Лучицкая C. Идея обращения иноверцев в хрониках первого крестового похода

Едва ли не самым значительным событием Первого крестового похода было чудесное обретение в Антиохии святого копья, которым, согласно евангельскому мифу, воин Лонгин пронзил ребро Христа1. Апостол Андрей, посещая в видениях провансальского крестьянина Петра Варфоломея, указал ему местонахождение копья. В результате раскопок в храме св. Петра драгоценная реликвия была обнаружена. "Благочестием своего народа, - пишет хронист Раймунд Ажильский, — склонился Господь к тому, чтобы явить нам копье"2. Это произошло 14 июня 1098 г., когда, будучи окружены мусульманскими войсками, крестоносцы уже потеряли надежду на благополучный исход затянувшейся осады Антиохии. Господь этим чудом, как полагали современники, послал весть о своей поддержке христианского народа. И действительно, 28 июня 1098 г. армия атабека Мосула Кербоги была разгромлена франкскими воинами.

Но между этими двумя событиями произошло еще одно, на которое историки до сих пор мало обращали внимания. Чудо святого копья вызвало мощный подъем религиозного энтузиазма и даже прилив миссионерских чувств. 27 июня осаждавшие Антиохию крестоносцы отправляют к мусульманскому эмиру Кербоге посольство во главе с Петром Амьенским (Отшельником) и знатоком арабского языка Эрлуином. Им было поручено предъявить Кербоге ультиматум: "Покинь Антиохию тотчас же или будешь выдворен силой!" Но Петр Амьенский не последовал инструкциям и совершил неожиданный поступок, предложив Кербоге... обратиться в христианство. Он обещал эмиру, что если тот перейдет в христианство, то сможет на правах вассала удержать за собой Антиохию. Кербога же, в свою очередь, выдвинул контрпредложение: крестоносцы могут владеть Антиохией как его вассалы, обратившись в ислам. Этот эпизод свидетельствует, как кажется, о том, что и Первый крестовый поход имеет отношение к истории миссии и обращения иноверцев.

Между тем среди историков распространено мнение, что обращение в христианство (conversio) не являлось целью крестового похода, и сами крестоносцы имели о conversio весьма смутное представление. Считается, что главной целью крестоносцев было отвоевание Святой Земли и христианских святынь, а не обращение в христианство местного населения. Так, еще в начале века американский историк Д. Манро доказывал, что в речи Урбана II на Клермонском соборе в 1095 г., положившей начало крестоносному движению, нет никаких упоминаний о conversio и что папа не проявил никакого интереса к обращению иноверцев3. Немецкий медиевист Г.Э. Майер в своих исследованиях показал, что вплоть до взятия Сидона в 1100 г. мусульманам вообще не предоставлялось право выбора между смертью и обращением в христианство4. Израильский историк Б.3. Кедар, всесторонне изучивший идею обращения иноверцев (как и идею миссии) по нарративным источникам, "Иерусалимским ассизам" ц памятникам канонического права, приходит к выводу о том, что эта идея заинтересовала крестоносцев лишь в середине XII в.5. Пожалуй, лишь американский медиевист А. Катлер рассматривал отдельные случаи обращения мусульман в христианство как первые примеры миссионерской деятельности католической церкви на Ближнем Востоке6.

Мы попытаемся изучить представления хронистов о conversio, отразившиеся в хрониках Первого крестового похода. Но можно ли узнать каковы они были, если в хрониках лишь скупо фиксируется тот или иной факт перехода мусульман в христианство или — значительно реже — христиан в ислам, и ничего не говорится об отношении авторов к этим фактам? Но, быть может, их рефлексию удастся выявить, если обратить внимание не только на содержание высказываний авторов хроник, но и на форму, сам способ выражения их суждений. Мы будем обращать внимание не только на то, что описывают хронисты, но и на то, как они это описывают. Нашей целью будет вскрыть тот внутренний смысл, который обнаруживается в логике рассказа и порожден определенным представлением. Итак, небольшое, но все же значительное число случаев обращения в христианство или перехода в ислам христиан зафиксировано в хрониках Первого крестового похода. Даже беглое знакомство с текстами позволяет заключить: в подавляющем большинстве хронисты описывают случаи добровольного крещения мусульман и насильственного обращения в ислам христиан. Уже это обстоятельство заставляет сомневаться в том, что описания всегда соответствуют действительности. Следует иметь в виду достаточно известный исторический факт: когда крестоносцы прибыли в Сирию, идея джихада, священной войны против неверных, уже не была столь актуальной в этом регионе. К тому же, согласно учению ислама, следовало обращать в ислам язычников, но не "людей Книги" (ахл-аль-китаб), к каковым относили христиан и евреев7. Так что насильственная исламизация христиан с исторической точки зрения мало правдоподобна. Остается предположить, что между описаниями хронистов и реальностью существует определенное расхождение. И действительно, в хрониках передано столь много фантастических эпизодов, что подчас трудно определить, имеем ли мы дело с нарративной традицией или с реальными фактами. Попытаемся все же отделить реальные сведения в хрониках от воображаемых элементов, для чего вначале проанализируем взаимоотношения исторической реальности и литературной традиции.

Уже давно замечено, что связь между литературой и историей в XII в. была довольно тесной: фантастические детали проникали как в литературные сочинения, так и в хроники. В особенности это касается хроник Первого крестового похода. Их связь, например, с первым циклом эпических песен о крестовых походах несомненна.

Наиболее ранние из них - "Антиохийская песнь", сочиненная в начале XII в. трубадуром Ришаром Паломником и обновленная в конце того же века поэтом Грэндором, а также записанная тем же поэтом песнь "Завоевание Иерусалима" - содержат множество исторически правдоподобных деталей8. Это обстоятельство позволило американскому историку р. Куку усомниться в правильности определения жанра "Антиохийской песни" как литературного сочинения9. Историк приходит к неожиданному выводу о том, что это сочинение по жанру ближе хронике и, может быть, даже представляет собой исторический документ. "Антиохийская песнь" и "Завоевание Иерусалима" ближе всего стоят к реальности. Другие песни первого цикла крестовых походов10, повествуя о событиях Первого крестового похода, прославляя Годфруа Буйонского и рассказывая о его легендарном дедушке - Рыцаре с Лебедем, все дальше и дальше отходят от реальных событий и привносят все больше фантастических элементов11.

Несомненно, исторические факты, проникая в литературную традицию и сочинения средневековых авторов, подчас отражают реальные события. Но мы попытаемся, имея в виду тесную связь между историей и литературой, поставить вопрос несколько иначе: быть может, в свою очередь эпические элементы проникали в исторические сочинения?12 Возможно, хронисты Первого крестового похода, изображая, в частности, сцены обращения иноверцев, в большей мере ориентировались на определенные нарративные модели, чем на непосредственные наблюдения13. На эту мысль, помимо присутствия в хрониках множества фантастических эпизодов, наводит еще и следующее наблюдение: по существу все средневековые западные христианские представления о мусульманах почерпнуты из литературной традиции. Все, что ни сообщается об исламе -о мусульманских обычаях, культе, традициях - есть лишь серия условных образов, которые вряд ли можно воспринимать как адекватные представления о мусульманском мире14. Предположим, что и хроники крестовых походов в том, что касается изображения мусульман и, в частности, обращения иноверцев, также следуют определенной традиции.

В какой степени, например, хроники Первого крестового похода связаны с традицией старофранцузской литературы? Это можно было бы выяснить, сопоставляя старофранцузские и латинские тексты. И здесь встает перед нами важная хронологическая проблема. Мы могли бы говорить о зависимости хроник от эпоса первого цикла крестовых походов, если бы точно знали, что хронисты могли заимствовать сюжеты и мотивы из этих героических песен. Между тем даже самое раннее эпическое произведение первого цикла крестовых походов "Антиохийская песнь", как уже было сказано выше, сочинена в начале XII в., а записана только в конце того же века. Другие песни этого цикла были сочинены и записаны гораздо позже15. Большинство же хроник, которые нам предстоит Рассмотреть, созданы в первое десятилетие XI в. - в частности хроники Фульхерия Шартрского и Рауля Каэнского. Около 1100 г. написаны хроники Гвиберта Ножанского и Бодри Буржского; несколько позже, около 1118 г., хроника Роберта Монаха, и около 1120 г. - сочинение Альберта Аахенского16. Именно поэтому имеет смысл сопоставлять тексты хроник с более ранними произведениями старофранцузской литературы — в частности, с героическими песнями королевского цикла и цикла о Гильоме Оранжском. Эти "chansons de geste" были сочинены и записаны в период между 1050 и 1150 г., и влияние содержащихся в них литературных топосов на хроники Первого крестового похода более вероятно17.

В литературе уже проводились параллели между старофранцузскими песнями и хрониками крестовых походов. Так, исследователи давно заметили связь некоторых сюжетов хроники Петра Тудебода и "Песни о Роланде"18. Попытаемся продолжить эти наблюдения об аналогиях и параллелях между литературными и историческими произведениями. При этом следует иметь в виду, что речь может идти не о прямом заимствовании сюжетов и мотивов, но о существовании литературных моделей, общих как для эпической, так и исторической традиций.

Вернемся к упоминавшемуся нами рассказу о посольстве Петра Отшельника. Добравшись до вражеского лагеря, проповедник бросает мусульманам в лицо гордые слова:

"Наши военачальники и сеньоры чрезмерно удивлены тем, что вы так безрассудно и дерзко вторглись в землю христиан, которая также принадлежит и им. Быть может, как мы думаем и полагаем, вы пришли сюда с одним лишь намерением - принять христианство? Или же вы пришли сюда для того, чтобы всячески вредить христианам? (Putamus foristan et credimus, quia ideo hue venistis quoniam per omnia vultis effici Christian!; aut propterea igitur hue venistis, ut per omnia Christianos afficiatis?) Все наши военачальники единодушно требуют от вас, чтобы вы убрались из земли Господа и христиан, которую блаженный апостол Петр некогда склонил своими проповедями к учению Христа..."19

Хронист Бодри Буржский добавляет к переданным Анонимом и Тудебодом словам Петра следующий важный пассаж: "Если же вы, что будет лучше, примете крещение, то вас охотно посвятят в таинство и вернут землю в ваше владение, и выступят против самих врагов ваших..."20

А Фульхерий Шартрский сообщает нечто весьма существенное по поводу условий, которые христиане, в лице Петра Отшельника, будто бы предлагали мусульманам: ".. .Если они (т.е. мусульмане. - С Л.) не отдадут мирно христианам землю, которая издавна им принадлежит, то ... на следующий день начнется против них война... По 5, 10, 20 и 100 рыцарей от каждой стороны будут избраны для сражения... и та сторона, которая другую одолеет, получит свободно и беспрепятственно города и королевство..."21

В ответ на предложение Петра Отшельника послы слышат оскорбительную речь - вряд ли исторически правдоподобную (ибо известно, что мусульмане считают Христа пророком), но отражающую христианские знания об исламе: "На христианство ваше, которое есть идолопоклонство и гнусность, плюем и им гнушаемся. Распятый ваш, который не смог избежать креста, спасет ли вас от наших рук?"22.

Далее Кербога предлагает франкам обратиться в ислам, обещая им несметные богатства. При этом он произносит следующие слова: "Желаете знать наш ответ? Тогда вернитесь как можно скорее и скажите своим сеньорам, что если они желают стать турками и отвергнуть вашего Бога. .. мы отдадим им эту землю и еще города и замки, так что никто из вас це останется простым воином, но все будете рыцарями... как мы, и мы будем с вами дружить... В противном же случае пусть знают, что их ждет смертная казнь или же их в цепях уведут в вечный плен в Хорасан, где они до конца своих дней будут служить нам и детям нашим..."23.

Здесь сделаем небольшое отступление. Хронисты создавали свои сочинения спустя годы после описанных ими событий. Вряд ли они помнили, что именно говорили их герои. Все эти речи, несомненно, придуманы, хотя, быть может, не вполне намеренно. Речь идет, конечно, не о сознательном вымысле, каковой присутствует, например, в античной историографии, где историческое сочинение принципиально сводимо к определенному набору риторических элементов24. Но мы вправе сделать предположение о том, что в приведенных выше речах и монологах содержится изрядная доля риторики. И все же именно этот речевой этикет, как мы постараемся показать, может быть ключом к постижению идеи conversio в хрониках Первого крестового похода.

Вернемся к нашим источникам. Даже эти краткие пассажи из хроник открывают определенные возможности для интерпретации идеи обращения иноверцев. В старофранцузской литературе можно найти достаточно много параллелей этому сюжету. Начнем хотя бы с обращения Петра Отшельника к Кербоге. Упомянутый в хрониках мотив - предложение обратиться в другую веру и заключить военный союз, т.е. стать вассалом и сражаться против общих врагов, - очень часто встречается в героических песнях королевского цикла. Так, в "Песни о Роланде" Карл Великий требует от короля Марсилия, чтобы тот обратился в христианство и стал его вассалом25. В другом месте Роланд обращается с таким же требованием к мусульманскому эмиру Балигану и произносит следующие слова: "Прими данный нам Богом христианский завет, / И я буду тебе другом до самой смерти / Служи и верь всемогущему королю"26. Сходство текстов хроник и песен станет еще более очевидным, если мы приведем параллельные тексты:

Еще больше аналогий между хрониками и героическими песнями обнаруживается в речи Кербоги. В предложении Кербоги христианам можно видеть достаточно распространенный в старофранцузских текстах мотив - обещание богатств за обращение в другую веру. Обращение влечет за собой не только дары материальные (земли, замки), но и моральные преимущества - ведь противнику часто предлагают дружбу. Так, в "Короновании Людовика" мусульманский эмир убеждает Гильома обратиться в ислам и обещает за это богатые дары: "Если ты, что будет лучше, последуешь моему совету, / И действительно поверишь в Магомета, / Я тебе дам земли и власти больше, / Чем имеет лучший из твоей родни"27. В другом месте звучит тот же призыв перейти в ислам: "Признай, что Христос не бог, а лжец, / И я дам тебе денег больше, / Чем есть у всей твоей родни"28. Подобный же эпизод есть и в хронике Петра Тудебода, где мусульманский эмир требует от христианских пленников, чтобы они отреклись от христианской веры, и взамен обещает богатства29. Еще один параллельный сюжет можно видеть все в той же "Песни о Роланде", где на этот раз христиане призывают мусульман сменить веру и обещают много богатств. Так, Ганелон уговаривает короля Марсилия обратиться в христианство и подкрепляет свое предложение материальными обещаниями:

"Карл требует от вас, чтобы вы приняли христианский закон, / И он даст вам пол-Испании во владение, / А если вы не согласитесь, вас схватят и закуют насильно в цепи"30. Призывы отречься от христианской веры и обещания материальных богатств часто звучат на страницах исторических и литературных сочинений. Приведем параллельные места из героических песен и хроник:

Заметим, что как в хрониках, так и в песнях, предлагающая перейти в другую веру сторона угрожает в случае отказа применением силы31. Формула описания обращения иноверцев по существу одна и та же. Сюжет идентичен, и его развитие, видимо, основывается на модели, которая остается неизменной для всех текстов32.

Даже сообщение Фульхерия Шартрского о предложении христиан решить исход противоборства мусульман и крестоносцев путем рыцарского поединка имеет свои аналогии в героических песнях. Так, в песне "Коронование Людовика" можно обнаружить сходный сюжет: мусульманский правитель Галафр, высадившись в Италии для атаки на Рим, встречает противника в лице христианских рыцарей под предводительством Гильома Оранжского. Исход противоборства решает поединок, в котором герой песни побеждает выставленного Галафром для поединка воина Корсольта, затем христианский рыцарь побеждает всю мусульманскую армию, отказывающуюся признать результат поединка и перейти в христианство, и все кончается обращением в христианство самого Галафра33. Трафаретность описания склоняет нас к тому, чтобы видеть в этом сюжете повторяющийся литературный мотив. Конечно, не следует рассматривать героические песни как источник, из которого заимствовали хронисты (ведь некоторые сюжеты могли появиться спонтанно), но все же параллели между историческими и литературными сочинениями примечательны. Они свидетельствуют о существовании определенных нарративных моделей34. Хронисты могли вдохновляться этими моделями и вполне возможно, что эта нарративная традиция (традиционные мотивы, риторические формулы) до некоторой степени моделировала описания случаев обращения иноверцев. В этом смысле повествующий о посольстве к Кербоге пассаж из хроник носит многие черты сходства со старофранцузскими героическими песнями. Этот же эпизод был запечатлен и на страницах самого полного эпического произведения эпохи крестовых походов -"Антиохийской песни"35.

Наши примеры и обнаруженные нами параллели между песнями и хрониками весьма поучительны. Хронисты крестовых походов писали исторические произведения и, несомненно, стремились сказать правду (так, как они ее понимали). Однако определенные топосы, формулы, мотивы господствовали в их сознании и моделировании их описания. Влияние этих топосов и риторических формул скорее всего не осознавалось и было обязано игре традиции. Воздействием этой традиции пронизан весь текст. Она в какой-то мере определяет его структуру, и потому текст оказывается вполне предсказуемым.

До сих пор мы пытались проследить влияние на хроники старофранцузских героических песен. Но в текстах хроник весьма ощутимо и влияние другой традиции - литургической. Уже издатели хроники Петра Тудебода историки Дж. и Л. Хилл отмечали влияние литургических текстов на язык и стилистику этого сочинения36. Приведем хотя бы один пример. Хронисты нередко отмечают, что перед каждым вступлением в битву христианские рыцари обращаются к воинам с призывом: "Да побеждает, царствует и властвует Христос! (Christus vincit, regnat, imperat!)"37. Эта фраза не что иное, как литургическая аккламация, игравшая важную роль в публичной репрезентации средневековых монархов и адресуемая Христу как вечному королю небесному и гаранту власти всех правителей (Laudes regiae)38. Co временем фраза превратилась в самостоятельную литургическую формулу, которая произносилась во время мессы торжественных церемоний; в эпоху крестовых походов она, видимо, становится самостоятельным литургическим призывом. Это всего лишь один пример, показывающий, что текст хроник насыщен языком литургии.

Однако влияние литургической традиции проявляется и в том, что многие рассказы хронистов о деяниях христианских воинов весьма близки мартирологам, в которых обычно рассказывается о преследовании римлянами - идолопоклонниками первых христиан. Вообще тема мученичества, как уже неоднократно подчеркивали исследователи, весьма часто звучит на страницах хроник крестовых походов39. В хрониках нередко говорится о вечной жизни рыцарей, павших в битве и заслуживших венец мученичества; есть и другие аллюзии на эту тему40. По нашим наблюдениям, весьма близки мартирологам некоторые описания сцен conversio. В самой структуре текста хроник, форме и языке описания мученичества христианских пленников можно видеть целый ряд совпадений и параллелей со средневековыми мартирологами. (Случайна ли, кстати, характерная для позднейших средневековых хроник традиция, в соответствии с которой римским мучителям первых христиан приписывается исламское вероисповедание?41)

Один из сюжетов подобного рода, наиболее часто встречающихся в хрониках и эпических сочинениях Первого крестового похода, - рассказ о попытке насильственного обращения в ислам франкского рыцаря Рейно Поркэ. Этот рассказ наиболее подробно изложен в хронике Петра Тудебода42. Рыцарь был пленником правителя Антиохии Яги-Шиана, который пытался получить за него выкуп. Однако Рейно Поркэ отказался от предложения выкупить его из плена и просил крестоносцев считать его погибшим. Яги-Шиан предложил рыцарю перейти в ислам, тот отказался, обвинив мусульман в идолопоклонстве, после чего ему отрубили голову, а его товарищей сожгли на костре - посреди зала развели большой костер, куда бросили связанных христианских мучеников. "И так все они были замучены", — заключает хронист43. Подобные сцены достаточно часто воспроизводятся в литургической литературе, где в роли мучителей выступают римляне-язычники (впрочем, в хрониках мусульмане также называются язычниками - "pagani"). Так, в мартирологе Рабана Мавра (IX в.) рассказана сходная история о христианских мучениках, которые, отказавшись от идолопоклонства, были сожжены на костре44. В одном из самых известных в средневековье мартирологе Узуара (IX в.) весьма часто упоминается о принявших смерть за веру мучениках, которые подвергаются страшному наказанию - их бросают в костер45

Принципы повествования хроники и мартирологов идентичны, пересказывается, по существу, один и тот же сюжет: подвергаемые всякого рода издевательствам и пыткам христиане удостаиваются венца мученичества, преследователи сжигают их на костре, и мученики попадают на небеса. Здесь можно отметить топосы и фигуры речи, общие как для хроники, так и для мартирологов. Попутно отметим, что средневековые тексты вообще пестрят словесными штампами и повторяют друг друга. Это не случайно. По меткому замечанию русского медиевиста Д.Н. Егорова, высшей целью средневековой литературы было искусство подражания. Средневековые авторы стремились к тому, чтобы их сочинения были похожи на возможно большее число авторитетных текстов. Длительная "тренировка в несамостоятельности" и изощренная память приводили к тому, что во всех текстах мы часто видим повторения46.

Для большей очевидности следует привести параллельные места из хроник и мартирологов:

В мартирологах и хрониках Первого крестового похода сама структура диалога преследователей и мучеников (ad hoc мусульман и христиан) идентична: к христианам обращаются с предложением отказаться от своей веры и обратиться в ислам (в мартирологах - в язычество), при этом им предлагают материальные богатства, от которых они отказываются, заявляя о своем предпочтении христианской веры и отвергая идолов и роскошь культа мусульман (язычников — в мартирологах).

Так строится, например, описание попытки обращения в ислам крестоносца в хронике Петра Тудебода. Между Рейно Поркэ и его мучителями происходит традиционный диалог: "Рейно, хочешь жить с нами честно?" - спрашивают мусульмане. "Да как же я смогу жить с вами честно и без греха?" — отвечает франкский рыцарь. "А ты откажись от своего бога и поверь в Магомета и других наших богов..." — предлагают мусульмане47. Рыцарь же отвергает веру и культ мусульман.

Так же описывается и диалог между эмиром Эль-Гази и рыцарем Робepoм Фульконэ в хронике Готье Канцлера. Эмир предлагает рыцарю перейти в ислам, обещая материальные богатства, а тот отвергает предложенные богатства и идолов и предпочитает веру Христа.

По структуре и языку эти описания диалогов между христианином мучителем весьма близки мартирологам. Мы видим в них одни и те же топосы и фигуры речи. Риторические схемы обнаруживают поразительную устойчивость. Приведем некоторые параллельные места из хроник и мартирологов:

Явное сходство с мартирологами обнаруживается и в описаниях хронистами мучений, которым были подвергнуты христиане. Так, Готье Канцлер в главе под названием "О мученичестве... пленников знатных и незнатных" подробно описывает мучения, которым мусульмане подверг ли христианского рыцаря Робера Фульконэ48. Мучители, "хлопая в ладоши, к нему кинулись, но не для того, чтобы освободить его от кар, но, что бы взирая на него, как на чудо, издеваться, издеваясь мучить и мучая раздирать на части". Но мучителям не удалось исторгнуть из него "ни одного слова, ни одного действия, противного вере". В детальных описаниях издевательств и мучений, которым подвергаются рыцари ("терзаемым несчастьями" "дают пощечины, вырывают бороду и волосы"), есть много черт сходства с мартирологами. Топосы и клише, характерные для мартирологов, используются в хронике в целях создания "правдоподобного" - с точки зрения средневековой традиции - изображения мучений отвергающих ислам рыцарей. Трафаретность мышления средневековых писателей проявляется в том, что в сходных ситуациях и хронисты, и составителей мартирологов употребляют одни и те же выражения, риторические формулы и воспроизводят по существу одну и ту же литературную модель. Приведем некоторые отрывки из хроники, где говорится о мученияx христианских воинов, и описания мучений христиан из мартирологов и житий святых:

И еще одно наблюдение: в самой структуре описания сцены отказа от обращения в ислам (рыцаря Роберта Фульконэ в хронике Готье Канцлера или рыцаря Рейно Поркэ в хронике Петра Тудебода) есть много черт сходства с раннехристианским литургическим обрядом крещения. В частности, в хронике Готье Канцлера рыцарь Робер Фульконэ в ответ на предложение обратиться в ислам произносит обычную для литургического обряда формулу, сохранившуюся в описаниях этого обряда: "От всех деяний Сатаны и его роскоши отрекаюсь, за Христа же умереть не отказываюсь"49. Обряд крещения подробно описан в произведениях отцов церкви, и непременная его деталь - формула отречения от Сатаны (аро-taxis), когда неофит, повернувшсь лицом к западу, произносит соответствующую фразу Слова рыцаря из нашей хроники буквально совпадают с этой формулой50. В уже упомянутой сцене отказа от перехода в ислам, нарисованной в хронике Петра Тудебода, можно также обнаружить почти буквальные совпадения с описанием упоминавшегося обряда крещения. В самом деле, Роберт Монах пишет, что Рейно Поркэ, отказываясь от ислама, сомкнув ладони, обращается лицом к востоку и молится христианскому Богу Это также характерный для раннехристианской процедуры крещения элемент — syntaxis. Он сопровождается теми же жестами, что описаны в хронике, и при этом произносится формула вероисповедания51. Следует заметить, что в литургической литературе крещение рассматривается как некий вид обращения (conversio), который взрослый совершал по своему выбору. И потому влияние описания обряда крещения на хроники Первого крестового похода представляется неслучайным.

Клишированность, традиционность риторического языка проявляются во всех изученных нами примерах. Так или иначе описания мученичества рыцарей даются в уже известных риторических схемах, стилизуются под известную литургическую модель. Стремясь выявить исторические факты и рефлексию хронистов на тему conversio, мы обнаруживаем лищь общие места. Отметим также, что литургические мотивы (топосы) выполняют здесь и идеологическую функцию. Ислам в хрониках изображается как воплощение Дьявола, а христиане, отвергающие ислам, изображены мучениками, отвергающими самого Сатану. Такой мотив соответствует идеологической ориентации хронистов. Конфликт мусульман и христиан всегда рисуется в хронографии в эсхатологическом ракурсе как борьба civitas Dei и civitas Diaboli. Для средневековой культурной традиции была весьма характерна апокалиптическая трактовка Мухаммада и ислама как воплощение зла52. Мусульмане в хрониках предстают орудием Дьявола, а христиане - орудием Христа. Это вполне соответствует церковной традиции, изображающей мусульман как потомков Сатаны и детей Дьявола. В хрониках их обычно называют "satellites Antichristi", "filn Diaboli"53. Рассмотренный же нами сюжет—попытка насильственной исламизации христиан - также подсказан идеологической традицией, утверждающей превосходство христианства над исламом.

Этой же традицией, очевидно, подсказан и другой часто встречающийся в хрониках сюжет - случаи добровольного обращения в христиан ство мусульман. Чаще всего в хрониках (в хронике Петра Тудебода и др) излагается история мусульманского воина Фируза (Пирра), который под воздействием увещеваний Боэмунда Тарентского перешел в христианство и передал осаждавшим Антиохию крестоносцам так называемую башню Двух сестер54. Обратим внимание на то, как рассказывает об этом эпизоде хронист. Во время битвы между крестоносцами и мусульманами Фируз видит одетых в белоснежные одежды рыцарей - это святые Димитрий, Меркурий и Георгий, спускающиеся с горы с тем, чтобы поддержать сражающихся рыцарей. Потрясенный этим видением, Фируз принимает решение креститься В хронике подчеркнут момент внезапности, спонтанности обращения, что сближает рассказ с агиографическим текстом Такие моменты - неизменный элемент агиографических сочинений55. На основании этого рассказа об обращении Фируза можно сделать некоторые выводы о представлениях хронистов о conversio. Хронисты описывают весьма характерный мотив обращения - божественное озарение Conversio рассматривается не как результат рефлексии, веры, а как результат божественного вмешательства. Видимо, средневековому человеку не приходило в голову, что само содержание веры могло иметь силу, способную убедить язычника. Было необходимо что-то еще - чудо, вмешательство сверхъестественных сил56. И это, как кажется, характерное для средневековья представление отражено в хронике.

С другой стороны, сам рассказ о крещении Фируза, возможно, стилизован под литературную традицию. В этом можно убедиться, вновь обратившись к старофранцузской литературе. Образ рыцарей в белом - защитников христиан от сарацин - появляется и в старофранцузской героической "Песни об Аспремон"57. В этой песни речь идет о борьбе христи

анского государя Карла Великого против язычников, которых возглавляет король Агодан58. Решающее сражение между армиями христиан и язычников происходит у подножия горы Аспремон. Во время битвы рыцари в белоснежных одеждах - св. Димитрий, Георгий и Меркурий - помогают христианам. В хронике и в песни воспроизводится одна и та же нарративная модель, которую можно обнаружить и в одном из пассажей хроники Роберта Монаха59. В этом отрывке речь идет о мусульманском эмире, который командовал крепостью в Антиохии и был вместе с другими воинами по собственному желанию обращен в христианство. В этом описании мотивом обращения также является божественное озарение, чудо Эмир видит воинов в белых одеждах, помогающих христианам, и, восхищенный этой картиной, выражает желание немедленно обратиться в христианство. Быть может, этот часто встречающийся на страницах хроник крестовых походов сюжет также заимствован из литературной традиции.

Подобные рассказы о conversio отражают и происшедшие к этому времени в христианском сознании существенные сдвиги. Ведь именно в то время в католической христианской традиции формируется культ святых воинов, которые нередко, как об этом свидетельствуют многочисленные жития, вмешивались в сражения христиан и решали их исход. Эти святые воины - св. Димитрий, св. Меркурий и другие - были намного раньше известны греческой церкви, но в латинской христианской традиции они получили признание примерно в середине XII в.60 Соответствующие аналогии имеются в изобразительном искусстве: именно в эту эпоху в памятниках искусства Иерусалимского королевства, в частности в иконах, чаще всего запечатлены образы святых воинов-мучеников61.

Определяющее влияние идеологической традиции проявляется и в других описаниях. Так, в ряде хроник присутствует весьма типичный мотив - крещение под влиянием побед христианской армии. Альберт Аахенский часто пишет в своей хронике о том, что превосходство христианской веры подтверждается победами христианского воинства и заставляет мусульман принимать христианство, поскольку, как говорит хронист, "дух их слабел" ("virtus eorum languescere"), а "души их размягчались" ("ab ipsa die et deinceps gentilium animi coeperunt mollescere")62. Влияние идеологии в Данном случае проявляется в том, что эпизод также передан в эсхатологическом духе: как только мусульмане принимают христианскую веру, проклятие над городом, связанное с присутствием иноверцев, теряет свою силу ("...retulerunt quanta suorum pertulissent dampna..."). Ведь в эпоху крестовых походов, когда обострились эсхатологические настроения, господствовали представления, согласно которым перед концом света евреи и мусульмане обратятся в христианство63. Именно в таком духе - как победу Христа над Антихристом - рассматривает Альберт Аахенский этот случай conversio.

Итак, рассказы хронистов об обращении иноверцев проникнуты влиянием идеологии или отягощены литературными топосами. Хронисты в принципе не могут сказать по поводу conversio ничего, кроме того, что может им подсказать существующая церковная идеологическая или литературная традиция

Отступления от преобладающей идеологической традиции можно обнаружить, если обратить внимание на описание некоторых случаев насильственного обращения иноверцев в христианство Сам этот принцип в какой то степени расходится с идеологической традицией Ведь в каноническом праве насильственная христианизация считалась в общем не имеющей силы64 Принцип "крещение или смерть" был изложен, правда, в сочинении Бернара Клервоского "Похвала новому рыцарству" Святой Бернар полагал, что язычникам (к которым относились и мусульмане) лучше умереть, чем жить в грехе65 Подобный подход — "крещение или смерть" - отражен и в хрониках Первого крестового похода Так, Петр Тудебод сообщает нам, что мусульмане, взятые в плен крестоносцами приняли христианство и тем самым могли сохранить свою жизнь, в то время как те, кто отверг христианскую веру, были казнены Но, опять таки, моделью подобного рассказа мог послужить известный пассаж из "Песни о Роланде", где говорится о насильственном обращении в христианство язычников - 100 тыс сарацин были обращены в христианство а те, кто отверг крещение, были сожжены или казнены: жену правителя завоеванной Сарагосы Брамимонду увели в плен во Францию, где она будет обращена в христианство по доброй воле и в соответствии с пожеланием Карла Великого66. О подобном же факте насильственного обращения в христианство сообщает и хронист Роберт Монах: некий провансальский рыцарь Раймунд Пиле, захватив лагерь Тель-Маннас, обращает в христианство всех мусульман, а отвергнувшим христианство отрубает голову67 Опять возникает все та же проблема - имеем ли мы дело с реальными фактами или с литературной реминисценцией? Если оценивать эти пассажи из хроник Первого крестового похода не с точки зрения информации, а с точки зрения оценки христианских установок относительно мусульман, то можно констатировать определенные изменения в представлениях о conversio с одной стороны, мусульманам предоставляется возможность выбрать между смертью и обращением в христианство, с другой - подчеркивается насильственный характер их перехода в другую веру. В этих пассажах из хроник ощутима дистанция по отношению к преобладающим стереотипным описаниям добровольного обращения мусульман в христианство и насильственного обращения в ислам христиан. Быть может, более индивидуализирующую тенденцию удастся выявить в произведениях иконографии, посвященных изображению сцен conversio? Проясняет ли иконографическая традиция представления об обращении иноверцев? Миниатюры, иллюстрирующие текст "Истории заморских деяний", при надлежащих перу хрониста Гильома Тирского68, отражают напряженное внимание хронистов к этой проблеме На одной из миниатюр (Ms fr v IV 5 f 27) изображен описанный в хрониках Первого крестового похода эпизод обращения в христианство армянского воина Фируза69 В реалистическом духе воспроизводятся известные по хроникам сцены — Фируз передает крестоносцам башню Двух сестер, после чего христиане входят в Антиохию. Миниатюра весьма точно и скупо иллюстрирует рассказ хрониста о предательстве Фируза. В иконографическом плане более интересна другая миниатюра той же рукописи, отразившая драматическую сцену — вход крестоносцев в Антиохию и устроенную ими там резню (Ms. fr. v. IV 5, f. 36). Жест крестоносца, занесшего меч над головой мусульманина, не оставляет сомнений: его ждет неминуемая смерть; в этой сцене явственно ощущается дух крестового похода. Думается, что, создавая эту миниатюру, художник не столько давал волю своему воображению, сколько воспроизводил увиденное в действительности. Вместе с тем визуализация тем conversio и отношения к "другому" отражает возрастающий интерес крестоносцев к этой проблеме. Иконография свидетельствует о весьма однозначном и жестком отношении христианской церкви к иноверцам, воплотившемся в лапидарной формуле Бернара Клервоского "крещение или смерть". Миниатюры отражают "монологическое" (в формулировке Л.-А. Хант) видение проблемы иноверцев70.

Предательство Фируза. Крестоносцы входят в Антиохию. Миниатюра

Крестоносцы убивают жителей Антиохии. Миниатюра.

К середине XII в. в церковной среде наметился определенный отход от этих жестких принципов. В этом смысле исключительной фигурой был аббат Клюни Петр Достопочтенный, который фактически стал предтечей европейской христианской мирной миссии. В своих сочинениях он призывал к диалогу с мусульманами и придерживался принципа, согласно которому мусульманам предоставлялась свобода в выборе вероисповедания71. Можно ли обнаружить в наших источниках отражение этого изменения церковной политики? О новом подходе к иноверцам свидетельствует хроника Петра Тудебода, который рассказывает нам о мусульманском владельце замка, заключившем договор с Раймундом Ажильским и Боэмундом. По этому договору язычники, желающие принять христианство, остаются с Боэмундом, а те, кто христианскую веру не принимают, возвращаются домой72. Можно привести и другой пример из хроники Альберта Аахенского. Христиане заключают с мусульманами договор, согласно которому жители, изъявляющие желание обратиться в христианство, крестятся, а те, кто упорствует в своей вере, сохраняют ее73. Эти пассажи из хроник, возможно, отражают не только реальные факты, но и размышления хронистов на тему conversio. Эти первые попытки диалога с мусульманами по существу предвосхитили будущую миссионерскую деятельность католической церкви. Встречаясь с описаниями нетипичных подходов к иноверцам, мы ощущаем, что в этих эпизодах в большей мере отражена реальность: они, видимо, не так прямо зависят от существующих нарративных моделей и идеологических клише.

Другое важное расхождение с идеологической традицией проявляется в тех описаниях conversio, в которых можно вычленить иные, помимо добровольного желания креститься, молитвы обращения иноверцев. Хронисты вынуждены в некоторых случаях признать, что основной мотив крещения иноверцев все же не связан с признанием неофитами превосходства христианства над исламом, а скорее продиктован страхом смерти. Альберт Аахенский - хронист, проявлявший особый интерес к conversio, чаще других упоминает такие случаи на страницах своей хроники. Он рассказывает о мусульманском лазутчике, которого христиане взяли в плен во время осады Никеи. Тот, чтобы спасти свою жизнь, попросил крестить его. Хронист отмечает, что лишь страх, а никак не любовь к католической вере, заставил мусульманина принять крещение74. Тот же Альберт рассказал о другом весьма реальном случае. Во время осады Иерусалима крестоносцы захватили в плен сарацина знатного происхождения и расспрашивали его о жизни, предлагая обратиться в христианство. Тот отказался, и ему отрубили голову перед башней Давида, дабы посеять страх среди стражей крепости75.

Еще большее расхождение с идеологической традицией проявляется в описаниях случаев добровольного обращения христиан в ислам. Факты этого рода противостоят церковной традиции. В этих описаниях мы уже реже обнаруживаем влияние литературных моделей, и все чаще в них прорываются реальные сведения. Так, Рауль Каэнский сообщает нам, что христиане обратились в ислам и перечисляет мотивы, по которым они это сделали: голод, малодушие и т.д.76 Роберт Монах рассказывает, что провансальцы обратились в ислам во время осады Антиохии, так как голод заставил их принять эту веру77. Есть у Альберта Аахенского и другой вполне реалистический рассказ об обращении в ислам христиан. Танкред послал шесть рыцарей к правителю Дамаска, предлагая ему креститься и передать город христианам. Взбешенный правитель приказывает снести головы пяти рыцарям, а шестой сам принимает мудрое решение - перейти в ислам78. Несмотря на наличие традиционного мотива (взаимные предложения об обращении в другую веру), здесь уже не встречаются трафаретные нарративные модели, присутствовавшие в других примерах.

Итак, мы стремились исследовать идею обращения иноверцев, анализируя ее в контексте общих христианских установок относительно мусульман, выявить исторические факты и рефлексию хронистов о conversio, а пришли к изучению методов работы хронистов, их приемов, к конкретному анализу сюжетов, тем и мотивов, своеобразных канонов описания conversio — словом, поэтики христианской историографии крестовых походов79. Мы считаем возможным употребить здесь термин "поэтика", под которым можно понимать сумму канонов средневековой историографии, методы работы средневековых хронистов. Мы оценивали текст не с точки зрения количества и качества содержащейся в нем информации, а с точки зрения принципов его конституирования, обращая внимание прежде всего на манеру описания случаев conversio. Скудость ссылок на эту тему и конвенциональный характер рассказов об обращении иноверцев позволяет предположить, что сама эта идея не получила еще достаточного развития в рассматриваемую эпоху. По хроникам мы скорее можем изучить литературные приемы хронистов, чем отчетливо сформулированную концепцию обращения иноверцев. Следы рефлексии хронистов на эту тему обнаружить в хрониках чрезвычайно трудно, хотя и возможно. Идея conversio получает лишь косвенное отражение - в клише и топосах, в которых культура отдает отчет о самой себе. Мы видели, что рассказы о случаях обращения иноверцев содержит мало реальных сведений, но в них постоянно появляются традиционные темы, мотивы и сюжеты. По-видимому, как литературная, так и историческая традиция в средневековье характеризуется преобладанием определенного количества констант. Не правомерно ли и применительно к историческим произведениям говорить о своеобразной "эстетике тождества"?80. Рассматривая описания conversio в хрониках, мы смогли убедиться в том, что хронисты в своих сочинениях подчас воспроизводят одну и ту же модель. Ее они (видимо, не вполне сознательно, а сообразно с той ролью, которую играла в средневековье литературная традиция) заимствуют не из пережитого опыта, а из авторитетных текстов. Топосы и клише выполняют в текстах своеобразную эстетическую функцию: в хрониках воспроизводятся условные риторические образы, мотивы и речи, соответствующие нереальным фактам, а правилам изображения, принятым в средневековой культуре. Можно, по-видимому, говорить о своеобразной "эстетизации" действительности в соответствии с принципами культурной традиции. Высказывания и речи героев конструируются в соответствии с характерным для этой эпохи представлением о правдоподобном, отложившимся в умах людей благодаря традиции и авторитетным текстам. Условное риторическое обобщение действительности необходимо для создания своеобразного "эффекта реальности". Однако за риторическими формулами нам удалось все же вскрыть некоторые элементы осмысления conversio. В представлениях хронистов, как мы видели, обращение в иную веру вменяет в обязанность феодальный альянс и связывается с преимуществами материального и морального характера. Переход в ислам отождествляется для христианских писателей с возвратом к язычеству (идолопоклонству и пышному культу); conversio рассматривается не как результат осмысленного выбора, а как результат чуда, божественного вмешательства. Во всех сочинениях хронистов сквозит одна идея - духовное превосходство христианства над исламом, религией роскоши и материального богатства. В связи с этим в хрониках часто передаются рассказы о насильственном переходе в ислам христиан и о добровольном принятии христианства мусульманами. Но не только такое одностороннее видение проблемы отражают хроники. В них отразилась и характерная для этого времени жесткая установка "крещение или смерть", в какой-то степени расходившаяся с принятыми идеологическими установками, наконец, хронисты даже допускают возможность добровольного перехода в ислам христиан - таковы скорее всего этапы развития рефлексии хронистов на тему conversio, но не реальные факты.

Итак, мы практически вынуждены отказаться от поисков "реальности" в хрониках — идеологическая завеса текста слишком густа, сквозь толщу топосов и клише почти невозможно пробиться к реальным сведениям и фактам. Зато мы узнали нечто о том, как работали хронисты, об их приемах и методах и в целом — о принципах исторического повествования. Не выявив "голых" исторических фактов, мы тем не менее смогли обнаружить следы рефлексии на тему conversio. На этом основании мы можем возразить Б. Кедару, который полагал, что интерес к этой теме впервые обнаруживается лишь в 1130-е годы в хронике Альберта Аахенского, а сама идея обращения иноверцев становится элементом европейской реальности только во второй половине XII в.81 На самом деле, как мы видели, проблема conversio, даже вопреки прямым свидетельствам хроник, занимала свое место в сознании хронистов Первого крестового похода.

1 Описание этого эпизода см. в следующих хрониках Gesta Francorum et aliorum Hierosolymi tanorum / Ed. R. Hill L , 1962 P 66, Petn Tudebodi Histona Hieorosolymitano itinere / Ed. J.H. Hill LL, Hill P. 1977 P.108-109, Le "Liber" de Raymond d'Aguilers/Ed. J.H. Hill.LL, Hill P. 1969 P.79, Fulcheni Camotensis Histona Hierosolymitana / Ed. H. Hagenmeyer Heidelberg, 1913 P.247 La Chanson d'Antioche P, 1848 Vol.2 P.170-171

2 Le "Liber" de Raymond d'Aguilers P.70-80

3 Munro D.C. The speech of Urban II at Clermont, 1095 // American historical review 1905 Vol XI

4 Mayer H.E. Latins, Muslims and Greeks in the Latin kingdom of Jerusalem / History 1978 Vol 63 N208

5 Kedar В.Z. The Franks in the Levant, 11-th to 14 th с L , 1993

6 Cutler A. The first crusade and the idea of "conversion" // The Muslim world 1968 Vol LVIII N 1,2

7 См. Noth A. Heiliger Kricg und Heiliger Kampf in Islam und Chnstentum Bonn, 1966

8 La Chanson d'Antioche P , 1848, Vol 1, 2, La Conquete de Jerusalem / Ed С. Hippeau P , 1869

9 Cook R. "Chanson d'Antioche", "chanson de geste" Le cycle de croisade est il epique? Amsterdam, 1980

10 О рыцарских "жестах" первого цикла крестовых походов см. Trotter D.A. Medieval French literature and the crusades (1100-1300) Geneve, 1988, Les epopees de la croisade (I colloque inter national. Treves, 1984) Publ par К H Bender avec la collab de H Kleber Stuttgart, 1987 См также. Михайлов А.Д. Французский героический эпос (вопросы поэтики и стилистики) М, 1995.

11 Так, уже "Песнь Тщедушных" (1149) представляет собой фантастический рассказ об экзотических приключениях рыцарей - мусульманских пленников, которые чудом освобождаются из плена и встречаются со своими друзьями, чтобы всем вместе участвовать в осаде Иерусалима. См. Les Chetrfs / Ed by Geoffrey М. Meyers Alabama, 1981

В "Иерусалимских продолжениях рассказывается о добровольном крещении мусульманского эмира Кербоги, который начинает сражаться на стороне христиан против своего сюзерена и т.д. См. The Jerusalem continua tions Pan I La Chretientf Corbaran / Ed by P Gnilo Alabama, 1984, Pan II La Pnse d'Acre La Mort Godefroi et La Chanson des Rois Baudoum /Ed by P Gnllo Alabama, 1987. Тем не менее даже в фантастическом и преображенном виде исторические эпизоды очень часто попадают в героические песни Особенно разительны совпадения, подчас текстуальные, между "Антиохииской песней" и хроникой Анонима "Gesta Francorum". К сожалению, здесь нет возможности развивать этот увлекательный сюжет

12 О связи между исторической и литературной традицией уже говорилось в работах Ж Фраппье См Frappier J. Reflexions sur les rapports des chasons de geste et de 1'histoire // Zeitschnft fur romanische Philologie 1957 Bd 73 При этом французский литературовед отмечал не только движение от легенды к истории, но и обратное - от истории к легенде, от исторического произведения к эпическому Особый интерес представляет не столько факт прямого влияния героических песен на хроники, сколько тот культурный механизм, который сделал возможным такое влияние Речь идет, видимо, об особом способе постижения действительности, при котором грань между действительной историей и литературной фикцией не осознавалась столь четко Отсюда присутствие неявного вымысла в хрониках (подобные наблюдения см Гуревич А Я История и сага М , 1972)

13 Еще французский византинист Луи Брейе, один из издателей хроники Анонима, отмечал, что, отраженный в "Gesta Francorum" образ мусульман "легендарен и условен" См Histoire anonyme de la Premiere croisade / Ed L Brehier P, 1924 P VI.

14 Подобные наблюдения по старофранцузской литературе см Bancourt P Les musuimans dans les chansons de geste du cycle du Roi Aix-en-Provence, 1985 Vol 1-2, Darnel N An interpretation of the chansons de geste Edinburgh, 1984, Meredith-Jones С The conventional Saracens of the chansons de geste // Speculum 1942 Vol XVII, N 2

15 Первые три песни - "Антиохийская", "Завоевание Иерусалима" и "Песнь Тщедушных" - датируются соответственно 1100, 1135 и 1149 гг Цикл песен о Рыцаре с Лебедем (La Naissance du Clevalier au Cygne /Ed by E Mickel, Jan A Nelson Alabama, 1977, Le Chevalier au Cygne et la fin d'Elias/Ed by Jan A Nelson Alabama, 1985, Les enfances Godefroi / Ed byEJ Mickel Alabama, 19°1) датируются периодом между 1190 и 1220 гг

16 Подробнее о датировке и рукописной традиции хроник см работу Р Хиштанда Hiestand R 11 cronista medievale e il suo pubblico Alcune osservazioni in margme alia stonografia delle crociate // Annali della facolta di lettere e filosofia dell'Universita di Napoli 1984 Vol XXVII

17 Парис датировал "Песнь о Роланде", как и "Коронование Людовика" концом XI в См Pans G. Histoire poetique de Charlemagne P , 1929. Лишь Буассонад высказывал взгляд, согласно которому "Песнь о Роланге" была создана после Первого крестового похода, но его точку зрения не поддержали См Boissonnade P De nouveau sur la Chanson de Roland P 1929

18 В "Песни о Роланде" описание эпизода, в котором мусульманский эмир Балиган получает письма от окруженного христианскими войсками короля Марсилия, просящего о помощи, весьма сходно с описанием реального события из хроники Тудебода, рассказывающего о том, как потерпевший под Антиохией поражение мусульманский правитель Яги-Шиан просит по мощи у ата^ека Мосула Кербоги См Ross GA The Baligant episode in the "Chanson de Roland" and the "Histona" of Peter Tudebode//Olifant / A publ of the Societe Roncesvals 1988 Vol 13, N 3, 4 Подобные интерполяции достаточно характерны для хроник и песен

19 Petn Tudebodi Historid de Hierosolymitano itinere / Ed J Hill, L Hill P , 1977 P 108-109, Gesta Francorum P 66, Le "Liber" de Raimund d'Aguielers P 79 В этом пассаже отражено типичное для средневековья представление, согласно которому мусульмане рассматриваются как вероотступники См Norman D. Islam and the West the making of an image Edinburgh, 1960 P 83-84

20 Baldnci episcopi Dolensis Histona Hierosolymitana // Recueil des histonens des croisades Histonens Occidentaux T IV P 73 (далее - RHC)

21 Fulchenus Camotensis Histona Hierosolymitana / Ed H Hagenmeyer Heidelberg, 1913, Lib .cap XXI P 247

22 Baldnci Dolensis P 73 В этом "изысканно вежливом" обмене репликами примечательно то, что мусульмане определяют христианство так, как и свою очередь христиане определяли ислам

23 Petn Tudebodi Histona Р 108-109 "Vultis namque scire quod vobis dicemus" Revenimmi ergo quan-tocius et dicite vestns senionbus quod si per omma cupirent effici Turci

24 Аверинцев С.С. Плутарх и античная биография К вопросу о месте классика жанра в истории жанра М, 1973 С 95

25 См. La Chanson de Roland / Ed G Moignet Pans, Bruxelles, Montreal, 1969 P. 38-39, V 190-191

26 Ibid P 252-253 V 3597-3599

27 LeCouronnementdeLouis/Ed E Langlois P.I 920 P 855-859

28 Ibid P 806-809

29 Petn Tudebodi Histona P 79-80

30 La Chanson de Roland P 55 V 433-434 3' Gesta Francorum IX, XXVIII "Sin autem, sciant se per omma capitalem subire sentenciam, aut deducti in vmculis Corrozanem in capnvitate perpetua servirent ", Chanson de Roland V. 433-434

31 Se cet accorde ne vulez otner, Pns e liez serez par potested

32 Чтобы не перегружать текст примерами многочисленных аналогий, приведем лишь ссылки на соответствующие пассажи См Fierabras/Ed A Kroeber.G Servois P 1860 Р 1317-1318, Petn Tudebodi Histona P 79-80

33 Le Couronnement de Louis, XX-XXX

34 В странных описаниях хронистами идолов Мухаммада, якобы находившихся в мусульманских мечетях, также можно видеть следование определенной, существующей в старофранцузском эпосе, литературной традиции См Лучицкая С.И. Араб глазами франка конфессиональный аспект восприятия мусульманской культуры//Одиссей, 1993 М.1994 С 26

35 Chanson d'Antioche Vol. II P.170-171 Один из самых дотошных исследователей "Антиохий ской песни" Л Самберг не случайно ставил под сомнение реальность самого эпизода и правди вость сообщений о нем как автора песни, так и хронистов Первого крестового похода См SumbergLA La Chanson d'Antioche Etude histonque et litteraire P, 1968 P 291-292

36 См. Petn Tudebodi Histona P 35

37 См., например Radulphi Cadomensis Gesta Tancredi in expeditione Hierosolymitana // RHC P , 1866 T III P 636

38 Kantorowici E H Laudes Regiae a study in liturgical acclamations and medieval ruler worship Berkley Los Angeles, 1946, Cowdrey H EJ The Anglo-Norman Laudes regiae // Viator, Medieval and Renaissance Berkley, Los Angeles, London, 1981 P 37-79

39 Так, Фульхерий Шартрский говорит о мученичестве крестоносцев, страдающих из-за любви к Христу "О quot milia martyrum in пае expeditione beata morte fimennt'" (Fulcheni Camotensis Histona Hierosolymitana / Ed H Hagenmeyer Heidelberg 1913 P 117)

40 Г Каудри выделяет в хрониках четыре мотива, связанных с тематикой мученичества См Cowdrey H EJ Martyrdom and the first crusade // Crusade and settlement Papers read at the First con ference for the study of the crusades and the Latin East / Hd P W Edbury Cardiff, 1985

41 См. об этом BrayJ The Mahommetan and idolatry//Studies in church history 1984 Vol 21

42 Petn Tudebodi Histona P 79-80, Chanson d'Antioche Vol 1 P 261-275

43 "Et sic martynzati fuerunt omnes isti" (Petn Tudebodi Histona P 80)

44 Beati Rabani Maun Martyrologium//Patrologiae cursus completus Senes latma Vol CX Col 1138 (далее - PL)

45 "LeMartytologed'Usuard/TexteetcommentaireparJ Dubois Bruxelles, 1965 P 206,233 "Perignem passionis martynum consummaverunt"

46 Егоров Д.Н. Славяно-германские отношения в средние века Т. 1 Колонизация Мекленбурга М, 1915 С 165

47 “"Ramalde, vis honeste nobiscum vivere?" - Ramaldus respondit "Quomodo vobiscum honeste vivere sine peccato potuero?” (Petn Tudebodi Histona P 79)

48 "De martyno captivorum nobilium et ignobilium" (Galteni Cancelani Bella Antiochena / Ed H Hagenmeyer Innsbruck, 1986 P 126

49 Ibid

50 См об этом литургическом обряде Wegman НА! Liturge in der Geschichte des Chnstentums Regensburg, 1994, Russell J The Early Chnstian Tradition L, 1981 P 102, Kelly НА The Struggle against Satan in the liturgies of baptism and Easter // Chronica 1979 24, Spring

51 " Tune Ramaldus projecit se in orationibus, junctis manibus, contra onentem, humilitei Deum rogans ' (Petn Tudebodi Histona P 80 См так же Wegman НА I Op cit S 126)

52 Это хорошо показано в работе П Сенака, базирующейся как на литературной, так и на иконо графической традиции См Senac P L'lmage е l'autre L'Occident medieval face a 1'islam P.1983

53 Robert! Monachi Histona Hierosolymitana//RHC P, 1866 T III Lib IV Cap XVI

54 Petn Tudebodi Histona P 83, Guiberti Novigentis Lib VII Cap XVII История Фируза отраже на и в песнях первого цикла крестовых походов В "Рыцаре с Лебедем" речь идет о некоем жи теле Антиохий по имени Адриен, который вошел в доверие к мусульманскому эмиру, а затем предал его В "Антиохийской песни" этого героя зовут Дациен См Chanson d'Antioche T 1 Р 192, Le Chevalier au Cygne et Godefroi de Bouillon / Ed Baron de Reiffenberg Bruxelles, 1846 T II Col 6675-6680

55 Примеры таких внезапных обращений, известные из житий святых, см. Wemstew D. Bell R.H. Saints in society The two worlds of Western Chnstendom 100-1700 Chicago, 1982 P 17 48-52 О подобном же случае рассказано в хронике Роберта Монаха, где речь идет о некоем мусульманине, который обратился в христианство "по собственному побуждению" (Robert Monachi Histona Lib IX Cap XVIII)

56 В житии св. Мартина говорится о том, как еретики внезапно обращаются в христианство - чудеса убеждают их в истинности веры святого (Sulpicn Seven De Vita bean Martini // Sources chretiennes T 133 Lb I Cap 40)

57 La Chanson d'Aspremont. Chanson de geste du XII s / Ed L Brandm P, 1919 Vol. 2 P 426, 8597-8600, 9392-9395 См также Михайлов АД Указ соч С 320

58 Так в старофранцузском эпосе именуется языческий государь и предводитель армии либо нехристианский народ Очевидно, от араб аль-гулам - "мальчик", "слуга"

59 Robert Monachi Histona // RHC T III Lib V Cap VII

60 WErdmannC Die Entstehung des Kreuzzugsgedankens Darmstadt, 1935 S 3

61 Weitzmann К Icon painting in the Crusader kingdom // Dumbarton Oaks Papers 1966 N.20 P.51-83

62 Alberti Aquensis Histona Hierosolymitana //RHC P, 1879 T IV Lib III Cap LXV P 386

63 Ibid Lib VI Cap XLIII

64 См., например Kedar В. Crusade and mission European approach towards the Muslims Pnnceton, 1985 P 73

65 De laude novae militiae. III, 4 // S Bernardi opera / Ed J Leclercq, H M Rochais Rome, 1963 Vol 3 P 217 "Nuncautemmeliusestutoccidantur,quamcerterelinquaturvirgapeccatorum super sortem lustorum "

66 Chanson de Roland P 3670-3671

67 Roberti Monachi Histona Lib VII Cap XXII

68 Рукопись сочинения Гильома Тирского хранится в OP ГПБ (Ms fr fol v IV 5, t 1-2) Миниатюры см fol 27r, Збг Автор считает приятным долгом поблагодарить М.Г. Логутову за оказанную при работе с рукописями помощь

69 Впервые обративший внимание на миниатюры этой рукописи немецкий искусствовед Г Бухталь лишь отметил их сравнительно невысокую художественную ценность, не пытаясь достаточно глубоко проникнуть в их содержание См Buchlal H Miniature panting in the Latin kingdom of Jerusalem Oxford, 1957 Более детальный анализ миниатюр в контексте истории искусства государства крестоносцев предпринял Я Фольда См. его капитальный труд Folda J Crusader manusenpt illumination at Saint Jean d'Acre, 1275-1291 Pnnceton, 1976 P 27-42

70 На протяжении XII-XIV вв наблюдается постепенный переход от идеи крестового похода к идее миссии, что находит отражение и в иконографии См Hunt L.A. "Excommunicata generatione" Chnstian imagery of mission and conversion of the Muslim Other between the first crusade and the early fourteenth century//Al-Masaq Studia Arabo Islamica Mediterranea 1995 Vol 8 P.79-153

71 Constable J., Kntzeck J. Peter the Venerable and the Islam Pnnceton, 1969

72 Petn Tudebodi Histona P 113

73 Alberti Aquensis Histona Lib III Cap XI

74 Ibid Lib II Cap XXVI " sed hoc potius timore suspectae mortis, quam aliquo catholicae fidei amore "

75 Ibid Lib VI Cap V P 469

76 Gesta Tancredi // RHC T III Cap XLIII "Quosdam de populo Raimundi, sive coactos Esune dira, captosve cupidme falso, Chnsto posthabito, Mahummet Jura colentes Turcatos "

77 Roberti Monachi Histona Hierosolymitana Lib VII Cap IX

78 Alberti Aquensis Histona " vehementer ira motus est apprehensus viros qumque decollan Jussit Sextum autem quia sectam Turcorum ampuit, vitae reservan praecepit

79 См Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы М, 1979

80 См Лотман Ю.М. Лекции по структуральной поэтике Вып. 1 // Учен зап. Тартуского гос ун-та Вып.160

81 Kedar В.Z. Op cit P.62-64

Одиссей. Человек в истории. 1997 - М. Наука. 1998. ISBN 5-02-008548-0.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история Церкви