Александр Мень. История религии. Том 1

Истоки религии. В поисках пути, истины и жизни.

ОГЛАВЛЕНИЕ

ПРИЛОЖЕНИЯ К ПЕРВОМУ ТОМУ СЕМИТОМНИКА "ИСТОРИЯ РЕЛИГИИ"

7. КИБЕРНЕТИКА И РЕЛИГИОЗНОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ

Кибернетика - одна из самых молодых наук, но в то же время она успела
занять важное место среди других отраслей знания. Не только техника, но и
биология, и психология, и другие науки прибегают теперь к ее методам и
приципам. Она оказалась необходимой и в исследованиях филолога, и в работе
экономиста.
Общеизвестно, что материализм принял ее появление в штыки. У всех еще в
памяти то время, когда ее называли "лженаукой", которая порождена
современным империализмом и обречена на гибель еще до гибели империализма.
Теперь произошел поворот на сто восемьдесят градусов. Тот самый журнал
"Наука и жизнь", который публиковал статьи, объявлявшие кибернетику
"империалистическими измышлениями", напечатал теперь серию очерков под общим
названием "Кибернетика - антирелигия". В них авторы силятся доказать, что
новая наука это триумф материализма и орудие для сокрушения религии (статьи
эти вышли впоследствии отдельной книгой).
Такая перемена курса не случайна. Но что так долго пугало атеизм в
кибернетике и что он хочет сейчас использовать в своих целях?
Кибернетика затрагивает одну из важных философских проблем
естествознания: вопрос о целесообразных структурах, целесообразных
регуляциях и реакциях. Характеризуя живую и неживую систему, она прибегает к
понятию информация, которая в свете кибернетики оказывается одним из
существенных факторов в мироздании.
Информация отличается и от материи, и от энергии (Винер Н. Кибернетика
и общество. М., 1958. С. 166). Все попытки дать ей точное определение
остались пока безуспешными. Ясно, по крайней мере, одно: "Информация - это
не вещь" (Эшби У. Введение в кибернетику. М., 1958. С. 126). Она
противостоит случайности, хаосу, беспорядку, меру которых в физике называют
энтропией.
"Как энтропия есть мера дезорганизации, - пишет Н. Винер, - так и
передаваемая рядом сигналов информация является мерой организации" (Винер Н.
Кибернетика и общество. С. 34).
Можно сказать, что информационные коды в сложных структурах природы
есть именно то, что поражает человека, обнаруживающего во Вселенной
закономерности и разумность. Информация - это, если можно так выразиться,
рациональная программа, заложенная в природу.
Человек пришел к идее информации после того, как оказался перед лицом
систем, искусственно созданных им самим, в которые был заложен рациональный
принцип организации. Не следует, однако, забывать, что "машина, построенная
человеком, ничего не может сделать без него. Она остается в точности тем,
чем человек захотел, чтобы она была: чудесным орудием, но все-таки орудием.
В ней полностью отсутствует мысль, а есть только отражение мысли ее творца"
(Косса П. Кибернетика. М., 1958. С. 117). Это вынуждены признать и атеисты.
Так, один из них пишет: "Как бы ни была длинна цепь, связывающая человека с
машиной, в том числе самой "умной", в начале этой цепи стоит человек"
(Шалютин С. Кибернетика и религия. М., 1964. С. 62).
Таким образом, разум человека как бы материализуется, претворяя свои
законы в вещественных конструкциях. А поскольку кибернетические принципы
оказались приложимы не только к человеческим творениям, но и к природным
процессам, то логически напрашивается вывод: мировые закономерности и
эволюция, тайны жизни и мышления есть "объективизация", воплощение высшей
Мысли, возвышающейся над природой. Как в начале цепи искусственных систем
стоит разум человека, так и в начале цепи "естественных систем" должен
стоять вселенский творческий Разум.
Чтобы охарактеризовать роль информации в общей системе природы,
кибернетика прибегает к вероятностным категориям. "Понятие вероятности
является важнейшим понятием кибернетики. Отсюда кибернетику называют
статистической наукой, так как ее основные закономерности связаны со
случайными вероятностными процессами" (Ахлибинский Б. В. Чудо нашего
времени: Кибернетика и проблемы развития. Л., 1963, с. 22).
Наряду с упорядоченностью, природе свойственна тенденция к
дезорганизации, к росту энтропии. Более ста лет назад благодаря
исследованиям ряда выдающихся физиков (Карно, Клаузиса и др.) был установлен
второй закон термодинамики. Согласно этому закону бесчисленные обратимые
процессы, сопровождающие превращения энергии, приводят к тому, что она в
конце концов оказывается неспособной к дальнейшим превращениям,, становится
"омертвелой". В 1877 году Людвиг Больцман показал, что возрастание энтропии
есть нечто свойственное физическим телам и означает переход к более
вероятному состоянию. Хаос более вероятен, чем организованность. путь к
выравнивании) энергетической интенсивности, к "омертвению" энергии есть путь
к наиболее вероятному состоянию природы.
"Термодинамическая энтропия есть мера недостатка информации" (Бриллюэн
Л. Наука и теория информации. М., 1960, с. II). А если так, то мера
уменьшения энтропии тесно связана с возрастанием информации. Мера уменьшения
энтропии получила название негэнтропии. Это понятие выражает степень
организованности, порядка, определенности, а содержанием его является
информация. При этом пропорционально возрастанию негэнтропии уменьшается и
вероятность системы.
Американский физик, лауреат Нобелевской премии Юджин Вингер рядом
вычислений показал, что природа самовоспроизводящихся систем (организмов)
есть настоящее "чудо", что с "точки зрения известных законов физики
существование структур такой природы крайне невероятно" (Вин/ср Н). Этюды о
симметрии/Пер. с англ. М., 1971. С. 160).
Сложные приспособления и целесообразные реакции живых организмов
находятся как бы на другом полюсе по сравнению с основной тенденцией
физических систем. "Факторы чистой случайности заменены в эволюции факторами
активного программирования и борьбы за выдерживание этой программы" (Тринчер
К. С. Биология и информация. М., 1965. С. 12). В живых системах мы видим
осуществление тенденции, противостоящей возрастанию энтропии. Она есть
принцип и источник развития. Смерть, разрушение организма - это торжество
хаоса, но, благодаря размножению, биологические системы преодолевают его и
продолжают свое победоносное шествие. "Организм, - говорит Э. Шредингер, -
питается отрицательной энтропией".
Таким образом, эволюция - это движение от хаоса к порядку, от
бессодержательного - к информационному, от наиболее вероятного - ко все
менее и менее вероятному. "Жизнь стремится двигаться наперекор остальной
части Вселенной" (Косса П. Кибернетика. С. 99). Космическая созидательная
роль жизни, которая оказывается способной существовать и развиваться вопреки
"жестким" законам мертвой материи, делает структуру ее носителей чем-то
особым и исключительным. Здесь проходит водораздел живого и неживого.
Но, кроме жизни, мы видим во Вселенной еще одно явление, которое можно
было бы назвать конденсатором информации: человеческое мышление и сознание.
Оно еще больше отличается от биологических процессов, чем жизнь - от
процессов чисто физических. Работа центральной нервной системы относится к
разряду биологических явлений. Мозг расходует энергию и выделяет ее. Но само
мышление, само сознание не питается никакими запасами материальной энергии.
И тем не менее оно оказывается способным познать мир и управлять им.
Сознание - это после жизни следующая и высшая на Земле ступень совершенства,
на которой побеждается энтропийная смерть. "Размышление и работа мозга, -
говорит Бриллюэн, - происходит в направлении, противоположном тому, в
котором действуют обычные физические законы" (Успехи физических наук. Т. 77.
В. 2. 1962). Информация, которая может быть заложена в машины, по самой
"формалистической" природе своей не способно быть точным эквивалентом
мышления как такового. Мышление человека эвристично, оно часто оперирует
интуитивными категориями, приближениями, аналогиями, то есть выходит за
пределы формальной логики. А именно такое мышление недоступно для машин.
Аналогия между машиной и мозгом неудовлетворительна хотя бы уже потому,
что мы еще бесконечно далеки от полного знания структуры самого мозга, этого
грандиозного переплетения миллиардов тончайших устройств. "Инженеры знают до
мельчайших подробностей, как устроена та или иная машина; нейрофизиологи
могут лишь догадываться, как соединяются клетки того или иного нервного
образования" (Косса П. Кибернетика. С. 32).
Хотя многие ученые поддаются соблазну уподобить мозг машине, но тем не
менее среди них общепринято мнение, что "в машине не существует ничего
такого, что мы называем мышлением" (Ахлибинский Б. В. Чудо нашего времени:
Кибернетика и проблемы развития. С. 108). Ведь если в машине информация
передается при помощи чисто материального кода, то мышление осуществляет эту
задачу самостоятельно. "То, что мы, за неимением лучшего, называем
восприятием, памятью, воображением, суждением, познанием, мышлением, - все
это не состоит из простой связи между факторами, введенными в
машину-человека, и эффектами, произведенными ею. Все это, а также и другое,
что мы не можем определить, является, осознанием этой связи и памятью
состояний сознания. Это факт, что связь мыслей становится мысленной связью"
(Косса П. Кибернетика. С. 118). Пусть машины и превосходят человека в
скорости операций, но это нисколько не доказывает их качественного равенства
с мышлением и тем более их превосходства. "Что бы ни делала машина, -
говорил Эйнштейн, - она будет в состоянии решить какую угодно проблему, но
она не сумеет поставить хотя бы одну".
Не убеждает здесь и ссылка не предполагаемые самообновляющиеся и
эволюционирующие машины. Оторванные от человека, они рано или поздно должны
подпасть под общий для всех неживых тел закон возрастания энтропии и прийти
к деградации.
Итак, то, что поддерживает и творит мир, обладает потенциалом
отрицательной энтропии, "изливающейся" в него. Чем большее количество
информации накапливается в развивающемся мире, тем меньше становится
термодинамическая вероятность его существования. Можно сказать, что
разумность, порядок есть творческая основа Вселенной.
Но где искать конечный источник этой мировой разумности? Кибернетика,
как наука об управлении, показала, что информация связана с
программированием. Человеческий разум программирует машину. А что
программирует весь механизм мировой системы? Существует ли этот X?
Материалисты считают, что вероятность высшего Источника разумности
равна нулю. Но, утверждая это, они упускают из виду тот факт, что чем больше
отрицательная энтропия в X, тем меньше цифра, выражающая его
термодинамическую вероятность.
Если для живой клетки и тем более для мышления такая вероятность очень
мала, то для высшего Творческого Начала она с логической необходимостью
должна равняться нулю. Уменьшение вероятности означает увеличение творческой
мощи источника информации. Там же, где мы имеем вероятность, равную нулю, мы
сталкиваемся с чем-то или с Кем-то, обладающим бесконечной полнотой
творческого могущества. Итак, утверждение, что вероятность божественной
Первопричины равна нулю, значит на языке кибернетики, что Она обладает
абсолютной, бесконечной отрицательной энтропией или, что то же самое, -
бесконечным количеством информации.
Это определение удивительно совпадает с рассмотренным нами в главе IV
понятием об Абсолюте, Который определяется мистиками как положительное
Ничто, то есть Начало, вмещающее в себе все и ничем не исчерпывающееся.
Здесь мы видим пример того, как пути науки и религии пересекаются на
подступах к последней Истине.

x x x

Материалисты предпринимают попытку атаки и с другой стороны. Используя
понятия кибернетики, они ставят под сомнение Божество как всемогущее Начало.
Рассмотрим, насколько состоятельны эти попытки.
"Действия человека, - читаем мы в одной из антирелигиозных книг, - с
точки зрения верующего, в конечном счете определяются божественной волей. В
терминах кибернетики это означает, что Бог выступает как управляющая
система, а человек - управляемая. Управление, как мы знаем, невозможно без
циркуляции потоков информации. Следовательно, между богом и человеком должен
существовать, по меньшей мере, один канал связи, по которому божественная
воля передается человеку:
Бог => человек.
В "священных писаниях" содержится ряд данных, позволяющих судить о
качестве функционирования этого канала и, в частности, о надежности передачи
по нему.
Бог есть существо совершенное, всемогущее, а поэтому надо полагать, что
избранные им способы передачи информации - наиболее совершенные из всех
возможных. Во всяком случае, они должны быть настолько надежны, чтобы
божественная воля дошла до человека-исполнителя без искажения. Иными
словами, человек всегда должен действовать в соответствии с Божьей волей.
Однако хорошо известно... что люди грешат, т. е. поступают вопреки
божественной воле" (Шалютин С. Кибернетика и религия. c. 26).
Таков любопытный образчик критики религии с позиций кибернетики. Он
свидетельствует о том, к каким крайностям приводит слишком большое сближение
между человеком и машиной. Автору, очевидно, кажется, что идеал человека -
это самый слаженный и послушный приказаниям робот. Более неподходящей сферы
для приложения кибернетики, чем сфера нравственности, трудно найти. Если
даже простейший организм уже выходит за рамки одной механической
причинности, то тем более это должно относиться к духовному миру человека.
Неужели человек отступает от воли Божией только потому, что он недостаточно
информирован о ней? Если бы это было так, то грех был бы крайне редким
явлением в мире. Атеистический критик знаком с учением о свободе человека,
но почему-то даже не пытается дать разъяснение по этому поводу. Он
ограничивается указанием на то, что при работе с механизмами человек
способен устранять помехи, которые препятствуют потоку информации, и
противопоставляет этому библейские предания, где Божественная информация
нередко наталкивается на сопротивление человеческой воли.
Что это должно означать? В главе IX мы подчеркнули, что если бы Бог
насильственно овладевал волей людей, они превратились бы в механизмы,
лишенные человеческого достоинства. Но, так как человек создан по образу и
подобию Божию, он должен был найти свое самоопределение не в силу слепой
запрограммированности, а по добровольному избранию. Таким образом, свобода
во взаимодействии с высшей Волей определяет конкретные пути человеческой
жизни и истории.
Говорят, что, если существуют помехи в передаче информации, передатчик
должен устранить их. Но человек - это "система", которая сама имеет задачу
устранения помех. И в то же время процесс этот - не односторонний. Навстречу
человеческим исканиям Бога идет поток Божественного Откровения.
Взаимодействие этих двух потоков и составляет суть духовной истории, которой
посвящен цикл наших книг.

8. ЦИОЛКОВСКИЙ И АТЕИЗМ

14 апреля 1928 года калужская газета "Коммуна" опубликовала интервью со
знаменитым калужанином К. Э. Циолковским. Из приведенных там слов ученого,
якобы сказанных корреспонденту газеты, можно заключить, что Циолковский был
атеистом. Эта версия поддерживается в антирелигиозной литературе и в наши
дни (см.: Сухов А. Д. Великие русские естествоиспытатели-атеисты. М" 1974.
С. 7 ел.). Но поскольку мы уже не раз сталкивались с сомнительными методами
атеистической пропаганды (См. приложение 3), то небезынтересно проверить и в
данном случае достоверность ее утверждений.
Прежде всего, в глаза бросается загадочный факт: в наш "космический
век", когда научное наследие Циолковского положено в основу ракетостроения,
когда имя скромного провинциального учителя окружено ореолом славы, - мы до
сих пор не имеем полного издания сочинений этого выдающегося ученого. О
Циолковском пишут книги, воздвигают ему памятники, а многие его собственные
работы, которые выходили крошечными тиражами 40-50 лет назад, остаются
неизвестными современному читателю. Создается впечатление, что по каким-то
причинам некоторые книги Циолковского оказались "нежелательными"...
Что же это за книги? В собрание сочинений Циолковского 1951-1959 годов
вошли исключительно работы по аэродинамике, дирижаблестроению и реактивным
двигателям, а за бортом остались философские и этические сочинения ученого.
Их с большими купюрами переиздали лишь в 1986 году в Туле с подзаголовком
"Научно-фантастическое произведение". Значит, именно в мировоззрении
Циолковского атеисты нашли нечто такое, что их не устраивает. Но ведь нам
говорят, что он был материалистом, мало того, утверждают, что, "только
исходя из материалистического мировоззрения, он мог средствами науки
укрепить в передовом человечестве дерзкую идею грядущего завоевания
вселенной" (Брюханов В. А. Мировоззрение К. Э. Циолковского и его
научно-техническое творчество. М., 1959. С. 28). Если это так, то почему его
философские работы так старательно замалчивались? Разгадка этого странного
факта - в самих этих работах.
В них Циолковский действительно не раз называет себя материалистом,
однако далеко не в общепринятом смысле слова. Материализм для него означает
лишь признание материальной природы Вселенной и причинной связи между
явлениями. "Беспричинности во Вселенной нет", - писал он (Циолковский К. Э.
Звездоплавателям. Калуга, 1930 . С. 15). Но при этом он не отрицал и другой,
невещественной причинности. "Я не только материалист, но и панпсихист,
признающий чувствительность всей вселенной" (Циолковский К. Э. Монизм
Вселенной. Калуга, 1925. С. 7). Ученый считал, что одухотворенность присуща
всей природе, каждому атому; он верил в существование разумных
нематериальных обитателей космического пространства (Циолковский К. Э. Воля
Вселенной. Калуга, 1928). Вселенная же в целом, согласно его учению,
восходит к высшей Причине.
"То, что происходит и развивается, - писал он, - ход этого развития -
зависит от начальной Причины, вне природы находящейся. Значит, все зависит
от Бога". И несколько далее продолжает: "Бог есть причина всех явлений,
причина вещества и всех его законов" (Циолковский К. Э. Образование Земли и
Солнечных систем. 1915. С. 7, 10). Это уж никак не похоже на материализм! Но
пойдем дальше. В 1925 году Циолковский выпустил в Калуге специальную брошюру
"Причина космоса", в которой он обосновывает свое богопонимание. Ввиду того
что книга эта малоизвестна, мы приведем здесь почти целиком ее заключение,
опущенное в переиздании 1986 года.
"Причина несоизмерима со своим творением, так как создает вещество и
энергию, чего космос не в силах сделать. Для нее ограничено то, что даже для
высочайшего человеческого ума безначально и бесконечно.
Космос для нее определенная вещь, одно из множества изделий Причины. Мы
про другие ее изделия никогда ничего не узнаем, но они должны быть.
Причина, с человеческой точки зрения, во всех отношениях бесконечна по
сравнению со Вселенной, которая, в свою очередь, бесконечна по отношению к
любой части космоса: к человеку, Земле, солнечной системе. Млечному Пути, к
группе спиральных туманностей, ко всему известному миру.
Вся известная Вселенная - то же, что капля в безбрежном океане. Отсюда
видно, что Причина по отношению к человеку и перечисленным частям Вселенной
есть бесконечно большое второго порядка.
Причина должна быть всемогуща по отношению к созданным ею предметам,
например, к космосу, хотя, по-видимому, не касается его. Но он и сам по себе
исправен и умеет жить на благо самому себе. Однако это равновесие
теоретически во всякое время может быть нарушено.
Причина создала Вселенную, чтобы доставить атомам ничем не омраченное
счастье. Она поэтому добра. Значит, мы не можем ждать от нее ничего худого.
Ее доброта, счастье, мудрость и могущество бесконечны по отношению к тем же
свойствам космоса.
Какие же практические выводы? Не осталось ли бы все по-прежнему, если
бы мы и не рассуждали о свойствах Причины?
ПЕРВЫЙ ВЫВОД. Удовлетворение любознательности и вытекающее отсюда
спокойствие.
ВТОРОЙ. Смирение перед Причиною. Оно поможет нам быть благоразумными и
заставит нас помнить, что если нам дана нескончаемая радость, то она может
быть всегда и отнята, если мы не благоговеем перед Причиной. Это дань ее.
ТРЕТИЙ. Чувство благодарности за некончающееся, всегда возрастающее
счастье. Оно придает нам бодрость в нашей бедной земной жизни и заставит нас
всегда помнить и любить его Причину. Любовь умилостивит ее, потому что
Любовь - также ее дань.
ЧЕТВЕРТЫЙ. Мудрость и благость Причины по отношению к своему изделию
позволяет нам думать, что могущество Причины не принесет нам зла и в
будущем, например, не прекратит существование Вселенной или не сделает его
мучительным.
Причина есть высшая любовь, беспредельное милосердие и разум... Короче:
и Причина, и органические существа Вселенной и их разум составляют одну и ту
же любовь".

x x x

Как же согласуется подобное исповедание веры со статьей в газете
"Коммуна"? Может быть, за эти три года (с 1925-го по 1928-й) Циолковский
изменил свои взгляды? Но тогда почему же в 1931 году он писал, что в книге
"Причина космоса" выражен "его личный взгляд, которого он никому не
навязывает"? (Циолковский К.. Атлас дирижабля из волнистой стали. 1931. С.
22). Приходится лишь изумляться мужеству ученого, который в обстановке
штурмовой антирелигиозной пропаганды ся отстаивать свои идеи, пусть порой и
в завуалированной форме.
Что же касается интервью в газете, то оно, скорее всего, дошло до нас
наполовину искаженным. Лишь начало его, кажется, подлинно. На вопрос
корреспондента, верит ли он в Бога, Циолковский ответил: "Что, прежде всего,
понимать под верой в Бога? Темная неразвитая крестьянка Богом считает
картинку-икону. Другие под Богом подразумевают бессмертного старца,
восседающего на облаках. Третьи считают Богом доброе начало в жизни". Но
далее почему-то отсутствует определение самого Циолковского, а идет критика
невежества и суеверий.
Здесь интересно провести параллель с высказыванием известного астронома
Н. Морозова: "Когда современного умственно развитого человека спрашивают:
верит ли он в Бога, то ему приходится отвечать: о каком Боге вы говорите?
Если о библейском Боге в виде старика лет примерно восьмидесяти, с седой
длинной бородой... сидящего на престоле на верху стеклянного колпака над
нашей атмосферой, то, конечно, нет. Но если вы под этим словом
подразумеваете единую и основную - по учению современной науки - сущность
всех творческих сил вселенной... то как я могу отвергать эту единую и всюду
разлитую творческую сущность вселенной, не отвергая этим самым всего себя?..
Вся вселенная полна различных форм творческого сознания, и силы стихийной
природы отличаются от наших организовавшихся психических сил только своей
одеждой, а не сущностью. Таково научное представление о едином, вечном,
вездесущем и все наполняющем творческом начале вселенной, то есть, выражаясь
теологическим языком, о Боге-Отце, вечном Творце и Обновителе "неба и земли,
всего видимого и невидимого" (Морозов Н. Эволюционная мораль и эволюционная
теология/ Предисловие к книге А. Немоевского "Бог Иисус". Пг., 1920. С. 1
ел.).
Этот взгляд очень похож на мировоззрение Циолковского и выражен даже в
сходных словах. Но Морозов писал свою статью в 1920 году, а к 1928 году
высказывать публично подобные мысли становилось все труднее.
В данном случае совершенно безразлично, в каком отношении стояли
"эволюционная теология" Морозова или учение Циолковского о "Причине космоса"
к христианству. Но, как бы мы ни охарактеризовали их: деизм, пантеизм или
иначе, - для атеистов все они в равной мере неприемлемы.
Те из отечественных авторов, которые не могут отрицать идеологических
"уклонов" Циолковского, пытаются найти им свое объяснение. При этом
ссылаются на трудные обстоятельства жизни Циолковского. "Особо тяжелые
моменты подавленности, ощущение бессилия в деле продвижения своих открытий
создавали почву для влияния на ученого реакционной идеологии и оживления
религиозных идей, внушенных ему воспитанием... Отсюда берут свое начало
занятия Циолковского в некоторые периоды его жизни христианским учением, а
также ряд уступок религии в его более поздних философских работах" (Брюханов
В. А. Мировоззрение Циолковского. С. 18, 25).
Само по себе это очень важное признание, но с точки зрения "объяснения"
оно удивительно беспомощно. Оказывается, достаточно ученому испытать
неудачи, как он тут же становится на сторону религии! Не всякий марксист
решится на столь легкомысленное утверждение. Надо быть слишком низкого
мнения о силе гения, чтобы ставить его воззрения в роковую зависимость от
обстоятельств. Мы знаем религиозных ученых и писателей, которые пожали при
жизни плоды своей славы, а также неверующих, живших в бедности и лишенных
признания. Так или иначе, но вышеприведенные строки показывают, что
Циолковского нелегко причислить к атеистам.
Мы не будем здесь рассматривать мировоззрение ученого в целом. Укажем
только на те моменты, которые оказали влияние на формирование его идей.
Во-первых, следует отметить, что отец его Эдуард Циолковский был человеком
глубоко религиозным и так же воспитал сына. Далее: Циолковский был женат на
дочери калужского священника и долго жил в его семье. Ученый не раз
подчеркивал свое сочувствие этическим ценностям веры: "Я не работал никогда
для того, чтобы усовершенствовать способы ведения войны. Это противно моему
христианскому духу" (Арлазоров М. Циолковский. М., 1963. С. 169).
Духовная атмосфера дореволюционной Калуги должна была способствовать
усилению интереса Циолковского к мистике. Именно Калуга была центром
русского теософического движения. Здесь было основано Теософическое общество
и находилось издательство, которое выпускало в большом количестве как
отечественные книги по теософии и восточной мистике, так и переводные,
например Бхагавад-Гиту и книги Анни Безант. Циолковский не был теософом, но
о том, что ему были близки восточные идеи, свидетельствует хотя бы его очерк
"Нирвана", вышедший в 1914 году. Мысли, очень близкие к буддизму, он
высказал и в брошюре "Ум и страсть" (1928). Изображая идеальное существо,
лишенное страстей, он почти дословно повторяет некоторые места из буддийской
священной литературы (Ум и страсть. С. 9).
Невозможно пройти мимо еще одного важного факта биографии ученого. В
молодости он сблизился с Николаем Федоровым, который во многом помог ему
(Арлазоров М. Циолковский. С. 29). Этот своеобразный человек, библиограф и
свободный философ, работал в Румянцевском музее. Он создал оригинальное
учение, которое считал подлинным христианством. Согласно его учению человек,
для того чтобы полностью выполнить волю Божию, должен всемерно развивать
науку, научиться в совершенстве управлять всеми природными процессами и в
конце концов воскрешать мертвых. Федоровская "философия общего дела"
привлекала внимание многих умов в России и на Западе. Его высоко ценили Вл.
Соловьев и С. Булгаков. Главная работа Федорова вышла посмертно (он умер в
1904 году), но влияние его было скорее личным, чем литературным. Он покорял
людей как обаятельный, не -обыкновенно отзывчивый человек, смело
заглядывающий в будущее мира, которое казалось ему светлым. Сравнение
федорианства и философских работ Циолковского убедительно показывает, что
создатель ракетной теории был во многом единомышленником и продолжателем
"загадочного мыслителя", как называл Федорова Булгаков (См.: Булгаков С. Н.
Два града. Т. 2. М., 1911; об отношении Соловьева к Федорову см.: Соловьев
Вл. Письма. Т. 2. 1909. c. 345).
Итак, мировоззрение Циолковского складывалось под влиянием трех
важнейших факторов: христианского воспитания и окружения, теософических идей
и, наконец, учения Федорова. Плодом этих влияний явилась "космическая
религия" ученого, которую он называл "монизмом". В состав этого учения
входила своеобразная идея о духовном блаженстве атомов, на которые
распадается человек по смерти. В книге "Монизм Вселенной" (193П он писал:
"Религия обещает продолжение земной жизни и свидание с родственниками.
Монизм же прямо обещает немедленную совершенную жизнь в обществе совершенных
существ".
Когда произошла революция, Циолковский был уже стариком. Годы неудач и
потрясений (его сын кончил самоубийством) не прошли для него бесследно.
Глухота еще больше усугубляла его отчужденность от окружающих. Близким стали
бросаться в глаза его странности и чудачества.
В отличие от многих деятелей культуры, Циолковский сразу же выразил
свое сочувствие новой власти. У него была уверенность, что наконец-то его
замыслы о дирижабле и ракетах найдут осуществление. Особым постановлением
ему были выделены пенсия и паек (правда, не избежал он и "чрезвычайки", но
был вскоре выпущен). В 1919 году он предлагал фронту свои инженерные
проекты. Размах революционных планов увлекал ученого, мечтавшего о
преобразовании природы. Это было оценено в самых высоких инстанциях.
Долгие годы Циолковский беспрепятственно высказывал и свои философские
идеи. Некоторое время ему даже разрешалось издавать на свой счет книги
философского содержания. Ученый прилагал все усилия к тому, чтобы показать,
что его взгляды не противоречат официальной идеологии. Однако без конца так
продолжаться не могло. Книги, подобные "Причине космоса", становились все
более и более одиозными. Началась усиленная обработка глухого
семидесятипятилетнего старика. И наконец, "с 1931 года он прекращает
публикацию своих работ на философские темы" (Брюханов В. А. Мировоззрение
Циолковского. Цит. соч. С. 62). Но даже в обстановке атеистической
пропаганды и морального давления Циолковский так и не стал материалистом,
хотя делал много словесных уступок официальной идеологии. "Несомненно, -
уверяют нас, - что если бы Циолковский... прожил дольше, то он перешел бы
полностью на позиции диалектического материализма" {Брюханов В. А. Цит. соч.
С. 63).
Но это лишь самоутешение. Циолковский умер 78 лет. Восемнадцать лет его
послереволюционной жизни мало что изменили в его взглядах. Откуда же
надежда, что в дальнейшем дело пошло бы "успешнее"? Или автор этого прогноза
имел в виду, что ученый, дожив до мафусаиловых лет и умственно ослабев, стал
бы легкой добычей атеизма? Но это была бы победа сомнительной ценности.

x x x

В заключение остановимся еще на одной проблеме, связанной с именем
Циолковского: проблеме космических полетов. По сути дела, это - вопрос чисто
научный, не имеющий прямого отношения к религии, но в атеистической
литературе мы очень часто сталкиваемся с утверждением, будто космические
полеты нанесли удар по религии. "С созданием искусственных тел, -
провозглашают атеисты, - рушатся религиозные вымыслы о "тверди небесной", о
"рае на небе", где якобы обитают боги, ангелы, души праведников и т. п.
Космическое пространство оказывается именно таким, как его представляет
наука, а не религия" (Варваров П. Спутники и религия. - В кн.: Завоевание
космоса и вера в бога. М., 1964. С. 18). Прежде всего в этой невежественной
декларации остается открытым вопрос - о какой "науке" и о какой "религии"
идет речь? Ведь именно наука древности учила о "тверди" и о центральном
положении Земли. Религия же, как мы видели (см. приложение 2), не имеет
прямого отношения ни к одной космогонической теории. Религиозные люди во все
века представляли себе устройство видимой Вселенной в соответствии с уровнем
знаний своей эпохи. И если теперь система Птолемея кажется нам неверной, то
откуда мы знаем, что скажут о нынешней космологии люди через две тысячи лет?
В хрущевское время журнал "Наука и религия" опубликовал рисунок, на
котором изображены искусственные спутники Земли с "поэтической" подписью:
"Всю вселенную обошли - нигде бога не нашли". Это равноценно тому, как если
бы, исследовав мозговые клетки и не найдя там мысли, нам заявили бы, что ее
вообще не существует.
Когда в религиозной терминологии употребляют слово "небо" - имеют в
виду духовный план бытия, а вовсе не физическое пространство. В каком
богословском сочинении XX или XIX века нашли атеисты утверждение, что "души
праведных" обитают где-то на Луне или на возможных орбитах ракет? Одним
словом, аргумент "спутники не обнаружили Бога" обнаруживает лишь невежество
людей, его выдвигающих, или же их намеренную недобросовестность.
Еще более странным представляется другой антирелигиозный аргумент:
"Атеисты первые вышли в космос". Не есть ли это свидетельство в пользу их
правоты? В таком случае, почему бы не предположить, что астрономические
достижения древних греков или вавилонян есть доказательство правоты культа
Аполлона или Бэла? Или, может быть, открытия Кеплера повысили значимость
астрологии, которой этот ученый увлекался? Наука - это не идеология. Она в
прямом смысле "беспартийна" и интернациональна. Она принадлежит всему миру,
людям всех убеждений, сторонникам любой философской или политической
доктрины. Развитие техники не есть изолированный процесс. Прежде чем был
расщеплен атом или вышел на орбиту спутник, была проделана работа многих
поколений ученых всех стран. Если бы не было Эвклида, то не было бы
современной математики и многих достижений техники. Одно открытие
подготовляет другое. И никто не имеет права претендовать здесь на монополию.
Для верующих людей космические исследования не кощунство, а "замечательный
рубеж в истории науки и завоеваний человека", как недавно писала об этом
центральная ватиканская газета. Другое дело, когда наука используется в
целях пропаганды. Но эти цели уже сами по себе носят не научный, а
"идеологический" характер.
Нередко приходится слышать вопрос: почему Библия ничего не говорит об
обитателях других небесных тел? Но прежде чем обвинять Библию, нужно
доказать, что таковые обитатели на самом деле существуют. Между тем подлинно
научных доказательств мы до сих пор не имеем. Даже наличие органической
жизни в нашей планетной системе не доказано. Всевозможные мудрые марсиане
оказались плодом мудрых фантастов, а, как показали фотографии американского
космического аппарата, Марс, вероятно, и в прошлом не имел атмосферы. Что же
касается других звездных систем, то возможности контактов с ними минимальны.
Расстояния до них поистине астрономические.
Но предположим, что все же где-то во Вселенной есть разумные существа.
В общем, это - вполне вероятное предположение, пусть и недоказанное. Трудно
согласиться с мыслью, что человек Земли - уникум мироздания, хотя, впрочем,
и это вполне возможно. Итак, допустим на минуту, что разумные существа в
космосе есть. Что это могло бы доказать? Что принесло бы принципиально
нового? Ничего. Лишь увеличилась бы вселенская семья людей.
Но, может быть, это вовсе не люди? В последнее время выдвигались самые
разные гипотезы о возможных формах разумной жизни (С. Лем и др.). Но в любом
случае их структура остается "человеческой" в широком смысле (то есть
структурой духовно-телесного существа). Пусть жители иных миров вместо
нашего биологического тела имеют другое но они все равно л ю-д и, то есть
разумные существа, обладающие физическим строением.
Если окажется возможным контакт с людьми Земли, то произойдет, говоря
словами П. Тейяра де Шардена, "встреча и взаимное обогащение двух ноосфер"
(Тейяр де Шарден П. Феномен человека. С. 280).
Двести лет назад вопрос об обитателях планет уже вставал перед
философами и учеными. И Ломоносов, соглашаясь с тем что на Венере могут быть
люди, заключил свое рассуждение выводом: "При всем том вера Христова стоит
непреложно". Этими словами закончим и мы свой очерк.