Ренан Э. Марк Аврелий и конец античного мира

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава X. Тациан в роли еретика. — Енкратиты

Порядок мыслей, который увлек Маркиона, Апеллеса, Лукиана был необходимым последствием положения, в котором тогда находилось богословие. На это указывает тот факт, что таким же образом сбилось с пути много верующих всякого происхождения, от которых, судя по их прошлому, нельзя было этого ожидать. Такова в особенности была участь Тациана, ученика терпимаго Юстина, апологета, который много раз рисковал жизнью за веру. Время, когда он поклнул Рим, не выяснено с точностью, но будучи в душе ассириянином и значительно предпочитая восток Риму, он возвратился в свою Адиабену, где евреев и христиан было много. Там его учение стало более и более изменяться. Разобщенный со всеми церквями, он остался на родине тем же, чем был уже в Италии, обособленным христианином, не принадлежащим ни к какой секте, хотя и близким к монтанистам по аскетизму, к маркионитам по учению и толкованию писания. Его рвение к работе было поразительно; его горячая голова не допускала отдыха; Библия, которую он читал беспрестанно, внушала ему самые противоречивые мысли, и он писал по этому предмету книгу за книгой.

Будучи в своей апологии фанатическим поклонником евреев против греков, он впал в противоположную крайность. Преувеличение идей св. Павла, побудившее Маркиона проклянуть еврейскую Библию, довело Тациана до совершенного принесения в жертву Ветхого Завета Новому. Как Апеллес и большинство гностиков, Тациан допустил Бога-творца, подчиненного верховному Богу. В акте создания, произнося такия слова, как: «Да будет свет!» Творец, по учению Тациана, не повелевал, а возносил молитву. Закон был делом Бога-творца; только Евангелие дано верховным Богом. Вследствие преувеличенного стремления к нравственному совершенству. Тациан, отвергший, как нечистую, греческую древность, теперь точно также отверт древность библейскую. Отсюда толкование и критика, сходные с маркионитскими. «Проблемы» Тациана, также как «Антитезы» Маркиона и «Силлогизмы» Апеллеса, имели, конечно, целью доказать несообразности прежнего закона и превосходство нового. Он представлял там, с довольно ясным здравым смыслом, возражения, какия можно сделать против Библии, становясь на почву разума. Рационалистское толкование новейших времен имеет, таким образом, предшественников в школе Апеллеса и Тациана. Несмотря на несправедливое отношение к Закону и Пророкам, эта школа, несомненно, была, собственло в толковании Библии, разумнее правоверных ученых, с их совершенно произвольными аллегорическими и типическими расчленениями.

Господствующая мысль Тациана при составлении его знаменитого «Диатессарона» также не могла быть одобрена правоверными. Разногласие Евангелий его возмущало. Стремясь прежде всего устранить возражения, представляемые разумом, он в то же время отверг и то, что всего более служило к поучению. Все, что в жизни Иисуса слишком приближало, по его мнению, Бога к человеку, было принесено в жертву, без пощады. Как ни была удобна эта попытка слития Евангелий, от нее отказались, и экземпляры «Диатессарона» были уничтожены насильственно. Главным противником Тациана, в этом последнем периоде его жизни, был его прежний ученик, Родон. Разбирая одну за другою «Проблемы» Тациана, этот самомненный толкователь брался ответить на все возражения, возбужденные его учителем. Он написал также коммеитарии по вопросу о шести днях творения. Если бы книга, посвященная Родоном разбору стольких труднейших вопросов дошла до нас, то нам, без сомнения, пришлось бы убедиться, что он был менее благоразумен, чем Апеллес и Тациан: те осторожно сознались, что не могут их разрешить.

Вера Тациана изменялась по мере того, как у него возникали новые толкования. Наполовину побежденный на Западе, гностицизм еще процветал на Востоке. Объединив заимствованное у Валентина, Сатурнина, Маркиона, ученик св. Юстина, забыв учителя, впал в бредни, которые, вероятно, обличал, когда жил в Риме. Он стал еретиком. Считая вещество мерзостью, Тациан не мог допустить, чтобы Христос имел хотя малейшее с ним соприкосновение. Половые сношения между мужчиной и женщиной составляют зло. В «Диатессароне» Иисусу не присваивалось никакой земной родословной. Следуя некоторым апокрифическим евангелиям, Тациан должен бы был сказать: «В царствование Тиверия, слово Бога родилось в Назарете». Довольно логично, он даже дошел до утверждения, что тело Христа было лишь видимостью. В его глазах, употребление мяса и вина делало человека нечистым. Он требовал, чтобы при совершении таинств употребляли только воду. Он прослыл поэтому вождем многочисленных сект «енкратитов» или воздерживающихся, возбранявших себе брак, вино и мясо, появлявшихся повсеместно и считавших себя строгими исполнителями христианских правил. Из Месопотамии эти идеи распространились в Антиохию, Киликию, Писидию, по всей Малой Азии, в Риме и Галлии. Малая Азия и, в особенности, Галатия остались их центром. Одинаковые стремления возникали одновременно в нескольких местах. У язычников также были добровольные лишения циников. Очень распространенная совокупность ложных понятий приводила к мысли, что так как корень зла заключается в плотской похоти, то возвращение к добродетели предполагает отказ от самых законных желаний.

Между наставлением и советом еще не было проведено определенной грани. Церковь понималась, как собрание праведников, ожидавших в молитвенном восторге обновления неба и земли; все совершенства ей были по плечу. Установление духовной жизни разрешит со временем все эти затруднения. Монастырь осуществит совершенство христианской жизни. Тациан стал еретиком лишь потому, что захотел сделать обязательным для всех то, что св. Павел изобразил, как наилучшее.

Мы видим, что Тациан во многом сходился с Апеллесом. Подобно ему, он много колебался и до конца все изменял основы своей веры; подобно ему, он решительно выступил против еврейской Библии и подверг ее свободному толкованию. Он приближается также к протестантам XVI века и, в особенности, к Кальвину. Во всяком случае, это был один из самых глубоко-христианских людей своего века, и если впал в заблуждение, то, как Тертуллиан, по избытку строгости. В числе его учеников можно назвать Юлия Кассиана, который написал несколыю книг Exegetica, утверждал, на основании доводов, сходных с приведевными в «Речи против эллинов», что философия евреев была гораздо древнее греческой, довел доцетизм до таких крайностей, что его признали главой этой ереси, и свявал с нею ненависть к делам плоти, которая привела его к нигилизму, уничтожающему человечество. Наступление царствия Божия представлялось ему, как уничтожение полов и стыдливости. Некто Север дал еще более воли своей фантазии, отверг Деяния Апостольские, поносил Павла и возвратился к устарелым мифам гностицизма. От крушения к крушению, он сел на мель невдалеке от бредней архонтиков, продолжателей безумств Марка. По его имени енкратиты стали называться северианцами.

Все уродства средневековых нищенствующих орденов существовали и в эти отдаленные времена. С первых веков существовали саккофоры или братья, носившие вретище; апостолики, желавшие воспроизвести жизнь апостолов; ангелики, катары, или чистые, апотактиты, или отрекшиеся, которые отказывали в общении и спасении всем состоявшим в браке и имевшим собственность. He будучи охраняемы властью, эти секты впали в апокрифическую литературу. Евангелие египтян, Деяние св. Андрея, св. Иоанна, св. Фомы были их любимыми книгами. Правоверные утверждали, что их целомудрие лишь притворно, так как они завлекали женщин в свою секту всякими средствами и постоянно были с ними. Они составляли род общин, где оба пола жили вместе, причем женщины прислуживали мужчинам и следовали за ними в их странствиях в качестве подруг. Этот род жизни не доводил их однако до изнеженности, так как оии дали мученичеству атлетов, перед которыми смутились палачи.

Пламень веры был такой, что приходилось принимать меры против избытка святости, остерегаться злоупотреблений. Слова, означавшие одну похвалу, как например: воздержный, апостольский, стали указанием ереси. Христианство создало такой идеал отречения, что отступило перед своим созданием и сказало своим верным: «Нe относитесь ко мне так серьезно, или вы меня погубите». Пожар, зажженный собственными руками, ужаснул. Половая любовь была осуждена безупречнейшими наставниками в таких страшных выражениях, что христиане, желавшие остаться верными своим правилам до конца, должны были считать ее преступной и изгнать ее совершенно. Воздержание довели до порицания сотворенного Богом и до оставления втуне почти всех его даров. Гонения вызывали, и, до известной степени, оправдывали эту нездоровую восторженность. Надо вспомнить о суровости времен, о постоянной подготовке к мученичеству, которая наполняла жизнь христианина и превращала ее в тренировку, сходную с тренировкой гладиаторов. Прославляя пользу поста и аскетизма, Тертуллиан говорит: «Вот как закаляются относительно тюрьмы, голода, жажды, лишений и терзаний; вот как мученик приучается выходить из темницы таким же, каким он в нее вступил, не встретив там неизведанных страданий, а лишь свои ежедневные лишения, уверенный, что выйдет из борьбы победителем, так как он убил свою плоть и мучениям нечего будет грызть. Иссохшая кожа послужит ему броней, по которой железные когти будут скользить, как по толстому рогу. Таким будет тот, кто путем воздержания от пищи часто видел смерть близко и освободился от своей крови, тяжелого и докучливого бремени для души, нетерпеливо рвущейся на свободу».