Александр Мень. История религии. Том 1

Истоки религии. В поисках пути, истины и жизни.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть I. ПРИРОДА ВЕРЫ

Глава третья
НА ПОРОГЕ ПОСЛЕДНЕЙ ТАЙНЫ

Самое важное - это то, что невидимо.
А. Сент-Экзюпери

Итак, мы могли убедиться, что познание мира есть процесс сложный и
многогранный, протекающий в трех основных руслах. Если же считать, что
человек имеет дело не с фикциями, а с действительностью, то напрашивается
мысль о трех аспектах бытия, которым соответствуют три типа познания. Какое
же из них ближе всего подводит к последней Реальности?
Эмпирический путь здесь, очевидно, исключен, так как он не проникает
глубже поверхности явлений. Спекулятивное мышление может раскрыть больше, но
по самой своей природе оно не дает живого соприкосновения с Познаваемым.
Идея Бога есть не более чем идея - нечто отвлеченное, абстрагированное от
Бытия.
В свое время Лаплас говорил, что для своих физических теорий он не
нуждается в "гипотезе Бога". Но даже если бы он и прибегал к ней, как делали
другие, она оставалась бы бесконечно далека от живого богопознания, ибо для
веры Бог - отнюдь не "гипотеза".
В работе, посвященной проблеме религии и морали, Бергсон указал, что
истоки веры восходят не к рациональным спекуляциям, а к интуитивным
прозрениям своих гениев и пророков /1/. И действительно, если, даже познавая
природу, человек во многом опирается на интуицию, то тем более важна она в
сфере, относящейся к самой сущности Бытия. Еще великий средневековый
мыслитель Фома Аквинат говорил, что если бы путь человека к Богу проходил
только через философское, абстрактное мышление, то вера осталась бы уделом
ничтожнейшего меньшинства. На деле же мы видим, что религиозность присуща и
неграмотному индийскому крестьянину, и европейскому ученому, стоящему на
вершине современных знаний. Это происходит именно потому, что духовное
познание есть плод живой интуиции.
Религиозный опыт можно в самых общих чертах определить как переживание,
связанное с чувством реального присутствия в нашей жизни, в бытии всех людей
и всей Вселенной некоего Высшего Начала, которое направляет и делает
осмысленным как существование Вселенной, так и наше собственное
существование. Это ощущение дается в акте непосредственного "видения",
исполненного такой же внутренней достоверности, какую имеет видение
собственного "Я". И только проходя через интеллектуальное осмысление, этот
опыт, по существу своему невыразимый, кристаллизуется в понятия и символы.
Плотин, выдающийся философ эллинистического мира, так говорил об этом:
"Когда мы видим Бога, то видим Его не разумом, а чем-то высшим, чем разум".
Без этого живого созерцания и живой веры любое представление о Боге остается
мертвой схемой.

x x x

Американский психолог Уильям Джеймс (1842-1910) провел большое
исследование природы и особенностей религиозного опыта. Не имея, по
собственному признанию, личной мистической одаренности, он подошел к
мистической интуиции как объективный исследователь. Джеймс собрал обширный
материал, состоящий из "психологических документов", и в своей книге
"Многообразие религиозного опыта" выступил защитником религиозных ценностей
/2/.
В приводимых им документах есть замечательные образцы попыток различных
людей запечатлеть, отобразить свои религиозные переживания. При этом в
подборе материалов Джеймс не ограничивал себя ни местом, ни временем;
собранные им свидетельства принадлежат людям разных эпох, стран и народов.
Они красноречиво говорят о том, что специфику религиозного переживания
нельзя свести ни к какой другой сфере человеческого духа: ни к
нравственности, ни к эстетике, ни к каким-либо чувствам, взятым в
отдельности (например, страху, надежде и т. д.). Точнее всего его можно
определить как чувство благоговения. По словам С. Булгакова, оно
"удостоверяет человека в реальности иного, божественного мира не тем, что
доказывает его существование или разными доводами убеждает в необходимости
последнего, но тем, что приводит его в живую непосредственную связь с
религиозной действительностью, ему ее показывает. На подлинно религиозный
путь вступил лишь тот человек, кто реально на своей жизненной дороге
встретился с Божеством, кого настигло Оно, на кого излилось превозмогающей
Своей силой" /3/.
Выразить в словах любое глубокое переживание, особенно религиозное,
трудно, почти невозможно, однако "психологические документы" все же могут
пролить некоторый свет на природу мистического сознания /4/. Вот характерный
пример одного такого свидетельства, приведенного в работе У. Джеймса.
"Я помню ночь и то место на холме, где душа моя открылась Бесконечному.
Это была бурная встреча двух миров - внешнего и внутреннего. От моей
внутренней борьбы словно бездна открылась в моей душе и раскрыла другую
неисследимую бездну по ту сторону звезд. Я был один с Тем, Кто сотворил меня
и все прекрасное в мире, и любовь, и страдание, и само искушение. Я уже не
искал Его, я чувствовал совершенную гармонию между Его духом и моим. Обычное
ощущение внешнего мира ушло от меня. Остался один экстаз ничем не
ограниченной радости. Как описать мое переживание? Это похоже на то, когда
все звуки в большом оркестре сливаются в широкую гармонию, в которой тонет
все, кроме чувства, переполняющего нашу душу. В нерушимом ночном молчании
трепетною жизнью жила тишина, еще более торжественная. И я ощущал в ночной
темноте некое Присутствие, тем более для меня ясное, что оно оставалось
невидимым. И я не мог больше сомневаться в присутствии Его, раз я чувствовал
Его так же ясно, как самого себя. И если была разница в степенях, то лишь
потому, что реальность Его я ощущал сильнее, чем мою собственную. Моя высшая
вера, моя истинная идея Бога зародилась во мне в тот миг. С тех пор, как я
стоял на Горе Видений, я чувствовал, что сила Вечного объяла меня. Никогда с
тех пор я не испытывал такого сердечного трепета. И если я когда-нибудь был
лицом к лицу с Богом, это лишь в ту ночь, когда я почувствовал, что родился
вновь, родился в духе... С этой минуты никакая критика доказательности бытия
Божия не могла поколебать моей веры. С этой ночи, когда я ощутил присутствие
Его Духа, я никогда не оставался надолго без этого чувства. Твердая
уверенность в существовании Бога, какая есть у меня, основана на этом
видении, на воспоминании об этом чудесном опыте".
"Я чувствовал себя много раз в тесном общении с Божеством, - пишет
другой человек. - Я наслаждался встречами с Ним, никогда о них не прося и
никогда их не ожидая. Они, казалось, состояли только в забвении всех моих
мыслей и всех усилий моей обыденной жизни... То, что я испытывал в эту
минуту, было временным исчезновением моей личности наряду со светозарным
откровением смысла жизни, более глубокого, чем тот, который был мне
привычен... Без Бога мир был бы хаосом" /5/.
Яркими свидетельствами, отражающими религиозные переживания, являются
бесчисленные произведения литературы и искусства. Гимны Ригведы и библейские
псалмы, Марцелловская месса Палестрины и оратория Листа "Христос",
"Божественная комедия" Данте и православные иконы, "Исповедь" Августина и
песни Тагора - все они подтверждают мысль, высказанную Максом Шелером, что
"путь веры - это внутреннее самораскрытие по отношению к являющемуся в
откровении Богу".
Известный историк религии Рудольф Отто (1869-1937) показал, что
религиозное чувство рождается в переживании реальности Высшего, которое
вызывает у человека благоговейный ужас твари перед безмерностью Божества. В
основе культов и вероучений, пишет он, "есть некий элемент, который может
при случае, вне зависимости от них, глубоко затронуть нас и завладеть нашим
сознанием с потрясающей силой. Попробуем же со всей симпатией и
проницательностью интуиции и воображения проследить за ним всюду, где можно
его обнаружить: в окружающей нас жизни и людях, во внешних порывах
благочестия и в проявлениях сознания, вызванных этими порывами, в
установленной и размеренной торжественности обрядов и литургий, а также в
атмосфере, порождаемой старыми религиозными памятниками, зданиями, храмами и
церквами. Сделав так, мы увидим, что столкнулись с неким явлением,
единственно подходящее название которому "mysterium tremendum" - тайна,
вызывающая трепет" /6/.
Нередко чувство Бога пробуждается в связи с созерцанием природы.
Искусственный мир городской цивилизации часто притупляет духовную чуткость
человека, ставит множество помех в приближении к Запредельному. Кроме того,
немалым препятствием служит балласт поверхностных знаний, почерпнутых из
популярной литературы. Эта литература приучает человека к мысли, что все в
мире устроено просто и поддается проверке здравым смыслом, а к области тайны
относится лишь то, что еще не успело попасть под скальпель человеческого
рассудка. А между тем прав был Эйнштейн, говоря, что "самое прекрасное
чувство связано с переживанием Таинственного... Человек, которому это
ощущение чуждо, который потерял способность удивляться и благоговеть, -
мертв. Знание о том, что есть сокрытая Реальность, которая открывается нам
как высшая Мудрость и блистающая Красота, - это знание и это ощущение есть
ядро истинной религиозности" /7/.
"Мы ищем Бога, - говорил, предвосхищая мысль Эйнштейна, Джордано Бруно,
- в неизменном, непреклонном законе природы, в благоговейном настроении
души, руководимой этим законом, мы ищем Его в блеске солнца, в красоте
вещей, исходящих из лона нашей матери-земли, в истинном блеске Его сущности
- бесчисленных созвездиях, светящихся на неизмеримом пространстве единого
неба, живущих, чувствующих, мыслящих и воспевающих хвалу Всеблагому,
Всеединому, Всевышнему" /8/.
Ощущение одухотворенности Вселенной очень близко к этому мистическому
переживанию. Приведу описание пробуждения этого "космического чувства" у
русского писателя Даниила Андреева. Внутреннее событие, о котором
рассказывает автор, произошло в его душе в летнюю ночь на берегу реки
Неруссы.
"Темнело. Из-за дубов выплыла низкая июльская луна, совершенно полная.
Мало-помалу умолкли разговоры и рассказы, товарищи один за другим уснули
вокруг потрескивающего костра, а я остался бодрствовать у огня, тихонько
помахивая, для защиты от комаров, широкой веткой.
И когда луна вступила в круг моего зрения, бесшумно передвигаясь за
узорно-узкой листвой развесистых ветвей ракиты, начались те часы, которые
остаются едва ли не прекраснейшими в моей жизни. Тихо дыша, откинувшись на
охапку сена, я слышал, как Нерусса струится позади, в нескольких шагах за
мной, но как бы сквозь мою собственную душу. Это было первым необычайным.
Торжественно и бесшумно в поток, струившийся сквозь меня, влилось все, что
было на земле, и все, что могло быть на небе. В блаженстве, едва переносимом
для человеческого сердца, я чувствовал так, будто стройные сферы, медленно
вращаясь, плыли во всемирном хороводе, но сквозь меня, и все, что я мог
помыслить или вообразить, охватывалось ликующим единством. Эти древние леса
и прозрачные реки, люди, спящие у костров, и другие люди, народы близких и
дальних стран, утренние города и шумные улицы, храмы со священными
изображениями, моря, неустанно покачивающиеся, и степи с колышущейся травой
- действительно все это было во мне той ночью, и я был во всем. Я лежал с
закрытыми глазами. И прекрасные, совсем не такие, какие мы видим всегда,
белые звезды, большие и цветущие, тоже плыли со всей мировой рекой, как
белые водяные лилии. Хотя солнца не было видно, было так, словно и оно тоже
где-то вблизи моего кругозора. Но не его сиянием, а светом иным, никогда
мною не виданным, пронизано было все это - все, плывшее сквозь меня и в то
же время баюкавшее меня, как дитя в колыбели, со всеутоляющей любовью.
Пытаясь выразить словами переживания, подобные этому, видишь отчетливее, чем
когда бы то ни было, нищету языка".
О значении красоты мира для восприятия Божественной Тайны говорит
астроном Камиль Фламмарион.
"Если вы изучаете природу, небо, в котором бесчисленные миры тяготеют
друг к другу в лоне света и жизни, если вам известны законы и общий механизм
этой природы, - можете ли вы не приветствовать Верховный Разум, громко
говорящий через материальный покров? Вечерние тени, волнующиеся по склонам
гор, благоухание, идущее из леса, склоненные чашечки цветов, глухой,
неумолчный шум океана, глубокая тишина звездных ночей - все говорит о Боге
красочнее и убедительнее всех человеческих книг" /9/.
Это то чувство, которое нашло свое воплощение в известном стихотворении
Лермонтова "Когда волнуется желтеющая нива...", заканчивающемся словами:
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе,
И счастье я могу поституть на земле,
И в небесах я вижу Бога... А вот интереснейшее признание человека,
который, теоретически считая себя неверующим, в течение многих лет своей
жизни чувствовал близость Бога.
"В возрасте между двадцатью и тридцатью годами, - говорит он, - я
мало-помалу стал неверующим, однако я не могу сказать, чтобы я когда-нибудь
терял это так хорошо описанное Спенсером "неопределенное сознание"
Абсолютной реальности, которая лежит за миром явлений. Для меня эта
реальность была не просто Непознаваемым, как у Спенсера, потому что хотя я и
перестал обращаться к Богу с детскими молитвами и никогда ни о чем не просил
Неведомое, но по некоторым данным я нахожу, что я часто бывал с Ним в
отношениях, подобных тем, какие создаются молитвой... Он был возле меня или
я был возле Него, не знаю, как лучше выразиться, во всякую трудную минуту
моей жизни; Он укреплял меня и вливал в меня бесконечные жизненные силы,
чтобы я мог снова почувствовать Его тайное спасительное присутствие. Это был
как бы неиссякаемый источник жизни, справедливости, истины и силы, к Нему я
инстинктивно обращался каждый раз, когда ослабевал. И Он всегда выручал меня
из беды. И вижу теперь, что между мной и Им было личное отношение, потому
что в последние годы, когда я потерял пути к Нему, у меня явилось ясное
чувство ничем не возвратимой потери".
Это замечательное признание, приведенное Джеймсом, лишний раз
показывает, как интуиция может проявляться независимо от "мировоззрения" и
даже вопреки ему*. Внешние доказательства, относящиеся к Тайне тайн, когда
мы пытаемся приблизиться к ней на костылях интеллекта, никогда не могут
родить веры. Поэтому, говоря словами католического философа Эдуарда Леруа,
"откажемся от мысли, что доказательство уже окончено, прежде чем начинается
акт веры" /10/.
-----------------------------------------------------------------
* Как полагают, Джеймс писал о самом себе.
Почему же тогда многие христианские мыслители считали, что разум тоже
может нечто сказать о Боге?
Они не хуже других понимали, что непосредственное внутреннее созерцание
выше логики, но в данном случае указывали на то, что даже наше ограниченное
мышление в какой-то мере способно подвести нас к понятию о Боге.
Нужно помнить, однако, что по самому своему характеру любые логические
доказательства носят принудительный характер. Для силлогизмов не существует
свободы, они - порождение интеллектуального рабства. А так как духовная
интуиция открывает нам высшую Реальность как абсолютную свободу, то заковать
и ее в цепи нашего ограниченного мышления было бы незаконным
посягательством. Поэтому Кант справедливо считал, что "доказательства" бытия
Бога не имеют принудительной силы.
Тем не менее человек испытывает потребность осмыслить свой духовный
опыт. Нужно лишь помнить, что речь идет не о "доказательствах" в узком
смысле слова, а о свидетельствах, что далеко не одно и то же.

x x x

Прежде всего на этом пути осмысления мы должны еще раз обратиться к
самому достоверному, что нам дано: к нашему внутреннему миру. Наше тело есть
часть окружающего мира, во всяком случае нечто с ним тесно связанное: оно
испытывает на себе закон тяготения, колебания температуры; мы ощущаем боль,
голод и жажду - словом, мы "по рукам и ногам" связаны внешней природой. Наши
мечты - будь то свободный полет в воздухе или дыхание под водой - неизменно
наталкиваются на сопротивление, напоминающее нам о нашей скованности.
И в то же время этой телесной порабощенности противостоит наш духовный
мир. С последней достоверностью ощущаем мы его реальность. И мало того что
мысль наша свободно парит в недосягаемых пределах, в далеком прошлом и
будущем, в пустынях Вселенной и в капле воды, - замечательно, что наша
внутренняя жизнь качественно отличается от внешней, живет по своим особым
законам. Здесь мы торжествуем над механической принудительностью мира. "По
самой природе своей личности, - пишет русский мыслитель В. Несмелов, -
человек необходимо осознает себя как свободную причину и цель своих
произвольных действий" /11/.
Подобно тому как наше тело есть отражение материального бытия, духовный
наш мир, в свою очередь, говорит о реальности духовного измерения. Человек,
этот микрокосм, открывает в себе действительность, которая, по словам
Рудольфа Эйкена, "простым сознанием человеческого мышления не может быть:
слишком много приносится ею особых сил и порядков, которых нельзя установить
искусственным путем ни теперь, ни когда-либо. Кроме того, она стоит в таком
противоречии с интересами естественного благосостояния; требует от человека
столько труда и жертв, такого полного перемещения центра тяжести существа
его, что к ней никогда не могло привести простое стремление к счастью... Ее
можно только понимать как движение всего целого Вселенной, сообщаемое
человеку и совершающееся в нем. Жизнь духа совершенно непостижима и никогда
не могла бы стать в нас силою, если бы ей не была свойственна независимость
по отношению к человеку, если бы единая общая жизнь, проявляющаяся в ней, не
принадлежала бы самой действительности и не образовывала реальной связи"
/12/.
Ученый, жертвующий своей жизнью на пути к открытию, мученик за
убеждения, улыбающийся перед лицом смерти, человек, не могущий удержать
слез, когда он слушает музыку, - все они, переходя рубеж природной
действительности, вступают в сферу реальности духовной. Только благодаря
причастности к ней человек становится человеком в подлинном смысле слова.
Только в ней мы можем найти оправдание и удовлетворение наших сверхприродных
духовных потребностей.
Таким образом, как говорит Несмелов, "человек не просто лишь верит в
действительное бытие сверхчувственного мира, а непосредственно знает об этом
бытии, потому что себя самого он не может сознавать иначе, как только в
сверхчувственном содержании своей личности"/13/.
Экзистенциалисты атеистического толка утверждают, что "абсурдность"
мира выявляется при его столкновении с человеческим "Я", которое, подобно
одинокому изгнаннику, тщетно ищет смысла и жаждет высшей гармонии. Но откуда
возникли эти поиски и эта жажда? Не они ли сами указывают на иное измерение
бытия, которое отражается в человеке?
"Бога создают люди" - таково обычно утверждение атеистов. Но
по-настоящему они редко задумываются, почему это происходит и не может ли
тут быть какой-то "обратной связи"? Как мы уже видели, одних ссылок на
страх, невежество и внешние условия здесь недостаточно. Самое важное, что
человек через себя и в себе открывает иное, отличное от природы бытие. И чем
интенсивнее и совершеннее процесс его самопознания, тем более достоверным
становится этот невидимый мир, который в акте веры обнаруживает себя
выходящим за пределы отдельной личности. "Подняться к Богу, - говорил
французский философ Г. Марсель, - это значит войти в самих себя, более того,
в глубину самих себя, - и себя же самих превзойти" /14/.
Если мы обладаем "окнами" в царстве материи, то наше духовное "Я" может
стать "окном" в мир вселенского Духа. Гармония между человеком и природой
есть основа его жизни на земле. Единение с Высшим определяет его духовное
существование. Поэтому Бергсон видел в мистическом опыте не только прорыв к
Божественному Единству, но и залог дальнейшего становления человечества
/15/.

x x x

Теперь от внутреннего мира человека обратимся к миру внешнему. Прежде
всего повсюду в природе мы видим действие закона причинности. Каждое явление
имеет для себя, как говорят в логике, достаточное основание, то есть
причину, которая оказалась бы способной произвести свое следствие. Из
семени, например, может произрасти дерево потому, что оно имеет в себе
потенциально все элементы будущего дерева и силу произрастания. Птица может
выйти из яйца потому, что яйцо содержит в себе важнейшие элементы будущего
организма.
Поэтому издавна люди приходили к мысли, что вся Вселенная, как
колоссальная сумма явлений, должна иметь такую Первопричину своего
существования, которая заключала бы в себе принципы всего мироздания. Но
среди видимых явлений мы этого Первопринципа обнаружить не можем. В мире все
относительно, все обусловлено какой-то другой причиной. Поэтому искать
Абсолютное, то есть самодовлеющее, безусловное начало, мы должны вне мира. В
своей лекции "От относительного к абсолютному" Эйнштейн говорил: "Привести
все в сферу относительности так же невозможно, как дать всему определение
или все доказать, ибо при создании всякого понятия приходится исходить по
крайней мере из одного понятия, которое не нуждается в особом определении;
при каждом доказательстве нужно пользоваться каким-то высшим законом,
справедливость которого признается без доказательств: так же и все
относительное связано в последнем счете с чем-то самостоятельным, Абсолютным
(Разрядка моя. - А. М.). В противном случае понятие, или доказательство, или
относительность повисают в воздухе. Твердой исходной точкой является
Абсолютное; надо только уметь найти его в нужном месте" /16/.
Те же, кто пытается распространить на сам Абсолют принцип причинности,
обнаруживают непонимание этого принципа. Так, Бертран Рассел с удивительным
легкомыслием говорил, что вопрос "А кто сотворил Бога?" привел его к
отрицанию принципа Первопричины.
Абсолютное потому лишь и является Абсолютным, что в отличие от
относительных вещей оно есть причина самого себя. Только при наличии такой
Первопричины становится понятной каузальность мироздания.
Следует подчеркнуть, что, когда мы говорим о Первопричине, или Начале,
речь идет не о хронологической причинности, или начале во времени, а о
причинности, уходящей корнями в самую суть явлений. В данном случае
Первопричина есть ось, на которой держится мировой процесс и которая
связывает все его звенья. Без этой основы Вселенная утратила бы свое
единство и превратилась бы в гегелевскую "дурную бесконечность".

x x x

О причине мы можем в какой-то степени судить и по ее следствиям. А
Вселенная, как она открывается глазам современной науки, заставляет
задуматься о своем происхождении.
В непостижимой по своей необъятности бездне Вселенной текут, подчиняясь
точным математическим законам, несметные миры. Гигантские солнца и вереницы
планет совершают свой предначертанный путь. Каждый из этих миров - подлинное
чудо... И куда бы ни взглянул человек: на космический круговорот небесных
тел или на загадочный полет электронов, на закономерности химических
процессов или на жизнь крошечной инфузории - всюду он видит печать Разума. И
конечно, больше всего заслуживает удивления он сам. Поэтому правы те, кто
утверждает, что чем больше мы познаем природу и уясняем себе ее сложность,
тем больше она требует объяснения. Простое каменное рубило может быть
произведением человека и может оказаться случайной "игрой природы", но
совершенное электронное устройство уже немыслимо без своего творца.
Подобное познается подобным. Если разум в состоянии открывать
закономерности в природе, не означает ли это, что в своих основаниях она
причастна Разуму и, следовательно, Духу?
Еще двести лет назад Ж. Ж. Руссо писал: "Ум путается и теряется в этой
бесконечности отношений, из которых ни одно не запуталось и не потерялось в
массе. Сколько нужно абсурдных предположений, чтобы выводить всю эту
гармонию из слепого механизма материи, случайно приводимой в движение!
Напрасно те, которые отрицают единство замысла, обнаруживающегося в
отношениях всех частей этого великого целого, прикрывают свои нелепости
абстракциями, координациями, общими принципами, всякими эмблематическими
терминами; сколько бы они ни старались, я не могу постичь систему существ,
подчиненных столь незыблемому порядку. Я не в силах верить... чтобы слепая
случайность могла произвести разумные существа, чтобы немыслящее могло
произвести существа, одаренные мышлением" /17/.
Прошли века, совершилось множество открытий и переворотов в науке. И
тем не менее эти слова философа не утратили силы, о чем свидетельствует хотя
бы известное признание Эйнштейна: "Моя религия - это глубоко
прочувствованная уверенность в существовании Высшего Разума, который
открывается нам в доступном познанию мире" /18/.
Многим естествоиспытателям хорошо известно это чувство и эта
уверенность, в силу которых они могут говорить, что наука есть их путь к
религии. По словам Чарлза Дарвина, то, что мир покоится на закономерностях,
можно считать свидетельством о его Творце /19/. Альфред Уоллес, одновременно
с Дарвином создавший теорию отбора, писал: "Вселенная, даже в ее чисто
физическом и неорганическом состоянии, представляется теперь настолько
подавляюще сложным организмом, что внушает большинству умов мысль о
существовании некоей Разумной Силы, всюду проникающей и поддерживающей ее"
/20/.
Современный американский астроном Харлоу Шепли, перечисляя важнейшие
сущности, из которых складывается мироздание - пространство, время, материю
и энергию, - указывает на некую пятую. "Едва ли можно сомневаться, - говорит
он, - что она существует... Мы могли бы назвать ее Направлением, Формой,
Силой, Всемогущей волей или Сознанием. Но в любом случае это должно быть
понятие, соответствующее космическим масштабам" /21/.
Из всего, что наблюдает человек в мире, самым замечательным
свидетельством о творческой Силе является, пожалуй, Жизнь. Каким бы образом
она ни возникла, само ее существование есть чудо Вселенной. Она развивается
вопреки законам неорганического мира, и ее можно считать редчайшим или даже
единственным в своем роде феноменом космоса. Строение и функции организмов
отличаются поразительной целесообразностью. У животных и растений нет
личностного самосознания и разума, но они действуют зачастую так, как будто
обладают ими. Примеров тому биология знает бесчисленное множество. Явления
симбиоза, регенерации и мимикрии; муравьи, разводящие тлей, "социальное"
устройство у пчел и термитов, ультразвуковые аппараты рукокрылых - все это
хрестоматийные факты /22/. Не случайно возникла даже целая наука бионика,
которая использует в технике разнообразные "патенты природы".
Пусть даже все секреты жизни окажется возможным истолковать в свете
физики и химии, а целесообразность живых существ объяснить эволюцией - этот
подход не исчерпывает проблемы. Ни дарвинизм, ни какая-нибудь другая теория
не в состоянии объяснить главного - общей закономерности в биосфере и вообще
во всей природе. А эта закономерность есть факт бесспорный.
По мнению Макса Планка, нет никаких препятствий для того, чтобы
"отождествлять мировой порядок науки с Богом религии. После этого Божество,
которое религиозный человек старается приблизить к себе наглядными
символами, оказывается по своей природе тем же, что и сила естественных
законов, о которых до известной степени сигнализирует исследующему человеку
ощущение". Точно так же и Норберт Винер считал, что "принципы порядка во
Вселенной, вероятно, не очень отличаются от того, что религиозный человек
подразумевает под Богом" /23/. Разумеется, для духовного опыта веры Бог -
безмерно большее, нежели принцип Порядка. Но в приведенных словах двух
ученых важна та мысль, что сила Разума раскрывается в космической
закономерности.
Человек знает, что такое закон, порядок, цель, смысл, потому что он
осуществляет их в своем труде и творчестве. Сознательная и подсознательная
способность его неотделима от разума. Поэтому от созерцания разумно
устроенной Вселенной мысль и приходит к понятию о Разуме мировом.
Материалисты ставят на его место нечто, называемое ими "материей". Но
если этой "материи" присущ разум, то это уже не материя, и от такой
"материи" сами же материалисты будут открещиваться. Они утверждают, что
"материя, реальность, не обладающая сознанием, существовала до разума,
реальности, обладающей сознанием" /24/.
Этот тезис выдается за "последнее слово науки". Однако хорошо известно,
что материализм возник в глубокой древности, в те времена, когда наука еще
находилась в младенческом состоянии.

x x x

За много веков до нашей эры в Индии, Китае и Греции появилось
предположение о том, что мир образовался из некоего материального субстрата.
Одни понимали его как скопление частиц, другие - как предвечный Океан.
Это представление было продуктом мифологического мышления. Как мы
увидим впоследствии, в религиях первобытных народов огромную роль играла
Богиня-Мать /*/. Первоначально она мыслилась как одушевленное целое всей
природы. Она была родительницей богов и людей. Но постепенно боги заслонили
ее образ, и она осталась как некая тень позади пантеона. В мировоззрении
древних, будь то вавилоняне или греки, она играла роль Судьбы, Рока.
Символом ее надолго осталась Бездна Океана. Поэтому некоторые греческие
мыслители учили, что мир возник из воды. Постепенно она стала рисоваться как
природная Необходимость, Ананке. Она продолжала стоять выше богов.

------------------------------------------------------------------------
* Об этом речь будет идти во II, III, IV, VI тт.
Именно из этих мифов и родились первые материалистические учения. Мир
стал пониматься как продукт некоей мировой Стихии. Правда, сначала ей еще
приписывали внутреннюю духовную жизнь, но в системах Демокрита и Эпикура
исчезло и это, и осталась одна материя как первопричина всего космоса.
В новое время материализм опирался на антихристианские тенденции
рационализма и "просветительства". Естествознание в ту эпоху, когда были
открыты элементарные законы механики, косвенным образом как бы
способствовало поверхностному энциклопедизму "вольнодумцев". Мир стали
представлять наподобие большой машины и истолковывать его природу в духе
механического материализма. Немалую роль здесь сыграл и культ разума,
насаждавшийся "просветителями". "Полные самодовольства - ибо они уже не
сжигали ведьм, - они признали добрую старую Библию незамысловатой сказкой
для детей, и, вырвав у Господа Бога молнию при помощи франклиновского
громоотвода, они объявили нелепым безумием все, что нельзя ухватить пинцетом
или вывести из тройного правила" (С. Цвейг).
Отброшенный развитием новой философии, начало которой было положено
Кантом, материализм возродился вновь в период кризиса философии Гегеля.
Технические открытия и научные теории XIX века на первых порах, казалось,
лили воду на мельницу материализма. Тем не менее он неизменно оставался
уделом главным образом популяризаторов, а также философов, плохо знакомых с
наукой, или ученых, плохо знавших философию. Именно тогда его "украшали"
такие имена, как Фохт, Бюхнер, Молешотт /25/.
Марксистский материализм пытался отмежеваться от них, однако его взгляд
на природу по существу остался механическим. В основе мира Энгельс, как и
Бюхнер, видел лишь движение вещества и энергии.
В XX веке под давлением фактов, установленных новой физикой и
биологией, материализм вынужден был сделать уступку. Если прежде под
материей он подразумевал реальность, протяженную, непроницаемую в своих
первоэлементах и существующую во времени и пространстве, - то теперь
"материей" было объявлено все, что имеет объективную реальность /26/. Эта
крайне расплывчатая формулировка была героическим средством для спасения
доктрины от натиска науки.
Но главный внутренний "нерв" материализма оставался неизменным. Этим
нервом было богоотрицание.

x x x

В философии все усилия материалистов, как правило, направлены против
"лазеек для поповщины". Поэтому материализм с ожесточением боролся даже
против позитивизма, наиболее родственного ему учения, обвиняя его в том, что
он "потерял оружие против фидеизма". Все что угодно, кроме возможности
допущения Бога, пусть самой малой и проблематичной! В этом вопросе атеизм
проявил завидную последовательность и упорство. Таким образом, здесь на
первом плане оказываются не научные и философские проблемы, а эмоциональный
пафос богоборчества. Только ради этого были выдвинуты в качестве
догматических положений такие спорные тезисы, как бесконечность Вселенной во
времени и пространстве (к ним мы еще вернемся); эти тезисы, по мнению
материалистов, должны были не оставить места Богу.
У Маркса протест против религии диктовался его политической борьбой,
так как он отождествлял религию с реакцией. И во имя этого протеста
(исторически в чем-то обоснованного) он готов был, пренебрегая всякой
логикой, провозгласить источником разума неразумную природу. "Для кого мир
неразумен, - писал он, - кто поэтому сам неразумен, для того бог существует.
Иными словами: неразумность есть бытие бога" /27/. В своей книге о Демокрите
и Эпикуре Маркс откровенно утверждает человекобожие. По его словам, рядом с
человеком "не должно быть ни какого божества" /28/.
Таким же глубоко эмоциональным, далеким от всякой "научности" был и
атеизм Ленина. Об этом красноречиво свидетельствует разговор, о котором
вспоминает один сотрудник Ленина. Разговор происходил ночью под темным
куполом звездного неба. "Я заметил Ленину, - рассказывает его собеседник, -
что мысль невольно устремляется к Великому Разуму, когда перед глазами в
небесном пространстве бесчисленное количество, мириады звезд. Ленин
засмеялся и иронически произнес: "К боженьке!" - "Назовите это как хотите,
Владимир Ильич... Разве не прав был Спиноза, который говорил: "Когда передо
мною прекрасный часовой механизм, я невольно думаю о мастере, сотворившем
его". - "Все это несет поповщиной, - ответил Ленин. - Короче говоря, вы
хотите сказать, что все было создано боженькой. Хорошо. Допустим, что все,
что существует, всю вселенную боженька создал энное число миллиардов лет
назад. Ну, а что он делал раньше - спал, что ли?.." /29/.
Вот и все, что нашелся ответить этот человек, обладавший проницательным
умом и широким образованием! Эмоциональная неприязнь к самой идее Бога
сквозит и в его печатных высказываниях, где он говорит о Боге в таких
словах, которые не хотелось бы здесь даже цитировать. Именно в подобных
аффектах, а не в науке заключается главный пафос материализма.

x x x

"Научное мировоззрение", на которое ссылается атеизм само по себе -
весьма спорное понятие. Нет доказательств, что все бытие подвластно анализу
науки. К тому же она еще бесконечно далека от того, чтобы сказать свое
по-настоящему "последнее слово". В ней стремительно сменяются гипотезы и
теории. Еще недавно классическая механика казалась полным отражением картины
мира, а сегодня уже оспаривают и некоторые концепции Эйнштейна. Корни
мировоззрения всегда уходят глубже научного уровня - в веру, в то или иное
убеждение /30/. И религиозная вера, и вера атеиста могут принимать выводы
науки, исходя при этом из собственного видения мира.
Атеизм, объявляя себя "единственным научным мировоззрением",
подкрепляет этот тезис указанием на "конфликт науки и религии" в истории.
Действительно, прошлое знает несколько примеров, когда представители
религиозного мировоззрения вступали в борьбу с некоторыми астрономическими
или биологическими теориями. Главным образом это касалось гелиоцентризма и
дарвинизма.
Причин подобного явления несколько. Во-первых, здесь имели место
недоразумения в плане непонимания границ и специфики религии и науки (См.
приложение 2). Во-вторых, конфликт провоцировался заведомо
материалистическими тенденциями некоторых ученых (например, Геккеля).
В-третьих, немало бед принесло возведение ряда научных гипотез в ранг
абсолютных непререкаемых догм. И наконец, самое главное: многие
представители религиозного мировоззрения в прошлом слишком тесно связывали
себя с той или иной естественнонаучной доктриной. С коперникианством спорила
не религия как таковая, а старая научная теория, выдвинутая не богословами,
а великим астрономом Птолемеем и развитая крупными учеными (Тихо Браге и
др.). И против дарвинизма выступали сторонники старой научной идеи
постоянства видов, которую поддерживали наиболее выдающиеся биологи той
эпохи: Кювье, Агассиц, Оуэн /31/.
Галилей великолепно понимал, что библейское учение по существу не имеет
отношения к астрономии. "Библия, - говорил он, - учит нас, как взойти на
небо, а не тому, как вращается небо" /32/. А такой выдающийся христианский
мыслитель той эпохи, как кардинал Николай Кузанский, еще до Коперника считал
гелиоцентризм вполне приемлемой теорией. Так же и Дарвин, предвидя, что его
теорию могут воспринять как атеистическую, протестовал против этого /33/. Он
был еще жив, когда в России Вл. Соловьев показал, что эволюционизм не только
не враждебен христианству, но может занять важное место в религиозной
философии /34/. Однако старые научные идеи с трудом уступали место новым.
Многие представители Церкви настолько сжились с незыблемостью геоцентризма и
креационизма, что решительно противились теориям о вращении Земли и
эволюции. Это была психологическая ошибка, к счастью, уже давно
преодоленная.
Теперь уже никто не ищет в Священном Писании ответов на вопросы химии
или геологии, а христианство, в свою очередь, не ставит себя в зависимость
от непрестанно меняющихся научных представлений. Другое дело, когда в
целостную картину религиозного мировоззрения включаются элементы
естествознания; но нужно помнить, что эти элементы не являются чем-то
существенным и неотъемлемым. Изменятся принципы науки - изменятся и эти
элементы. Человек обращался к Богу и тогда, когда считал Землю плоской, и
тогда, когда считал ее планетой, находящейся в центре мира, и тогда, когда
поставил на это центральное место Солнце; и наконец, сейчас, когда мы знаем,
что само Солнце несется по своему пути в просторах Вселенной, - это еще
больше заставляет нас задуматься о величии Творца. Теперь даже атеистическая
литература вынуждена признать, что "самыми опасными для защитников религии
являются не научные факты сами по себе, а теоретические обобщения,
мировоззренческие выводы. Фактическую сторону дела можно истолковать в
богословском духе" /35/.

x x x

Главный спор материализма и религии лежит за пределами
экспериментального исследования и относится к проблеме начала и
возникновения мироздания. Утверждая, что Вселенная бесконечна во времени и
пространстве, материализм хочет поразить религию в корне. Но какой научный
опыт может проникнуть в беспредельное и безначальное? Чей глаз или чей
математический расчет мог доказать это? И есть ли основания утверждать, что
творческое Начало, находящееся вне пространства, не могло создать
бесконечную Вселенную? В частности, по мнению современного английского
астронома Э. А. Милна, именно сотворение бесконечной Вселенной более
соответствовало бы величию Творца. Между тем именно наука, а не религия
склоняется теперь к мысли о том, что Вселенная ограничена замкнутым
пространством. "Границы Вселенной", - говорит Дж. Джинс, - можно установить,
ее можно наглядно представить себе и изучать как одно законченное целое.
Современному астроному Вселенная представляется, если хотите, чем-то, что
можно объехать кругом" /36/. Оказалось, что пространство имеет кривизну и
является замкнутым. "Конечная Вселенная, - по словам английского астронома
М. Овендена, - не может иметь какой-то границы с находящимся вне ее
пространством. Само пространство должно быть ограничено, как ограничена
поверхность Земли. Поверхность Земли не имеет края: если идти по прямой в
каком-либо направлении, то в конце концов придешь туда, откуда вышел, при
условии, если оставаться на двухмерной поверхности Земли. В замкнутой
Вселенной, в каком бы направлении ни идти по "прямой линии" в трех
измерениях, придешь в ту же точку, не встретив какой-либо границы. Такую
Вселенную трудно себе представить, но, я думаю, не труднее, чем бесконечную
в пространстве" /37/.
Со времен Фомы Аквината богословы высказывали мнение, что Вселенная
могла и не иметь "начала" во времени, ибо сам творческий акт по природе
своей является вневременным. Астрономия и физика наших дней тоже оставляют
вопрос о "начале" открытым, однако они говорят об эволюции Вселенной,
которая имела некую исходную точку. Согласно наиболее распространенной
сегодня теории, весь пространственно-временной космос возник несколько
миллиардов лет назад в результате гигантского взрыва Первоатома, и с того
момента началось продолжающееся и поныне стремительное разбегание галактик
/38/. По мнению одних ученых, этот взрыв был единичным событием, другие же
полагают, что Вселенная периодически проходит через циклы сжатия и
расширения (См. приложение 4).
Для религиозного взгляда практически не имеет значения, какая из
космогоний в конце концов восторжествует. Творение есть сверхприродная
тайна, связывающая Абсолютное с обусловленным, тварным миром. Эта тайна
относится к самой сущности бытия, а не к тем или иным формам
мирообразования. Между тем материалисты смотрят на дело иначе. Теорию
расширяющейся Вселенной они встретили с еще большим сопротивлением, чем
некогда геоцентристы - теорию Коперника. Сначала они отвергли самый факт
разбегания галактик. Потом признали его, но объявили частным явлением.
Наконец было выдвинуто утверждение, что если расширяется "наша" Вселенная,
то за ее пределами может оказаться другая, которая не расширяется. Нет нужды
говорить, что это утверждение достаточно голословно.

x x x

Тем временем слова "возникновение физического мира", "творение" стали
обычными на страницах научных трудов, посвященных космогонии. Чем больше
развивается естествознание, тем яснее становится, что познание самих основ
мира лежит за пределами науки.
"Исследуя каждый факт все глубже и глубже, - говорит английский физик
Р. Пайерлс, - мы в конце концов оставляем основное "ПОЧЕМУ" без ответа"
/39/. "В ответ на вопрос: почему Вселенная существует? - пишет X. Шепли, -
мы можем только воскликнуть: "Один Бог знает!" /40/.
Создатель квантовой теории Макс Планк говорит: "В многообразии явлений
природы, в которой мы, люди, на нашей маленькой планетке играем ничтожно
малую роль, господствует определенная закономерность, которая независима от
существования мыслящего человека, но которая, однако, поскольку она вообще
может быть охвачена нашим сознанием, допускает формулировку, соответствующую
целесообразно направленной деятельности. Эта целесообразность представляет
собой разумный мировой Порядок, которому подчинены природа и человечество"
/41/.
"Тридцать лет назад, - пишет Джеймс Джинс, - мы думали, что держим курс
на признание последнего фундамента действительности механического рода. Она
казалась состоящей из случайного хаоса атомов, предназначением которых было
в течение некоторого времени совершать под действием слепых случайных сил
бессмысленные танцы, кружиться, чтобы образовать новый мир. В этот насквозь
механический мир была случайно, игрою тех же слепых сил, внесена жизнь.
Маленький уголок или, может быть, несколько уголков этой Вселенной,
состоящей из атомов, достигли случайно на некоторое время сознания, но в
конце концов они снова вынуждены будут под действием слепых механических сил
вернуться к мертвенному покою и оставить позади себя безразличный мир.
Но сегодня довольно единодушно, а физики почти единодушно признают, что
поток знаний течет не по пути механического понимания действительности.
Вселенная постепенно вырисовывается скорее как великая Мысль, чем как
большая машина. Дух обнаруживается в царстве материи уже не как случайный
пришелец. Мы начинаем чувствовать, что должны приветствовать его как Творца
и Властителя царства материи" /42/.
Английский астроном Артур Эддингтон отмечает, что "новая концепция
физического мира дает возможность защищать религию против обвинений, что она
несовместима с физикой" /43/.
По мнению Вернера Гейзенберга, "современная атомная физика столкнула
естествознание с материалистического пути, на котором оно стояло в XIX
веке". "Развитие физики последних лет, - пишет он, - совершает очень
отчетливо - если привести сравнение с античной философией - поворот от
Демокрита к Платону " /44/.
Известный физик и философ Филипп Франк говорит, что поскольку познание
законов космоса есть познание разумного, то "всякий прогресс в науке есть
прогресс в нашем познании управления мира Богом" /45/.
Поль Дирак, конкретизируя эту мысль, пишет:
"Одним из фундаментальных свойств природы является то, что основные
физические законы описываются с помощью математической теории, обладающей
настолько большим изяществом и мощью, что требуется чрезвычайно высокий
уровень математического мышления, чтобы понять ее... Описывая эту ситуацию,
можно сказать, что Бог является математиком весьма высокого класса и в Своем
построении Вселенной Он пользовался весьма сложной математикой" /46/.
Поэтому не приходится удивляться тому, что для большинства подлинных
творцов науки, для всех, кто содействовал ее движению вперед, идея создания
мира Богом была полна глубокого смысла и жизненного значения.
"Пожалуй, самым непосредственным доказательством совместимости науки и
религии, - писал Планк, - является тот исторический факт, что именно
величайшие естествоиспытатели всех времен, такие люди, как Кеплер, Ньютон,
Лейбниц, были проникнуты глубокой религиозностью" /47/.
Карл Линней, создатель биологической классификации, говорил, что в
многообразии мира живых существ видел силу Творца. М. Ломоносов называл веру
и знание "дочерьми одного Отца". Б. Паскаль, И. Ньютон, М. Фарадей были
богословами. Л. Пастер заявлял, что он молится в своей лаборатории.
О Создателе, проявляющем Свою мощь в творении, говорили физик А. Ампер
и геолог Ч. Лайель; эмбриолог К. Бэр, химик М. Бутлеров, физик В. Крукс,
физик Р. Майер, биолог А. Уоллес выступали против материализма. Великий
хирург Н. Пирогов обратился к вере, не утратив, по его словам, своих научных
убеждений. М. Планк говорил о религии как об опоре своей жизни, психиатр Ч.
Ломброзо, физики Д. Максвелл и Э. Шредингер защищали идею бессмертия
человеческого духа.
Этот перечень можно продолжать без конца. Он свидетельствует о глубокой
правоте известного изречения основоположника экспериментального метода в
науке Ф. Бэкона: "Малые знания удаляют от Бога, большие - к Нему
приближают". Правда, атеисты пытаются умалить этот факт, объявляя то того,
то другого ученого своим единомышленником, но при этом они прибегают к
натяжкам и даже фальсификациям (См. приложение 3).

x x x

Итак, мы видим, что не только внутренний духовный опыт приобщает
человека к высшей Реальности, но и пути Разума, и само развитие науки. В
познании мира, в отвлеченном философском мышлении и прежде всего в глубокой
интуиции человеку открывается, по словам поэта,

Дух всюду сущий и единый,
Кому нет места и причины,
Кого никто постичь не мог,
Кто все Собою наполняет,
Объемлет, зиждет, сохраняет,
Кого мы называем - Б о г...

ПРИМЕЧАНИЯ
Глава третья
НА ПОРОГЕ ПОСЛЕДНЕЙ ТАЙНЫ

/1/. См.: Н. Bergson. Les deux sources de la morale et de la religion.
Paris, 1969. P. 101.
/2/. W. James. The Varieties of Religion Experience. 1902. Русск, пер.:
У. Джеймс. Многообразие религиозного опыта. М., 1910. О работах У. Джеймса
см.: Э. Бутру. Уильям Джеймс и религиозный опыт. М., 1909; В. Эрн.
Размышления о прагматизме. - В кн.: В. Эрн. Борьба за Логос. М., 1911. С. 1
сл; Н. Шемелин. Религиозно-философские воззрения У. Джеймса. 1911; Л.
Шестов. Логика религиозного творчества. - Собр. соч. Т. VI. С. 291.
/3/. С. Булгаков. Свет невечерний. М., 1917. С. 6. В этой книге автор с
большим проникновением ставит вопрос о религиозной гносеологии и
приоткрывает мир собственного религиозного опыта. См. также кн.: Н.
Арсеньев. О жизни преизбыточествующей. Брюссель, 1966.
/4/. "Невероятно трудно, - пишет Э. Фромм, - если вообще возможно
определит специфику религиозного опыта. Только те, кто пережил его, могут
понять это, но они и не нуждаются ни в каких определениях".
/5/. У. Джеймс. Многообразие религиозного опыта. С. 58.
/6/. R. Otto. The Idea of the Holy. London, 1956. P. 26.
/7/. Цит. по кн.: Die Schonsten Gebiete der Welt. Munchen, 1964.
Эйнштейн считал даже, что никакая истинная религия невозможна без познания
мира, ибо религиозное вдохновение тесно связано с созерцанием Вселенной.
Отсюда его известный афоризм: "Естествознание без религии хромает, религия
без естествознания слепа" (A. Einstein. Wissenschaft und Religion). См.
довольно неточный перевод этой статьи в кн.: А. Эйнштейн. Собр. научн.
трудов. Т. IV. М., 1967. С. 176. Цит. по кн.: М. Борн. Физика в жизни моего
поколения. М., 1963. С. 389.
/8/. Дж. Бруно. О безмерном и неисчислимом. - Цит. по кн.: А. Риль.
Введение в современную философию. СПб., 1904. С. 25.
/9/. К. Фламмарион. Бог в природе. Гл. 2. Даже позитивист А. Форель
говорит "Мы преклоняемся с глубочайшим благоговением перед вечным, повсюду,
в каждом мировом атоме проявляющем себя... непостижимым всемогуществом... Мы
не имеем никакого права отрицать его потому лишь, что не знаем и не можем
понять метафизического учения о мировой силе" (А. Форель. Мозг и душа. С.
31-32).
/10/. Э. Леруа. Догмат и критика/Пер. с фр. М., 1915. С. 309.
/11/. В. Несмелов. Наука о человеке. Т. 1. Казань, 1906. С. 242.
/12/. P. Эйкен. Основные проблемы современной философии религии. СПб.,
1910. С. 6-7.
/13/. В. Несмелов. Цит. соч. С. 262. См. также: П. Нечаев. Теизм как
проблема разума. Серг. Пос., 1916. С. 327; А. Введенский. Вера в Бога, ее
происхождение и основание. СПб., 1891.
/14/. Existentialisme chretien: Gabriel Marcel. Paris, 1948. P. 15.
/15/. См.: Н. Bergson. Les deux sources de la morale et de la religion.
P. 325.
/16/. Цит. по кн.: К. Зелиг. Альберт Эйнштейн. М., 1964. С. 67.
/17/. Ж. Ж. Руссо. Эмиль. М., 1911. С. 402.
/18/. Цит. по кн.: К. Зелиг. Альберт Эйнштейн. С. 39. См.: А. Эйнштейн.
Собр. науч. трудов. Т. IV. С. 142.
/19/. Ч. Дарвин. Собр. соч. Т. 1. СПб., С. 724.
/20/. Цит. по кн.: А. Г. Табрум. Религиозные верования современных
ученых. М., 1912. С. 55.
/21/. X. Шепли. Звезды и люди. М., 1962. С. 14. Аналогичную мысль
высказывал в свое время и Менделеев. Он говорил о "троице вечных и
самобытных: веществе (материи), силе (энергии) и духе" (Д. И. Менделеев.
Попытка химического понимания мирового эфира. СПб., 1910. С. 17).
/22/. О целесообразных явлениях в живой природе см.: Д. Котт.
Приспособительная окраска животных. М., 1946; Г. Карпентер, Э. Форд.
Мимикрия. М.; Л., 1935; Л. Д. Лиознер. Восстановление утраченных органов.
М., 1962; P. Шовен. Поведение животных. М., 1972. О философском значении
целесообразности см. работу ботаника Эберхарта Деннерта (1861-1942) "Умер ли
Бог?" (Одесса, 1914). Даже позитивисты вынуждены говорить здесь о вере.
"Все, что совершается на свете, - писал неодарвинист Август Вейсман, -
покоится на силах, в нем господствующих, и совершается закономерно; откуда
же происходят эти силы и их субстрат - материя, этого мы не знаем, а здесь
никому не возбраняется верить) (А. Вейсман. Лекция по эволюционной теории.
Пг., 1918. С. 15).
/23/. Винер. Кибернетика и общество. С. 193.
/24/. Э. Бернс. Введение в марксизм. М., 1961. С. 70. Делая такое
заявление, материалисты совершенно игнорируют возражение: "...если разуму
предшествует сила, то и эта сила должна быть не слепая, а разумная, ибо
иначе она не могла бы произвести разум" (Б. Чичерин. Наука и религия. С.
96).
/25/. Механический, или "вульгарный", материализм Ленин характеризует
как "неполный и неточный" способ изложения материалистических идей (Соч. Т.
38. С. 72). Механицисты отождествляли сознание с материей. Диамат
отбрасывает эту точку зрения, но, поскольку для него основой бытия все же
остается только материя, принципиально он стоит на той же позиции, что и
механицизм. То, что последний знает лишь механическую форму движения, а
диамат признает и другие, есть лишь деталь, не меняющая сути центрального
материалистического догмата. С этим фактически согласен Энгельс, объединяя
все разновидности материализма в единое целое. См.: К. Маркс и Ф. Энгельс.
Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 283.
/26/. В. И. Ленин. Соч. Т. 14. С. 117.
/27/. К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведении. М., 1956. С. 98.
/28/. Особенности антирелигиозного пафоса Маркса раскрыл С. Булгаков в
своей работе "Карл Маркс как религиозный тип" в кн.: С. Булгаков. Два Града.
Т. 1. С. 69 сл.
/29/. М. И. Шахнович. Ленин и проблемы атеизма. М., 1961. С. 207.
/30/. Как мы уже отмечали выше, сами предпосылки науки выходят за
строгие ее пределы и основаны на недоказуемых постулатах. А развитие науки в
будущем не позволяет делать из нее абсолютных выводов. "На любом уровне
развития цивилизации, - признает акад. Наан, - наши знания будут
представлять лишь конечный островок в бесконечном океане непознанного,
неизвестного, неизведанного" ("Наука и религия". 1968. Ном. 12. С. 23).
/31/. В начале XIX века, как замечает палеонтолог акад. А. Борисяк,
"эволюционисты, современники Кювье, не могли достаточно солидно обосновать
свои воззрения, и, отрицая эти воззрения, Кювье оставался на единственно
строго научной в то время точке зрения" (Предисловие к переводу книги: Ж.
Кювье. Рассуждение о переворотах на поверхности земного шара. М.; Л., 1937.
С. 46).
/32/. Цит. по кн.: П. Я. Светлов. Религия и наука. СПб., 1911. С. 128.
/33/. "Я знаю, - писал он, - что заключения, к которым приводит это
сочинение, будут названы крайне нерелигиозными; но тот, кто клеймит их,
обязан доказать, что безбожнее объяснять начало человека как отдельного вида
происхождением от какой-нибудь низшей формы путем изменений и естественного
отбора, нежели объяснять рождение отдельного неделимого посредством законов
обыкновенного воспроизведения. Рождение как вида, так и неделимого одинаково
составляет часть того ряда последовательных явлений, которые наш ум
отказывается признать за результат слепой случайности". Ч. Дараин. Собр.
соч. Т. 2. СПб., 1896. С. 416.
См. приложение 5 - "К вопросу о миросозерцании Чарлза Дарвина".
/34/. Эта мысль была сформулирована Вл. Соловьевым в гл. 1 его книги
"Философские начала цельного знания" (1877), где он излагает свое воззрение
на идею развития (Собр. соч. Т. 1. С. 250 сл.).
/35/. Мчедлов. Разбивая духовные тенета. - "Наука и жизнь". 1961. Ном.
4. С. 57.
/36/. Д. Джинс. Движение миров/Пер. с англ. М., 1933. С. 132.
/37/. М. Овенден. Жизнь во Вселенной. М., 1965. С. 115.
/38/. "В целом можно считать установленной общую картину эволюции,
объединяемую названием "теория горячей Вселенной". Эта картина включает в
себя изотропное (одинаковое во всех направлениях) однородное (одинаковое во
всех точках пространства) расширение Вселенной... Каждая частица (или ее
предки) вышла из горнила сингулярности более чем 10 миллиардов лет назад"
(Я. Б. Зельдович, И. Д. Новиков. Современные тенденции в космологии. -
"Вопросы философии". 1975. Ном. 6. С. 6, 56, 51). См. также: У. Крейг. Самое
начало. Чикаго, 1987.
/39/. P. Пайерлс. Законы природы. 1962. С. 335. "Мистическое, - говорит
сторонник логического позитивизма Витгенштейн, - не то, как мир есть, но то,
что он есть" (Л. Витгенштейн. Логико-философский трактат. М., 1958. С. 96).
/40/. X. Шепли. Звезды и люди. С. 15.
/41/. М. Plank. Religion und Naturwissenschaft. S. 25.
/42/. Jeans. The Mysterious Universe. Cambridge, 1931.
/43/. A. Eddington. New Pathways in Science. London, 1935. P. 44.
/44/. В. Гейзенберг. Физика и философия. С. 38; его же. Открытие Планка
и основные философские вопросы учения об атомах. - "Вопросы философии".
1958. Ном. II. С. 65.
/45/. Ph. Frank. Wahrheit relativ absolut? 1952. S. 103.
/46/. П. А. М. Дирак. Эволюция взглядов физиков на картину природы. -
"Вопросы философии". 1963. Ном. 12. С. 85 сл.
/47/. М. Plank. Vortrage und Errinnerungen. См. также: А. Г. Табрум.
Религиозные верования современных ученых. М., 1912; Э. Бутру. Наука и
религия в современной философии. М., 1910; Р. Куртуа. Что говорят о Боге
современные ученые. Брюссель, 1960. Согласно Дарвину, положительный ответ на
великий вопрос о Боге "давали величайшие из когда-либо живших умов" (Ч.
Дарвин. Цит. соч. С. 64).