Кондаков Ю. Либеральное и консервативное направления в религиозных движениях в России первой четверти XIX века

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 2. Консервативное направление

Новые страницы к биографии архимандрита Фотия

Архимандрит Юрьева новгородского монастыря Фотий — политический и общественный деятель консервативного направления. Петр (имя Фотия до пострижения) родился 7 июня 1792 г. в бедной семье дьячка Спасского погоста Новгородского уезда. В десятилетнем возрасте он был отдан в хор певчих Казанского собора. В 1802 г. родители определили мальчика в Новгородскую семинарию, по окончании которой он был принят в Санкт-Петербургскую духовную академию. Слабое здоровье не позволило Петру окончить полного курса. В сентябре 1815 г. по болезни он был отчислен из академии и устроился учителем в Александровском духовном училище при петербургской семинарии.

Строгая жизнь и консервативные взгляды молодого человека обратили на него внимание ректора семинарии архимандрита Иннокентия и ректора академии архимандрита Филарета. Под влиянием этих духовных лиц Петр написал свое первое литературное произведение «Огласительное богословие» (учебник для кадетского корпуса). В 1817 г. он был подстрижен в монахи с именем Фотий. С этого момента карьера молодого человека начала развиваться очень успешно. Он получил сан иеродьякона и был назначен на должность законоучителя второго кадетского корпуса. В 1818 г. Фотия зачислили в число соборных иеромонахов Александро-Невской лавры и доверили читать проповеди в Казанском соборе. К монашеской жизни Фотий относился очень строго — ел скудную пищу, носил власяницу и вериги.

Фотий не играл видной роли в выступлениях православной оппозиции (к которой принадлежал его учитель Иннокентий), но посильно участвовал в борьбе. В 1820 г. Фотий вслед за своим учителем был удален из Санкт-Петербурга и назначен настоятелем Деревяницкого монастыря. Благодаря политическим соратникам, Фотий обрел поддержку сильных лиц, входивших в паству архимандрита Иннокентия. Самой видной из них являлась фрейлина императрицы графиня А. А. Орлова-Чесменская. В 1820–1821 гг. Фотий перенес серьезную болезнь. Из-за ношения вериг у него на груди образовалось обширное воспаление, по поводу которого было проведено несколько операций.

К политической жизни Фотий вернулся в 1821 г., когда вместо умершего митрополита Михаила в Санкт-Петербургскую епархию был назначен митрополит Серафим. Это был прагматичный человек и ловкий дипломат. Он решил использовать влияние Фотия на А. А. Орлову-Чесмен-скую, чтобы направить ее деньги на восстановление бедных монастырей. В начале 1822 г. Фотий был посвящен в архимандриты и переведен настоятелем во второразрядный Сковородский монастырь. Митрополит Серафим был недоволен возросшим влиянием А. Н. Голицына и считал, что права православных клириков в Соединенном министерстве ущемлены. Он искал союзников для борьбы с князем.

Чтобы упрочить положение Фотия, весной 1822 г. Серафим вызвал его в Санкт-Петербург и поручил официально оформить духовное руководство над А. А. Орловой-Чесменской и вдовой поэта Д. А. Державиной. С этого времени они стали духовными дочерьми Фотия. Он получил неограниченный контроль над средствами графини. Положение Фотия стало настолько прочным, что знакомства с ним искал министр А. Н. Голицын. Фотий пошел на контакт с целью «примирить митрополита с князем». 5 июня 1822 г. А. Н. Голицын устроил Фотию аудиенцию у Александра I. В общественном мнении встреча Фотия с императором оказалась связанной с указом 1 августа 1822 г. о запрете масонских лож и тайных обществ. Именно
1 августа архимандриту был вручен алмазный крест и предоставлено место настоятеля первоклассного Юрьева новгородского монастыря.

Благодаря усилиям Фотия, между митрополитом Серафимом и
А. Н. Голицыным удалось на время достигнуть перемирия. В этот период усилия оппозиционеров были направлены на критику директора Департамента духовных дел А. И. Тургенева. Его обвиняли в масонстве и неуважении к духовенству. Участники литературного общества «Арзамас» начали ответную компанию против Фотия. В это время появились эпиграммы А. С. Пушкина, в которых архимандрит назывался «полуфанатик, полуплут» и обвинялся в любовной связи с А. А. Орловой-Чесменской.

В 1824 г. для участников православной оппозиции политическая обстановка сложилась благоприятно. Отношения между Россией и Англией по турецкому вопросу обострились, и Александру I стали мешать проанглийские учреждения. В конце 1823 г. Фотия в Юрьевом монастыре посетили М. Л. Магницкий и А. Д. Голицын. Они сообщили архимандриту, что в Санкт-Петербурге готовится к изданию книга пастора И. Е. Госснера «Евангелие от Матфея» под видом комментариев к Евангелию, содержавшая критику православной церкви и клира. Эту книгу было решено использовать как повод для жалобы Александру I на неприемлемую для православной церкви политику А. Н. Голицына.

В начале февраля 1824 г. митрополит Серафим вызвал Фотия в Санкт-Петербург. Вместе они собрали компрометирующие А. Н. Голицына материалы. Удалось достать часть уже напечатанных листов книги И. Е. Госснера. Из Москвы были получены выписки из «вредных» книг, сделанные писателем С. И. Смирновым. На основании этих материалов Серафим и Фотий составили жалобы и 12 апреля передали их царю. Ознакомившись с предоставленными ему материалами, Александр I лично встретился 17 апреля с Серафимом и 20 апреля с Фотием. Доводы клириков показались царю убедительными, и он отдал распоряжение Комитету министров расследовать обстоятельства, связанные с переводом и изданием книги И. Е. Госснера. 22 апреля Комитет министров признал «Евангелие от Матфея» вредным и принял решение о высылке из России И. Е. Госснера. А. Н. Голицыну совместно с митрополитом Серафимом было поручено выработать новый порядок цензуры духовных произведений. 23 апреля по распоряжению Серафима Фотий порвал отношения с А. Н. Голицыным и предал его анафеме.

Согласованное выступление православной оппозиции произвело впечатление на Александра I, тем более что предлагаемые ему мероприятия отвечали его планам. 15 марта 1824 г. царь отправил в отставку А. Н. Голицына и объявил о расформировании Соединенного министерства. Новым министром народного просвещения стал единомышленник Фотия А. С. Шишков, а президентом Библейского общества — митрополит Серафим.

В течение лета 1824 г. Александр I еще дважды предоставлял Фотию аудиенцию и принимал от него послания. Но свою роль архимандрит уже сыграл. Ему было разрешено приезжать в Санкт-Петербург в любое время и писать в руки императору. Но поручения ему давали лишь формальные: «вразумить» сектанта Е. Н. Котельникова, утешить А. А. Аракчеева после смерти Н. Ф. Минкиной.

На короткий срок Фотий вышел «из тени» в начале царствования Николая I. В 1826 г. он обратился к царю с посланием, в котором связывал восстание декабристов с религиозной политикой А. Н. Голицына. Хотя Николай I и подтвердил распоряжение своего брата о том, что Фотий может приезжать в столицу в любое время и писать лично царю, но эти обещания остались только на бумаге. В Юрьевом монастыре архимандрит был взят под строгий контроль духовных и светских властей.

Юрьев монастырь пользовался постоянным вниманием в обществе. Его посещали коронованные особы и иностранцы. У самого Фотия сложилось целое направление последователей. Но духовным и светским властям этот «возмутитель спокойствия» был не нужен. Надзор и придирки своего былого сподвижника митрополита Серафима сильнее всего ранили Фотия, и в конце 1837 г. он тяжело заболел. Положение архимандрита ухудшило то, что во время рождественского поста он питался только просфорами и причастием. 26 февраля 1838 г. Фотий скончался. Он оставил неоконченной свою автобиографию, до сих пор остающуюся одним из самых ярких документов, иллюстрирующих политическую борьбу в духовной сфере.

Личность, политическая и общественная деятельность архимандрита Фотия традиционно привлекали и привлекают к себе внимание исследователей. Значительной дореволюционной литературе о Фотии уже вторит не менее значительная — современная. При этом, как до революции, так и сейчас, рукописное наследие Фотия остается невостребованным. Богатейшие архивные фонды Москвы так и остаются неосвященными. И напротив, введение в оборот новых материалов сопряжено с такими фактологическими ошибками, что существенно обесценивает саму публикацию. Примером такого рода может служить глава книги О. А. Иванова «А. А. Ор-лова-Чесменская и архимандрит Фотий»[4]. Это единственная негативная оценка деятельности Фотия в современной литературе.

Из содержания главы «А. А. Орлова-Чесменская и архимандрит Фотий» следует, что О. А. Иванов или плохо знаком с исторической литературой XIX–XX вв., или сознательно игнорирует то, что на жизнь и деятельность архимандрита Фотия существует два прямо противоположных взгляда. Положительную оценку деятельности Фотия давали серьезные исследователи (П. С. Казанский, М. И. Пыляев), в то время как в противоположном лагере находилось множество публицистов[4]. Однако О. А. Иванов основывает свои суждения на сомнительных сочинениях Е. П. Карновича и А. Г. Слезскинского.

О. И. Иванов именует архимандрита Фотия «хитрым фанатиком» с «цепкими руками» (с. 400). Подглава «Фотиева паутина» посвящена описанию того, как Фотий пытался подчинить себе А. А. Орлову-Чесменскую, чтобы бесконтрольно расходовать ее деньги. Убедительных доказательств автор не приводит, но делает выводы: «На самом деле Фотий искал и много; он был крайне самолюбив и честолюбив, да и от мирских благ не очень-то отказывался» (с. 427); «Основной задачей Фотия стало, прежде всего, подчинить своему влиянию графиню Анну, а также добиться того, чтобы никто не имел на нее такого же влияния» (с. 430). Собственно, большая часть текста подглав, посвященных Фотию, составлена из обширных отрывков его «Автобиографии» и цитат из других источников и сочинений. Если в отношении биографии А. А. Орловой-Чесменской такой подход к компоновке материала вполне приемлем, так как круг источников очень ограничен, то по отношению к Фотию просто недопустим. Потрясает, что автор работал в фондах РГАДА и ОР РНБ, где хранится огромное рукописное наследие Фотия.

О. А. Иванов пишет, упоминая о Святителе Иннокентии, что впервые А. А. Орлова-Чесменская услышала о Фотии от «посланного в 1818 г. за упущения по службе епископом в Пензу» Иннокентия (с. 427). В действительности встреча Иннокентия с графиней произошла в 1819 г. в Москве, куда Иннокентий прибыл 17 марта и был посвящен в епископы Пензенские и Саратовские (перед этим в Санкт-Петербурге он был посвящен в епископы Оренбургские). За что Иннокентий был отправлен в почетную ссылку, разговор особый. Назвать его действия «упущением по службе» — это то же самое, что обвинить декабристов в «нелояльности» к царской власти.

Из текста части IV труда О. А. Иванова следует, что автор обвиняет Фотия в следующем: 1) добивался безбрачия графини; 2) не давал ей уйти в монастырь; 3) заставлял жить в миру жизнью монахини; 4) вымогал деньги на церковные нужды и для собственных целей; 5) вселял убеждение в греховности отца.

По поводу первых трех обвинений можно с уверенностью сказать, что направить деньги графини на нужды церкви Фотию приказывал митрополит Серафим. Нам известно, как жила А. А. Орлова-Чесменская под руководством Фотия и на что ушло все ее громадное состояние. Для православного человека, которым, без сомнения, была графиня, жертвования на церковь, возобновление обителей, строительство новых храмов должно быть наилучшею тратой средств. По поводу греховности Алексея Григорьевича Орлова-Чесменского двух мнений быть не может. Если бы графиня пребывала в неведении, то и молиться во спасение души отца так горячо не стала бы, а «во аде молитвы нет».

Очень существенным обвинением Фотию является расходование им средств графини «на себя». А. Г. Слезскинский упоминал много таких фактов. Были просьбы о присылке облачения, утвари, обуви, лошадей и даже просто фиников. Часть этих просьб вполне рациональна. Заботясь о красоте и славе Юрьева монастыря и его настоятеля, Фотий заботился о славе церкви. Никто сегодня не обвиняет директора Эрмитажа за «евроремонт» в своем кабинете и дорогую одежду, он — лицо публичное и обязан выглядеть на уровне культурного достояния, которое представляет. То же самое можно сказать и в защиту архимандрита Юрьева монастыря. Многими исследователями отмечалось, что Фотий в значительной мере способствовал возрождению престижа русского духовенства. Остаются такие необъяснимые просьбы, как финики из Москвы. Здесь, на мой взгляд, причины психологические. Между духовным отцом и дочерью существовала сильнейшая духовная связь. Фотий страдал в разлуке. Эти «мелочные» просьбы были просто способом напомнить о себе. Смешно по этому поводу делать вывод о том, что Фотий расходовал миллионы графини на себя лично. Архимандрит умер в результате отказа от пищи во время Рождественского поста, с 1817 г. он носил власяницу и вериги, протершие его тело до кости.

Графиня А. А. Орлова-Чесменская во время знакомства с Фотием была вполне взрослой, состоявшейся личностью. О. А. Иванов приводит любопытные материалы по поводу полемики графини со своим дядей, желавшим взять ее под опеку сразу после смерти отца. Анна Алексеевна выбрала самостоятельность. Таким же свободным ее выбор был и в отношении жизненного пути, и в выборе духовного отца. Уже после смерти Фотия она потратила значительную часть своего состояния, пустив его на церковные нужды и благотворительность[4]. По некоторым сведениям, она приняла тайный постриг.

В разделе своего труда, посвященном роману «Фатюй» (этот материал впервые введен в научный оборот), О. А. Иванов утрачивает остатки объективности. Он слепо следует автору романа И. С. Чернову, обвинявшему Фотия: 1) в обогащении за счет графини; 2) в любовной связи с графиней; 3) во введении в Юрьевом монастыре порочных обычаев; 4) в любовной связи с Фотиньей. При этом О. А. Иванов не только отказывается от всякой критики источника, но и прямо игнорирует его текст. Отставной чиновник И. С. Чернов под влиянием ректора СПб Духовной академии архимандрита Арсения составил порочащий Фотия и А. А. Орлову-Чесменскую роман, где приводил сплетни, ходившие в обществе по поводу Фотиньи.
И. С. Чернов открыто указывал на причины сочинения этого пасквиля: желание обогатиться, оттолкнуть А. А. Орлову-Чесменскую от Фотия, поссорить архимандрита с митрополитом Серафимом (с. 477). Затем автор стал шантажировать Фотия, требуя у него 100 тысяч рублей отступного, чтобы не публиковать «Фатюй». Его шантажистские письма были переданы в
III отделение. По результатам расследования Николай I принял решение посадить автора на 10 суток в Петропавловскую крепость, а затем сослать в Казань без права проживать в столицах. В 1841 г. И. С. Чернов обратился к Николаю I и А. А. Орловой-Чесменской с просьбами о прощении, где писал о Фотии: «Я знаю, что и усопший Праведник как истинный последователь Христов давно уже простил меня» (с. 485).

Подглава труда О. А. Иванова «Закат Фотия» объемом 30 страниц оставляет крайне тягостное впечатление. Она совершенно не вписывается в тему исследования. Не только о пребывании графа А. Г. Орлова-Чесменского в Москве, но и о жизни графини читатель не узнает ничего. Речь идет лишь об интригах врагов Фотия. Неужели автор думает, что с 1825 по 1838 г. Фотий не сделал ничего хорошего, и Фотинья была его единственным занятием? Можем разуверить его, заслуги Фотия были отмечены властями. 28 мая 1827 г. Фотию было объявлено, что, согласно его желанию, он остается настоятелем Юрьева монастыря пожизненно[4].
19 сентября 1828 г. Фотий был назначен благочинным близлежащих новгородских монастырей и введен в состав консистории. 25 декабря 1833 года Св. Синодом было разрешено всем настоятелям Юрьева монастыря иметь жезл с сулком[4]. Фотий активно участвовал в политической борьбе, писал Николаю I, собирал сведения о масонах, занимался литературными трудами.

О. А. Иванов, собрав все плохое, что было написано в литературе о Фотие, и, по его мнению, подкрепив это новыми материалами, продолжает благоприятно отзываться об А. А. Орловой-Чесменской. Как может быть у развратного, корыстолюбивого, лживого духовного отца благочестивая дочь? Автор, видимо, не понимает, что вся ложь, изливаемая врагами на Фотия, пятнала и графиню. Повторяя неправду и неподтвержденные отзывы, О. А. Иванов порочит память людей, много сделавших для Русской православной церкви.
Как бы ни были спорны утверждения О. А. Иванова, они заставляют нас проверить на прочность уже установившуюся в новейшей российской литературе положительную оценку жизни и деятельности архимандрита Фотия. Например, писатель-публицист В. Улыбин уже много лет собирает материалы для канонизации Фотия. В то же время православный клир крайне осторожно относился и относится к этим работам. Действительно, выдающейся роли, которую было суждено сыграть Фотию в политической борьбе последних лет царствования Александра I, служил продолжением двенадцатилетний отрезок его трудов в Юрьевом монастыре. Здесь все было далеко не безоблачно. В период работы над монографией «Архимандрит Фотий (1792–1838) и его время», изданной в 2000 г., я еще не имел в своем распоряжении многих материалов. В свете новых находок некоторые деяния Фотия в Юрьевом монастыре, описанные мной, выглядят идеализированными. Я не имел и не имею намерения скрывать какие-либо обнаруженные мной материалы. Напротив, уверен, что все найденное мной при правильной интерпретации послужит лишь к славе Юрьева архимандрита. Здесь приводится значительный блок новых материалов, которые можно оценить как «весьма неоднозначные».

На сегодняшний день мной установлено, что написание своей автобиографии Фотий начал 18 ноября 1830 г. В этот день были написаны первые пять страниц. Автобиография писалась в виде писем, некоторые из которых объединялись и переписывались как отдельные главы. Под пером переписчика первые страницы автобиографии превратились в «Повесть о рождении»[4]. В первой редакции дата рождения Фотия давалась так: «От сотворения твари и первозданного Адама при обращении индиктиона 14, лета 7300, а от воплощения Бога Слова, индикта 10, вокруг солнца 20, а луны 14, июня в погосте Св. Петра на первой неделе в пяток в благополучное царствование Екатерины II». Сводящая часть, оконченная 7 декабря 1830 г., в редактированном варианте получила название «Повесть Фотия духовной дщери девице Анне, како был его восход... с начала до конца»[4]. Описание обрывалось на отъезде Фотия из Новгорода в Санкт-Петер-бургскую духовную академию.

Фотий работал над своей автобиографией с 18 ноября 1830 г. по
12 марта 1833 г. Всего было написано 61 письмо. До какого времени продолжалось сотрудничество с протоиереем Иаковом, неизвестно. Никаких следов его участия в работе, кроме формы написания автобиографии в виде писем, не сохранилось. До 12 декабря 1830 г. Фотий посылал письма каждый день и довел повествование до 1817 г. С 20 января 1831 г. по
31 января 1831 г. Фотий послал семь писем и завершил главу биографии, окончившуюся его высылкой из Санкт-Петербурга в 1820 г.

С февраля 1831 г. по 29 сентября 1832 г. Фотий автобиографией не занимался. Его отвлекли события, связанные с исцелением бесноватых, породившие альтернативный вариант первой книги автобиографии — «Плачевная повесть о искушении во все дни живота»[4]. Ныне вариант этого сочинения хранится в отделе рукописей РГБ и составляет 33 листа. Дореволюционным исследователям он известен не был. До сих пор содержание «официальной» автобиографии Фотия и «Плачевной повести» не сопоставлялось.

В «Плачевной повести» Фотий очень пространно описывал свое детство (удивляет, что главы автобиографии, посвященные этому периоду, были написаны ранее). По словам Фотия, матери у него не было, отца видел редко, мальчика все обижали и бранили. Первоначальное образование он получил дома, отец учил его письму. В 10-летнем возрасте он был отвезен в певческий хор Казанского собора Санкт-Петербурга. Там его плохо кормили и обижали. От побоев и горя он «начал кровью плевать и хиреть»[4]. Новые испытания ждали Фотия в Новгородской семинарии. Здесь в 12-летнем возрасте Фотий подвергся сексуальным домогательствам одного из старших учеников, жертвами которого стали уже многие воспитанники младших классов[4]. Однако Петру удалось отбить покушения этого «содомлянина». Фотий писал, что за учебу его не наказывали, но часто за неопрятность в одежде (по бедности) ему приходилось в наказание класть по 600 поклонов. Петра донимали насекомые, а в баню он стыдился идти от того, что «короста покрывала все его тело». Следить за наказаниями Фотия часто назначался «содомлянин», который заставлял Фотия класть поклоны в пустой угол, что было последнему очень неприятно. Он просил наказывающих разрешить положить перед собой хотя бы крестик.

В «Плачевной повести» Фотий писал: узнав о том, что он устоял перед сексуальными домогательствами «содомлянина», его вызвал в свой кабинет «первый начальник» семинарии и также попытался «приласкать». Несмотря на то что Петр отверг покушения «первого начальника», тот «проникся к нему любовью» и в течение всего времени обучения оказывал протекцию. По воспоминаниям Фотия, именно «первый начальник» распорядился взять его на казенное содержание[4].

По окончании учебного курса семинарии Фотий был направлен на обучение в Санкт-Петербургскую духовную академию. Для Фотия и в этом учебном заведении оказался «сущей ад», и он получил «помрачение в очах»[4]. В кадетском корпусе, куда Фотий был определен законоучителем в 1817 г., ученики и учителя не соблюдали постов, как и в семинарии, здесь было «содомское сквернение»[4]. После начала борьбы Фотия с масонами его объявили сумасшедшим и посадили под надзор в Невской Лавре, но митрополит Михаил распорядился его выпустить.

Новая череда испытаний ждала Фотия в Сковородском монастыре, куда он был переведен в 1822 г. Пытаясь навести там порядок, Фотий столкнулся с оппозицией монахов, населявших монастырь. Во главе его противников стоял «монах чернец» Зосима, он бил стекла в окнах настоятельских келий и мочился в них на пол[4]. Не меньше трудностей встретил Фотий и в Юрьевом монастыре. Кроме сопротивления монахов на настоятеля постоянно писали жалобы. Монастырь был под прямым контролем викарных епископов, поочередно Моисея, Игнатия и Тимофея. Среди монахов было двое особенно непокорных. Они уводили других монахов за стены монастыря «на блуд» и избивали сопротивлявшихся их воле[4].

Заключительная часть «Плачевной повести» посвящена исцелению бесноватых, во множестве приходивших в Юрьев монастырь. Сам Фотий расценивал это как «бесовское искушение», направленное лично против него, но он все-таки занимался их отмаливанием. После введения в обители нового облачения — хитона «лечить» бесноватых стало легче[4].

Финалом «Плачевной повести» является «Повесть дивна» — рассказ об изгнании беса из девицы Фотиньи (М. А. Шахова). Но само содержание этой главы в «Плачевной повести» отсутствует. Этот текст можно обнаружить в делах РГАДА под другими названиями: «Событие, светлая новость, чудная, странная, на земле искушение, брань, падение дьявола» (128 листов) и «Брань или искушение по все дни» (210 листов).

«Брань или искушение по все дни», предположительно написанная в то же время, дублирует текст «Плачевной повести», дополняя его существенными подробностями. Первая глава этого произведения называется «Горесть искушения в рождении». «Начало жития моего есть начало болезни моей. В колыбели плавал в гною и моче, вся голова была в струпьях»[4], — писал Фотий о своем рождении. Во время домашнего обучения у Фотия «плоть была в язвах, голова разбита, очи опухли от ударов». Дома Фотия все ругали, не давали хлеба, и жить приходилось в хлеву[4]. В главе «Горесть искушения во время бытия в хоре певчих» Фотий писал, что его били старшие ученики — кулаками, ремнями и прутьями и даже грозили убить. Побои продолжались даже во время пения на клиросе. Петь Фотия учить никто не хотел, хлеба давали очень мало. Видя, что мальчик подвергается таким притеснениям, молодая учительница брала его спать к себе в комнату[4]. Узнав о тяжелом положении Фотия, его родственница наняла человека, чтобы он отвез мальчика домой. Этот человек оказался «развратным», «он меня соблазнял скверными своими словами, скверными деяниями, скверными страстями; он внушал мне и говорил, что мне и в ум не приходило»[4], — писал Фотий. Не довезя мальчика десяти верст до дома, «развратный» человек высадил его, забрав все вещи.

В главе «Горестное искушение в семинарии и академии» Фотий писал, что был так беден, что занимал последнее место среди сверстников, и кровать его была у самого порога спальни. В его обязанности как самого презренного входило открывать и закрывать двери. Здесь Фотий часто болел, страдал «трясучкой» и плевал кровью. За то что он часто молился, старшие ученики били его плетью. «Дьявол, учитель зла и греха, учил старших неких сквернить блуждением своим детей юных: был тайно содомский грех в иных»[4], — писал Фотий. В 12-летнем возрасте старший ученик не разрешил Фотию идти на службу в церковь, так как он был плохо одет. После возвращения из церкви этот ученик попытался Фотия «содомски осквернить». Спасло его только то, что вошел смотритель. В дальнейшем, видя твердость Фотия, многие «оскверненные содомлянином» ученики жаловались ему на свое горе.

Затем несколько по-иному чем в «Плачевной повести» описывалась встреча Фотия с «первым начальником»: «Некто первый начальник в ночи призвал меня и лестью склонял в грех, нудил меня вкусить сладостей неких: около часа он добивался согласия Фотия на грех»[4]. Когда Фотия наказывали, делать это поручали «садомлянину», серьезно подходившему к своей задаче. Мальчика ставили на колени на поленья и камни, заставляли без креста класть по 500 поклонов. Мясо в семинарии было с червями и мышами, масло горькое, в каше находили мышиный кал, хлеб был с плесенью. Про Духовную академию в этом сочинении Фотия был всего один абзац, из которого становилось понятно, что ему там не нравилось.

В главе «Горе искушаемое во дни учительства» Фотий так же повторял, что посты не соблюдались, был распространен содомский грех, «бесчинство крайнее, ереси и богоотступничество». Фотию удалось остановить в кадетском корпусе «поток содомский», за что «владыки и власти его возлюбили»[4]. Более подробно в этом сочинении описывалось исцеление бесноватых, начавших посещать Юрьев монастырь с 1829 г. Указывались конкретные лица: юный Василий, женщина 40 лет.

Кульминационным местом этого сочинения, как и «Плачевной повести», должна была стать последняя глава «Событие исход души из ада под предводительством священника»[4]. Содержание этой главы можно проследить по аналогичному по содержанию документу «Событие, светлая новость, чудная, странная, на земле искушение, брань, падение дьявола».

Текст «События» состоит из двух частей (всего 128 листов): первой, маленькой (два листа) — описание Фотия, «выходящего на брань» (его вид, одеяние), и второй — непосредственно повести об излечении бесноватой. Фотий описывается как воин, выходящей на битву. Он одет во власяницу и вериги, сверху все это прикрыто белым хитоном. Фотий отмечает, что «никогда не раздевался в чем был, ни разувался, ни днем ни ночью; во всем, как ходил, так и сон имел от десятого часа до полуночи»[4]. Основной текст «Событий», так же как «Плачевной повести», служит лишь введением к повествованию о том, как Фотий победил дьявола. В повествовании об изгнании беса имена и даты заменены пробелами, имена действующих лиц не упоминаются.

Автор повествования пишет о том, что во время болезни настоятеля в монастырь привели девушку, с девяти лет одержимую бесом. При этом она была девственна и вела строгую жизнь. Настоятель принял ее в своей келье. Дьявол, находившийся в девушке, сразу начал разговор с настоятелем, пытаясь поразить его своей властью. Обуздать его удалось лишь после того, как настоятель снял с себя вериги и накинул их на девушку, — металл вериг сразу нагрелся. Настоятель решил, что ему приказано свыше победить демона, и оставил девушку в своем монастыре. Полгода она жила в келье схимника, питалась с монахами и ежедневно приходила для бесед в келью настоятеля. Настоятель всячески испытывал бесноватую, он колол ее длинной булавкой, но она не чувствовала боли, поил святой водой, но ее рвало. Дьявол неоднократно разговаривал с настоятелем и даже слушался его. Дьявол помог найти украденную из монастыря икону Знамения Божьей Матери, быстро находил указанные места в Евангелии, демонстрировал широкие познания. Иногда, чтобы соблазнить настоятеля, дьявол принимал образ ангела. В конце концов настоятелю удалось победить демона, и девушка «обмерла». После долгой молитвы настоятеля она вернулась к жизни. Последнее событие отмечено датой — ночь с 25 на 26 января
1832 г. Что произошло далее, неизвестно, но между Фотием и его духовными дочерьми А. А. Орловой-Чесменской и Д. А. Державиной произошла ссора, и вскоре Фотинья была удалена из монастыря (24 февраля 1832 г. она приехала из Серпухова в Переславль-Залесский монастырь).

«Победа» над бесом и оживление «умершей» по его молитве произвели сильнейшее впечатление на Фотия. Он посчитал все это венцом своей деятельности. Заключительной частью «События» стала глава «Откровение, кто когда, како где невидимого Бога видел, слышал, познал, и что у кого с Богом было», датированное 1835 г. В отдельной тетради «Откровение» хранится и в фонде Отдела рукописей РГБ[4]. В нем Фотий описывал всех видевших и слышавших Бога от Адама. Подразумевалось, что в конце вереницы людей, отмеченных Божьей милостью, стоит и сам архимандрит. По сравнению с этими подвигами, события политической борьбы отходили на второй план. До осени 1832 г. Фотий прекратил заниматься составлением автобиографии. Все его усилия были направлены на то, чтобы оставить потомкам подробное описание произошедшего чуда. Все связанное с «воскрешением» Фотиньи приобрело для него мистический смысл. В хитоны была одета вся братия монастыря, бесноватых девушек стали оставлять на ночь в монастырской церкви. Даже после происшедшего скандала и разоблачения Фотиньи Фотий не стал уничтожать всех экземпляров описания чуда.

Как позднее выяснило следствие, женщина, получившая в Юрьевом монастыре имя Фотинья, в действительности была дочь бывшего смотрителя императорских театров М. А. Шахова (Марья, Меланья или Дарья)
24 лет, владевшая немецким и французским языками[4]. Она жила в Юрьевом монастыре с осени 1831 по февраль 1832 г. До сих пор мотивы поведения Фотиньи не ясны. Профессор П. С. Казанский считал, что все события вокруг Фотиньи были мистификацией ловкой авантюристки. Он писал, что Фотинья подкупила одного из монахов, и он сообщал Фотию, будто по ночам из ее кельи исходит свет[4]. Убеждение П. С. Казанского было основано на мнении участников событий. Например, 13 апреля 1832 г. Фотий писал А. А. Орловой-Чесменской по поводу другой своей духовной дочери Д. А. Державиной: «Не верь слуху и духу людей: все ложь, все козни сатаны и дьявола. Слышал, что Дарья поносит дщерь мою Фотинью. Она меня поносит, она меня ругает отца своего»[4]. С этого времени общение Фотия с Д. А. Державиной прекратилось.

Вера самого Фотия в Фотинью и чудеса, связанные с ее пребыванием в Юрьевом монастыре, остались незыблемыми. Даже в 1836 г. в III отделение Его Императорского Величества канцелярии продолжали приходить доносы о встречах Фотия и Фотиньи[4]. 20 января 1833 г. в своем послании «О скорбях и гонениях, от врага дьявола и его ангелов, и о. Филарета» Фотий писал, что по поводу Фотиньи на него «ополчились обе столицы», «Дева Фотинья, дщерь многострадальная пребывала в Переславль-Залес-ской обители. Живет как Ангел святой: почти не ест, ни пьет, сияет как луч солнечный, житие светлое воскрешает во многом»[4].

Скандал, вызванный событиями вокруг Фотиньи, поставил крест на политической карьере Фотия. Его репутация в высшем свете обоих столиц была подорвана. При этом, по всей вероятности, история с Фотиньей была гораздо сложней и запутанней, чем банальная мистификация, описанная
П. С. Казанским. На сегодняшний день эти события могут быть лишь отчасти прояснены.

Впечатление, произведенное на Фотия «чудесами» вокруг Фотиньи, ясно видно из его «Событий». Под влиянием явленных ему чудес Фотий впал в юродство. Архимандрит Никодим (Казанцев), побывавший в Юрьевом монастыре 29 мая 1832 г., вспоминал: «Отец Фотий принял меня хорошо, но больше поразил меня собой. В нем я увидел юродивого, для целей, конечно религиозных, но которые постичь мудрено[4]. На время великого поста он не только ограничил себя даже в жизненно необходимых вещах, но и принял обет молчания (распоряжения по монастырю в это время он отдавал в письменном виде). Суровый пост привел к обострению болезни. 23 марта 1832 г. Фотий писал Серафиму, что на его груди кость едва прикрыта кожей и даже от пота он чувствует боль, единственное спасение — зализывать больное место языком или просить это сделать других. Серафим отвечал, что болезнь происходит от непомерного воздержания[4]. В другом послании Фотий сообщал, что был так болен, что «не мог ни врачей видеть, ни врачества принимать, ни есть, ни пить, ни спать и даже справлять нужды без помощи»[4]. С этого времени Фотий перестал пользоваться услугами врачей, так как не верил им. В ответ на заботу Серафима о его здоровье 7 марта Фотий написал послание «Что здрав и не без ума есть Фотий». В нем он заявлял, что врачи ему не нужны и не будут нужны впреть[4]. Весть о болезни Фотия долетела и до Москвы. В письме 13 апреля митрополит Филарет советовал Фотию принимать в лечебных целях вино[4]. В действительности у духовных властей был повод усомниться в рассудке Фотия: например, 23 января 1832 г. он писал Серафиму, что «собор вейсгаупта, царя человеков и генерала, уже решил истребить его, но Господь защитит»[4].

Донос на беспорядки в монастыре духовным властям направил наместник Юрьева монастыря Кифа в начале апреля 1832 г. Он же сообщил викарному епископу Тимофею, что Фотий сошел с ума. 16 апреля 1832 г. Фотий писал к графине Анне о Кифе: «Наш друг и враг, ученик и наведчик, серебролюбием и словолюбием на меня, учителя своего, отца и наставника, восстал и предал меня за несколько ласковых слов врагам моим. Теперь Серафим опомнился, что согрешил много: Бог не дал ему меня погубить, а он свое творить готов был»[4]. В послании митрополиту Серафиму 23 марта 1832 г. Фотий писал, что Кифа приехал из Санкт-Петербурга с предписанием следить за Юрьевым монастырем и всюду рассказывает, что скоро сменит Фотия на посту настоятеля[4]. (В действительности Кифа стал настоятелем Клопского монастыря еще в 1831 г., а в Юрьеве его сменил наместник Мануил, также воспитанник Фотия). 7 апреля 1832 г. А. Х. Бенкендорфа отдал распоряжение полковнику корпуса жандармов Григорьеву расследовать дело о ссоре Фотия с графиней А. А. Орловой-Чесменской и помешательстве Фотия. Неизбежно «всплыла на поверхность» и Фотинья. Вслед за этим было начато дело «О монахине Марье Шаховой, называвшейся так же Фотинья» (хранятся в фондах ГАРФ). 9 апреля 1832 г.
А. Х. Бенкендорфом был получен рапорт о том, что 24 февраля из Серпухова в Переславль-Залесский монастырь приехала дочь смотрителя императорских театров М. А. Шахова и осталась там жить. На ее средства в монастыре были сооружены церковь и келья. Выяснилось, что она духовная дочь Фотия, а все постройки произведены на средства графини А. А. Орловой-Чесменской[4]. Последствием расследования стал визит викарного епископа Тимофея в Юрьев монастырь.

9 апреля 1832 г. Серафим повелел Фотию оставить ношение хитона, иначе ему грозило наказание за нарушение церковного чина и монашеского устава[4]. Результаты визита Тимофея в Юрьев монастырь Фотий описывал в послании Серафиму 7 марта 1832 г.: «Не верь ложным слухам, что разносят обо мне неблагонамеренные люди»[4]. Выясняется, что главным обвинением Тимофея было введение в монастыре нового одеяния — хитона. (Викарий не застал Фотинью, она была уже в Переславль-Залесском монастыре.) Расследование дела о Фотинье никаких результатов не дало, но породило волну слухов, бытующих и по сегодняшний день. Важнейшим последствием скандала вокруг Фотиньи стала попытка шантажа, предпринятая И. С. Черновым, который пытался получить с Фотия деньги в обмен на роман «Фатюй» (дело подробно рассмотрено у О. А. Иванова). Тогда же Фотий сжег 12 томов своей переписки с графиней.

Со времени скандала, связанного с Фотиньей, в поведении Фотия появляются симптомы, свидетельствующие о душевной болезни. Он отказывается от помощи врачей, идет на прямые конфликты и даже на обман своего пастыря митрополита Серафима. Сохранились документы, с трудом поддающиеся интерпретации из-за их характера, выходящего за всякие рамки. Например, строки из вышеприведенного послания Фотия Серафиму, где он жалуется, что иллюминаты решили его убить. В 1832 г. он писал А. А. Аракчееву: «И Серафим и Филарет хотели меня яти и погубить, но бог им не дал меня в руки»[4]. В послании 20 января 1833 г. «О скорбях и гонениях, от врага дьявола и его ангелов, и о Филарете» Фотий писал, что дьявол обрел себе помощника в лице митрополита Филарета, ввел его в масонские общества и познакомил с Голицыным, Кошелевым и Лабзиным. Филарет пытался оскорбить Евангелие простонародным наречием, виновен во введении Духовного министерства и разорении Св. Синода. Всех людей, полезных церкви, он гнал тайно, среди них Леонид, Иннокентий, Амвросий. Фотий обвинял Филарета даже в своем назначении настоятелем Деревяницкого монастыря. «Всюду, где не коснись скопища злодейского там Филарет был всегда»[4], — писал Фотий (ни до ни после Фотий не был так резок в отношении Филарета, 26 ноября 1837 г. в письме к А. И. Жадовской Фотий предсказывал, что Филарет после смерти будет приобщен к лику святых)[4]. Негодование Фотия обрушилось даже на высокочтимого им А. А. Аракчеева. В 1834 г. в III отделение доносили, что Фотий в проповедях критиковал пороки графа за то, что тот оставил жену, содержал наложницу и обманывал монарха[4]. Даже по поводу царя Фотий писал
А. А. Орловой-Чесменской: «Я молился, как мне устоять доселе от грозы царевой, и видел царя царей, был перед лицом Господа Господей, обрел милость и теперь не боюсь на земле уже не владык, ни властей, ни самого царя. Верую, что не может быть со мной, аще не будь свыше»[4].

Очень сложно вывести из подобных заявлений какую-либо заботу о выгоде или меркантильный интерес. Неуместна здесь и речь о гордыне. Подобные высказывания по отношению первых лиц духовной и светской власти во второй половине XIX в. были очень опасны и граничили если не с физическим, то точно с политическим самоубийством. Состояние Фотия в 30-х гг. можно расценивать как частичное помешательство или юродство.

Митрополиты Серафим и Филарет прекрасно видели, в каком состоянии находится Фотий. Лучшее свидетельство заботы — их письма. «Не посетуй на меня, чадо мое, что письмо мое имеет жесткость, это не есть свидетельство какого либо неудовольствия моего»[4], — писал Серафим в разгар скандала вокруг Фотиньи 23 марта 1832 г. «Для чего не лечитесь? Сами апостолы не упоминали чудесного исцеления. Чудеса нужны для веры, а они имели ее. Употребляйте лекарство предписанное»[4], — писал Филарет 13 апреля 1832 г.

Уже опубликованные и вновь обнаруженные материалы рисуют жизнь Фотия в Юрьевом монастыре несколько иначе, чем это было отражено в соответствующей главе моей монографии «Архимандрит Фотий (1792–1838) и его время». После кульминации политических событий 1824–1825 гг., где Фотию была отведена видная роль, он так и не смог «войти в норму». Его неуемной энергии было тесно в стенах монастыря, а власти сделали все, чтобы не дать ей оттуда выплеснуться. Уже с 1826 г., когда Фотий стал жить в монастыре безвыездно, начались большие и малые проблемы. Например, 27 ноября 1826 г. братия во главе с наместником Кифой написала послание своему настоятелю: «Просим тебя вразумить нас, мы сделались волками из агнцев и не устыдились нападать на пастыря нашего и укорять его. Обещаем быть тебе послушны»[4]. 3 октября 1827 г. из послания Фотия Серафиму видно, что архимандрит был очень расстроен и «желал смерти»[4]. Эти события были связаны с учреждением в Юрьевом монастыре нового общежитийного устава.

Этот новый общежитийный устав, составленный Фотием, в Юрьевском монастыре был введен 4 сентября 1827 г. Из документов видно, что составить и ввести его в жизнь Фотий был вынужден под сильным давлением духовного начальства. В октябре 1827 г. Фотий сообщает Серафиму, что вокруг устава идет борьба, и чиновник Св. Синода А. А. Павлов требует включить новые статьи. В том же письме Фотий негодует на строгость устава. Он пишет Серафиму, что еще в марте, когда были объявлены предварительные правила, многие монахи сбежали из монастыря. «Я остался с тремя иеродьяконами из шести, иеромонахи ушли нужные и треть бельцов… По уставу и предварительным правилам и судебным хартиям требуется от Юрьева монастыря то, что в пустынях веками не совершалось»[4]. Все эти строгости Фотий относил к интригам лично против себя. «Я под судом и надзором не бывал, а ныне состою, так бессилен стал», — писал он Серафиму[4].

Через месяц 26 октября 1827 г. Фотий направил викарному епископу Моисею еще более пессимистическое послание. Он жаловался, что «предварительные правила» в монастыре он может исполнять лишь один, но он придерживался таких строгих правил жизни и до введения нового устава. «Предварительные правила много мне бед, искушений и неполезностей сделали, через тех монашествующих, кои дерзко противились оным», — писал Фотий. Он указывал, что теперь в монастыре недостает пяти иеромонахов и одного иеродьякона и все из-за введения такого строгого общежития, равного которому нет ни в одном монастыре. Он утверждал, что резко вводить такие правила нельзя, необходимы постепенность и терпение. В финале письма были самые сильные строки: «Правила больше не могу исполнять, разве Бог сделает меня Ангелом»[4].

7 ноября Фотий вновь писал Серафиму, что в монастыре остались лишь старики и исполняющие руководящие должности и что сразу устав вводить нельзя, а нужна постепенность[4]. При этом Фотий отчитывался о результатах применения нового устава. Он писал, что общая трапеза приведена в порядок, винопитие в монастыре совершенно истребилось, безмолвие и уединение вводятся, в город никто не ходит, увольнений монахам не дается. При этом он отмечал, что монашествующие недовольны, и опыт показал, что для введения таких строгих мер требуется постепенность[4].

Коррекции в устав Юрьева монастыря вносились еще неоднократно. В одном из писем Серафиму Фотий жаловался, что преосвященный Владимир заставляет его исправлять устав. «Устав я писал, а ты утверждал для Юрьевской обители. Но после мне было внушено, дабы я делал так устав, чтобы он мог и во всех общежитийных обителях»[4], — жаловался Фотий. (В то же время в письме 7 ноября 1827 г. Фотий, наоборот, мечтал, чтобы общежитейный устав был введен и в других Новгородских обителях)[4]. Особенно он протестовал против введения статьи об обязательном знании монахами катехизиса Филарета (против которого оппозиционеры активно выступали в 1824 г.).

Выступления Фотия против нового устава были неприятны митрополиту Серафиму. Его реакция видна из письма А. А. Орловой-Чесменской Фотию: «Он говорил, что гораздо более знает, нежели мы, жалеет крайне о вас и говорит, что ты отец мой сам себя губишь и вот его слова, что не сносить ему головы своей, ежели Нарва своего не переменит, в котором еще не видать никакой перемены и что тогда никто ему помочь будет не в силах. Клонит старик все больше на гордость и своенравие»[4].

Жалобы Фотия ни к чему не привели. Как видно из письма А. Н. Голицына к С. Д. Нечаеву в 1833 г., устав был распространен и на близлежащие монастыри[4]. Как видно из вышеприведенных материалов (публикующихся впервые), введение строгого устава в Юрьевом монастыре вовсе не являлось заслугой Фотия. Пойти на радикальные меры он был вынужден под сильным давлением митрополита Серафима. Как выясняется из писем Фотия, до 1827 г. в Юрьевом монастыре процветали винопитие и свобода монашествующих. Все те жесткие меры, которые Фотий принял для уничтожения этих беспорядков, последовали лишь после введения предварительных правил общежития и оставления монастыря худшими из его монашествующих. Некоторые из монахов, покинувших Юрьев монастырь, были определены в подмосковные монастыри митрополитом Московским Филаретом, о чем он горько жалел впоследствии[4].

Едва улеглись страсти вокруг Фотиньи и введения Фотием в монастыре нового облачения, как нашелся повод и для следующих скандалов.
О. А. Иванов обнаружил в фондах ГАРФ документы III отделения Его Императорского Величества канцелярии, содержавшие доносы на Фотия. Около 1834 г. по поводу Фотия сообщали, что он в своих проповедях именует бояр нехристями, а крестьян мучениками и призывает их вооружиться против помещиков. Сообщалось также, что Фотий предает анафеме
А. А. Аракчеева. 4 августа 1834 г. расследование этого дела было поручено майору А. Кованькову. 7 августа 1834 г. А. Кованьков рапортовал А. Х. Бен-кендорфу, что посетил Юрьев монастырь и слушал проповеди, но подобных высказываний не заметил. Вместе с тем майор отмечал, что Фотий возбуждает народ, критикуя дворян за несоблюдение постов, говорит, что только простой народ и солдаты — истинные сыны церкви, а вельможи ведут развратную жизнь. В ответ на внушения А. Кованькова Фотий заявил, что имеет право в своем монастыре говорить что угодно. При этом текста проповедей А. Кованьков достать не смог[4]. Донос о содержании проповедей Фотия и донесения А. Кованькова вполне могли соответствовать истине. В своем «Послании о холере» в 1831 г. Фотий писал, что болезнь послана россиянам за грехи — посты не соблюдаются, корабли называют языческими именами[4].

О вредных проповедях Фотия чиновники III отделения довели до сведения царя. 15 августа 1834 г. на докладе Николай I поставил резолюцию: «Сообщить князю Мещерскому с тем, чтоб объявил митрополиту Серафиму волю вытребовать к себе в Лавру архимандрита Фотия для вразумления всей неосновательности подобного поведения и объявления, что если впредь не удержится, то будет переведен в другой монастырь к старшему»[4]. 29 ноября 1834 г. Фотий жаловался Серафиму, что «за мной велено делать наблюдение с 1827 г., при смене каждого викарного, это на смерть меня обрекает. Ныне это поручено человеку неопытному и более всех меня ненавидящему… часть благочиния у меня отобрана и я отстранен и обруган по всему граду. Мне дано распоряжение не приобщать женский пол без разбора и никогда мне самому, что я уже год соблюдаю. Самое главное, что запрещено приобщать и графиню, на которую запрет 1832 г. не распространялся»[4].

Таким образом, визит Николая I в Юрьев монастырь в 1835 г. имел свою предысторию. И выговор Фотию с приказом отправить его на обучение в Невскую Лавру царь делал уже не впервые. Николай I был чужд мистическим настроениям. В вопросах веры он стоял на чисто бюрократических позициях. При таком подходе даже чудеса были строго регламентированы. Ко всему выходящему за официальные рамки император относился как к нарушению установленного порядка. Естественно, архимандрит Фотий и все происходящее вокруг него внушали Николаю I подозрение. Он был склонен слепо верить муссирующимся в обществе слухам. На предложение А. А. Орловой-Чесменской построить женский монастырь вблизи Юрьевской обители император в шутливой форме ответил, что разрешит, если между ними построят сиротский дом. Но кроме бытовых подозрений в моральной нечистоте и корысти у Николая I были и более серьезные мотивы не доверять Фотию. Противник любой оппозиции, император был осведомлен о том, как при непосредственном участии Фотия православные оппозиционеры убедили Александра I в последние годы царствования сменить политический курс. Среди наиболее доверенных людей Николая I были А. Н. Голицын и М. М. Сперанский, имевшие основания не любить Фотия. Напротив, соратники Фотия по оппозиции А. А. Аракчеев, А. С. Шишков, М. Л. Магницкий уже в первые годы царствования потеряли свои должности.

На сегодняшний день мы имеем свидетельства о том, что уже в 1828 г. в распоряжении III отделения Его Императорского Величества канцелярии были материалы, изобличавшие Фотия в участии в подготовке государственного переворота. Можно предположить, что у Николая I были все основания отнестись к ним с надлежащим вниманием.

Донос на Фотия написал в 1828 г. его ближайший сотрудник по Юрьеву монастырю иеромонах Аполлос. Они познакомились еще в бытность Фотия в Деревяницком монастыре. Фотий нуждался в грамотных людях, которые могли бы оказать ему помощь в литературных трудах. Даже отлучаясь из монастыря, Фотий состоял в переписке с Аполлосом и, получив новое назначение, забирал иеромонаха с собой. Он обещал позаботиться о карьере своего друга: «Я о тебе не упускаю случая говорить: уповаю, что ты будешь в свое время служить слово и дело Божие»[4], — писал Фотий Аполлосу. Вместе с Фотием Аполлос перешел и в Юрьев монастырь. Следя за взлетом карьеры Фотия, Аполлос, видимо, посчитал себя обделенным, но проявить свое недовольство он смог лишь в 1825 г. во время расследования ереси есаула Е. Н. Котельникова.

Когда Е. Н. Котельников был доставлен в Юрьев монастырь его «вразумление» было поручено Аполлосу как одному из самых доверенных лиц настоятеля. В дальнейшем Фотий утверждал, что Аполлос был совращен есаулом и поверил в истинность его учения, однако материалы следствия позволяют предположить, что за мнимым «совращением» скрывалась политическая интрига. В первых же беседах Аполлос услышал от есаула о существовании антигосударственного заговора во главе с А. А. Аракчеевым и Фотием. Неизвестно, что обещал Е. Н. Котельников Аполлосу, но ему удалось добиться сотрудничества последнего. После четырех бесед с есаулом Аполлос подал Фотию свое мнение о том, что в Котельникове он видит «только одну живую веру в Сына Божия и совершенную преданность всевышнему»[4]. Фотий пришел в гнев. Аполлосу было запрещено посещать есаула и приказано составить свое мнение о ереси. Мнение он подал через семь дней. Обращение Е. Н. Котельникова было поручено иеромонахам Иоанникию и Лампиду, а потом наместнику Петру и казначею Иезекие. По мнению Аполлоса, его разрыв с Фотием произошел потому, что он отказался доложить ему сведения государственной важности, полученные от есаула.

4 и 11 сентября 1825 г. Аполлос составил несколько посланий о государственном заговоре с участием архимандрита Фотия и разослал их в разные инстанции — обер-прокурору Св. Синода П. С. Мещерскому, митрополиту Серафиму и Александру I. Из письма А. Н. Голицыну к А. Х. Бенкендорфу в 1828 г. видно, что Александр I прислал из Таганрога ответ на французском языке, где выражал недоверие к доносу Аполлоса, П. С. Мещерский полученное послание уничтожил, а митрополит Серафим начал расследование[4]. Аполлоса разубедить не удалось, несмотря на последовательные попытки викарного епископа Игнатия, чиновника Св. Синода
А. А. Павлова и самого Серафима. По указу Св. Синода Аполлос был направлен для исправления в Спасо-Ефимов монастырь[4].

Неизвестно, что стало побудительной причиной, но в 1828 г. власти вспомнили об Аполлосе. 16 марта 1828 г. ему были направлены вопросные пункты. По поводу ереси Котельникова Аполлос показывал, что «порученный ему есаул Котельников не только не противоречил догматам веры, но был точным их в деле исполнителем»[4]. По его словам, у есаула не было особой секты, но они ходили в церковь как приличные христиане, а на дому читали Священное Писание и «исполнялись от этого Божьей Благодати».

Аполлоса спрашивали о том, что было известно Котельникову о заговоре против императора? А затем и более конкретно. Что дало Котельникову мысль, будто граф Аракчеев и архимандрит Фотий способствуют открытию мятежей? Аполлос отвечал, что не имел времени получить подробных сведений по этим вопросам, так как Фотий запретил ему ходить к Котельникову. Спрашивали Аполлоса и по поводу письма Котельникова к Милорадовичу. Он признал, что такое письмо видел и снимал с него копию по распоряжению Фотия. В письме шла речь о том, что митрополит Серафим, А. А. Аракчеев и Фотий обманывают императора. Аполлос приводил слова Фотия «Царь южный победит царя северного»[4]. На вопросы, касающиеся конкретной деятельности Фотия, Аполлос отвечал: «Между делами архимандрит Фотий часто открывал порыв произвести что-то необыкновенное. Говорил “да не миновать мне Сибири”, верно чувствовал, что он предпринимает. Открывал, что он с графиней Орловой-Чесменской при принятии ее на дух взял клятву, что она с ним последует в Сибирь… Полагал вполне доверие к графу Аракчееву и с ним надеялся все провести, но о высочайшем лице говорил, что я не совсем на него полагаюсь»[4]. Аполлос обвинял Фотия в том, что его усилиями уничтожено Министерство духовных дел и народного просвещения, остановлено Библейское общество, многие полезные книги запрещены.

У Аполлоса спрашивали: «Вы говорили, что граф Аракчеев и Фотий хотели использовать для возмущения военные поселения?». Он отвечал: «Это говорил Фотий после пасхи 1825 г. Подробностей я не знаю так как в этом деле участвовать не хотел». «Вы говорите, что Фотий силился удалить от императора преданных ему особ, предлагал разрушить Комиссию духовных училищ и все человеколюбивые заведения?». Аполлос отвечал, что слышал все это от Фотия, когда в 1824 г. он уезжал в Санкт-Петербург. Он планировал низложить Голицына и «подальше запровадить» Филарета. Как на источник планов Фотия Аполлос указывал на книгу «Тайна» которая хранится в монастыре под замком. В завершение вопросных пунктов спрашивалось о связи Фотия и митрополита Евгения (Болховитинова). Аполлос сообщал о письме Евгения к Фотию, где он просил «поскорее разделаться с сими людьми, они присылаются к тебе не для исправления»[4].

Показания Аполлоса были одним из редких примеров реакции либералов на переворот 1824 г. Конечно, иеромонах не был либералом и «пел с чужого голоса», но в его доносе почти не было лжи. Он описывал деятельность русской православной оппозиции в 1825–1826 гг. (фактически тайного общества, ставившего своей задачей коррекцию внутренней политики России). Оппозиционеры критиковали религиозную политику Александ-
ра I и требовали упразднения Министерства духовных дел и народного просвещения и Библейского общества (учрежденных по воле императора) и отставки ряда высших чиновников (руководителей Соединенного министерства), они требовали запретить издание мистической литературы, издававшейся по благоволению императора. Налицо был государственный заговор.

Николай I прекрасно это понимал. Его характер не мог позволить, чтобы на государя давили оппозиционеры, пусть даже в благих целях. Все участники оппозиции были под разными предлогами отстранены от государственной деятельности. Отразился донос и на судьбе Фотия. Ему запрещают без разрешения духовного начальства покидать монастыри и берут под строгий надзор викарных епископов.

Политическая деятельность Фотия с 1816 по 1826 г. достаточно прозрачна. Находясь в должности законоучителя кадетского корпуса, под руководством своего наставника Иннокентия он принял участие в деятельности русской православной оппозиции. На этапе 1816–1818 гг. его роль была очень скромна. Он исполнял поручения Иннокентия и собирал сведения среди учеников корпуса. Пылкий темперамент Фотия уже давал о себе знать. По собственной инициативе он предпринял расследование деятельности Санкт-Петербургских масонов. Его поведение было столь необычно, что его наставники и руководители архимандрит Иннокентий и митрополит Михаил заподозрили у Фотия повреждение рассудка и вызывали его для проверки в Невскую Лавру. После разгрома оппозиции в 1819 г. Фотий был отправлен в почетную ссылку из Санкт-Петербурга игуменом Деревянницкого монастыря. Митрополит Михаил постарался оставить Фотия недалеко от столицы, чтобы в нужный момент вновь привлечь к борьбе (а возможно, и спасал, убирая из под опалы).

После того как митрополитом Санкт-Петербургским стал Серафим, духовные власти вспомнили о Фотии. В начале 1822 г. его переводят в Сковородский монастырь и рукополагают в архимандрита. По распоряжению Серафима Фотий становится духовным отцом графини А. А. Орловой-Чесменской и направляет ее огромные средства на нужды церкви. В 1821 г. Фотий составляет книги «Сказание о житие и подвигах Блаженного Иннокентия епископа Пензенского и Саратовского, скончавшегося в Бозе 1819 года октября 10 дня»,[4] посвященное его умершему учителю. С этого времени имеются первые свидетельства о пророческом даре Фотия. Своим единомышленникам Фотий рассылает два послания: «Видение — о явлении во сне Господа» и «Видение бывшее о Блаженном Иннокентии
Епископе Пензенском и Саратовском 1819 года 19 ноября». В письме
А. А. Орловой-Чесменском 19 ноября 1821 г. Фотий пишет о «Видениях», как о продолжении «Сказания…»[4]. Фотий писал, что на сороковой день по смерти учителя совершил молитву и увидел Иннокентия в Санкт-Петербурге и заговорил с ним, прося призвать к себе. Иннокентий обещал, что настанет время их встречи, а затем Фотию было показано место в раю, где среди святых уготовлено место его учителю. В своем сказании Фотий писал об Иннокентии как о святом, это предсказание исполнилось в
1994 г., когда Русская православная церковь приобщила Иннокентия епископа Пензенского и Саратовского к лику святых. Незадолго до своей смерти Фотий предсказал грядущее причисление митрополита Филарета к лику святых.

Весной 1822 г. Фотий познакомился с министром духовных дел и народного просвещения А. Н. Голицыным. Кроме того, что в сложное для себя время князь стремился сблизиться с консерваторами, в Фотии его заинтересовал и пророческий дар. А. Н. Голицын и Александр I очень интересовались пророками. Князь посещал секту Е. Ф. Татариновой и благоволил к пророку А. И. Ковалькову. Он устроил аудиенцию у императора пророку секты Татариновой Федорову. Летом 1822 г. А. Н. Голицын представил Александру I и Фотия. После этого архимандрит был награжден драгоценным крестом и переведен в первоклассный Юрьев монастырь.

К 1824 г. ситуация в политической сфере изменилась. Готовясь к войне с Турцией, Александр I желал консолидировать силы российского общества и был расположен внять жалобам консерваторов. Императора тяготили бывшие сотрудники — руководители Библейского общества и Соединенного министерства, они не справились с поставленными царем задачами. Оппозиционеры воспользовались ситуацией и обратились к царю с критикой политики А. Н. Голицына. Хотя Фотий и играл ведущую роль в этом выступлении, за его спиной стояли более серьезные силы. Фотия вдохновляли на борьбу митрополит Серафим и А. Н. Шишков, в посланиях царю он использовал материалы, присланные С. И. Смирновым. Выступление увенчалось успехом. Весной 1824 г. Министерство духовных дел и народного просвещения было расформировано, а работы Библейского общества приостановлены. Управление духовной сферой было передано консерваторам — А. А. Аракчееву, А. С. Шишкову и митрополиту Серафиму. Но уже в 1825 г. Александр I посчитал, что дальнейшие уступки не уместны и контрреформы были приостановлены. В начале следующего царствования консерваторы обращались к Николаю I, но он не был склонен внимать их просьбам. Вскоре все они от управления были отстранены. Николай I не терпел любую оппозицию, и Фотий был взят под надзор в Юрьевом монастыре.

Архимандрит Фотий был одним из немногих клириков Русской православной церкви, не скрывавших своих политических симпатий и критиковавших религиозную политику правительства. Будучи законоучителем в кадетском корпусе, он пытался разоблачать масонов и сектантов. В 1821 г. выступал против деятельности В. Ю. Крюденер и Е. Ф. Татариновой.
В 1822 г. его критике подвергся директор департамента духовных дел
А. И. Тургенев, пренебрежительно относившийся к клиру и состоявший в масонской ложе. С самого начала своей общественной деятельности Фотий стоял на твердых консервативных позициях. Своей целью он считал защиту российской монархии и Русской православной церкви от их врагов — масонов, сектантов, мистиков, католиков, революционеров.

Очень ярко консервативные взгляды Фотия проявились во время выступления оппозиции в 1824 г. В своих посланиях Фотий сообщал Александру I о том, что монархия и церковь России в опасности. Существует всемирный заговор иллюминатов, эмиссар которых Р. А. Кошелев давно проник в окружение царя и с помощь князя А. Н. Голицына руководит религиозной политикой. Благодаря влиянию масонов ущемлены права Св. Синода, унижен православный клир и повреждается христианское учение. Как на главную опасность Фотий указывал на издание мистических произведений и сопровождение русского (испорченного) перевода Библии вредными комментариями. Целью деятельности врагов церкви и отечества Фотий указывал введение новой (сатанинской) религии.

Очевидно, что, несмотря на яркую эмоциональную окраску, общественно-политические взгляды Фотия вполне совпадали с общей программой консервативного течения. Те же мысли высказывались и в сочинениях
С. И. Смирнова и Е. И. Станевича, легших в основу посланий Фотия. Александр I не воспринимал Фотия как политического деятеля, он предоставлял ему аудиенции и принимал его послания, но никак не реагировал на них. Кроме разрешения писать лично царю в 1825 г. Фотий получил лишь одно поручение — совместно с А. А. Аракчеевым и митрополитом Серафимом расследовать ересь есаула Е. Н. Котельникова. Последним зада-
нием Александра I, данным Фотию осенью 1825 г. было утешение
А. А. Аракчеева после убийства Н. Ф. Минкиной. Можно предположить, что Александр I был принципиальным противником привлечения клира к политической жизни, считая основной его задачей заботу о душах его подданных.

В Юрьевом монастыре прошли последние десять лет жизни архимандрита Фотия. Отрезанный от общественной и политической жизни Фотий обратился к юродству. Это был редчайший случай, когда подобную религиозную практику избрал настоятель монастыря. Деятельность Фотия в последнее десятилетие не может быть объяснена рационально. Многое в его деяниях противоречило логике. Даже в бытовых мелочах он был необычен. Монахи вспоминали, что во время работы в монастырском саду он заставлял их делать совершенно бесполезную работу — пересаживать молодые деревья с места на место. Юродство отразилось в переписке и сочинениях Фотия.

От современных клириков можно услышать обвинение Фотию в том, что он мало заботился о спасении душ крестьян соседних с монастырем деревень. Вряд ли это можно вменить в вину настоятелю монастыря. При этом обнаружены сведения о том, что Фотий произносил проповеди, адресованные именно к крестьянам. Количество жителей окрестных сел, посещавших службу в Юрьевом монастыре, было таково, что содержанием проповедей заинтересовалось III отделение Его Императорского Величества канцелярии. Предвосхищая труды славянофилов, Фотий проповедовал о том, что высшие слои русского общества погрязли во грехе, а простой народ и солдат называл истинными сынами церкви.

По имеющимся свидетельствам Фотий вел самую строгую жизнь. Под дорогой одеждой он носил власяницу и вериги. Ограничивал себя в еде, спал по два часа в сутки. Каждую ночь с 12 часов он начинал службу. При этом обстановку Юрьева монастыря мог выдержать лишь очень подготовленный человек. Не долго задержался там князь С. А. Ширинский-Шихматов (Аникита). Сохранились воспоминания о том, как в назидание монахиням, пришедшим жаловаться на свою настоятельницу, Фотий велел князю залезть под диван, на котором сидел. Без благословения настоятеля Аникита отправился в паломничество на Святую Землю, откуда уже не вернулся.

Обширный материал, иллюстрирующий деятельность Фотия в Юрьевом монастыре в последнее десятилетие его жизни, не дает оснований подозревать его в двуличие и корысти (как считали и считают некоторые исследователи). Часть странностей архимандрита можно отнести на недостатки его образования и воспитание в крестьянской среде (отсюда «мужицкая сметка»). Но другая часть объяснению не подлежит. Прямое общение с Богом, исцеление бесноватых, чудеса — все это находится вне рационалистического мышления и неподвластно человеческому разуму. Жизнь Фотия невозможно подчинить логике, оценивать ее возможно лишь с православных позиций. Фотий жил по законам Русской православной церкви. На соответствие с церковным учением и надлежит проверять его жизнь. В первой половине XIX в. чудеса были еще привычным явлением русской жизни. Канонизировались святые, появлялись чудотворные иконы и пророки. Но уже тогда современники и даже клирики не воспринимали Фотия (последние так и не дали ему оценки). Он выходил за рамки повседневной жизни. В своей деятельности Фотий копировал церковное благочестие XVII в., кажущееся многим анахронизмом в начале века XIX.

[4] Купалов А. Смирнов Степан Иванович // Русский биографический словарь / Ред. А. А. Половцев. СПб., 1904. Сабанеев–Смыслов. С. 660.

[4] Биографический словарь профессоров и преподавателей Московского университета. М., 1855. С. 97.

[4] Там же. С. 52–97.

[4] Смирнов С. И. Мои мысли о воспитании и учении благородного юношества. М., 1804. С. 11.

[4] Там же. С. 37.

[4] Там же. С. 44.

[4] Любченко О. Н. Граф Ростопчин. М., 2000. С. 45.

[4] Амфион. 1815. Переводы С. И. Смирнова: № 2. С. 9–36, Шатобриан Ф. Р. Страдания Евдора; № 3. С. 75–77, Мори Ж. С. Демосфен; С. 77–82, Тома А. Л. Боссюет; № 6. С. 65–71, № 7. С. 1–10, Ливий Т. Речь Аннибала к воинам; № 8. С. 42-51, Величие природы; № 10/11. С. 39–45, Речь посланников скифов к Александру.

[4] Амфион. 1815. № 1. С. 24–31.

[4] Амфион. 1815. № 4. С. 81–120.

[4] Амфион. 1815. № 10/11. С. 98–105, 105–106.

[4] Баррюель О. Волтерианцы, или история о якобинцах, открывающая все противохристианские злоумышления и таинства масонских лож, имеющие влияние на все европейские державы. М., 1805. Т. 1. С. 56–59.

[4] Там же. С. 144.

[4] Там же. Т. 2. С. 156.

[4] Там же. Т. 12. С. 8.

[4] Беликов П. В. Отношения государственной власти к церкви и духовенству при Екатерине II // Чтения в обществе любителей духовного просвещения. 1874. Т. 2.

[4] Смирнов С. И. Иудейские письма к Вольтеру. М., 1808. Т. 1. Введение. С. VI.

[4] Там же. С. 5.

[4] Там же. С. 21–22.

[4] Там же. С. 36.

[4] Там же. С. 40, 131, 133.

[4] Там же. Т. 2. С. 43.

[4] Там же. Т. 2. С. 2.

[4] Там же. Т. 3. С. 296.

[4] Там же. Т. 3. С. 106–113, 119–122, 122–128, 132–138.

[4] Там же. Т. 2. С. 143.

[4] Там же. Т. 1. С. 135.

[4] Там же. Т. 2. С. 106.

[4] Филарет (Гумилевский). Обзор русской духовной литературы. СПб., 1861. Кн. 2. С. 238.

[4] Фотий. Автобиография // Русская старина. 1895. Июль. С. 176; Сушков Н. В. Записки о жизни и времени святителя Филарета митрополита Московского. М., 1868.
С. 145.

[4] РНБ ОР.Ф. Q. I – 465; F. I – 458.

[4] Там же. № 45.

[4] Там же. Ф. F-III. № 46.

[4] Пыпин А. Н. Русское Библейское Общество // Вестник Европы. 1868. Т. 6. С. 283.

[4] Котович А. Н. Духовная цензура в России. СПб., 1909. С. 102.

[4] Пыпин А. Н. Религиозные движения при Александре I. СПб., 2000. С. 194.

[4] Юнг-Штиллинг И. Г. Победная повесть, или Торжество христианской веры. СПб., 1815. С. 93.

[4] Там же. С. 402.

[4] Послание М. И. Невзорова митрополиту Серафиму // Вестник Европы. 1868.
Т. VI. С. 762.

[4] Жмакин В. И. Иннокентий епископ Пензенский и Саратовский. СПб., 1885. С. 97.

[4] Смирнов С. И. Вопль жены, обличенной в солнце // РНБ ОР. Основной фонд рукописной книги. F I. 458. Л. 4.

[4] Там же. Л. 6. Примечание.

[4] Там же. Л. 7–8.

[4] Там же. Л. 19. Примечание.

[4] Там же. Л. 22–23.

[4] Там же. Л. 29–44.

[4] Там же. Л. 56–58.

[4] Там же. Л. 62–68.

[4] Там же. Л. 87–91.

[4] Там же. Л. 96–101.

[4] Там же. Л. 115–129.

[4] Там же. Л. 11–12.

[4] Там же. Л. 28.

[4] Там же. Л. 54.

[4] Там же. Л. 60.

[4] Там же. Л. 134.

[4] Там же. Л. 137.

[4] Там же. Л. 15.

[4] Там же. Л. 153.

[4] Там же. Л. 108–113.

[4] Пыпин А. Н. Религиозные движения при Александре I. СПб., 2000. С. 195.

[4] Смирнов С. И. Вопль жены, обличенной в солнце // РНБ ОР. Основной фонд рукописной книги. F I. 458. Л. 76–78.

[4] Жмакин В. И. Иннокентий епископ Пензенский и Саратовский. СПб., 1885. С. 85.

[4] Сушков Н. В. Записки о жизни и времени святителя Филарета митрополита московского. М., 1868.

[4] Там же. С. 109.

[4] Там же.

[4] О дозволении синодальному члену архиепископу Тверскому Серафиму отлучиться в вверенную ему епархию; О соизволении архиепископу Михаилу отлучиться в свою епархию на четыре месяца // РГИА. Ф. 797. Оп. 2. Д. 4789.

[4] Письмо С. И. Смирнова к Александру I // Чтения в обществе истории и древностей российских. 1858. Кн. 4. С. 142.

[4] Пыпин А. Н. Религиозные движения при Александре I. СПб., 2000. С. 195.

[4] Письмо С. И. Смирнова к Александру I // Чтения в обществе истории и древностей российских. 1858. Кн. 4. С. 142.

[4] Аксаков С. Т. Полное собрание сочинений. СПб., 1886. Т. 3. С. 190.

[4] Журнал входящих и исходящих бумаг Д. И. Хвостова // РЛИ ОР. Ф. 322. Оп. 1.
Д. 55. Л. 1–7.

[4] Из воспоминаний покойного Филарета // Православное обозрение. 1868. Май.
С. 542.

[4] Постановление общества свергнувших иго чужеземного языка // РЛИ ОР. P II. Оп. 1. Д. 539.

[4] Лащенков Н. Е. И. Станевич // Сборник харьковского историко-филологического общества. 1897. Т. 9. С. 81.

[4] Стурдза А. С. О судьбе православной церкви в царствование Александра I // Русская старина. 1876. Т. 15. С. 277.

[4] Котович А. Н. Духовная цензура в России. СПб., 1909. С. 98.

[4] Пыпин А. Н. Религиозные движения при Александре I. СПб., 2000. С. 197.

[4] Отрывок из послания М. И. Невзорова к О. А. Поздневу // Библиографические записки. 1858. №. 21. С. 643.

[4] Там же.

[4] Котович А. Н. Духовная цензура в России. СПб., 1909. С. 100.

[4] О назначении исполняющим должность министра народного просвещения
А. Н. Голицына // РГИА. Ф. 796. Оп. 97. Д. 803.

[4] Рождественский С. В. Исторический обзор деятельности министерства народного просвещения 1802–1902 гг. СПб., 1902. С. 42; Морошкин М. Иезуиты в России. СПб., 1870. С. 475; Васильчиков А. А. Семейство Разумовских. СПб., 1880. Т. 2. С. 103.

[4] Вишленкова Е. А. Заботясь о душах подданных: религиозная политика в России первой четверти XIX века. Саратов, 2002. С. 150.

[4] Серков А. И. История русского масонства XIX века. СПб., 2000. С. 57.

[4] Там же. С. 114–115.

[4] Письма И. В. Лопухина к Д. П. Руничу // Русский архив. 1870. С. 1228.

[4] Отрывок из послания М. И. Невзорова к О. А. Поздееву // Библиографические записки. 1858. № 21. С. 655.

[4] Серков А. И. История русского масонства XIX века. СПб., 2000. С. 141.

[4] Об увольнении из Харьковского университета профессора Шада // Переписка
А. С. Стурдзы // ИРЛ. Ф. 288. Оп. 1. Д. 58. Л. 21–28.

[4] Пыпин А. Н. Русское Библейское общество // Вестник Европы. 1868. Т. 6. С. 283.

[4] Письмо С. И. Смирнова к В. М. Киселеву // РНБ ОР. Ф. 1000. Оп. 1. Д. 2284. Л. 2.

[4] Пыпин А. Н. Русское Библейское общество // Вестник Европы. 1868. Т. 6. С. 283.

[4] Примечания на книгу «Наставления ищущим премудрости» // РНБ ОР. F III 45. Л. 4.

[4] Там же. Л. 9.

[4] Там же. Л. 11–13.

[4] Там же. Л. 30.

[4] Там же. Л. 37.

[4] Там же. Л. 46.

[4] Там же. Л. 32.

[4] Там же. Л. 97.

[4] Там же. Л. 51–52.

[4] Там же. Л. 52–53.

[4] Там же. Л. 66.

[4] Там же. Л. 79.

[4] Доклад императрице Елизавете Алексеевне от А. Н. Голицына // Чтения в обществе истории и древностей российских. 1870. Кн. 1. Январь.

[4] Стурдза А. С. О судьбе православной церкви в царствование Александра I // Русская старина. 1876. Т. 15. С. 274.

[4] Об изъятии «Сионского вестника» из гражданской цензуры // РГИА. Ф. 807.
Оп. 1. Д. 26.

[4] Письма А. Ф. Лабзина к Д. П. Руничу // РНБ ОР. Ф. 656. Д. 26. Л. 88.

[4] Фотий. Сказание о житии и подвигах блаженного Иннокентия епископа Пензенского и Саратовского // РГАДА. Ф. 1208. Оп. 3. Д. 32. Л. 52–54.

[4] Сушков Н. В. Записки о жизни и времени святителя Филарета митрополита московского. М., 1868. С. 110.

[4] Котович А. Н. Духовная цензура в России. СПб., 1909. С. 103–104.

[4] О образе божием в человеке. СПб., 1817. С. 112.

[4] Там же. С. 117.

[4] Там же. С. 110.

[4] Там же. С. 117.

[4] Письмо С. И. Смирнова к В. М. Киселеву // РНБ ОР. Ф. 1000. Оп. 1. Д. 2284. Л. 1.

[4] Там же. Л. 5.

[4] Котович А. Н. Духовная цензура в России. СПб., 1909. С. 102.

[4] Письмо С. И. Смирнова к В. М. Киселеву // РНБ ОР. Ф. 1000. Оп. 1. Д. 2284. Л. 2.

[4] Там же. Л. 5.

[4] Там же. Л. 2.

[4] Там же. Л. 5.

[4] Там же. Л. 4.

[4] Там же. Л. 3.

[4] Станевич Е. И. Беседа на гробе младенца о Бессмертии души, тогда токмо утешительном, когда истина оного утверждается на точном учении Веры и церкви: Издание 2. СПб., 1825.

[4] Стурдза А. С. О судьбе православной церкви в царствование императора Александра I // Русская старина. 1876. Т. 15. С. 277.

[4] Письмо Е. И. Станевича к А. С. Стурдзе 17 мая 1819 года // Переписка
А. С. Стурдзы // ИРЛИ. Ф. 288. Оп. 1. Д. 58. Л. 186.

[4] Там же. Л. 187.

[4] Там же. Л. 189.

[4] Там же.

[4] Там же. Л. 192.

[4] Дело Е. И. Станевича см. подробнее: Кондаков Ю. Е. Архимандрит Фотий (1792–1838) и его время. СПб., 2000. Гл. 3.

[4] Автобиография Фотия // Русская старина. 1895. Июль. С. 176–177.

[4] Письмо С. И. Смирнова к В. М. Киселеву // РНБ ОР. Ф. 1000. Оп. 1. Д. 2284. Л. 6.

[4] Фотий. Автобиография // Русская старина. 1895. Июль. С. 176.

[4] Там же. С. 177.

[4] Письма С. Крылова к П. Черткову // Православное обозрение. 1872. Июль. С. 18.

[4] РНБ ОР. Основной фонд рукописной книги. III–F 46.

[4] Письма С. Крылова к П. Черткову // Православное обозрение. 1872. Июль. С. 15.

[4] Там же. С. 17.

[4] Воззвание к человекам о последовании внутреннему учению Христову // РНБ ОР. Ф. F: I. № 484/1–3.

[4] Послание М. И. Невзорова митрополиту Серафиму // Вестник Европы. 1868.
Т. VI. С. 760.

[4] Смирнов С. И. Отозвание души моей на книгу «Воззвание к человекам о последовании внутреннему учению Христову» // РНБ ОР. Основной фонд рукописной книги. F III. 46. Л. 148.

[4] Там же. Л. 7.

[4] Там же.

[4] Там же. Л. 9–14.

[4] Там же. Л. 56–59.

[4] Там же. Л. 33.

[4] Там же. Л. 144.

[4] Там же. Л. 52.

[4]Послание императору «Пароль тайных обществ в книге “Воззвание к человекам о последовании внутреннему учению Христову”» // Автобиография Фотия. 1895. Т. 84. С. 193.

[4] Об есауле Евлампии Котельникове // РГИА. Ф. 815. Оп. 16. Д. 893. Л. 17.

[4] Фотий. Автобиография // Русская старина. 1895. Август. С. 191.

[4] Письмо Фотия к А. Н. Голицыну 17 марта 1824 // Русский архив. 1905. Кн. 3.
С. 490.

[4] Письмо С. И. Смирнова к В. М. Киселеву // РНБ ОР. Ф. 1000. Оп. 1. Д. 2284. Л. 7.

[4] Письма Григория Постникова митрополиту Филарету. Письма духовных и светских лиц к митрополиту Филарету. СПб., 1900.

[4] Там же. С. 37. Письмо Серафима Филарету 9 мая 1824.

[4] Фотий. Автобиография // Русская старина. 1896. Июль. С. 182.

[4] Богданович М. И. История царствования императора Александра I. СПб., 1869. Т. 6. С. 47.

[4] Сушков Н. В. Записки о жизни и времени святителя Филарета. М. 1868. Приложение. С. 51.

[4] ПСЗ. СПб. 1825. № 30. 343; 1830. Т. XL.

[4] Там же. С. 270.

[4] Там же. С. 271.

[4] Письмо С. И. Смирнова неизвестному лицу // РНБ ОР. Ф. 1000. Оп. 1. Д. 2285. Л. 1.

[4] Стурдза А. С. О судьбе православной церкви в царствование императора Александра I // Русская старина. 1876. Т. 15. С. 267, 270.

[4] Петров И. (Полубинский). О внешнем богослужении. М., 1803. С. 20.

[4] Там же. С. 26.

[4] Там же. С. 41.

[4] Там же. С. 73.

[4] Там же. С. 80.

[4] Там же. С. 59.

[4] Зарин Н. Е. И. Станевич // Русский биографический словарь / Ред. А. А. Половцев. СПб., 1909. Смеловский–Суворин. С. 315.

[4] Кондаков Ю. Е. Духовно-религиозная политика Александра I и русская православная оппозиция. СПб., 1998. С. 100–112; Архимандрит Фотий (1792–1838) и его время. СПб., 2000. С. 114–133.

[4] Шишков А. С. Собрание сочинений и переводов. СПб., 1824. Т. 2. С. 81.

[4] Воспоминания А. С. Стурдзы // Московитянин. 1851. № 21. С. 8.

[4] Шишков А. С. Собрание сочинений и переводов. СПб., 1824. Т. 2. С. 12.

[4] Там же. Прибавление к сочинению «О старом и новом русском языке».

[4] Там же. С. 65.

[4] Брусилов Н. П. Российские книги // Журнал русской словесности. 1805. Ч. 1.
№ 4. С. 230–235.

[4] Станевич Е. И. Собрание сочинений в стихах и в прозе. СПб., 1805. С. 29–41.

[4] Там же. С. 35.

[4] Станевич Е. И. Способ рассматривать книги и судить о них. СПб., 1808. С. 7.

[4] Там же. С. 18.

[4] Там же. С. 82–83.

[4] Воейков А. Ф. Мнение беспристрастного о способе рассматривать книги и судить о них // Вестник Европы. 1808. Ч. 41. № 18. С. 115-124.

[4] Станевич Е. И. Ответ господину Воейкову // Драматический вестник. 1808. Ч. 6. С. 73–85.

[4] Лащенков Н. Е. И. Станевич // Сборник Харьковского историко-филологиче-ского общества. 1897. Т. 9. С. 55–57.

[4] Там же. С. 59.

[4] Там же. С. 60.

[4] Чтения в беседе любителей русского слова. СПб., 1811. Кн. 1. Предуведомление.

[4] Там же. С. VII.

[4] Лащенков Н. Е. И. Станевич // Сборник Харьковского историко-филологиче-ского общества. 1897. Т. 9. С. 63.

[4] Станевич Е. И. Размышления при гробе благодетеля // Чтения в Беседе любителей русского слова. СПб., 1811. Кн. 1. С. 57–77.

[4] Лащенков Н. Е. И. Станевич // Сборник Харьковского историко-филологиче-ского общества. 1897. Т. 9. С. 62–63.

[4] Отношение А. Н. Голицына в Св. Синод // РГИА. Ф. 792. Оп. 2. Д. 4740.

[4] Там же.

[4] Письмо М. М. Сперанского к дочери 1819 год // Русский архив. 1868. С. 946.

[4] Новый Завет в переводе Российского библейского общества. М., 2000. Предисловие. С. 11.

[4] Шишков А. С. Записки, мнения и переписка адмирала Шишкова. Берлин, 1870.
Т. 2. С. 44.

[4] Зарин Н. Е. И. Станевич // Русский биографический словарь / Ред. А. А. Половцев. СПб., 1909. Смеловский–Суворин. С. 315.

[4] Станевич Е. И. О суде по совести. СПб., 1816. С. 18.

[4] Там же. С. XI.

[4] Там же. С. 18–20.

[4] Там же. С. 26.

[4] Там же. С. 140.

[4] Там же. С. 151.

[4] Там же. С. 29.

[4] Выдержки из писем С. А. Ширинского-Шихматова // Жмакин В. И. Иннокентий епископ пензенский и саратовский. СПб., 1885. С. 156.

[4] Стурдза А. С. О судьбе Православной Церкви в царствование императора Александра I // Русская старина. 1876. Т. 15. С. 277.

[4] Шишков А. С. Записки. Берлин 1870. Т. 2. С. 178.

[4] Там же.

[4] Докладная записка владельца типографии // РГИА. Ф. 797. Оп. 2. Д. 6357. Л. 6.

[4] Станевич Е. И. Беседа на гробе младенца о Бессмертии души, тогда токмо утешительном, когда истина оного утверждается на точном учении Веры и церкви: Издание 2. СПб., 1825. С. 9.

[4] Там же. С. 11–12.

[4] Там же. С. 16.

[4] Там же. Примечания.

[4] Там же. С. 37.

[4] Там же. С. 35, 39, 132, 147, 148, 153.

[4] Там же. С. 46.

[4] Там же. С. 75.

[4] Там же. С. 48.

[4] Там же. С. 241.

[4] Там же. С. 52.

[4] Там же. С. 124.

[4] Там же. С. 247.

[4] Там же. С. 250.

[4] Там же. С. 73, 148.

[4] Там же. С. 9.

[4] Письмо С. И. Смирнова к В. М. Киселеву // РНБ ОР. Ф. 1000. Оп. 1. Д. 2284. Л. 2.

[4] Дневник А. В. Горского // Творения святых отцов. 1884. Кн. IV. С. 364.

[4] Сушков Н. В. Указ. соч. С. 110.

[4] Дневник А. В. Горского // Творения святых отцов. 1884. Кн. IV. С. 364.

[4] Сказание и житие о подвигах Блаженного Иннокентия // РГАДА. Ф. 1208. Оп. 3. Д. 30–32.

[4] О книге под заглавием «Беседа на гробе младенца» // РГИА. Ф. 797. Оп. 2.
Д. 6357. Л. 1.

[4] Письма Иннокентия // РНБ ОР. Основной фонд рукописной книги. Q I – 741. Л. 149.

[4] О книге под заглавием Беседа на гробе младенца // РГИА. Ф. 797. Оп. 2. Д. 6357. Л. 1.

[4] Там же. Л. 2.

[4] Предложение Комиссии духовных училищ от А. Н. Голицына 6 января 1819 года // Чтения в обществе истории и древностей российских. 1861. Кн. 1. С. 201.

[4] Письмо Иннокентия к С. С. Мещерской 8 января 1819 г. // Чтения в обществе истории и древностей российских. 1874. Октябрь-декабрь. С. 30.

[4] РГИА. Ф. 797. Оп. 2. Д. 6357. Л. 6. О книге под заглавием «Беседа на гробе младенца».

[4] Там же. Л. 5.

[4] Там же. Л. 7.

[4] Лащенков Н. Е. И. Станевич // Сборник Харьковского историко-филологиче-ского общества. 1897. Т. 9. С. 72.

[4] Письмо Е. И. Станевича к А. С. Стурдзе 17 мая 1819 г. // Переписка А. С. Стурдзы // ИРЛИ. Ф. 288. Оп. 1. Д. 58. Л. 186.

[4] Там же. Л. 187.

[4] Там же. Л. 189.

[4] Там же.

[4] Там же. Л. 192.

[4] Письмо Е. И. Станевича к А. С. Шишкову // Архив СПб филиала АН. Ф. 100. Оп. 1. Д. 170. Л. 7.

[4] Там же. Л. 10.

[4] Парсамов В. С. Жозеф де Местр и Александр Стурдза: Из истории религиозных идей Александровской эпохи: Пособие по спецкурсу. Саратов, 2003.

[4] Стурдза А. С. О судьбе православной церкви в царствование Александра I // Русская старина. 1876. Т. 15. С. 286.

[4] Кондаков Ю. Е. Духовно-религиозная политика Александра I и русская православная оппозиция (1801–1825). СПб., 1998; Архимандрит Фотий (1792–1838) и его время. СПб., 2000; Государство и православная церковь в России: эволюция отношений в первой половине XIX века. СПб., 2003.

[4] Стурдза А. С. О судьбе православной церкви в царствование Александра I // Русская старина. 1876. Т. 15. С. 287.

[4] Парсамов В. С. Жозеф де Местр и Александр Стурдза: Из истории религиозных идей Александровской эпохи: Пособие по спецкурсу. Саратов, 2003. Гл. IX.

[4] Краткое сведение о жизни и трудах А. С. Стурдзы // Памятник трудов православных благочестивых русских с 1793 до 1853 г. М., 1857. С. VIII.

[4] Письмо А. Н. Голицына к А. С. Стурдзе // ИРЛ ОР. Ф. 288. Оп. 1. Д. 172. Л. 1.

[4] Там же. Л. 7.

[4] Там же. Л. 10.

[4] Краткое сведение о жизни и трудах А. С. Стурдзы // Памятник трудов православных благочестивых русских с 1793 до 1853 г. М. 1857. С. VIII.

[4] Стурдза А. С. Наставление для руководства ученого комитета Главного правления училищ. Б. д. С. 1.

[4] Там же. С. 12.

[4] О книге под заглавием «Беседа на гробе младенца» // РГИА. Ф. 797. Оп. 2.
Д. 6357. Л. 8.

[4] Письмо Е. И. Станевича к А. С. Стурдзе 17 мая 1819 г. // Переписка А. С. Стурдзы // ИРЛИ. Ф. 288. Оп. 1. Д. 58. Л. 186.

[4] Там же. Л. 187.

[4] Там же. Л. 186.

[4] Там же.

[4] Там же. Л. 190.

[4] Там же. Л. 191.

[4] Там же. Л. 195.

[4] Там же. Л. 196.

[4] Письма А. С. Стурдзы к Иннокентию, архиепископу Херсонскому и Таврическому. Одесса, 1894. С. 6.

[4] Записки мнения и переписка Шишкова А. С. Берлин, 1870. Т. 2. С. 178.

[4] ПСЗ. СПб., 1830. Т. XXXIX. 1824. № 30. 119.

[4] Там же.

[4] Лащенков Н. Е. И. Станевич // Сборник Харьковского историко-филологиче-ского общества. 1897. Т. 9. С. 81.

[4] Там же. С. 82.

[4] Записки Шишкова А. С. // Чтения в императорском обществе истории и древностей Российских. 1868. Кн. 3. С. 95.

[4] Жмакин И. В. Указ. соч. С. 769.

[4] Там же. С. 82.

[4] Там же. С. 83.

[4] Там же. С. 87.

[4] Зарин Н. Е. И. Станевич // Русский биографический словарь / Ред. А. А. Половцев. СПб., 1909. Смеловский–Суворин. С. 316.

[4] Иванов О. А Граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский в Москве. М., 2002. С. 365–530.

[4] Обзор историографии по Фотию см.: Кондаков Ю. Е. Архимандрит Фотий (1792–1838) и его время. СПб., 2000.

[4] Там же. С. 290–292.

[4] РНБ ОР.СПб. ДА. А I/64. Л. 104.

[4] Послужной список Фотия // РГИА. Ф. 796. О. 119. Д. 254. Л. 3.

[4] Повесть о рождении // РГБ ОР. Ф. 219. Кар. 102. Д. 29.

[4] Повесть Фотия духовной дщери девице Анне // РГБ ОР. Ф. 758. Кар. 1. Д. 1.

[4] Плачевная повесть // РГАДА. Ф. 1208. Оп. 3. Д. 102.

[4] Плачевная повесть // Там же. Л. 9.

[4] Фотий. Плачевная повесть о искушении во все дни живота // Там же. Л. 12.

[4] Там же. Л. 13.

[4] Там же. Л. 15.

[4] Там же. Л. 16.

[4] Там же. Л. 22.

[4] Там же. Л. 27.

[4] Там же. Л. 31.

[4] Брань или искушение во все дни // Там же. Д. 105. Л. 10.

[4] Там же. Л. 15.

[4] Там же. Л. 19.

[4] Там же. Л. 20.

[4] Там же. Л. 23.

[4] Там же. Л. 24.

[4] Там же. Л. 32.

[4] Там же. Л. 65–210.

[4] Событие, светлая новость, чудная, странная, на земле искушение, брань, падение дьявола // Там же. Д. 106. Л. 1–2.

[4] Откровение // РГБ ОР. Ф. 758. Кар. 4. Д. 1.

[4] Иванов О. А Граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский в Москве. М., 2002. С. 461–462.

[4] Казанский П. С. Материалы к биографии Фотия // Русская старина. 1875. Т. 14.

[4] Письма Фотия к А. А. Орловой-Чесменской // РГАДА. Ф. 1208. Оп. 3. Д. 61. Л. 5.

[4] Иванов О. А. Граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский в Москве. С. 465–467.

[4] О скорбях и гонениях, от врага дьявола и его ангелов, и о. Филарета // РГАДА. Ф. 1208. Оп. 3. Д. 61. Л. 33.

[4] Жизнь архимандрита Никодима Казанцева // Душеспасительное чтение. 1911. Июль. С. 351.

[4] Послание Фотия Серафиму «Эхо лжи и глас истины» // РГАДА. Ф. 1208. Оп. 3. Д. 60. Л. 62-63.

[4] Послание Фотия Серафиму // РГБ ОР. Ф. 758. Кар. 3. Д. 8. Л. 11.

[4] Послание Фотия Серафиму «Эхо лжи и глас истины» // РГАДА. Ф. 1208. Оп. 3. Д. 60. Л. 25.

[4] Там же. Л. 92.

[4] Послание Фотия Серафиму // РГБ ОР. Ф. 219. Кар. 129. Д. 3. Л. 15.

[4] Чистович И. А. Руководящие деятели духовного просвещения в России в первой половине текущего столетия. СПб., 1894. С. 303.

[4] Послание Фотия к Серафиму // Послания Фотия к разным лицам // РГБ ОР.
Ф. 758. Кар. 3. Д. 8. Л. 15.

[4] Иванов О. А. Граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский в Москве. С. 461–464.

[4] Послание Фотия Серафиму «Эхо лжи и глас истины» // РГАДА. Ф. 1208. Оп. 3. Д. 60. Л. 74.

[4] Послание Фотия Серафиму // РГБ ОР. Ф. 758. Кар. 3. Д. 8. Л. 3.

[4] Письмо Фотия к А. А. Аракчееву 4 мая 1832 г. // Исторический вестник. 1880.
Т. 2. № 5–8.

[4]О скорбях и гонениях, от врага дьявола и его ангелов, и о Филарете // РГАДА.
Ф. 1208. Оп. 3. Д. 61. Л. 30.

[4] Сушков Н. В. О записках Юрьевского архимандрита Фотия // Чтения в обществе истории и древностей российских. 1869. Кн. 3. С. 198.

[4] Иванов О. А. Граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский в Москве. С. 468.

[4] Слезскинский А. Г. Фотий и графиня А. А. Орлова-Чесменская. С. 159.

[4] Послание Серафима Фотию // РГБ ОР. Ф. 758. Кар. 3. Д. 8. Л. 19.

[4] Послание Филарета Фотию // РГБ ОР. Ф. 758. Кар. 3. Д. 8. Л. 34.

[4] Послание Фотию от послушной братии // РГБ. Ф. 219. Кар. 129. Д. 3. Л. 122.

[4] Послание Фотия Серафиму // РГБ ОР. Ф. 219. Кар. 129. Д. 3. Л. 125.

[4] Там же. Л. 134–135.

[4] Там же.

[4] Там же. Л. 145–149.

[4] Там же. Л. 150.

[4] Там же. Л. 152–159.

[4] Послание Фотия Серафиму // РГБ ОР. Ф. 758. Кар. 4. Д. 19. Л. 1.

[4] О уставе // РГБ ОР. Ф. 758. Кар. 4. Д. 39. Л. 37.

[4] Послание А. А. Орловой-Чессменской Фотию // РГБ ОР. Ф. 758. Кар. 4. Д. 19. Л. 45.

[4] Переписка С. Д. Нечаева с А. Н. Голицыным // Русский архив. 1893. С. 422.

[4] Письма митрополита Филарета к архимандриту Антонию. М., 1877. Т. 1. С. 64.

[4] Иванов О. А. Граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский в Москве. С. 467–468.

[4] Послание о холере // РГБ ОР. Ф. 219. Кар. 3. Д. 5. Л. 4.

[4] Иванов О. А. Граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский в Москве. С. 467–468.

[4] Послание Фотия Серафиму // РГБ. Ф. 758. Кар. 4. Д. 19. Л. 43–44.

[4] Письмо архимандрита Фотия иеромонаху Аполлосу // СПб филиал архива АН.
Ф. 100. Д. 248. Л. 1.

[4] Вопросные пункты Аполлосу // СПб филиал архива АН. Ф. 100. Д. 162. Л. 2.

[4] Письмо А. Н. Голицына к А. Х. Бенкендорфу // СПб филиал архива АН. Ф. 100. Д. 162. Л. 5.

[4] Письма А. А. Павлова к А. Н. Голицыну // СПб филиал архива АН. Ф. 100.
Д. 162. Л. 6.

[4] Вопросные пункты Аполлосу // СПб филиал архива АН. Ф. 100. Д. 162. Л. 1.

[4] Там же. Л. 2.

[4] Там же. Л. 3.

[4] Там же. Л. 4.

[4] Сказание о житии и подвигах Блаженного Иннокентия // РГАДА. Ф. 1208. Оп. 3. Д. 30–32.

[4] Письма Фотия к А. А. Орловой-Чесменской. 1820–1821 // РГАДА. Ф. 1208.
Оп. 3. Д. 46. Л. 130.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история Церкви