Ренан Э. Апостолы

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава IX. Первые миссии. Диакон Филипп

Гонения 37-го года имели своим последствием, как это бывает всегда, распространение того учения, которое хотели задавить, До тех пор христианская проповедь не выходила за пределы Иерусалима; не было предпринято еще ни одной миссии. Замкнувшаяся в своем экзальтированном, но узком коммунизме, первая церковь еще не разветвилась, не образовала отделений. Маленькая обитель, рассеявшись, разбросала по всему свету добрые семена. Разогнанные силой с насиженного места, члены иерусалимской общины разошлись по всем областям Иудеи и Самарии (Деян.8:1,4; 11:19), повсюду благовествуя царство Божие. Диаконы церкви, освободившись от своих административных обязанностей после разрушения общины, превратились в превосходных евангелистов. Они были в секте деятельным, молодым элементом, стоявшим в оппозиции с апостолами и «евреями», элементом несколько тяжеловесным. В отношении успеха проповеди эти последние стояли ниже уже потому, что плохо владели языком. Они говорили (в домашнем быту по крайней мере) на местном наречии, которого уже в нескольких милях от Иерусалима не употребляли даже сами евреи. Таким образом вся честь великой победы, которая будет теперь главною темой нашего повествования, выпала на долю эллинистов.

Местом действия первой из тех миссий, которым вскоре предстояло охватить собою весь бассейн Средиземного моря, были окрестности Иерусалима на расстоянии двух–трех дней пути. Главным героем этой первой святой экспедиции был диакон Филипп[1]. Его евангельская проповедь имела большой успех в Самарии. Самаритяне были схизматики, но молодая секта, по примеру своего учителя, была не так щепетильна по вопросам правоверия, как евреи в собственном смысле. Иисус, говорили новые верующие, много раз доказывал свою благосклонность к самаритянам.

Филипп принадлежал, по-видимому, к числу тех членов апостольской коллегии, которых особенно занимала теургия (Деян.8:5-40). Все относящиеся к нему рассказы переносят нас в какой-то странный, фантастический мир. Обращения, которые он совершал у самаритян и, в частности, в столице их Себасте, считали чудесами. Вообще, вся эта область была охвачена суевериями и верой в колдовство. В 36-м году, т. е. за два или за три года до прибытия туда христианских проповедников, среди самаритян возникли довольно серьезные волнения по милости одного фанатика, который проповедовал необходимость вернуться к Моисееву закону в первобытной его чистоте, уверяя, что он нашел подлинные священные сосуды Моисея[2]. Уже тогда некто Симон из деревни Гитта или Гиттон[3], достигший впоследствии громкой известности, начинал входить в славу своим колдовством[4]. Весьма печально, конечно, что проповедь Евангелия искала поддержки в подобных химерах и подготовлялась ими. Много народа крестилось во имя Иисуса. Филипп был облечен властью крестить, но не приобщать дарами Святого Духа. Эта привилегия сохранилась за апостолами. Когда в Иерусалиме узнали, что образовалась группа верных в Себасте, решили послать туда Петра и Иоанна для окончательного укрепления их в вере. Оба апостола явились в Себасту, с молитвой возложили руки на головы новообращенных, и те, осененные благодатью Духа Святого, мгновенно приобщились его чудесным дарам. Чудеса, пророчества, все явления иллюминизма оказались налицо, так что церкви Себасты было не в чем больше завидовать иерусалимской церкви (Деян.8:5 и сл.).

Если верить преданию, Симон из Гиттона вступил с той поры в постоянные сношения с христианами. Обращенный проповедью и чудесами Филиппа, он крестился и стал горячим приверженцем этого евангелиста. Когда в Себасту прибыли апостолы Петр и Иоанн и когда он увидел, какую сверхъестественную власть дает возложение рук, он, говорят, явился к ним с предложением продать ему за деньги эту власть приобщать дарам Святого Духа. Тогда-то Петр и дал ему свой удивительный ответ: «Серебро твое да будет в погибель с тобою, потому что ты помыслил дар Божий получить за деньги. Нет тебе в сем части и жребия, ибо сердце твое не право перед Богом» (Деян.8:9 и сл.).

Были или не были сказаны эти слова, они во всяком случае хорошо оттеняют положение Симона по отношению к нарождающейся секте. Судя по всем данным, Симон из Гиттона, как мы это вскоре увидим, был вожаком религиозного движения, развивавшегося параллельно с христианством и представлявшего, если можно так выразиться, самаритянскую подделку дела Иисуса. Но начал ли уже Симон провозглашать свои догматы и творить чудеса к тому времени, когда в Себасту прибыл Филипп? Тогда ли или позднее вошел он в сношения с христианской церковью? Имеет ли какую-нибудь реальную подкладку рассказ, выставляющий его отцом всей «симонии»? Должны ли мы признать, что было время, когда мир видел лицом к лицу двух чудотворцев, из коих один был просто шарлатаном, а другой — тем «камнем», на котором воздвигли веру человечества? Мог ли какой-то колдун повлиять на судьбы христианства? Все эти вопросы остаются без ответа за отсутствием документальных данных, ибо «Деяния» в этом случае слабый авторитет, и уже с первого века Симон становится героем легенд для христианской церкви. В истории вполне чиста лишь общая идея. Было бы несправедливо останавливаться на том, что есть самого печального в этой печальной странице первых времен христианства. Для грубых аудиторий чудо есть доказательство доктрины, мы же за доктриной забываем о чуде. Если верование утешило и улучшило человеческий род, ему можно простить, что в своих доказательствах оно приспособлялось к слабому развитию публики, к которой обращалось. Но когда истинность заблуждения доказывается другим заблуждением, какое оправдание можно привести? Мы говорим это не в осуждение Симона из Гиттона. Ниже мы выскажем свое мнение об его учении и о роли, которую он играл, главным образом, в царствование Клавдия[5]. Здесь же важно было только отметить, что по милости Симона в христианскую теургию был внесен один существенный принцип. Вынужденная признать, что чудеса могут творить и обманщики, ортодоксальная теология стала приписывать их дьявольской силе, а для того, чтоб удержать за чудесами их демонстративную ценность, пришлось придумать признаки, по которым можно было бы отличать истинные чудеса от ложных. Таким образом, опустились до самого ребяческого порядка идей[6].

Укрепив в вере церковь в Себасте, Петр и Иоанн возвратились в Иерусалим, проповедуя по дороге Евангелие в деревнях Самарии (Деян.8:25). Диакон Филипп продолжал свои миссионерские странствования, направляясь на юг к бывшей стране филистимлян (Деян.8:26-40). Вся эта область со времен Маккавеев подпала под влияние евреев[7]; тем не менее иудаизм далеко не господствовал в ней. Филипп в это свое путешествие совершил одно обращение, наделавшее много шуму, благодаря одному исключительному обстоятельству. Однажды, когда он шел по дороге из Иерусалима в Газу — дороге довольно безлюдной[8], — его нагнал какой-то богатый путешественник, видимо чужестранец, ибо он ехал в колеснице — способ передвижения, почти неизвестный во все времена жителям Сирии и Палестины. Путешественник возвращался из Иерусалима. Сидя в своей колеснице, он с сосредоточенным видом читал Библию вслух по довольно распространенному в то время обычаю[9]. Филипп, глубоко веривший, что он всегда и во всем действует по внушению свыше, почувствовал, что его что-то влечет к этой колеснице. Он пошел рядом с нею и мало-помалу завязал беседу с важным чужестранцем, предложив ему объяснить те места Библии, которых тот не понимал. Для проповедника Евангелия это был прекрасный случай развить христианский тезис, опираясь на метафоры Ветхого Завета. Филипп доказал, что все сказанное в пророческих книгах относится к Иисусу, что Иисус и никто другой есть ключ великой загадки, что именно о нем говорил Всевидящий в прекрасном тексте: «Как овца, веден он был на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст своих» (Ис.53:7). Путешественник уверовал, и когда по дороге им попалась вода, он сказал: «Вот вода: почему мне не креститься»? Колесницу остановили, Филипп с путешественником спустились к воде, и последний был окрещен.

Новообращенный оказался важной особой. Он был евнухом при кандакии эфиопской и состоял ее министром финансов, т. е. хранителем царских сокровищ. В Иерусалим он приезжал на поклонение и теперь возвращался в Нанату[10] через Египет. «Кандакия» или «кандаокия» был титул женщины царского рода в Эфиопии той эпохи[11]. Иудаизм еще раньше проник в Нубию и в Абиссинию[12]; многие из тамошних жителей обратились или, по крайней мере, были в числе прозелитов, которые, не будучи обрезанцами, поклонялись единому Богу (Ин.12:20; Деян.10:2). Должно быть, к последнему классу принадлежал и этот евнух. Это был, вероятно, простой, благочестивый язычник в роде центуриона Корнилия, который вскоре выступит на сцену в нашем рассказе. Во всяком случае, невозможно допустить предположения, чтобы он был вполне приобщен к иудейству[13]. Ничего больше о нем нигде не говорится. Но Филипп рассказал свое приключение, и впоследствии ему приписали большую важность. Когда вопрос о допущении язычников в христианскую церковь стал капитальным вопросом, в этом эпизоде усмотрели весьма серьезный прецедент. Решили, что Филипп во всем этом деле действовал по внушению Бога (Деян.8:26,29). Факт крещения, совершенного по велению Духа Святого над человеком, который почти даже не был евреем, над человеком, заведомо не обрезанным, всего за несколько часов перед тем уверовавшим в Христа, получил высокую догматическую ценность. Это был веский аргумент в руках тех, кто находил, что двери новой церкви должны быть открыты для всех[14].

После этого происшествия Филипп отправился в Ашдод или Азот. Так велик был наивный энтузиазм, никогда не покидавший тогдашних миссионеров, что они на каждом шагу слышали (или верили, что слышат) голоса с неба и получали указания от Духа Святого[15]. Им казалось, что каждым их поступком управляет высшая сила, и, переходя из города в город, они думали, что повинуются сверхъестественному вдохновению. В иных случаях они воображали, что совершают путешествия по воздуху. Филипп был в этом отношении одним из самых экзальтированных. Он был уверен, что это ангел указал ему идти из Самарии в то место, где он встретился с евнухом, и что после крещения последнего он был поднят с земли Святым Духом и в одно мгновение ока перенесен в Азот (Деян.8:39-40; ср. Лк.4:14).

Азот и дорога в Газу составляли крайнюю границу евангельской проповеди на юге. Дальше тянулась пустыня, и жили кочевники, которых христианство никогда не могло вполне захватить. Из Азота Филипп свернул на север, благовествуя по всему побережью вплоть до Кесарии. Возможно, что им были основаны церкви Ионнии и Лидды, с которыми ниже мы еще встретимся, в эпоху их расцвета (Деян.9:32,38). В Кесарии он остался на житье и основал там большую церковь (Деян.8:40; 11:11). Двадцать лет спустя мы застаем его еще там (Деян.21:8). Кесария в то время была городом новым и одним из самых значительных в Иудее[16]. Она была построена Иродом Великим на месте древней сидонской крепости, называвшейся «башней Абдастарты» или «башней Стратона», и Ирод дал ей в честь Августа то имя, которое носят развалины ее и по сей день. Кесария была самым лучшим из портов Палестины и день ото дня приобретала новые шансы на то, чтобы стать столицей ее. Соскучившись пребыванием в Иерусалиме, прокураторы Иудеи вскоре перенесли свою постоянную резиденцию в Кесарию[17]. Она была населена преимущественно язычниками[18], но и евреи были там довольно многочисленны. Между этими двумя частями населения часто происходили жестокие схватки[19]. Говорили там исключительно по-гречески, и даже евреи снизошли до того, что некоторые места своей литургии читали на греческом языке[20]. Строгие равви Иерусалима смотрели на Кесарию как на опасный город, зараженный мирской суетой, где каждый легко превращался в язычника[21]. По всем вышеизложенным причинам этот город должен будет занять видное место в нашем дальнейшем повествовании. Он был, так сказать, главной гаванью христианства, передаточным пунктом, через который иерусалимская церковь сносилась со всем побережьем Средиземного моря.

Параллельно с проповедью Филиппа велось и много других, история которых нам неизвестна (Деян.11:19). Причиной успеха этой первой миссии была именно та быстрота, с какой она совершалась. Уже в 38-м году, через пять лет после смерти Иисуса и, может быть, через год после смерти Стефана, вся Палестина по сю сторону Иордана слышала благую весть из уст вышедших из Иерусалима миссионеров. В свою очередь Галилея берегла святые семена и, вероятно, рассевала их кругом, хоть нам ничего неизвестно о миссиях, вышедших из этой страны. Возможно, что Дамаск, где, начиная с эпохи, до которой мы теперь дошли, тоже попадаются христиане (Деян.9:2,10,19), был просвещен новой верой от галилейских проповедников.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Деян.8:5 и сл. Из сличения главы 8 (1,5,12,14,40) с главой 21 (8) Деяний вытекает, что это не был апостол Филипп. Правда, сличение стиха 9-го 21-ой главы Деяний с тем, что говорят по этому поводу Папий (у Евсевия, H. E., III.39), Поликрат (там же, V.24), Климент Александрийский (Strom., III, 6) могло бы повести к отождествлению апостола Филиппа, о котором говорят эти три писателя церкви, с Филиппом, играющим такую видную роль в Деяниях. Но будет естественнее допустить, что означенный стих представляет позднейшую вставку, в которую вкралась ошибка, чем не верить преданию церквей Азии и особенно Гиераполиса, куда удалился Филипп, имевший дочерей-пророчиц. При таком объяснении становятся понятными и те факты, касающиеся апостола Филиппа, которые приводит автор четвертого Евангелия, написанного, как кажется, в Малой Азии.

[2] Иосиф, Ant., XVIII.4:1-2.

[3] Ныне Джит по дороге из Наплузы в Яффу, в полутора часах пути от Наплузы и Себасты. См. Robinson, Biblical researches, II, стр. 308, примеч.; III, 134 (2-е изд.) и карту его же.

[4] Сведения об этом человеке, попадающиеся у христианских писателей, настолько баснословны, что могут даже возникать сомнения, действительно ли он существовал. Такие сомнения тем более основательны, что в псевдоклиментовой литературе «Симон Волхв» часто употребляется как псевдоним св. Павла. Но мы не допускаем возможности, чтобы легенда о Симоне основывалась только на этом. Как мог бы автор Деяний, столь благосклонный к св. Павлу, принять за достоверное то, враждебный смысл чего не мог от него ускользнуть? Кроме того, ни хронология симоновской школы, ни письменные труды ее, дошедшие до нас, ни точные топографические и хронологические данные, оставленные св. Юстином, соотечественником нашего чудотворца, не найдут объяснения, если принять гипотезу, что Симон — вымышленное лицо (см. в особенности Юстин, Apol., II, 15 и Dial. cum Tryph., 120).

[5] Юстин, Apol., I, 26,56.

[6] Беседы Клим. Римск., XVII, 15,17; Квадратус у Евсевия, H. E., IV.3.

[7] 1 Макк.10:86,89; 11:60 и сл.; Иосиф, Ant., XIII.13:3; XV.8:3; XVIII.11:5; B. J., I.4:2.

[8] Robinson, Bibl. researches, II, стр. 41 и 514–515 (2-е изд.).

[9] Вавилонский Талм., Erubin, 53b и 54a; Sota, 46b.

[10] Ныне Мерави близ Гебель-Баркала (Lepsius, Denkmaeler, I, табл. 1 и 2 bis). Страбон, XVII.1:54.

[11] Страбон, XVII.1:54; Плиний, VI.25:8; Дион Кассий, LIV, 5; Евсевий, H. E., II.1.

[12] Потомки этих евреев существуют еще и поныне под именем фалазиан. Обратившие их миссионеры пришли из Египта. Их перевод Библии был сделан с греческого перевода. Фалазиане — не израильтяне по крови.

[13] См. Втор.23:1. Правда, слово ???????? в переносном смысле могло означать камергера или вообще сановника восточного двора. Но это понятие можно было выразить и словом ????????, поэтому слово ???????? должно быть понимаемо здесь буквально.

[14] Выводить из этого заключение, что вся эта история была выдумана автором Деяний, было бы, по нашему мнению, слишком смело. Автор Деяний охотно останавливается на фактах, подтверждающих его мнения, но мы не думаем, чтобы он мог вводить в свое повествование факты чисто символического значения или сознательно вымышленные. См. введение.

[15] Насчет аналогичного состояния у первых мормонов, см. Jules Remy. Voyage au pays des Mormons. (Париж, 1860 г.), I, стр. 195 и сл.

[16] Иосиф, B. J., III.9:1.

[17] Деян.23:23 и сл.; 25:1,5; Тацит, Hist., II, 79.

[18] Иосиф, B. J., III.9:1.

[19] Иосиф, Ant., XX.8:7; B. J., II.13:5; 14:5; 18:1.

[20] Иерусалимский Талмуд, Sota, 21b.

[21] Иосиф, Ant., XIX.7:3-4; 8:2.