Библиотека Гумер - история Церкви

Георгий Орлов. Церковь Христова
Рассказы из истории христианской Церкви

Гонение на христиан в правление императора Септимия Севера

Преемником Марка Аврелия был сын его, Коммод (180–192). Это был государь слабый, не занимавшийся делами; с его правления начинается ослабление Римской империи. Он не старался поддерживать планов и распоряжений своего отца относительно христиан, тем более, что лично он был благосклонен к ним по влиянию на него одной женщины, вероятно, тайной христианки, Марции. Поэтому, положение их при нем было довольно спокойное, хотя он не издавал никаких законов в пользу христиан и не отменял прежних. Все-таки и при этом государе отдельные случаи преследования христиан были. Так, в Риме был казнен сенатор Аполлоний, защищавший христианство в сенате, обвиненный своим рабом в принадлежности к христианскому обществу, за каковой донос, впрочем, казнен был и раб, по закону Нервы.
После междоусобной войны за императорский престол, занял его Септимий Север (196–211 г.), который в начале правления благосклонно относился к христианам, потому что один раб, христианин Прокул, исцелил его от болезни. Но, после иудейской войны, он стал подозревать христиан в политических замыслах, – поэтому, не отменяя прежних эдиктов против них, в 202 году издал еще новый, которым, под страхом смерти, запрещалось принятие вновь иудейства и христианства. Руководствуясь прежними законами относительно христиан и новым, запрещавшим распространение христианства, областные правители начали опять преследовать христиан. В это время, в Александрии, в числе других был обезглавлен ритор Леонид, отец знаменитого Оригена, а также брошена была в кипящую смолу девица Потамиена, поразившая своею красотою служителей казни и своим мужеством обратившая ко Христу одного из них, Василида, также принявшего мученический венец; в Лионе замучен св. Ириней, бывший епископом после Пофина, со многими из своей паствы. Особенно замечательна своим мужеством Фивия Перпетуя, дочь богатого и знатного гражданина одного из богатейших городов Северной Африки – Карфагена.
Она уже замужем, имеет дитя и, по-видимому, наслаждается счастливой жизнью. Но она решилась стать христианкой, – и отныне ее жизнь должна представлять один непрерывный подвиг, непрерывное мученичество.
Как только еще разразилось преследование, отец старался уговорить ее отречься от христианства. "Отец, – возразила молодая христианка, – видишь ли ты этот сосуд, – и при этом указала на лежавший у ее ног сосуд. – Можешь ли ты назвать его чем-либо другим, чем он есть на самом деле? Смотри: точно так же и я не могу назвать себя иначе, как христианкой!"
Спустя несколько времени, она была уже в темнице. Нужно знать римскую тюрьму, чтобы составить себе приблизительное понятие о том, что должны были испытывать заключенные. Нередко она помещалась под землею. Ни свет, ни свежий воздух не проникали туда. Там заключенных часто томили голодом и жаждою. "По повелению императора умерщвлять нас голодом и жаждою, – пишет один карфагенский исповедник, – мы были заключены в двух комнатах, где нас томили голодом и жаждою. Огонь нашего мучения был так нестерпим, что никто не надеялся перенести его". Тяжелое впечатление произвела тюрьма и на юную исповедницу. "Я ужаснулась, – говорит она. – Прежде я никогда не была в такой ужасной темноте. Тяжелый день. Страшная жара от множества заключенных, жестокое обращение солдат и, наконец, мучительная тоска о своем ребенке!"
Церковь делала все, что могла, для того, чтоб облегчить участь заключенных. Это ей нередко удавалось, благодаря подкупности тюремных сторожей. Может быть, и сами языческие власти смотрели сквозь пальцы на сношения христиан, остававшихся на свободе, с своими заключенными братьями, надеясь, что ласки и услуги родственников и друзей смягчат упорство заключенных. "Заключенные в темнице непременно должны иметь, кто бы служил им", – писали в Карфаген римские христиане.
Посетили верующие и Перпетую, тосковавшую более всего о своем младенце. Диаконы купили ей большую свободу; она могла несколько часов в день проводить в более удобном месте и поспешила воспользоваться этим облегчением для того, чтобы кормить грудью свое дитя. Так прошло несколько времени. Наконец, ей позволено было взять свое дитя к себе в тюрьму. "Темница теперь для меня стала дворцом", – говорила обрадованная мать, лаская своего малютку. Какая мать не поймет этой радости!
Если, однако, языческие власти надеялись, что во мраке тюрьмы ослабеет решимость и мужество борцов новой веры, то они жестоко ошибались. Честь пострадать за великое и святое дело, живое сознание божественной помощи, обещанной каждому страждущему за правду, всеобщее горячее сочувствие братьев и всей Церкви, – все это способствовало тому, чтобы еще более укрепить узников в их святой решимости, возвысить их над самими собой. Величественные видения уносили их из окружающей действительности, и, как первомученик Стефан, они созерцали отверстое небо и победные венцы, спускавшиеся на их чело. Рассказы о видениях в темнице очень часто встречаются в актах мученических.
Перпетуя, среди мертвой тишины темницы, видит золотую лестницу, достигающую до самого неба. Но эта лестница была так узка, что только одному можно было всходить по ней. По бокам лестницы находились разного рода орудия пытки, а внизу, у первой ступеньки, лежало страшное чудовище, которое грозило пожрать всякого, кто осмелился бы приблизиться к нему. Она устремляет свои взоры наверх, и там, среди отверстого неба, видит своего брата Сатура, который в то время еще не был схвачен, но потом добровольно предал себя. Взоры сестры и брата, смотревшего вниз, встретились...
– Перпетуя! Я жду тебя, – восклицает Сатур. – Но смотри, чтобы чудовище не повредило тебе.
– Во имя Господа Иисуса Христа, – отвечает Перпетуя, – оно не сделает мне никакого вреда.
Чудовище, как бы страшась всходившей по лестнице, медленно и грозно поднимает свою голову. Перпетуя, без малейшего колебания, всходит на первую ступеньку и раздробляет голову врагу. Она поднимается все выше и выше и, наконец, достигает до самого неба. Здесь, пред ее взорами, расстилается на необозримое расстояние сад, посреди которого сидит Старец с белыми, как лен, волосами, весьма большого роста. На Нем была надета одежда пастыря стад, и Он доил Своих овец. Вокруг Него стояли многие тысячи одетых в белые, блестящие одежды. Он обратил на Перпетую благосклонный взор и сказал: "Здравствуй, дочь Моя!" Затем Он позвал ее к Себе и подал кусок сыру, приготовленного Им Самим. Она приняла его с благоговением и стала есть, – и все стоявшие кругом воскликнули: "Аминь". Во время этого восклицания Перпетуя пробуждается, продолжая ощущать невыразимую приятность райского вкушения.
Весьма часто также заключенные видели своих уже увенчанных мученическим венцом братьев. Так, Перпетуе явился диакон Помпоний, незадолго пред тем пострадавший. Он стоял в дверях тюрьмы и звал исповедницу. На нем была белая, прекрасная одежда. Перпетуя пошла за ним по неровному и извилистому пути. Они пришли к амфитеатру, взошли на арену. Перпетуя дрожала от страха. "Не бойся, я буду с тобой и помогу тебе бороться", – сказал Помпоний и отошел в сторону. Перпетуя оглянулась кругом и увидала громадную толпу народа, но удивлялась тому, что не было зверей. Но в это время явился египтянин отвратительного вида и с толпой своих служителей стал готовиться на борьбу против Перпетуи. Между тем, на помощь последней явились благородные прекрасные юноши. Перпетуя разделась для борьбы, как мужчина. По обыкновению, юноши умастили маслом ее члены, между тем как египтяне катались по песку арены. Скоро явился Муж необыкновенного роста, так что досягал высоты амфитеатра; Его одежда была прекрасна; в одной руке держал Он посох, как герольд военный, а в другой – зеленую ветвь с золотыми яблоками. Прекратив всеобщее волнение, Он громко возгласил, обращаясь к Перпетуе: "Если этот египтянин победит тебя, ты будешь им убита; если ж тобой он будет побежден, эта ветвь будет твоею наградой". Долго длилось состязание, пока, наконец, Перпетуя не сокрушила голову своему противнику. Народ страшно зашумел; защитники Перпетуи торжествовали. Державший золотую ветвь вручил ее победительнице со словами: "Мир тебе, дитя мое!" Тут она пробудилась и поняла, что ей предстоит бороться не со зверями, но с диаволом, – и победа будет ей наградой.
Мученики нередко видели себя уже причисленными к лику торжествующих братьев на небе и поклонялись Христу. Великие пастыри Церкви, принесшие себя в жертву за дело Божие, также очень часто являлись заключенным среди их видений. Так освещалось неземным сиянием место ужаса, и, по выражению актов мученических, из мрака тюрьмы исходила небесная радость, и из ветвей терновника расцветала корона!
Но гораздо опаснее и страшнее, чем все лишения, заключения, были увещания и просьбы родных-язычников, обращенные к исповедникам. Ориген говорит, что мученичество тогда достигает своей вершины, когда нежнейшие просьбы родных соединяются с насилием мучителей для того, чтобы поколебать мужество исповедников. Да, любовь к родным была одним из величайших испытаний для мучеников. Мученики Церкви не были фанатиками, заглушившими в себе все человеческое в угоду любимой идее. Напротив, сердце их всегда было раскрыто для всех благороднейших чувств и привязанностей. Но мученикам приходилось разрывать самые близкие узы родства, как скоро они становились в противоречие с высшим законом человеческой совести. На этот раз последователи Христа должны были представить своим поведением и выразить истину слов Господа: "Аще кто грядет ко Мне и не возненавидит отца своего, и матерь, и жену, и чад, и братию, и сестры, еще же и душу свою, не может быти Мой ученик".
Вот пред нами глубоко-трогательное зрелище. В темницу к дочери является престарелый отец. Перпетуя должна выдержать сильнейшие испытания. Отец истерзался от душевных мук; он уже не приказывает, нет – он просит, умоляет, наконец, бросается на колени перед дочерью... "Дитя мое! Умилосердись над моей сединой, пожалей своего отца, если я еще достоин этого имени... Вспомни, как я носил тебя на руках своих, как лелеял тебя, пока ты не расцвела, как майский цвет, как я всегда предпочитал тебя твоим братьям; не сделай меня предметом поругания... Посмотри на свою мать, братьев, сына, которому не жить без тебя... Не делай нас несчастными". И несчастный отец снова бросается перед дочерью, называет ее своей царицей, госпожой, снова целует и обливает слезами ей руки. С невыразимой тоской смотрит мученица на отца. Но луч решимости, покорности воле Божией снова блестит во взоре. "Батюшка! Все случится по воле Божией. Наша жизнь не в нашей власти; мы все в руке Божией".
Открывается суд над заключенными, является проконсул. Кругом громадная толпа окружает свои жертвы, как бы сторожит их, опасаясь, чтобы они не исчезли из ее кровожадных рук. Наступает критическая минута. Ее отец с младенцем на руках протискивается сквозь толпу и снова является перед дочерью.
"Пожалей своего ребенка!" – восклицает он раздирающим душу голосом.
Но тут не место для родственных увещаний. Заключенные пред лицом власти. Проконсул дает знак, и солдаты палками гонят несчастного отца с его внуком. "Скорбью пронзилось мое сердце, – пишет Перпетуя, – как будто мне самой наносили удары; мне больно было видеть несчастие старца". Теперь прокуратор обращается к мученице:
"Пощади седину отца, сжалься над своим ребенком, принеси жертву цезарю". – "Ни за что на свете". – "Итак ты христианка". – "Да, я – христианка".
Вот сущность допроса. Больше ничего не нужно. Ответ получен утвердительный, преступление доказано. Теперь должен состояться приговор, приговор обвинительный.
Перпетую вместе с другою исповедницею – Фелициею велено было заключить в тюрьму. Снова предстояло пережить все невзгоды томительного заключения. К счастию, начальник темницы, постоянно наблюдавший чистоту и святость их поведения, был, наконец, побежден и сам силою веры христианской, и потому давал всевозможное послабление своим узникам.
Фелиция, заключенная в темницу беременною, боялась, чтобы это обстоятельство не попрепятствовало ей умереть за Христа вместе с другими мучениками.
По римским законам казнь женщины в таких случаях воспрещалась. Но страх ее не оправдался; незадолго до мученической своей кончины, она разрешилась от бремени. Болезни рождения обнаруживались мучительными ее стонами. На это ей заметили: "Если ты так страдаешь теперь, что же будет, когда повергнут тебя зверям в случае, если не захочешь принесть жертвы?" Она отвечала: "Теперь я терплю свои страдания; а тогда Другой будет во мне терпеть, потому что за Него я буду страдать".
Наконец, воссияло вожделенное для мучеников утро их победы. Из темницы повлекли в амфитеатр. С достоинством и радостию они текли туда, как бы на небо. Перпетуя шла медленно: в ее лице выражалось душевное спокойствие; взор ее, по временам устремлявшийся к небу, горел пламенным желанием скорее соединиться с возлюбленным Женихом душ христианских. У входа в амфитеатр хотели облечь святых мучениц в украшение языческих жриц, дабы казнь их сделать торжественнее. Но Перпетуя мужественно воспротивилась этому. "Мы, – говорила она, – лишаемся жизни за то, что не хотели касаться ни к чему языческому, освободите же нас и в смерти от этого бремени". Правота этого требования была признана. Святые мученицы были введены на бой без украшений. В легкой одежде поставлена была Перпетуя пред дикого вола, который, схватив ее на свои рога, метал то вверх, то вниз, разорвал ее одежду и повредил головной убор. Скромно покрывалась она остатками своей одежды и оправила убор на голове, чтобы в день своего торжества и славы не быть с растрепанными волосами. Встав, она подала руку Фелиции, которую так уже свирепое животное успело повергнуть на землю, и, обратясь к христианам, бывшим в толпе зрителей, сказала: "Стойте твердо в вере, любите друг друга и не скорбите о наших страданиях".
Раздался дикий крик народа, требовавший смерти исповедниц. Дав прощальное лобзание мира друг другу, они получили смертный удар от руки гладиатора.