться также сильно, как изобретением книгопечатания; это сделало нас распространителями христианского учения и всех наук, божественных и человеческих", - писал гуманист Яков Вимпхелинг.

В других областях немцы также в полный голос заявляли свое чувство национального превосходства в решающую эпоху, когда складывались нации. Так, Феликс Фабри, житель города Ульма, писал: "Если кто-то хочет, чтобы был создан шедевр из бронзы, камня или дерева, то он обращается к немцу. Я видел, что у сарацинов немецкие ювелиры, золотых и серебряных дел мастера, резчики по камню и каретники делают чудесные вещи. Они превосходят итальянцев и греков...".

Мастерство немецких ремесленников и энергия коммерсантов увеличивали богатства страны и распространяли вкус к роскоши среди всех слоев населения, тем самым в свою очередь вызывая потребность в деньгах, как это обычно бывает в подобных случаях.

Открытие Америки и дороги в Индию привело к появлению новых дополнительных возможностей для торговли. Это была эпоха крупных компаний, таких как Фуггер и Вельзер, Имхоф и Хохштаттер, монополизировавших производство товаров первой необходимости, ввязывавшихся в рискованные авантюры, то получавших миллионные прибыли и влиявших на результаты выборов нового императора, то терпевших оглушительные банкротства.

Это служило причиной повышения цен на товары и искусственного дефицита. В результате население искренне презирало этих магнатов, которых часто называли нелестным именем "Christen-Juden" (христиане-евреи), поскольку в Германии, в большей степени, чем где бы то ни было, у слова "еврей" (Jude) использовалось второе значение - ростовщик, a Judens piess стало синонимом слова Wucher (ростовщичество).

Раздражение низших социальных групп против верхов общества отныне направлено на тех, кто владеет деньгами, так что объектом одной и той же ненависти становятся "Christen-Juden" и "Juden", образующие обширное сообщество с неясными контурами, в котором собственно евреи являются для христиан обязательным ядром в эмоциональном отношении, хотя в плане реальных экономических структур они играют в эту эпоху крайне незначительную роль.

Достаточно самого факта их присутствия, чтобы тотчас же возродилась традиционная ненависть, которая к тому же теперь часто приобретает дополнительный оттенок, поскольку отныне немцы убеждены, что этот народ-богоубийца (=человеко-убийца) одновременно и чуждый народ. Из многочисленных текстов, вышедших из под пера священников и мирян, богословов и гуманистов, хорошо видно, как люди того времени смешивают воедино уже три различных мотива - религиозный, экономический и национальный.

Вот как объясняет в 1477 году обычный буржуа, Петер Шварц, преследования евреев: "Время от времени евреи подвергаются жестоким гонениям. Но они не являются невинными жертвами, они страдают из-за своей злобы, поскольку они обманывают людей и разоряют деревни своим ростовщичеством и тайными убийствами, что всякому известно. Поэтому их так преследуют, а вовсе не без их вины. Не существует народа, более злого, более хитрого, более жадного, более бессовестного, более неуемного, более злобного, более опасного, более лживого и более подлого". Эрудит Йоханнес Рейхлин, к которому мы еще вернемся, рассматривает эту проблему в более традиционном свете. Он приписывает наказание евреев скорее их ожесточению, чем конкретным преступлениям. "Каждый день они гневят, оскорбляют и порочат Бога в лице его Сына, подлинного Мессии Иисуса Христа. Они называют его грешником, колдуном, висельником. Святую Деву Марию они считают фурией и ведьмой. Апостолов и их учеников они называют еретиками. Что же касается нас, христиан, то они считают нас глупыми язычниками".

Другие гуманисты, не столь многословные, заимствовали у Тацита аргумент о "врагах рода человеческого": "Ни один народ никогда не ненавидел другие народы столь сильно, как еврейский народ, ни один народ, в свою очередь, не вызывал столь большого отвращения и не навлекал на себя по справедливости столь лютую ненависть...". (Беатус Ренанус) "Осужденные на вечное изгнание и рассеянные по всему миру [евреи] попирают и возмущают человеческое общество". (Конрад Цельтес) Богословы, выступавшие против еврейского ростовщичества, хотели заставить евреев работать. Их рассуждения носят социальный и патриотический характер: "Можно легко понять малых и великих, ученых и простаков, князей и крестьян в том, что все они преисполнены враждебности к еврейским ростовщикам, и я поддерживаю все законные меры, принятые для того, чтобы оградить народ от этой эксплуатации.

Разве чужой народ, обосновавшийся среди нас, должен господствовать над нами и при этом добиваться этого господства не благодаря более высоким достоинствам и доблести, но только благодаря презренным деньгам, которые они добывают повсюду и всеми способами и обладание которыми, видимо, рассматривается этим народом, как высшее благо? Разве должен этот народ безнаказанно жиреть за счет труда крестьянина и ремесленника?" (Яков Тритемиус) "Разве евреи лучше, чем христиане, что они не хотят работать собственными руками? Разве не относятся к ним слова Господа: "В поте лица твоего будешь есть хлеб"? А они занимаются ростовщичеством, чтобы не работать, а сдирать шкуру с других, в то время как сами наслаждаются бездельем". (Гейлер фон Кайзерберг).

Весьма немногочисленными были авторы, которые полагали, что "христиане-евреи" опасней для общества, чем собственно евреи. Так, Яков Вимпхелинг восклицал: "Ужасно то ростовщичество, которым занимаются евреи и многочисленные христиане, которые еще хуже, чем евреи!" А Себастьян Брант иронизировал в своем знаменитом "Корабле дураков": "Конечно, евреи - это бич Божий, но они не могут оставаться среди нас, поскольку христиане-евреи прогнали их и сами занялись еврейскими делами. Я знаю много таких, но не назову их по имени, они занимаются незаконными, запрещенными делами, а закон и право молчат".

Лучше всех сформулировал общее мнение иностранный наблюдатель, француз Пьер де Фруассар: "Ненависть к евреям в Германии распространена столь широко, что самые мирные люди начинают возмущаться, когда заходит речь о евреях и их ростовщичестве. Я не удивлюсь, если внезапно разразятся кровавые антиеврейские преследования одновременно во всех землях; их уже изгнали силой из многочисленных городов...".

Фруассар оказался плохим пророком, поскольку ожидаемые им синхронные преследования евреев так и не произошли. Тем не менее, в образованных кругах "еврейский вопрос" вышел на первый план в германских и даже европейских новостях во время знаменитого диспута о еврейских книгах, т.е. дела, которое в самом начале XVI века содержит в зародыше всю Реформацию. Здесь столкнулись новаторы, гуманисты, с набожными монахами, защитниками традиционной веры. Обе противоборствующие стороны с гордостью заявляли о своей антиеврейской позиции, но вопреки распространенному мнению пальма первенства принадлежала новаторам. Конфликт возник, когда в 1516 году один обращенный еврей по имени Иосиф Пфефферкорн (подобные ему всегда обнаруживаются в делах такого рода) потребовал в памфлете, озаглавленном "Зеркало евреев", запрещения Талмуда, как основной причины еврейского ожесточения.

Пфефферкорн пользовался поддержкой кельнских доминиканцев, ведущую роль которых в охоте на ведьм и демономании мы видели. В том, что касалось проклятого народа евреев, программа этого миссионера и его покровителей ограничивалась тремя пунктами: запрещение ростовщичества, обязательное присутствие на христианских проповедях, запрещение еврейских книг. В категорических выражениях в "Зеркале евреев" выражался протест против обвинений в ритуальных убийствах и против кровавых преследований, жертвами которых были евреи. В то же самое время Пфефферкорн добился приема у императора Максимилиана и получил от него мандат на то, чтобы приступить к повсеместной конфискации и уничтожению талмудической литературы. Он немедленно приступил к делу в городе Франкфурте. Местные евреи обратились с апелляцией к своему непосредственному сюзерену, архиепископу Майнца, и добились от него санкции на повторное рассмотрение вопроса о справедливости обвинения в богохульном характере Талмуда специальной комиссией знатоков.

Один из них, знаменитый Йоханнес Рейхлин, первый и в течение какого-то времени единственный гебраист Германии, энергично взялся за защиту почитаемых писаний, утверждая даже, что при внимательном изучении в Талмуде и особенно в Каббале можно найти поразительное подтверждение христианства. Последовал обмен яростными пасквилями между обоими лагерями: "Ручное зеркало", "Зеркало огня" и "Набат" Пфефферкорна; "Зеркало глаз" Рейхлина и "Письма темных людей". В конце концов дело дошло до папы, долго колебавшегося, прежде чем вынести свое решение, которое в результате оказалось весьма уклончивым. Между тем все образованные люди, какие только имелись в Европе, заняли позиции за или против Рейхлина, получившего одобрение Эразма и всех гуманистов, осужденного многочисленными университетами и прежде всего университетом Парижа. Именно так возникла великая всеобщая дискуссия о праве на свободу мнения и свободу исследования, которая продолжалась на протяжении десяти лет, предвещая в религиозном плане всевозможные реформы, а за пределами религии - новый научный дух. В этом смысле роль Рейхлина невозможно переоценить, тем более, что он практически выиграл дело.

Но имелся по крайней мере один вопрос, по которому оба противоборствующих лагеря были согласны: и те, и другие были искренне настроены враждебно к евреям с тем только различием, что гуманисты, объявившие себя защитниками еврейских книг, тем яростнее нападали на еврея Пфефферкорна и всех его соплеменников независимо от того, были ли они крещены или нет. В то же время доминиканские инквизиторы и их союзники, обрекая книги на сожжение, проявляли гораздо больше христианского милосердия к последователям этих книг.

Рейхлин первым начал выступать против "крещеного еврея Пфефферкорна, который с легким сердцем занялся вероломной местью, соответствующей духовной сути его еврейских предков". Мы уже видели ранее, какую антиеврейскую полемику он вел. Один из его ведущих сторонников, Ульрих фон Гуттен, основной автор "Писем темных людей", проявил еще большую непримиримость. Он особенно радовался тому, что Пфефферкорн не был немцем.

"Германия не могла породить подобное чудовище: его родителями были евреи, и он остается им, даже если он и погрузил свою недостойную плоть в крещение Христово".

Что же касается достопочтенного Эразма, то он едва ли был меньшим расистом (если употреблять нашу современную терминологию): "Пфефферкорн проявляет свою истинную еврейскую суть, - писал он своим друзьям. - Он проявил себя вполне достойным своего племени. Его предки обрушились на одного Христа, а он выступил против стольких замечательных и знаменитых людей. Он не мог оказать больших услуг своим соплеменникам, чем когда предал христиан, лицемерно притворившись обращенным в христианство...". "Этот полу-еврей нанес христианству больший ущерб, чем все евреи, вместе взятые".

Доминиканцы и их сторонники, все те, кого обычно объединяют общим именем "обскурантисты", с их верой в полное искупление через крещение в сравнении со всем этим кажутся наиболее милосердными...

Самыми редкими были в эту эпоху те авторы, которые открыто вставали на сторону евреев. В молодости Лютер был одним из них, с тем результатом, что на склоне своих дней он питал к ним еще более испепеляющую ненависть. Необходимо более подробно задержаться на фигуре этого великого реформатора, чтобы более четко обрисовать первую и самую важную створку инфернального триптиха: религия, деньги и раса.

ЛЮТЕР

В 1542 году Мартин Лютер публикует свой знаменитый памфлет "Против евреев и их лжи". В нем он прежде всего дает совет никогда не вступать в дискуссию с евреем. Более того, если по каким-то причинам иначе поступить невозможно, то в спорах с ними надлежит прибегать к такому единственному аргументу: "Слушай, еврей, разве ты не знаешь, что Иерусалим и ваше царство, Храм и ваше духовенство были уничтожены более 1460 лет тому назад?... Дай евреям этот орешек, и пусть они пытаются его расколоть, пусть они спорят и кусаются, сколько им угодно. Ибо столь жестокий гнев Божий ясно показывает, что они совершенно определенно заблуждаются и идут дурным путем, даже ребенок поймет это...". Затем на протяжении почти двухсот страниц (т. XXXII, стр. 100-274 полного собрания трудов Мартина Лютера в издании Эрлангена, откуда взяты все приводимые ниже цитаты) великий реформатор обрушивается на евреев на том мощном и энергичном языке, тайной которого он великолепно владел, с ураганным бешенством страсти, затмевающей все диатрибы его предшественников и последователей, из которых никто так и не смог соперничать с ним вплоть до наших дней. Обвинения и сарказм в адрес евреев чередуются с порывами любви и веры в Иисуса Христа, но остается впечатление, что где-то в глубине можно почувствовать что-то вроде тревожного восхищения. Иногда Лютер обращает свой гнев на ростовщиков и паразитов, прибывших из-за границы.

При этом можно проследить, как Лютер, выковывая немецкий язык, создает в то же время некий особый стиль аргументации и мышления: "На самом деле евреи, будучи чужестранцами, не должны ничем владеть, а то, чем они владеют, должно принадлежать нам, поскольку они не работают, а мы не приносим им даров. Тем не менее у них находятся наши деньги и наше добро, а они стали нашими хозяевами в нашей собственной стране и в их изгнании. Когда вор крадет десять гульденов, его отправляют на виселицу; но когда еврей крадет десять тонн золота благодаря своему ростовщичеству, он гордится этим больше, чем сам Господь. Они гордятся этим, укрепляя свою веру и ненависть к нам, и говорят друг другу: "Удостоверьтесь, что Господь не покидает свой народ в рассеянии. Мы не работаем, предаемся безделью, приятно проводим время, а проклятые гои должны работать на нас, и нам достаются их деньги. В результате мы оказываемся их господами, а они нашими слугами!"

"Вплоть до этого дня мы так и не знаем, какой дьявол привел их в нашу страну; мы ведь отнюдь не ездили за ними в Иерусалим! Никто их не хочет; ворота для них открыты и путь свободен: они могут отправляться в свою страну, когда хотят; мы охотно дадим им подарки, чтобы от них избавиться, ибо они для нас тяжелая ноша, бедствие, чума и несчастье для нашей страны. Не случайно их часто изгоняли силой: из Франции, которую они называют Царфат и где у них было уютное гнездо; недавно их изгнали из Испании, которую они называли Сефарад и которую они любили больше всего, а в этом году они были изгнаны еще и из Богемии, где в Праге у них было еще одно любимое гнездышко. Наконец, при моей жизни их изгнали из Регенсбурга, из Магдебурга и из многих других мест...".

Иногда он пользуется одним из тех воображаемых сравнений, тайной которых он владел: "Они не так хорошо жили в своих деревнях при Давиде и Соломоне, как в наших деревнях, где всякий день занимаются воровством и грабежом. Да, мы их держим в своей власти, так же как я держу в своей власти свои желчные камни, свою язву или любую другую болезнь, которую я подхватил и должен терпеть: я бы очень хотел видеть все эти несчастья в Иерусалиме вместе с евреями и всем, что с ними связано!

Поскольку несомненно, что мы их не считаем своими пленникам, то почему мы навлекли на себя такую вражду со стороны столь знатных и добродетельных персон? Мы не считаем их жен шлюхами, как это делают они по отношению к матери Иисуса, мы не относимся к ним как к детям шлюх, так, как поступают они с нашим Господом Иисусом Христом.

Мы их не презираем, мы желаем им всех благ мира, как плотских, так и духовных. Мы даем им приют, мы их кормим и поим вместе с собой, мы не похищаем и не убиваем их детей, мы не отравляем их источники, мы не жаждем их крови. Разве мы заслужили столь ярую ненависть?"

Затем он переходит к религиозному аспекту: защита и прославление Христа, единственное, что для него имеет серьезное значение: "Знай, о обожаемый Христос, и не обманывайся по этому поводу, помимо дьявола у тебя нет более опасного, более едкого, более ожесточенного врага, чем настоящий еврей, который поистине стремится быть евреем.

Теперь тот, кто хочет принять у себя этих ядовитых змей, этих злобных врагов Господа и выказать им почтение, позволить себя грабить, насиловать, унижать и проклинать, тому достаточно лишь взять их на свою ответственность. Если же этого ему не достаточно, то он может пойти дальше, целовать их в зад и обожать эту святыню, а затем похваляться своим милосердием, своей поддержкой дьявола и его детей для того, чтобы богохульствовать против нашего обожаемого Господа и драгоценной крови, которой он нас искупил. Тогда он станет совершенным христианином, преисполненным подвигами милосердия, за которые Христос вознаградит его в день Страшного суда вечным огнем в аду, где он будет жариться вместе с евреями...".

В качестве практических выводов Лютер предлагает целую серию антиеврейских мер: сжечь их синагоги, конфисковать их книги, запретить им молиться Богу в соответствии с их обычаями, заставить их трудиться собственными руками, а еще лучше, чтобы государи изгнали их из своих земель и чтобы власти и пасторы повсюду исполняли этот свой долг. Что же касается самого Лютера, то выполнив свой долг в этом отношении, он "получил прощение". ("Ich habe das meine gethan: ich bin entschuldigt!")

Несколько месяцев спустя, вышел в свет новый памфлет под названием "Шем Гамефораш" ("Тетраграмматон"), в котором проклятия Лютера достигли совершенно необузданной силы. Здесь речь уже больше не идет о еврейском ростовщичестве и грабежах, в центре внимания находятся исключительно вводящие в заблуждение доводы и колдовство евреев. Иными словами, это религиозный полемический трактат, но в каком тоне он выдержан!

Уже в предисловии Лютер уточняет, что он пишет не для обращения евреев, но исключительно для вразумления немцев, "... чтобы мы, немцы, знали, что из себя представляют евреи... Ибо обратить еврея так же легко, как обратить дьявола. Поскольку евреи и их сердца тверды как дерево, как камень, как железо, как сам дьявол. Короче говоря, они дети дьявола, приговоренные к адскому пламени...".

Затем он противопоставляет апокрифические евангелия евреев, вводящие в заблуждение и ложные, четырем каноническим евангелиям, подлинность которых очевидна. Он прерывает свое толкование Библии следующим комментарием: "Возможно, найдется среди нас, христиан, какая-нибудь святая милосердная душа, которой покажется, что я слишком груб с этими несчастными и жалкими евреями, когда высмеиваю и унижаю их. О, Господь, я слишком мал, чтобы насмехаться над подобными дьяволами: я хотел бы сделать это, но они намного превосходят меня в искусстве насмешки, и у них есть свой Бог, известный как мастер насмешки, которого зовут дьявол и злой дух...".

В других местах автор предается непристойному шутовству: "...Проклятый гой, коим я являюсь, не может понять, как они ухитряются быть такими ловкими. Единственное объяснение, которое приходит мне в голову, таково: когда повесился Иуда Искариот, его кишки лопнули и все их содержимое вывалилось наружу; может быть, тогда евреи послали своих слуг с серебряными блюдами и золотыми кувшинами, чтобы собрать экскременты Иуды. Затем они съели и выпили все это дерьмо и в результате приобрели такое острое зрение, что они стали видеть в Писании то, что там не находили ни Матфей, ни даже сам Исайя, не говоря уже о нас, жалких гоях...".

Иногда кажется, что слышен крик, который исходит из самых глубин его измученной души: "Я не могу понять это иначе, чем предположив, что они превратили Бога в дьявола или, скорее, в слугу дьявола, творящего все то зло, которого хочет дьявол, развращая несчастные души и буйствуя против самого себя! Короче говоря, евреи, взятые вместе, хуже, чем дьяволы, взятые вместе. О Боже, мой возлюбленный Отец и Создатель, прояви ко мне милосердие, когда я вопреки своему желанию вынужден употреблять столь позорные слова о Твоем божественном и вечном Величии, против Твоих проклятых врагов, дьяволов и евреев. Ты знаешь, что я делаю это исключительно из-за рвения моей веры и ради чести Твоего Величия; ведь для меня это дело всего моего сердца и всей моей жизни...".

Таковы были пропасти, в которые позволял себе опускаться Лютер. У него скотология, возмущавшая даже его ближайших соратников. Это хорошо видно из переписки между Буллингером и Мартином Бутцером: "Если бы знаменитый герой Капнион (Рейхлин) воскрес, он сказал бы, что дух (инквизиторов) Тюнгерна, Хохштратена и Пфефферкорна воплотился в Лютере". Это писал первый из упомянутых корреспондентов. Даже верный Меланхтон в письме к проповеднику Осиандеру допускал его неодобрение в будущем. Что же касается швейцарских протестантов, они весьма жестко заявили, что "даже если бы памфлет "Шем Гамефораш" был написан пастором свиней, а не знаменитым пастором душ, его невозможно было бы оправдать".), соседствовала с подлинным религиозным страхом. Он заключает этот свой труд, провозглашая:

"Здесь я останавливаюсь, я больше не хочу иметь никаких дел с евреями и писать о них или против них. С них достаточно. Если среди них есть кто-то, кто хочет обратиться, пусть Бог дарует ему свое милосердие...". Пустое обещание! Многочисленные письма свидетельствуют о его усилиях изгнать евреев или отнять у них их привилегии. Ему удалось это в Саксонии, Бранденбурге и Силезии.

"Поистине, он сделал нашу жизнь крайне опасной!", - заметил в эту эпоху Йосель из Росгейма в своих мемуарах. И даже его последняя проповедь в Эйслебене, его родном городе, за четыре дня до смерти (18 февраля 1546 года) целиком посвящена ожесточению евреев, которых необходимо срочно изгнать изо всех немецких земель...

Было бы легко комментировать эти крайности в свете того, что известно о Лютере в старости, о его разочаровании и внутренней борьбе, о его видениях, когда ему везде мерещился дьявол, и о его навязчивой идее о конце света. Подобные сопоставления, которыми мы уже многократно занимались в связи с другими пророками, нигде не являются более уместными, чем в этом случае. В связи с его словесной невоздержанностью возникают также и соображения из области психопатологии, которые отнюдь не являются совершенно неуместными. Реформатор был человеком, склонным к богохульным речам, у которого однажды вырвалась фраза, что "в некоторые моменты и в результате некоторых соблазнов он уже не понимал, где Бог и где дьявол, и что он даже доходил до того, что спрашивал себя, не является ли дьявол Богом!"

Он также был человеком, иногда считавшим Бога бесконечно глупым (sultissimus), a христианскую религию самой странной из всех. Однажды он заявил, что по всей вероятности Христос должен был совершить прелюбодеяние, а в другой раз провозгласил отмену Десяти Заповедей.

Можно объяснять это психической неуравновешенностью гения и искать у него удивительные фрейдистские предвосхищения. Известно также, что да адресу пап, самых главных своих врагов, он употреблял гораздо более грубые и неприличные выражения, чем все, что он говорил о евреях. Все это так, и подобные резкие выходки, подобные искушения, подобные взрывы агрессивности, как мы уже видели, естественным образом сочетаются с ненавистью к избранному народу. Но этот наш герой слишком разнообразен, слишком сложен, и он оставил слишком глубокий след в истории своей страны и всей нашей цивилизации, чтобы мы могли ограничиться в этом случае подобной слишком упрощенной интерпретацией только в одном измерении, ограниченном планом индивидуальной психологии.

Прежде всего, как мы уже говорили, Лютер не всегда был врагом евреев. В разгар своей деятельности, в ту героическую эпоху, когда восставший монах, увлекаемый и оправдываемый своей верой, вызывающе вел себя с папой и императором и на какое-то время достиг головокружительных высот абсолютной свободы, он испытывал по отношению к евреям совсем другие чувства, о чем уже упоминалось выше. Похоже, что в течение некоторого времени он надеялся привлечь на свою сторону и обратить библейский народ.

Эта надежда побудила его опубликовать в 1523 году памфлет под показательным названием "Иисус Христос родился евреем" ("Das Jesus Christus ein geborener Jude sei").

Речь идет о миссионерском послании, предназначенном для того, чтобы доказать евреям, что Христос был действительно настоящим Мессией, с помощью толкования различных стихов из разных библейских книг от Бытия до Даниила. Для большей убедительности привлекались объяснения смысла рассеяния и рабства евреев. Автор жалеет евреев и осуждает их врагов;

"Наши дураки, паписты и епископы, софисты и монахи обращались с евреями таким образом, что любой добрый христианин должен был бы захотеть стать евреем. Если бы я был евреем, я бы предпочел стать свиньей, чем христианином, видя как эти простофили, эти навьюченные ослы применяют и распространяют христианскую веру. Они обращались с евреями так, как будто они были собаками, а не людьми; они только преследовали их. Евреи - это кровные родственники, братья и двоюродные братья Господа нашего: если можно хвалиться своей кровью и плотью, то они в гораздо большей степени принадлежат Иисусу Христу, чем мы. Итак, я прошу моих дорогих папистов относиться ко мне как к еврею, когда им надоест относиться ко мне как к еретику...

Поэтому я советую быть с ними предупредительными: пока мы прибегаем ко лжи и насилию по отношению к ним и обвиняем их в использовании христианской крови, чтобы перебить свой дурной запах, и не знаю, в каком еще вздоре, не даем им возможности жить и работать среди нас в нашем сообществе, вынуждаем их заниматься ростовщичеством, - как же они смогут прийти к нам? Если мы хотим им помочь, то мы должны относиться к ним по правилам христианской любви, а не по папистскому закону. Мы должны по-дружески их принимать, позволить им жить и работать вместе с нами, и тогда они сердцем будут с нами...". Попытаемся понять это абсолютное перерождение Лютера между 1523 и 1543 годами. Прежде всего необходимо отметить, что его пропаганда не имела у евреев большого успеха: хотя у него было несколько диспутов с ними.

Следует особо выделить решающие дни во время сейма в Вормсе, когда два еврея нанесли ему визит. Похоже, что надежды, которые породил в нем этот визит, и побудили Лютера написать памфлет "Иисус родился евреем". Мало было тех, кто "пришел к нему" и принял крещение, к тому же, по всей видимости, большинство их в дальнейшем отреклось. В 1532 году он однажды пошутил: "Если я найду еврея, желающего креститься, я отведу его на мост через Эльбу, повешу ему на шею камень и столкну в воду, одновременно крестя его во имя Авраама! Эти канальи смеются над нами и над нашей религией!" А когда пять лет спустя неутомимый Йосель из Росгейма попробовал добиться его вмешательства по поводу изгнания евреев из Саксонии, Лютер отказался его принять и написал ему в письме о своем разочаровании. По существу дела он сообщил, что его сердце по-прежнему преисполнено добрыми чувствами к евреям, но доброта должна способствовать их обращению, а не ожесточать в их заблуждениях. Через некоторое время Лютер получил тревожные вести из Богемии. По наущению евреев сторонники Реформы обращались там в иудаизм, праздновали субботу, а некоторые даже сделали себе обрезание. Похоже, что эти новости сильно его взволновали: с этого времени в своих беседах он все чаще возвращается к евреям.

"Надеюсь, что я никогда не окажусь настолько глуп, чтобы сделать себе обрезание, - воскликнул он однажды, - Уж лучше отрезать левую грудь моей Катарине и всем женщинам!"

Он составляет послание "Письмо доктора Мартина Лютера против саббатианцев", где он полемизирует с еврейским законом.

31 декабря 1539 года он объявляет своим друзьям: "Я не могу обратить евреев, нашему Господу Иисусу Христу это не удалось. Но я могу заткнуть им рот, так что им не останется ничего другого, как пребывать распростертыми на земле".

Как мы уже видели, тремя годами позже он начал приводить свой план в исполнение. Таковы были последовательные этапы полного поворота в его мнении. Разумеется, евреи сильно обманули ожидания Лютера. Но было здесь и другое - за эти годы он сам сильно изменился.

Между 1521 и 1543 годами пролегла та пропасть, которая отделяет мечту от реальности. За это время произошла война рыцарей, были кровавые крестьянские восстания, возникали бесчисленные секты и ереси, которые подавлялись огнем и мечом с его открытого одобрения.

Собственный успех заставил его оценить меру человеческого несовершенства и его личной политической ответственности. Вынужденный сделать выбор, он предпочел сильных мира сего, властителей, поскольку от них зависело будущее Реформы. Так оказалось запятнанным его учение: вся кровь, пролитая его именем, все совершенные преступления, он оказался вынужденным принять их, хотел он этого или нет. ("Ты не признаешь крестьян, но они тебя признают!" - написал ему Эразм.) Вследствие всего этого, происходит эволюция некоторых его взглядов: внутренней свободе он противопоставляет непоколебимый порядок вещей, установленный в мире Богом. Долг послушания выходит на первый план, христианин должен быть покорным и преданным подданным. Таким образом, в результате неизбежного диалектического оборота учение об абсолютной свободе приводит ко всеобщему порабощению. Архангел бунта превращается в озлобленного и деспотичного буржуа, отлученного от церкви, изгнанного из Империи и запертого на маленькой территории, правитель которой взял его под защиту...

В этих условиях можно прийти к выводу, что неудача, постигшая его среди евреев, воспринималась Лютером так мучительно, что отказ от него народа Господа стал как бы символом бесчисленных неудач и разочарований, омрачавших последние годы его жизни, которые он приписывал непосредственному вмешательству дьявола - и евреев. Не считал ли он их виновными (даже если это и говорилось в шутку) в своей простуде, которая унесла его жизнь за три недели в 1546 году. Дьявол мог мучить его лишь в мыслях. Евреи были живыми козлами отпущения, вполне в пределах его досягаемости.

Добавим, что принятая Лютером точка зрения на "еврейский вопрос" имела гигантские последствия. Причем здесь меньшую роль сыграло прямое воздействие его свирепых писаний, которые при его жизни получили лишь ограниченное распространение, а в дальнейшем, вплоть до прихода гитлеризма, практически оставались под спудом.

Более существенными оказались последствия некоторой логики внутреннего развития немецкого лютеранства. В той разновидности полифонической страсти, которую представляет собой антисемитизм, религиозный мотив, оправдание верой влекут за собой отказ от произведений, содержание которых безусловно еврейское. Лютер называл это "judischer Glauben" ("еврейская вера"), и мы уже видели, что для него "врагом Христа" является "еврей, искренне старающийся быть евреем". С другой стороны, социальный мотив безусловного подчинения властям сочетался с идеей национального пророчества. Реформатор многократно подчеркивал, что он адресует свое учение исключительно немцам, тем самым подготавливая ту почву, на которой через четыре века смогла появиться ересь гитлеризма. Во всем этом страстная душа Лютера уловила глухие чаяния его народа и дала начало процессу их кристаллизации и осознания.

Главным было то, что "еврейская проблема оставалась для Лютера оборотной стороной проблемы Иисуса", - как это недавно напомнил один из его немецких комментаторов. Сомнительное противопоставление, которое для умов, не обученных тонким диалектическим различиям и привыкших разделять моральные проблемы по принципу "черное и белое", неизбежно оказывается в одном ряду с оппозициями "добра и зла", "Бога и дьявола", последствия чего мы уже подробно разбирали. Как это уже сказал Эразм: "Если быть добрым христианином означает ненавидеть евреев, то тогда все мы добрые христиане".

Возможно, настоящий христианин, который любит Господа так сильно, как это умел делать Мартин Лютер, неизбежно приходит к тому, что ненавидит евреев всей душой и сражается с ними изо всех сил?

К этому нужно еще добавить характеристику той эпохи, с ее нравами и обычаями, фактической ролью евреев и общепринятыми идеями на их счет. Мы видели, как обстояли дела в этом плане до Лютера, посмотрим теперь, как менялась эта ситуация после него.

ГЕРМАНИЯ ПОСЛЕ ЛЮТЕРА

О немецких евреях XVI века рассказывать весьма нелегко. Загнанные и несчастные, они вели незаметную жизнь в ту самую эпоху, когда их испанские и португальские единоверцы, временно надевшие на себя христианские маски, мощно утвердились на финансовых рынках Нидерландов и Италии и стали пионерами трансатлантической и левантийской торговли.

Похоже, что распад гетто всегда совпадает с фазой финансового преобладания евреев: мы к этому вопросу еще вернемся.

Непреодолимая преграда отделяла в эту эпоху немецких евреев от этих процветающих марранов, к тому же они искренне и откровенно не считали этих последних евреями. "Это страна, где нет евреев", - лаконично замечает знаменитый Йосель из Росгейма во время своего пребывания в Антверпене в 1531 году, в то время как с начала XVI века там утвердилась богатая колония марранов.

Характерно, что этот Йосель из Росгейма, о котором мы уже говорили, является единственным сколько-нибудь известным немецким евреем, чье имя дошло до нас. При этом он не был ни ученым раввином, ни ловким финансистом. Это был неутомимый ходатай, посредник (на иврите штадлан), отстаивавший жалкие права своих единоверцев и придумавший новую тактику взаимоотношений с властями. Он начал свою карьеру довольно рано: едва достигнув возраста двадцати пяти лет, он уже стал выразителем интересов еврейских общин Эльзаса, а начиная с 1520 года, мы застаем его выступающим перед властями от имени всей совокупности еврейских общин Германии.

Вскоре после этого Карл V дарует ему титул "начальника и регента всех еврейских общин Империи". Он виртуозно владел двумя основными аргументами, к которым с тех пор всегда прибегали его последователи: защитительные речи морального и богословского характера и умело раздаваемые дары. Этот последний прием позволил ему избежать худшего во время крестьянских войн, когда во многих случаях как восставшие, так и регулярные войска собирались избивать евреев.

Что касается первого приема, то особенно большую роль он сыграл во время сейма в Аугсбурге, в ходе диспута с ренегатом Антоном Маргаритой, когда ему удалось добиться отмены проекта изгнания евреев Венгрии и Богемии.

Он собрал ассамблею раввинов, на которой был утвержден регламент из десяти пунктов о принципах еврейской коммерческой морали. Его аргументация отличалась здравым смыслом и убедительностью: "Я заставлю всех соблюдать этот регламент по существу, если власти сделают то, что необходимо, чтобы мы могли спокойно жить, положат конец изгнаниям, дадут нам возможность переезжать с места на место и прекратят практику обвинений в убийствах и пролитии крови. Ибо мы тоже человеческие существа, созданные всемогущим Богом, чтобы жить на земле рядом с вами". Йосель из Росгейма продолжал свою деятельность на протяжении почти пятидесяти лет, выступая в качестве посредника как перед протестантами, так и перед католиками. Карл V вплоть до самой своей смерти оказывал ему свое покровительство, но как мы уже видели, с Лютером его ждал полный провал. Этот замечательный человек был своего рода первооткрывателем, и его способы обращения с властями будут широко использоваться в последующие столетия. К тому же, если присмотреться более внимательно, то можно заметить кое-что в этом роде и в наши дни.

С другой стороны, вплоть до конца XVIII века еврейские общины как бы застыли в своем традиционном образе жизни, тогда как окружающий мир претерпевал все более глубокие изменения. Мы уже описывали этот образ жизни, эти специфические нравы в одной из предыдущих глав. Поэтому мы не будем возвращаться здесь к этой теме. Необходимо только подчеркнуть своеобразный дух анахронизма, царивший в этих общинах, этих полузакрытых объединениях, которым удавалось среди всеобщих перемен сохранять в неприкосновенности нравы и обычаи средневековой цивилизации гораздо лучше, чем церковным учреждениям и цеховым корпорациям, боровшимся за сохранение своих устаревших привилегий.

Древние порядки оказались столь устойчивыми также и потому, что в новых условиях возник некий минимум стабильности: изгнания, резкие перемены становились все более редкими; их было достаточно как раз для того, чтобы время от времени напоминать евреям об их специфическом положении заложников христианского мира. Однако время медленно делало свое дело. Постепенно огромный запас предприимчивости и стойкости, накопленный евреями на протяжении предыдущих столетий, начинает приносить свои плоды для некоторых из них. Новые возможности объясняются различными факторами. Сюда относятся и исчезновение знатных династий крупных коммерсантов, особенно в результате упадка, вызванного Тридцатилетней войной, и новая социальная дифференциация, последствием которой стало и социальное расслоение внутри еврейских общин, и, разумеется, новая ментальность эпохи абсолютизма, когда государь, стоящий во главе страны, отныне более не зависит от традиционных структур и элиты, а, напротив, вступает с ними в открытую борьбу.

Алчущие власти и денег, бесчисленные немецкие князья быстро убеждаются, что евреи являются их идеальными помощниками: они услужливы и покорны, у них есть разнообразные международные контакты, они совершенно свободны от всяких связей с христианским обществом и не обременены многочисленными предрассудками. В результате на исторической сцене появляется новый персонаж, который оставляет весьма заметный след во всей германской истории этой эпохи, а именно придворный еврей (Hofjude).

При каждом королевском или княжеском дворе был свой придворный еврей - новый Мидас, имеющий репутацию превращать в золото все, к чему он прикасается, в эпоху, когда золото становится полновластным владыкой, поскольку оно обеспечивает безусловное и неограниченное могущество... Можно привести некоторые весьма значимые контрасты.

В 1670 году император Леопольд безжалостно изгнал венских евреев. Цеховые корпорации давно добивались этого изгнания. Делу помог выкидыш у императрицы, в котором непременно нужно было найти виновных. Он и стал предлогом для высылки. Всего через три года этому типичному эпизоду прошлых времен оказалось возможным противопоставить признак нового времени - в 1673 году тот же самый император приглашает еврея из Гейдельберга Самуэля Оппенгеймера и назначает его поставщиком армии. В течение тридцати лет он будет чрезвычайно успешно выполнять эти обязанности, особенно во время осады турками Вены в 1683 году, а также в ходе бесконечных войн с Францией.

Макс Баденский писал, что без него австрийская армия не смогла бы существовать, а принц Евгений отказывался обходиться без его услуг. Чтобы оценить весь размах его деятельности, достаточно процитировать отрывок из письма, которое Оппенгеймер уже на склоне своих лет написал одному видному придворному: "В течение всего времени, что я прожил в Вене, я почти каждый год обеспечивал всем необходимым две армии, воевавшие с французами и тюрками, включая продукты питания, муку, овес, лошадей и деньги для рекрутов, а также боеприпасы, порох, свинец, оружие, артиллерию, фургоны для припасов, лошадей и быков, и при этом никогда не было никаких потерь...".

За бряцанием оружия и тонкими дипломатическими интригами повсюду в эту эпоху можно обнаружить придворного еврея. Так, придворный еврей Лефман Беренс добывает и доставляет в винных бочках субсидию, которую Людовик XIV предоставляет герцогу Ганноверскому; придворный еврей Беренд Леманн обеспечивает избрание своего государя, Августа Саксонского, королем Польши с помощью умело организованного подкупа.

Самый знаменитый среди них придворный еврей Зюсс Оппенгеймер, известный как "еврей Зюсс", будучи фаворитом герцога Карла-Александра, осуществляет реорганизацию административной и финансовой системы герцогства Вюртембергского и становится самым могущественным человеком страны прежде чем закончить свои дни на виселице...

Не имело большого значения был ли двор протестантским или католическим, а государь святошей или распутником. Можно было встретить еврейских агентов, уполномоченных, посредников при дворах, в которых решающая роль принадлежала иезуитам, а также на службе у епископов и кардиналов. Их функции чрезвычайно обширны и разнообразны. Они управляют финансами, осуществляют военные поставки, чеканят монету, обеспечивают двор тканями и драгоценными камнями, организуют новое производство, изготавливают текстильные и кожаные изделия, берут на откуп табак или соль и т. д. Иногда они поддерживают искренние дружеские отношения со своими комитентами и хозяевами.

Эти контакты облегчались тем, что еврей был исключен из общества, а государь, находящийся на недосягаемой высоте, со своей стороны был также чуждым для общества; в результате им было проще понимать друг друга, поскольку обе стороны вели маргинальное существование. Крупные сеньоры, знаменитые военачальники и даже лица королевской крови едят за еврейским столом, спят в их домах, когда они находятся в пути, принимают их в своих дворцах, присутствуют на их свадьбах. Ниже приводится живое описание свадьбы придворных евреев, которое мы цитируем по мемуарам Глюкель из Гамельна, содержащих бесценную информацию о жизни евреев в Германии конца XVII века: "Нас было больше двадцати человек, отправившихся в Клеве, и мы были приняты с почетом. Мы оказались в доме, который скорее был похож на королевский дворец, и в котором была замечательная мебель. К свадьбе были сделаны огромные приготовления. В это время принц (будущий король Пруссии Фридрих I) находился в Клеве...

Князь Моррис Нассауский и другие крупные сеньоры и знатные люди также находились здесь. Все они дали понять, что хотели бы присутствовать на свадьбе. Тогда Элия Клеве, отец жениха, сделал все необходимое для присутствия столь высоких гостей. В день свадьбы после брачного благословения были поданы замечательные сладости и лучшие иностранные вина.

Можно представить, какая воцарилась суета и сколько усилий прилагали Элия Клеве и его домочадцы, изо всех сил стараясь угодить этим благородным гостям. Поэтому у них даже не было времени, чтобы сложить и пересчитать приданое, как этого требует обычай. Когда новобрачные расположились под балдахином, оказалось, что в суматохе забыли составить брачный контракт ("кетуба"). Что же было делать? Все знатные гости и юный принц уже прибыли и хотели все видеть. Тогда раввин сказал, что жених должен представить поручителя и обязаться составить контракт сразу после свадьбы. И он зачитал кетубу по какой-то книге. После брачного благословения знатные гости были проведены в парадный зал, украшенный позолоченной бронзой. Там находился огромный стол, накрытый посудой тончайшей работы. Гостей рассадили в соответствии с их знатностью. В это время моему сыну Мордехаю было пять лет. Это был самый прекрасный ребенок в мире, и мы его очень тщательно и хорошо одели. Знатные гости буквально пожирали его глазами, а принц все время держал за руку.

После того, как знатные гости отведали сладостей и фруктов и выпили вина, стол унесли. Тогда вошли люди в маскарадных костюмах, элегантно представились и сыграли несколько фарсов для развлечения присутствующих. Затем ряженые исполнили пляску смерти, что было очень редким зрелищем...".

Разумеется, дружба такого рода продолжается только до тех пор, пока в этом еврее есть необходимость, и пока он богат. Иными словами, он всегда зависит от случайностей судьбы или от чьего-то каприза, а его благополучие остается весьма неустойчивым. Ни одному из них не удалось передать свое положение потомкам. Напротив, многие из них окончили свои дни в тюрьме. Сыновья Беренда Леманна были изгнаны из Саксонии, внуки Лефмана Беренса долгие годы провели в долговой тюрьме. А суд над "евреем Зюссом", радость, которую его падение вызвало по всей Германии, его предсмертное возвращение к еврейским ценностям и трагический конец стали символом судьбы придворных евреев. Возможно, приводимая ниже острота, приписываемая Фридриху-Вильгельму, королю-солдату, хорошо отражает их положение и отношение к ним окружающих.

Находясь проездом в одном прусском городе, он получил просьбу об аудиенции от делегации евреев.

"Никогда я не приму этих мерзавцев, распявших нашего Господа!", - воскликнул он. Тогда один из камергеров шепнул ему на ухо, что эти евреи принесли с собой ценный подарок. Тогда он передумал: "Ладно, впустите их. В конце концов, этих евреев там не было, когда они его распинали".

Истинная или вымышленная, эта маленькая история очень точно отражает смешанные чувства, которые возбуждали евреи в эпоху барокко... Внешне придворные евреи одевались в соответствии с модой своего времени, носили короткие одежды ярких цветов и напудренные парики. Они строили себе роскошные дома, иногда даже небольшие замки. Вольф Вертхеймер, банкир баварского двора устраивал у себя охоты, в которых не брезговали принимать участие крупные сеньоры, посол Великобритании и принц Евгений. А Зюсс Оппенгеймер даже имел титулованную любовницу.

Но несмотря на все это, они еще не были "эмансипированными" евреями и чаще всего оставались прочно привязанными к своей иудейской ортодоксии. Будучи защитниками своих менее удачливых единоверцев, они старались по мере своих возможностей добиваться отмены ограничений на место жительства, пытались предотвратить проекты высылки.

По примеру Йоселя из Росхейма все они были посредниками ("штадланшл"}. В этом качестве они играли первостепенную роль внутри еврейских общин, полновластно управляли ими, даже заключали в тюрьмы чересчур смелых противников. В этих новых условиях социальное неравенство, которое всегда господствовало в общинах диаспоры, становилось еще более ощутимым.

Так, на вершине социальной лестницы придворные евреи составляют особую касту, а в самом низу еврейский сброд образует собственные сообщества и вносит свой вклад в мир немецкого дна.

Появление в эту эпоху многочисленных еврейских разбойников также заслуживает упоминания. Придворные евреи и евреи-бандиты имеют между собой то общее, что и те, и другие по-своему пытаются преодолеть свой статус неприкасаемых и не считаются с угнетающим их обществом. Одни используют для этого комбинационные способности своего интеллекта, другие действуют более прямым и грубым способом. Этот еврейский бандитизм представляет собой крайне любопытный и очень показательный феномен, первые признаки которого появляются в самом начале XVI века.

Ничего подобного нельзя обнаружить во всей тысячелетней истории диаспоры! Начало этого явления покрыто мраком. Известно только, что уже во времена Лютера в немецком воровском арго имелось множество гебраизмов. Самый ранний немецкий труд, посвященный проблемам бандитизма и нищенства "Liber vagatoram..."., опубликованный в 1499 году, уже содержит небольшой словарик воровского жаргона (Rotwelsch).

Многие слова в нем из иврита. В своем предисловии к переизданию этой книги во Франкфурте в 1520 году Мартин Лютер писал: "Я считаю полезным, чтобы эта небольшая книжка стала широко известной, чтобы все увидели и поняли, каким образом дьявол правит миром, чтобы люди стали мудрее и остерегались дьявольских козней. Правильно говорится, что воровской язык происходит от евреев, поскольку в нем много еврейских слов, как это заметят все те, кто знает иврит...".

В последующие столетия отмечается существование организованных банд, одни из которых были чисто еврейскими, а другие смешанными, иудео-христианскими. По их поводу полицейские офицеры оставили интересные наблюдения. Они сообщают, что еврейские бандиты являются хорошими мужьями и отцами семейств, ведут размеренную жизнь, более того, они отличаются исключительной набожностью и никогда не занимаются воровством по субботам и в праздничные дни... Хотя в немецком преступном мире они составляют лишь незначительное меньшинство, они задают в нем тон. Они ввели в употребление свой особый язык, блатной жаргон (Gaunersprache или Rotwelsch), представлявший собой причудливую переделку иврита. К тому же, как это часто бывает с различными арго, многочисленные слова попадают оттуда в обычную речь и теперь составляют часть немецкого языкового наследия. Похоже, что еврейские обычаи и религия были весьма привлекательными для многих немецких молодых людей дурного нрава. Заключенные христиане в одной из тюрем Берлина потребовали разрешения присутствовать на еврейских богослужениях. Самый знаменитый главарь банды XVII века по имени Домиан Гессель, бывший семинарист, находясь на эшафоте, попросил, чтобы при казни присутствовал раввин. По сути дела в этом нет ничего удивительного. Нарушая закон, бандит-христианин противопоставлял себя обществу, его моральным и религиозным ценностям; что же касается иудаизма, то он противопоставлен этому обществу самим фактом своего существования...

Но точно так же, как и придворные евреи, еврейские разбойники были исключительным феноменом. Вплоть до эпохи эмансипации подавляющее большинство немецких евреев продолжало жить в соответствии с древними порядками, сохраняя в XVIII веке нравы, сложившиеся в эпоху средневековья. Из поколения в поколение тысячелетняя надежда помогала им переносить все унижения и несчастья; из года в год они ожидали прихода мессии.

Это ожидание было столь напряженным, что когда во второй половине XVII века в Турции объявился ложный мессия Саббатай Цеви, он был не только горячо принят раввинами, но значительное количество его сторонников, ремесленников, бродячих торговцев и ростовщиков забросили свои дела и стали срочно распродавать имущество, чтобы отплыть в Константинополь...

В уже упоминавшихся мемуарах Глюкель из Гамельна имеется живое описание этой истории. Этот наивный и колоритный рассказ простодушной женщины вводит нас в интимный мир еврейского домашнего очага и позволяет понять, причем гораздо лучше, чем это можно сделать с помощью понятия "сублимации" или иных абстрактных терминов и рассуждений, каким образом вопреки всем несчастьям евреям удалось сохранить необыкновенно сильную веру и этику, вынести удары судьбы и унижения, никогда не теряя веры в Божественную доброту и справедливость (Мемуары Глюкель из Гамельна были обнаружены в семейном архиве в конце XIX века.

Вот как описывает Глюкель мессианистическую экзальтацию, охватившую Гамбург в 1666 гаду: "Невозможно описать ту радость, которая охватила всех, когда были получены письма с новостями о Саббатае Цеви. Больше всего этих писем получили португаль цы. Они принесли эти письма в свою синагогу и читали их вслух. Немцы, старые и молодые, также отправились в португальскую синагогу. Португальцы надели свои лучшие одежды, а сверху широкий пояс из зеленого шелка - символ Саббатая Цеви. "С песнями и танцами" они направлялись в свою синагогу и читали там эти послания. Некоторые из них продали все свое имущество, поскольку каждый день они надеялись на избавление. Мой покойный тесть покинул Гамельн, оставив дом и все имущество, и обосновался в Хильдесгейме. Оттуда он послал нам в Гамбург две большие бочки, наполненные одеждой и различными припасами, горохом, фасолью, сушеным мясом, черносливом и всем остальным, что можно долго хранить. Этот достойный человек полагал, что из Гамбурга мы отправимся прямо в Святую Землю. Эти бочки оставались в моем доме больше года. В конце концов родители моей жены решили, что мясо и другие продукты могут испортиться. Тогда они нам написали, чтобы мы открыли бочки и вынули оттуда продукты, чтобы не испортить белье. В общем, эти бочки пробыли у нас около трех лет, и мой тесть все это время думал, что они могут ему пригодиться для его путешествия.

Но Всевышний еще не захотел дать нам избавление. Всем нам хорошо известно, что Всевышний обещал нам это, и если бы в глубине наших сердец мы были бы более набожными и не такими злыми, разумеется, Он бы сжалился над нами. Если бы только мы соблюдали заповедь: люби ближнего, как самого себя!" Но таких, какие мы есть, разве Господь может нас пожалеть? Ревность и ненависть, царящие среди нас, безобразны. Однако то, что Ты нам обещал, Господи, Ты сделаешь это с величием и милостью. Даже если наши грехи вынуждают Тебя заставлять нас ждать выполнения ожиданий, они сбудутся в определенное Тобой время. Мы будем надеяться на Тебя и умножать наши молитвы, чтобы однажды Ты послал нам полное освобождение...".

Эта прекрасная книга обходит молчанием то, что автор, видимо, считал совершенно естественным, а именно такие вещи как множество оскорблений и мелочных несправедливостей, которые придумывали для евреев в то время, когда он жил. Если убийства и погромы становятся более редкими в эпоху, когда развиваются административные и полицейские учреждения, притеснения евреев становятся гораздо более изобретательными, чтобы причинять мучения без пролития крови. Так, муниципалитет города Франкфурта подтвердил старинные предписания об обязательном ношении специальных знаков, запрещение иметь слуг-христиан и т. п., а также добавил к ним новые, отличающиеся поразительной мелочностью: не бродить по улицам без определенной цели, не гулять вдвоем, не посещать некоторых улиц, не выходить на улицы во время христианских праздников или во время посещения города государем, не делать покупки на рынке раньше, чем это сделают христиане, и особенно разработанный в мельчайших подробностях ордонанс о внешнем виде евреев и о том, как они должны одеваться - это называлось упорядочиванием одежды (Kleiderordnung).

К тому же специально уточнялось, что евреи являются не гражданами, но лишь "находящимися под покровительством" города Франкфурта или "зависимыми"; это различие в дальнейшем, после прихода к власти Гитлера, было использовано нацистами.

Еще более детальный Kleiderordnung существовал у евреев Гамбурга, но в этом случае авторство принадлежало самим старейшинам еврейской общины. Это уложение заходило так далеко, что в нем фиксировалось максимальное количество гостей на свадебном обеде, так же как и разрешенные по этому случаю виды подарков, а кроме того перечислялись некоторые запрещенные блюда, такие как каплуны, взбитые сладости и конфитюры, которые несмотря на ритуальную чистоту считались слишком роскошными.

Разумеется, у евреев не было чрезмерных возможностей для развлечений, а имевшиеся строго регламентировались. В начале XVIII века австрийское правительство придумало совершенно новое ограничение, касающееся браков вообще. Чтобы воспрепятствовать слишком быстрому размножению евреев, венский двор постановил в 1726 году, что только старший сын в каждой еврейской семье имел право на вступление в брак.

Остальные должны были оставаться холостяками. Эта дань плодовитости евреев и строгости их нравов называлась "сокращение"; нельзя не согласиться, что в качестве средства контроля над рождаемостью этот способ отличается простотой и радикальностью. Сначала его применили в Богемии и Моравии, затем в Пруссии, Палатинате (Рейнском Пфальце, - Прим. ред.) и Эльзасе, что повлекло эмиграцию множества молодых людей в Польшу и Венгрию, а, следовательно, и сокращение численности евреев.

Конечно, большинство немецких евреев вело бедную и простую жизнь. Но те исключительные судьбы, о которых мы рассказали, играли роль социального фермента, ускоряли происходившие экономические изменения и не могли не производить на современников глубокого впечатления. В этом смысле "еврейская проблема" выступала в Германии в качестве настоящей проблемы, резко контрастируя с бессодержательным антисемитизмом в других западных странах, предоставляя необходимую пищу для антиеврейских настроений и удесятеряя их. Сейчас мы рассмотрим эти проявления.

Прежде всего поговорим о самом понятии. Мы уже цитировали выше французское и английское определения термина "еврей". Ниже, как точное и бесстрастное отражение реалий, приводится немецкое этимологическое толкование, имеющее гораздо более сильную эмоциональную нагрузку, более конкретное и более выразительное. Мы цитируем это определение по знаменитому "Словарю немецкого языка" братьев Гримм, тех самых, чьи сказки очаровывали столько поколений детей:

"Еврей (...);

…3) Среди их неприятных черт особенно выделяется их нечистоплотность, а также их алчность и занятие ростовщичеством. "Грязный, как старый еврей; воняет как еврей"; отсюда "иметь еврейский вкус" и даже "иметь вкус мертвого еврея": нужно сначала смазать горло маслом, иначе у этой еды будет вкус мертвого еврея (Фишер); у зелени без соли вкус мертвого еврея (Леман); заниматься ростовщичеством, обманывать, одалживать как еврей: это ничего не стоит, ни еврей, ни кюре не дадут за это ни гроша (Фишарт); ...еврей, колючая борода: так, в Тюрингии: у меня на лице настоящий еврей, я должен побриться; в Восточной Фрисландии евреем называют обед без мясного блюда (Фромм); в Рейнской области евреем называется часть позвоночника у свиней, в Тироле - любой позвоночник (Кер)...".

Братья Гримм сообщают нам также, что от корня Jude (еврей) имеется производный глагол judeln, имеющий различные значения, в том числе: говорить как еврей; торговаться как еврей; наконец, чувствовать как еврей, пахнуть как еврей... Имелось бесконечное количество вариантов и толкований, возникших вокруг этого центрального понятия, которые могли широко распространяться благодаря развитию книгопечатания. Каждый год появлялись многочисленные памфлеты и увесистые трактаты. И. К. Вольф, дотошный немецкий библиограф начала XVIII века перечисляет в своей "Еврейской библиотеке" более тысячи различных трудов под рубрикой "Антиеврейские сочинения", причем этот перечень оказывается далеко не исчерпывающим.

Мы можем оценить ту мощь, с которой "еврейский вопрос" продолжал воздействовать на умы. Речь больше не идет об абстрактных декларациях, как это было во Франции и Германии. В данном случае они тесно связаны с общественными проблемами, которые рассматриваются как неотложные. Здесь представлены все жанры и стили: тексты миссионерской пропаганды, предназначенной для обращения евреев, большие ученые труды о еврейских нравах и обычаях, тексты в жанре "кабинета редкостей", а также ученые трактаты, посвященные волнующей юридической и богословской проблеме - дозволяется ли законом терпеть присутствие евреев в обществе? Не требует ли настоящая христианская совесть их немедленного изгнания?

Но первое место принадлежит тем подстрекательским памфлетам, прототипом которых были сочинения Лютера как в отношении формы, так и содержания. Они обычно имеют весьма звучные названия, такие как "Враг евреев", "Бич евреев", "Еврейские обычаи, описание их безбожной жизни", "Еврейские радости", "Краткий указатель ужасных еврейских богохульных деяний", "Мешок с еврейскими змеями" и даже "Горящий яд драконов и бешеная желчь ужей", или "Еврейские бани, где публично демонстрируются практические уловки и подлости евреев, как они пьют христианскую кровь, а также их горький пот...". Это последнее название отчетливо показывает тесную связь, которая существовала между обвинениями в ритуальных убийствах и в ростовщичестве. Иногда актуальные события вызывали особенно обильный всплеск подобных публикаций. Так, падение и казнь "еврея Зюсса" были прославлены в десятках памфлетов с такими вычурными, барочными заголовками, что невозможно привести здесь их перевод.

Большой успех этих публикаций и то специфическое воображение, которое в них отразилось, по всей видимости, уже хорошо соответствуют тому квазиэротическому щекотанию, той мощной психологической потребности, которые характеризуют современный антисемитизм. Нужно ли повторять, что общей темой остаются те великие демонологические мифы средневековья, в которых священный ужас спонтанно порождает безудержную похоть воображения.

Постоянно возникает тема еврейских пороков и тайных преступлений, их постыдных болезней и странных сексуальных атрибутов, а венцом всех этих сюжетов является их особая связь с дьяволом. Отныне все эти темы чаще всего трактуются в книжной и педантичной манере, иногда даже с теми претенциозными ссылками на естественную историю, которые в дальнейшем приведут к так называемому "расовому" антисемитизму.

Таким образом, в эпоху более строгих нравов и усиления запретов и ограничений всякого рода они приобрели налет порочности и сомнительный вкус, которые, разумеется, были совершенно чужды наивной и непосредственной душе человека средневековья...

Более тонкими и поэтичными стали акценты, которыми обогатилась темная и древняя легенда, внезапно в конце XVII века ставшая необыкновенно популярной. "Краткое описание и рассказ о некоем еврее по имени Агасфер" впервые было опубликовано в 1602 году и в том же году выдержало восемь изданий на немецком языке (Первое известное издание было осуществлено Кристофом Крутпером в Лейдене в 1602 году.). Очень быстро книга переводится на все европейские языки. Так распространяется миф о "вечном жиде", свидетеле распятия, который был проклят Иисусом и осужден на вечное скитание вплоть до его второго пришествия, т.е. до дня Страшного суда.

Этот миф полностью совпадает с традиционными представлениями церкви (Напомним здесь буллу Иннокентия III от 17 января 1208 года: "Бог обрек Каина на скитания по земле, но наложил на него печать в виде дрожания головы, чтобы никто не смел его убить. Так и евреи, на которых лежит кровь Иисуса Христа, хотя их и нельзя убивать, чтобы христианский народ не забывал Божественный закон, должны быть бродягами в этом мире вплоть до того, как их лицо покроется стыдом, и они начнут искать имя Иисуса Христа, Господа нашего..."., а также с той участью нестабильности и бездомности, к которой под воздействием этих концепций христианство приговорило евреев.

Известна литературная судьба этой грандиозной темы, разрабатывавшейся в самых разных аспектах и со всевозможных точек зрения многими знаменитыми писателями, такими как Гете и Шлегель, Шелли и Андерсен, Эдгар Кине и Эжен Сю, внесшими огромный вклад в распространение во всех странах и на всех социальных уровнях представления о мистической участи и предопределенной свыше миссии евреев. На этом общем фоне, отличающемся крайней пестротой, выделяются несколько более специфических произведений, влияние которых оказалось весьма заметным. Теологи погружаются в океан Талмуда, поступают в обучение к раввинам, получают консультации у отступников и спешат поведать публике о своих открытиях. Их отношение к евреям было, как правило, гораздо менее благоприятным, чем у французских гебраистов.

Одни, как например, И. Вульфер ("Theriaca Judaica") или И. Вагензейл ("Telaignea Satanae") в первую очередь пытаются выявлять антихристианские кощунства, до бесконечности разбирают еврейские молитвы; тем не менее у них хватило смелости опровергать главные демонологические обвинения в ритуальных убийствах и отравлениях. Другие, напротив, поддерживают эти обвинения, как востоковед И. А. Эйзенменгер, автор книги "Разоблаченный иудаизм, подробный и достоверный отчет...".

История этого последнего труда представляет определенный интерес, поскольку в первый раз мы видим, что в дело по собственному почину вмешался придворный еврей. Могущественный поставщик австрийских армий Самуэль Оппенгеймер сумел с помощью больших расходов организовать запрет этой книги. Сразу после выхода из типографии все две тысячи экземпляров были конфискованы, а автор умер, возможно, от горя. Однако вскоре после его смерти, наследники смогли переиздать эту книгу в Кенигсберге при поддержке короля Пруссии Фридриха I. С этих пор книга служила источником вдохновения и собранием аргументов целых поколений немецких антисемитов.

Деятельность придворных евреев имела и другой аспект. Хотя изгнания евреев стали более редкими, они все еще иногда имели место. Совершенно естественно, что придворные евреи старались воспрепятствовать этому, пуская в ход все свои международные связи. Типичным примером может служить изгнание евреев из Богемии в 1744 году по распоряжению ревностной католички императрицы Марии-Терезии. В качестве предлога на этот раз было выдвинуто обвинение в шпионаже в пользу Пруссии во время войны за австрийское наследство. Немедленно начинается согласованная кампания, главным действующим лицом в которой становится Вольф Вертхеймер, располагавший большими связями в христианском мире. Были оповещены еврейские общины Франкфурта, Амстердама, Лондона и Вены. Общине Рима было поручено обратиться за содействием к папе. Общинам Байонны и Бордо предложили собрать пожертвования в пользу изгнанников.

В результате всех этих усилий король Англии и Генеральные штаты Нидерландов сделали представления Марии-Терезии, многие придворные также вмешались в это дело, так что несмотря на все свое упорство, императрица в конце концов уступила и разрешила евреям вернуться в свои дома; правда, следует отметить, что за это была выплачена гигантская сумма в двести сорок тысяч флоринов. Так закончилось последнее широкомасштабное изгнание немецких евреев. Подобная развязка является в то же время прекрасным свидетельством их растущего международного влияния. Что же касается спонтанных изгнаний, осуществляемых населением, то последний случай такого рода имел место во Франкфурте в августе 1616 года.

Эта история вписывается в рамки последнего большого бунта против законных властей. Под предводительством некоего колбасника по имени Винценц Феттмильх городские ремесленники подвергли квартал гетто регулярной осаде. После импровизированной обороны, продолжавшейся несколько часов, перед наступлением ночи ворота рухнули, и толпа ворвалась внутрь, грабя и поджигая, стараясь сжечь долговые расписки и свитки Торы. Евреи, оставшиеся невредимыми после нескольких тумаков, получили разрешение покинуть город. Разоренные, но живые и здоровые, они рассеялись по окрестностям. Несколькими месяцами позже город Вормс последовал примеру Франкфурта и в свою очередь изгнал евреев. Провинциальные, а затем и имперские власти попытались пресечь подобные беспорядки, но им это долго не удавалось. Виновники беспорядков пользовались всеобщими симпатиями, заходившими так далеко, что немецкие факультеты права, которые должны были дать свою оценку событий, постановили, что поскольку нападение происходило одновременно днем и при свете факелов, то оно не подпадает ни под одну из известных юридических категорий, и, следовательно, не может быть наказано.

Лишь двадцать месяцев спустя евреи смогли вернуться в город под защитой имперской армии. Их возвращение под звуки флейт и труб, строем по шесть человек в ряд с двумя каретами во главе процессии, в одной из которых находился почтенный раввин с седой бородой, а в другой императорские гербы, превратилось в пышную и символическую церемонию. Ничего подобного не было в годы, последовавшие за гитлеровскими массовыми убийствами в Европе.

После событий во Франкфурте Германия больше не знала открытых антиеврейских выступлений такого рода, несмотря на всю враждебность населения. Власти были против этого, а немецкий народ уже проявлял свои традиционные качества - дисциплинированность и исполнительность. Эти качества обеспечат евреям на протяжении многих поколений мирное существование, пока на то будет соизволение властей, и серьезно облегчат их запланированное уничтожение, когда в XX веке новые власти примут такое решение.