Ренан Э. Апостолы

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава XIV. Гонения Ирода Агриппы I

Варнава застал иерусалимскую церковь в большом смятении. 44 год прошел для нее очень бурно. Не говоря уже о голоде, ей пришлось вновь увидать, как вспыхнул огонь преследования, который затих, было, со времени смерти Стефана.

Ироду Агриппе, внуку Ирода Великого, удалось после 41 года восстановить царство своего деда. Благодаря благосклонности к нему Калигулы, он добился соединения под своею властью Ватании, Трахонитиды, части Гаурана, Авилены, Галилеи, Переи[1]. Позорная роль, которую он играл в трагикомедии, вознесшей Клавдия на престол[2], довершила его благополучие. В награду за уроки низости и вероломства, которые он давал в Риме, этот подлый выходец Востока получил для себя Самарию и Иудею, а для своего брата Ирода маленькое Халкидонское царство[3]. Он оставил по себе в Риме самую дурную память, и жестокости Калигулы приписывались отчасти его советам[4]. Ни его армия, ни языческие города Себаста и Кесария, которыми он жертвовал ради Иерусалима, не любили его[5]. Но евреи находили его благородным, великодушным за то, что он был внимателен к их бедам. Он искал у них популярности и придерживался совершенно иной политики, чем Ирод Великий. Этот последний жил, скорее, интересами греческого и римского мира, чем мира еврейского. Ирод Агриппа, напротив, любил Иерусалим, строго соблюдал еврейскую религию, даже в мелочах, и не пропускал ни одного дня без того, чтобы не выполнить установленных молений[6]. Он снисходил даже до того, что выслушивал замечания ригористов и считал нужным оправдываться перед ними[7]. Он сложил с жителей Иерусалима подать, которую должен был платить ему каждый дом[8]. Словом, это был царь по сердцу ортодоксам.

Для такого носителя власти гонения на христиан являлись неизбежными. Искренне или нет, но Ирод Агриппа был еврейским царем в полном смысле этого слова[9]. По мере того, как род Ирода терял свое значение, он ударялся в ханжество. Уже не чувствовалось более широкой, просвещенной мысли основателя династии, мечтавшего о том, чтобы самые разнообразные культы жили совместно под общим крылом цивилизации. Когда Ирод в первый раз по вступлении на престол посетил Александрию, его принимали как царя иудейского. Этот титул раздражал население и вызывал по своему адресу бесконечные насмешки[10]. Но чем же другим мог быть иудейский царь, как не стражем закона и традиций, представителем теократической власти и гонителем? Таким образом, со времени Ирода Великого, при котором фанатизм был окончательно подавлен, до того, как вспыхнула война, которая привела к разрушению Иерусалима, все время прогрессивно возрастала религиозная нетерпимость. Смерть Калигулы (24 января 41 г.) вызвала реакцию, благоприятную для евреев. Клавдий в общем был настроен к ним благосклонно[11], благодаря влиянию Ирода Агриппы и Ирода, царя Халкидонского. Он не только взял сторону александрийских евреев в их споре с местными жителями и даровал им право избирать себе этнарха; но, как говорят, опубликовал эдикт, которым евреям предоставлялось на всем протяжении империи то, что было предоставлено им в Александрии, т. е. свобода жить по своим законам при соблюдении лишь одного условия — не посягать на другие культы. Несколько попыток поднять гонения, аналогичных тем, которые делались при Калигуле, были подавлены[12]. Иерусалим сильно разросся. Предместье Везефа слилось с городом[13]. Владычество римлян едва давало чувствовать себя, хотя Вибий Марс, человек благоразумный, опытный в государственных делах и весьма образованный[14], вступив вместо Публия Петрония в исполнение обязанностей императорского легата в Сирии, время от времени доносил в Рим об опасности со стороны этих полунезависимых царств Востока[15].

Своего рода феодализм, который со времени смерти Тиверия имел тенденцию установиться в Сирии и в соседних с нею областях[16], был в сущности помехой для политики империи и имел лишь дурные последствия. «Цари», приезжая в Рим, играли там важную роль и вообще оказывали развращающее влияние. Своею испорченностью, своим падением, особенно при Калигуле, римский народ был во многом обязан зрелищу, которое представляли эти несчастные, когда они влачили свой пурпур из театра во дворец цезаря, а из дворца в тюрьму[17]. Что касается евреев, мы видели, что автономия в этом случае обозначала нетерпимость. Власть первосвященника выходила на минуту из рода Анны лишь для того, чтобы перейти в род Боетуса, не менее надменный и жестокий. Властитель, желавший угодить евреям, не мог не дать им своего согласия на то, чем они больше всего дорожили, т. е. на всяческие притеснения, направленные против всего, что уклонялось от строгой ортодоксии (Деян.12:3).

И действительно, к концу своего царствования Ирод Агриппа стал ярым гонителем (Деян.12:1 и сл.). Незадолго до Пасхи 44 года он приказал отсечь голову одному из главных членов апостольской коллегии, Иакову, сыну Зеведееву, брату Иоанна. Делу не придавалось религиозной окраски, не было расследования в синедрионе, приговор был произнесен верховной властью, как это было и с Иоанном Крестителем[18]. Ободренный хорошим впечатлением, какое эта казнь произвела на евреев (Деян.12:3 и сл.), Ирод Агриппа не желал уже останавливаться на пути стяжания столь легкой популярности. Были первые дни праздника Пасхи, когда обыкновенно усиливался фанатизм. Агриппа приказал заключить Петра в башню Антония. Он хотел предать его суду и казнить с большою торжественностью в присутствии массы собравшегося к тому времени в Иерусалим народа.

Какой-то неизвестный нам случай, считавшийся за чудо, открыл двери темницы Петра. Однажды вечером, когда несколько верных собрались в доме Марии, матери Иоанна-Марка, где обыкновенно жил Петр, они вдруг услышали стук у ворот. Служанка по имени Рода вышла послушать. Она узнала голос Петра. Вне себя от радости, вместо того, чтобы отворить, она бегом возвращается и заявляет, что у калитки Петр. Ее принимают за сумасшедшую. Она клянется, что говорит правду. «Это его ангел», — говорят некоторые. Но вот слышат, как стук повторяется несколько раз. Это был Петр. Радость была безгранична. Петр тотчас же велел сообщить о своем освобождении Иакову, брату Господню, и другим верным. Думали, что в темницу апостола вошел ангел Божий, по мановении которого распались цепи и тюремные затворы. И действительно, Петр рассказывал, что все это произошло, когда он находился в экстазе, что, миновав первую и вторую стражу и отперев железные ворота, которые вели в город, ангел сопровождал его еще некоторое время по улице, а затем оставил его и что тогда он пришел в себя и познал перст Бога, который послал своего небесного вестника, чтобы освободить его[19].

Агриппа немногим пережил все эти насилия[20]. В 44 году он отправился в Кесарию, чтобы отпраздновать открытие игры в честь Клавдия. Стечение народа было необычайное. Там были и жители Тира и Сидона, которые имели с Агриппой столкновение и теперь явились, чтобы выпросить у него прощение. Эти празднества были очень не по душе евреям: во-первых, потому, что они происходили в нечистом городе Кесарии, а во-вторых, потому, что устраивались в театре. Однажды уже был такой случай: когда царь при подобных же обстоятельствах покинул Иерусалим, известный равви Симеон предложил объявить его отщепенцем от иудейской веры и отлучить его от храма. Царь довел свою снисходительность до того, что посадил этого равви рядом с собою в театре, чтобы доказать ему, что там не происходило ничего противного Закону[21]. Думая, что таким образом он успокоил ригористов, Ирод Агриппа дал волю своему пристрастию к светским торжествам. На второй день праздника рано утром он вошел в театр в тунике из серебряной ткани, отливавшей удивительным блеском. Ослепительно блестевшая в лучах восходящего солнца, эта туника производила поразительный эффект. Окружавшие царя финикияне расточали ему похвалы в языческом духе. «Это бог, а не человек», — говорили они. Царь ничем не выразил своего негодования и не высказал осуждения таким словам. Спустя пять дней он умер. Евреи и христиане были уверены, что Бог покарал его за то, что он не отверг кощунственной лести. По христианскому преданию, он умер от кары, предназначенной врагам Божиим: его съели черви[22]. Но симптомы болезни, на которые указывает Иосиф, скорее, заставляют предполагать отравление, а слова «Деяний» о двусмысленном поведении финикиян и об их стараниях задобрить царского постельника Власта, лишь подтверждают эту гипотезу.

Смерть Ирода Агриппы I положила конец независимости Иерусалима. Город начал управляться прокураторами, и этот режим продолжался до великого восстания. Это было счастьем для христианства. Замечательно, что эта религия, которой суждено было впоследствии вести такую жестокую борьбу с римской империей, возрастала под сенью римского закона и под его покровительством. Как мы уже неоднократно говорили, только Рим помешал иудейству вполне отдаться своим инстинктам нетерпимости и заглушить свободное развитие, происходившее в его недрах. Всякое ослабление иудейского авторитета было благодеянием для зарождающейся секты. Куспий Фад, первый из этой новой серии прокураторов, был второй Пилат: он отличался стойкостью или, по крайней мере, был преисполнен благих намерений. Но Клавдий продолжал относится благосклонно к притязаниям евреев, главным образом, под влиянием молодого Ирода Агриппы, сына Ирода Агриппы I, которого он держал при себе и очень любил[23]. После кратковременного правления Куспия Фада обязанности прокуратора были возложены на еврея, Тиверия Александра, племянника Филона и сына алабарха евреев в Александрии, который достиг высоких должностей и играл важную роль в политических событиях века. Правда, евреи не любили его и не без основания смотрели на него, как на отступника[24].

Чтобы покончить раз и навсегда с этими бесконечными спорами, прибегли к приему, исходившему из верных положений. Произвели некоторого рода разделение между началами духовным и светским. Политическая власть осталась за прокураторами; но Ирод, царь Халкидский, брат Агриппы I, был назначен заведующим храмом, хранителем священнических одежд, казначеем священной сокровищницы, и был облечен властью назначать первосвященников[25]. После его смерти (в 48 году) Ирод Агриппа II, сын Ирода Агриппы I, наследовал своему дяде в этом звании, которое он и сохранил за собой до великой войны. Во всем этом Клавдий со своей стороны проявлял большую доброту. Высшие римские чиновники в Сирии, хоть и менее склонные к уступкам, все же проявляли большую умеренность. Прокуратор Вентидий Куман довел свою уступчивость евреям до того, что приказал обезглавить среди собравшейся толпы евреев солдата за то, что он разорвал экземпляр Пятикнижия[26]. Все было бесполезно; Иосиф не без основания относит ко времени управления Кумана возникновение беспорядков, окончившихся лишь разрушением Иерусалима.

Христианство не играло никакой роли в этих смутах[27]. Но все эти волнения, как и само христианство, были лишь одним из симптомов той страшной лихорадки, которая пожирала еврейский народ, и той божественной работы, которая свершалась в нем. Никогда еврейская религия не делала таких успехов[28]. Иерусалимский храм был одним из святилищ мира, слава которых распространяется в отдаленнейшие уголки; туда стекалось огромное количество пожертвований[29]. Иудаизм стал господствующей религией многих частей Сирии. Асмонейские князья насильственно обратили там в иудейскую веру целые народности (идумеи, итурийцы и другие)[30]. Было много примеров обрезания, совершенного насильственным образом[31]; усердие в вербовке прозелитов было очень велико (Мф.23:13). Даже род Ирода много послужил делу иудейской пропаганды. Для того, чтобы жениться на царевнах из этой фамилии, обладавшей несметными богатствами, князья мелких династий, из Эмеза, Панта и Киликии, состоявшие в вассальных отношениях к Риму, принимали иудейство[32]. Аравия и Эфиопия также насчитывали большое число обращенных. Царские фамилии из Мезены и Адиабены, данники парфян, были обращены в иудейскую веру, преимущественно через посредство женщин[33]. Было признано, что счастье сопутствует тому, кто познал Закон и следует ему[34]. Даже в тех случаях, когда не соглашались на обрезание, приспособляли более или менее свою религию к иудейской. Монотеизм становился общим всем религиям в Сирии. В Дамаске, который далеко не был еврейским городом, почти все женщины исповедовали иудейскую веру[35]. Таким образом, за спиной иудейства фарисейского складывалось свободное иудейство, низшего ранга, не ведавшее тайн секты[36], приносившее лишь свою добрую волю и доброе сердце, но имевшее более широкую будущность. В некоторых отношениях положение это напоминает положение современного католицизма, где мы видим, с одной стороны, ограниченных и самоуверенных теологов, которые уже не привлекают к католицизму новых адептов, как не привлекали их фарисеи к иудейству; с другой же стороны, благочестивых мирян, тысячу раз еретиков, хотя и бессознательных, но преисполненных трогательного усердия в делах веры, богатых добрыми делами и поэтическими чувствами и всецело занятых тем, чтобы скрыть или исправить при помощи снисходительных толкований ошибки своих ученых.

Одним из поразительных примеров такого тяготения религиозно настроенных душ к иудейству был случай с царской фамилией Адиабены на Тигре[37]. Этот дом, персидский и по происхождению и по обычаям[38], но уже отчасти вкусивший греческой культуры[39], почти целиком перешел в иудейство и даже проникся глубокой набожностью; ибо, как мы уже сказали, прозелиты часто отличались бoльшим благочестием, чем евреи по рождению. Изат, глава фамилии, воспринял иудейскую веру из проповеди еврейского купца по имени Анания, который, посещая по своим маленьким торговым делам женскую половину дворца Авеннерига, царя Мезены, обратил в свою веру всех женщин и стал их духовным наставником. Женщины познакомили с ним Изата. В это же время другой еврей наставлял в истинной вере мать его, Елену. Изат в своем рвении новообращенного готов был принять обрезание. Но его мать и Анания отговорили его от этого. Анания доказал ему, что соблюдение заповедей Божиих было гораздо важнее обрезания и что можно быть добрым иудеем и без соблюдения этого обряда. Такою терпимостью отличались только немногие просвещенные умы.

Спустя несколько времени один еврей из Галилеи по имени Элеазар застав царя за чтением Пятикнижия, доказал ему текстами, что он не может соблюдать Закон, не приняв обрезания. Изат был убежден этим доводом и тут же велел совершить над собою этот обряд[40].

За обращением Изата последовало обращение его брата Монобаза и почти всей семьи. Около 44 года Елена переехала на жительство в Иерусалим, где она велела выстроить для царской семьи Адиабены дворец и фамильный мавзолей, который существует еще и поныне[41]. Евреи очень полюбили ее за ее приветливость и за щедрую милостыню. Поучительно было видеть, как она, точно истая благочестивая еврейка, посещает храм, беседует с книжниками, читает Закон и обучает ему своих сыновей. Во время чумы 44 года эта святая женщина была провидением города. Она велела закупить большое количество пшеницы в Египте и сушеных смокв на Кипре. Изат, со своей стороны, прислал большую сумму для раздачи бедным. Богатства Адиабены частью расходовались в Иерусалиме. Сыновья Изата приехали туда изучать еврейские обычаи и язык. Таким образом, вся эта семья стала поддержкой для этого народа нищих. Она получила как бы права гражданства в этом городе; многие из ее членов были там во время осады Тита[42], иные фигурируют в описаниях Талмуда как образцы благочестия и бескорыстия[43].

Вот почему судьба царской семьи Адиабены связана с историей христианства. Не будучи в действительности христианской, как то утверждают некоторые предания[44], эта семья во многих отношениях представляла первые побеги новой жизни в языческой среде. Принимая иудейство, она повиновалась чувству, которое должно было привести к христианству весь языческий мир. Истинными израильтянами, согласно заповедям Божиим, были скорее эти чужеземцы, воодушевленные глубоко-искренним религиозным чувством, нежели кичливый и злорадные фарисей, для которого религия была лишь предлогом, чтобы ненавидеть и презирать. Эти прозелиты, действительно, были святыми, а потому никогда не были фанатиками. Они допускали, что истинную религию можно исповедовать под властью самых разнообразных гражданских законов. Они резко отделяли религию от политики. Разница между мятежными сектантами, которые готовы были с яростью защищать Иерусалим, и мирными набожными людьми, которые при первом шуме брани бежали в горы (Лк.21:21), обозначалась все сильнее.

По крайней мере, ясно, что вопрос о прозелитах был одинаково поставлен как в иудействе, так и в христианстве. И там и здесь чувствовалась потребность облегчить доступ к себе. Для тех, кто становился на эту точку зрения, обрезание было бесполезно, даже вредно; правила Моисеева закона были простым признаком расы, имевшим значение лишь для сыновей Авраама. Прежде, чем стать мировой религией, иудаизм должен был свестись к деизму, возлагающему на человека лишь обязанности естественной религии. Предстояло выполнить высокую миссию, и часть иудействующих в первой половине первого века отдалась этому делу, следуя весьма разумным путем. С одной стороны. иудейство было одним из бесчисленных национальных культов[45], которые заполняли мир и святость которых проистекала единственно из того, что так верили предки; с другой стороны, иудейство было абсолютной религией, созданной для всех и которой предназначалось быть принятой всеми. Страшное развитие фанатизма, победившего в Иудее и приведшего к истребительной войне, убило возможность этого будущего.

Христианство взяло на свои плечи задачу, которую не сумела выполнить синагога. Оставляя в стороне вопросы обрядности, христианство продолжало пропаганду иудейского монотеизма. То, что создало успех иудаизма у женщин Дамаска, во дворце Абеннерига, у Елены, у стольких благочестивых прозелитов, составило и силу христианства во всем мире. В этом смысле можно сказать, что слава христианства поистине слилась со славою иудейства. Поколение фанатиков лишило последнее награды и помешало ему собрать жатву, которую оно подготовило.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Надписи в этих местностях вполне подтверждают указания Иосифа. (Отчеты академии надписей и Б.-Л, 1865 г., стр. 106–109).

[2] Иосиф, Ant., XIX.4; B. J., II.11.

[3] Иосиф, Ant., XIX.5:1; 6:1; B. J., II.11:5; Дион Кассий, LX, 8.

[4] Дион Кассий, LIX, 24.

[5] Иосиф, Ant., XIX.9:1.

[6] Иосиф, Ant., XIX.6:1,3; 7:3-4; 8:2; 9:1.

[7] Иосиф, Ant., XIX.7:4.

[8] Иосиф, Ant., XIX.6:3.

[9] Ювенал, Сатира, VI, 158–159; Персей, Сат., V, 180.

[10] Филон, In Flaccum, § 5 и след.

[11] Иосиф, Ant., XIX.5:2 и след.; XX.6:3; B. J., II.12:7. Ограничительные меры, принимавшиеся им против римских евреев (Деян.18:2; Светоний, Клавдий, 25; Дион Кассий, LX, 6) вызывались чисто местными условиями.

[12] Иосиф, Ant., XIX6:3.

[13] Иосиф, Ant., XIX.7:2; B. J., II.11:6; V.4:2; Тацит, Ист., V, 12.

[14] Тацит, Ann., VI, 47.

[15] Иосиф, Ant., XIX.7:2; 8:1; XX.1:1.

[16] Иосиф, Ant., XIX.8:1.

[17] Светоний, Gaius, 22, 26, 35; Дион Кассий, LIX, 24; LX, 8; Тацит, Ann, XI, 8. В виде примера такой роли царьков Востока стоит познакомиться с карьерой Ирода Агриппы I у Иосифа (Ant., XVIII и XIX). Сравн. Горация, Сат., I, VII.

[18] В действительности, Иаков был обезглавлен, а не побит камнями.

[19] Деян.12:9-11. Рассказ Деяний до такой степени жив н правдив, что трудно усмотреть в нем результат продолжительной обработки легенды.

[20] Иосиф, Ant., XIX.8:2; Деян.12:18-23.

[21] Иосиф, Ant., XIX.7:4.

[22] Деян.12:23. Сравн. 2 Макк.9:9; Иосиф, B. J., I.33:5; Вав. Талм., Sota, 35а.

[23] Иосиф, Ant., XIX.6:1; XX.1:1-2.

[24] Иосиф, Ant., XX.5:2; B. J., II.15:1; 18:7 и след.; IV.10:6; 5:1,6; Тацит, Ann., XV, 28. Hist., I, 11; II, 79; Светоний, Весп., 6; Corpus inscr. graec., № 4957 (ср. там же, III, стр. 311).

[25] Иосиф, Ant., XX.1:3.

[26] Иосиф, Ant., XX.5:4; B. J., II.12:2.

[27] Иосиф, излагающий историю их с такою тщательностью, никогда не замешивает в них христиан.

[28] Иосиф, Contra Apionem, II, 39; Дион Кассий, LXVI, 4.

[29] Иосиф, B. J., IV.4:3; V.13:6; Светоний, Aug., 93; Страбон, XVI, II, 34, 37; Тацит, Hist., V, 5.

[30] Иосиф, Ant., XIII.9:1; 11:3; 15:4; XV.7:9.

[31] Иосиф, B. J., II.17:10; Vita, 23.

[32] Иосиф, Ant., XX.7:1,3. Сравн. XVI.7:6.

[33] Иосиф, Ant., XX.2:4.

[34] Иосиф, Ant., XX.2:5,6; 4:1.

[35] Иосиф, B. J., II.20:2.

[36] Сенека, отрывок у св. Августина, De civ. Dei, VI, 11.

[37] Иосиф, Ant., XX.2–4.

[38] Тацит, Ann., XII, 13, 14. Большая часть имен в этой семье персидские.

[39] Доказательством этому служит имя Елена. Тем не менее замечательно, что греческий язык не фигурирует в надписи на двух языках (сирийском и сиро-халдейском) на гробнице царевны из этой фамилии, открытой и перевезенной в Париж де-Сольси. Смотр. Journal Asiatique, decembre, 1865.

[40] См. Bereschit rabba, XLVI, 51d.

[41] Это, по всем данным, памятник, известный в настоящее время под названием «царские гробницы». Смотр. Journal Asiatique, уже цитированное место.

[42] Иосиф, B. J., II.19:2; VI.6:4.

[43] Иерус. Талм., Peah, 15b, где приписываются одному из Монобазов некоторые правила, близко напоминающие Евангелие (Мф.6:19 и сл.); Вав. Талм., Baba Bathra, 11a; Joma. 37a; Nazir, 19b; Schabbath, 68b; Schiffra, 70a.

[44] Моисей из Корены, II, 35; Орозий, VII, 6.

[45] ?? ?????? ???, выражение, столь привычное для Иосифа, когда он защищал позицию евреев в языческом мире.