Мень А. История религии. Дионис, Логос, Судьба

Греческая религия и философия от эпохи колонизации до Александра

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть IV. СОКРАТ

Глава пятнадцатая
ДВУЛИКИЙ ФИЛОСОФ
Афины, вторая половина V в.

Философия Сократа представляет собой
единое целое с его жизнью.
Гегель

В дохристианском мире немного найдется личностей столь обаятельных и
своеобразных, как Сократ, сын Софрониска. Трудно сказать, что имело большее
влияние на современников и последующие поколения: учение Сократа или самый
его облик учителя жизни. Из античных философов в этом смысле его можно
сравнить, пожалуй, лишь с Пифагором. Но о последнем мы знаем только по
"иконе" легенды, или, вернее, по ее обломкам, в то время как об афинском
мудреце свидетельствуют близкие к нему люди.
Справедливости ради нужно сказать, что Сократ долго не привлекал к себе
особого внимания; по-настоящему его "заметили" лишь к концу жизни. Историки
тех времен, подробнейшим образом повествуя о каждом мятеже или сражении,
почти ни словом не обмолвились о столь замечательном человеке. В каком-то
отношении это объясняется тем, что внимание летописцев было отвлечено
другим; ведь первая половина жизни Сократа совпала с самыми яркими
страницами афинской истории. Философ родился в годы победоносного завершения
персидских войн; юность его прошла при Перикле; он был современником Эсхила
и Софокла, Аспазии и Анаксагора, Иктина и Фидия.
Спокойный, скромный человек, не рвущийся в политику и не рекламирующий
себя, Сократ легко мог затеряться в толпе софистов и учителей риторики. К
тому же внешне он не был привлекателен, что в те времена играло немаловажную
роль. Афиняне, страстные ценители красоты лица и телосложения, должны были с
оттенком жалости смотреть на его забавную фигуру плешивого фавна,
коренастую, с отвислым животом, на его курносое лицо с глазами навыкате и
толстыми губами. Только огромный лоб, возвышавшийся над курьезной
физиономией, как бы намекал на могучий ум сына Софрониска.
Это лицо стало с некоторых пор привычным для афинян. Едва только
отворялись городские ворота, как все уже видели Сократа, расхаживающего
среди толпы в своем поношенном плаще и заводящего нескончаемые разговоры.
Подобный образ жизни не казался слишком странным: в Афинах беседовали,
декламировали, спорили, острили все кому не лень. Эта страсть упражнять язык
стала своего рода национальным спортом афинян и заразила не только праздных
горожан, но и торговцев, ремесленников, цирюльников, грузчиков и даже рабов.
Сократ нередко обращался к первому встречному, к любому, кто был не
прочь поговорить, и несколькими вопросами втягивал собеседника в дискуссию.
Его манера вести спор располагала и заинтриговывала: он не чванился, как
иные софисты, не бросался афоризмами и, казалось, готов был дать спорщику
положить себя на лопатки. А кому не хотелось выйти победителем? Однако в
итоге Сократ приводил в замешательство любого острослова.
Люди догадывались, что Сократ стремится отнюдь не к праздному
провождению времени, что его беседы имеют определенную цель, но далеко не
всем она была понятна.
Чего же хотел Сократ? Чего искал? Зачем беспокоил людей, вселяя в них
тревогу и заставляя пересматривать свои убеждения? Многих соотечественников
мудреца мучила эта загадка. Софистом его не назовешь: он не гонялся ни за
деньгами, ни за славой. Порой он бывал смешон и несносен, но слова и
личность этого зловредного шутника обладали непонятной силой
притягательности. Он сам называл себя "докучливым оводом", но были люди,
которые свидетельствовали, что его жало для них целительно. Он искал
великого, прекрасного и истинного, но говорил так просто, прибегал к таким
обыденным примерам и сравнениям! Он учил людей добру, но беспощадно
издевался над ними. И чем мягче была его ирония, тем больнее язвила она.
Друзьям Сократа, тем, кто знал его ближе, он напоминал резную фигурку
забавного лешего Силена, внутри которой хранились священные изображения.
"Он,-говорит у Платона Алкивиад,- всю свою жизнь морочит людей притворным
самоунижением. Не знаю, доводилось ли кому-либо видеть таящиеся в нем
изваяния, когда он раскрывался по-настоящему, а мне как-то довелось, и они
показались мне такими божественными, золотыми, прекрасными и удивительными,
что я решил сделать вскорости все, чего Сократ ни потребует... если
послушать Сократа, то на первых порах речи его кажутся смешными: они
облечены в такие слова и выражения, что напоминают шкуру этакого
наглеца-сатира. На языке у него вечно какие-то вьючные ослы, кузнецы,
сапожники и дубильщики, и кажется, что говорит он всегда одними и теми же
словами одно и то же, и поэтому всякий неопытный и недалекий человек готов
поднять его речи на смех. Но если раскрыть их и заглянуть внутрь, то сначала
видишь, что только они и содержательны, а потом, что эти речи божественны"
(1).
Эта двуликость Сократа многих сбивала и доныне сбивает с толку, а ведь
именно в ней можно видеть ключ к пониманию личности философа. Не заставляло
ли его надевать личину простачка, играть комедию, почти юродствовать
какое-то особое целомудрие и скрытность? Быть может, ирония и неуемная
говорливость помогали ему оберегать тайный огонь души? Это косвенно
подтверждается тем, что в исключительных случаях он решался обнаружить свое
подлинное "я".

x x x

С виду безобидный говорун, Сократ оказался настоящим "возмутителем
спокойствия" Афин. Казнив его, сограждане думали, что избавились от "овода",
но они ошиблись: смерть сделала его лишь сильнее. После его осуждения и
казни возникла обширная "сократическая литература", которая ставила своей
целью оправдать учителя перед современниками и сохранить память о нем для
потомков.
До нашего времени дошли книги двух авторов - непосредственных учеников
Сократа: Ксенофонта и Платона. Они были людьми мало похожими друг на друга и
поэтому увидели Сократа как бы с двух различных сторон.
Ксенофонт, популярный историк-публицист, служил командиром кавалерии и
оставил ряд книг по коневодству. Богатый землевладелец, он усердно занимался
сельским хозяйством и видел в Сократе носителя житейской мудрости. Ксенофонт
сумел передать характерные черты, стиль речей и некоторые идеи философа,
однако в его изображении Сократ временами кажется скучноватым резонером (2).
Платон - поэт и гениальный мыслитель. Еще при жизни учителя начал он
записывать некоторые из его бесед, хотя уже тогда невольно привносил в них
нечто свое. Говорят, прочтя одну из таких записей, Сократ в комическом ужасе
воскликнул: "Боги! Как много этот юноша наклепал на меня!" И все же, пусть
Платон порой вкладывал в уста Сократа свои мысли (а впоследствии сознательно
превратил его в литературный персонаж),- его диалоги могут рассказать о
подлинном Сократе не меньше, чем книги Ксенофонта (3).
У обоих свидетелей совпадают сведения о жизни мудреца, и, критически
сопоставляя их сочинения и другие источники, возможно воссоздать его
биографию и учение. Тем не менее оговорки "может быть", "вероятно" неизбежны
в любом повествовании об афинском философе.

x x x

Сократ родился около 470 года. То, что в армии он служил гоплитом,
указывает на принадлежность его семьи к среднему классу. Отец Сократа
Софрониск был из рода потомственных каменотесов-ваятелей; он обучил сына
своему ремеслу, и, если бы Сократ выполнил желание отца, он остался бы
скульптором, но его влекло совсем иное призвание.
Уроженец Афин, Сократ горячо любил свой город и утверждал, что всем ему
обязан. "Отечество,- говорил он,- дороже и матери, и отца, и всех остальных
предков" (4). Он называл себя "порождением" и "слугой" Афин. Маленький мир,
теснившийся вокруг скалы Акрополя, навсегда пленил Сократа, и даже тогда,
когда город обратился против него, он остался верен ему до конца.
Каждый афинянин имел право покинуть свой дом и уехать в колонию или
чужие земли, но Сократ не захотел воспользоваться этой возможностью. В то
время как другие искатели знаний обычно рыскали по свету, Сократ не любил
оставлять Афин. Это штрих, характерный для его умонастроения: он не искал
нового, не гнался за впечатлениями, не особенно интересовался бытом других
народов. С ранних лет все мысли Сократа были направлены на сущность
человеческой жизни, а странствия могли бы только помешать его внутренней
сосредоточенности.
О юности Сократа известно мало. Мы знаем, что он был вхож в дом Аспазии
и высоко ставил эту замечательную женщину. Он читал книги Анаксагора и, по
собственному выражению, слушал беседы Протагора "как завороженный". Но,
познакомившись с натурфилософией и взглядами софистов, Сократ разочаровался
и в том и в другом (5).
Ученые размышляли над устройством Вселенной, софисты оттачивали свою
диалектику, политики спорили о наилучшем строе, ремесленники трудились над
множеством полезных изделий, скульпторы и поэты созидали прекрасное в
мраморе, металле и слове - все это для Сократа было проявлением
человеческого духа и творчества. Но что такое сам человек? Для чего он живет
и как он должен жить? Существует ли истина или она - мираж, как думают
софисты? Вот - вопросы, которые рано стали занимать Сократа. В этом он был
истинным продолжателем афинских трагиков с их интересом к человеку. Ему
чуждо было поверхностное любопытство, побуждавшее его товарищей гоняться за
новомодными идеями. Философия для него являлась не забавой ума, а своего
рода священнодействием. Он исходил из мысли, что истина требует
благоговейного и любовного подхода, ибо она не отвлеченный предмет, а нечто
непосредственно связанное с жизнью и добродетелью.

x x x

Один физиогномист как-то сказал Сократу, что в его лице видны задатки
пороков. Когда же друзья запротестовали, философ подтвердил, что он
действительно был склонен к дурному, но победил в себе эти склонности.
Самовоспитание Сократ не отделял от истинной мудрости: подчинить страсти,
подчинить низшую природу разуму означало в его глазах открыть в себе высшее
Начало.
Мы ничего не знаем о той внутренней работе, которая сделала Сократа
тем, чем он стал. Наиболее раннее свидетельство о его характере относится ко
времени Пелопоннесской войны, когда Сократ был уже законченной цельной
натурой, человеком, достигшим поразительной власти над собой. Если для
многих афинян бедствия тех лет стали поводом к распущенности, то для Сократа
они явились как бы проверкой самого себя.
В 432 году афинское войско вело тяжелую осаду города Потидеи.
Непривычный холодный климат, частая нехватка продовольствия изматывали
войско. Даже закаленные в сражениях воины жаловались и роптали. Один Сократ
оставался невозмутимым: он был одет, как и дома, в отличие от других никогда
не кутался, ходил босым. Ему, казалось, нипочем были ни голод, ни суровая
погода. Солдаты подозревали даже, что он издевается над ними. Стараясь найти
в Сократе хоть одно уязвимое место, они принуждали его пить с ними, но и
здесь он не уступил им, и никто никогда не видел его пьяным.
Сократ был храбрым солдатом и верным товарищем. Когда началось решающее
сражение, он не покинул своего раненого друга Алкивиада и вынес его с поля
боя под стрелами врага, позаботившись даже о спасении его оружия. В другой
раз, при отступлении афинского войска, Сократ один не поддался панике и шел
спокойным шагом. "Каждому было ясно, что этот человек, если его тронешь,
сумеет постоять за себя" (6).
Некоторые из друзей философа, думая, что походы будут для него
непосильны, изумлялись тому, что Сократ возвращался из сражений невредимым.
В дни постигшей Афины трагедии, когда спартанцы были уже под стенами города,
Сократ, в отличие от большинства, не потерял присутствия духа. "Во время
осады,- вспоминал он впоследствии,- все горевали о своей участи, а я жил,
так же ни в чем не нуждаясь, как в дни наивысшего благоденствия нашего
отечества" (7). Такое поведение позднее назвали бы "стоическим".
Но не оно было самым удивительным в Сократе.

x x x

Однажды в воинском лагере афиняне оказались свидетелями странной сцены.
С раннего утра Сократ стоял, погруженный в глубокое размышление. Проходили
часы. Когда солнце уже поднялось высоко, многие стали смеяться и указывать
на забывшего обо всем философа. Вечером, во время раздачи ужина, воины
заметили, что он все еще не сдвинулся с места. Одни смотрели на Сократа с
любопытством, другие, желая знать, как долго он продержится, легли спать под
открытым небом. А мудрец все стоял как изваяние. Только на следующее утро,
когда солнце осветило равнину, он очнулся от своего транса, совершил молитву
и удалился (8). В этом эпизоде перед нами открывается не только человек,
закаливший свое тело, но и виртуоз самоуглубления. Кажется, что здесь, в
шумном солдатском становище греков, каким-то чудом оказался индийский
подвижник, восходящий по ступеням внутреннего познания. Есть и другие
свидетельства об умении Сократа целиком погружаться в себя. В глазах одних
он был лишь чудаком, почти безумцем, но другие чувствовали в нем нечто
непостижимое и возвышенное.
Сократ никому не говорил, что открывалось ему во время таких состояний,
но одной таинственной стороны своей жизни он касался часто. По его словам,
он временами ощущал в себе присутствие какого-то божественного существа -
"даймониона"*
-----------------------------------------------------------------------
-
* Слово "даймон", "демон", означает дух, или гений; сократовский же
термин "датмонтон" имеет более неопределенный смысл: "нечто божественное или
демоническое". Не следует забывать, что в античное время слово "демон" не
имело негативного значения, какое оно приобрело впоследствии.

"Началось у меня это с детства,- говорил он незадолго до
смерти,возникает какой-то голос, который всякий раз отклоняет меня от того,
что я, бывало, намерен делать, а склонять к чему-нибудь никогда не склоняет"
(9). Это загадочное явление Сократ называл "чудесным" и явно имел в виду не
просто голос совести, а нечто мистическое. Насколько важны были для него
предостережения этого ангела-хранителя, явствует хотя бы из той роли,
которую "даймонион", как мы увидим, сыграл во время процесса над Сократом.
Кроме того, мудрец обладал даром прозорливости, и многие обращались к нему
за советом. Отвечая им, Сократ основывался не столько на соображениях
здравого смысла, сколько на совершенно особом "шестом чувстве". При всем том
философа трудно заподозрить в кликушестве: душевное его здоровье не
оставляет сомнений, это натура уравновешенная и от природы скорее
рассудочная. Голос же "даймониона" и умение предсказывать будущее были
связаны с опытом исключительным, не рационального порядка.

x x x

Афиняне в то время переживали тяжкую полосу неудач. Не было видно конца
изнурительной войны со Спартой. "За ее время,- пишет Фукидид,Эллада испытала
столько бедствий, сколько не испытывала раньше за равный промежуток
времени... Никогда не было взято и разорено столько городов, частью
варварами, частью самими воюющими сторонами, не было стольких изгнаний и
смертоубийств, вызванных или самой войной, или междоусобицами" (10).
Режим Клеона, ставшего после Перикла вождем масс, приобретал черты
тирании. Афины беспощадно мстили неверным союзникам, спартанцы в жестокости
не уступали афинянам, массовые расправы стали обычным явлением. По греческим
полисам разливалась зараза анархии и ненависти. Угасло понятие о праве и
свободе. Клеон объявил неблагонадежными всех независимо мыслящих людей (11).
Его партия стремилась превратить Афины в казарму по спартанскому образу. В
обстановке страха, недоверия, фальшивого патриотизма и доносов демократия
вырождалась в бессмысленное буйство толпы. Поборники сильной власти с
радостью воспользовались кризисом, чтобы покончить с народовластием
навсегда. "Много раз,заявлял Клеон,- уже при других случаях я приходил к
убеждению, что демократическое государство не способно владычествовать над
другими".
Как раз в те годы Аристофан в комедии "Всадники" изобразил народ в виде
выжившего из ума старика Демоса, за которым ухаживают колбасник и кожевник
(намек на политических соперников) . Они безудержно льстят глупцу, осыпая
его обещаниями и выставляя свои заслуги (12).
Молодое поколение прониклось равнодушием к отечеству, к порядку и к
вере. Никого уже не возмущало, что сатирики выводят на сцене богов в виде
шайки мошенников. Давали себя знать и плоды деятельности софистов.
Именно в это время всеобщего распада Сократ всецело посвятил себя своей
миссии: испытывать души, просвещать умы, содействовать отысканию истины и
справедливости.
Выйти на широкое поле деятельности побудило его речение Оракула. Один
из горячих поклонников Сократа, Херефонт, решился вопросить в Дельфах, есть
ли кто мудрее сына Софрониска. "Нет",- ответила Пифия. Сократ был смущен и
немало удивлен. "Услыхав про это,- говорил он впоследствии,стал я размышлять
сам с собою таким образом: что хотел сказать бог и что он подразумевает?
Потому что я сам, конечно, нимало не считаю себя мудрым. Что же это он хочет
сказать, говоря, что я мудрее всех? Ведь не лжет же он?"
Желая разрешить недоумение, Сократ обратился к одному выдающемуся
политику, но скоро понял, что "этот человек только кажется мудрым и многим
другим людям, и особенно самому себе, но на самом деле не мудр". Попытка
доказать это политику привела лишь к тому, что в его лице Сократ нажил себе
врага. То же было и с прочими: все они воображали себя знающими много, но
испытания не выдержали, ослепленные самомнением. И поэты, и ремесленники -
все, разбираясь лишь в своей профессии, мнили себя мудрецами. Они не
понимали, чего от них хочет Сократ. Одни считали, что Сократ глумится над
ними, другие - что он сам владеет каким-то секретом высшей мудрости. В
результате Сократ пришел к заключению, что высшая мудрость - удел Божества,
а Оракул лишь хотел сказать: "Из вас, люди, всего мудрее тот, кто подобно
Сократу знает, что ничего поистине не стоит его мудрость" (13).
Этот эпизод показывает, что первым делом философ стремился изобличать
самоуверенный догматизм и начал с искреннего признания: "Я знаю, что ничего
не знаю". Внутренняя честность являлась для него необходимой предпосылкой
исследования. Он утверждал не софистический скепсис, а призывал начать все
заново, переосмыслить наследие прошлого и искать, искать неустанно.
Ради своей миссии Сократ пренебрегал всеми жизненными удобствами, став
чем-то вроде нищенствующего подвижника. Он тратил на себя меньше, чем самый
последний поденщик. Софисту Антифонту, осуждавшему его образ жизни, Сократ
шутя говорил: "Как мне кажется, Антифонт, ты представляешь себе мою жизнь
настолько печальной, что предпочел бы, я уверен, скорее умереть, чем жить,
как я... а по моему мнению, не иметь никаких потребностей есть свойство
божества, а иметь потребности минимальные - это быть близким к божеству"
(14).
Такое пренебрежение к делам житейским приводило в негодование домашних
Сократа. Женился он рано и имел троих детей. Вероятно, его жена Ксантиппа не
была такой фурией, как рисуют ее легенды, но идей мужа не понимала и не
одобряла его поступков. Вспыльчивая и экспансивная, как многие гречанки, она
нередко давала волю своим чувствам. Сократ, как видно, относился к ней
прохладно, но терпеливо выдерживал семейные бури. Когда его спрашивали,
почему он женился на такой вздорной женщине, он отшучивался, говоря, что
если уж научился справляться с ней, то будет искусен в общении с многими
другими людьми.
Сократ не был аскетом, его самоотречение было поиском свободы: он
отворачивался от всего, что порабощает и связывает.
Он был чуток ко всему прекрасному, любил и понимал природу, между тем
его почти никогда не видели за городом: гомон рынков и гимнасиев, суета улиц
была его стихией.
По рассказу Платона, когда один из друзей привел Сократа в живописную
рощу близ Афин, тот радовался как ребенок:
- Клянусь Герой, прекрасный уголок! - восклицал он в восторге.- Этот
платан такой развесистый и высокий, а разросшаяся, тенистая верба
великолепна: она в полном цвету, все кругом благоухает. И что за славный
родник пробивается под платаном: вода в нем совсем холодная, можно
попробовать ногой. Судя по изваяниям дев и жертвенным приношениям, видно,
здесь святилище каких-то нимф и Ахелоя. Да если хочешь, ветерок здесь
прохладный и очень приятный; по-летнему звонко вторит он хору цикад. А самое
удачное это то, что здесь на пологом склоне столько травы - можно прилечь, и
голове будет очень удобно. Право, ты наверно отличный проводник, милый Федр.
- А ты поразительный человек,- отвечал Федр,- до чего же ты странен! Ты
говоришь, словно какой-то чужеземец, нуждающийся в проводнике, а не местный
житель. Из нашего города ты не только не ездишь в чужие страны, но, кажется
мне, не выходишь даже за городскую стену.
- Извини меня, добрый мой друг, я ведь любознателен, а местности и
деревья ничему не хотят меня научить, не то что люди в городе (15).
Люди - вот цель, страсть, привязанность Сократа. В отличие от ученых,
отгородившихся от жизни, или замкнувшегося в себе Гераклита, он любил людей,
постоянно искал общения, буквально не мог жить без него. Этот грек не желал
больше искать мудрости у природы, как его предшественники. Она обещала много
- дала мало. Истину нужно высматривать в другом месте.
Характерно, что Сократу нравилось выставлять себя учеником, он искренне
сознавал себя не учителем, а искателем.

ПРИМЕЧАНИЯ
Глава пятнадцатая
ДВУЛИКИЙ ФИЛОСОФ

1. Платон. Пир, 216е, 221е. Сочинения Платона в дальнейшем цитируются
по изданию: Платон. Сочинения в трех томах. Под ред. В. Асмуса. М., "Мысль",
1968-1972.
2. До нашего времени дошло четыре "сократовских сочинения" Ксенофонта
("Воспоминания", "Апология Сократа", "Пир" и "Домострой"). Русский перевод
их принадлежит С. Соболевскому.
3. "Платон,- справедливо говорит П. Новгородцев,- был именно тот ученик
его (Сократа), который своим глубоким проникновенным духом был более всего
способен передать нам сущность Сократа. Платон в одно и то же время и
философ и художник; его одушевленный пересказ дает не только мысли, но также
и образы... и прежде чем мы поняли глубину излагаемой системы, мы уже
чувствуем нравственную силу личности. А в отношении к Сократу это самое
главное" (П. Новгородцев. Сократ и Платон. М., 1901, с. 6. См. также: С.
Жебелев. Сократ. Берлин, 1923, с. 15 сл.; Д. Богдашевский. Об источниках к
изучению философии Сократа.- "Труды Киевской Духовной Академии", 1895-1897.
4. Платон. Критон, 51b.
5. Существует предположение, что Сократ одно время был учеником
натурфилософов, но оно вряд ли основательно.
6. Платон. Пир, 220-221.
7. Ксенофонт. Апология, 18.
8. Платон. Пир, 220с.
9. Платон. Апология, 31d. В "Апологии" Ксенофонта (12) "даймонион" не
ограничивается предупреждениями, но дает и положительные указания. См.
также: Ксенофонт. Воспоминания, I, 1, 2-5; Платон. Федр, 242b; Эвтидем,
272е; Теэтет, 151а; Алкивиад Первый, 103а, b. "Даймонион" связан был со
способностью Сократа предсказывать и давать советы. О "демоне" Сократа
говорят Аристотель, Цицерон, Плутарх (см.: А. Введенский. Демонион Сократа.
Сергиев Посад, 1893).
10. Фукидид. История, I, 23, 2.
11. Там же, III, 37.
12. Аристофан. Всадники, 912 сл.
13. Платон. Апология, 21с сл., 23b.
14. Ксенофонт. Воспоминания, I, 6, 4-10.
15. М.: Платон. Федр, 230b.