Кондаков Ю. Либеральное и консервативное направления в религиозных движениях в России первой четверти XIX века

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 3. Борьба в религиозной сфере

Святитель Филарет и политическая борьба в России в начале XIX века

Масштаб фигуры Святителя Филарета (В. М. Дроздов) столь велик, что тяжело представить то время, когда он был молод, неопытен и еще только определялся в выборе жизненного пути. Между тем этот период, когда Филарет не мог играть ведущую роль в политических событиях, был довольно продолжителен и охватывал всю первую половину царствования Александра I. Даже заняв московскую кафедру, епископ Филарет был далеко не свободен в своих действиях и должен был придерживаться определенного политического направления. Профессор А. П. Лебедев писал в этой связи: «Рисуя образ митрополита Филарета, мы не иначе представляем его себе, как человека гигантской воли и твердого ума, способного решать все вопросы быстро и беспреткновенно. Однако ж, если мы заглянем в его душу в те годы, когда ему приходилось выбирать для себя жизненный путь, то увидим в нем какого-то другого человека, который как будто бы мало походил на того святителя Филарета, какого знает история. И то правда сказать: это еще не был Филарет, а лишь Василий Михайлович Дроздов»[4].

К сожалению, Святитель Филарет не оставил нам свидетельств своего участия в политической борьбе. Он имел обыкновение сжигать присланные ему письма сразу по прочтении. Иногда он предавал огню свои уже полностью написанные или наполовину законченные послания. Так же строго Филарет относился и к написанию собственной биографии. Когда в 1822 г. Н. И. Греч просил его дать материалы для жизнеописания, Филарет ответил: «Если вам угодно иметь мою краткую биографию от меня: то вот она. Худо был учен; хуже учился; еще хуже пользовался тем, чему был учен и учился»[4]. Митрополит Филарет вспоминал, что во время своей деятельности в Св. Синоде знал много неизвестного широкой публике и начал писать записки. Была написана большая тетрадь, но потом Филарет понял, что «многого не знал», и записки сжег[4]. Своему викарию, Леониду Краснопевкову, Филарет говорил даже более определенно о том, что в бытность свою в Санкт-Петербурге начал записывать наиболее важные события, «но опасно об этих вещах и писать»[4]. Чего боялся Святитель? Незаслуженно оскорбить чью-то память, попав в опалу, оставить без попечения свою паству или потерять возможность влиять на высшую власть в пользу православной церкви? Об этом сегодня мы можем только гадать. Исследование участия Святителя Филарета в политической борьбе поможет прояснить эти вопросы и, без сомнения, обогатит полезным опытом и благим примером церковных и политических деятелей сегодняшнего дня.

Самостоятельная деятельность будущего Московского митрополита началась 21 ноября 1803 г., когда по окончании Троице-Сергиевой лаврской семинарии он был оставлен при ней учителем греческого и еврейского языков[4]. В своих письмах к родным Филарет сообщал, что неожиданно был вызван к владыке и после короткого экзамена по языкам был определен в должность учителя[4]. Новый период в жизни Филарета открылся в связи с его даром проповедника. В начале 1806 г. он произнес речь «В день торжества освобождения обители преподобного Сергия от нашествия врагов». Митрополит Московский Платон (Левшин), просматривавший все проповеди, был поражен силой пера молодого учителя. На листах проповеди Платон оставил надпись: «Прекрасно, учитель еврейского и греческого языка! Прекрасно! Прекрасно, так как мы знаем тебя за первого из проповедников в лаврской семинарии»[4]. Вторая проповедь Филарета также получила одобрение Платона. Своим родителям Филарет писал, что владыка удостоил одобрением его проповедь «Слово в великий пяток»[4].
4 марта 1806 г. Платон писал своему викарному епископу Августину: «А у меня проявился отличный проповедник учитель Дроздов, я сообщу его проповедь, и удивитесь» (речь идет о проповеди 12 января 1806 г.)[4].

С этого времени молодой учитель стал пользоваться опекой московского владыки. 21 ноября 1806 г. Филарет получил место проповедника в Лавре. Видимо, вскоре после этого Платон предложил ему принять постриг. В то время для ищущих монашества практиковалось трехлетнее испытание. Тем не менее 21 ноября 1808 г. Филарет был пострижен. Вскоре после этого начался новый этап в жизни молодого монаха.

С 1808 г. в России начала действовать Комиссия духовных училищ. Основной задачей Комиссии было открытие достаточного количества духовных училищ разного уровня. В соответствии с этим понадобились способные учителя и преподаватели. По всей России начался поиск таковых. В начале 1809 г. ректором Санкт-Петербургской духовной академии был назначен архимандрит Евграф, в это время вызванный в столицу на череду служений. До этого он был ректором Троице-Сергиевой лаврской семинарии и знал одного из ее учителей — Филарета. По мнению А. Смирнова, именно Евграф добился вызова Филарета в Санкт-Петербург 1 марта 1809 г. Косвенное подтверждение этому можно видеть в том, что по приезду в столицу Филарет поселился вместе с Евграфом в Александро-Невской лавре[4].

В Санкт-Петербурге Филарет получил назначение преподавателем философии и инспектором семинарии. Столица холодно встретила молодого человека. О первом заседании семинарского правления он писал домой: «Как должно быть расположено начальство к подчиненным, которых не оно избрало, можно догадываться»[4]. Митрополит Платон очень тяжело переживал удаление своего любимого проповедника. 2 января 1810 г. в письме митрополиту Санкт-Петербургскому Амвросию он просил вернуть Филарета в Москву, так как ему нужен ректор для семинарии. 10 января 1810 г. Платон жаловался Августину, что у него забрали Филарета и не хотят возвращать[4].

Первые крупные преобразования александровского царствования были связаны с реформой просвещения. Составить план преобразования духовных училищ император поручил М. М. Сперанскому. Под видом реформы духовного просвещения планировалось коренным образом изменить быт и образ жизни русского духовенства. В своих секретных проектах, отсылаемых А. Н. Голицыну, М. М. Сперанский предлагал разрешить свободный выход из духовного сословия, разбить клириков на классы наподобие светских чиновников, посвящение в сан поставить в зависимость от поведения и образовательного уровня кандидата, уничтожить плату за требы[4]. Хотя М. М. Сперанскому и не удалось выполнить всех планируемых преобразований, но проведенная реформа затронула компетенции Св. Синода. По проекту, разработанному М. М. Сперанским, 26 июня 1808 г. была учреждена Комиссия духовных училищ, куда были переданы из Св. Синода все дела, относящиеся к духовному просвещению. Этот орган обладал особыми правами и был практически независим от высшего управления Русской Православной Церкви. Члены Комиссии назначались по усмотрению царя, она имела свою канцелярию. Хотя первоначально в Комиссию вошли четыре члена Св. Синода, А. Н. Голицын и М. М. Сперанский, в любой момент ее состав мог стать полностью светским. Кроме вопросов образования Комиссии должен был быть передан контроль над кадровой политикой Св. Синода (в отношении белого духовенства) и финансами церкви (суммы, хранившиеся при церквах, свечной доход). Св. Синод не имел права контролировать Комиссию. Она сама выносила решение, о каких проблемах в своей работе информировать Св. Синод, а о каких нет. Процедура подачи жалоб на Комиссию в Св. Синод не была предусмотрена. Более того, самой Комиссии предписывалось разработать порядок ее сношений с Св. Синодом[4].

Реформы Русской православной церкви, от разработки и проведения которых духовенство оказалось практически устраненным, должны были волновать первоприсутствующего члена Св. Синода митрополита Амвросия. В первой четверти XIX в., когда высшее духовенство, лишенное доступа к царю, оказалось безгласно, клир, чтобы отстоять церковные интересы, должен был прибегать к сложной дипломатии. Первоприсутствующие члены Св. Синода, не имевшие права рисковать своим положением, должны были использовать наиболее способных клириков для проникновения к высшим властям и уже через них стараться влиять на церковные дела. Статус Санкт-Петербургского митрополита был таков, что он не мог открыто участвовать в политической борьбе или хотя бы просто пойти к обер-прокурору и обсудить с ним интересующие его вопросы. Здесь нужен был посредник. При митрополите Амвросии это был Филарет, при митрополите Михаиле (Десницком) — архимандрит Иннокентий (Смирнов), при митрополите Серафиме (Глаголевском) — архимандрит Фотий (Спасский). Отношения двух последних сегодня нам хорошо известны. По повелению Серафима Фотий стал духовным отцом графини А. А. Орловой-Чесмен-ской, а затем и получил контроль над ее огромным состоянием. Это помогло Фотию сблизиться с министром духовных дел А. Н. Голицыным. Пользуясь своим влиянием, архимандрит Юрьева монастыря смог на некоторое время нормализовать отношения между князем и митрополитом. Когда конфликт вспыхнул вновь, Фотий, будучи представлен императору, смог добиться отставки А. Н. Голицына[4]. Десятилетием раньше не менее эффективно Амвросию удалось использовать Филарета, чтобы найти рычаги влияния на обер-прокурора, а через него и на церковную политику правительства.

Положение митрополита Амвросия в то время было очень сложным. Лишенный доступа к императору, выступивший против реформ и подвергнутый опале митрополит мог утратить последнюю возможность влиять на дела в пользу церкви. В среде высших клириков могла найтись кандидатура более лояльная к правительственной политике. И такой человек был на примете у А. Н. Голицына — епископ Калужский и Боровский Феофилакт (Русанов), товарищ М. М. Сперанского по семинарии. Он был вызван для присутствия в Св. Синод в конце 1806 г. Ко времени приезда Филарета в Санкт-Петербург Феофилакт стал членом Комиссии духовных училищ и влиятельнейшим из духовных лиц; ходили слухи, что А. Н. Голицын планирует сделать его Санкт-Петербургским митрополитом[4]. Чтобы избавиться от соперника, опасного не только лично для него, но и
для церковных дел, Амвросию необходимо было заручиться поддержкой А. Н. Голицына. Для сближения обер-прокурора и Санкт-Петербургского митрополита и был использован новый талантливый проповедник Филарет.

Уже на другой день по приезду в столицу Филарет был представлен Амвросию и обедал у него. 28 марта 1809 г. Амвросий рукоположил Филарета в иеромонахи. Вскоре Филарет был представлен А. Н. Голицыну, на праздник Пасхи он был с поздравлениями в доме князя[4]. Биограф Филарета А. Смирнов считал, что святитель попал под особое покровительство Амвросия, который хотел использовать его в борьбе против Феофилакта[4]. С последним Филарет столкнулся вскоре после приезда в столицу. Феофилакт строго проэкзаменовал молодого учителя, а затем, несмотря на хорошие знания Филарета, начал противодействовать его карьере. Ректор Академии Евграф трижды ходатайствовал перед Комиссией духовных училищ о назначении Филарета бакалавром, но Феофилакт имел своего кандидата на это место[4]. 9 марта 1809 г. Филарет был назначен ректором Александровского духовного училища и лишь 8 февраля 1810 г. был переведен бакалавром богословских наук в Академию. 23 апреля 1810 г. Филарет сообщал своему отцу, что в Санкт-Петрербурге издан сборник его проповедей, причем некоторые обвиняют его в заимствовании у французского писателя Массильена[4]. Три проповеди Филарета в 1811 г. были представлены А. Н. Голицыным императору. 8 июля 1811 г. «За отличие в проповедовании слова Божия» Филарет был возведен в архимандриты и награжден наперсным крестом. Ему стали поручать важные задания. Он переводил с латинского на русский язык конспекты лекций профессора И. А. Фесслера, проводил ревизию петербургских семинарий и духовных училищ. Филарету поручили написать для императора свое мнение по поводу разделения православной и католической церквей[4].

С 1811 г. началось постоянное общение Филарета и А. Н. Голицына. В письмах родным Филарет писал, что в течение осени несколько раз был в доме князя и иногда ездил в его экипаже. Естественно, А. Н. Голицын неизбежно втянул Филарета в среду своего общения. Вначале он подарил ему творения Фенелона на французском языке, затем ввел в общество, где «весь вечер говорили о духовных материях»[4]. В 1812 г. общение Филарета и А. Н. Голицына стало постоянным. Филарет осветил домовую церковь князя. Об этом он писал родным: «Храм Святого Духа не велик, но благолепен; и посещается не многими, но таковыми людьми, в которых с почтением видеть можно примеры благочестия»[4]. Признательность к А. Н. Голицыну Филарет сохранил до конца жизни. По поводу смерти князя, будучи митрополитом московским, Филарет писал: «Ныне утром еще думал я о нынешнем дне, как о дне рождения человека, которого воспоминание всегда утешало меня, как воспоминание души благочестивой, любезной, в продолжении тридцати лет мне открытой и как воспоминания столь же многолетнего мне благодетеля; через час позже полудня узнаю, что он уже окончательно родился в другую высшую жизнь»[4].

Противостояние А. Н. Голицына и М. М. Сперанского в высших эшелонах власти завершилось 17 марта 1812 г. ссылкой последнего. Вскоре после этого сошел с политической сцены и епископ Феофилакт. К его «падению» прямое отношение имел Филарет. В 1811 г. в одной из своих проповедей Феофилакт нарисовал картину старца, за которого распоряжается молодой сотрудник, имея в виду главу Св. Синода Амвросия и Филарета. В ответ митрополит Амвросий запретил ему проповедовать в Санкт-Петербурге[4]. По окончании боевых действий Отечественной войны Феофилакт был отправлен восстанавливать разоренные французами епархии. Но по возвращении он как член Св. Синода вновь стал активно участвовать в политической жизни столицы. Последняя точка в конфликте митрополита Амвросия и Феофилакта была поставлена в 1813 г.

Поводом к окончательному удалению Феофилакта из Санкт-Петер-бурга послужил перевод книги Ф. Ансильйона «Эстетические рассуждения», сделанный студентами Духовной академии под руководством Феофилакта. До сих пор этот имевший громкий общественный резонанс инцидент не получил должного освещения в исторической литературе, хотя его и касались в своих монографиях И. А. Чистович и А. Н. Котович[4]. В архивах и книгохранилищах Санкт-Петрербурга содержится ряд документов, дающих возможность подробно осветить ход «Дела о переводе Ансильйона». Главным источником к изложению является дело «О книге под названием “Эстетические рассуждения г. Ансильйона”» (РГИА. Ф. 802. Комиссия духовных училищ. Д. 374), содержащее в себе ход расследования.
В Отделе рукописей РНБ хранится «Записка об обстоятельствах написания “Опровержения”», принадлежащая перу Феофилакта (Ф. 542. Оленины.
Д. 818), вместе с ней находится и само рукописное «Опровержение примечаний на книгу г. Ансильйона под заглавием “Эстетические рассуждения”» (то и другое датировано 1813 г.). Рукописные варианты книг Филарета и Феофилакта, посвященных борьбе вокруг перевода г. Ансильйона, находятся в фонде рукописной книги (РНБ. F XVIII 63). Экземпляры этих книг, изданные типографским способом, находятся в фондах РНБ, там же имеется и сам оригинал перевода «Эстетических рассуждений» Ф. Ансильйона. Кроме того, замечания Филарета и Феофилакта издавались в периодической литературе (Чтения московского общества истории и древностей российских. 1872. Кн. 1. Смесь. С. 209; Православное обозрение. 1868. Август. С. 530–540).

В воспоминаниях Филарета Феофилакт рисуется светским человеком европейской ориентации, наносящим вред духовному образованию в России своими новыми взглядами[4]. У нас нет оснований, чтобы согласиться с подобной оценкой деятельности Феофилакта. Даже после своей «опалы» он был назначен на очень важный пост, хотя и вдалеке от столицы (экзарх Грузии, митрополит). О строгих взглядах Феофилакта свидетельствует его переписка с М. М. Сперанским в 1803–1804 гг. И. А. Катетов, анализировавший переписку, приходил к выводу, что М. М. Сперанскому не удалось вовлечь Феофилакта в «мистицизм». Несмотря на пропагандируемые его корреспондентом проповеди Фенелона и учение о «внешней» и «внутренней» церквях, Феофилакт продолжал придерживаться взглядов, существенно отличавшихся от воззрений «мистиков»[4].

Феофилакт был известным проповедником, многие его проповеди опубликованы. Одним из его увлечений был перевод апологетической литературы. Французская революция и натиск рационализма заставили многих христианских мыслителей Европы обратиться к апологетике. В своих трудах новые достижения науки и философии они пытались примирить с традиционными христианскими ценностями. До России это течение в начале XIX в. еще не дошло. Феофилакт поставил своей целью познакомить русское общество с лучшими образцами современной ему европейской апологетики. В предисловии к одному из своих переводов Феофилакт горько сетовал на то, что в России стали читать лишь для того, чтобы убить время: «При появлении в свете сочинения о Религии (слово сие выходит ныне из употребления и скучным становится в беседах) пожимают плечами, движутся состраданием о писателе, сожалеют о покупающих оное и часто даже издеваются над ним»[4]. С начала XIX в. он делал и издавал такие переводы, позже опубликованные в четырехтомном сборнике. Эти книги были одобрены и изданы Св. Синодом.

Феофилакт наряду с А. Н. Голицыным и М. М. Сперанским стоял у основания Комиссии духовных училищ. Вместе со своими высокопоставленными сотрудниками Феофилакт удостоился награждения орденом Святого Владимира 2-й степени[4]. После того как М. М. Сперанский оставил работу в Комиссии, Феофилакт завершил составление уставов духовных училищ. В Духовной академии Феофилакту был поручен класс эстетики. К своим преподавательским обязанностям он подошел очень серьезно. Через три года работы Феофилакт подготовил профессора, занявшего его место. Важно отметить, что Феофилакт, сославшись на многие важные дела, оставил преподавание в Академии тогда, когда Филарет стал ее ректором.

В процессе академического обучения остро встал вопрос недостатка учебных пособий. В то время эстетику преподавали по учебнику профессора Геттингенского университета Ф. Бутервека, написанному на немецком языке. Для удобства студентов Феофилакт решил ввести в Академии учебник «замечательного эстетика берлинского» Ф. Ансильйона, перевести который с французского языка он поручил самим студентам. По мнению Феофилакта, учебники Бутервека и Ансильйона ничем не отличались друг от друга, но немецким языком студенты Академии владели слабо[4]. (Ансильйон Фридрих (1767–1837), изучал богословие в Женеве, с 1790 г. был проповедником при французской общине в Берлине. С 1792 г. профессор истории. С 1810 г. воспитатель кронпринца. В 1803 г. было издано первое 3-томное сочинение Ф. Ансильйона. Один экземпляр был отослан им Александру I. Российский император благосклонно воспринял подарок. 15 апреля 1803 г. Александр I за присланное сочинение пожаловал Ансильйону перстень стоимостью 800 рублей)[4].

Как следовало из титульного листа «Эстетических разсуждений», они были переведены с французского студентами Санкт-Петербургской духовной академии «в пользу любителей прекрасного и высокого» под руковод-ством архиепископа Феофилакта. Книга прошла цензуру 30 апреля 1812 г. Видимо, война задержала ее выход в свет, и издание было завершено лишь в начале 1813 г. В книге Ф. Ансильйона рассматривались вопросы «1) о понятии и чувствии бесконечного; 2) о великих характерах; 3) о беспритворстве и простоте; 4) о сущности поэзии; 5) о различии между древней и новой поэзией; 6) о характере истории и Таците; 7) о различии между Поэзией и Красноречием»[4]. Понимание Ф. Ансильйоном эстетики строилось на рационалистических началах. Он исследовал пути восприятия человеком вселенной, его отношение к бесконечности, рассматривал роль религии в жизни людей.

1 декабря 1810 г. Феофилакт сделал доклад Комиссии духовных училищ. Речь в нем шла о том, что в порученном ему классе словесности остро не хватает учебных книг. Студенты вынуждены пользоваться конспектами прошлых лет. Среди учебных книг по предмету эстетика лучшей Феофилакт указывал «Эстетические рассуждения» Ф. Ансильйона. Он сообщал Комиссии, что перевод этого сочинения сделан под его руководством студентами Духовной академии. Он ручался за точность перевода и за ту пользу, которую этот учебник должен принести в процессе преподавания[4]. Как видно из журнала комиссии, предложение Феофилакта не вызвало энтузиазма у ее членов. Просмотрев законы, относящиеся к цензуре и книгоизданию, они выяснили, что сочинения, рекомендованные Св. Синодом и Комиссией духовных училищ, цензуру проходить не должны. Члены Комиссии решили, что если перевод сочинения предложит их коллега по Комиссии, то надо поручить одному из членов дать отзыв об этом произведении и на его основании рекомендовать к публикации. Перевод Ф. Ансильйона был передан для отзыва духовнику императора П. В. Криницкому[4].

Долго не получая отзыва от П. В. Криницкого, Феофилакт попросил его вернуть рукопись и дать устный отзыв. Духовник императора книгу вернул, сообщив, что она может быть опубликована с некоторыми исправлениями. Позднее Феофилакт заявлял, что он внес в перевод все необходимые изменения[4]. Не получив от Комиссии духовных училищ согласия издавать перевод Ф. Ансильйона за государственные деньги, Феофилакт решил проводить издание за свой счет. 10 июля 1813 г. Феофилакт известил Комиссию о том, что передал книгу в гражданскую цензуру (по своему содержанию она не относилась к духовной цензуре). Через месяц Феофилакт сообщил Комиссии о том, что книга поступила в типографию. Только после этого члены Комиссии обратили внимание на самоуправство Феофилакта. Была затребована справка о книге Ф. Ансильйона. От П. В. Криницкого был получен отзыв о том, что против выхода книги в свет он не возражает. 5 августа 1813 г. на основании собранного материала члены Комиссии постановили «принять к сведению о публикации Ф. Ансильйона»[4].

В течение августа и сентября 1813 г. книга Ф. Ансильйона была выпущена в продажу. Часть тиража была передана в Духовную академию в качестве вспомогательной книги в классе словесности, где она и стала активно использоваться. Можно предположить, что именно этого и ожидали противники Феофилакта. Теперь появился повод начать официальное расследование. 26 сентября 1813 г. митрополит Амвросий от своего имени обратился в Правление Санкт-Петербургской духовной академии с предписанием расследовать, на каком основании в классах Академии ведется преподавание по книге Ф. Ансильйона. Правлению предлагалось: 1) поручить ректору Филарету рассмотреть книгу и предоставить мнение, можно ли употреблять ее на лекциях; 2) взять с профессора словесности объяснение, по чьему распоряжению он ввел книгу в учебный процесс; 3) от студентов отобрать объяснения, по чьему распоряжению они переводили книгу; 4) до разрешения этого вопроса книгу из Академии изъять[4].

Очевидно, что Амвросий проявил здесь известное лукавство. Не вынося дела на слушание Комиссии духовных училищ, он приказал изъять книгу из Академии, тем самым предопределив ее судьбу. Амвросию была прекрасно известна история перевода Ф. Ансильйона. Спустя многие годы Филарет вспоминал, что «ему указывали на недостатки Ансильйона многие, даже светские люди. Митрополит говорил с Феофилактом, но он не отказался от издания»[4]. Так это было или нет, теперь установить невозможно. Еще в 1811 г. при составлении конспектов по дисциплинам, преподаваемым в Духовной академии, профессор словесности архимандрит Леонид указал в своем конспекте Ф. Ансильйона как автора, рекомендованного в дополнение к основному курсу Ф. Бутервека[4]. В своей оправдательной записке Феофилакт указывал, что с 1810 г. перевод Ф. Ансильйона использовался на выпускных экзаменах, и члены Комиссии духовных училищ были об этом осведомлены[4]. Очевидно, что Филарету было хорошо известно о введении в курс словесности нового учебного пособия, но он, будучи ректором Академии, не предпринял ничего до прямого указания начальства.

Правление Духовной академии выполнило приказ Амвросия. Следствие было проведено. Опрос профессора Леонида и студентов класса словесности показал, что ввести в Академии книгу Ансильйона распорядился Феофилакт, он же был и организатором перевода. При этом Правление заявило, что книги Ансильйона вообще нет в конспекте по классу словесности и что последние три года отделение словесности должно заниматься практической частью эстетики, в то время как Ансильйон относится к теории, «притом светской словесности»[4]. Книга у студентов была отобрана.

Самым важным плодом расследования, проведенного Правлением, стала записка ректора Филарета, где давался критический разбор книги Ансильйона. Позднее, когда замечания Филарета были опубликованы, в них не вошла вводная часть, написанная наиболее резко: «В уставе Духовной Академии сказано: Все, что не согласно с истинным разумом Священного Писания, есть сущая ложь и заблуждение, и без всякой пощады должно быть отвергаемо. Приложив сие правило к Эстетическим рассуждениям Ансильйона, знающие люди удивляются, как такая книга могла выйти в свет, имея в заглавии своем Духовную Академию, поелику должно сказать без оконечностей, что в сей книге многое не согласно с истинным разумом Священного Писания и с правилами чистой нравственности», — писал Филарет. После жесткой критики следовала часть, видимо, призванная смягчить ответственность переводчиков и вдохновителя издания. Филарет замечал, что переводчики, озабоченные пользой книги для преподавания эстетики, не обратили внимания на ее недостатки, по их мнению, не влияющие на общее содержание. А преосвященный покровитель книги (имелся в виду Феофилакт) не нашел времени толком рассмотреть перевод. Филарет отмечал, что у Ансильйона есть и прекрасные места, но общий смысл книги особенно опасен тем, что она вышла из Духовной академии и этим получила сильнейшую рекомендацию соответствия содержания православным канонам[4]. В остальной своей части текст замечаний Филарета соответствовал опубликованному через месяц варианту.

Книга Филарета имела небольшой объем (28 страниц), указания на автора не было. Но уже на первой странице Филарет замечал, что примечания написаны «по поручению начальства», так как в заглавии перевода указывалась Духовная академия, а известно, что «Академия не пропускает книг без разбора». Под примечанием стояла аббревиатура «Д. А. Р.», указывающая на автора (Духовной академии ректор)[4]. Из текста этого произведения видно, что Филарет подошел к делу чисто формально. На основании 21 отрывка из книги Ф. Ансильйона (составляющей 225 страниц), каждый от одного до нескольких предложений, Филарет делал вывод, что данное произведение противоречит учению православной церкви и гражданскому законодательству. Надо заметить, что места, несогласные с православным учением, в книге Ансильйона оказалось найти непросто, расстояния между отрывками, приводимыми Филаретом, составляли десятки страниц (с. 89–145, 145–163, 163–186). Чтобы сгладить этот недостаток, в конце критики Филарет указывал: «Здесь выписаны из г. Ансильйона только те места, которые несогласие с Верою, Нравственностью и Гражданственностью без затруднения устанавливают»[4]. Самым серьезным замечанием Филарета было то, что он находил места, в которых переводчик несколько изменял высказывания автора. Филарет приписывал это тому, что Феофилакт видел, что высказывания Ф. Ансильйона не соответствуют православному учению, и пытался их исправить. По этому поводу Филарет вопрошал переводчика: если автор безбожный, зачем рекомендовать его студентам Духовной академии? Экземпляр критики Филарета, хранящийся в РНБ, исписан карандашом фразами: «Дурак», «Ах, как он глуп!», «Архиглуп» и т. д.

Был ли беспристрастен Филарет при составлении своих замечаний? На этот вопрос можно дать отрицательный ответ. Филарет негативно относился к Феофилакту, он считал, что честолюбие и светскость последнего могут нанести вред церкви. В известной мере Филарет переносил на произведение Ф. Ансильйона свою критическую оценку личности Феофилакта. Невольно внимание привлекают обвинения в пантеизме и натурализме. Можно указать еще одно место, где они звучали, и этот эпизод был связан именно с конфликтом Филарета и Феофилакта. Историк А. И. Чистович описывал это происшествие: 18 июня 1811 г. Филарет произнес проповедь в Невском монастыре «О действии Святого Духа». На состоявшемся позже чаепитии Феофилакт обвинил эту проповедь в пантеизме. Дело получило широкий резонанс, проповедь проверяли и ничего противного православию в ней не нашли. При чтении отзыва Филарета невольно вспоминается тот прием, который оказал Феофилакт впервые представленному ему молодому учителю. Он устроил ему целый экзамен по философии, выясняя, что такое истина. Не воспоминал ли об этом Филарет при составлении своей критики, оцененной обер-священником Державиным как «софическая»?

Дошедшие до нас записки современников очень невысоко оценивали замечания Филарета. Такого мнения придерживался С. С. Уваров в письме барону Штейну: «На днях у нас было пререкание самое соблазнительное между архиепископом и ректором духовной академии, в коем оба были не правы. И это из-за плохой книги Ансильйона. Право, было бы нужно, чтобы этот спор сделался известным в истинном свете»[4]. Так же считали члены Комиссии духовных училищ Криницкий и Державин. Их мнение разделял специально рассматривавший цензурную политику александровского царствования историк А. Н. Котович[4]. Тем не менее Правление Духовной академии сообщало Комиссии духовных училищ, что книга Ансильйона в основании своем заражена пантеизмом и натурализмом, который переводчиком замечен и смягчен, но полностью не исправлен. Хотя студенты Академии и имеют достаточно знаний, чтобы обнаружить не соответствующие православию места, но в процессе обучения книга может принести больше вреда, чем пользы[4].

Рапорт Правления Духовной академии был доложен Комиссии духовных училищ на заседании 11 октября 1813 г. Видимо, сообщение оказалось неожиданностью для членов Комиссии. Амвросий с А. Н. Голицыным предложили следующие постановления: 1) книгу Ансильйона запретить;
2) профессору Леониду сделать выговор за самовольное введение в классах новой книги; 3) принять к сведению сообщение о напечатании замечаний Филарета; 4) Феофилакту заметить, что он издал книгу без дозволения Комиссии; 5) известить о происшествии Св. Синод[4]. Криницкий и Державин отказались подписать протокол и позже представили свое особое мнение.

Криницкий в своем особом мнении отмечал, что любая критика должна быть проста и ясна, а этих качеств в замечаниях Филарета он не находит. Замечания сделаны в противоречие пункта пятого устава Духовной академии, где записано, что решение о подобных сочинениях должно приниматься в Комиссии духовных училищ общим голосованием, а замечания Филарета в Комиссии не рассматривались. Особенно серьезным это нарушение делает то, что книга уже поступила в продажу (видимо, мнение Криницкого было составлено в конце октября 1813 г.). Криницкий считал, что Св. Синоду о происшедшем сообщать не нужно[4].

Державин писал: так как книга Ансильйона признана Комиссией духовных училищ вспомогательной, то студенты по ней и учились, и вреда от этого пока не заметно. Поэтому согласие на запрещение книги Ансильйона Державин давать отказывался. Он указывал, что необходимо внимательно рассмотреть замечания Филарета и отзывы на них Феофилакта и лишь после этого принимать решение. Кроме того, Державин указывал, что книга Ансильйона и замечания Филарета изданы без разрешения Комиссии духовных училищ. Он также считал, что замечания Филарета написаны неудовлетворительно[4].

Тем временем полным ходом шла подготовка к изданию замечаний Филарета. Этот процесс можно проследить на основании переписки Филарета и графа С. П. Потемкина (писателя, члена «Беседы любителей русского слова»). 6 октября 1813 г. сочинение Филарета «О книге “Эстетические рассуждения г. Ансильйона”» прошло цензуру. В письме 7 октября 1813 г. Филарет сообщал С. П. Потемкину о том, что получил распоряжение начальства напечатать критику на книгу Ф. Ансильйона в количестве 600 экземпляров, но так как с типографиями он дела до этого не имел, то просил помощи своего корреспондента[4]. Из переписки можно понять, что первоначально Филарету было поручено издать критику от собственного лица. После заседания Комиссии духовных училищ 11 сентября 1813 г. ситуация изменилась. 16 октября Филаретом были получены первые экземпляры «Замечаний», и ему было дано распоряжение издавать книгу от имени Духовной академии. Оправдываясь перед С. П. Потемкиным, Филарет писал: «Вы знаете, что я под обетом послушания»[4]. 18 октября Филарет торопил С. П. Потемкина со скорейшим изданием остальных экземпляров книги, замечая, что от него требуют срочного «предоставления начальству». В письме 19 октября, когда тираж был уже получен, Филарет извинялся за подозрения по отношению к типографии в том, что она «медлит из-за постороннего влияния». В действительности же некоторое время ушло на то, чтобы украсить переплет золотыми узорами, что сам Филарет посчитал излишним[4]. Как видно из этих материалов, члены Комиссии Амвросий и
А. Н. Голицын полностью пренебрегли мнением трех других ее членов.

28 октября 1813 г. после издания замечаний Филарета оскорбленный Феофилакт представил Комиссии свои возражения. Он писал, что, видя себя устраненным по делу о переводе Ансильйона, он считает своим долгом представить опровержение. Чувствуя общее настроение в Комиссии, он просил признать свое опровержение «принадлежащим к делу» и предоставить ему объяснение происходящего. В своей записке Комиссии Феофилакт подробно описывал историю издания перевода Ансильйона. Он указывал, что Амвросий выступил против перевода уже после его поступления в продажу и что жестокие меры, принятые против книги, совершенно не оправданы. Книгу Ансильйона приказано изъять в то время, как конспекты лекций «безбожного Фесслера» все еще используются студентами. Он обращал внимание Комиссии на то, что еще до перевода книги Ансильйона несколько ее экземпляров было приобретено библиотекой Академии, и она использовалась как вспомогательная книга. Феофилакт вполне резонно замечал, что если книга Ансильйона признана вредной, то нужно обратить внимание и на учебник Бутервека, по которому в Академии преподают уже пять лет, а он по содержанию очень близок к сочинению Ансильйона[4].

К своему обращению Феофилакт прилагал опровержение на замечания Филарета. Как и замечания Филарета, опровержения Феофилакта, представленные Комиссии, были обширней, чем рукопись под тем же названием, напечатанная через месяц. Например, опровержения начинались с отповеди критику: «Поелику неизвестный критик в печатных своих примечаниях на Ансильйона часто насчет автора или же и переводчика использует слова: безбожие, неловкости, противоречия, будет позволено и нам ответить ему его же языком с тем только различием, что кроме истины мы ничего другого не скажем»[4]. Очень распространенным в этом варианте примечаний было слово «клевета». Все это в печатную книгу не вошло. Издавая «Опровержения…», Феофилакт надеялся, что взаимное сличение возражений и ответов поможет установить истину[4].

24 октября 1813 г. книга Феофилакта «Опровержение примечаний на книгу г. Ансильйона под заглавием “Эстетические рассуждения”» прошла цензуру. Объем книги составил 48 страниц, так как автор полностью воспроизводил отрывки из Ф. Ансильйона и замечания на них Филарета, а лишь затем давал свои комментарии. Последние шесть страниц книги по каким-то причинам были написаны от руки и заверены печатью цензора. Возражения Феофилакта были корректны и логичны. Самым неприятным для Филарета там могло быть указание на то, что критик не понимает или притворяется не понимающим философских выкладок Ансильйона[4]. Кроме того, в разных местах замечалось, что критик вовсе не читал или не слушал курса Естественного Богословия и не умеет связывать предыдущее с последующим[4]. За рамки этих замечаний Феофилакт не выходил. Он даже не пытался примирить сочинение Ф. Ансильйона с православным учением, лишь доказывая, что в данном сочинении ничего противного вероучению нет, и критик просто неправильно понял изложенные философские идеи. В завершение книги Феофилакт писал: «Отдается на суд всякого беспристрастного читателя: не одни ли призраки он (критик) видел? или не имел ли скрытого желания подавить пшеницу своими плевелами?»[4]

Филарет писал родным, что когда министр народного просвещения печатать возражения запретил, тогда Феофилакт стал распространять их в рукописи. В письме Филарет жаловался, что в своих возражениях Феофилакт унизился до личных оскорблений в его адрес. Отвечать на это Филарет счел ниже своего достоинства[4]. В действительности обстоятельства этого дела были гораздо сложней.

Вопрос об опубликовании возражений Феофилакта, поднятый на заседании Комиссии 28 октября 1813 г., получил окончание лишь в следующем году. 31 января 1814 г. Комиссия духовных училищ предлагала ее председателю А. Н. Голицыну в связи с разногласием членов при подписании журнала от 11 октября 1813 г. представить на Высочайшее утверждение с приложением замечаний Филарета[4]. Одновременно с этим опровержение Феофилакта и особое мнение Криницкого и Державина также были переданы А. Н. Голицыну для представления императору. В этом случае дело обстояло как и всегда, когда обер-прокурор Св. Синода А. Н. Голицын докладывал императору свое видение дела. Александр I запретил печатать опровержение Феофилакта. Мнение Криницкого и Державина, а также опровержение Филарета было велено передать для хранения в архив[4]. Окончательным решением Комиссии по делу о переводе Ансильйона было следующее: запретить книгу Ансильйона в Академии и предписать профессорам не использовать в лекциях книг, не указанных в конспектах, замечания Феофилакту и решение о случившемся довести до сведения Св. Синода и оставить без исполнения[4]. В это время Феофилакта уже не было в Санкт-Петербурге, в декабре 1813 г. ему было приказано отбыть в свою епархию.

И. А. Чистович, рассматривавший скандал, связанный с книгой Ансильйона, писал, что находившийся во Франкфурте-на-Майне Александр I немедленно получил все материалы, связанные с делом. 11 ноября 1813 г. им был подписан указ с приказанием Феофилакту выехать в свою епархию. 2 декабря А. Н. Голицын доложил указ Св. Синоду. Попытки Феофилакта повлиять на императора через А. А. Аракчеева, находившегося в свите, успехом не увенчались[4]. Вслед за отъездом Феофилакта из Санкт-Петербурга стали рушиться и все его прошлые начинания. В январе 1814 г. преподавание эстетики было заменено курсом высшей словесности. Это обосновывалось тем, что эстетика хороша для поэзии, театра, музыки и бесполезна для преподавания Слова Божия. В июле 1814 г. был полностью пересмотрен устав семинарий и духовных училищ[4].

Сегодня нам известно, что за удалением Феофилакта из Санкт-Петербурга стояло его соперничество с митрополитом Амвросием. О подробностях этой интриги можно лишь строить предположения. Самой главной проблемой является выяснение причин того, почему князь А. Н. Голицын в 1813 г. «сдал» своего ближайшего сотрудника и советника по духовным делам.

В начале своей деятельности в Св. Синоде А. Н. Голицын был еще малоопытен и действительно нуждался в советниках. Особую необходимость он должен был испытывать в знающих и опытных клириках. Очень кстати здесь пришелся Феофилакт. Популярный в высшем свете, широко образованный, европейски ориентированный, он был в дружеских отношениях со М. М. Сперанским. Такой союзник был нужен А. Н. Голицыну, чтобы хоть как-то контролировать деятельность своего соперника, в 1806–1807 гг. присланного в духовное ведомство для проведения реформы духовных училищ. Набравшись опыта и устранив из Комиссии духовных училищ М. М. Сперанского, А. Н. Голицын, по-видимому, начал тяготиться и Феофилактом. Сильный, свободно мыслящий клирик был ему уже не нужен. А. Н. Голицын сделал ставку на Филарета и стоявшего за его спиной Амвросия, желавшего удаления Феофилакта как опасного соперника. Другим поводом была слишком активная деятельность самого Феофилакта. Все чаще он стал противопоставлять себя другим членам Комиссии.

Феофилакт в своей оправдательной записке писал, что никогда не имел «размолвок с Комиссией духовных училищ». Единственный конфликт, который он упоминал, произошел по поводу лекций Фесслера, запрещения которых Феофилакту удалось добиться[4]. В действительности разногласия Феофилакта с другими членами Комиссии были явлением нередким. В 1811 г. при рассмотрении вопросов снабжения духовных училищ учебными книгами Феофилакт не согласился с мнением Комиссии. Среди всего прочего он предлагал освободить Филарета от подготовки конспекта по церковной истории, так как он и так слишком загружен работой[4]. В ответ на заявление Феофилакта Комиссия в дополнение к истории поручила Филарету и каноническое право. В 1813 г. после ревизии Филаретом Санкт-Петербургской семинарии он предложил исключить из семинарского курса историю философии. Он аргументировал свое мнение тем, что философию и историю преподают только в Академии. Члены Комиссии духовных училищ согласились исключить историю философии из курса. Феофилакт в этом случае предложил отдельное мнение[4].

Третьей причиной, заставившей А. Н. Голицына отказаться от дальнейшего сотрудничества с Феофилактом, стал Филарет. Новый яркий проповедник затмил прошлого «кумира». Филарет приобрел популярность в высшем свете, ему благоволил сам Александр I. К тому же Филарет входил в ближайшее окружение князя и был всем ему обязан и послушен его воле.

Какова роль Филарета в «падении» Феофилакта? Очевидно, что в этом случае Филарет лишь выполнял политический заказ. Филарет действовал по прямому распоряжению Амвросия. В письмах родным Филарет касался своего участия в падении Феофилакта. Он отмечал, что не по своей воле взялся писать отзыв на эту книгу, «но должность дороже покоя»[4]. При этом Филарет указывал в своих воспоминаниях, что имел и личные мотивы остановить перевод Феофилакта: «Мне не хотелось, чтобы на книге было имя Академии, так как это была бы первая книга, от ее имени изданная»[4]. Вполне естественно, что ректор Академии заботился о том, чтобы от ее имени издавались только книги, имеющие безупречное содержание, в противном случае ответственность за них ложилась бы и на самого Филарета.

Из всего происшедшего Филарет извлек урок. В 1814 г. он опубликовал учебно-методическое пособие для учащихся духовных академий «Обозрение богословских наук в отношении к преподаванию их в высших духовных училищах». Как бы оправдываясь в критике Феофилакта, в своей новой книге Филарет давал подробные указания на литературу, рекомендуемую для преподавания в духовных академиях[4]. Сам Феофилакт впоследствии не винил Филарета в произошедшем, считая их полемику «научным спором».

Скандал с изданием перевода книги Ф. Ансильйона «Эстетические рассуждения», стал первым из ряда крупных конфликтов в области книгоиздания, произошедших в первой четверти XIX в. Самые заметные из них были связаны с изданием «Победной песни» И. Г. Юнга-Штиллинга, «Беседы о бессмертии души на гробе младенца» Е. И. Станевича и «Евангелия от Матфея» И. Е. Госснера[4]. Скандал с книгой Ф. Ансильйона пришелся на период, когда новая религиозная политика Александра I и его ближайшего сотрудника А. Н. Голицына только начала воплощаться в жизнь.
Поэтому непосредственный виновник происшедшего Феофилакт был всего лишь отправлен в собственную епархию, а затем получил повышение, став экзархом Грузии. Судьбы его последователей в деле книгоиздания,
Е. И. Станевича и И. Е. Госснера, были иными: они высылались не только из Санкт-Петербурга, но и из России. Издания их сочинений конфисковывались и уничтожались. Книга Ф. Ансильйона была всего лишь изъята из Духовной академии, а другие произведения этого автора еще долгие годы имели хождение в России. Таким образом, этот конфликт, хотя и имел широкий резонанс, все же ограничился Комиссией духовных училищ. Все это положительно характеризует митрополита Амвросия и исполнителя его воли Филарета. Они вовсе не «жаждали крови» Феофилакта, а лишь пытались отстранить его от влияния на духовное просвещение.

1809–1813 гг. стали первым периодом политической деятельности святителя Филарета. Приехав в Санкт-Петербург еще молодым человеком, не имевшим сильных покровителей, он не мог самостоятельно определять свое место в политической борьбе. Н. И. Барсов указывал, что в этот период Филарет оказывал сильное влияние на Амвросия и А. Н. Голицына, а через них и на дела в Св. Синоде[4]. С этим утверждением согласиться нельзя. В указанный период Филарет не имел свободы выбора. Способного молодого проповедника желали использовать в своих целях различные политические партии. Митрополит Амвросий прибег к посредству Филарета, чтобы нейтрализовать своего соперника Феофилакта и сблизиться с обер-прокурором Св. Синода А. Н. Голицыным. Сам князь желал упрочить
свое влияние на Александра I и оттеснить от царя своих соперников —
М. М. Сперанского и масонов. В этом отношении немаловажную роль мог сыграть талантливый проповедник, послушный воле А. Н. Голицына. Сложно оценить роль Филарета в этих перипетиях политической борьбы. Известные нам эпизоды свидетельствуют о том, что с самого начала своей деятельности Филарет боролся с течениями, вредными для православия.

Конфликт между А. Н. Голицыным и В. Н. Каразиным

Общественный деятель первой половины XIX в. В. Н. Каразин был незаурядным человеком. Его проекты охватывали различные сферы науки, просвещения и общественных отношений. По некоторым направлениям
В. Н. Каразин значительно обогнал свое время. Но государственная власть России не смогла оценить его начинания. «Невоплощенный» реформатор находился на подозрении и у Александра I, и у Николая I. Одним из главных гонителей и притеснителей В. Н. Каразина суждено было стать князю А. Н. Голицыну, который по долгу службы контролировал науку, просвещение и цензуру.

Василий Назарович Каразин родился в деревне Кручик Слободско-Украинской губернии в семье полковника. Окончив Горный кадетский корпус, В. Н. Каразин выбрал светскую карьеру и был определен в канцелярию государственного казначейства. 22 марта 1801 г. он послал Александру I хвалебное послание, где обосновывал необходимость преобразований. После этого В. Н. Каразин был приближен к императору, получив разрешение писать прямо на Высочайшее Имя. В течение нескольких лет он пользовался полным доверием Александра I. В. Н. Каразину давались различные ответственные поручения. Он был активным деятелем Комиссии училищ, исполнял обязанности делопроизводителя и был автором ряда проектов.

В. Н. Каразин всю жизнь считал себя не только основателем Харьковского университета, но и всего Министерства народного просвещения. Об этом он писал в 1829 г. А. А. Долгорукому и в конце жизни, в 1842 г.,
М. Н. Погодину[4]. Среди исследователей нет единства по этому вопросу. Советский историк А. Г. Слюсарский был безоговорочно согласен с
В. Н. Каразиным[4]. Дореволюционные исследователи, напротив, относились очень скептично к таким высказываниям. Автор ряда книг, освещающих жизнь и деятельность В. Н. Каразина, Н. И. Тихий считал, что идея об учреждении Министерства народного просвещения в России высказывалась в 1801 г. на собраниях интимного комитета. Первенство В. Н. Каразина в отношении учреждения Харьковского университета сомнения не вызывало[4].

Берясь за организацию университета, В. Н. Каразин переоценил свои силы. Он не получил поддержки харьковского дворянства, на которую рассчитывал. Чтобы открыть университет, В. Н. Каразину пришлось заложить собственные поместья, с долгами он смог рассчитаться лишь в конце жизни. Активность В. Н. Каразина была неприятна окружению царя, вскоре против него созрела интрига. В 1804 г. обвиненный в злоупотреблениях, самоуправстве и неправильном расходовании средств, отпущенных на университет, В. Н. Каразин вынужден был выйти в отставку.

В 1807 г. В. Н. Каразин отправил Александру I письмо, где советовал не вмешиваться в европейские дела. Результатом стало распоряжение царя о том, чтобы В. Н. Каразина арестовали на харьковской гауптвахте на 8 дней, а также взяли подписку о том, чтобы он под страхом сурового наказания подобные бумаги государю не посылал[4]. С этого времени В. Н. Каразин посвятил все свои силы организации хозяйства в поместьях и научной деятельности. В 1811 г. в Харькове им было открыто Филотехническое общество с целью усовершенствования народной промышленности и хозяйства. В. Н. Каразин стал правителем дел общества[4]. На собраниях, проводившихся дважды в год, он неизменно делал доклады. Сферы научных интересов В. Н. Каразина были очень широки. Он исследовал действие атмосферного электричества, пытался прогнозировать погоду, разрабатывал систему парового отопления, составлял пищевые концентраты для армии, делал из трав вакцину против бешенства и многое другое. Некоторые из проектов В. Н. Каразина имели реальное практическое воплощение.

Особенно много сил было потрачено В. Н. Каразиным на внедрение своих концентратов в армии. В 1815 г. проект производства концентратов и нового способа выработки селитры был подан А. А. Аракчееву. Хотя отзывы о нововведениях В. Н. Каразина были положительными, до практического внедрения дело так и не дошло. Однако научная деятельность не мешала В. Н. Каразину интересоваться общественно-политической жизнью России.

В сентябре 1817 г. Александр I, проезжая Харьков, решил ознакомиться с местным университетом. Во время этого визита В. Н. Каразин подал царю отчет о деятельности своего Филотехнического общества. Александра I заинтересовала идея использования атмосферного электричества, и он передал бумаги А. А. Аракчееву. В. Н. Каразин был вызван в Москву, где сделал доклад о своем предложении на заседании Академии Наук. Смысл предложения заключался в том, чтобы запускать в атмосферу на серебряной проволоке воздушные шары, покрытые металлической фольгой, полученное электричество должно было аккумулироваться на медном шаре. Автор просил выделить на разработку проекта 20 000 рублей[4]. Несмотря на то что академики дали отрицательный отзыв, бумаги были переданы А. Н. Голицыну. В 1818 г. проект несколько раз обсуждался в Комитете министров и летом 1818 г. был окончательно отклонен[4].

В 1817 г. в России было учреждено Министерство духовных дел и народного просвещения путем объединения под управлением князя А. Н. Голицына ведомств народного просвещения, Св. Синода и иностранных исповеданий. На должности глав департаментов в Соединенном министерстве были назначены секретари Библейского общества А. И. Тургенев и
В. М. Попов, мало знакомые с порученной им частью. В разных слоях населения столиц нашлись недовольные такими кадровыми назначениями.
В. Н. Каразин должен был быть уязвлен тем, что его, основателя народного просвещения в России, незаслуженно забыли.

Другим поводом, стимулировавшим активность В. Н. Каразина, стала правительственная политика по крестьянскому вопросу. В 1816–1818 гг. крепостное право было отменено в Прибалтике. Идея освобождения
крестьян активно обсуждалась в обществе, вырабатывались проекты
А. А. Аракчеева и Д. А. Гурьева. Переустройство быта крестьян было давней заботой В. Н. Каразина. В 1792 г., в возрасте 19 лет, он вступил в управление поместьем Кручик. Уже в 1795 г. в имении для самоуправления крестьян была учреждена дума и проведен ряд реформ крестьянской жизни.

В. Н. Каразин считал, что отношения между помещиками и крестьянами в России ненормальны и далеки от идеала. «Почитаю зависимость, в которой находятся мои поселяне, за одно с рабством», — писал он харьковскому губернатору[4]. По мнению В. Н. Каразина, вверенные ему крестьяне были такие же подданные государства, как и помещики, и должны были обладать личными и имущественными правами.

Как видно из обстоятельств дела, А. Н. Голицын сделал все для досконального изучения предложений В. Н. Каразина, но автор остался недоволен князем. В 1819 г., когда В. Н. Каразин обратился в департамент народного просвещения с просьбой вернуть ему бумаги, относящиеся к проекту, от имени А. Н. Голицына он получил ответ, что проект не утвержден и бумаги возвращены не будут[4].

В 1818 г. В. Н. Каразин сформулировал свои предложения по крестьянскому вопросу и оформил их в виде «устава для помещичьего имения, состоящего на оброке». В 1819 г. эти предложения были опубликованы отдельной брошюрой.

В начале изложения своего «сельского устава» В. Н. Каразин объявлял, что главной целью переустройства отношений помещиков и крестьян является «прежде всего, взыскать, чтобы поселяне были христиане, и верные подданные царю»[4]. В основе новых отношений помещика и крестьян лежал добровольный договор, заключенный на «всегдашние времена». В нем предусматривалось следующее: 1) передача во владение крестьян всех угодий, исключая господскую усадьбу и заповедные леса; 2) за пользование угодьями устанавливался ежегодный оброк, не превышающий 6% от продажной цены имения; 3) помещик обязывался не продавать своих крестьян, не отдавать в рекруты, а также не брать в дворовые; 4) почитать собственность каждого крестьянина неприкосновенной; 5) всякий крестьянин мог уйти от помещика, выплатив цену 2000 рабочих дней (за один день бралась средняя цена предыдущего года). Эти деньги поступали в собственность крестьянской общины как возмещение за убытки и средство выплаты оброка.

Своим крестьянам В. Н. Каразин даровал самоуправление. Оно осуществлялось с помощью думы, куда входил староста и двое выборных. Староста временно назначался помещиком, с ростом сознательности и образования крестьян его выборы также планировалось передать общине. Двое его помощников исполняли обязанности общественных полицейских. Все трое получали жалование от помещика. Компетенция думы простиралась на следующие вопросы: 1) разделение оброка в общине в зависимости от материального состояния семейств; 2) наложение наказаний: телесные, принудительные работы и денежные взыскания. На решение думы крестьяне могли жаловаться помещику. Дума собиралась раз в неделю для решения текущих дел. В экстренном случае предусматривалось общее собрание общины (глав семейств) с присутствием приходского священника. Оно могло состояться лишь с разрешения помещика. Со своей стороны, помещик обязался жертвовать на общественные нужды по 500 рублей в год.

В. И. Семевский, рассматривавший крестьянский вопрос в России XVIII–XIX вв., критиковал предложения В. Н. Каразина. Он считал, что повинности, наложенные на крестьян, были слишком высоки, а экономические взгляды В. Н. Каразина во многом утопичны. По мнению В. И. Семевского, новая система отношений должна была стать для крестьян
тяжелей, чем патриархальная. Главным недостатком указывалось то, что
В. Н. Каразин отдавал на произвол помещикам регламентацию положения крестьян[4]. При этом надо отметить, что в проекте В. Н. Каразина, в отличие от других проектов того времени, предполагался комплексный подход к освобождению крестьян. Крестьяне получали относительную личную свободу и землю, права помещиков ограничивались, крестьянам даровалось самоуправление. Этими принципами руководствовались через сорок лет и разработчики указов 1861 г. В отличие от всех проектов по ограничению крепостного права, разрабатывавшихся в первой половине XIX в., проект В. Н. Каразина был применен им на практике.

Главный вопрос, который возникает после ознакомления с «опытом сельского устава» В. Н. Каразина: неужели автор всерьез рассчитывал на то, что все помещики добровольно согласятся на ограничение своих прав по отношению к крестьянам? Думается, что В. Н. Каразин не был столь наивен, но и насильственных мер в отношении помещиков он не допускал. Главная идея В. Н. Каразина по крестьянскому вопросу состояла в том, что закрепощение крестьян в России произошло незаконно. Указов, низводящих помещичьих крестьян до положения рабов, не существует, это практика недобросовестных помещиков. Для того чтобы доказать это утверждение, В. Н. Каразин провел большую работу. Главным предметом критики стала незаконная, по его мнению, практика продажи крестьян без земли. В сводах законов ему удалось найти распоряжение Петра I Сенату от 15 апреля 1721 г., в котором царь предписывал при сочинении нового уложения «продажу крестьян врозь пресечь»[4].

В письме В. П. Кочубею в январе 1820 г. В. Н. Каразин указывал, что законами 1798, 1802, 1804, 1808 и 1814 гг. крестьян запрещено продавать без земли, но эти законы не исполняются. Он писал, что на подставных лиц крестьян покупают казаки, кавказцы, иностранцы — лица, не имеющие права на покупку людей. Вопреки законам продолжалась торговля рекрутами[4]. Для пресечения незаконной практики В. Н. Каразин предлагал принять указ, разрешающий продажу крестьян только с землей, целыми деревнями или хуторами, и только дворянам-помещикам, с дворовыми людьми заключить договоры о найме, ограничить право помещиков переселять крестьян[4]. Все эти предложения были оставлены без внимания. Тогда В. Н. Каразин решил действовать иначе.

Среди бумаг В. Н. Каразина находится записка «Первые черты предложения общества добрых помещиков» (1820 г.). Содержащиеся в ней материалы помогают пролить свет на то, как автор пытался повлиять на помещиков в пользу освобождения крестьян. В. Н. Каразин предлагал правительству создать общество добрых помещиков для «улучшения участи поселян как сословия»[4].

Зная направление мыслей Александра I, В. Н. Каразин аргументировал свое предложение тем, что русским не нужны конституции и писаные законы: «мы имеем почерпнутое из религии политическое чувство, которое заменяет их с таким же превосходством, как божественная сия религия заменяет в сердце безгласное письмо закона и страх казни». Главной задачей планируемого общества В. Н. Каразин указывал составление устава, на основании которого помещики могли бы заключить договор со своими крестьянами. Председателем общества планировалось пригласить министра внутренних дел. 5 мая 1820 г. записка с предложением об учреждении общества добрых помещиков была подана царю. Среди подписавших
ее лиц кроме В. Н. Каразина были генерал-адъютанты М. С. Воронцов,
А. С. Меншиков и братья А. И. Тургенев и Н. И. Тургенев[4]. Первоначально лиц, подписавших этот документ, было больше, но затем некоторые
(П. Потоцкий, И. В. Васильчиков) отказались от своих подписей[4].

План учреждения общества был не столь наивен, как это кажется с первого взгляда. На рубеже 20-х гг. XIX в. у всех россиян перед глазами был пример императорских Библейского и Человеколюбивого обществ. Состоять в них считалось непременной обязанностью каждого правительственного чиновника. В губерниях комитет общества неизменно включал губернатора, епископа и полицмейстера. Благодаря деятельности в Библейском обществе чиновники продвигались по службе и получали награды. Во вновь созданном Министерстве духовных дел и народного просвещения все руководство состояло из директоров и секретарей Библейского общества. Членом общества был и сам император, делавший богатые пожертвования на его работы. Очевидно, В. Н. Каразин предполагал, что если членство в Обществе добрых помещиков будет подкреплено административным ресурсом, то участие в нем станет привлекательным, а возможно, и обязательным для большинства помещиков империи. Тех же, кто вступить откажется, со временем можно признать помещиками «плохими и злыми» и прибегнуть в отношении их к насилию (отобрать крестьян, выкупить в казну, взять имения под опеку).

К сожалению, и эта инициатива В. Н. Каразина была оставлена без внимания. В конце своей записки он горько сетовал на то, что «предпочли рассечь узел, даже не пытаясь его развязать»[4]. Разработка крестьянской реформы была поручена правительству, которое, по словам В. Н. Каразина, «у нас состоит из вельмож, иностранцев и поповичей, именно: людей, не знающих ни русской земли, ни ее проблем».

Известие о выходе «сельского устава» В. Н. Каразина вызвало негодование руководителей Министерства духовных дел и народного просвещения, в чьем ведении находилась цензура. 3 декабря 1819 г. попечителю Санкт-Петербургского учебного округа поступил запрос от министра
А. Н. Голицына и главы департамента духовных дел В. М. Попова. В нем сообщалось, что Цензурным комитетом пропущена книга, содержащая в себе «некоторый род узакониваний от частных лиц». Руководители Соединенного министерства считали, что подобные сочинения не могут публиковаться без разрешения «высшего начальства». А. Н. Голицын и
В. М. Попов требовали немедленно доставить им книгу и остановить ее печать. Отныне Цензурному комитету предписывалось передавать на рассмотрение в Департамент народного просвещения все вновь выходящие книги[4].

Цензоры оправдывались тем, что когда 31 октября 1819 г. в Цензурный комитет поступила рукопись В. Н. Каразина, ее одобрили по причине того, что этот материал в 1818 г. публиковался в журнале «Украинский вестник» и уже проходил через цензуру. Печать книги остановить было нельзя, так как она уже поступила в продажу.

Руководители Соединенного министерства не приняли эти аргументы. В следующем отношении к попечителю Санкт-Петербургского учебного округа А. Н. Голицын и В. М. Попов сообщали, что книга В. Н. Каразина цензурой одобрена неправильно, а журнал, печатавший это произведение, также нарушил правило. Аргументов в пользу запрещения было два: «никакие частные распоряжения, сколь бы они просты и сообразны не были, не могут быть поставлены в закон другим, и никакому частному лицу не дано права печатать законов без особого разрешения»[4]. Цензору было сделано замечание, а Цензурному комитету поставлено на вид, чтобы впредь сочинения, содержащие правила или узаконивания, не пропускались. Однако книга из продажи изъята не была.

Следующее оскорбление, нанесенное А. Н. Голицыным В. Н. Каразину, было связано с Харьковским университетом. Пристально следя за развитием своего любимого детища, В. Н. Каразин остался недоволен деятельностью попечителя университета З. Я. Карнеева. Ему не нравилось, что «мистик» попечитель приказал распространять по учебному округу популярную в библейских кругах «Божественную философию». С жалобой на то, что З. Я. Карнеев насаждает в университете «мистицизм», 16 апреля 1820 г. В. Н. Каразин обратился к В. П. Кочубею[4]. В 1819 г. В. Н. Каразин был оскорблен увольнением из Харьковского университета и высылкой за границу профессора философии И. Г. Шада. Летом 1819 г. он отослал царю жалобу на это увольнение, подкрепив ее письмами различных лиц. Жалоба была передана А. Н. Голицыну.

20 августа 1819 г. А. Н. Голицын объявил В. Н. Каразину очередной выговор Александра I. Император указывал, что неприлично утруждать монарха присылкой для чтения личной корреспонденции. Защиту профессора И. Г. Шада он считал бездоказательной, так же как и обвинения различных лиц, содержавшиеся в письме. При этом В. Н. Каразин заслуженно обвинялся в том, что в очередной раз критиковал действия правительства. В завершение письма А. Н. Голицын отмечал, что «правительство имеет другой взгляд на высылку Шада за границу, но в том оно отчета давать не должно»[4]. От имени Александра I В. Н. Каразину запрещалось писать императору «навсегда».

Не прошло и года, как распоряжение императора было нарушено. 21 апреля 1820 г. В. Н. Каразин передал Александру I записку, в которой благодарил за прощение его долгов в казну и предупреждал о готовящихся революционных потрясениях. В подтверждение своих прогнозов он просил царя потребовать у В. П. Кочубея свои письма и письмо у князя Н. Г. Вяземского, написанное к нему купцом Роговым[4]. В ответ на свою записку В. Н. Каразин получил распоряжение объяснить подробней В. П. Кочубею смысл своих заявлений. С 13 мая 1820 г. по 17 ноября 1820 г. он подал
В. П. Кочубею свои записки, состоящие из семи тетрадей. Среди ряда критических замечаний по поводу действий правительства обращает на себя внимание особенно острая критика религиозной политики, находившейся в ведении князя А. Н. Голицына. Этому посвящена первая тетрадь.

Свое развернутое письмо В. Н. Каразин начинал с упоминания «о невидимой руке, движущей отечество к гибели»[4]. Наиболее заметны, по его мнению, «вражеские усилия» в области вероисповеданий, которые «как бы нарочно раздражают». Он писал, что разрешение проповедовать пастору И. Линдлю приводит в соблазн католиков, что кадровые назначения католических епископов делаются неудачно, иезуиты несвоевременно высланы в Белоруссию, от них еще можно было получить пользу. В. Н. Каразин считал, что еврейский народ в России оскорблен указом о запрещении евреям иметь слуг из христиан, так как иудеям религия запрещает работать в праздничные дни, и здесь необходимы слуги-неиудеи.

Он писал: «О беспорядках в делах вероисповеданий я желал бы скорее кончить, чтобы перейти к другим предметам и не подать мысли в. с., якобы ополчаюсь против министра сей части»[4]. Несмотря на это высказывание, дальше следовала более жесткая критика политики А. Н. Голицына. «Покровительство, оказываемое отступникам от католичества Фесслеру и Линдлю, приводит в соблазн умы, удовлетворяет столь же мало благочестию господствующей церкви, как и мистические празднества, совершаемые в Михайловском дворце»[4]. «Цель, несвойственная России, — устремление умов к мистике посредством Библии … — есть мечтательна. В министре, вероятно, поддерживают мысль, что сим достигнет он к величайшей славе, каковую когда-либо стяжал человек, к соединению вер. Что различные вероисповедания никогда не соединятся, это наилучшим образом доказано бесполезными опытами нашего и прусского правительства соединить лютеран и протестантов. Решительно можно сказать, что никакое правительство до этого не достигнет до окончания века и ссылка на общее основание вер, какова есть Библия, ни к чему не послужат в сем случае; ибо всякий будет ее изъяснять в свою пользу»[4], — писал В. Н. Каразин.

В. Н. Каразин утверждал, что введенное в России Библейское общество испортило нравы и увеличило преступность, что Библию можно нести народу только в проповедях, а основная работа правительства в этом вопросе — это воспитание высокоморальных священников. Он обосновывал финансовую опасность английских обществ, похищающих капиталы внутри империи. В своих обвинениях он заходил даже дальше, чем архимандрит Фотий в 1824 г., нападая лично на А. Н. Голицына: «Простые поселяне наши не знают что думать, вслушиваясь, что “в Питере установлен какой-то собор, на котором старшим представлен светский человек, кн. Голицын, а на правой-де и на левой руке от него заседают и наш митрополит и католический, и всякие немецкие архиереи и другого чина. Веру де портят”»[4].

К критике мероприятий А. Н. Голицына В. Н. Каразин возвращался и в следующих письмах. В пятой тетради, уже после восстания Семеновского полка, автор писал, что правительство противоречит само себе, «внезапно впадая в суеверие» и строя духовное просвещение на свечном доходе. По его мнению, правительство «делается герн-гуттером» — нарушает святыню праздников и алтарных мест, менонитам позволяет обращать православных и издает их проповеди, возводит католических еретиков на кафедры, гонит и смешивает все исповедания, учреждает училища, но подчиняет их невеждам и фанатикам, «запрещает печатать и говорить все то, что не отвечает сему духу мистицизма и вавилонского смешения»[4]. Откровения В. Н. Каразина прервались его арестом и заключением в Шлиссельбургскую крепость 20 ноября 1820 г.

Религиозной политике Александра I противостояла оппозиция, состоявшая из консерваторов, но первым с критикой политики Министерства
духовных дел и народного просвещения выступил принадлежавший к противоположному лагерю В. Н. Каразин. В его посланиях звучали те же обвинения, что были предъявлены А. Н. Голицыну в 1824 г. митрополитом Серафимом, А. С. Шишковым и архимандритом Фотием. Так же как и они,
В. Н. Каразин пугал царя революцией, в которой примет участие народ, недовольный ущемлением православной церкви. Любопытно, что отношение Александра I к критике в адрес А. Н. Голицына в 1820 и 1824 гг. было очень схожее. В. Н. Каразину, как позже и архимандриту Фотию, император дал полностью выговориться, принимая и изучая все предложения и жалобы. Все послания архимандрита Фотия, направленные царю летом 1824 г., так же как и послания В. Н. Каразина, были оставлены без внимания.

Имела ли критика В. Н. Каразина какие-нибудь последствия для
А. Н. Голицына? Можно предположить, что имела, и самые серьезные. Взгляды В. Н. Каразина нашли сторонников в разных слоях российского общества, и Александр I в свое время был вынужден принять во внимание эту оппозицию. Письма В. Н. Каразина стали одной из причин, по которым император должен был разочароваться в эффективности Соединенного министерства, вместо консолидации общества ведущего к разделению и конфронтации. К 1822 г. положение А. Н. Голицына осложнилось настолько, что он вынужден был искать поддержку в лагере консерваторов. Но дружба с архимандритом Фотием не спасла князя, весной 1824 г. Министерство духовных дел и народного просвещения было расформировано.

В дальнейшем судьба В. Н. Каразина была трагична. Полгода он провел в Шлиссельбургской крепости. После освобождения В. Н. Каразину было запрещено проживать в столицах. Но в начале 30-х гг. он стал приезжать в Москву. В ноябре 1830 г. его негласные визиты были обнаружены властями, последствием стала высылка в имение под строгий полицейский надзор. В начале 1833 г. В. Н. Каразин отправил Николаю I письмо, в
котором жаловался на несправедливое к себе отношение местных влас-
тей. 4 апреля 1833 г. Комитет министров повелел за «присылку на имя Николая I дерзких и нелепых бумаг» поручить В. Н. Каразина надзору губернатора и запретить подавать бумаги на высочайшее имя.

В 1835 г. было окончательно продано имение Кручик, где В. Н. Каразин проводил свои смелые эксперименты. Несмотря на финансовые трудности и полицейский надзор, В. Н. Каразин не оставил своих научных изысканий. Осенью 1842 г. он предпринял путешествие по Крыму с целью разработки плана улучшения виноделия. В этой поездке он сильно простыл, заболел и скончался 4 ноября 1842 г.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история Церкви