Александр Мень. История религии. Том 2

Магизм и единобожие
В поисках пути, истины и жизни
Религиозный путь человечества до эпохи великих Учителей

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть III. ВОСТОК И ЗАПАД ВО ВТОРОМ ТЫСЯЧЕЛЕТИИ ДО Н.Э.

Глава тринадцатая
"ЕРЕТИК ИЗ АХЕТАТОНА"
Египет, 1418-1406 гг.

Белоснежные пилоны, покрытые росписью, просторные дворы, на которых
возвышаются жертвенники, никаких идолов, никаких темных зал, овеянных
тайной. Все доступно солнечным лучам, все совершается под открытым небом.
Таковы храмы новой веры, воздвигнутые не только в Ахетатоне, но и в других
городах Египта.
Когда солнце поднимается над горами, замыкающими долину, когда его
первые лучи устремляются по пальмовым аллеям, по плоским крышам города,
играя на белых стенах храмов, перед ним склоняются его служители. Они поют
гимны, сопровождая пение игрой на арфах и звоном систров. Они складывают
свои жертвы перед алтарями и воздевают руки к животворящему Солнцу. Сам царь
и его семья принимают участие в прославлении восходящего бога. Прекрасная
Нефертити "ублажает его сладостным голосом, своей игрой на систрах". Для
этих встреч солнца и для вечерних славословий ему на закате Эхнатон сложил
Гимн, который является его единственным дошедшим до нас символом веры311:

Великолепно твое появление на горизонте,
Воплощенный Атон, жизнетворец!
На небосклоне вечном блистая,
Несчетные земли озаряешь своей красотой,
Над всеми краями,
Величавый, прекрасный, сверкаешь высоко,
Лучами обняв рубежи сотворенных тобою земель,
Ты их отдаешь во владение любимому сыну.
Ты вдалеке, но лучи твои здесь, на земле,
На лицах людей твой свет, но твое приближенье скрыто.

Это вступление провозглашает три основных пункта атонизма. Атон -
универсальный мировой Бог. Это не бог какого-либо города или какой-то одной
страны, а создатель всех земель. Атон воплощается в солнечном диске, хотя
сущность его сокрыта от человека. Избранником Атона является Эхнатон, его
"возлюбленный сын".
Реформатор не строит богословской системы и отвлеченной аргументации.
Он только показывает, что без солнца жизнь замирает, а при его восходе -
оживает. В этом - свидетельство его всемогущества:

Когда исчезаешь, покинув западный небосклон,
Кромешною тьмою, как смертью, объята земля.
Очи не видят очей.
В опочивальнях спят, с головою закутавшись, люди.
Из-под их изголовья добро укради - и того не заметят!

В отсутствие солнца освобождаются все враждебные силы. Но это не
мифические чудища и демоны, а вполне реальные опасности:

Рыщут голодные львы,
Ядовитые ползают змеи.
Тьмой вместо света повита немая земля,
Ибо создатель ее покоится за горизонтом.
Только с восходом твоим вновь расцветает она.

Далее рисуется поэтическая картина утреннего пробуждения земли,
напоминающая 103-й псалом Библии:

Тела освежив омовеньем, одежды надев
И воздев молитвенно руки,
Люди восход славословят.
Верхний и Нижний Египет берутся за труд.
Пастбищам рады стада,
Зеленеют деревья и травы.
Птицы из гнезд вылетают,
Взмахом крыл явленье твое прославляя.
Скачут, резвятся четвероногие твари земные...
Корабельщики правят на север, плывут на юг.
Любые пути вольно выбирать им в сиянье денницы.
Перед лицом твоим рыба играет в реке.
Пронизал ты лучами пучину морскую.

Гармоничное единство человека и природы, благословенный труд и радость
- вот основное чувство, пронизывающее Гимн. Творческая сила Атона не знает
границ. От величественных явлений мирозданья до незаметных и таинственных -
все подвластно Атону:

Жизнью обязан тебе зарожденный в женщине плод,
В жилы вливаешь ты кровь.
Животворишь в материнской утробе младенца.
Во чреве лежащего ты насыщаешь его.
Даром дыханья ты наделяешь творенья свои...
Даже птенцу в скорлупе дыханье даруешь,
Коль скоро ты лепку его завершишь,
Скорлупу он, окрепнув, расколет
И, лапками переступая,
Поспешит объявить о своем появленье на свет.
Нет числа разноликим созданьям твоим.
Многообразье их скрыто от глаз человека.
Ты - единый творец, равного нет божества!

В последних словах мы видим уже почти настоящее единобожие. Правда, и в
гимнах Амону мы находим провозглашение его единственности, в том смысле, что
он создатель других богов. Но Амон-Ра сам родился из Нуна - Хаоса, Атон -
пребывает вечно. Амон-Ра - отец богов, Атон - единственный Бог. В другом
варианте Гимна вместо слов "равного нет божества" стоит "кроме тебя, нет
иного"312. Для того, чтобы еще яснее подчеркнуть эту истину, Эхнатон
отменяет прежнее наименование Божества, в которое еще входили имена Гора и
Шу. Теперь Бог именуется: "Ра, владыка небосклона, приходящий как Атон"313.
С Атоном не связана никакая космогоническая мифология, в отличие от
других богов. Это единый живой Творец Вселенной, любящий Отец земли,
растений, животных, людей:

В единстве своем нераздельном ты сотворил...
Все, что ступает ногами по тверди земной,
Все, что на крыльях парит в поднебесье.
В Палестине и Сирии, в Нубии золотоносной, в Египте
Тобой предназначено каждому смертному место его.
Ты утоляешь потребы и нужды людей,
Каждому - пища своя, каждого дни сочтены.
Их наречья различны,
Своеобразны обличья, и нравы, и стать,
Цветом кожи несхожи они,
Ибо ты отличаешь страну от страны и народ от народа.

В этих словах содержится целая революция. Эхнатон отверг представления
своих предков о том, что только египтяне настоящие люди, а прочие - "сыны
дьявола". Он пришел к мысли о том, что Бог объемлет своей любовью все земли
и все племена. Он намеренно ставит Палестину, Сирию и Нубию на первом месте,
а Египет на последнем. Он хочет навсегда положить конец разделениям и
открыть всем подвластным ему народам единого благого Бога.
Эхнатон решился на то, на что не решились жрецы. Он восстал против
язычества, магии, идолопоклонства. Если жрецы шли к единобожию путем
отождествления богов, сохраняя весь балласт старых преданий,
фараон-реформатор не побоялся порвать с ними самым радикальным образом.
Но в одном он остался истинным сыном старого Египта. Самосознание
пророка, постигшего новую истину, слилось в нем с древней верой в
божественность царя. Пусть он выкинул имя Гора из своего священного титула,
но на деле он продолжал быть тем же "воплощенным Гором", что и его
предшественники:

Каждое око глядит на тебя,
Горний Атон, с вышины озаряющий землю.
Но познал тебя и постиг
В целом свете один Эхнатон, твой возлюбленный сын,
В свой божественный замысел ты посвящаешь его,
Открываешь ему свою мощь...
Все для царя расцветает.
Так ведется со дня мирозданья,
Когда землю ты сотворил и возвеличил ее
Во имя любимого сына, плоти от плоти твоей.

Это наследие Магизма связывало религию Атона с государственным культом
императора. Перед изваяниями царя и царицы в Ахетатоне совершались
воскурения и приносились жертвы.
Следуя своему отцу, Эхнатон объявил себя единственным носителем
"Истины". Во имя этой "Истины" он стремился создать новый уклад жизни,
отличный от прежнего. Его божественность должна была отныне проявляться с
такой же благостью, с какой солнце живит землю. Эхнатон стал открыто
пренебрегать традиционной помпезностью, сопровождавшей прежних фараонов при
публичных появлениях. Он не надевал старого фетиша - двойной короны Обеих
Земель, не любил других царских регалий.
От художников, которые украшали его столицу, царь настоятельно требовал
"Истины". Это был, пожалуй, единственный в истории случай, когда
государственная власть оказала творческое воздействие на искусство. Эхнатон,
несомненно, обладал чуткой поэтической душой; постоянно окруженный
талантливейшими мастерами своего времени, он во многом сам оказывался под их
влиянием и в то же время увлекал их своим энтузиазмом на поиски новых путей.
Он хотел, чтобы все в его городе было иначе, чем в Фивах. Создавая дворцы и
храмы в Ахетатоне, художники Юти, Бек, Тутмос получили право не считаться с
омертвевшими канонами старых школ. Сначала в своем стремлении к Маат они
доходили почти до карикатуры. Не колеблясь они изображали малоизящную фигуру
царя, его большой живот, отвислую челюсть. Но уже в этих новых стилизациях
мы видим удивительное умение показать величие духа Эхнатона, которое не
может скрыть его уродливая внешность. Этот нескладный человек с огромной
головой на тонкой шее и короткими ногами кажется более прекрасным, чем
цветущие и улыбающиеся монархи на парадных статуях прошлых веков.
С каждым годом гротеск и вызов традициям уступал новым художественным
поискам. Возникла новая школа, которая создала изумительные по красоте
творения; нежные девичьи фигурки, галерея портретов царя, Нефертити и их
дочерей, картины природы, как бы иллюстрирующие Гимн Солнцу, - все это
непревзойденные шедевры египетского искусства. Здесь не было натурализма, но
присутствовало какое-то просветленное чувство природы. Искусство Ахетатона
нельзя рассматривать вне религии Атона. Ее любовное, бережное отношение к
миру, ее восхищение каждым проявлением в нем красоты одухотворяют
произведения художников солнечного города.
Изменились и традиционные сюжеты. Мы видим фараона не только несущимся
на боевой колеснице, но и в интимной семейной обстановке. Он обнимает
дочерей, целует Нефертити, молится, воздев руки. Солнцу, которое осеняет его
своими лучами. Между прочим, в этих изображениях небывалую доселе роль
играла Нефертити. В прошлом жены фараонов обычно стояли в тени. А теперь мы
видим, что царь постоянно появляется с ней вдвоем: на парадах, на праздниках
и на богослужениях. Это можно объяснить не только особенной любовью царя к
жене, но и его желанием показать, что он отрекся от прежних обычаев и
создает новые. Он во всем следует "Истине".

x x x

Проходили годы. Эхнатон не покидал своей столицы. Он слишком хорошо
понимал, что реформация вызывает повсюду ропот. Он даже дал торжественную
клятву никогда не выезжать из Ахетатона. Таким образом, он сделался
добровольным узником314. Правда, его эмиссары разъезжали по стране, разрушая
святилища богов, уничтожая надписи с их именами, но это вызывало лишь
озлобление. Фивы хранили зловещее молчание. Жрецы Амона, лишенные своих
земель и храмов, непрестанно сеяли смуту. Народ охотно слушал их.
Религиозные идеи фараона были непонятны массам, которые втайне продолжали
чтить старых богов. Люди вздыхали о тех временах, когда Амон приводил в Фивы
вереницы пленных азиатов, а Осирис встречал умерших в стране Запада.
Домашние боги, боги номов и городов были близки и понятны душе крестьянина,
ремесленника, писца и родового аристократа. Они были богами, помогающими в
повседневной жизни, богами, которых почитали отцы с незапамятных времен. А
"учение" царя, скрывшегося в своем Ахетатоне, ничего не говорило им.
С другой стороны, создается впечатление, что самого Эхнатона мучил
страх перед богами. Вероятно, он втайне боялся, что они могут оказать на
него пагубное воздействие. Слабое здоровье царя, отсутствие наследника-сына,
казалось, подтверждали худшие опасения. Эхнатон становится все более
непримиримым и фанатичным, приказывает стереть всякий след богов. Сотни
каменотесов трудятся над тем, чтобы исковеркать старые иероглифы.
Истребляются не только имена богов и слово "боги", но и даже слово "бог".
Его заменяют словом "царь", "властитель" 315. По верованиям египтян,
уничтожение имени было магическим средством уничтожить его носителя.
Вероятно, все мероприятия Эхнатона, связанные с переменами в надписях,
объясняются тем, что он не мог избавиться от суеверного страха.
Насилия и разрушения принимали все более широкий характер. "Творит он
(царь) силу против не знающих поучения его... противник всякий царя обречен
мраку"- так гласит одна из надписей того времени316. Но воевать со всей
страной было не под силу даже фараону.
Между тем из провинций приходили тревожные слухи. Эхнатон совсем
забросил внешнеполитические дела, а повсюду вспыхивали восстания против
Египта. Орды воинственных хабири захватывали царские области в Сирии. Царь
Иерусалима, ставленник Египта Абд-Хила, писал фараону отчаянные письма: "Да
ведает царь все: земли гибнут, против меня вражда... Посему да позаботится
царь о войсках и вышлет против тех князей, которые преступили против
него..." Эхнатон не отвечал. Абд-Хила продолжал взывать: "Я не князь, я
чиновник царя, я царский офицер, приносящий ему дань. Не мать и не отец, а
крепкая рука царя посадила меня в отчину... Да печется царь о своей земле.
Погибает вся царская область". В конце концов, ввиду молчания Египта,
Абд-Хила умоляет фараона взять его с семьей к себе.
Как, должно быть, ликовали противники реформации, когда слухи о потере
сирийских земель доходили до Египта. Скрывавшиеся жрецы неустанно вели
пропаганду и наверняка напоминали народу о том, что при господстве Амона
азиаты лежали в пыли, а Атон бессилен перед ними. Этот аргумент был весьма
веским. Все угрозы, которые расточал фараон из Ахетатона, были бессильны
остановить рост недовольства. Репрессии лишь подрывали его дело. Он должен
был почувствовать, что узел затягивается...
Гениальный скульптор последних лет царствования Эхнатона запечатлел в
бюсте царя, быть может, тот момент, когда реформатор стал понимать, что все
его усилия бесплодны. В его еще молодом лице есть что-то старческое, унылое,
безнадежное. Какая-то обреченность чувствуется во всем облике Эхнатона.
Кажется, что на его плечи легли все скорби мира и он согнулся, сгорбился,
уставившись перед собой с выражением отрешенности.
Увлеченный своими преобразованиями, преследуемый одними и теми же
мыслями, царь, возможно, плохо следил за событиями. Вероятно, и в людях он
разбирался недостаточно хорошо. Его постепенно окружили лживые ничтожества,
хитрые выскочки, которые наперебой восхваляли "учение царя", усердствовали в
служении новому божеству и тем приобретали доверие фараона. Искренних
последователей у "пророка Атона" не было. Его царедворцы и прихлебатели,
выходцы из среды мелких чиновников, с забавной непосредственностью,
граничащей с цинизмом, описывали все милости, которыми осыпал их царь за то,
что они приняли его веру. Так, военачальник Маи, выдвинувшийся из бедной
семьи, писал о царском благоволении в таких выражениях: "Мой владыка
возвысил меня, ибо я следовал его поучениям, и я внимаю постоянно его
словам. Мои глаза созерцают твою красоту каждый день, о мой владыка, мудрый,
как Атон"317.
Вероятно, Эхнатон испытывал непреодолимую потребность возвещать людям
свою "Истину", между тем аудитория его по большей части состояла из таких
угодливых придворных, которые интересовались только чинами и наградами. Царь
приближал их к себе, одаривал титулами, землями, золотом. Но это плохой
способ проповеди. Как показали события, последовавшие за смертью
фараона-еретика, у него не было искренне преданных последователей. Все те,
кто изливал свои восторги по поводу "учения царя", без колебаний отреклись
от него.
В искусстве, как мы видели, Эхнатон неуклонно искал "Истину" и, видимо,
получал какое-то горькое удовлетворение, рассматривая свои портреты с
подчеркнутыми телесными недостатками. Но и это дало повод льстецам: они
спешат наделить свои собственные портреты отвислыми подбородками, широкими
бедрами, сутулой осанкой. По иронии судьбы попытка освободиться от старых
условностей приводит к появлению новых условностей, еще более нелепых. Можно
думать, что Эхнатон, подобно императору Юлиану, долго не замечал истинных
мотивов усердия адептов его религии, но в один прекрасный день он должен был
наконец понять, что он, в сущности, воюет один.
К этому времени относится охлаждение между ним и Нефертити. Она
покинула дворец, и с тех пор до самой смерти они жили врозь. На короткое
время ее заменила Кия - женщина простого происхождения, удостоившаяся высших
царских почестей. Но за взлетом последовало падение. Имя Кии выскабливается
на великолепной гробнице, которую она приготовила себе и на которой было
высечено ее полное страстной любви обращение к Эхнатону.
Последние годы царя-реформатора покрыты мраком. Предполагают, что
незадолго до смерти он задумал отступление. Но это маловероятно, если
вспомнить о непреклонности и фанатичности Эхнатона в проведении всех своих
замыслов.
Умер Эхнатон молодым, на восемнадцатом году своего царствования. Перед
смертью он, вероятно, осознал неудачу своего дела. У него не было ни
сыновей, ни энтузиастов-продолжателей. Он прожил в Ахетатоне, окруженном
цепью скал, как добровольный изгнанник. Но даже здесь, в городе Солнца, люди
прятали по домам изображения богов. Он хотел объединить всех подданных в
вере в Единого, но в конце концов привел империю на грань катастрофы.
Трагедия Эхнатона заключалась в том, что, отказавшись от магических
верований, он не отказался от их плода - обожествления власти. Проповедь
веры, когда она ведется с трона, не может найти настоящего отклика в
сердцах. Награды и угрозы божественного властителя - вот к чему сводилась
такая проповедь. И все же Эхнатон не может не быть нам дорог как человек,
отважившийся посягнуть на мир богов, человек, ощутивший живое дыхание
Единого.
Эхнатона погребли в пустыне среди скал, замыкавших долину. Его гробница
была еще не готова. И прошло совсем немного времени, как в место его вечного
упокоения ворвались осквернители... Пришел конец его династии и,
следовательно, его учению...
Еще при жизни царь сделал соправителем своего зятя Сменхкару, но тот
умер молодым. На престол вступил другой зять Эхнатона - болезненный мальчик
Тутанхатон. Он очень скоро оказался под влиянием сторонников Фив, которые
убедили его разрешить старые культы. Есть сведения, что первым это сделал
еще Сменхкара.
Тутанхатон покинул Город Солнца и переехал с женой в Мемфис. Свое имя
он переделал в Тутанхамон, чтобы показать, что он порывает с религией Атона.
Восемнадцати лет Тутанхамон умер и был погребен в Фивах. Его вдова, юная
Анхсенпаамон, очевидно не желая отдавать руку старому царедворцу Эйе,
рвавшемуся к власти, завязала переписку с хеттским царем, прося прислать в
Египет одного из принцев, но ее попытка не удалась. Подробности этих событий
неясны. Известно лишь, что Эйе все-таки стал фараоном.
В 1345 г. после ряда непродолжительных царствований к власти пришел
молодой и энергичный военачальник Харемхеб, который завершил полную
реставрацию старых порядков в стране. Родовая аристократия вновь обрела
силу, жрецы Фив торжествовали, имя "еретика из Ахетатона" было предано
проклятию и уничтожалось повсюду; все, кто мог, отрекались от Эхнатона и его
веры. Древняя религия оживала; в храмах вновь зазвучали славословия богам.
Повсюду раздавалась ликующая песня фиванцев, сочиненная жрецами, которая
начиналась словами: Сокрушен хулитель Фив,
Пал противник царицы городов. Изображения Эхнатона разбивались на
куски. Жрецы хотели, чтобы "еретик" исчез из народной памяти, и очень скоро
добились своего.
Для столицы божественного Солнца пробил последний час. Жители покидали
ее, дома пустели, храмы превращались в каменоломни, откуда везли
строительный материал для Мемфиса и Фив.
Прошли годы, и на том месте, где некогда пристала барка Эхнатона,
положившего основание городу, снова, как прежде, только шелестел тростник, и
песок постепенно засыпал изувеченные останки Ахетатона. Так, погребенные под
песками, пролежали они три с лишним тысячи лет, пока, благодаря случайности,
не были обнаружены, и мир вновь услыхал печальную повесть о неудавшейся
попытке победить язычество в стране фараонов.

ПРИМЕЧАНИЯ
Глава 13

311. ЛДЕ, с. 111 Перевод В. Потаповой.
312. ХДВ, с. 106. Пер. Н. Петровского.
313. См.: M. Матье. Искусство древнего Египта, с. 317.
314. См.: Д. Брэстед. История Египта, т. 2, с. 45.
315. Ю. Перепелкин. Переворот Амен-Хотепа IV, т. 2, с. 201
316. Ю. Перепелкин. Тайна золотого гроба. M., 1968, с. 58.
317. Д. Брэстед. История Египта, т. 2, с. 50.