Ренан Э. Апостолы

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава V. Первая Иерусалимская церковь, как бы общежительный монастырь

Постоянная совместная жизнь в единой вере, едином уповании неизбежно породила много общих привычек. Вскоре в этой первоначальной церкви установились известные правила, сообщившие ей некоторое сходство с общежительной монашеской жизнью, которая впоследствии проникла в христианство. К этому приводило многое в учении Христовом; истинный идеал жизни, по Евангелию, есть монастырь, не обнесенная решетками иноческая обитель, не затворничество по образцу средневекового с подразделением обоих полов, но тихий приют среди суеты мирской, убежище, уготованное для жизни дух, свободная община или тесное маленькое братство, оградившее себя извне, чтобы удалиться от забот, мешающих свободе царствия Божия.

Итак, первые христиане жили в сообществе, имевшем единое сердце и единую душу (Деян.2:42-47; 4:32-37; 5:1-11; 6:1 и сл.). Никто не владел личной собственностью. Становясь учеником Иисусовым, всякий продавал свое имение и приносил его в дар общине. Затем старшины общины распределяли общее имущество между всеми, каждому по его нуждам. Жили все они в одном квартале (Деян.2:44,46,47). Пищу они вкушали все вместе, продолжая придавать этой трапезе мистическое значение, преподанное Иисусом (Деян.2:46; 20:7,11). Они проводили в молитвах долгие часы. Эти молитвы иногда импровизировались вслух, но чаще были мысленными, молчаливыми. Нередко впадали в экстаз и беспрерывно считали себя осчастливленными божественным вдохновением. Между ними царило полное согласие: ни догматических распрей, ни пререканий о первенстве. Дорогое воспоминание об Иисусе примиряло все разногласия. Все сердца были исполнены радостью живой и глубокой[1]. Сурова была их мораль, но проникнута сладостным и нежным чувством. Собирались то в одном, то в другом доме для молитв и радений (Деян.12:12). Воспоминание об этих двух–трех первых годах христианства осталось как бы воспоминанием о земном рае, к которому отныне будет стремиться в мечтах своих христианство и к которому тщетно будет пытаться вернуться. В действительности же, как всякому очевидно, такая организация могла существовать лишь в очень маленькой церкви. Впоследствии монашеская жизнь поставит себе этот первобытный идеал, который всеобщая церковь откажется от мысли когда-либо осуществить.

Что нарисовавший нам картину этой первой христианской общины в Иерусалиме автор «Деяний» несколько сгустил краски и в особенности преувеличил господствовавшую в ней общность имуществ, это, конечно, возможно. Автор «Деяний» вместе с тем автор третьего Евангелия, он и в описании жизни Иисуса имеет привычку видоизменять факты сообразно своим теориям. И у него зачастую очень заметно сказывается склонность к учению эбионизма, т. е. абсолютной бедности[2]. Тем не менее рассказу «Деяний» нельзя отказать в фактическом основании. Если бы даже Иисус не изрекал ни одной из тех коммунистических истин, какие находим в третьем Евангелии, — несомненно, что духу его проповеди вполне соответствует отречение от земных благ и милостыня, доведенная до полной раздачи всего состояния своего. Вера в конец мира всегда порождала отвращение к земным благам и стремление жить сообща[3]. Повествование «Деяний» к тому же вполне соответствует тому, что нам известно о происхождении других аскетических религий, как, напр., буддизма. Такие религии всегда начинаются с подвижнической жизни. Их первые последователи — род нищенствующих монахов. Светский элемент появляется уже значительно позже, тогда, когда эти религии покорят себе целое общество, где монашеская жизнь может существовать лишь как исключение[4].

Итак, мы признаем в Иерусалимской церкви период, подобный жизни монашеской общины. Двумя веками позже христианство все еще производило на язычников впечатление коммунистической секты[5]. Напомним, что ессеи или терапевты уже дали образец такой жизни, вытекавший вполне законно из учения Моисея. Кодекс Моисея был, главным образом, нравственным, а не политическим; его естественным последствием была социальная утопия, церковь, синагога, монастырь, а не гражданское общество, не нация, не город. Уже в Египте, за несколько веков до того были при Серапеуме Мемфиском[6] затворники и затворницы, содержимые на счет государства, вероятно, во исполнение завещаний благотворителей. В особенности не надо забывать, что на Востоке отшельническая жизнь совсем не то, чем она была у нас на Западе. На Востоке, не имея никакой собственности, можно прекрасно наслаждаться природой и жизнью. В этих странах человек всегда свободен, так как у него мало потребностей, рабство труда там неизвестно. Мы готовы допустить, что коммунизм первоначальной церкви не был ни так ригористичен, ни так всеобщ, как хочет показать автор «Деяний». Достоверно лишь то, что в Иерусалиме находилась управляемая апостолами большая община бедных, куда стекались пожертвования со всех концов христианского мира (Деян.11:29-30; 24:17; Гал.2:10; Рим.15:26 и сл.; 1 Кор.16:1-4; 2 Кор.8–9).

Эта община, несомненно, должна была ввести довольно суровый устав, и несколько лет спустя понадобилось даже прибегнуть к мерам устрашения, чтобы возможно было ею управлять. Стали циркулировать легенды, в которых один лишь факт утайки чего-либо из пожертвованного общине имущества выставлялся уголовным преступлением, наказуемым смертью (Деян.5:1-11).

Портики храма, в особенности Соломонов портик, господствовавший над долиной Кедронской, были обычным местом собраний учеников (Деян.2:46; 5:12). Там они вновь вспоминали о часах, проведенных Иисусом в этом месте. Среди неугомонной сутолоки, царившей около храма, они, вероятно, оставались почти незамеченными. Примыкавшие к зданию галереи были местом сборищ многочисленных сект и школ, ареной бесконечных диспутов. Впрочем, приверженцы Иисуса, по всей вероятности, считались очень ревностными и набожными, так как они еще соблюдали в точности все иудейские обряды, молились в положенные часы и исполняли все предписания еврейского закона (Деян.3:1).

Ото всех прочих евреев они отличались лишь тем, что верили в пришествие Мессии как в совершившееся. Люди, не посвященные в их жизнь (таких было огромное большинство), смотрели на них как на секту хасидим — т. е. благочестивых людей. Чтобы присоединиться к новой секте, не надо было становиться ни еретиком, ни раскольником[7], точно так же, как не перестаешь быть протестантом от того, что станешь учеником Спенсера, или католиком от того, что войдешь в орден св. Франциска или св. Бруно. Народ любил их за их благочестие, за их простоту и кротость (Деян.2:47; 4:33; 5:13,26). Старейшины храма, разумеется, с неудовольствием смотрели на них. Но секта мало вызывала толков и не нарушала общего спокойствия, так как пребывала в неизвестности. Возвращаясь в свой квартал, братия садилась за вечернюю трапезу, разбившись на группы по несколько человек (Деян.2:46), в ознаменование братства и в воспоминание об Иисусе, который, как они были убеждены, всегда присутствует среди них.

Старший из собравшихся преломлял хлеб, благословлял чашу[8] и передавал их другим, что служило символом единения с Иисусом. Таким образом самый обыкновенный жизненный акт становился торжественным и священным. Эти общие вечери, вообще очень любимые евреями[9], сопровождались молитвами, были проникнуты благочестивым настроением и исполнены радости. Все переносились мыслью в те времена, когда Иисус оживлял такие трапезы своим присутствием, воображали, что видят его; скоро стали говорить, что будто бы Иисус сказал: «Каждый раз, как будете совместно преломлять хлеб, сие творите в мое воспоминание»[10]. Самый хлеб стал как бы подобием Иисуса и признавался единым источником силы теми, кто его любил и кто еще жил им. Вначале эти трапезы, служившие главным символом христианства и бывшие душой его таинств[11], происходили каждый вечер. Но вскоре обычай ограничил их, приурочив к воскресным[12] вечерам (Деян.20:7,11). Впоследствии эти мистические трапезы были перенесены на утро[13]. Весьма возможно, что в тот исторический момент, о котором мы теперь повествуем, праздничным днем недели продолжала быть для христиан суббота[14].

В маленькой общине неоспоримым преобладанием пользовались избранные Иисусом апостолы, которых считали получившими от него особые полномочия для благовестия миру о царствии Божием. Как только секта утвердилась в Иерусалиме, одной из первых ее забот было восполнить пробел, оставленный в среде апостолов Иудой Искариотским (Деян.1:15-26). Все более и более укреплялось мнение, что Иуда предал своего учителя и был причиной его смерти. К этому примешались легенды, и каждый день становилось известным какое-нибудь новое обстоятельство, усугублявшее черноту злодеяния Иуды. Он купил себе участок земли близ старого Хакельдамского кладбища, к югу от Иерусалима, и жил там в полном одиночестве. При той наивной экзальтации, какую переживала маленькая церковь, избрание заместителя Иуды решено было предоставить жребию. Вообще, в эпохи великих религиозных движений проявляется пристрастие к этому способу решения, так как создается убеждение, что нет ничего случайного, что мы — главный центр божественного внимания и что участие Бога в каждом событии проявляется тем сильнее, чем слабее участие человека. В данном случае ограничились только постановлением избрать кандидатов из числа самых старейших учеников, бывших свидетелями всего ряда событий жизни Иисуса, начиная с крещения Иоаннова. Это чрезвычайно сократило численность подлежавших избранию. Только двое оказались в их числе: Иосиф Варсава, прозванный Праведным[15], и Матфей. Жребий пал на Матфея, и с тех пор он был сопричислен к сонму двенадцати. Это был, однако, единственный пример такого замещения. Апостолы отныне считались как бы избранными раз и навсегда Иисусом и не должны были иметь себе преемников. Таким образом, каким-то чутьем избежали на время опасности учреждения постоянной коллегии, которая взяла бы в свои руки всю жизнь и присвоила бы себе всю силу общины. Учреждение церковной олигархии явилось уже значительно позже.

Необходимо, впрочем, предостеречь читателя от недоразумений, какие может вызвать термин «апостол» и какие он уже вызывал. С очень давних пор на основании некоторых мест Евангелия, и в особенности по аналогии с жизнью св. Павла, апостолов привыкли считать за странствующих миссионеров, которые заранее разделили между собой весь мир и посетили для обращения в христианство все государства[16]. В связи с этим сложился целый цикл преданий, отразившихся на истории церкви[17]. На самом же деле было совершенно противоположное (ср. 1 Кор.15:10 и Рим.15:19). Иерусалим служил постоянным местопребыванием двенадцати апостолов; почти вплоть до 60-го года апостолы покидали святой город только для временных миссионерских поездок. Вот почему большинство из них осталось в неизвестности; очень немногим выпала видная роль. Апостолы составляли нечто вроде священной коллегии или сената (Гал.1:17-19), предназначенного единственно для того, чтобы блюсти традиции и представлять консервативный элемент. Но, в конце концов, их освободили от всяких активных обязанностей, так что им оставалось только проповедовать и молиться (Деян.6:4). Даже и в деле проповеди самые блестящие роли достались не им. За пределами Иерусалима их имена были почти неизвестны, и к 70–80 годам в списках, куда заносились эти двенадцать первоначальных избранников, не встречалось разногласий только относительно главных имен (ср. Мф.10:2-4; Мк.3:16-19; Лк.6:14-16; Деян.1:13).

«Братья Господни» часто появляются наряду с «апостолами», хотя между теми и другими есть разница (Деян.1:14; Гал.1:19; 1 Кор.9:5). Тем не менее авторитет первых по меньшей мере равнялся авторитету апостолов. В нарождающейся церкви эти две группы составляли род знати, права которой основывались единственно на большей или меньшей близости членов ее к учителю. Это были те самые люди, которых Павел называет «столпами» иерусалимской церкви (Гал.2:9). Впрочем, различий в духовной иерархии, очевидно, еще не существовало. Титул ровно ничего не значил, личность составляла все. Принцип безбрачия духовенства был уже провозглашен, но нужно было время, чтобы все эти находившиеся еще в зародыше идеи достигли полного развития. Петр и Филипп были женаты, имели сыновей и дочерей[18].

Для обозначения собрания верующих существовал еврейский термин «кагал», переведенный вполне демократичным словом ????????. Ecclesia — народные собрания в древних греческих городах, созывавшиеся на Pnyx или агору. Начиная со II-го или III-го века до Р. X. язык афинской демократии стал пользоваться до некоторой степени правами гражданства в эллинской речи, и некоторые из афинских слов[19], благодаря тому, что их употребляли в греческих братских общинах, вошли в христианскую терминологию. В самом деле, народная жизнь, которая была задавлена на несколько столетий, возрождалась и принимала совершенно новые формы. Первобытная церковь была своего рода маленьким демократическим государством; здесь даже применяется иногда избрание по жребию — излюбленный способ республик (Деян.1:26). Однако, менее строгая и менее подозрительная, чем древние республиканские города, церковная община охотно передавала власть своим избранникам. Как во всякой теократической общине, в ней замечается стремление отказаться от своих прав в пользу духовенства; нетрудно было предвидеть, что не пройдет 2–3 столетий, как вся эта демократия превратится в олигархию.

Громадной властью была облечена воссоединенная церковь и ее вожди. Церковь назначала проповедников для каждой миссии, причем в выборе своем руководствовалась исключительно указаниями Св. Духа[20]. Власть ее простиралась вплоть до объявления смертных приговоров. Рассказывали о таком случае, когда, по слову Петра, преступники упали наземь и тут же испустили дух (Деян.5:1-11). Впоследствии св. Павел, отлучая от церкви кровосмесителя, не побоялся «предать его сатане во измождение плоти, чтобы дух его был спасен в день Господа нашего Иисуса Христа» (1 Кор.5:1 и сл.). Отлучение от церкви считалось равнозначащим смертному приговору. Не сомневались, что отлученный апостолами или старейшинами церкви от сонма святых и преданный во власть духа зла, должен погибнуть (1 Тим.1:20). Считалось, что сатана посылает болезни; предать ему зараженного члена общины значило предать его естественному палачу. Преждевременная смерть считалась вообще результатом одного из тех тайных приговоров, которые, по сильному еврейскому выражению, «исторгали одну душу Израиля»[21]. Апостолы почитали себя облеченными сверхъестественной властью и, изрекая такие приговоры, были убеждены, что их проклятия не замедлят произвести должное воздействие.

Действительно, ужасное впечатление от таких отлучений н ненависть всей братии к отлученным членам общины во многих случаях могли вызвать смерть или, по крайней мере, вынудить отлученного переселиться в другие края. В древнем законе поставлена та же ужасная альтернатива. Слово «исторжение» обозначало и внезапную смерть, и изгнание из общины, и ссылку, и одинокую, необъяснимую кончину[22]. Убить богоотступника, богохульника, убить тело, чтобы спасти душу, естественно казалось вполне законным в те времена. Припомним, что то было время зилотов, считавших добрым делом убивать нарушителей закона[23]. Не надо забывать и того, что первые христиане оставались или прежде были зилотами (Лк.6:15; Деян.1:13; ср. Мф.10:4; Мк.3:18).

Такие эпизоды, как, напр., смерть Анании и Сапфиры, принимались как должное (Деян.5:1-11; ср. Деян.13:2-14), не возбуждая никаких сомнений. Идея гражданской власти была так чужда всему этому миру, стоявшему вне сферы действия римского права, так крепко было убеждение, что церковь обособленное, самодовлеющее общество, что, когда преступника постигала смерть или увечье, в этом усматривали чудо, а не преступление, караемое гражданским законом.

Энтузиазм и пылкая вера все покрывали, все извиняли. Но само собою разумеется, что в таких чисто теократических принципах таилась страшная опасность для будущего. Церковь вооружается мечом, отлучение от нее равносильно смертному приговору. Отныне в мире возникает власть, стоящая вне государства, располагающая жизнью граждан. И, конечно, если бы римские власти ограничились упразднением лишь таких вредных принципов у иудеев и христиан, они были бы совершенно правы. Но, в своем грубом невежестве, они смешали две разные вещи: наизаконнейшую из свобод — свободу молиться по-своему — с злоупотреблениями, которые не могли быть терпимы ни в одном государстве.

Петру принадлежало некоторое первенство над другими апостолами, главным образом, за его рвение и энергичную деятельность (Деян.1:15; 2:14,37; 5:3,29; Гал.1:18; 2:8). В эти первые годы Петр почти не разлучается с Иоанном, сыном Заведеевым. Почти всюду они ходили вместе (Деян.3:1 и сл.; 8:14; Гал.2:9; ср. Ин.20:2 и сл.; 21:20 и сл.), и их единодушие было, несомненно, краеугольным камнем новой веры. Иаков, брат Господень, пользовался почти таким же авторитетом, по крайней мере, среди одной части общины. Что же касается некоторых близких друзей Иисуса, таких, как галилейские жены, семейство из Вифании, то, как мы уже указывали, о них больше не говорится. Сравнительно равнодушные к делу организации и утверждения церкви, верные подруги Иисуса довольствовались тем, что продолжали любить его мертвым, как любили живым. Поглощенные своим ожиданием, эти благородные женщины, создавшие мировую веру, жили, оставаясь почти неизвестными главным деятелям иерусалимской церкви. Когда они умерли, то самые выдающиеся черты истории нарождающегося христианства были похоронены вместе с ними. Лишь активные роли создают славу, те же, кто довольствуется любовью в тиши, остаются в тени, хотя, без сомнения, их удел наилучший.

Нужно ли говорить, что у этой маленькой кучки простых людей не могло быть никакой умозрительной теологии. Иисус мудро избегал всякой метафизики. У него был лишь один догмат: его божественное происхождение и божественность его миссии. Весь символ веры первобытной церкви мог уместиться в одной строке: «Иисус — Мессия, сын Божий». Эта вера покоилась на одном неоспоримом доказательстве — факте воскресения, свидетелями которого считали себя ученики. В действительности же никто (даже и галилейские женщины) не утверждал, что сам был очевидцем воскресения[24]. Но исчезновение тела из гробницы и последовавшие затем явления казались равнозначащими самому факту. Свидетельствовать о воскресении Иисуса — вот в чем заключалась, по их убеждению, главная миссия, возложенная на них (Лк.24:48; Деян.1:22; 2:32; 3:45; 4:33; 5:32; 10:41; 13:30,31).

Очень скоро создалось убеждение, что это событие было предсказано самим учителем. Вспоминались различные слова его, не вполне ими понятые, как они думали, и в которых, уже после воскресения, увидели предсказание его. Вера в будущее славное пришествие Иисуса стала всеобщей. Тайный лозунг, которым братия обменивалась между собою, чтоб узнавать и ободрять друг друга, был: Maran atha — «Господь придет»[25]. Припомним слова, которые приписывались Иисусу: не успеет проповедь обойти всех городов Израиля, как придет сын человеческий во всей славе своей (Мф.10:23). А до того дня воскресший Иисус будет сидеть одесную Бога Отца, где и пребудет до торжественного дня, когда он явится в облаках судить живых и мертвых (Деян.2:33 и сл.; 10:42).

Они имели об Иисусе то представление, которое он сам им внушил. Иисус был великий пророк, сильный словом и делом (Лк.24:19), Божий избранник, облеченный миссиею спасти человечество, миссией, которую он засвидетельствовал чудесами и, главное, своим воскресением. Он был помазан от Бога Духом Святым и облечен властью; он жил в мире, творя добро, исцеляя тех, кто был во власти дьявола[26], так как с ним был Бог (Деян.10:38). То был сын Божий, т. е. представитель Бога на земле; то был Мессия, спаситель Израиля, о котором возвещали пророки (Деян.2:36; 8:37; 9:22; 17:3 и др.) В христианской секте обычным делом было чтение книг Ветхого Завета, в особенности пророков и псалмов. К чтению этому приступали с предвзятой мыслью повсюду находить провозвестие об Иисусе. Христиане были убеждены, что древние еврейские книги были полны им, и с первых же лет составилась целая коллекция текстов, взятых из пророков, псалмов и некоторых апокрифических книг, в которых, по общему убеждению, жизнь Иисуса была предсказана и описана заранее[27]. Такое произвольное толкование применялось тогда во всех еврейских школах. Прообразы, касающиеся Мессии, стали чем-то в роде умственного спорта, подобного тому, какой древние проповедники проделывали с некоторыми местами Библии, перетолковывая их настоящий смысл и принимая их за простые риторические украшения.

Иисус со своим удивительным чутьем в деле религиозных обрядов не учредил никакого нового ритуала. У новой секты не создалось еще никаких особых религиозных церемоний (Иак.1:26-27).Их обряды были обрядами еврейскими. Их вечери не заключали в себе ничего литургического в точном смысле слова, это были братские собрания, посвященные молитве, упражнениям в глоссолалии, пророчеству[28], чтению посланий. Пока не существовало ничего похожего на священнослужение. Не было священников (cohen или ??????); пресвитер был «старейшим» из членов общины, только и всего. Единственным священником был Иисус (Евр.5:6; 6:20; 8:4; 10:11), в ином смысле священниками были все верные (Отк.1:6; 5:10; 20:6).

Пост почитался делом похвальным (Деян.13:2; Лк.2:37). Крещение было символом вступления в секту (Рим.6:4 и сл.). Обряд крещения был такой же, как и при крещении Иоанна, но его совершали во имя Иисуса (Деян.8:12-16; 10:48). Но одно крещение считалось недостаточным, за ним должно было следовать приобщение к дарам Св. Духа (Деян.8:16; 10:47); последнее совершалось посредством молитвы, которую апостолы читали над головой новообращенного, возложив на нее руки.

Это возложение рук, к которому так часто прибегал Иисус (Мф.9:18; 19:13,15; Мк.5:23; 6:5; 7:32; 8:23,25; 10:16; Лк.4:40; 13:13), было по преимуществу сакраментальным актом. Оно давало вдохновение, внутреннее прозрение, силу творить чудеса, пророчествовать, говорить на разных языках. Под ним-то и подразумевалось крещение Духом Святым. Припоминали сказанное, как им казалось, Иисусом: «Иоанн вас крестил водою, вы же будете крещены Духом». С течением времени все эти представления слились в одно, и крестить стали «во имя Отца, Сына и Духа Святого» (Мф.28:19). Но едва ли эта формула была уже в употреблении в то первое время, о котором мы ведем теперь речь. Простота этого первобытного христианского культа очевидна. Он не был изобретен ни Иисусом, ни апостолами. Некоторые еврейские секты еще до них усвоили эти торжественные, серьезные религиозные церемонии, заимствованные, по-видимому, частью из Халдеи, где они и поныне еще совершаются савами и мендаитами[29], вместе с особыми литургиями. Много подобных обрядов было также и в религии персов[30].

Вера в народную медицину, способствовавшая влиянию Иисуса, была не чужда и ученикам его. Дар исцелений был одним из чудесных даров Духа (1 Кор.7:9,28,30).

Первые христиане, как почти все евреи той эпохи, смотрели на болезни как на наказание за грех[31], или как на дело рук злого духа[32]. Апостолы, как и Иисус, считались могущественными заклинателями (Деян.5:16; 19:12-16). Верили, что совершаемое ими помазание елеем с возложением рук и призыванием имени Иисуса имело силу омыть грехи, бывшие причиной болезни и исцелить больного (Иак.5:14-15; Мк.6:13). Елей всегда слыл на Востоке главным целебным средством (Лк.10:34). Впрочем, столь же действительным признавалось и одно возложение рук (Мк.16:18; Деян.28:8). Это возложение совершалось с помощью непосредственного прикосновения. Возможно, что в иных случаях больному доставляла некоторое облегчение теплота рук, быстро сообщаясь голове, которой они касались.

Так как секта была еще молода и малочисленна, то вопрос об умерших предстал перед нею позднее. Странное впечатление произвели первые случаи смерти, постигшей членов братии. Тревожились о судьбе скончавшихся, задавались вопросом, кто счастливее: они или оставшиеся, которые собственными глазами увидят пришествие Сына Человеческого. Сложилось мнение, что промежуток между смертью и воскресением является как бы пробелом в сознании умершего[33].

Высказанная в «Федоне» мысль, что душа существует до смерти и после нее, что смерть — благо, что она даже является по преимуществу философским состоянием, ибо тогда душа вполне свободна и ничем не связана, — эта мысль была совершенно чужда первым христианам. В большинстве случаев, они, по-видимому, не представляли себе человека отдельно от тела. Такая концепция держалась долго и была отброшена лишь тогда, когда церковь усвоила доктрину бессмертия души, по учению греческой философии, доктрину, которую кое-как связали с христианским догматом всеобщего воскресения и обновления. В то время, о котором мы повествуем, господствовала почти одна лишь вера в воскресение[34].

Погребальный обряд, конечно, совершался по еврейскому ритуалу. Ему совсем не придавали значения, имя покойного не обозначалось никакой надгробной надписью: общее воскресение ведь было близко, тело верующего должно было пробыть лишь очень недолго в погребальной пещере. Не особенно занимались вопросом, будет ли воскресение всеобщим, т. е. коснется ли оно всех, добрых и злых, или же распространится только на избранных[35].

Одной из замечательных особенностей новой религии было возобновление пророчеств. Давно уже не слышно было о пророках в Израиле. И вот, в маленькой секте снова возродился этот особый вид вдохновения. Первобытная церковь насчитывала несколько пророков и пророчиц (Деян.11:27 и сл.; 13:1; 15:32; 21:9,10 и сл.; 1 Кор.12:28 и сл.; 14:29-37; Еф.3:5; 4:11; Отк.1:3; 16:6; 18:20,24; 22:9), подобных бывшим в Ветхом Завете. Вновь появились и псалмопевцы. Те гимны, которыми Лука уснащает свое Евангелие (Лк.1:46 и сл.; 1:68 и сл.; 2:29 и сл.), несомненно представляют образец христианских псалмов, подражание ветхозаветным гимнам. Эти псалмы, эти пророчества не отличаются оригинальностью формы, но изумителен проникающий их дух кротости и благочестия. Это — как бы слабое эхо последних творческих вдохновений священной лиры Израиля. Книга псалмов — это первый цветок, из чашечки которого христианская пчела собрала свой первый мед. Пятикнижие, напротив, по-видимому, мало читалось и мало служило предметом размышлений. Оно заменялось аллегориями по образцу еврейских «мидрашим», в которых все историческое значение этих книг пропало.

Пение, сопровождавшее эти новые гимны (Деян.16:25; 1 Кор.14:15; Кол.3:16; Еф.5:19; Иак.5:13), вероятно, походило на пение, какое еще и поныне держится в церквах греков, маронитов и вообще восточных христиан, и представляет нечто вроде вопля, в котором нельзя различить отдельных нот[36]. Это не столько музыкальные модуляции, сколько форсировка голоса и быстро вибрирующие носовые звуки, похожие на стон. Исполнители этих странных напевов поют стоя, с неподвижным взглядом, с наморщенным лбом, с напряженным видом. Особенно торжественно с дрожью в голосе произносится слово: аминь. В литургии это слово играло важную роль. По примеру евреев (Чис.5:22; Втор.27:15 и сл.; Пар.16:36; Немм.5:13; 8:6), приверженцы новой веры употребляли его для выражения того, что вся толпа присоединяется к словам пророка или певца[37]; ему приписывали, быть может, некоторые мистические свойства, и произносили его с особенным одушевлением. Неизвестно, сопровождалось ли музыкальным аккомпанементом это первобытное духовное пение[38]. Что же касается пения не публичного, а того, которое верующие «пели в сердце своем» (1 Кор.3:16; Еф.5:16), изливавшегося от избытка чувств этих нежных душ, пылких и мечтательных, оно, вероятно, исполнялось вполголоса, как кантилены средневековых лоллардов[39]. Радостью дышали эти гимны, — такова их общая черта. У мудрецов секты одним из правил было: «печален ли кто из вас, пусть молится, весел ли кто — пусть поет» (Иак.5:13).

Всецело предназначенная для назидания братии, эта первая христианская литература не записывалась. Никому не приходило в голову писать книги. Иисус проповедовал устно, его слова помнили. Разве не обещал он, что род его слушателей не прейдет, прежде чем он явится вновь? (Мф.16:28; 24:34; Мк.8:39; 13:30; Лк.2:27; 21:32).

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Нигде в литературе не упоминается столь часто слово «радость», как в Новом Завете. См. Еф.1:6; Рим.14:17; 15:13; Гал.5:22; Флп.1:25; 3:1; 4:4; 1 Ин.1:4 и т. д.

[2] «Эбионим» значит «бедные».

[3] Припомним год 1000-й. Все акты, начинающиеся формулой “Adventante mundi vespera” и тому подобными, заключали пожертвования в дар монастырям.

[4] Hodgson в “Journal Asiat. Soc. of Bengal”, т. V, стр. 33 и след.; Эжень Бюрнуф “Introd. a l’histoire du buddhisme indien”, I, стр. 278 и след.

[5] Лукиан, «Смерть Перегрина», 13.

[6] Папирусы Туринский, Лондонский, Парижский, собр. Брюне де Прель. “Mem. sur le Serapeum de Memphis” (Париж, 1852); Эггер, “Mem. d’hist. ovc. et de philologie”, стр. 151 и след. и в «Заметках и извлечениях», т. XVIII, стр. 264–359. Заметьте, что родиной отшельнической жизни в христианстве был Египет.

[7] Например, Иаков оставался всю жизнь чистейшим иудеем.

[8] 1 Кор.10:16; Юстин, Apol. I, 65-67.

[9] ?????????. Иосиф, Antiquit., XIV.10:8,12.

[10] Лк.22:19; 1 Кор.11:24 и след. Юстин, loc. cit.

[11] В 57 году евхаристия является уже учреждением старинным, так как она стала не чужда злоупотреблений. 1 Кор.11:17 и след.

[12] Деян.20:7; Плиний, Epist., X, 97; Юстин, Apol. I, 67.

[13] Плиний, Epist., X, 97.

[14] Ин.20:26 недостаточно для доказательства противного. Эбиониты навсегда сохранили празднование субботы. Св. Иероним, In Matth, XII init.

[15] Сравн. Евсевия, H. E., III.39 (по Папию).

[16] Юстин, Apol., I, 39,50.

[17] Pseudo-Abdias и пр.

[18] Ср. Папий у Евсевия, H. E., III.39; Поликрат, ibid. V.24; Климент Александрийский, Strom., III, 6; VII, 11.

[19] Например, ?????????, быть может ??????. См. Wescher в “Revue archeol.”, апрель, 1866 г., стр. 352–353.

[20] Деян.13:1 и след.; Климент Александрийский у Евсевия, H. E., III.23.

[21] Быт.17:14 и др. мн. места в Законе Моисеевом; Мишна, Kerithout, 1:1; Вавилонский Талмуд, Moёdketon, 28a. Ср. Тертуллиана De anime, 57.

[22] См. в еврейских и раввинских лексиконах слово ???. Сравн. слово exterminare.

[23] Мишна, Sanhedrin, 9:6. Ин.16:2; Иосиф, B. J., VII.8:1; 3 Макк.7:8,12-13.

[24] По Матфею (28:1 и след.), стражи были свидетелями сошествия ангела, отодвинувшего камень. В этом, очень спутанном рассказе, дается понять, что женщины были свидетельницами того же события, но ясно этого не говорится. Во всяком случае, из этого рассказа вытекает, что стража и женщины видели не Иисуса воскресшего, а ангела. Эта, совершенно отдельно от других стоящая, бессвязная версия, очевидно, самого новейшего происхождения.

[25] 1 Кор.16:22. Эти два слова сиро-халдейские.

[26] Все болезни считались вообще делом дьявола.

[27] Деян.2:14 и след.; 3:12 и след.; 4:8 и след.; 4:25 и след.; 7:2 и след.; 10:43; и все послание, приписываемое св. Варнаве.

[28] Впоследствии это называлось ???????????. Деян.13:2.

[29] См. Cholaste (савские манускрипты императорской библиотеки), № 8,10, 11, 13.

[30] Vendidad-Sade VIII, 296 и след. IX, 1–145; XVI, 18–19; Spiegel, Avesta, II, стр. LXXXIII и след.

[31] Мф.9:2; Мк.2:5; Ин.5:14; 9:2: Иак.5:15; Мишна, Schabbath, 2:6; Вавилонский Талмуд, Nedarim, 41a.

[32] Мф.9:33; 12:22; Мк.9:16,24; Лк.11:14; Деян.19:12; Тертуллиан, Apol., 22; Adv. Marc., IV, 8.

[33] Флп.1:23, по-видимому, несколько другого значения. Впрочем, сравните 1 Фес.4:14-17. См. в особенности Отк.20:4-6.

[34] Св. Павел, вышеупомянутые места, Флп.3:11; Отк., вся гл. 20; Папий у Евсевия, H. E., III.39. Иногда указывают на противоположное верование, опираясь в особенности на Евангелие от Луки (Лк.16:22 и след.; 23:43,46). Но это — слабый авторитет в еврейской теологии. См. выше, введение. Ессеями был уже усвоен греческий догмат о бессмертии души.

[35] Сравните Деян.14:15 с 1 Фес.4:13 и след. Флп.3:11. Ср. Отк.20:5. См. Leblant, Inscr chret. de la Gaule, II, стр. 81и след.

[36] Доказательством чрезвычайной древности этого напева служит то, что он одинаков у религиозных общин, разделившихся с самых первых веков.

[37] 1 Кор.14:16; Юстин, Apol., I, 65,67.

[38] 1 Кор.14:7,8 этого не доказывает. Употребление глагола ????? тем более не служит этому доказательством. Первоначально этот глагол обозначал употребление струнных инструментов, но впоследствии стал значить — петь псалмы.

[39] См. у Канж слово Lollardi (изд. Дидо). Сравните кантилены Севенолей. “Avertissemens prophetiques d’Elie Marion” (Лондон, 1707 г.), стр. 10, 12, 14 и т. д.