Мень А. История религии. На пороге Нового Завета

От эпохи Александра Македонского до проповеди Иоанна Крестителя

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть V. РИМ, ГРЕКИ И ВОСТОК

Глава двадцать четвертая
ПОПЫТКИ СИНТЕЗА
Италия, 120-80 гг. до и. э.

Вначале философию терпели как неизбежное зло,
а впоследствии в ней стали искать
опору для римской религии.
Т. Моммзен

Эллинизация и наплыв инородцев, казалось, несли гибель латинскому духу.
Тем не менее он выжил, найдя себе опору в римской интеллигенции. Ее лучшие
представители, хотя и прошли школу греков, были непохожи на тех, кто, по
словам современника, "становится тем хуже, чем лучше знает эллинский язык".
Серьезные вдумчивые люди-публицисты, историки, ораторыуже поняли, что
эллинская религия не оправдала надежд и не в силах оздоровить общество.От
того, что Юпитера стали называть Зевсом, мало что изменилось. Зато на
философию греков, видимо, можно было рассчитывать.
Впрочем, образованные римляне не хотели слепо копировать чужое, а
стремились создать собственное мировоззрение на основе сплава эллинства и
латинства. В этом им помогли стоики, которые в то время вели повсюду
энергичную пропаганду своего учения. Мудрецов, одетых в ветхие плащи,
поборников умеренности и воздержания, можно было встретить в домах консулов
и в тавернах, на базарах и в школах. Они как бы намеревались исправить зло,
которое причинили Риму их соплеменники, посеявшие в нем безверие и
распущенность.
Доктрина Стои была удивительно родственной римскому складу мышления и
жизненным принципам латинства. Старинные идеалы верности, доблести и
самообладания именно у стоиков и обретали философский смысл. Казалось, что
многие римляне были последователями Зенона, даже не слыхав его имени.
Индивидуализм и космополитизм стоиков в эпоху империи уже не казались в
Риме одиозными; ослабела общая подчиненность законам, изменились взгляды на
окружающий мир. Словом, учение финикийца, занесенное из Греции, быстро
укоренилось в Риме и стало классическим выражением национального духа
латинян.
Первым проповедником стоицизма в Риме был грек Панеций (185-110),
уроженец острова Родос (1). Талантливый ученый и мыслитель, он стал почетным
гостем в столичных салонах, где собирались просвещенные эллинофилы.
Племянник Сципиона Старшего, Сципион Эмилиан, годами не разлучался с ним и
возил с собой во время дипломатических путешествий по Востоку.
Как философ Панеций был скорее эклектиком, но в целом склонялся к
стоицизму. Под влиянием пирронистов и академиков он отверг как недоказуемые
старые понятия Стои о Боге и бессмертии души. По его мнению Провидение не
управляет миром и человек свободен от влияния потусторонних сил. На этом
основании Панеций считал спорной и веру в предсказания (2).
Бог и Вселенная, учил Панеций, едины и вечны. Логос, внутренний закон
мироздания, пронизывает все, в том числе и человека. Гармоничной является
жизнь, которая соответствует космическому строю, Логосу. Когда наступает
смерть, все элементы человека возвращаются в круговорот природы и только
память потомков хранит его образ.
В отличие от Зенона, Панеций не требовал от своих учеников абсолютного
бесстрастия. Идеал "стоической нирваны" он считал чрезмерно суровым.
Добродетель, по его убеждению, заключается в полном раскрытии сил человека,
в сочетании аскезы с разумным употреблением естественных благ. "Жить нужно
согласно желаниям, вложенным в нас природой",повторял он вслед за киниками.
При этом Панеций проводил различие между желаниями, которые соответствуют
природе, и желаниями противоестественными (3). Счастье мудреца-в равновесии,
он должен ценить дары природы, а в час испытаний сохранять спартанскую
невозмутимость.
Эта светская философия с ее рационализмом и пуританской этикой была
наетоящим открытием для римских интеллектуалов. Оказывается, латинская
"доблесть"-не просто наследие отцов, а нечто осмысленное, совпадающее с
учением знаменитого мудреца. Не здесь ли сходятся Восток и Запад, Рим и
Эллада?
Члены кружка Сципионов не были бы настоящими римлянами, если бы
оставили в стороне вопрос о религии. Без нее они не мыслили возрождения
общества. Между тем Панеций, как и прочие философы-греки, относился к
народным верованиям пренебрежительно, а его друг историк Полибий открыто
заявлял, что религия создана для того, чтобы держать толпу в повиновении.
Римляне же не могли отмахнуться от этой проблемы. Им нужно было ясное и
последовательное ее разрешение С одной стороны, они вполне разделяли
философскую критику мифологии, а с другой-опасались слишком резко порвать с
ритуальными институтами нации.
В результате возникла мысль о механическом соединении "под одной
крышей" нескольких типов веры. Сформулировал ее Квинт Муций Сцевола,
человек, близкий к Сципионам, юрист и писатель, избранный в 95 году на
должность верховного жреца Рима.
Сцевола выдвинул понятие о triplex religiae, "тройственной религии",
которая включает народную, философскую и государственную. Народная, или
поэтическая, религия есть область красивых вымыслов и грубых суеверий, ее
следует предоставить невеждам. Философская-учит о Высшем на основании
разума, а государственная-сводится к официальному культу.
На первый взгляд эта концепция кажется близкой к индийскому плюрализму.
Именно в Индии считали, что Божество по-разному постигается людьми, стоящими
на различных духовных уровнях. Однако, в отличие от индийцев и орфиков,
Сцевола и его единомышленники не желали отыскивать сокровенный смысл мифов.
Они резко нападали на "поэтическую религию", высмеивали рассказы о богах и
грубое идолопоклонство. Друг Панеция и Сцеволы Луцилий отзывался о людях,
чтущих кумиры, с нескрываемым презрением. "Они похожи,-писал он,-на
маленьких детей, которые воображают, будто все бронзовые статуи-живые
существа, и принимают их за людей; и они же также видят действительность в
чистых фикциях и предполагают, что в этих медных фигурах скрывается душа.
Все это-не более как изваяния, а остальное ложь и химера" (4). Впрочем,
подобным мыслям предпочитали не давать широкой огласки.
Историки и ученые Рима начинают с этого времени систематизировать и
исследовать мифы, подходя к ним как к пережиткам прошлого. Первое место
среди светских знатоков народной религии занимал филолог Варрон (116-27),
который слыл языческим "богословом". Его книги о верованиях греков и римлян
были целиком построены на теории "тройственной религии". Он собирал легенды
с интересом антиквара и этнографа. Когда же Варрону приходилось оценивать
мифологию по существу, он прямо заявлял, что в ней "многое измышлено
противное достоинству и природе бессмертных" (5). Истинная вера для
него-лишь в "философской религии" стоиков, но, по мнению Варрона, она мало
пригодна для масс и о ней "уместнее слушать в стенах школы, чем на форуме".
И Сцевола, и Варрон считали, что общественный культ необходим как
важное государственное установление. Старые обряды нужны не богам, а самим
людям, ибо церемонии содействуют прочности политического порядка. Этот
взгляд целиком разделял и Цицерон-типичный представитель республиканской
интеллигенции. "Что бы мы ни думали об ауспициях, говорил он,-их необходимо
сохранять, чтобы не оскорблять народных убеждений, а также ради тех услуг,
которые они могут оказывать государству" (6). В своих публичных выступлениях
Цицерон восхвалял отеческую религию, а в частной жизни оставался скептиком.
Настоящей религией была для него политика, по отношению к которой культ
играл служебную роль. Изучив книги Платона, он пересказывал его аргументы в
пользу бессмертия души, но из писем Цицерона видно, что сам он едва ли верил
в вечную жизнь.
Трудно освободиться от ощущения, что в такого рода взглядах был оттенок
цинизма. И вообще, компромиссная теория "тройственной религии" не могла
долго удержаться. Сам рационализм подрывал основы философской веры.
Поскольку рассудок был признан единственным орудием познания, естественно,
приходили к мысли, что о Боге человек имеет право создавать лишь гипотезы.
Ведь внутренняя достоверность мистической интуиции была чужда и непонятна
римским просветителям.
В конце концов стали возникать все новые и новые сомнения. Зачем нужны
метафизические домыслы о Боге, когда проще признать вечную мать-природу
единственной причиной всего? Если самое лучшее для человека-следовать
естественным побуждениям, не правильнее ли будет перейти в лагерь Эпикура?
Многие выдающиеся деятели конца республики так и поступали. Да и в народе
набожность явно шла на убыль, превращаясь в некое узаконенное лицемерие.
Писатели тех лет часто говорят о равнодушии граждан к богам, о пустующих,
заброшенных храмах. Такое положение дел пугало даже Варрона.
Общий дух секулярности, стяжательства, практического материализма был
на руку адептам вульгарного эпикурейства. Нередко случалось, что молодые
люди, никогда не читавшие Эпикура, начинали называть себя его приверженцами.
Проводя ночи среди танцовщиц и флейтисток, изобретая все новые виды
развлечений, они шокировали добропорядочных людей фривольными шутками и
считали это истинным эпикурейством. По их вине римляне старого закала
окрестили эпикурейство "философией свинарника".
Но у афинского учителя были и подлинные последователи, среди которых
наиболее прославился Лукреций Кар (99-55)-страстный апостол материализма.
Юность Лукреция совпала с сулланским террором в Риме, и всю свою
недолгую жизнь он был свидетелем гражданских войн, потрясавших империю (7).
"Сады Эпикура" явились для молодого поэта надежным укрытием от тревог мира.
Обряды старины внушали ему отвращение, а народные суеверия вызывали
настоящую ненависть. Религия, которую он знал, была набором бессмысленных
церемоний, обременяющих жизнь. Он готов был видеть в них причину едва ли не
всех страданий человечества.
Быть может, как и сам Эпикур, Лукреций с детства испытывал тайный страх
перед неведомыми силами. Говорили, что он нередко мучился припадками
депрессии и подавленности. Он надеялся найти спасение в философии Эпикура,
которая утверждала, что боги далеко и нс вмешиваются в земные дела.
Знаменитая поэма Лукреция "О природе вещей"-это гимн во славу Эпикура.
В ней он изображен как мессия-избавитель, снявший с людей иго ложных
верований. Тем не менее смутные страхи, видимо, до конца не оставляли поэта.
Та ярость, с какой он нападал на религию, показывает, что внутреннего мира,
к которому звал Эпикур, Лукреций достичь не смог. Создается впечатление,
что, споря с противником, он спорил с самим собой.
Особенно невыносима была ему мысль о бессмертии и воздаянии за гробом.
В полемике против нее чувствуется горечь разочарования, тоска несбывшихся
надежд. Лукреций на все лады доказывал невозможность бессмертия. Свою
апологию небытия он довел до логического конца, покончив жизнь
самоубийством.
Неверие Лукреция меньше всего походит на легкомысленный скепсис Лукиана
или Вольтера. Он силился изобразить себя оптимистом, но тщетно. Вымученные
восторги по поводу достижений разума не могут скрыть глубокой меланхолии
Лукреция.
Он был одним из первых, кто создал теорию прогресса цивилизации начиная
со времен дикости, но тем отчетливее видна безнадежность его взгляда на
будущее людей. Впереди только закат и разложение. Рожденная из хаоса атомов,
земля обречена снова вернуться в него. Признаки же этой мировой осени
Лукреций замечал повсюду:

Да, сокрушился наш век, и земля до того истощилась,
Что производит она едва лишь мелких животных, а прежде
Всяких давала она и зверей порождала огромных
И виноградарь, смотря на тщедушные чахлые лозы,
Век злополучный клянет и на время он сетует горько,
И беспрестанно ворчит, что народ, благочестия полный,
В древности жизнь проводил беззаботно, довольствуясь малым,
Хоть и земельный надел был в то время значительно меньше,
Не понимая, что все дряхлеет и мало-помалу,
Жизни далеким путем истомленное, сходит в могилу. (8)

Пессимизм Лукреция нельзя объяснять только его характером. Мрачность
была присуща самой доктрине атомистов. Если мир-просто случайная игра
стихий, то всему, что существует, неизбежно придет конец. Роптать
бесполезно, да и не на кого. Так пусть же разум научит нас спокойно смотреть
в надвигающуюся тьму...
Этот скорбный титанизм, родственный идеям раннего Рассела, знал и
своего рода "благочестие". Оно сводилось к печально-умудренному созерцанию
увядающего бытия. Лукреций пишет:

Нет, благочестье не в том, что пред всеми с покрытой главою
Ты к изваяньям идешь и ко всем алтарям припадаешь,
Иль повергаешься ниц, длани свои простирая,
Молишься храмам богов, иль обильною кровью животных
Ты окропляешь алтарь, или нижешь обет на обеты,
Но в созерцаньи всего при полном спокойствии духа. (9)

Немало утомленных душ искало утешения в подобных мыслях. Другие же с
головой уходили в политическую борьбу, заглушая этим духовную жажду. Но тот,
кто искал в философии ответов на основные вопросы бытия, не мог долго
останавливаться на материализме.
После Платона и Аристотеля наука о сущем продвинулась достаточно
далеко, чтобы увидеть изъяны материализма. Рано или поздно начинали
понимать, что он основан не на разуме, а на вере в материю, атомы и
случайность. Но разве имела эта вера преимущества в сравнении с чувством
осмысленности мира? Философия разрушения и смерти, даже облеченная в
прекрасные стихи Лукреция, неизбежно теряла своих сторонников одного за
другим.
В середине последнего века перед Рождеством Христовым в Риме намечается
перелом, возникают новые умственные искания. Даже светский стоицизм Панеция
перестал удовлетворять мыслящих римлян. Им нужны были уверенность и надежда,
которых не могли дать печальная философия Лукреция и стоический рационализм.
Поэтому, когда ученик Панеция Посидоний Апамейский (135-51) предпринял
реформу Стои, снова сблизив ее с религией, у него нашлось больше
последователей, чем у всех других мыслителей того времени.
Посидоний был сирийским греком. Он родился недалеко от Антиохии и
прошел курс наук в Афинах. На Востоке он познакомился с мистериями и
азиатскими культами, проникся духом таинственного и священного. Поэтому
Посидонию оказалось по силам построить универсальный философский синтез.
Все книги Посидония утрачены, но известно, что писал он много,
обращаясь к самым разнообразным темам: теологии и естествознанию, психологии
и военному делу; из-под его пера вышел обширный исторический труд; философ
вычислял расстояние от Земли до Солнца, исследовал океанские приливы и
оккультные явления. Платон и Аристотель, Ксенофан и Зенон нашли свое место в
системе Посидония. Он выступил во всеоружии знаний своей эпохи и как бы
подытожил основные идеи античной мысли (10).
Жители Родоса, где поселился философ, гордились им. Слава о Посидонии
гремела по всем эллинистическим городам. На остров отовсюду съезжались люди,
желавшие слушать его лекции. Среди них были и известные политики, такие, как
Помпей и Цицерон. На многих производило впечатление, что столь ученый
человек защищает идеи Бога и бессмертия.
Посидонии стал основоположником религиозного стоицизма, который достиг
своего апогея в поздней римской философии и повлиял на неоплатоников.
Сенека, Эпиктет и Марк Аврелий шли по пути, проложенному Посидонием. Из всех
философских систем, кроме Платоновой, это учение оказало наибольшее влияние
на христианских мыслителей. Климент Александрийский и Тертуллиан, Киприан и
Амвросий излагали богословие и этику в терминах поздней Стои (11).
Источником идей Посидония была интуиция высшего духовного Бытия,
которое пребывает за видимостью преходящего. Но это Бытие, в отличие от
Нирваны буддистов, связано с материей. Вслед за Платоном Посидонии считал
Вселенную целостным организмом, "живым, разумным, одушевленным и
умопостижимым" (12). Она насквозь пронизана "жизненной силой" Божества, или
"огненной пневмой" Мировой Души. Как Бог является внутренней сущностью
космоса, так и дух человека есть посланец Логоса, гость из нездешних сфер в
царстве природы. Он родствен всемирному Духу и лишь временно связан с телом.
Человек познает и Сущее и Вселенную именно в силу своей причастности им
обоим.
Душа, как и Божество, бессмертна, но еще в этой жизни она можег найти
избавление от оков грубого вещества. Созерцая вечность, человек обретает
свою духовную родину и изначальную свою свободу. Поэтому мудрец должен
стремиться победить в себе страхи и привязанности, вожделения и страсти.
Одолевая их, он достигает равновесия, избавляется от бурь обманчивого мира и
уподобляется бессмертным. Он сохраняет благородное мужество вопреки всему.
Ему надо только проникнуться мыслью, что зло это иллюзия или просто
недостаток добра. Когда в старости Посидония мучили приступы боли, он
говорил: "Напрасно ты трудишься, я все равно не признаю тебя злом..."
В этой философии соединились и римская стойкость, и восточная
отрешенность, и платоновская идея "двух миров". Посидоний привлекал людей
тем, что ставил перед ними возвышенную цель, открывал широкие просторы духа,
закалял волю в борьбе за освобождение личности. Но в то же время в поздней
Стое мы видим зачаток того радикального дуализма духа и плоти, который и
привел к возникновению гнозиса и манихейства, считавших материю созданием
сатаны.
Посидоний не разделял взглядов Панеция на Провидение. Он учил, что
Логос действует в мире целесообразно, и, подобно библейским пророкам,
отрицал случайность в истории. Он доказывал, что преступление рождает
преступление, и говорил римлянам, что их бедствия-это возмездие за
жестокость по отношению к грекам и поверженному Карфагену. Изучая прошлое,
Посидоний пришел к выводу, что порча нравов неизбежно ведет к пагубным
политическим последствиям. Эта мысль, подтвержденная многими примерами из
жизни народов, была особенно дорога тем римлянам, которых заботила судьба
республики (13). Тут предостережения греческого ученого полностью совпадали
с высказываниями греконенавистника Катона.
Как смотрел Посидоний на будущее человечества и мира?
Космос представлялся ему столь же незыблемом, как и само Божество. Если
в природе и бывают перемены, они касаются лишь частностей; в принципе же мир
статичен и пребудет таким, каков он есть, до самого своего конца. Но если
для Лукреция закат природы предвещал падение в бездну вечного мрака, то
Посидоний верил, что Вселенную и людей ждет слияние с Божественным огнем, из
которого они и вышли. Впоследствии же все снова возродится.
Таким образом, у Посидония, как и у отца Стои Зенона, космическая
иерархия существ подчинена закону круговорота. И в этом философ остался
истинным сыном язычества. Стремясь соединить науку и религию, Посидоний
сохранил в своей системе и древний миф о мировых циклах.
Динамика вселенского вращения, по мнению философа, всецело зависит от
Божества, Которое одновременно есть Судьба. "Судьба,-говорит Посидоний,-это
непрерывная цепь причин сущего, или Разум, согласно которому управляется
мироздание" (14). Рок действует с помощью закона всеобщей симпатии, то есть
взаимосвязи всех частей космоса. Поскольку же она охватывает каждый уровень
бытия, то движение небесных тел должно сказываться на событиях, происходящих
на земле. Отсюда оставался один шаг до признания астрологии, шаг, который
Посидоний и сделал. Учением о "симпатии" он оправдывал демонологию, ворожбу
и искусство предсказания.
Эти воззрения нашли в Риме вполне готовую почву. Халдейская астральная
религия уже давно распространила в эллинском мире культ светил (15). Римский
декрет 139 года, направленный против вавилонских астрологов, лишь
свидетельствует о силе их притягательности (16). Люди проникались ощущением,
что земными делами правят высшие непостижимые законы. "Астрологи
говорят,-писал Диодор,-что иногда звезды предсказывают сильные бури; в
других случаях они предсказывают сильный дождь или засуху, появление комет и
затмения солнца и луны, землетрясения и даже всякую перемену на небе,
счастливую или несчастную, не только для народов и стран, но даже для царей
и толпы" (17). Граждане все меньше могли влиять на ход событий, и поэтому
фатализм стал своеобразной общей религией. Посидоний только укрепил ее,
говоря о воздействиях, идущих из мировых пространств.
Когда главнокомандующего Суллу называли "Счастливым" - в это прозвище
вкладывали особый смысл. На "счастье" смотрели как на дар светил и Рока. Сам
Сулла, который, не смущаясь, грабил храмы, верил в свою звезду и не
расставался с талисманами. А его соперник Марий повсюду возил за собой
сирийскую прорицательницу. В авгуров больше не верили, но зато верили в
магию и гороскопы.
Синтез, предложенный апамейским ученым, не смог заменить Риму религии,
хотя, по-видимому, претендовал на это. Доктрина Посидония была слишком
отвлеченной. Но и как философия она обнаружила некоторую двусмысленность.
Посидоний начал с разума и свободы, а пришел к иррациональному фатализму. Он
проповедовал божественный Промысел, а кончил апологией оккультизма и
суеверий. Глубокая сама по себе мысль о связи космоса с жизнью Земли в его
толковании обернулась жестоким детерминизмом, убивающим свободу человека.
Нравственный идеал Посидония, хотя и оказал влияние на римлян, в конце
концов оказался доступным лишь узкому кругу философской братии, людям,
способным, подобно индийским аскетам, отвернуться от жизни.
Не удавалось и "согласие" (concordia)-тот общественный синтез, который
хотел создать Рим, привлекая греческие идеи. Гармоническое сочетание
демократии, олигархии и монархии, столь любезное Полибию, оказалось
призраком. Империя неуклонно шла по проторенному пути, наращивая военную
силу в страхе перед войнами и восстаниями.
В 90 году "союзники", недовольные тем, что им не дают римского
гражданства, начали борьбу против Рима. Их едва удалось усмирить. Еще до
этого консул Марий ввиду опасного положения провел реформу, в результате
которой граждан-ополченцев заменили профессиональные солдаты, вербуемые из
пролетариев. Они уже не были "защитниками римского народа", а жили по
собственным законам. Состоя на жалованье, подчиняясь только своим
начальникам, легионеры были готовы идти куда им прикажут-в далекую Африку
или на Рим,-лишь бы после победы получить в награду право на грабежи.
Случалось, что солдаты диктовали свою волю полководцам и заставляли их
отказываться от намеченных планов.
Естественно, что политики заискивали перед армией: каждый хотел
заручиться ее поддержкой. В этом соперничали две партии: сенатская и
"народная". Ясных платформ у них не было; склоки враждебных лидеров
сводились, как говорили тогда, к "борьбе честолюбий". Многие из сенаторов
мечтали о железном кулаке, который пресек бы бесконечные раздоры и
неурядицы. На эту роль они выдвинули Корнелия Суллу, который обещал "спасти
Рим от тиранов", то есть сторонников Мария. В 88 году его солдаты вторглись
в город, как во вражеские владения, и заставили марианцев бежать.
Чтобы укрепить свои позиции, Сулла вынужден был начать войну с новым
грозным врагом республики Митридатом Понтийским*. Потомок персидских
монархов и Селевкидов, этот царь считал себя новым Александром и
вознамерился сокрушить римского орла.
-----------------------------------------------------------------------
-
* Понт (греч. Понтика) эллинистическое государство на юго-восточном
побережье Черного моря (включало часть Малой Азии, Колхиду, а потом Боспор)

Митридат еще при жизни стал человеком легенды. Исполинского роста,
отважный и дерзкий воин, он был не чужд эллинской образованности, знал много
языков, писал книги, но при этом сохранил коварство и свирепость
необузданного варвара. Казалось, боги ограждали его от всех опасностей: в
детстве он избежал руки убийцы, а став царем, месяцами переодетый скитался
по стране и возвращался в свой дворец невредимым.
Митридат задумал возглавить восстание греческого Востока против Рима, и
первого его знака было достаточно, чтобы в Азии рухнула власть империи. За
одну ночь там перебили десятки тысяч римлян; потом поднялась и Греция.
Армения и крымский Боспор также покорились Митридату, сделав его тем самым
хозяином Черноморья.
Стремительный контрудар, нанесенный Понту армией Суллы, на время
остановил Митридата. В 85 году он подписал с республикой мир. А Сулла снова
двинулся на Рим, который в его отсутствие перешел в руки "народной" партии
Мария. Марианцы во второй раз бежали, и сенат вручил Сулле неограниченные
полномочия. На террор противников диктатор ответил жесточайшими репрессиями.
"Черные списки" лишили защиты закона тысячи граждан. Политические
преследования превратились в ширму для грабежа и сведения личных счетов ...
Спокойствие, достигнутое такими мерами, оказалось, разумеется, мнимым.
Новая конституция Суллы пыталась сковать больной организм римского общества,
но излечить его была не в состоянии. В любой момент здание, возведенное
диктатором, могло дать трещины.
Сулла тратил миллионы на раздачу хлеба и народные гуляния. Однако ни
террор, ни демагогия не могли стать выходом из
создавшихся политических трудностей. Эллинский путь полисной демократии
был для Рима закрыт: военно- бюрократическая империя и принцип демократии
плохо совместимы. Республике нужна была сильная централизованная власть, а
сенат раздирали противоречия. Словом, Риму предстоял выбор: либо свобода,
либо порядок. Порядок был предпочтен, и Сулла явился основателем единоличной
тирании в Италии. Он же предсказал будущее некоему молодому человеку,
которого пощадил в дни террора. Этого юношу звали Гай Юлий Цезарь .
Те, кто, подобно Цицерону, мечтали о возврате старых добрых времен,
убеждались, что законность и свобода обречены. Хотя римляне всегда заявляли,
что навязать им чужую волю нельзя, политики без труда подкупали мятежную
толпу болтунов, состоявшую в основном из пролетариев. "Народ,- писал позднее
Саллюстий,-который был господином и повелевал всеми остальными племенами,
пришел в упадок; вместо разделяемой всеми власти каждый в отдельности создал
себе рабство" (18).
Как это обычно бывает, разрушение устоев переживалось апокалиптически.
"Необъяснимые ужасные явления,-говорит Аппиан,-наблюдаемы были многими, и
отдельными лицами, и массами по всей стране. Стали вспоминать об ужасных
старинных предсказаниях. Было много чудес: мул разрешился от бремени,
беременная женщина родила змею вместо ребенка, бог послал сильное
землетрясение, в Риме рухнули некоторые храмы. Все это римляне восприняли с
тяжелым настроением" (19).
В довершение всего на Капитолийской скале по неизвестной причине
вспыхнул пожар, уничтоживший храм Юпитера, символ величия Рима, в огне
погибла и большая часть книг Сивиллы. Сулла отправил на Восток комиссию,
которая привезла новые рукописи Сивиллиных пророчеств. Передаваемые из уст в
уста, они волновали людей больше, чем в минувшие годы. Уже прямо стали
говорить о гневе богов и гибели всей Италии.
И не только Италии.
Те десять веков, которые, согласно Сивилле, начались с Троянской войны,
истекали в 83 году (20). Для римлян это означало конец человеческого рода,
последний акт драмы, предначертанной вечными звездами.

ПРИМЕЧАНИЯ
Глава двадцать четвертая
ПОПЫТКИ СИНТЕЗА

1. Сочинения Панеция (или Панэтия) не сохранились. О его воззрениях
известно из ссылок Цицерона и других античных авторов. Эти фрагменты собраны
в книге: Panaetii Rhodii Fragmenta. Ed. M. van Straaten. Leiden, 1962.
2. Диоген Лаэртский, VII, 149.
3. См.: Секст Эмпирик. Против ученых, XI, 73.
4. Люцилий, XX, 1.
5. Варрон. Цит. по бл. Августин. О Граде Божием, VI, 5.
6. Цицерон. О дивинации, II, 33.
7. О жизни Лукреция известно мало. Единственное античное свидетельство
биографического характера содержится в труде бл. Иеронима (IV в.),
написанном в дополнение к "Хронике" Евсевия Кесарийского (в русском переводе
эта книга Иеронима начинается с годов после Рождества Христова). Против даты
95 г. до н. э. бл. Иероним пишет: "Рождается поэт Тит Лукреций. Впоследствии
впавши в умопомешательство от приворотного зелья и написав в промежутках
между припадками безумия несколько книг, которые впоследствии отредактировал
Цицерон, он покончил самоубийством на сорок четвертом году своей жизни".
Полагают, что бл. Иероним почерпнул свои сведения из более ранних
источников, в частности у Светония. По сообщению биографа Вергилия-Доната,
Лукреций умер в 55 г. , и, следовательно, год его рождения падает на 99 г. О
знакомстве Цицерона с поэмой Лукреция есть упоминание в письме Цицерона к
его брату Квину. См. Ф. Петровский. Биографические данные о Лукреции.-В кн.
Лукреций. О природе вещей, т. II М. , 1947, с. 275 сл.
8. Лукреций. О природе вещей, II, 1150 сл.
9. Там же, V, 1196-1201.
10. Фрагменты из творений Посидония собраны в кн.: C.J. De Vogel. Greek
Philosophy. Leiden, 1959, v.3, p. 247-274; Posidonius. The Fragments. Ed.
J.G. Kidd, L. Edelstein, v. I. Leiden, 1972. См.: P. Wendland. Die
Hellenistische-Romische Kultur in ihren Beziehungen zu Judentum und
Christentum. Tubingen, 1907, S. 29, а также: Оригинальную реконструкцию
учения Посидония, которую предпринял Ф. Зелинский, посвятивший ему
специальную главу своей книги "Религия эллинизма" (Пг., 1922, с. 110-127).
11.См. И. Невзоров. Мораль стоицизма и христианское нравоучение.
Казань, 1892; О поздних стоиках см.: Ф. Фаррар. Искатели Бога. Пер. с англ.
СПб. , 1898; F. Copleston. A History of Philosophy, v. I, р. 11, 172-181.
12. Диоген Лаэртский, VII, 142.
13.См.: С.Утченко. Идейно-политическая борьба в Риме накануне падения
республики. М., 1952, с. 111.
14. Диоген Лаэртский, VII, 149.
15.См.: B. Bultmann. Primitive Christianity..., р. 173.
16. V. Махimus. De dictis, factisque memorabilibus, Э 3, 2.
17. Диодор, II, 30.
18. Саллюстий. Письма к Цезарю, II, 5.
19. Аппиан. Гражданские войны, I, 83.
20. Десять веков, или "Космический год", были равны 1100 годам. См.: М.
Еliаdе. Тhе Мyth оf thе Еtеrnаl Rеturn, р. 134.